Леди полночь Клэр Кассандра

Чародей сжал руки в кулаки. Он повернулся и произнес несколько слов на греческом, и оставшиеся Слуги повалились на пол. Диего и Кристина подбежали к Дрю, Кьеран остановил Ветрогона, и жеребец встал как вкопанный, наблюдая, как мертвые снова лишаются жизни.

Малкольм подошел к столу. Эмма пробежала по нему, спрыгнула и легко приземлилась на пол. И побежала дальше.

Она побежала к скамьям, подготовленным для Слуг, пронеслась по проходу между ними и скрылась в тени. Слабого свечения Кортаны было достаточно, чтобы она увидела темный скальный коридор, уходящий в глубь скалы.

Эмма свернула туда. Единственным источником света здесь был редкий мох, которым кое-где поросли каменные стены. За спиной Эмма видела неяркие искры и старалась бежать как можно быстрее, хотя с тяжелым канделябром в руке это и было нелегко.

Коридор раздвоился. Услышав позади себя шаги, Эмма бросилась влево. Она пробежала всего несколько метров, как вдруг перед ней возникла стеклянная стена.

Дверь-иллюминатор. Она стала больше и заняла собой почти всю стену. Уже знакомый Эмме длинный рычаг был вмонтирован рядом с ней. Дверь подсвечивалась изнутри, как стенка огромного аквариума.

По другую сторону стекла был океан, сияющий, темный, сине-зеленый. Эмма видела рыб, плавучие водоросли и странные огоньки.

– О, Эмма, Эмма… – сказал Малкольм у нее за спиной. – Ты выбрала неверный путь. Но ты вечно выбираешь неверные пути – такая уж у тебя судьба.

Эмма развернулась и выставила канделябр перед собой.

– Не приближайся ко мне.

– Ты хоть понимаешь, насколько дороги эти руки? – спросил Малкольм. – Лучше всего отрубать их сразу после убийства – тогда они обладают большей силой. Организовать убийства было непросто. Это требовало умения, отваги и верного расчета. Ты только представь, как я разозлился, когда вы забрали у меня Стерлинга, не дав мне отрубить ему руку. Белинде пришлось принести мне обе, чтобы я понял, какой из них он убил. То, что Джулиан позвал меня на помощь, стало просто невероятной удачей.

– Это была не удача. Мы доверяли тебе.

– Я тоже когда-то доверял Сумеречным охотникам, – произнес Малкольм. – Все мы совершаем ошибки.

«Пусть говорит и дальше, – подумала Эмма. – Остальные пойдут за мной».

– Джонни Грач сказал, что это ты велел ему рассказать мне о теле в «Саркофаге», – сказала Эмма. – Зачем? Зачем ты натравил меня на твой след?

Малкольм шагнул ближе к ней. Она ткнула канделябром в воздух. Чародей простер руки, словно желая успокоить ее.

– Я хотел отвлечь тебя. Я хотел, чтобы ты сосредоточилась на жертвах, а не на убийцах. Кроме того, нужно было ввести тебя в курс до того, как в Институт прибудут посланцы фэйри.

– Но они попросили нас расследовать убийства, которые совершал ты! Это-то тебе зачем?

– Я получил полную гарантию, что Конклав не будет этим заниматься, – объяснил Малкольм. – Отдельные Сумеречные охотники не пугают меня, Эмма. Но целая толпа может наделать дел. Я давно знаком с Иарлафом. Я знал, что у его есть связи в Дикой Охоте, и понимал, что в Дикой Охоте есть кое-что такое, что заставит вас всеми правдами и неправдами скрывать любую информацию от Конклава и от Безмолвных Братьев. Против мальчишки я ничего не имею – его наследие Блэкторнов хотя бы разбавлено хорошей, годной кровью обитательницы Нижнего мира. Но я знаю Джулиана. Я знаю его приоритеты – и это явно не Закон и не Конклав.

– Ты недооценил нас, – сказала Эмма. – Мы все поняли. Мы догадались, что это ты.

– Я предполагал, что сюда могут направить Центуриона, но понятия не имел, что вы будете с ним знакомы. Что вы доверитесь ему настолько, чтобы сообщить о Марке. Увидев этого мальчишку Розалеса, я понял, что у меня мало времени. Я понял, что нужно похитить Тавви как можно скорее. К счастью, Иарлаф помог мне. Его поддержка оказалась неоценима. О, – добавил он, – я слышал о наказании. Прошу прощения за это. У Иарлафа свои представления о веселье, в этом мы с ним расходимся.

