Осторожно! Мины! Шакилов Александр
Над Максом, тяжело пыхтя, мастурбировал новичок — еще на взводе из-за химии. За сим непотребным действом наблюдала амазонка. Неестественно большие бицепсы девушки ритмично напрягались, хрящи биопояса не разжать и монтировкой. Узкий рот «красотки» был раскрыт, язык то и дело облизывал искусанные губы.
Новичок вскрикнул. Оргазм? Боль?
— Сей-й-час бы-ы вф-ф тренаж-ж-жерку… — на соседней койке протяжно вздохнул зооморф. Серый ворс на его лапах свалялся влажными колтунами.
— Да куда угодно, — поддакнул Родриго, — лишь бы поскорее выбраться из этой парилки.
— В-фф тренаж-ж-жерке х-хор-ро-ош-ший к-хон-диционэ-эр-р.
— И рукомойник. С чистой водой.
— Да уж, помыться не помешало бы.
Макс зевнул.
— К черту все! — процедил сквозь зубы Иван. — Лень. И на хрена?
— Так ведь рукомойник, амиго! Вода! Холодная!
— В тренажерку? Стыдно, ветеран, не в вашем возрасте да не при ваших шрамах. — Когда Иван злился, он тряс длинным оселедцем. Вот как сейчас. — Молодые да горячие пусть зубы чистят, им полезно.
Это уж точно. Тупое ожидание изводит новобранцев. А ветеранам, прошедшим дым, огонь и осколки, везде хорошо, где нет дыма, огня и осколков. Ветеранам бытовые неудобства как прыщик на ягодице: и есть, и раздражает, а не смертельно, терпеть можно.
Тренер появился только под вечер, если не врала пленка часов, наклеенная на дверной косяк. 16:30 — зеленые циферки разделило мерцающее двоеточие.
После смотрин прошло ровно десять часов. Ветеранов и пополнение определили в стандартном боксе для футболистов-гладиаторов. Иван называл эту «квартирку» с отсутствием элементарных удобств странным словом «хата». Он говорит, что на языке его народа это слово имело весьма подходящее двойственное значение. Макс все хотел уточнить какое, да как-то недосуг было.
С полудня у «молодых» началась повальная абстиненция. Тому, кто испытывает подобный недуг впервые, можно только посочувствовать. Тревога, головная боль, резь в паху и тяжесть в желудке. Суставы распухают. Повышенное черепно-мозговое давление и сердечная аритмия. Это типичные симптомы. А есть еще специфические для каждого организма. У кого-то расслабляются сфинктеры, кто-то сходит с ума, кому-то срочно требуется удовлетворить сексуальное желание нетрадиционным способом.
Тринадцать неофитов более или менее пристойно переносили отходняк. А вот оставшиеся двое бесцельно слонялись в проходе между койками и крикливо истерили, кидаясь с кулаками на обитую силиконом дверь. Совсем мальчишки еще: длинноволосые, в топиках и облегающих шортах. Унисекс. Печальное зрелище.
Ровно в шестнадцать тридцать дверь отворилась. Прикрывая тренера, в бокс протиснулась охрана. Трое. Высокие блондины-арийцы. Профессионалы, способные убить ластиком, мизинцем или пустым пакетом из-под кефира.
Как и следовало ожидать, неврастеников забраковали прямо в «хате»: электрошокеры впились в тела. Длинноволосые мальчики рухнули на пол, корчась и пуская пену. Затихли. Трупы. Это есть демонстрация силы. Чтобы прочим игрокам неповадно было нарушать общественный порядок. Не на курорте, парни, это всего лишь работа согласно подписанному контракту. Извольте соответствовать, и все будет тип-топ.
Новички напуганы.
— Это же произвол! Я буду жа-а… — возмутилась амазонка.
Арийцы повернулись на звук. Амазонка тут же заткнулась и даже улыбнулась, попытавшись выглядеть обольстительно. Мол, мальчики, если хотите, возьмите меня, только не убивайте, не надо, я буду хорошей девочкой.
Ветеранам подобные шоу наблюдать не впервой. Завтра пришлют замену и опять придется изучать поведение мокриц в замкнутом пространстве. Так проверяют всех новобранцев. Футбол — игра серьезная: пусть лучше сейчас у психа крышу сорвет, чем во время матча. Псих на поле непредсказуем и опасен. А еще психам нечеловечески везет.
Как-то у вратаря вражеской команды из Мозамбика поплыл чердак. А все из-за того, что он увидел, как погиб голкипер сборной Вавилона. Покойного звали Стёпиком. Ни отчества, ни фамилии…
Стёпик долго не решался выйти на газон, рискуя разозлить охрану и поймать электроразряд в горло или ртутную пулю в висок. Он очень неспешно настроил противоударный слой перчаток на максимум. Он деловито поправил гетры и пригладил на груди футболку. В общем, парень откровенно тянул время. Как чувствовал, что сегодня не его день. И только он вступил в штрафную зону, как его порвало на части. Бух-х-х! — и нет Стёпика. Был — и всё.
Взрывная волна опрокинула игроков сборной Вавилона на газон. Макса толкнуло в спину, он рухнул на свежую травку животом. Повезло: не подорвался. А вот новичок слева оказался не столь удачливым, даже броник не спас.
Но самое забавное то, что перчатка Стёпика пролетела через все поле и шлепнулась близ ворот противника — у ног голкипера из Мозамбика. Африканец поднял забрало сферы и что-то крикнул. Макс не разобрал что, ибо после взрыва у него звенело в ушах, да и трибуны аплодировали стоя — болельщики поздравляли друг друга с первым трупом матча. Толпа буквально ревела от удовольствия. На табло — бегущая строка восклицательных знаков.
Игроки Вавилона застыли в растерянности. Зооморф, похожий на страдающего одышкой мамонтенка, хоботом коснулся огромного блюдца-глаза. Второй глаз вытек — из дыры словно выпадали рубины, разбиваясь о бивни и мускулистую грудь. Морфа качало, он едва держал равновесие. Шажок. Еще. Мохнатая лапа-нога зацепила растяжку. Тонкая медь натянулась — и на полметра над газоном подпрыгнули диски мин. Две мины, две полости с тротилом. И — вспышка! — веер осколков стеганул по мускулистой груди морфа, ломая ребра, кроша сердце и легкие в фарш. Единственный уцелевший глаз с удивлением посмотрел на Макса. А затем лапы-ноги подогнулись, бессильно шлепнулся на траву хобот.
Опираясь на локти, Макс поднялся. Начало игры, первые секунды — и уже такие потери! Двое в минус. То ли еще будет. И почему он выперся на газон без защиты? Надо было прикрыть череп сферой, голова у Макса одна. Хотя… Сфера — лишь иллюзия безопасности.
ВИП-трибуна. Макс взглянул на табло. Считайте это мазохизмом, но ему нравилось смотреть повторы лучших игровых моментов. Насладиться зрелищем ему не дали — по мозгам так ударило направленным звуком, что он чуть не упал: «Подъем! Положение вне игры считается недействительным! Невыполнение данного распоряжения арбитра грозит штрафными санкциями! Подъем! Положение вне игры считается недействительным! Подъем! Положение…»
Зрителей угрозами не беспокоят. Сообщение предназначено исключительно для спортсменов. Болельщики наслаждаются игрой, лишние подробности им ни к чему. Фокусники ведь не раскрывают секреты своих коронных трюков, правда? В футболе то же самое.
«Подъем! Положение вне игры считается недействительным! Невыполнение данного распоряжения арбитра…»
Плохо. Очень плохо. Макс окинул взглядом личный состав. Вроде нормально все. Стоп! А что это делает новичок, монах-буддист? Чего это он закрыл глаза, лодочкой сложил руки перед грудью, правая нога стопой упирается в колено левой? Типа самое время и место для медитации и молитв? Под простеньким кимоно служителя культа — бронежилет из параарамидных волокон и композитных блоков.
Типа на боженьку надейся, а о защите сам побеспокойся.
«…считается недействительным! Невыполнение данного распоряжения…»
И тишина. Передача закончилась. Ну, сейчас начнется лотерея. Игроков предупредили о последствиях, а теперь снайперы откроют огонь.
На сей раз в лототроне судьбы выпал шар монаха. Ему перебило колено, и тут же голова его разлетелась на куски — стрелки свое дело знают, бьют наверняка, эффектно. Итого, уже трое в минус. Трибуны взвыли.
Лотерея подействовала. Сборная Вавилона развернулась в боевой порядок. Игра началась.
А голкипер из Мозамбика наклонился и поднял перчатку Стёпика. А затем вытащил из кевларовых лохмотьев два пальца. На одном блестело обручальное кольцо. И вот тут у африканца сдали нервишки. Сначала он застыл, уставившись в небо над стадионом. Его трясло. Он отбросил чужие пальцы, снял с бритого черепа сферу и, уронив под ноги, буцнул.
И побежал. И оттолкнул капитана команды, который стоял у него на пути. Тот, падая, зацепил BLU-92/B.[38] Из-за радостных речевок толпы грохота не было слышно. Капитану разворотило живот. Согнувшись вдвое, он протопал метров пять, пока не наступил на PMD-1.[39] Прорезь в фанерной крышке выдавила боевую чеку из штока, ударник под воздействием пружины наколол капсюль запала — тротиловая шашка взорвалась, оторвав капитану стопу.
А голкиперу повезло: он пробежал все поле — и ни один осколок не зацепил его. Воистину безумцев хранят боги! Остановился он у бурого пятна во вражеской штрафной площадке, упал на колени. Трибуны как по команде заткнулись.
И тут африканец вскочил и побежал к ограждению — колючей проволоке под высоким напряжением, что отсекала сектор телевизионщиков от футбольного поля. Глядя на обезумевшего голкипера, комментаторы рассказывали дорогим телезрителям, что на газоне происходит нечто невообразимое! Матч века, господа! Отвага и мужество! Торжество силы духа!
Комментаторы свято верили в собственную безопасность. Снайперы разглядывали резвого голкипера в прицелы. Сотни камер снимали каждую гримасу на черном лице. На табло высветилось: «Мбенге Джошуа, № 10, возраст — 22. Мозамбик, Афролига, первый матч в Чемпионате Вавилона…»
Джошуа кинулся на колючку — шесть тысяч вольт! — и полез через ограждение, а это пять с половиной метров крупноячеистой сетки. Почему снайперы не убили его сразу? Это до сих пор загадка для Максима Мцитури.
Футболка Джошуа загорелась, вспыхнули волосы, литые подошвы бутсов накололись на заостренные колючки. Тело африканца, словно поролоновая губка, впитало смертельную дозу электричества. Но Джошуа продолжал карабкаться.
Того, что происходило, быть не могло! Не могло, и все! Шесть тысяч вольт!!!
По ту сторону ограждения грузно шлепнулось обугленное тело. Несколько секунд африканец не подавал признаков жизни: кусок тлеющей плоти. Добегался, Джошуа?
Еще нет.
Дымящееся тело, опираясь на куцый огрызок — все, что осталось от левой руки, медленно поднялось. Шатаясь, африканец двинул к сектору комментаторов.
И вот тут снайперы открыли-таки огонь на поражение. Ртутные пули отрывали куски горелого мяса, но остановить зомби не могли.
Телевизионщики дружно рванули к выходу из сектора. На глазах у «дорогих телезрителей» они дрались за право покинуть «торжество силы духа».
А мертвец шел.
Выстрелом оторвало ступню — полз.
То, что осталось от Джошуа Мбенге, вцепилось обожженными фалангами в стройного мужчину-европейца. Обугленное мясо обняло репортера, на пиджаке которого красовался логотип CNN. Волосы репортера, уложенные на затылке в причудливую корону, мгновенно вспыхнули. «Он умер сразу», — впоследствии заявил главврач стадиона, а вот причину поразительной живучести Джошуа Мбенге объяснить не смог: лепетал что-то невразумительное, сыпал терминами.
А ведь все просто. Просто Джошуа был человеком-конденсатором. Бывают же люди-пауки, женщины-кошки и ниндзя-черепашки?!
Лучшие мангаки[40] Вавилона изобразят голкипера мускулистым красавцем, забыв о двойном подбородке и жировых отложениях на талии. У него будет баскетбольный рост и улыбка с ямочками на щеках. Бэтмен — сопляк и малолетка в сравнении с настоящим футболистом.
Сдохни на газоне — и ты никогда не станешь супергероем.
Выйди за ограждение — и у тебя появится шанс на вечность.
Тренер ушел, сволочь. Соленый пот на лице, в подмышках липко.
— Сей-й-час бы-ы в-фф тренаж-ж-же…
— Та заткнись уже, достал!
— Не спеши, амиго, все там будем…
Глава 11
РЕКА ОЖОГОВ
Все еще светло над головой. А значит, без сознания Стас провалялся не так уж долго.
Он поднялся, размял шею. Жив — и порядок. Осмотрелся. Обычный канализационный туннель, ничего интересного. А где Рекс? То, что пса не оказалось рядом, занимало Сокола больше, чем все туннели вместе взятые со всеми волками междутропья.
Стас вскарабкался по лестничным скобам наверх. Осторожно выглянул из колодца. От круглого нароста на коре остался лишь кронштейн, на котором корпус МОН-200 держался за трухлявый ствол. Отжила свое мина, честно исполнила предназначение. И хоть цель не поразила, но разбросала ролики-семена.
И все-таки где Рекс?
Стас едва не сорвался с лестницы, заметив окровавленную тушку проводника. Вот ты где. Не уберег тебя хозяин. Прости, Рекс…
Одному в междутропье было как-то непривычно.
Птички летали, всякая живность в траве ползала, но это не то. Хотелось потрепать кого-нибудь за ухо, попросить лапу и подставить лицо мокрому языку. Старый Сокол никогда еще не оставался один. С самого рождения вокруг всегда были люди и собаки — в доме така и на охоте трудно спрятаться от соплеменников. Частенько Сокол мечтал, чтобы разом исчезли все друзья и родственники, чтобы за стеной никто не кашлял, а молодая парочка наверху тише скрипела пружинами, но сейчас…
Ковыляя по земле, взрыхленной траками, Стас понял, что это просто восхитительно, когда тебя слушают, когда протянутую ладонь по-мужски крепко жмут и улыбаются в ответ на глупую шутку. Человеку нельзя быть одному. А уж воину така тем более.
Надо спешить.
Танковая тропа — это хорошо и надежно. Но мины слишком быстро растут. Как только убойный элемент или хотя бы мельчайший кусочек упадет в почву и разбухнет до размеров укропной семечки — все, пиши пропало, в течение нескольких дней вырастет корпус, пока что беззащитный, не замаскированный, а потом…
Давно, еще в детстве, выполняя домашнее задание Угля Медведя, Стас наблюдал, как из маленького зернышка проклевывается тонкая фольга, такая нежная, что ничего не стоит смять ее пальцами. И вот уже от маслянистой пленки ничего не осталось — металлический корпус притягивает свет, впитывая солнечное тепло. А потом, глядишь, валяется в траве цельная болванка, похожая на бочонок ОЗМ-72.[41]
Мину, выросшую у края тропы, специально не трогали, чтобы показать детям.
— Интересно? — Угме навис над Соколенком.
Тот не знал, что ответить: правду сказать или соврать, не покраснев?
— Интересно. А это что? Вон там.
— Это двойной тросик с тремя карабинами. Соединяет боевую чеку взрывателя с колышком.
— А зачем?
— А все затем же: убить тебя, меня, маму твою с папой, лося или бизона.
За три дня мина полностью окопалась. Из земли торчал лишь металлический колышек — приблизительно в шаге от корпуса, тросик с карабинами натянулся, грозя при малейшем задевании выдрать чеку. Спустя сутки колышек пустил два проволочных усика. За ночь они порядочно выросли и хорошенько спрятались в густой траве. От усиков отпочковались уже четыре колышка, но не металлические, а деревянные. Колышки натянули проволоку, расположившись в десятке шагов друг от друга. Все, мина поставлена в боевое положение, готова убивать и размножаться. Кто сунется к ней, рядом и ляжет, шариками истыканный.[42]
Соколенок уже привык к той мине, сроднился с ней. И когда Светлая Ночь сказала, что завтра утром его «злюку» подорвут, он не сразу понял, о чем речь.
— Какую еще злюку?
— Твою. Ну, домашнее задание.
— Озээм семьдесят два?
— Ее самую.
— А почему ты называешь ее «злюкой»?
— А вот завтра поймешь.
Стас без аппетита поковырял приправленный петрушкой салат и отправился спать.
Утром на огородах было удивительно безлюдно. Тишина. Ветерок шевелил волосы Стаса. На углу дома така, прислонившись к обшарпанному фасаду, собрались трое: шаман, кузнец и, понятно, Соколенок. Угме кивнул кузнецу. Тот пожал огромными плечами, мол, как скажешь, тебе видней, и отмотал с принесенной им бобины метров пятнадцать проволоки.
— На поводок, — пояснил он Соколенку, следящему за приготовлениями с неподдельным интересом.
Глаза у кузнеца завораживающие. Они всегда широко раскрыты. Они — как брызги металла, как искры пламени. И ресниц совсем нет, а половина лица — рубец от ожога.
Один конец проволоки кузнец тщательно прикрутил к трезубой «кошке», второй подал Стасу.
— На локоть приспособь и держи. Головой мне отвечаешь. Понял?
— Да! — Соколенок торопливо обмотал предплечье медью.
Кузнец грозно наморщил лоб:
— А теперь спрячься за угол и не высовывайся. И держи крепче! А лучше на задницу сядь и ногами упрись, понял?
Осознав важность миссии, Стас плюхнулся мягким местом на асфальт и засопел.
Кузнец раскрутил «кошку» над лысиной, с воплем швырнул и тут же отпрыгнул за угол, упав на асфальт и обхватив ладонями затылок. Стас сильно-сильно зажмурился, открыл рот и напряг барабанные перепонки. Но ничего не произошло. Кольца проволоки даже не до конца развернулись.
Кузнец подполз на четвереньках к углу дома, быстро выглянул и довольно улыбнулся:
— Кажись, с первого раза в тютельку.
Он потянул за медь — и вот тут Стас понял, почему мама назвала ОЗМ-72 «злюкой»: визг летящих шариков ударил по ушам, заставив орать от страха. Осколки корпуса рикошетили от стен и металлических ставен первых двух этажей дома. Вот что такое «злюка»: беспредельная ненависть. Она жила лишь для того, чтобы умереть, убивая.
Первым поднялся Уголь Медведя, отряхнул с рубахи пыль:
— По домашнему заданию вопросы есть?
— Будут, — пообещал ему Соколенок.
Давно это было…
А сейчас надо спешить.
Без проводника в междутропье не выжить. Но Стас постарается, у него просто нет выбора.
Где ты, Лиза?!
Еще одна ночевка в заброшенном доме.
С балкона любуясь закатом, расплескавшим алое на стены дальних небоскребов, Стас жевал сушеное оленье мясо. Есть не хотелось — живот все еще врезался в пояс, просто надо было себя хоть чем-то занять.
Небоскребы отделены от панельных высоток и кирпичных кварталов Рекой Ожогов, берега которой заросли камышом. Воду из той реки пить нельзя. Разве что процедить сквозь десяток фильтров да хорошенечко вскипятить. Лишь в крайнем случае Стас залил бы в глотку эту отраву, пахнущую илом и ацетоном. А бобры? В быстром течении, на перекатах и под корягами живут бобры — страшные твари, жестокие убийцы, которые охотятся на лосей и бизонов, когда те приходят на водопой. Размером с крупного гризли, бобр атакует бесшумно, выпрыгивая из свинцовой ряби метров на пять, а то и выше. Схватив добычу за горло, хищник чешуйчатым хвостом перебивает ей ноги. К тому же бобры прекрасно чувствуют себя на суше и в случае промаха преследуют добычу, пробегая несколько кварталов. Недаром бобровый мех особо ценится у така.
Если бы Стас не боялся бобров — их клыков в локоть длиной, он за пару дней соорудил бы каноэ. Обмазал бы борта смолой секвойи — и вперед, в воде меньше мин, по ней быстрей передвигаться. Без остановок — к Лизе!
Но ведь есть еще огромные щуки, обожающие греть пятнистые бока на мелководье.
А стаи сомов, перегораживающие реку поперек? Они нападают так стремительно, что вскипает вода.
Нет, река — не тропа для Стаса. Он пойдет вдоль берега, на изрядном расстоянии от камышей и перекатов. На всякий случай. К тому же теперь он вынужден полагаться только на собственные недоразвитый нюх и зрение, Рекса с ним больше нет.
Идти можно только днем — если нет дождевых облаков. И надо бы держаться заброшенных домов, чтобы укрываться там по необходимости.
То и дело чуть ли не из-под ног выскакивали переполошенные зайцы. А Рекс бы их вмиг! Но верного пса рядом нет. Если погоня затянется, придется искать себе пропитание — запаса сушеных грибов, мяса и ягод надолго не хватит.
Наверное, поэтому Стас так обрадовался, когда случайно набрел на гранатовое дерево — хоть какая-то удача. Сошел с тропы, тыкая перед собой щупом, и осторожно сорвал с арматурин-веток десятка полтора РГД-5,[43] которые рассовал по пустым карманам разгрузки. Мало ли, вдруг пригодятся. Волки опять же или бобры — опасного зверья в междутропье вдосталь.
Настроение окончательно испортилось. Старый Сокол с куда большим удовольствием снял бы урожай с яблони.
Но не судьба.
А по утрам уже холодно — парок изо рта. Но это ничего, терпимо.
И болят пальцы, крутят, как покалеченная нога перед оттепелью. Мазь, конечно, помогает, но кости почему-то не срастаются. И так хочется домой, и скушать горячей картошки «в пончо», да под кувшинчик-другой браги… Где ты, Липкая Земля?!
Промежутки между домами все шире и шире.
Проспект рядом, много перекрестков, много зданий с лепкой на фасадах. Дважды Стас набредал на бронзовых идолов — с бородами, ладошками тычут вдаль, мол, там хорошо, туда иди, глупышка. Да только Стас не верил идолам, он верил в острое оружие и Отшельнику, который четко указал направление. Так что простите, бородатые боги предков, Соколу не нужны ваши тропы.
А еще постоянно хотелось жрать. Это не голод, нет, но от живота ничего не осталось. И потому надо беречь провиант, не брезгуя подножным кормом — Сокол жарил на костре грибы, хрустел луковицами тюльпанов и дикого чеснока, на ходу жевал рябину. Поймал земляную жабу, серую, пупырчатую, и съел сырой, ведь для привала и костра еще слишком рано, нужно идти.
Вода в бурдюке почти закончилась. Где вы, трубы и краники, фильтры и рукомойники? Вечерело. Как бы дождик не начался…
Стас двинул к ближайшему заброшенному дому.
Дом, конечно, необитаем, если не брать в расчет подковоносов на чердаке, гекконов на стенах и тарантулов под плинтусами. Подъезд закупорен металлической дверью с кодовым замком. Кусочек пластиковой взрывчатки, срезанный с решетки подвальной вытяжки, сделал свое дело. Бумс! — даже запал не понадобился, шнур ни к чему. Всего-то нужно отойти, чтобы не зацепило брызгами металла, и произнести заговор, соблюдая верный ритм. И все. Знающему Слово нет преград, нет засовов и замки не помеха. Входи, располагайся как дома.
В подъезде было темно и пахло мышами.
Первый этаж Стас оставил без внимания: нет смысла взламывать квартиры, не единожды затопленные весенними паводками. Начинать осмотр надо со второго, а лучше с третьего этажа.
Да хоть с четвертого и пятого!
Квартира. В углах многолетняя пыль, почти что чернозем: где слой потолще, пробилась бледно-зеленая травка. На подоконнике — горшок с алоэ, высушенным до ломкости. Со стен кусками отслоились обои. Покрывало на диване прогнило — без труда протыкается мизинцем. Запустение, сквозняки… Мрачное местечко. И все-таки Стас смог бы здесь жить. После междутропья — смог бы. Все познается в сравнении, как говорит Угме.
Стемнело по-осеннему быстро.
Стас постелил себе на полу. Прежде чем лечь, заглянул в ванную комнату, помылся и перевязал пальцы. Потом наполнил бурдюк водой: на вкус — не отрава, цвет — не ржавчина.
Все, спать…
Проснулся Сокол от холода. Дуя на ладони, подошел к окну — и обомлел: снаружи все было белым. Деревья, крыши, трава… Все!
Снег. Первый снег!
Захотелось открыть окно, но рамы оказались на удивление крепкими, даже стекла уцелели. Налегая на ржавый шпингалет, он расцарапал ладонь, зато разбухшая от влаги столярка таки сдалась. Стас зачерпнул с козырька немного белого, пушистого и — самое главное — теплого снега.
Теплого?!
Да это же манна небесная!
Старый Сокол выбежал из подъезда, вопя хвалы Махэо:
— Ты самый лучший, ты самый добрый! Спасибо тебе!
Стас обожает манну, это его любимое кушанье. Упав на колени, ел ее и ел, давился, кашлял, с головы до ног перемазался липкой сладостью. Он радовался как ребенок и знал: у така сегодня праздник, весь дом сегодня тоже белый.
Манна небесная!
Спасибо, Махэо!
На восьмые сутки после смерти Рекса, когда солнце лопнуло пополам, напоровшись на лезвие горизонта, Стас наткнулся на танк.
Долго стоял возле искореженного трупа. Растерянно моргал: как такое могло произойти? Большой, сильный, убийца мин… Был большим и сильным. А сейчас… Порванная гусеница далеко убежала от влипшей в грязь ходовой. И не слышно рокота мотора-сердца. Труп, не иначе.
Узкий проход между двумя девятинами — отличное место для ловушки, лучше не придумаешь. И бронемонстр должен был понимать это. Почему тогда сунулся в откровенную западню?
…запас хода ограничен…
Глядя по сторонам, Старый Сокол пытался понять, что здесь произошло. Значит, минный трал не защитил врага врагов. Значит, ни противоднищевые, ни противогусеничные мины тут ни при чем. Что же тогда?
Как и предполагал Сокол, в полутора десятках шагов от танка валялись укупорочные ящики, две штуки. А по другую сторону от железной туши наверняка отыщутся зеркала, в которых отразились инфракрасные лучи от электрофонарей, прикрепленных к корпусам мин. Какие еще могут быть варианты? А никаких — постарались ТМ-83,[44] больше некому.
Стас отчетливо представил себе, как все случилось.
Который день уже — если не месяц — мины пребывали в режиме пассивного ожидания: электроцепи обесточены, фонари выключены. А потом сотрясение почвы достигло порогового предела: танк приближался. Сейсмодатчики врубили инфракрасный свет и приемники. Огромная туша, лязгая траками, пересекла лучи — боевые цепи мин замкнулись — два ударных ядра устремились к долгожданной жертве. Брызги расплавленной брони заляпали моторно-трансмиссионное отделение, высокое давление смяло кресла экипажа и транспортер автомата заряжания. Сработала ЭЭЦ13 «Иней»,[45] но пожар уже бушевал…
Мин было две, это очевидно: одна пережгла гусеницу, вторая ударным ядром прошила оба борта. Не спасли и навесные противокумулятивные экраны: в сквозную дыру можно кулак просунуть — как два пальца в рот.
Лишь иногда отрывая взгляд от земли под ногами, Стас приблизился к усопшему.
— Как же так, а?
Оттолкнувшись от катков, он вскарабкался на корпус, перебрался на башню, откуда, зацепившись штанами за НСВТ,[46] едва не рухнул вниз. Удержал равновесие только потому, что схватился за ствол пушки. А потом, поддавшись душевному порыву, поцеловал горелую краску лобовой брони. Стас поблагодарил друга за помощь.
И попрощался.
Глава 12
БРИТВА
В матче между сборной Перу и лучшим составом Бельгии двудольник[47] Элайджа Капелли, нападающий южноамериканской команды, на пятой минуте встречи забил гол в ворота противника. После чего, благополучно миновав инженерные заграждения, подбежал к трибунам болельщиков из Бельгии и, приложив указательный палец к губам, замер и скорбно опустил очи долу. Мол, помянем минутой молчания вашу команду. Вроде бы ерунда: ну, пальчик, ну, минута молчания. А в результате — фаны как с цепи сорвались: устроили побоище, в котором погибли почти триста человек…
Ночью прислали двух новичков. Вместо забракованных.
Утро, как обычно, началось с очереди за бритвой. Ветераны, конечно, первыми удаляли волосяной покров. «Молодые» попытались бунтовать — мол, несправедливо, почему так, но паук-зооморф их быстро усмирил, отправив зачинщика скулить под койкой Родриго. Еще одно тело без сознания валялось в проходе возле утилизатора биоотходов: губы смяты в чебурек, во рту недостача зубов.
Игнорируя косые взгляды новобранцев, Иван катал по лицу бритву, похожую на шарик для пинг-понга. Из одной полусферы сочился гель, разжижающий щетину, а вторая вбирала «мокрые» волосы.
Лишь амазонке не было дела до этой возни. Она ведь не грязное животное, отзывающееся на кличку «мужчина». Она не бреет подмышки и пах. В джунглях на ее ногах можно спрятать роту камбоджийских партизан.
Зато Иван тщательно обработал и подмышки, и ноги, и пах. Лишний вес на газоне ни к чему. Грамм здесь, полграмма там — глядишь, и не заметит ветерана мина. Единственное, что Иван не трогал ни при каких обстоятельствах — это оселедец, клок длинных волос, вымытых и гладко расчесанных. Иван гордится своим оселедцем, говорит, что это слава казацкая, воля и удача.
Макс принял бритву из его рук:
— Спасибо.
— Та нэма за що.[48]
Стянув шорты, Мцитури долго елозил шариком по бедрам. Заметив, что амазонка рассматривает его мужское достоинство, модифицированное ребристой кожицей с хвоста игуаны и «усиками» из змеиных позвонков, он улыбнулся:
— Привет. Тебя как зовут?
Скорчив презрительную гримасу, девушка отвернулась. Щелкнул биопояс девственности. Что-то в нем заело — амазонка ковырнула мизинцем в буром мясе, обтянутом полупрозрачным эпидермисом.
— Ну, как хочешь. — Закрыв глаза, Макс уничтожил брови. Ресницы тоже долой. Подбородок у него гладкий, как животик девственницы.
Зооморф с благоговением принял от Макса бритву:
— С-с-спас-с-сиб-ба-а!
Для паука проблема волосяного покрова особенно актуальна. Ему необходимо бриться как можно чаще. Он мгновенно обрастает ворсом. Уже через час после процедуры серый мех отрастает заново.
А «молодые» ведь себе на уме. Еще ни разу не прогулялись по газону, а уже хотят облегчиться. Во всех смыслах этого слова. Кое-кто уже вставил себе клизму — утилизатор биоотходов натужно хрипел минуты две, прежде чем справился с задачей.
— Спасибо, Аполлинарий. — Ринат, мощный ширококостный кавказец, отпрыск знатного тейпа, взял шарик из лап паука.
Ринат — последний представитель народа, сгоревшего в ядерной бомбардировке ущелий. У него никогда не будет потомства: семя его стерильно. Он даже светится по ночам. Оказалось, у него — чудо! — иммунитет к радиации. То, как его организм справлялся с вялотекущей лучевой болезнью, медиков неизменно поражало.
Ринат побрил лишь череп. Завитки на груди — табу. Борода? Будда избавь по глупости или незнанию прикоснуться к бороде Рината!
— Спасибо, амиго! — Родриго сжал шарик в кулаке. Меж пальцев брызнул гель.
Сегодня латинос начал с ягодиц. Это он перед дамой выделывался — кокетничал он так. Да только ей плевать на его ужимки. Девочка-то не вокзальная минетчица — от нее за парсек разит элитными клубами и оргиями для миллионеров. А Родриго до футбола вкалывал грузчиком на белковой фабрике. Его жизнь была расфасована в смены по двенадцать часов.
— Спасибо, амиго.
Его пальцы блестели. Ягодицы и живот тоже. И мускулистые плечи, разрисованные индейскими узорами. Но все это напрасно: с амазонкой у него полнейшая сексуальная несовместимость.
— Сеньорита, зря вы не обращаете на меня внимание. Я настоящий мачо и джентльмен. Поверьте, я умею доставить девушке удовольствие, я…
Амазонка лениво покосилась на Родриго.
— Сеньорита, у меня однажды была девушка, очень похожая на вас, ну просто очень! Вот только грудь… У нее была великолепная грудь и пышная прическа. Но и у вас тоже… почти… не хуже… — Как-то незаметно Родриго переместился к койке девицы. — Поймите, сеньорита, я ветеран. Я могу научить вас правильно двигаться. Главное — это ритм, сеньорита. Ритм — это все, это почти успех. Держитесь меня, сеньорита, и вам обязательно повезет! — Родриго не надел штаны, чтобы продемонстрировать девице, за что именно ей следует держаться.
Внезапно амазонка вскочила с койки. Юное тело ее напряглось, взбугрились искусственные мышцы. Кулак взлетел от пояса, рука ввинтилась в воздух — это смертельный удар в голову. Классика каратэ. Родриго не успевал ни увернуться, ни выставить блок. Он никак не ожидал от дамочки такой прыти.
— Автограф.
— Что? — Лицо Родриго исказил нервный тик.
— Ваш автограф можно?
— Что?
Амазонка достала из кармана маркер. Интересно, как она умудрилась протащить его сюда? Ведь досмотры и сканеры…
— Я ваша поклонница. Я видела все три матча с вашим участием. Я хотела познакомиться с вами поближе. Для этого в команду записалась, прошла отборочные тесты, и вот я здесь… Автограф? Напишите мне что-нибудь вот тут, на запястье. На память. Ну, пожалуйста!
— А… ф-ф… тог-г-граф-ф-ф? — Речь Родриго напоминала манеру общения зооморфа Аполлинария: очень невнятно и протяжно. Похоже, кое-кто чуток перетрусил.
Девушка улыбнулась:
— Если вас не затруднит.
Ее кулак все еще у лица латиноса. Еще бы чуть-чуть — и нос, продавленный ударом, вошел бы в мозг.
Читать бесплатно другие книги:
