Мастер дороги Аренев Владимир

Непоправимое случилось, когда соавторы искали материал для своей пятнадцатой книги. Закончились чернила, и Ядословец отправился за ними наверх, а Фимизмен остался в каморке. В городе Ядословец повстречал давнего приятеля, который тоже работал в Книжной палате, и разговорился с ним (втайне надеясь как-нибудь заручиться поддержкой). Приятель обещал помочь, чем сможет, хотя, конечно, ничего не гарантировал. Они зашли в ближайшую харчевню, перекусили да выпили (угощал Ядословец! никаких возражений!)…

Лишь к вечеру он вернулся к каморке. Неудачливый сочинитель принес с собою снедь, масло для светильника и чернила… а лучше бы захватил топор! Ибо дверь каморки оказалась наглухо завалена изнутри обрушившимися рукописями. Слабым голосом Фимизмен рассказал, как было дело. Дожидаясь Ядословца, он задремал, а очнулся от всеохватного шелеста, словно бы все мирозданье, состоящее из мириад рукописных страниц, пришло в движение и лавиною рушится на него, Фимизмена. Сочинитель ничего не мог поделать, только пытался прорыть себе ход поближе к двери, чтобы через щелочку дышать, – и теперь медленно, неотвратимо погибал под тяжестью чужих мыслей и слов.

Презрев возможность разоблачения, Ядословец помчался за помощью. Хотя от посетителя и разило спиртным, Библиотекарь поверил ему; взявши топоры, они вдвоем вернулись к древней, пыльной лестнице. Увы, сколько ни искали, двери Ядословец с Библиотекарем так и не нашли. Там, где лежали, брошенные в беспорядке, снедь, и масло, и пузырьки с чернилами, была лишь ровная каменная стена. Каморки под лестницей словно и не существовало.

***

Дальнейшая история Ядословца коротка и печальна.

Вскоре после случившейся в Библиотеке трагедии по городу прокатилась волна зверских убийств. Один за другим погибали самые «зубастые» рецензенты – погибали на тайных квартирах, иногда – при попытке скрыться от душегуба.

Злодея в конце концов поймали. Вина Ядословца была очевидна, да он и не отпирался. Комиссия из лучших лекарей подтвердила, что убивца находится не в своем уме, поэтому неудачливого сочинителя вместо казни приговорили к пожизненному заключению в казематах замка Якбы. Там он и скончался, с блаженною улыбкою на устах, перебирая в уме так и не опубликованные сочиненья.

Услышав о его смерти, прежние приятели Ядословца вздыхали и резонно замечали: «Вот бы заниматься человеку своим делом. Так ведь нет – славы взалкал, в сочинители подался. А сочинительство – вредное занятье, и для тела, и для рассудка, оно и не таких обарывало. А все же, – добавляли, хмыкнув, – было в его сочиненьях что-то… этакое, чего и словами не выскажешь. Ну да что теперь…» – и переходили к обсуждению цен на новую марку ковров-самолетов, за которую пройдохи-ткачи дерут втридорога, и ведь нет на них никакой управы, на негодяев!

Примечание автора

Должен сказать, что мне очень везет: рядом в необходимый момент всегда оказываются нужные люди, хорошие друзья и мудрые советчики. Многие рассказы возникают только благодаря им – составителям, редакторам, коллегам-писателям.

Так же вышло и с «Каморкой под лестницей». Когда-то Ольга Трофимова предложила мне принять участие в антологии «Новые легенды-2» – и мы решили с ней, что я напишу не рассказ, а цикл миниатюр. Две или три к тому времени уже были готовы и выходили в киевской газете «Просто фантастика», действие их происходило в неком волшебном Королевстве, чаще всего – в Королевской библиотеке.

Стоило только обсудить и найти решение – и остальные рассказы придумались довольно быстро. То есть совершенно из ничего, на пустом месте вырос целый цикл. А «Каморка под лестницей» – как раз один из рассказов этого цикла.

Мастер дороги

Святославу Логинову – Стражу перевала

1

Лес походил на хран: стволы – колонны, кроны – кровля. Древний тракт уводил на запад, в самое сердце черной чащи…

«Возможно, – подумал принц, – к святая святых». И сразу же: «Но какая же “Книга” там хранится?»

Под сенью ветвей, сквозь солнца струны ехали молча. Копыт топот звучал глухо: ударами сердца.

Говорили мало.

– Все впустую, – бросил король. Обернулся: – Пора обратно. Что скажешь, мудрец?..

Стерх, седобородый учитель принца, почесал тонкий, острый нос тонкими, ломкими пальцами. Похлопал по шее начавшего было приплясывать коня, что-то шепнул ему на ухо.

– Думаю, – молвил королю, – нам по-прежнему нужен символ. Чтобы успокоить чернь… и не только ее.

Король отмахнулся. Солнечный зайчик метался по лабиринту из тончайших серебристых полос – венцу на королевском челе; сверкал, слепил.

– Сменные кони – вот что нам нужно, – отрезал король. – Тракт здесь целей, чем в иных баронствах. Значит, есть мастер дороги, значит, – и кони. А символ… давно пора уже было сыскать какой-нибудь камень, или шишку, или…

– Или птичку, – странным тоном произнес Ронди Рифмач. – Что скажете, мой принц, об этой вот птичке? А вы, ваше величество?

На широких, замшелых плитах дороги сидела малиновка.

Миг назад ее там не было.

Если бы принц не сводил глаз с Рифмача – решил бы, что тот и подбросил. Это было в его духе… хотя нет, сейчас разыгрывать короля не осмелился бы даже Ронди.

Путешествие к легендарному Темени Мира с самого первого дня не задалось. Отъезд сопровождался народными гуляньями и всеобщим восторгом, но гулянья были надрывными, восторг – истеричным. У ворот Льва королевский скакун вдруг захромал, пришлось сменить каурого на гнедого. Стерх, привстав на стременах, сообщил, что это добрый знак, грядут перемены.

«Если перемены – тогда, конечно, добрый, – шептались в толпе. – Хуже уже не будет. Некуда».

Дороги, проложенные самим Предчуром, тянулись от столицы во все стороны света. Через равные промежутки стояли вдоль дорог колонны с чашами-светильниками на верхушках. Чаши должны были сиять еженощно, освещать путь странникам. О том надлежало заботиться мастерам дороги – и королю. Прежде так и было, но теперь времена наступили скверные, хватало других забот.

С чего началось? – никто уже не помнил. Беда шла за бедой, каждая по отдельности вроде бы и не такая страшная. Три неурожайных лета. Зимы, которые становились все лютей. Слухи о том, что в лесах завелись диковинные твари: «ни копье, ни меч их не берут». Странные болезни. Мор, выкосивший всех собак. Самоубийства жрецов. Пожары в городах. Багровая луна. Ночи без звезд. Дождь из медведок.

И дальше: бунт на Вьюжных островах, ссора баронов под Златовратьем, осада Волчьего замка, казни, войны, хаос.

Ширились слухи о том, что Предчур солгал и после смерти люди не попадают на небо – просто уходят в никуда, испаряются каплей росы под рассветным солнцем.

А порой говорили: Предчур – выдумка, и легендарный потомок его, Крук Собиратель земель, – тоже. Говорили: вся прежняя вера – ложь.

Принц не знал, как относиться к этим разговорам. Стерх раздраженно пожимал плечами: «Значит, все мои уроки – впустую. – И добавлял, постукивая тонкими пальцами по столешнице: – На Пределе так и должно быть. И я не про уроки, не ухмыляйтесь. Я про веру: подобно заилившемуся источнику, она мелеет, иссякает. Люди терзаются сомнениями, но, хуже того, их сомнения могут изменить миропорядок. Расшатать устои, обрушить свод небес».

Только потом принц сообразил, что «Устои» и «Свод небес» не были иносказанием.

Сообразил – и испугался. Прежде помыслить о таком ему и в голову бы не пришло, ведь все знают, что Свод небес покоится на Устоях. На Заре времен эти Устои воздвиг Предчур, а потомки его, наследники – следили, чтобы отныне и впредь Устои оставались нерушимыми.

Но теперь потомки не верили даже в самого Предчура.

«Это означает только одно, – хмурился Стерх. – Королю пора собираться в путь. Пора выполнить то, для чего на самом деле существует его величество».

Отец даже выслушал его, не велел казнить. (Хотя за одно только «для чего на самом деле существует» – следовало бы.)

Отец сказал: «Меньше слов, мудрец. По-твоему, это спасет страну?»

Стерх невозмутимо хрустнул пальцами. Заложив руки за спину, прошелся по тайной комнате, куда вызван был для разговора с глазу на глаз. Сейчас больше, чем когда-либо, он походил на своего покровителя, журавля.

«Нет, – сказал он наконец. – Сама поездка никого не спасет. Спасти можете только вы, ваше величество».

Принц молча сидел рядом с отцом и, в общем-то, догадывался, каким будет его ответ. Король в Предчура верил, обычаи чтил, однако в первую очередь полагался на простые житейские истины. Взять те же светильники на дорогах: когда страну охватили беспорядки, король занялся усмирением бунтовщиков, велел накормить голодающих и бороться с мором… От мастеров дороги он требовал сохранности самих дорог и закрывал глаза на то, что многие чаши стояли пустыми.

Поехать на запад, к легендарному Темени Мира? Когда страна вот-вот распадется на отдельные баронства?!

Стерх, должно быть, сошел с ума.

«Ты, верно, сошел с ума», – сказал король. Он пригладил пальцами усы – и принц впервые заметил в червонном золоте прожилки соли. «Сошел с ума». Отец встал у окна и распахнул его настежь. В комнату хлынула ночь – прохладой и свежестью, тысячью огней за стенами замка, криками козодоев. «Но если мир обезумел, что остается нам, мудрец?»

«Истинно так, венценосный!»

Учитель принца как будто переменился в голосе. Как будто – почудилось на миг его высочеству – стал стройнее и старше, и мир вокруг… моргнул, что ли.

«Быть по сему!» – молвил король.

И мир снова моргнул.

А потом над ухом у принца зазвенел комар, мелко и противно, – пришлось прихлопнуть.

И все вроде бы встало на свои места.

2

– Птичку? – переспросил король. – Отчего бы и нет? А что скажешь ты, мудрец?

Стерх придержал коня и спешился. Точнее: соскочил на замшелые плиты дороги, легко и упруго, как будто не было позади всех этих выматывающих дней; как будто сам он не разменял восьмой десяток.

– Если судьба нас ведет…

И молча склонившись, ладонь протянул.

Смирно сидела малиновка: алое на изумрудном. Не шелохнулась, не дернулась.

Стерх поднял ее в горсти – бережно, как мотылька спящего…

В кронах, раскалывая тишину, дробно ударил дятел: раз, другой, третий. Каурый принца переступил с ноги на ногу и фыркнул.

– Опять, – вполголоса шепнул Ронди Рифмач. – Ох…

Он был старше принца на пару лет и в свои двадцать многое повидал. Но то, что происходило, пугало Рифмача сильнее, чем кого-либо из них. По крайней мере, он больше, чем остальные, показывал это. «Может, – думал принц, – Рифмач все так болезненно воспринимает из-за своего ремесла; он ведь стихоплет, чуткая натура…»

Грозно плескалась вокруг тишина, билась волнами в ушах.

– Это так просто, – молвил Стерх. – Когда знаешь – так просто.

Говорил гортанно, негромко. Королю протянул руку.

– Перестань, – тихо сказал король. – Что это?

– Малиновка, ваше величество, – устало ответил Стерх. – Просто малиновка. Вырезанная, если я не ошибаюсь, из гриба-трутовика. И очень искусно окрашенная.

– Но ее не было здесь…

– Как и нас, ваше величество, как и нас.

Он наклонился и опустил фигурку в мох.

Ронди Рифмач шумно, с облегчением выдохнул.

Потом обернулся – и с присвистом втянул воздух.

– Предчур милосердный!..

Позади, плитах в пяти-шести от них, сидела горихвостка.

– Я сам, – принц жестом остановил учителя и спешился. Шагнул мягко, как будто фигурка могла улететь.

Горихвостка склонила головку, дернула хвостиком. Вспорхнула и скрылась в ветвях.

Король засмеялся. Откинул голову так, что венец, казалось, вот-вот соскользнет и укатится в заросли. Но принц знал наверняка: не соскользнет, не укатится.

– Хватит уже чудес, – сказал отец. – Хватит! Мы обманываем сами себя, всю дорогу просто верим в то, во что хотим верить. Если мы не способны отличить живую птицу от вырезанной из гриба-трутовика…

– Ваше величество…

– Нет, мудрец. Мы найдем сменных коней или дадим отдохнуть нашим – и двинемся в обратный путь. Если ты полагаешь, будто это поможет, возьмем какую-нибудь шишку или чугунный котелок и скажем… Сам придумаешь, что сказать. Но мы не станем больше тратить время на чепуху. Поворачиваем.

Стерх вскинул голову и несколько долгих мгновений смотрел прямо в лицо короля. Затем как-то сразу сгорбился… шаркающей походкой двинулся к своему коню.

Они поехали дальше в неловком молчании. То и дело пригибались, уворачиваясь от веток – мохнатых, широченных, похожих на чудовищные лапы, что готовы были опуститься на плечи всадников.

– Если уж поворачивать, – сказал Рифмач, – то сейчас. Вы простите, ваше величество, но откуда бы здесь взялся мастер дороги? А тем более – сменные кони?.. Сама дорога, конечно, не бита, ну так здесь что с ней сделается, кто по ней ходит-то? Вепри с лосями?

Прежде чем король успел ответить, Стерх протянул дрожащую руку:

– Смотрите! Смотрите!!

За поворотом, в глубине изумрудной чащи, было заметно слабое мерцание. Принцу отчего-то вспомнились легенды о сердце Предчура, якобы разлетевшемся на тысячи осколков. О сияющем сердце, которое согревает мир.

Но это было, конечно, не сердце – кое-что более удивительное.

Колонна из ноздреватого бурого камня высотой в человеческий рост. От основания к верхушке вилась плеть винограда, и под ее громадными листьями проглядывала резьба: человечьи фигуры, переплетение ветвей и птичьих тел, корабль, плывущий по небу…

На колонне покоилась громадная чаша, черная, с алым узором по краю.

В чаше метался огонь. Бил по краям языками, вскидывал их к небу, снова бил. И медленно умирал.

– Значит, «вепри с лосями»? – спросил учитель.

Он повел плечами, будто стряхивал с них невидимый плащ. Выпрямился в седле и обернулся к королю:

– Ваше величество, а ведь Рифмач прав. И если, забравшись так далеко, мы в час сомнений, посреди глухих дебрей, отыскали вдруг эту колонну и эту чашу с огнем, значит, нельзя останавливаться – и поворачивать нельзя!

– А разве мы собирались останавливаться? – спросил король. – Нам нужны сменные лошади, мудрец. Сменные лошади, чтобы вернуться домой. Огонь в чаше подтверждает лишь то, что мы можем их здесь найти.

Пламя продолжало плясать, плясать и гаснуть.

И только теперь принц понял наконец, что на дороге – ни ветерка.

А потом они услышали цокот копыт.

3

…Первую поваленную колонну они увидели на пятый день путешествия. Это было сразу за разрушенным мостом, на околице Трилистника. Город лихорадило от слухов: по ночам к стенам приходили волки о трех ногах, выли, задрав к небу бельмастые морды; наутро те, кто слышал вой, слепли. Одни на два-три дня, другие – навсегда.

Слепцов привели к королю, и тот исцелил их наложением рук. Не всех, пятерых не сумел.

Принц не думал, что исцелит и этих: Предчур, если верить легендам, такое умел, и древние короли умели, но это когда было!.. и было ли?..

Стерх настоял, сказал, что хуже уж точно не будет; отец поддался на уговоры – и снова мир словно моргнул на миг, не веря в происходящее.

И вот потом, за околицей Трилистника, они увидели поваленную колонну. Чаша – каменная чаша! – разбилась на мелкие осколки, рядом в зарослях, словно обломок исполинской кости, лежал фрагмент колонны. Казалось, ее аккуратно срезали с основания, отсекли гигантским ножом.

Тогда впервые король разгневался по-настоящему. А еще через день они повстречали мастера дороги – и весь гнев короля сам собою улетучился, стоило лишь взглянуть на этого горбатого старца, на то, как он суетился, заглядывал снизу вверх в глаза, спрашивал, всем ли довольны путники. Старик, как и виденная ими колонна, был сломан – только сломан изнутри; но тоже у самых основ, там, где душа срастается с телом.

Потом они привыкли к тому, что вдоль тракта колонны стоят с погасшими огнями, что в некоторых чашах давно свили гнезда ночные аисты, что мастера дороги прячут взгляд, запинаются, иногда на миг-другой замирают на полувдохе и пусто глядят перед собой.

«Это болезнь, – говорил Стерх. – Мир болен, и это коснулось всех».

Теперь принц верил ему. После Трилистника… верилось во многое.

Но именно поэтому он не удивился, когда в самом сердце лесной чащи увидел колонну с пламенем, а затем услышал цокот копыт.

Удивился позже: когда сообразил, что это цокот лишь одной пары копыт.

– Вот интересно: а… – начал было Рифмач.

Его пегий вдруг вскинул морду и ошалело захрапел. Остальные кони отозвались всполошенным ржаньем.

Принц почувствовал, как в воздухе запахло страхом, густым и терпким.

Дорога здесь делала петлю, колонна с чашей стояла на самом изгибе этой петли, и всадники не видели, кто или что приближается из-за поворота, с той стороны дороги. Слышали только цокот копыт.

Принц потянулся к мечу, а Ронди Рифмач к луку, но Стерх, не оглядываясь, бросил:

– Нет.

Он был ближе к повороту и, даже в седле, – на голову выше всех, в том числе короля. Он уже видел.

Или, подумал принц, с самого начала знал.

Из-за поворота вышел путник в длинном, до пят, плаще. Пышная борода скрадывала черты лица, золотистые волосы, едва тронутые сединой, падали на широкие, мощные плечи. Голубые глаза смотрели внимательно и цепко, но без страха или угрозы, – по-хозяйски. Широкая ладонь правой руки сжимала посох, левой путник тянулся к ножу на поясе.

При виде всадников он не замедлил шага, лишь кивнул, скорее даже самому себе.

– Мастер, – молвил Стерх. – Ровна ль дорога? Горит ли в чашах огонь? Давно ли?..

– Прости, добрый человек, – отозвался тот. – Сам ведь видишь: если не позабочусь о нем, прямо сейчас и погаснет. Позволь-ка… – Он обошел Стерха, так и не покинувшего седло, на миг помедлил, глядя на короля, и наконец встал у чаши.

Вскинул нож, неожиданно ярко блеснувший в полумраке чащи…

Протянул левую руку так, чтобы из свежего надреза капли падали прямо в пламя, сперва редко, затем чаще и чаще…

Принц ждал, что мир снова вздрогнет, моргнет, но тот лишь сделался на миг ярче и чище.

– Ну вот, – сказал мастер дороги. – Так-то лучше.

Голос у него оказался густой и бархатистый, с таким бы в хоре петь.

– Добрые господа, прошу простить меня. Я должен был позаботиться об огне, но теперь я к вашим услугам.

Он говорил, переводя взгляд со Стерха на принца, с принца на Ронди Рифмача. На короля не смотрел.

– Тебе не за что извиняться, – сказал король.

Принц ожидал продолжения, следующих слов (сам не знал – каких именно), но отец молчал. Лишь не сводил с мастера дороги глаз.

И тогда впервые принц понял, что этот человек в темно-красном плаще кого-то ему напоминает. Может, если бы не густая борода, принц узнал бы его.

Пауза затянулась, но мастер дороги оборвал ее легко и небрежно – вот как этот мясистый лист, росший у дороги. Сорвал его, приложил к надрезу на ладони. Сказал:

– Полагаю, добрые господа, вам не помешает поесть горячего и переночевать в тепле.

– А есть ли у вас сменные лошади? – спросил Рифмач.

– Боюсь, что нет. Но мы сможем накормить ваших и дать им отдохнуть – и снабдим вас всем необходимым, когда пожелаете отправиться в обратный путь…

– В обратный путь? – резко переспросил король. – Не думаю. Не думаю, что мы проехали столько, чтобы теперь свернуть.

Мастер дороги молча склонил голову.

– Так или иначе, – добавил король уже более мягким тоном, – мы благодарны тебе за службу и за то, что предложил нам ночлег. Мы примем твое приглашение.

– Тогда ступайте за мной, здесь недалеко.

И мастер, развернувшись, пошел туда, откуда явился, – бесшумно опуская посох на плиты, цокая каблуками.

Произошла небольшая заминка: Стерх с Ронди пропускали короля вперед, а тот совсем не спешил ехать. Наконец его величество кивнул – не им, себе – и тронул каблуками бока своего гнедого. (Разумеется, это был не тот гнедой, на котором король покинул столицу; но Стерх настаивал, чтобы все сменные кони его величества были одной масти.)

Гнедой сделал первый шаг – и лесная тишина, будто тонкой пленкой накрывавшая их всех, – треснула, рассыпалась осколками птичьих трелей, отхлынула шорохом крон в поднебесье, – и Стерх, тряхнув головой, как будто снова приободрился. А Рифмач опять полуприкрыл глаза и потянулся пальцами к вискам, хотя это ему ни разу за все время пути не помогло.

Принц ехал последним; минуя чашу, он заглянул в нее: огонь снова плясал ровно и весело, как ни в чем не бывало. На самом краешке застыли три капли: бордовые на алом.

Он никогда не вникал в то, каким образом мастера заботятся о дорогах и об огне в чашах. Точней, был твердо уверен, что в их ремесле нет ни толики Высокого искусства, которым владел Стерх. С другой стороны, принц и в способности Стерха до последнего времени верил очень условно.

Да ведь и не было их, этих способностей!

Он снова оглянулся на огонь в чаше – и последовал за спутниками в зеленый коридор из плотно переплетенных стволов. Над головой их ветви смыкались, образуя узорчатый, прорастающий цветами и диковинными плодами свод.

Ничего подобного принц в жизни не видел; только в старинных книгах, но в них о чем только не пишут, какие только чудеса не изображают: от дев с единорогами до летучих островов.

Эта мысль – мысль о книгах – отчего-то показалась ему крайне важной. Так иногда кажется поутру важной приснившаяся фраза: кажется, а потом оборачивается пустышкой.

А еще через неделю или год вдруг понимаешь, что же она значила на самом деле…

4

– Вот здесь я и живу.

От замшелых плит вправо, в брешь меж стволами, уходила тропка – узкая, ровная. Пришлось спешиться.

Тропка вывела их к озеру. Дальний берег отсюда не был виден, скрытый за серой пеленой. Над ближним стояли, свесив ветви в воду, ивы. Вечерело; багряные лучи солнца едва пробивались сквозь туман.

Оглушительно, нагло перекрикивались лягушки. Бирюзовая стрекоза зависла перед мордой королевского коня, затем бесшумно метнулась куда-то вправо, скрылась из виду…

Дом стоял у самой воды, на деревянном помосте. Волны-ладони лениво оглаживали хребтины почерневших свай. Принц ждал и здесь дивных див: дворца, или изысканного храна, или пряничной избушки… но дом был самым обыкновенным. Простоял он явно не один десяток лет и хозяев сменил трех-четырех, не меньше.

«Но ивы, – подумал принц, – ивы, и ветви, и вода, и вечер… что-то во всем этом есть; вон Ронди снова морщится».

– Ты ведь знал о нас, – внезапно сказал король, не глядя на мастера дороги.

– Знал, – кивнул мастер.

– Откуда?

– Птички нашептали. – И он зашагал вперед, посохом раздвигая высокую, по колено, траву.

Шли цепочкой, коней вели в поводу. Те, кажется, уже привыкли к мастеру. Порой один какой-нибудь вскидывал голову и всхрапывал, но тут же и успокаивался.

А может, они попросту устали, вымотались, как и всадники.

Окна дома были темны, лишь у ближнего стояла зажженная свеча. На перилах крыльца, на ступеньках, на коньке крыши, на ветвях яблоньки, что росла под окнами, – сидели птицы. Сорокопут, горихвостка, пищуха, лазоревка, парочка стрижей, славка-завирушка, пять или шесть канареечных вьюрков и даже черноголовый коростель.

Некоторые вспорхнули, когда гости подошли ближе, другие даже не шелохнулись.

– С той стороны – лужок, – махнул рукой мастер, – стреножьте коней, пусть пасутся.

Ступеньки заскрипели, застонали, когда он поднялся на крыльцо и отворил дверь.

– Сейчас натаскаем воды, умоетесь с дороги. Времени мало.

Он шагнул и растаял во мраке, но тут же и вернулся с двумя внушительными ведрами. Одно сунул в руки принцу, со вторым направился к колодезному срубу.

Проходя мимо яблоньки, принц наконец-то рассмотрел птичек. Все они были вырезаны из трутовика, как и та, на дороге.

– Давно вы здесь? – спросил он, чтобы не молчать.

– Крепче держи. – Мастер вскинул колодезную бадейку и вылил воду в ведро. – Всю эту жизнь.

– «Эту»?

– Пойдем, времени мало. До темноты нужно управиться.

На обратном пути принц заметил, что птичек на яблоне стало меньше: куда-то пропали завирушка и сорокопут. Он глянул себе под ноги, но в траве фигурок не было. Только покачивались растянутые между тонкими стебельками тенета паука-лабиринтника…

Умывшись, мастер с принцем вошли наконец в дом. Внутри пахло травами и сушеными грибами, в дальнем углу, над камином, стоял деревянный образ Предчура.

Мастер дороги накрыл небольшой изящный стол скатертью, кивнул Стерху, чтобы помог расправить дальний край.

– Садитесь, – велел он, – в ногах правды нет, – и отвернулся к шкафу достать посуду. Плащ мастер так и не снял, даже не расстегнул. Видимо, очень торопился завершить все дела во дворе до наступления темноты.

Гости устроились кто где. Король встал у окна и смотрел, как снаружи бьется о слюдяную пластинку мохнатый мотылек. Ронди рухнул на лавку прямо возле двери, вытянул-раскидал ноги в поношенных сапогах и закрыл глаза. Принц… принц, смутившись, потоптался у входа и отошел к черному камину высотой с человеческий рост. Хотел рассмотреть Предчура. Лик был вырезан как бы небрежно, черты едва обозначены, но казалось – живой, казалось – смотрит-следит за каждым твоим шагом.

Точнее, подумалось принцу, – за каждым шагом Стерха. Вот уж кому не сиделось! Заложив руки за спину, учитель прошелся вдоль полок с самым разным скарбом, от толстенных книг до заготовок для поплавков. Пригибался, чтобы не задеть головой свисавшие с потолочных балок рыбацкие сети. Пару раз останавливался и вглядывался в содержимое полок, а впрочем, вряд ли он многое там рассмотрел. Единственная свеча – та, что на подоконнике, – скорее сгущала полумрак в доме.

Мотылек продолжал размеренно биться в окошко. Король встал и потянулся к свече – может, переставить, а может, поджечь другие свечи.

– Не нужно, не трогайте, – тихо, но твердо сказал мастер. – Рано еще.

Рифмач вскинулся, заморгал и удивленно посмотрел на принца. Тот пожал плечами: и сам не понимаю.

– Это могилы? – спросил после паузы король. – Там, за домом. Чьи?

– Когда я прибыл сюда, они там уже были… многие из них. – Мастер говорил и быстро, аккуратно расставлял тарелки. – Потом я похоронил там жену и сына.

– Она… – король запнулся, – она умерла? Давно?

– В прошлом году, в ночь, когда на дальнем берегу впервые зарыдала Пламенная Выпь.

Учитель принца раздраженно покачал головой:

– Пламенная Выпь – это лишь досужие выдумки. Вот она, примета нашего времени: одни не верят в древние истины, другие распространяют дичайшие небылицы!..

– Помолчи, – оборвал его король. – Каково ей жилось здесь, мастер?

Тот обернулся, уперся кулаками в столешницу. В полумраке лица его было не разглядеть.

– Это уже… – Но договорить мастер не успел.

Скрипнула дверь, в дом вошла молодая женщина.

Король при виде ее побледнел.

– Что так долго? – спросил мастер. – Я ведь волнуюсь.

– Сам знаешь, цикады уже неделю как поют неохотно. А сверчки и вовсе норовят оборвать на полуфразе, тушуются, а может, им страшно. Пока успокоишь…

Она была невысокая, с бледноватой кожей и черными волосами, заплетенными в косу. В руках держала моток чего-то серебристо-белого, воздушного, похожего на шерсть небесной овцы.

– А чего вы в темноте-то сидите? Я бы и так дорогу нашла.

Она положила на подоконник двух вырезанных из трутовика птичек, завирушку и сорокопута, взяла с полки металлический сундучок и присела перед камином.

– Не стоило их посылать, пап.

Надев висевшую возле камина прихватку, откинула крышку сундучка. Под крышкой оказалось растрепавшееся, рыжеватое с бурыми крапинками перо. Девушка осторожно провела им по поленьям, что лежали в камине.

Огонь вспыхнул мгновенно, словно поленья были пропитаны маслом. Стало жарко и светло, и мысли у принца как будто немного прояснились.

Он подумал: «Что за наваждение? Мы сидим здесь и молчим… как детишки, да, как робкие детишки, которых привели во дворец, на прием в тронный зал… ерунда какая».

Но это был чужой дом, и они находились здесь в гостях, даже если отец и знал хозяина.

Поднявшись, девушка повернулась к ним:

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Правда ли, что небывалое ожесточение Сталинградской битвы объясняется не столько военными, сколько и...
Через Великую Стену восточного народа хань невозможно проложить Темные Тропы. Эту древнюю Стену нель...
Война «попаданцев» закончилась, но ее долгое кровавое эхо продолжает сотрясать средневековый Антимир...
Книга содержит полное описание приемов и методов работы с программой 1С:Бухгалтерия 8. Рассматривает...
Главная книга ведущего историка Языческой Руси. Открытый вызов новому официозу. Опровержение церковн...
«Мы не «рабы», а внуки божьи!» – отвечали наши языческие предки тем, кто пришел насаждать христианст...