– Ты просишь прощения? – пораженно воскликнула Эмма. – Ты убил моих родителей и теперь просто извиняешься? Да я лучше получу сто ударов хлыстом, но верну папу и маму!

– Я понимаю, о чем ты думаешь. Все вы, Сумеречные охотники, думаете одинаково. Но ты должна понять… – Малкольм осекся, в глазах у него что-то промелькнуло. – Если ты поймешь, ты не будешь меня винить.

– Так расскажи мне, что случилось, – сказала Эмма. Она видела коридор у него за спиной и, кажется, различала вдали неровные тени. Если бы только у нее получилось отвлечь его, чтобы остальные смогли напасть сзади… – Ты отправился в страну фэйри, когда узнал, что Аннабель не стала Железной Сестрой, что ее убили. Там ты и познакомился с Иарлафом?

– Тогда он был правой рукой Короля Неблагого Двора, – ответил Малкольм. – Придя туда, я понимал, что Король может меня убить. Там не очень-то жалуют чародеев. Но мне было все равно. И когда Король попросил меня об услуге, я оказал ее. Взамен он дал мне стишок. Специальное заклинание, чтобы оживить мою Аннабель. Кровь Блэкторнов. Кровь за кровь, так сказал Король.

– Так почему ты не оживил ее прямо тогда? Зачем столько ждать?

– Магия фэйри и магия чародеев – это совершенно разные вещи, – объяснил Малкольм. – Мне нужно было перевести этот стишок с другого языка. Мне понадобились многие годы, чтобы расшифровать его. Когда я понял, что он велит мне разыскать книгу, я чуть не сошел с ума. Я потратил на перевод не один год, а это оказалась просто загадка о книге… – Он встретился с Эммой глазами, словно надеясь найти в ней понимание. – Твои родители просто оказались не в то время и не в том месте. Они вернулись в Институт и застали меня там. Но у меня ничего не вышло. Я сделал все по книге заклинаний, но Аннабель не восстала из мертвых.

– Мои родители…

– Твоя любовь к ним была не сильнее моей любви к Аннабель, – перебил Эмму Малкольм. – Я хотел добиться справедливости. Я и не думал причинять боль тебе лично. Во мне нет ненависти к Карстерсам. Твои родители стали просто жертвой.

– Малкольм…

– Они ведь пошли бы на жертву, да? – спросил Малкольм. – За Конклав? За тебя?

Ярость Эммы не знала границ, и в этой ярости Эмма словно приросла к полу.

– И ты ждал пять лет? – выдавила она. – Но почему?

– Я искал верное заклинание, – сказал Малкольм. – Все это время я потратил на изучение чар. Я строил план. Я забрал тело Аннабель из ее гробницы и перенес его на точку пересечения. Я основал секту Слуг Хранителя. Белинда стала первой убийцей. Я выполнил ритуал – опалил тело и погрузил его в воду, нанес на него письмена – и почувствовал, как Аннабель пошевелилась. – Его глаза сияли сиреневым светом. – Я понял, что возвращаю ее к жизни. После этого ничто уже не могло меня остановить.

– Но зачем нужны письмена? – Эмма прижалась спиной к стене. Рука дрожала под тяжестью канделябра. – Зачем это стихотворение?

– Это послание! – воскликнул Малкольм. – Эмма, для человека, который столько твердил о мести, который жил и дышал исключительно ради нее, ты понимаешь слишком мало. Мне нужно было, чтобы Сумеречные охотники все узнали. Мне нужно было, чтобы Блэкторны узнали, кто повинен в гибели младшего из них. Когда люди подводят тебя, заставить их страдать недостаточно. Они должны глядеть тебе в лицо и понимать, почему они страдают. Я хотел, чтобы Конклав расшифровал стихотворение и понял, кто именно несет ответственность за гибель нефилимов.

– Гибель нефилимов? – недоверчиво переспросила Эмма. – Ты безумец. Убийство Тавви еще не означает гибели нефилимов. Кроме того, никто из ныне живущих даже не знает об Аннабель…

– Думаешь, каково мне понимать это? – вскричал Малкольм. – Ее имя забыто! Ее судьба канула в Лету! Сумеречные охотники написали о ней сказку. По-моему, несколько ее родственников сошли с ума – они не смогли вынести того, что сделали с ней, не смогли жить с этой тайной.

«Путь говорит и дальше», – подумала Эмма.

– Если это была тайна, откуда о ней узнал По? Он ведь написал стихотворение, «Аннабель Ли»…

Что-то вспыхнуло в глазах у Малкольма, что-то темное, потаенное.

– Услышав об этом, я решил, что это ужасное совпадение, – сказал он. – Но я никак не мог выкинуть это из головы. Я поехал к поэту, попробовал встретиться с ним, но он уже умер. «Аннабель» стала его последним творением. – Его голос дрогнул при воспоминании об этом. – Шли годы, я полагал, что она в Адамантовой Цитадели. Только мысль об этом и успокаивала меня.

Меня радовало лишь то, что она еще жива. Когда я обо всем узнал, мне не хотелось верить в истину, но стихотворение ее подтверждало – Эдгар По раньше меня выяснил правду у обитателей Нижнего мира. Он узнал, как мы любили друг друга детьми, и как она собиралась ради меня покинуть нефилимов, но ее семья прослышала об этом и решила, что смерть лучше жизни с чародеем. Ее заточили в гробницу возле моря в Корнуолле, ее похоронили заживо! Позже, забрав ее тело, я оставил его у океана. Она всегда любила воду.

Малкольм всхлипывал. Не в силах пошевелиться, Эмма смотрела на него огромными глазами. Его тоска была такой сильной, такой неприкрытой, как будто все это произошло лишь вчера.

– Мне сказали, что она стала Железной Сестрой. Все лгали мне! Все – Магнус, Катарина, Рагнор, Тесса – все они спутались с Сумеречными охотниками и погрязли во лжи! А я слепо оплакивал ее, пока не узнал правды…

Вдруг в коридоре раздались голоса, Эмма услышала торопливые шаги. Малкольм щелкнул пальцами, и позади него вспыхнул фиолетовый огонь, который становился все мутнее, пока не превратился в стену.

Звук голосов и шагов стих. Эмма осталась один на один с Малкольмом в наглухо закрытой пещере.

Она попятилась, сжимая канделябр.

– Я уничтожу руки, – произнесла она, чувствуя, как часто бьется сердце. – Я уничтожу их.

На кончиках пальцев Малкольма зажегся темный огонь.

– Я могу отпустить тебя, – сказал он. – Могу сохранить тебе жизнь. Проплывешь по океану, как ты уже делала раньше. Передашь мое сообщение Конклаву.

– Мне не нужны твои подачки, – тяжело дыша, отрезала Эмма. – Я лучше приму бой.

Малкольм улыбнулся кривоватой, почти печальной улыбкой.

– Эмма, ни ты, ни твой меч, какой бы ни была его история, не сравнятся с чародеем.

– Чего ты от меня хочешь? – громко спросила Эмма и услышала, как ее голос эхом отразился от стен. – Чего ты хочешь, Малкольм?

– Я хочу, чтобы ты поняла, – произнес он сквозь сжатые зубы. – Я хочу, чтобы ты рассказала Конклаву, в чем его вина. Я хочу, чтобы они поняли, что у них руки в крови. Я хочу, чтобы они знали почему.

Эмма смотрела на Малкольма – на этого стройного, высокого мужчину в перепачканном белом пиджаке. На ладонях у него танцевали искры. Он пугал ее и одновременно печалил.

– Твое «почему» никого не волнует, – ответила она. – Может, ты и сделал все это во имя любви. Но если ты считаешь, что это все меняет, ты и сам ничем не лучше Конклава.

Малкольм двинулся к ней, и Эмма метнула в него канделябр. Колдун отпрянул, и канделябр, не попав в цель, с громким стуком упал на каменный пол. Казалось, пальцы отрубленных рук согнулись в попытке защититься. Эмма расставила ноги, вспомнив, как много лет назад в Идрисе Джейс Эрондейл учил ее стоять так, чтобы ее невозможно было свалить.

Она обеими руками взялась за рукоятку Кортаны и на этот раз вспомнила Клэри Фэйрчайлд и то, что она сказала ей в Идрисе, когда Эмме было двенадцать. «Герои не всегда побеждают. Порой они терпят поражение. Но они продолжают бороться, продолжают вставать. Они не сдаются. Это и делает их героями».

Эмма набросилась на Малкольма, высоко подняв меч. Он среагировал на секунду позже – он выбросил руку перед собой, и с его пальцев сорвался яркий свет, который устремился к Эмме.

Секундная задержка дала ей время пригнуться. Она развернулась и занесла Кортану над головой. Магия отразилась от клинка. Эмма снова бросилась на Малкольма, и он попятился, но она все же успела рассечь рукав у него над локтем. Он, похоже, этого даже не заметил.

– Без убийства твоих родителей было не обойтись, – сказал Малкольм. – Мне нужно было проверить, работает ли заклинание.

– Нет, не нужно было, – прорычала Эмма, снова занося Кортану. – Мертвых не воскресить! Нечего было и пытаться!

– А если бы Джулиан погиб, ты не попробовала бы вернуть его? – произнес Малкольм, подняв брови, и Эмма попятилась, словно он ее ударил. – Ты не попробовала бы вернуть мать и отца? О, тебе ведь, как и всем Сумеречным охотникам, так легко заявлять о своих моральных идеалах! Как будто вы чем-то лучше остальных…

– Я лучше, – сказала Эмма. – Я лучше тебя. Ведь я не убийца, Малкольм.

К удивлению Эммы, Малкольм попятился – попятился от неожиданности, словно до этого момента он и представить себе не мог, что его однажды назовут убийцей. Эмма сделала выпад, выставив перед собой Кортану. Меч прорвал пиджак Малкольма и вдруг остановился, как будто натолкнувшись на невидимый барьер.

Эмма взвизгнула от боли, по руке, казалось, пробежал электрический ток. Она услышала, как Малкольм рассмеялся, и из его пальцев вырвалась волна энергии, которая сбила ее с ног. Эмма отлетела назад, чувствуя, как магия проходит сквозь нее подобно тому, как пули проходят сквозь бумажную ширму. Она ударилась спиной о неровный пол, но не выпустила Кортаны.

Перед глазами все стало красным от боли. Сквозь туман Эмма увидела, что Малкольм возвышается над ней.

– О, это было бесценно, – улыбнулся он. – Потрясающе. Это была рука Бога, Эмма!

Он распахнул пиджак, и Эмма увидела, на что наткнулась Кортана, – во внутренний карман была засунута Черная книга.

Кортана выпала из руки у Эммы и со звоном упала на каменный пол. Поморщившись, Эмма приподнялась на локтях, а Малкольм тем временем наклонился и поднял валявшийся в стороне канделябр. Он взглянул на него, затем посмотрел на Эмму, и его лицо озарила улыбка.

– Спасибо, – произнес он. – Мне нелегко было бы заменить эти Руки славы. Теперь нужна кровь Блэкторнов, но с этим проблем не возникнет.

– Держись подальше от Блэкторнов, – сказала Эмма и ужаснулась слабости собственного голоса. Что с ней сделала Черная книга? Казалось, будто на груди лежит непомерная ноша, ладонь горела от боли.

– Ты ничего не знаешь, – прорычал Малкольм. – Ты не знаешь, какие они на самом деле чудовища.

– Ты что, – почти шепотом произнесла Эмма, – ты что, всегда их ненавидел? Ты всегда ненавидел Джулиана и всех остальных?

– Всегда, – кивнул Малкольм. – Даже тогда, когда казалось, что я их люблю.

Рука Эммы все еще горела, боль пронизывала ее до костей. Эмма пыталась не подавать виду.

– Это ужасно. Это не их вина. Ты не можешь судить их за грехи их предков.

– Кровь есть кровь, – сказал Малкольм. – Мы все такие, какими родились. Я был рожден, чтобы любить Аннабель, но ее забрали у меня. Теперь я живу лишь ради мести. Совсем как ты, Эмма. Сколько раз ты говорила мне, что хочешь лишь одного – убить того, кто убил твоих родителей? На что ты готова ради этого? На что ты готова ради Блэкторнов? Предашь ли ты своего обожаемого парабатая? Предашь ли ты парабатая, в которого ты влюблена? – Его глаза сверкнули, когда Эмма отрицательно покачала головой. – Не надо лжи. Я ведь всегда видел, как вы друг на друга смотрите. А потом Джулиан рассказал мне, что твоя руна исцелила его от яда белладонны. Обычному Сумеречному охотнику такое не под силу.

– Нет… никаких доказательств… – выдавила Эмма.

– Доказательств? Ты хочешь доказательств? Я видел вас, видел вас вдвоем, на пляже. Вы спали обнявшись. Я стоял рядом, смотрел на вас и думал, как легко вас убить. Но потом я понял, что это убийство из милосердия. Убить вас, когда вы обнимаете друг друга? Есть причина, по которой нельзя любить парабатая, Эмма. Когда ты узнаешь, какова она, ты почувствуешь всю жестокость Сумеречных охотников, которую однажды почувствовал я.

– Ты лжец, – слабым голосом, почти шепотом бросила Эмма.

Рука уже не болела. Эмма подумала о выживших, которые когда-то стояли на пороге смерти и истекали кровью, – все они говорили, что в последние мгновения боль исчезает.

Улыбаясь, Малкольм опустился на колени возле нее и провел ладонью по ее левой руке.

– Позволь мне рассказать тебе правду, Эмма, пока ты еще не умерла, – сказал он. – Это тайна нефилимов. Они ненавидят любовь, ненавидят человеческую любовь, потому что их породили ангелы. И хотя Бог завещал ангелам заботиться о людях, ангелов он сотворил раньше и они всегда презирали его второе творение. Поэтому и пал Люцифер. Он был ангелом, который не пожелал пресмыкаться перед человечеством, он был любимым сыном Бога. Любовь – это слабость людей, и ангелы презирают их за это. Любовь презирает и Конклав, который наказывает за нее. Знаешь, что случается с парабатаями, которые влюбляются друг в друга? Знаешь, почему такая любовь запретна?

Эмма покачала головой.

Губы Малкольма дернулись и изогнулись в улыбке, и было в этой улыбке что-то такое неуловимое и в то же время полное жгучей ненависти, что Эмма похолодела.

– Тогда ты понятия не имеешь, что сделает твоя гибель с твоим любимым Джулианом, – сказал Малкольм. – Подумай об этом, пока жизнь покидает твое тело. В некотором роде твоя гибель – это акт милосердия.

Он поднял руку, на пальцах у него затрещал сиреневый огонь.

Малкольм направил магию на нее. Эмма вскинула руку, ту самую руку, на которой Джулиан начертал руну выносливости, ту самую руку, которая болела и ныла с того момента, как она поразила Черную книгу.

В руку ударило пламя. Эмма почувствовала сильный удар, но ничего более. Руна выносливости наполняла ее тело силой, а вместе с этой силой волной накатывал и гнев.

Она злилась на то, что Малкольм убил ее родителей, злилась на долгие годы, потраченные на поиски убийцы, который всегда был у нее под носом. Она злилась на каждую его улыбку Джулиану, на каждый раз, когда он брал Тавви на руки, чувствуя, как сердце полнится ненавистью. Она злилась на то, что Блэкторны снова лишились близкого человека.

Она сжала рукоятку Кортаны и поднялась на колени. Ее волосы взметнулись в воздух, она подалась вперед и пронзила мечом живот Малкольма.

На этот раз Черная книга не защитила его. Эмма почувствовала, как клинок вошел в его тело, разорвал кожу и скользнул по костям. Она увидела, как его острие вышло из спины у мага, как его белый пиджак заалел от крови.

Эмма вскочила на ноги и освободила меч. Малкольм кашлянул. Кровь струилась на пол, текла по камню, заливала Руки славы.

– Это за родителей, – сказала Эмма и изо всех сил толкнула Малкольма на стеклянную стену.

Она услышала, как хрустнули его ребра. По стеклу пошли трещины. Вода брызнула внутрь и каплями осела у Эммы на лице, соленая, как слезы.

– Я расскажу тебе о проклятии парабатаев, – задыхаясь, выдавил Малкольм. – Конклав ни за что не позволит тебе этого узнать – это под запретом. Убьешь меня – и не узнаешь никогда…

Левой рукой Эмма дернула рычаг.

Стеклянная дверь распахнулась, и Эмма скользнула за нее. Внутрь хлынул поток воды – живой, как рука, сотканная из капель моря. Поток охватил Малкольма, и на миг Эмма ясно увидела, как он пытается бороться, как он слабо двигается в водовороте воды, которая разлилась по полу, схватила его и заключила в нерушимую сеть.

Поток сбил Малкольма с ног. Он вскрикнул от ужаса, и его поглотил океан. Поток ушел обратно в проем и забрал с собой чародея. Стеклянная дверь захлопнулась.

В пещере воцарилась оглушительная тишина. В изнеможении Эмма припала к стеклу, за которым плескался океан цвета ночного неба. Тело Малкольма казалось белой звездой в темноте. Оно проплыло сквозь водоросли, и в следующую секунду к нему протянулись длинные когти, которые схватили Малкольма за щиколотку, дернули его и утащили вниз, в черноту.

За спиной у Эммы что-то вспыхнуло. Эмма обернулась и увидела, что фиолетовая стена, блокировавшая коридор, исчезла: чары рассеивались, когда погибал наложивший их маг.

– Эмма! – В коридоре раздались гулкие шаги. Из тени появился Джулиан. Его лицо исказилось от волнения. Он подбежал к Эмме, обнял ее, и его руки погрузились в ее промокшие, залитые кровью доспехи. – Эмма, боже, я не мог пройти сквозь стену, я знал, что ты здесь, но не мог спасти тебя…

– Ты спас меня, – хрипло сказала она и хотела показать ему руку с руной выносливости на ней, но не смогла пошевелиться в его крепких объятиях. – Спас. Ты этого не знаешь, но ты меня спас.

И в это мгновение послышались другие голоса. Остальные вышли из коридора. Марк. Кристина. Диего. Диана.

– Тавви, – прошептала Эмма, – он…

– С ним все в порядке. Он на улице вместе с Таем, Ливви и Дрю. – Джулиан поцеловал ее в висок. – Эмма.

Его губы коснулись ее губ, и она почувствовала, как ее пронзило огнем любви и боли.

– Отпусти меня, – прошептала она. – Ты должен меня отпустить, нельзя, чтобы нас увидели. Джулиан, отпусти меня.

Он поднял голову, посмотрев на нее полными отчаяния глазами, и отстранился. Эмма видела, чего ему это стоило, видела, как дрожали его руки, когда он отнял их от нее. Пространство между ними показалось ей открытой раной.

Она отвела глаза от Джулиана и посмотрела вокруг. Пол был по щиколотку залит морской водой и кровью. Канделябр Малкольма плавал где-то в океане.

Эмма была рада. Соль растворит этот чудовищный памятник убийствам, растворит его и очистит, и руки обратятся белыми костями и лягут на дно рядом с телом чародея. Впервые за долгое время Эмма была благодарна океану.

26

Серафимы небес

«Проклятие парабатаев. Конклав ни за что не позволит тебе этого узнать – это под запретом…»

Слова Малкольма снова и снова звучали в голове у Эммы, пока она шагала по извилистым коридорам пещеры на точке пересечения лей-линий, следуя за остальными к выходу. Они с Джулианом намеренно держались на расстоянии. От боли и изнеможения Эмма шла медленно. Кортана лежала в ножнах. Эмма чувствовала, как она пульсирует энергией. Интересно, не вобрал ли меч в себя магию Малкольма?

Но думать о Малкольме не хотелось. Ей не хотелось вспоминать о маге, не хотелось представлять себе алые кровавые разводы, которые разливались в темных водах океана.

Ей не хотелось думать о его словах.

Эмма вышла из пещеры и оказалась на воздухе. Тай, Ливви и Дрю сидели на земле вместе с Тавви – малыш прильнул к Ливви, сонный, но не спящий. Кьеран стоял в отдалении, его лицо лишь немного просветлело, когда показался Марк.

– Как Тавви? Все в порядке? – спросил Джулиан, подходя к братьям и сестрам.

Дрю вскочила на ноги и крепко обняла его, а затем ахнула и показала куда-то.

Послышался громкий треск. Вход в пещеру закрывался за ними, как затягивающаяся рана. Диана подбежала к нему, как будто могла остановить процесс, но камень уже сомкнулся – она едва успела выдернуть руку из прохода.

– Ничего нельзя сделать, – сказал Кьеран. – Вход и все коридоры создал Малкольм. На самом деле в этой горе нет никаких пещер. Теперь он мертв, и чары разрушаются. Возможно, сюда можно будет войти с какой-то другой точки пересечения лей-линий. Но эта дверь уже никогда не откроется.

– Откуда ты узнал, что он мертв? – спросила Эмма.

– Город внизу осветился огнями, – объяснил Кьеран. – Снова подали… Я не знаю, как это называют простецы…

– Электричество, – подсказал ему Марк. – Электричество опять включилось. А отключилось оно из-за Малкольма, так что… Да.

– Значит ли это, что у нас заработали телефоны? – спросил Тай.

– Я проверю, – вызвался Джулиан и отошел в сторону, приложив телефон к уху.

Эмме показалось, что он назвал по имени дядюшку Артура, но наверняка сказать она не могла, а Джулиан быстро вышел из зоны слышимости.

Диего и Кристина подошли к Таю, Ливви и Дрю. Кристина склонилась к Тавви, а Диего принялся искать что-то в кармане куртки. Эмма подошла к ним и заметила, что он вынул серебристую фляжку.

– Ты ведь не собираешься его напоить? – спросила Эмма. – Он еще маловат.

Диего закатил глаза.

– Это энергетический напиток, сваренный Безмолвными Братьями. Он может перебить действие снотворного зелья, которое дал ему Малкольм.

Ливви взяла фляжку из рук у Диего и попробовала содержимое. Кивнув, она приложила горлышко к губам братишки. Тавви благодарно выпил напиток, а Эмма опустилась на колени и коснулась ладонью щеки малыша.

– Эй, дружок, – сказала она. – Ты как?

Тавви улыбнулся ей и несколько раз моргнул. Он был похож на Джулиана в детстве. Когда мир еще не изменил его. «На моего лучшего друга и возлюбленного».

Эмма вспомнила о Малкольме. Проклятие парабатаев. Сердце кольнуло. Она поцеловала Тавви в мягкую щеку и поднялась на ноги. Позади нее оказалась Кристина.

– Покажи-ка мне левую руку, – тихо сказала Кристина и отвела Эмму в сторону.

Протянув руку подруге, Эмма увидела, что кожа у нее на запястье покраснела и покрылась волдырями, как будто от ожога.

Кристина покачала головой и вытащила стило.

– Несколько минут, пока ты стояла за сотворенной Малкольмом стеной, я боялась, что ты уже никогда не выберешься.

Эмма положила голову Кристине на плечо.

– Прости.

– Тебе не за что извиняться. – Кристина деловито закатала Эмме рукав. – Тебе нужны целебные руны.

Эмма прильнула к Кристине, чувствуя, как стило скользит по коже, и радуясь, что подруга рядом.

– Я оказалась в ловушке с Малкольмом, – сказала она. – Ему хотелось рассказать мне об Аннабель. И знаешь… Мне и правда стало его жаль.

– В этом нет ничего удивительного, – ответила Кристина. – Это ужасная история. Ни он, ни Аннабель не сделали ничего плохого. Узнать, что человека, которого ты любишь, так ужасно наказали, всю жизнь думать, что он покинул тебя, только чтобы выяснить, что на самом деле это ты покинул его… – Она поежилась.

– Об этом я даже не подумала, – призналась Эмма. – Думаешь, он чувствовал себя виноватым?

– Конечно, да. Любой бы чувствовал себя виноватым на его месте.

Эмма с болью подумала об Аннабель. Она была невинна, она пала жертвой обстоятельств.

– Я сказала ему, что он ничем не лучше Конклава, и он удивился.

– Никто не чувствует себя злодеем в собственной истории.

Кристина выпустила руку Эммы и оценила свою работу. Боль начала отступать. Эмма понимала, что руна Джулиана залечила бы ее быстрее, но после того, что произошло с руной выносливости, она не отваживалась попросить его нанести руну в присутствии остальных.

Джулиан. Она видела его за спиной у Кристины. Он стоял возле машины и говорил по телефону, а потом прикоснулся к экрану и сунул телефон в карман.

– Телефоны снова работают? – спросил Тай. – Кому ты звонил?

– Я заказал пиццу, – ответил Джулиан.

Все удивленно посмотрели на него. Как и все остальные, он был покрыт толстым слоем грязи, по щеке у него тянулась длинная царапина, волосы спутались. В лунном свете его глаза сияли, как подземная река.

– Мы ведь все проголодались, – предельно спокойно объяснил он, и Эмма поняла: происходящее в голове у Джулиана никак не сочеталось с тем, что он показывал на людях. – Нам пора уезжать. Точка пересечения исчезла, так что Конклав сможет увидеть на своей карте черную магию с этого места. Скорее всего, в Институте нас уже ждут.

Они быстро собрались и расселись по машинам: Ливви усадила Октавиана на колени, заняв место на заднем сиденье «Тойоты», Диана забрала с собой Кристину и Диего и посадила их в пикап, который был спрятан в кустах. Кьеран снова предложил Марку оседлать Ветрогона, но Марк отказался.

– Я хочу поехать с братьями и сестрами, – просто сказал он.

Джулиан повернулся к Кьерану. Глаза принца фэйри не отражали свет. Джулиану отчаянно хотелось разглядеть того Кьерана, которого любил его брат, того Кьерана, который с теплотой относился к Марку. Ему хотелось поблагодарить Кьерана за то, что он не бросил Марка одного в Охоте.

Ему хотелось, чтобы в его сердце было меньше ненависти.

– Тебе не обязательно возвращаться с нами, – сказал Джулиан. – Твоя помощь нам больше не нужна.

– Я не уйду, пока не уверюсь, что Марк в безопасности.

Джулиан пожал плечами.

– Как хочешь. Когда мы вернемся, не заходи в Институт, пока мы не пригласим тебя. Нас ждут неприятности уже за то, что мы сражались с тобой бок о бок.

Губы Кьерана сжались в тонкую линию.

– Без меня вы потерпели бы поражение.

– Возможно, – ответил Джулиан. – Я буду каждый раз с благодарностью вспоминать о тебе, смотря на шрамы на спине у Эммы.

Кьеран поморщился. Джулиан отвернулся от него и пошел к машине. Диана преградила ему путь, протянув вперед руку. Она завернулась в тяжелую шаль, у нее на щеках, как веснушки, сияли капли крови.

– Возможно, Конклав уже ожидает тебя, – без предисловия сказала она. – Если хочешь, я возьму вину на себя и позволю им судить меня.

Джулиан долго смотрел на нее. Он давным-давно жил по железным правилам. Защищать Тавви, защищать Ливви и Тая, защищать Дрю. Защищать Эмму. В последнее время его кодекс расширился – он готов был защищать Марка, потому что Марк вернулся к ним, и готов был защищать Кристину, потому что ее любила Эмма.

Такую любовь понять было под силу немногим. Она была огромной, всепоглощающей, порой даже жестокой. Он готов был сровнять с землей целый город, если бы решил, что этот город представляет опасность для его семьи.

Когда тебе двенадцать и ты единственный, кто спасает семью от неминуемого краха, ты не учишься смирению.

Теперь он со всей серьезностью оценил, что случится, если Диана попробует взять вину на себя: он взвесил эту мысль, прокрутил ее в голове и отринул.

– Нет, – сказал он. – И это не одолжение. Я просто считаю, что это не сработает.

– Джулиан…

– Вы что-то скрываете, – объяснил он. – Ангел знает, у вас еще есть секреты, из-за которых вы и не можете возглавить Институт. И вы не хотите их раскрывать. Вы хорошо храните тайны, но ложь вам не дается. Они вам не поверят. Но поверят мне.

– Так ты уже подготовил для них историю? – спросила Диана, и ее карие глаза округлились.

Джулиан ничего не ответил.

Она вздохнула и плотнее запахнула шаль.

– Странный ты человек, Джулиан Блэкторн.

– Сочту это за комплимент, – сказал Джулиан, хотя и усомнился, что Диана хотела его похвалить.

– Ты знал, что я буду здесь сегодня? – спросила она. – Ты считал, что я в сговоре с Малкольмом?

– Я решил, что это маловероятно, – признался Джулиан. – Но я никому не доверяю до конца.

– Это неправда, – сказала Диана и посмотрела на машину, где Марк помогал Эмме устроиться на заднем сиденье. Ее светлые волосы развевались на ветру и искрились в ночи. Диана снова повернулась к Джулиану. – Вам пора возвращаться. Я, пожалуй, пережду до завтра.

– Я скажу, что вы ничего не знали. Дети вечно обманывают наставников. Тем более вы даже с нами не живете. – Он услышал, как завелся двигатель «Тойоты». Все ждали только его. – Вы подбросите Диего и Кристину до Института и поедете домой?

– Поеду куда-нибудь, – ответила Диана.

Джулиан пошел к машине, но на полдороге остановился и снова посмотрел на нее.

– Вы не жалеете, что стали нашим наставником? Вы не обязаны были этого делать.

Ветер бросил темные волосы на лицо Диане.

– Нет, – сказала она. – Я та, кто я есть, потому что я часть вашей семьи. Не забывай, Джулс. Нас определяет наш выбор.

Все устали и ехали молча. Тай тихо смотрел в окно, сидя на пассажирском сиденье. Дрю свернулась калачиком, Тавви едва не засыпал, положив голову Ливии на плечо. Эмма прислонилась к стеклу на заднем сиденье, сжимая в руках Кортану, ее влажные светлые волосы легли ей на лицо, глаза были закрыты. Марк сидел рядом с ней.

Джулиану хотелось протянуть Эмме руку, переплести пальцы с ее пальцами, но он не отваживался сделать это на глазах у остальных. Зато он на секунду обернулся и прикоснулся к Тавви, словно чтобы удостовериться, что с ним все в порядке, что с ним ничего не случилось.

Они все были в порядке, и это казалось чудом. Джулиан не мог отделаться от чувства, что каждый нерв его тела прошел сквозь кожу и обнажился, подобно сенсору, – так остро он ощущал близость семьи.

Он вспомнил слова Дианы: «Однажды тебе придется их отпустить».

Джулиан понимал, что она права. Однажды ему придется разомкнуть объятия и выпустить братьев и сестер из гнезда, позволить им отправиться в мир, который будет ранить их, причинять им боль, сбивать их с ног и отказывать в помощи. Однажды ему придется это сделать.

Но не сейчас. Еще не сейчас.

Страницы: «« « ... 3233343536373839 » »»