Хорошо быть тихоней Чбоски Стивен
Сегодня вечером я смотрел телевизор с сестрой, но она не захотела смотреть рождественские передачи, так что я решил подняться к себе и почитать.
Билл дал мне книгу на каникулы. Это «Над пропастью во ржи». Когда Биллу было столько же лет, сколько и мне, эта книга была его любимой. Он сказал, что она заставляет почувствовать себя самим собой.
Я прочитал первые двадцать страниц. Пока не знаю, нравится она мне или нет, но, мне кажется, она актуальна в наше время. Надеюсь, Сэм и Патрик позвонят поздравить меня с Днём рождения. Это бы меня обрадовало.
С любовью, Чарли.
Дорогой друг,
Я сижу в старой папиной спальне в Огайо. Вся семья ещё внизу. У меня не очень хорошее настроение. Не знаю, что со мной не так, но мне становится страшно. Я бы хотел, чтобы мы вернулись домой сегодня вечером, но мы всегда всё откладываем до утра. Не хочу рассказывать об этом маме, она сразу начнёт волноваться. Я бы сказал об этом Сэм и Патрику, но они мне вчера не позвонили. А этим утром, только открыв подарки, мы уехали. Может, они звонили сегодня днём. Надеюсь, что нет, ведь меня не было. Надеюсь, ничего, что я рассказываю тебе об этом. Я просто не знаю, что мне ещё делать. Мне всегда грустно, когда такое происходит. Жаль, что Майкла и моей тёти Хелен нет рядом. Даже чтение не помогает. Не знаю. Я очень много думаю. Даже слишком много. Особенно сегодня вечером.
Вся семья смотрела «Эта прекрасная жизнь», очень красивый фильм. А я только и мог думать, что о том, почему они не сняли кино про дядю Билли. Джордж Бэйли был городским авторитетом. Благодаря ему многим удалось выбраться из трущоб. После смерти своего отца он стал единственным, кто мог спасти город, и он сделал это. Ему хотелось приключений, но он остался и пожертвовал своей мечтой ради общего блага. Но потом он начал из-за этого грустить и собирался покончить жизнь самоубийством. Он хотел умереть, потому что знал, что его страховка обеспечит его семью. Но потом к нему снизошёл ангел и показал ему, какой жизнь была бы, если бы он никогда не родился. Как бы страдали все горожане. И как его жена осталась бы «старой девой». В этот раз сестра даже не стала говорить, какой это устаревший стереотип. Каждый год она возмущается, что Мэри работала бы, чтобы прокормить себя, и что тот факт, что она не была бы замужем, не сделал бы её никчёмной. Но в этом году она не стала. Не знаю почему. Может, это из-за её тайного парня. А может, из-за того, что случилось в машине по дороге к бабушке.
Я хотел бы, чтобы этот фильм был о дяде Билли, потому что он много пил, был очень толстым и транжирил деньги. Я хотел бы, чтобы к нему снизошёл ангел и показал, что жизнь дяди Билли что-то значит. Тогда, думаю, мне стало бы лучше.
Это началось дома, вчера. Я не люблю свой День рождения. Совсем не люблю. Я ходил по магазинам с мамой и сестрой, и мама была в плохом настроении из-за узких парковочных мест. А сестра была в плохом настроении, потому что не могла купить своему тайному парню подарок так, чтобы мама не увидела, и ей придётся позже вернуться сюда одной. А я чувствовал себя странно. Очень странно, потому что прохаживался по всем отделам и не знал, какой подарок понравился бы папе. Я знал, что подарить Сэм или Патрику, но не знал, что купить или сделать своему родному отцу. Моему брату понравятся постеры с девчонками и банками пива. Сестре — подарочный сертификат в парикмахерскую. Маме — старые фильмы и растения. Папа же любит только гольф, но это не зимний вид спорта, кроме как, разве что, во Флориде, но мы живём не там.
А в бейсбол он больше не играет. Он не любит даже, когда ему об этом напоминают, если только сам не рассказывает истории. Я просто хотел знать, что купить для папы, ведь я его люблю. И совсем не знаю. А он не любит говорить о таком.
— А почему бы вам с сестрой не скинуться и не купить ему этот свитер?
— Я не хочу. Хочу купить ему что-то стоящее. Какая музыка ему нравится?
— Папа редко слушает музыку, и то, что ему нравится, у него уже есть.
— Какие книги он любит читать?
— Папа нечасто читает книги, он бесплатно берёт их на кассетах в библиотеке и слушает по дороге на работу.
— Какие фильмы? Что вообще он любит?
Сестра решила самой купить ему свитер. Она начала злиться на меня, потому что не успевала вернуться в магазин и купить подарок своему парню.
— Боже мой, Чарли, просто купи ему шарики для гольфа.
— Но это летний вид спорта.
— Мам, может ты заставишь его хоть что-нибудь купить?
— Чарли, успокойся. Ничего страшного.
Мне стало так грустно. Я не понимал, что происходит. Мама старалась быть мягкой, потому что, когда я становлюсь таким, она обычно пытается всё уладить.
— Извини, мам.
— Нет-нет, не извиняйся. Ты просто хочешь купить папе отличный подарок. Это хорошо.
— Мам! — сестра и вправду начала злиться.
Мама даже не взглянула на неё.
— Чарли, можешь купить папе, что захочешь. Я знаю, ему понравится. Успокойся. Всё хорошо.
Мы с мамой зашли в четыре разных отдела. В каждом сестра садилась на первый же стул и стонала. Наконец я нашёл прекрасный магазин. Там продавались фильмы. Я нашёл видеокассету с последним эпизодом сериала «M*A*S*H» без рекламы. И я почувствовал себя гораздо лучше. Потом я начал рассказывать маме, как мы все вместе смотрели его.
— Она знает, Чарли. Она была там. Ох, пошли же.
Мама сказала сестре не совать нос не в своё дело и слушала мою историю, которую и так знала, хотя я опустил момент, когда папа плакал, потому что это было нашим маленьким секретом. Мама даже сказала, что я очень хороший рассказчик. Я люблю маму. И на этот раз я сказал ей об этом. И она ответила, что тоже меня любит. И всё ненадолго пришло в порядок.
Мы сидели за обеденным столом, ожидая, когда папа с братом приедут из аэропорта. Они опаздывали, и мама начала волноваться, потому что за окном шёл сильный снег. Она не разрешила сестре уйти, попросив её помочь с обедом. Мама хотела, чтобы этот обед был для брата особенным, ведь он возвращается домой, и у меня День рождения. Но сестра хотела лишь одного — купить подарок для своего парня. Она была в очень плохом настроении. Она вела себя как те дерзкие девчонки из фильмов восьмидесятых, и маме через каждое предложение приходилось вставлять «юная леди».
Наконец позвонил отец и сказал, что из-за снегопада рейс моего брата задерживается. Я слышал только мамины слова.
— Но ведь у Чарли День рождения… я не говорю, что ты можешь что-то исправить… он опоздал на самолёт? Я просто спрашиваю… я не говорила, что это твоя вина… нет… я не могу позже разогреть… мясо будет сухим… что? Но это его любимое… но ведь я должна их накормить… конечно, они голодные… ты уже на час опаздываешь… мог бы и позвонить…
Не знаю, как долго мама разговаривала, потому что я не мог оставаться за столом и слушать. Я поднялся в свою комнату и стал читать. Всё равно я больше не хотел есть. Просто хотелось побыть в тишине.
Спустя некоторое время в комнату зашла мама. Она сказала, что звонил папа, и что они будут через полчаса. Она спросила, всё ли в порядке, и я понял, что она имеет в виду не сестру и не их с папой ругань по телефону — такое иногда случается. Она заметила, что сегодня я очень грустный, но не из-за того, что мои друзья уехали, ведь вчера, вернувшись с катания на санках, я выглядел нормально.
— Это из-за тёти Хелен?
От её тона мне сделалось ещё грустнее.
— Пожалуйста, не мучай себя, Чарли.
Но я мучил себя. Как и в каждый мой День рождения.
— Извини.
Мама не позволила мне говорить об этом. Она знает, что я ничего не слушаю и начинаю часто дышать. Она закрыла мне рот и вытерла слёзы. Я успокоился и смог спуститься к столу. Успокоился и был рад приезду брата. И обед не был сухим. Потом мы вышли на улицу, чтобы поучаствовать в луминарии — это когда все соседи наполняют коричневые бумажные пакеты песком и раскладывают по обеим сторонам улицы. Потом в песок каждого пакета мы кладём по свече, и, когда зажигаем эти свечи, улица превращается в «посадочную полосу» для Санта Клауса. Мне нравится каждый год участвовать в луминарии, потому что это очень красивая традиция и отличный способ отвлечься от моего Дня рождения. От семьи я получил очень милые подарки. Сестра всё ещё злилась на меня, но всё равно подарила мне запись с песнями The Smiths. От брата я получил постер с автографами всех членов футбольной команды. Папа подарил мне несколько дисков, которые ему посоветовала купить сестра. А мама — несколько книг, которые нравились ей в детстве. Одной из них была «Над пропастью во ржи».
Я начал читать подаренную мамой книгу с того места, на котором остановился в книге Билла. Это отвлекло меня от мыслей о моём Дне рождения. Я думал только о том, что скоро мне предстоит сдавать тест на водительские права. Об этом было очень приятно думать. Потом я подумал об уроках вождения в прошедшем семестре.
Мистер Смит, коротышка, от которого забавно пахнет, не разрешал нам включать радио во время движения. Ещё там были два второкурсника, парень и девушка. Когда была моя очередь водить, они потихоньку касались коленок друг друга, так, чтобы никто не видел. И там был я. Жаль, мне почти нечего рассказать об уроках вождения. Конечно, нам показывали фильмы о гибели на дороге. И, конечно, полицейские приходили и беседовали с нами. Да, было здорово получить права ученика, но мама с папой не разрешали мне водить, пока не будет надобности, потому что страховка очень дорогая. А я бы не мог попросить Сэм сесть за руль её пикапа. Просто не мог бы.
Это и успокаивало меня вечером моего Дня рождения.
Следующее утро Рождества началось отлично. Папе очень понравилась кассета с «M*A*S*H», и это обрадовало меня, особенно когда он тоже стал рассказывать о том вечере, когда мы его смотрели. Он опустил тот момент, когда плакал, но подмигнул мне, и я понял, что он всё помнит. Даже двухчасовая поездка в Огайо была неплохой первые полчаса, хоть я и сидел на неровном заднем сиденье, потому что папа задавал вопросы про колледж, и брат отвечал. Он встречается с черлидершей, которая танцует во время футбольных матчей в колледже. Её зовут Келли. Папу это очень заинтересовало. Сестра отметила, что черлидинг — это глупое занятие, пропагандирующее сексизм, и брат сказал ей заткнуться. Специальностью Келли была философия. Я спросил брата, красивая ли она.
— Невероятно сексуальная.
Сестра начала разглагольствовать, что внешний вид девушки — не самое главное. Я согласился, но брат назвал мою сестру стервой-лесбиянкой. Мама сказала брату не выражаться в моём присутствии, что, вообще-то, странно, потому что у меня, возможно, единственного из семьи есть друг-гей. Во всяком случае, я единственный, кто об этом рассказывает. Я не уверен. Не обращая внимания, папа спросил, как мой брат познакомился с Келли.
Они встретились в ресторане «Йе Олде Колледж Инн», или как там он называется, в университете Пенсильвании. Кажется, они готовят знаменитый десерт «липучки на гриле». Так или иначе, Келли была там со своей подругой из женского клуба, и они уже уходили, как вдруг она уронила книгу прямо перед моим братом и не заметила этого. Брат сказал, что, хотя Келли это отрицает, он думает, что она специально уронила книгу. На деревьях распускались листья, когда он нагнал её у игровых автоматов. По крайней мере, он это так описал. Остаток дня они провели, играя в такие старые игры, как «Донки Конг», и предаваясь ностальгии, что я нахожу грустным и милым. Я спросил брата, пьёт ли Келли какао.
— Ты что, под кайфом?
И снова мама попросила брата не выражаться в моём присутствии, что, опять же, странно, потому что, думаю, я единственный из всей семьи, кто когда-либо был под кайфом. Может, брат тоже был. Я не уверен. Но точно не сестра. Хотя, опять же, вся моя семья могла быть под кайфом, просто мы не рассказываем друг другу об этом.
Следующие десять минут сестра осуждала греческую систему братств и женских организаций. Она рассказывала, как подшучивали над новичками, и потом они умирали. Потом она рассказала историю о том, что она слышала, как в одной женской организации новеньких девочек заставляли стоять в нижнем белье, в то время как их жир обводили красными маркерами. На этом с моего брата стало довольно.
— Что за херня?!
Я до сих пор не могу поверить, что брат ругнулся в машине и мама с папой ему ничего не сказали. Наверное, это нормально, потому что он уже в колледже. Но сестру это слово не смутило. Она продолжала:
— Никакая не херня, я сама это слышала.
— Следите за языком, юная леди, — сказал отец с переднего сиденья.
— Неужели? И где ты это слышала? — спросил брат.
— Передавали по Национальному Общественному Радио, — сказала сестра.
— О, Боже, — брат издал смешок.
— Я сама слышала.
Мама с папой выглядели так, будто смотрели теннис через лобовое стекло, потому что их головы поворачивались туда-сюда. Они ничего не говорили. Не оглядывались назад. Следует заметить, что папа медленно начал увеличивать звук рождественской музыки по радио, пока она не стала оглушающей.
— Да у тебя дерьмо вместо мозгов. Что ты вообще можешь знать? Ты ни разу не была в колледже. С Келли ничего такого не делали.
— Ну конечно… так она тебе и расскажет.
— Да… расскажет. У нас нет секретов друг от друга.
— А ты у нас такой доверчивый маленький мальчик.
Я хотел, чтобы они перестали ругаться, потому что я начинал расстраиваться, так что задал ещё один вопрос.
— А вы болтаете о книгах и проблемах?
— Спасибо за вопрос, Чарли. Да. Собственно говоря, болтаем. Любимая книга Келли — «Уолден» Генри Дэвида Торо. И, кстати, Келли сказала, что её исключительная динамика близка к нашему времени.
— О-о-о, великие слова.
Никто не закатывает глаза лучше моей сестры.
— Прошу прощения, тебя кто-то спрашивал? Видишь ли, я рассказываю своему младшему брату о своей девушке. Келли надеется, что хороший кандидат Демократической партии бросит вызов Джорджу Бушу. Она надеется, что в таком случае эта эра наконец пройдёт. Точно. Та самая эра, на которую ты всё время жалуешься. Даже черлидеры думают о таких вещах. И вместе с тем у них получается весело проводить время.
Сестра сложила руки на груди и стала посвистывать. Но брат уже слишком разошёлся, чтобы остановиться. Я заметил, что шея папы раскраснелась.
— Но вы не только этим отличаетесь. Видишь ли… Келли так поддерживает женские права, что никогда не позволит парню себя ударить. Чего нельзя сказать о тебе.
Клянусь, мы чуть не погибли. Папа так резко вдавил по тормозам, что брат чуть ли не перелетел через кресло. Когда запах шин начал пропадать, папа глубоко вздохнул и обернулся. Сначала он повернулся к моему брату. Он не сказал ни слова, просто уставился на него.
Брат смотрел на отца, как пойманный моими кузенами олень. После долгих двух секунд он повернулся к моей сестре. Думаю, он сожалел о том, что сказал, судя по его тону.
— Извини. Ладно? Правда. Ну ладно тебе, не плачь.
Сестра так сильно плакала, что даже страшно стало. Потом папа повернулся к сестре. Опять же, он ни слова не сказал. Только щёлкнул пальцами, чтобы отвлечь её от слёз. Она посмотрела на него. Сначала она замешкалась, потому что взгляд отца был серьёзным. Но потом посмотрела вниз, пожала плечами и повернулась к брату.
— Прости за то, что я сказала о Келли. Похоже, она милая.
Потом папа повернулся к маме. И мама повернулась к нам.
— Мы с вашим отцом не хотим, чтобы вы продолжали ругаться. Особенно в семейном доме. Понятно?
Иногда мама с папой становятся настоящей командой. Удивительно смотреть на это. Брат и сестра оба кивнули и уставились вниз. Потом папа повернулся ко мне.
— Чарли?
— Да, сэр?
В такие моменты важно говорить «сэр». И если тебя называют полным именем, лучше быть настороже. Точно тебе говорю.
- Чарли, мне бы хотелось, чтобы за руль сел ты.
Все в машине понимали, что это, возможно, была худшая папина идея в жизни. Но никто не спорил. Он вышел из машины посередине дороги и сел на заднее сиденье между братом и сестрой. Я забрался на переднее сиденье, дважды повернул ключ в замке зажигания и застегнул ремень безопасности. И всю оставшуюся дорогу вёл я. Я не потел так сильно с тех пор как играл в спортивные игры, хотя на улице было холодно.
Семья папы похожа на семью мамы. Мой брат как-то сказал, что это те же родственники, только с другими именами. Но бабушка другая. Я люблю свою бабушку. Все любят мою бабушку.
Она, как и всегда, ждала нас на шоссе. Она всегда знала наперёд, когда кто-то приезжает.
— Чарли уже водит?
— Вчера ему исполнилось шестнадцать.
— О-о-о…
Моя бабушка очень старая, и у неё не очень хорошо с памятью, зато она готовит самое вкусное в мире печенье. Когда я был маленьким, у маминой мамы всегда были конфеты, а у папиной — печенье. Мама рассказала мне, что в детстве я называл их «бабушка с конфетами» и «бабушка с печеньем». А хрустящую корочку пиццы я называл её скелетом. Не знаю, зачем я тебе всё это рассказываю.
Совсем как в моём первом воспоминании, когда, думаю, я впервые осознал, что жив. Мама и тётя Хелен повели меня в зоопарк. Кажется, мне было три года, хотя я не очень хорошо это помню. Так или иначе, мы наблюдали за двумя коровами. Коровой-мамой и её маленьким телёнком. У них было недостаточно пространства для передвижения. Телёнок стоял прямо под своей матерью, пасся там, и вдруг корова-мама опустила «лепёшку» прямо на голову малышу. Тогда я подумал, что это самая смешная вещь в мире, и смеялся часа три. Поначалу мама с тётей Хелен тоже посмеивались, потому что они были рады моему смеху. Наверное, в детстве я почти не говорил, и всякий раз, когда у меня было хорошее настроение, они радовались. Но когда пошёл уже третий час, они попытались прекратить мой смех, что только сильнее смешило меня. Я не уверен, что это продолжалось именно три часа, но мне казалось, что прошло очень много времени. Я до сих пор постоянно об этом вспоминаю. Это кажется мне довольно хорошим началом.
После объятий и рукопожатий мы отправились в дом бабушки, где были все родственники с папиной стороны. Двоюродный дедушка Фил со вставными зубами и моя тётя Ребекка, папина сестра. Мама сказала нам, что тётя Ребекка недавно снова развелась, и мы не должны об этом упоминать. Всё, о чём я мог думать, было печенье, но в этом году бабушка не приготовила его из-за своего больного бедра.
Вместо этого мы сели смотреть телевизор, а мои кузены и брат разговаривали о футболе. Двоюродный дедушка Фил пил. Мы обедали. Мне пришлось сесть за детский столик, потому что с папиной стороны родственников больше. Дети говорят об очень странных вещах. Поистине странных.
После обеда мы как раз начали смотреть «Эту прекрасную жизнь», а мне становилось всё грустнее и грустнее. Поднимаясь по лестнице в старую комнату своего отца и смотря на старые фотографии, я думал, что когда-то они не были воспоминаниями. Что кто-то сделал эту фотографию, и люди на ней только что поели или ещё что-нибудь.
Первый муж моей бабушки погиб в Корее. Папа и тётя Ребекка были тогда очень маленькими. И бабушка с двумя детьми переехала к своему брату, моему двоюродному дедушке Филу.
Наконец прошло несколько лет, и бабушка загрустила из-за своих маленьких детей, а постоянная работа официанткой изматывала её. Однажды, когда она, как обычно, работала в закусочной, её пригласил на свидание водитель грузовика. Моя бабушка была очень-очень симпатичной, по крайней мере, на той старой фотографии. Некоторое время они встречались, и, наконец, она вышла за него замуж. Он оказался ужасным человеком. Постоянно бил моего папу и тётю Ребекку. И бабушку сильно избивал. Всё время. И бабушка, думаю, не могла ничего с этим поделать, потому что это продолжалось в течение семи лет.
Наконец мой двоюродный дедушка Фил увидел синяки на теле тёти Ребекки и выпытал у бабушки всю правду. Потом он собрал нескольких своих друзей с фабрики. Они нашли бабушкиного второго мужа в баре. И очень сильно его избили. Мой двоюродный дедушка Фил любит рассказывать об этом, когда бабушки нет рядом. Детали изменяются, но главный смысл остаётся тем же. Четыре дня спустя тот парень умер в больнице.
До сих пор не понимаю, почему мой двоюродный дедушка Фил не сел в тюрьму за то, что совершил. Однажды я спросил об этом папу, и он сказал, что люди, жившие в том районе, поняли, что в полицию обращаться не стоит. Он сказал, что если кто-то обижает твою сестру или мать, нужно ему отплатить, и никто ничего не скажет.
Плохо то, что это продолжалось семь лет, и потом у тёти Ребекки были такие же мужья. Хотя у неё всё было иначе, потому что жители района изменились. Двоюродный дедушка Фил был слишком стар, а папа уехал из города. Поэтому ей пришлось обратиться в суд.
Я думаю о том, какими станут трое детей тёти Ребекки. Девочка и два мальчика. И мне становится грустно, потому что я думаю, что с девочкой, возможно, случится то же, что и с тётей Ребеккой, а один из мальчиков, наверное, станет таким же, как его отец. Может быть, другой мальчик станет как мой папа, он хорошо играет в спортивные игры, и отец у него не тот же, что у его брата с сестрой. Мой папа много с ним разговаривает и учит его бросать бейсбольный мяч и бить по нему. В детстве я ревновал, но теперь нет.
Потому что мой брат сказал, что мой кузен — единственный в своей семье, у кого есть шанс. И ему нужен мой папа. Наверное, теперь я это понимаю.
Старая папина комната осталась точно такой же, какой была до его отъезда, разве что немного выцвела. На столе стоит глобус, который помногу крутили. На стенах — старые постеры с бейсболистами. И старые вырезки газетных статей о том, как папа на втором курсе выиграл матч. Не знаю как, но я понимаю, почему папе пришлось покинуть этот дом. Когда он понял, что бабушка больше никогда не найдёт себе мужчину, потому что больше никому не доверяет и не знает, как относиться к людям. И когда увидел, как его сестра стала приводить домой младших версий их отчима. Он просто не мог остаться.
Я лежал на его старой кровати и смотрел через окно на дерево, которое, возможно, было ниже, когда на него смотрел мой отец. И я мог чувствовать то, что чувствовал он той ночью, когда осознал, что если не уедет отсюда, его жизнь никогда не будет принадлежать ему самому. Это будет их жизнь. По крайней мере, так он сказал. Может быть, поэтому родственники отца каждый год смотрят один и тот же фильм. Это имеет свой смысл. Наверное, стоит сказать, что мой папа никогда не плачет в конце.
Не знаю, простят ли когда-нибудь бабушка и тётя Ребекка папу за то, что он их покинул. Его понял только мой двоюродный дедушка Фил. Так странно всегда видеть, как меняется мой папа в присутствии своих мамы и сестры. Он всё время грустит, и они со своей сестрой постоянно прогуливаются наедине. Однажды я выглянул в окно и увидел, как папа даёт ей деньги.
Интересно, о чём тётя Ребекка говорит в машине, когда едет домой? Интересно, о чём думают её дети? Интересно, говорят ли они о нас? Интересно, смотрят ли они на нашу семью и задаются ли вопросом, у кого из нас есть шанс? Спорю на что угодно, что да.
С любовью, Чарли.
Дорогой друг,
Я сижу в своей спальне после двухчасовой поездки на машине. Мои сестра и брат были очень любезны друг с другом, поэтому машину вёл не я.
Обычно по пути домой мы заезжаем навестить могилу тёти Хелен. Это своего рода традиция. Мой брат, как и отец, не очень любит это делать, но они не спорят ради мамы и меня. Сестра остаётся нейтральной стороной, но она очень чувствительна к некоторым деталям.
В каждое наше посещение мы с мамой любим говорить что-то хорошее о тёте Хелен. Как правило, о том, как она разрешала мне подолгу не ложиться спать и смотреть «Saturday Night Live». И мама улыбается, потому что знает, что если бы была ребёнком, то тоже хотела бы посмотреть телевизор, вместо того, чтобы идти в постель.
Мы оба кладём на надгробие цветы, иногда открытки. Мы просто хотим, чтобы она знала, что мы скучаем по ней, что она особенная. Она не получила этого достаточно при жизни, как всегда говорит мама. И, как и папа, я думаю, что мама чувствует себя виноватой. Настолько виноватой, что вместо того, чтобы давать сестре деньги, она оставляла её в своём доме.
Я хочу, чтобы ты знал, в чём виновата моя мама. В моей семье не принято говорить об этом. Это то, чего мы просто никогда не делаем. Я говорю о том ужасном случае, который произошёл с тётей Хелен и о котором мне не рассказывали, пока я был маленьким.
Каждый раз, когда дело приближается к Рождеству, всё, о чём я могу думать — об этом… В глубине души. Это единственная вещь, которая повергает меня в невыносимую печаль.
Я не скажу кто. Я не скажу когда. Я скажу только, что тётя Хелен была изнасилована. Ненавижу это слово. Это сделал близкий ей человек. Это не был её отец. Через какое-то время она, наконец, смогла рассказать об этом своему отцу.
Он не поверил ей, потому что знал этого человека. Это был друг семьи. И всё стало только хуже. Моя бабушка тоже ничего не говорила. И этот человек продолжал посещать тётю Хелен.
Она начала много пить. Начала принимать наркотики. У неё было множество проблем с мужчинами и парнями. Она была очень несчастна большую часть своей жизни. Постоянно лежала в больницах. Во всех возможных больницах. Наконец она попала в больницу, где ей помогли разложить всё по полочкам и постараться вернуться к нормальной жизни, после чего она стала жить с моей семьёй. Она стала посещать курсы, пытаясь получить хорошую работу. Сказала своему ужасному последнему любовнику оставить её в покое. Начала терять вес, хотя не сидела на диете. Она заботилась о нас, так что родители могли ездить к своим друзьям, где выпивали и играли в настольные игры. Она разрешала нам подолгу не ложиться спать. Она была единственным человеком, который покупал мне два подарка, в отличие от мамы, папы, сестры и брата.
Один на мой День рождения. Один на Рождество. Даже когда у неё практически не было денег. Она всегда покупала мне два подарка. И это всегда были лучшие подарки.
Двадцать четвёртого декабря тысяча девятьсот восемьдесят третьего года в нашу дверь позвонил полицейский. Тётя Хелен попала в страшную автомобильную аварию.
В тот день было очень снежно. Полицейский сообщил маме, что тётя Хелен скончалась. Он был очень милым человеком, потому что когда мама начала плакать, он сказал, что это на самом деле была ужасная авария, и тётя, определённо, погибла на месте. Другими словами, она не почувствовала боли. Боли больше не существовало.
Полицейский попросил маму поехать с ним на опознание. Папа ещё был на работе. Это случилось, пока я гулял с сестрой и братом. Это был мой седьмой День рождения. Мы были в праздничных колпаках. Мама заставила брата и сестру надеть их.
Сестра увидела, что мама плачет, и спросила, что не так. Мама не могла вымолвить ни слова. Полицейский присел на одно колено и объяснил нам, что произошло. Брат с сестрой заплакали. Но не я. Я знал, что полицейский ошибается.
Мама попросила сестру с братом позаботиться обо мне и уехала с полицейским. Я думаю, мы смотрели телевизор. Точно не помню. Папа вернулся домой раньше мамы.
— С чего такие кислые лица?
Мы рассказали ему. Он не заплакал. Он спросил, в порядке ли мы. Брат и сестра сказали, что нет. Я сказал «да».
Полицейский просто ошибся. Было очень снежно. Он, наверное, не разглядел. Моя мама вернулась домой. Она плакала. Она посмотрела на папу и кивнула. Папа её приобнял. Вот тогда я понял, что полицейский не совершал ошибку.
Я на самом деле не знаю, что произошло после, и я никогда не спрашивал. Помню только, как заходил в больницу. Помню, как сидел в комнате со слишком ярким светом. Помню, как доктор задавал мне вопросы. Помню, как рассказывал ему о том, что тётя Хелен была единственным человеком, который обнимал меня. Помню, как встречался со своей семьёй на Рождество в зале ожидания. Помню, что меня не пустили на похороны. Помню, что так и не попрощался со своей тётей Хелен.
Я не знаю, как долго ещё продолжал ходить к врачу. Я не знаю, как долго не ходил в школу. Это было долго. Я знаю, что долго. Всё, что я помню — это день, когда мне стало лучше, потому что я вспомнил последние слова тёти Хелен, перед тем как она уехала в заснеженный вечер.
Она запахнула пальто. Я дал ей ключи от машины, потому что только я всегда мог найти их. Я спросил тётю Хелен, куда она поедет. Она ответила, что это секрет. Я продолжал допытываться, как она любила. Она любила, когда я продолжал задавать вопросы.
Наконец она покачала головой, улыбнулась и прошептала мне на ухо:
— Я еду покупать тебе подарок на День рождения.
Это был последний раз, когда я видел её. Мне нравится думать, что теперь у неё есть хорошая работа, для которой она училась. Мне нравится думать, что она встретила хорошего мужчину. Мне нравится думать, что она сбросила вес, который всегда мечтала сбросить без диеты.
Несмотря на все заверения моих родителей и доктора о том, что в случившемся не было моей вины, я не могу перестать думать, что это так. И я знаю, что тётя Хелен была бы жива сегодня, если бы просто купила мне один подарок, как и все остальные. Она была бы жива, если бы я родился не в такой заснеженный день. Я бы хотел как-то отогнать это чувство. Я ужасно скучаю по ней. Я должен перестать писать сейчас, потому что мне слишком грустно.
С любовью, Чарли.
Дорогой друг,
На следующий день после моего последнего письма я закончил читать «Над пропастью во ржи». С тех пор я перечитал эту книгу три раза. Я правда не знаю, чем ещё заняться. Сэм и Патрик, наконец, вернулись домой этим вечером, но мне пока не удалось с ними увидеться. Патрик собирается встретиться с Брэдом. Сэм собирается встретиться с Крейгом. Я увижу их обоих завтра в «Большом парне» и потом на вечеринке у Боба в канун Нового года.
Самое классное — то, что я собираюсь поехать туда сам. Папа не разрешал мне водить, пока погода не прояснится, и вчера это, наконец, произошло. Я сделал музыкальный альбом для такого случая. Я назвал его «Моя первая поездка». Может быть, я слишком сентиментальный, но мне нравится думать, что когда я состарюсь, то буду слушать эту запись и ностальгировать.
Впервые сев за руль в одиночку, я поехал навестить тётю Хелен. Я купил цветы на деньги, подаренные мне на Рождество. Я даже сделал для неё музыкальный альбом и оставил его на могиле. Я надеюсь, что это не делает меня странным в твоих глазах.
Я рассказал тёте Хелен обо всём, что происходит в моей жизни. О Сэм и Патрике. Об их друзьях. О моей первой вечеринке в канун Нового года, которая состоится завтра. Я рассказал ей о том, что мой брат будет играть матч сезона в первый день нового года. Рассказал о том, как он переехал, и как плакала мама. Я рассказал ей о книгах, которые прочитал. Я рассказал ей о песне «Asleep». Я рассказал ей, как мы чувствовали себя бесконечными. Рассказал, как получил свои водительские права. Как мама привозила нас сюда. И как я вёз нас обратно.
И как полицейский, который следил за тестом на водительские права, не выглядел странным, и его имя не было смешным, что насторожило меня.
Когда я уже собрался было прощаться с тётей Хелен, я начал плакать. Я плакал по-настоящему. Не паническими слезами, как я часто делаю. И я пообещал ей не плакать по пустякам, потому что меня посетила ужасная мысль, что в сравнении со всеми слезами, которые я проливаю, слёзы из-за тёти Хелен кажутся незначительными.
Потом я попрощался и поехал домой.
Этой ночью я ещё раз прочитал книгу, потому что знал, что если не сделаю этого, то снова начну плакать. Я имею в виду, паническими слезами. Я читал до тех пор, пока полностью не обессилел, и пошёл спать. Утром я закончил читать и сразу же начал заново. Что угодно, только не плакать. Потому что я обещал тёте Хелен. И потому, что я не хочу снова начать много думать. Только не о том, что произошло на прошлой неделе. Только не об этом.
Не знаю, бывало ли у тебя подобное чувство. Что хочется уснуть на тысячу лет. Или просто не существовать. Или просто не знать, что ты существуешь. Или что-то подобное. Это желание очень болезненное, но оно появляется, когда я чувствую себя так, как сейчас. Вот почему я стараюсь не думать. Я просто хочу, чтобы всё перестало вращаться. Если станет хуже, мне придётся снова обратиться к врачу. Мне опять становится хуже.
С любовью, Чарли.
Дорогой друг,
Сейчас уже четыре часа утра, а значит, уже новый год, хотя пока люди спят, это так и остаётся тридцать первым декабря. Я не могу уснуть. Все остальные либо спят, либо занимаются сексом. Я смотрел кабельный телевизор и ел желе. И предметы вокруг движутся. Я хотел бы рассказать тебе про Сэм, и Патрика, и Крейга, и Брэда, и Боба, и про всех, но сейчас ничего не вспомню.
На улице так спокойно. Я знаю это. Я ездил в «Большой парень» чуть раньше. И увидел Сэм и Патрика. Они были с Брэдом и Крейгом. И мне стало очень грустно, ведь я хотел побыть с ними наедине. Раньше с этим не возникало трудностей.
Час назад всё стало намного хуже, я смотрел на дерево, которое было драконом, а потом опять деревом, и вспомнил, как в один замечательный день чувствовал себя частью воздуха. И я вспомнил, как косил газон тогда, а сегодня расчищал проезд от снега. Я даже почистил от снега дорожку Боба, что на самом деле является довольно странным занятием на вечеринке в канун Нового года. Мои щёки раскраснелись, совсем как у мистера Зи, когда он напьётся и начинает рассказывать, что когда гусеница облачается в кокон, она испытывает ужасные муки, и что на переваривание жвачки уходит семь лет.
Один парень на вечеринке, Марк, который дал мне это попробовать, появился из ниоткуда, и посмотрел на небо, и сказал мне взглянуть на звёзды. Тогда я поднял глаза, и мы были под огромным куполом, словно в стеклянном снежном шаре, и Марк сказал, что все эти удивительные белые звёзды на самом деле просто дырки в чёрном стекле купола. Он рассказал, что в момент, когда мы отправимся на небеса, стекло разобьётся, и не останется ничего, кроме белого звёздного пространства, которое светит ярче всего на свете, не причиняя боли глазам. Было так просторно и тихо, и я чувствовал себя таким маленьким.
Иногда я смотрю на улицу и думаю, как много других людей уже видели этот снег раньше. Или думаю, как много людей уже читали эти книги. Или слушали эти песни. Мне интересно, что они чувствуют этим вечером.
Я правда не знаю, о чём говорю. Я, наверное, не должен писать всё это, потому что вещи вокруг по-прежнему движутся. Я хочу, чтобы они перестали, но это будет продолжаться ещё несколько часов. Так сказал Боб, перед тем как уйти в свою спальню с Джилл, девушкой, которую я не знаю.
Думаю, всё, что я говорю сейчас, кажется знакомым. Это не кажется знакомым мне. Я имею в виду, что кто-то другой чувствовал подобное. Когда на улице всё спокойно, и вещи вокруг движутся, и ты хочешь, чтобы это прекратилось, а все спят. И все прочитанные тобой книги уже были прочитаны другими людьми. И все твои любимые песни уже слушали другие люди. И симпатичная тебе девушка симпатична и другим людям. И ты знаешь, что если вспомнить те моменты, когда ты был счастлив, ты почувствуешь себя превосходно потому, что был частью единого.
Это напоминает о том, что порой, когда ты очень вдохновлён какой-то девушкой, и видишь людей, держащихся за руки, их сплетённые пальцы, то чувствуешь огромную радость за них. А в другое время ты видишь ту же пару, но они не вызывают ничего, кроме раздражения. И всё, чего тебе хочется — это всегда чувствовать за них радость, потому что это означает, что ты тоже счастлив.
Я только что вспомнил, что именно заставило меня размышлять обо всём этом. Я напишу причину, и тогда, возможно, получится меньше об этом думать. И я перестану расстраиваться. Дело в том, что я слышу, как Сэм и Крейг занимаются сексом, и впервые в жизни я понял конец того стихотворения. Хотя я никогда не хотел понимать этого. Поверь мне.
С любовью, Чарли.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Дорогой друг,
Я хочу извиниться за своё последнее письмо. Честно говоря, я не очень многое из него помню, но, судя по тому, в каком состоянии я проснулся утром, вряд ли оно было очень приятным. Всё, что я помню — это как остаток ночи искал по дому конверт и марки. Когда я, наконец, нашёл их, я подписал свой адрес и спустился вниз по холму на почту, потому что знал, что если не опущу письмо в ящик, чтобы его уже нельзя было забрать обратно, то никогда потом его не отправлю.
Даже странно, каким важным это казалось мне в тот момент.
Только дойдя до почты, я сразу же бросил письмо в почтовый ящик. Почувствовал финал. И успокоился. Потом меня тошнило, и это продолжалось, пока не взошло солнце. Я посмотрел на дорогу и увидел множество машин, и я знал, что люди в них едут к своим дедушкам и бабушкам. И знал, что многие из них сегодня будут смотреть матч моего брата. А мои мысли словно играли в классики.
Мой брат… футбол… Брэд… Дэйв и его девушка в моей комнате… куртки… холод… зима… «Осенние листья»… никому не рассказывай… извращенец… Сэм и Крейг… Сэм… Рождество… печатная машинка… подарок… тётя Хелен… И деревья двигались… они просто не могли остановиться… так что я упал и сделал снежного ангела.
Полицейские нашли меня посиневшим и спящим.
Я продолжал дрожать от холода, даже после того как мама с папой забрали меня домой из реанимации. Ничего особенно плохого не случилось, ведь такое со мной уже бывало, когда я был ребёнком и ходил по врачам. Я просто бродил и засыпал где попало. Все знали, что я поехал на вечеринку, но никто, даже сестра, не могли подумать, что это как-то связано между собой. А я держал рот на замке, потому что не хотел подставить Сэм, или Патрика, или Боба. Но больше всего я не хотел видеть лицо своей матери, или ещё хуже — отца, если бы я сказал им правду.
Так что я вообще ничего не сказал.
Я просто молчал и смотрел по сторонам. И замечал детали. Точки на потолке. И то, что одеяло, которое мне выдали, было грубым на ощупь. И то, что лицо врача выглядело как будто резиновым. И каким оглушительным был его шёпот, когда он говорил родителям, что мне лучше снова начать посещать психиатра. Это был первый раз, когда доктор сказал им это при мне. И его халат был таким белым. И я был таким уставшим.
Целый день я думал только о том, что мы пропустили игру брата из-за меня, и очень надеялся, что сестра её запишет. К счастью, она записала.
Мы вернулись домой, и мама сделала мне чаю, а папа спросил, не хочу ли я сесть и посмотреть игру, на что я согласился. Мы смотрели, как мой брат сыграл великолепный матч, но никто не проявлял к игре живого интереса. Все взгляды были направлены на меня. И мама похвалила меня за то, что я так хорошо учился в этом году, и сказала, что доктор может помочь мне во всём разобраться. Моя мама умеет успокаивать, когда у неё есть настрой. Папа меня подбадривающе похлопал. Это такие лёгкие шлепки по колену, плечу или руке. Сестра сказала, что она может помочь мне привести в порядок волосы. Такое повышенное внимание меня насторожило.
— В каком смысле? Что не так с моими волосами?
Сестра смущённо отвела взгляд. Я потянулся руками к своим волосам и обнаружил, что большей их части просто нет. Честно, я не помню, когда это сделал, но, судя по виду, я схватил ножницы и начал стричь без особой стратегии. Местами волос не было вообще. Словно мясник рубил. После вечеринки я долго не смотрел в зеркало, потому что моё лицо было каким-то иным и пугало меня. Так что я бы даже и не заметил.
Сестра немного привела мои волосы в порядок, и мне повезло, что все в школе, включая Сэм и Патрика, сказали, что это выглядит классно.
— Цыпочка, — был вердикт Патрика.
Несмотря на это, я решил больше никогда не принимать ЛСД.
С любовью, Чарли.
Дорогой друг,
Я обманываю себя, пытаясь вернуться к прежней жизни, и никто об этом не знает. Сложно просто сидеть в своей комнате и читать, как раньше. Сложно даже говорить с братом по телефону. Его команда заняла третье место по всей стране. И никто не сказал ему, что мы пропустили прямую трансляцию матча из-за меня.
Я пошёл в библиотеку и взял книгу, потому что всё это начинало меня пугать. В любой момент перед глазами всё кружилось, а звуки становились глухими и тяжёлыми. Я не мог оформить мысли в слова. В этой книге написано, что когда люди принимают ЛСД, потом они уже не могут от него отказаться. Что от этого количество нейротрансмитеров в мозгу увеличивается. Что этот наркотик вызывает двенадцатичасовую шизофрению, и если нейротрансмитеров слишком много, от этого невозможно избавиться.
В библиотеке я часто задышал. Мне стало плохо, потому что я вспомнил детей-шизофреников в больнице, которых я видел в детстве. И то, что накануне я заметил, что все носят свою новую одежду, которую получили на Рождество, поэтому решил одеть в школу свой новый пиджак от Патрика, и меня дразнили целых девять часов, тоже не способствовало улучшению настроения. Это был такой плохой день. Я впервые прогулял урок и пошёл встретиться с Патриком и Сэм.
— Классно выглядишь, Чарли, — сказал Патрик, улыбаясь.
— Я возьму сигарету? — спросил я. Я не мог заставить себя сказать «стрельну сигаретку». Только не в первый раз. Просто не мог.
— Конечно, — сказал Патрик. Сэм остановила его.
— Что случилось, Чарли?
Я рассказал им, что случилось, и Патрик начал расспрашивать меня, была ли моя поездка плохой.
— Нет. Нет. Это не из-за этого. Мне становилось грустно.
Сэм положила руку мне на плечо и сказала, что знает, через что я прохожу. Она сказала, что мне не стоит волноваться из-за этого. Однажды попробовав это, ты запоминаешь, как выглядят вещи под кайфом. Вот и всё. Как когда дорога превращается в волны. И когда твоё лицо пластиковое, а глаза — разного размера. Всё это только в твоей голове.
Тогда она дала мне сигарету.
Когда я зажёг её, то не закашлялся. Она успокаивала меня. Я знаю, что это вредит здоровью, но в тот момент это казалось правильным.
— Теперь сосредоточься на дыме, — сказала Сэм. И я сосредоточился на дыме.
— Всё нормально, да?
— Ага, кажется, — сказал я.
— Теперь посмотри на цемент спортплощадки. Он движется?
— Ага.
— Ладно… теперь сосредоточься на клочке бумаги, который лежит на земле.
И я сосредоточился на клочке бумаги, который лежал на земле.
- Теперь цемент движется?
- Нет, не движется.
- Ну вот, всё будет хорошо. Наверное, тебе больше не стоит травить себя.
Сэм объясняла, что она называет «трансом». Транс происходит, если ты не сосредотачиваешься на чём-то определённом, и тебя поглощает картинка, перед глазами всё плывёт. Она сказала, что обычно это используют как метафору, но для людей, которым больше не стоит себя травить, это буквальное выражение.
Тогда я засмеялся. Я испытал такое облегчение. И Сэм с Патриком улыбнулись. Я был рад, что они тоже улыбались; я не выносил их озабоченного вида.
С тех пор перед моими глазами перестало всё плыть. Я не стал прогуливать следующий урок. Думаю, что теперь я не чувствую себя большим обманщиком из-за того, что прокручивал в голове свою жизнь. Билл сказал, что моё сочинение по книге «Над пропастью во ржи» (которое я напечатал на своей новой печатной машинке!) лучшее из всех, что я когда-либо писал. Он сказал, что я быстро развиваюсь, и в качестве поощрения дал другую книгу — «На дороге» Джека Керуака.
Читать бесплатно другие книги:
