Проклятие лорда Фаула Дональдсон Стивен

Глава 8

Этиаран

Жесткое каменное ложе постепенно отрывало Томаса Кавинанта от видений пылких объятий. Некоторое время он медленно плыл в восходящем потоке рассвета, окруженный на своей аскетической постели раздумьями, рекой, отыскивающей свой путь, свежими ароматами утра, криками кружащих в небе птиц. По мере того как к Кавинанту возвращалось сознание, он чувствовал умиротворение, свою гармонию с окружающим, и даже непреклонная жесткость камня казалась ему уместной, необходимой частью утра в целом.

Первым его воспоминанием о прошедшей ночи было воспоминание об оргазме, о разрывающемся сердце, о насладительном высвобождении и удовольствии, столь драгоценном, что он готов был продать свою душу за то, чтобы сделать все это частью реальной жизни. Вспоминая и словно бы заново переживая эти ощущения, он испытал долгий прилив радости. Потом он вспомнил, что для того, чтобы получить все это, он причинил боль Лене. Лена!

Перекатившись на бок, Кавинант сел. Уже совсем рассвело. Хотя солнце еще не поднялось над горами, все же в долине было достаточно света, чтобы Кавинант увидел, что Лены нигде нет. Она ушла.

Она оставила свой огонь гореть в песке, выше по ущелью от того места, где лежал Кавинант. Он с трудом поднялся и осмотрел все ущелье и оба берега Мифиль, надеясь найти какой-нибудь след девушки, — о, лишь теперь его воображение представило месть жителей подкаменья. Сердце тяжело бухало в груди: всем этим людям, сильным, как скалы, будет наплевать на его объяснения и извинения. Словно дезертир, он пытался увидеть следы погони. Но ничто не нарушало утреннего покоя, словно здесь не было ни людей, ни преступлений, ни жаждущих наказания. Постепенно паника Кавинанта пошла на убыль. Оглядевшись в последний раз, он начал готовиться к тому, что бы ему ни предстояло.

Он знал, что должен немедленно отправиться в путь, поспешить вдоль реки по направлению к относительной безопасности равнины. Но он был прокаженным и не мог так просто пуститься в одиночное путешествие, ему необходимо было подготовиться.

О Лене Кавинант не думал, он инстинктивно решил, что не может себе позволить думать о ней. Он осквернил ее доверие. Осквернил доверие подкаменья. В страсти прошедшей ночи он зашел слишком далеко. Это кануло в прошлое, безвозвратно прошло, это было иллюзорным, как сон.

С усилием, заставившим его задрожать, он отбросил от себя мысли об этом. Почти случайно на Смотровой Кевина он нашел ответ на это безумие: продолжай двигаться, не думай об этом, выживи. Теперь такой ответ был даже еще более необходим. Его страх «Берека», испытанный накануне вечером, казался сейчас почти несущественным. Его сходство с легендарным героем было всего лишь частью сна, а вовсе не обязательным фактом или требованием. Эту мысль он тоже отбросил, а затем заставил себя произвести тщательный осмотр своего тела и ВНК.

Убедившись в том, что на теле нет незаметных ушибов и опасных пурпурных пятен, он двинулся к концу мыса. Он все еще не полностью пробудился. Ему требовалась больше самодисциплины, самоуправления; руки его дрожали, как будто не могли успокоиться без обычного ритуала бритья. Но перочинный нож в кармане не годился для этой цели. Выждав мгновение, Кавинант сделал глубокий вздох, ухватился за край скалы и бросился прямо в одежде в реку, чтобы искупаться.

Течение соблазнительно тянуло его, побуждая проплыть под голубыми небесами прямо в весенний день. Но вода была слишком холодна — выдержки Кавинанта хватило только на то, чтобы нырнуть и несколько секунд поплескаться в струях течения. Потом он, подтянувшись, снова выбрался на каменный мыс и встал на нем во весь рост, отдуваясь и стирая воду с лица. А вода продолжала стекать с волос прямо в глаза, ослепляя Кавинанта и не давая ему увидеть Этиаран, стоящую на песке возле ямки с гравием. Она смотрела на Томаса мрачным твердым взглядом.

Когда Кавинант наконец ее заметил, то позволил воде ручьями стекать с него, словно его застигли в момент преступного акта. Мгновение он и Этиаран мерили друг друга взглядами через песок и скалу. Когда Этиаран заговорила, Кавинант внутренне съежился, ожидая, что она будет оскорблять его, бранить, осыпать упреками и проклятиями. Но она сказала только:

— Подойдите к гравию. Вам надо обсушиться.

С удивлением он тщательно проанализировал выражение ее голоса при помощи всех своих обостренных чувств, но не смог обнаружить в нем ничего, кроме решимости и спокойной печали. Внезапно он понял, что она не знает, что случилось с ее дочерью.

Делая глубокие вдохи, чтобы держать под контролем работу сердца, Кавинант двинулся вперед и скорчился возле огня. Его разум с невероятной скоростью перебирал самые немыслимые предположения, которые объясняли бы поведение Этиаран, но он подставил теплу лицо и молчал, надеясь, что она скажет что-нибудь, и он поймет, как ему следует держать себя с ней.

И почти сразу же она пробормотала:

— Я знала, где вас искать. Прежде чем я вернулась после разговора с кругом старейшин, Лена рассказала Треллу, что вы были здесь.

Она замолчала, и Кавинант заставил себя спросить:

— Он с ней уже виделся?

Он знал, что это подозрительный вопрос. Но Этиаран ответила просто:

— Нет. Она отправилась провести ночь с подругой. Проходя мимо дома, она просто крикнула отцу.

После этого Кавинант долго сидел молча, будучи не в силах говорить, пораженный подтекстом поступка Лены. Просто крикнула. Сначала голова у него закружилась от облегчения. Он был в безопасности — по крайней мере, на время. Со свойственной ей скрытностью Лена сберегла для него драгоценное время. Очевидно, люди этой страны с готовностью несут жертвы.

Еще мгновение спустя он понял, что она не сделала для него никакой жертвы. Он не мог себе представить, чтобы она заботилась о его личной безопасности. Нет, она решила защитить его, потому что он был похож на Берека и должен был доставить послание Лордам. Она не хотела, чтобы возмездие подкаменья помешало осуществлению его намерений. Это был ее вклад в дело защиты Страны от Лорда Фаула, Серого Убийцы.

Это был героический вклад. Несмотря на самодисциплину, на свой страх, он чувствовал, какое усилие пришлось приложить Лене ради его послания. Он, казалось, видел, как она, нагая, провела, скорчившись за скалой у подножия гор эту холодную ночь, впервые за все время своей молодой жизни избегая дружеской атмосферы своей общины — в одиночку перенося боль и позор своего растерзанного тела, чтобы никто не спросил ее о причине этого. С мучительной силой им овладело воспоминание о крови на ее бедрах.

Плечи его дернулись, отгоняя эту непрошеную мысль. Сквозь стиснутые зубы он пробормотал, обращаясь к себе самому:

— Я должен попасть в Совет.

Взяв себя в руки, он мрачно спросил:

— Что сказали старейшины?

— Не так уж много смогли они сказать, — бесстрастным голосом произнесла Этиаран. — Я рассказала им все, что знала о вас и о грозящей Стране опасности. Они согласились, что я должна сопровождать вас в Твердыню Лордов. Именно для этого я и пришла сюда. Вот, — она указала на два рюкзака, лежащие у ее ног, — я готова. Трелл, мой супруг, благословил меня. Вот только очень огорчает то, что я не попрощалась с Леной, моей дочерью, но время не ждет. Вы не рассказали мне до конца, в чем заключается ваше послание, но я чувствую, что, начиная с этого дня, всякое промедление грозит катастрофой. Старейшины обдумают план защиты равнин. Мы должны идти.

Кавинант встретился с ней глазами, и теперь ему стала понятна печальная решимость ее взгляда. Она боялась и не верила, что останется жива и сможет вернуться к своей семье. Ему неожиданно стало жаль ее. Не вполне понимая, что говорит, Кавинант попытался успокоить Этиаран.

— Дела не так плохи, как могли бы быть. Пещерник нашел Посох Закона, но, насколько я понял, он не знает толком, как им пользоваться. Лорды должны как-нибудь отобрать у него посох.

Но попытка Кавинанта не удалась. Этиаран еще больше помрачнела и сказала:

— Значит, жизнь Страны сейчас — в скорости наших ног. Увы, мы не можем обратиться за помощью к ранихинам. Ранихийцы не проявляют особого сочувствия к делам Страны, и с незапамятных времен на ранихинах не ездит никто, кроме Лордов и Стражи Крови. Нам придется идти пешком, Томас Кавинант, а до Ревлстона — триста долгих лиг. Высохла ли ваша одежда? Нам пора отправляться в путь.

Кавинант был готов, ему хотелось убраться подальше от этого места.

Он поднялся и сказал:

— Прекрасно. Идемте.

Тем не менее во взгляде Этиаран, когда он поднялся, появилась какая-то нерешительность. Тихим голосом, словно пересиливая себя, она сказала:

— Доверяете ли вы мне быть вашим проводником, Томас Кавинант?

Вы не знаете меня. Я училась в лосраате, но справилась не со всем, с чем требовалось.

Выражение ее голоса, казалось, подразумевало не то, что на нее нельзя было положиться, а то, что он имел право судить ее. Но ему было не до этого. — Я вам доверяю, — пробормотал он. — А почему бы и нет? Вы сами сказали… — Он запнулся, потом все же нашелся. — Вы сами сказали, что я пришел, чтобы спасти или уничтожить Страну.

— Это правда, — сказала Этиаран просто. — Но вы не похожи на слугу Серого Убийцы. Сердце предсказывает мне, что будущее Страны — в том, чтобы поверить вам, на счастье или на беду.

— Тогда вперед, — он взял рюкзак, который протянула ему Этиаран, и накинул лямки на плечи. Но прежде, чем надеть свой рюкзак, женщина опустилась на колени перед лежащим на песке гравием и начала водить над ним руками, издавая какое-то низкое гудение — тихий напев, довольно нескладно звучащий в ее исполнении, словно он был для нее непривычен. Под волнообразными движениями ее рук желтый свет угас. В мгновение ока камни превратились в бледно-серую гальку, словно Этиаран убаюкала их и они уснули. Когда они остыли, женщина собрала их в светильник, закрыла его и положила в свой рюкзак.

Это зрелище напомнило Кавинанту обо всем, что было ему неясно в этом сне. Когда Этиаран встала, он сказал:

— Мне потребуется лишь одно. Я хочу, чтобы вы рассказали мне… Рассказали все о лосраате, и о Лордах, и обо всем, что я попрошу, — и, поскольку объяснить свою просьбу он не мог, то неубедительно добавил: — Так мне легче будет скоротать время.

Бросив на Кавинанта насмешливый взгляд, Этиаран закинула на спину свой рюкзак.

— Вы странный, Томас Кавинант. Мне кажется, вам слишком не терпится убедиться в моем неведении. Но о том, что мне известно, я вам расскажу — хотя, если бы не ваше одеяние и речь, я бы ни за что не поверила, что вы никогда не были в Стране. А теперь идемте. Этим утром нам по дороге в изобилии будут встречаться драгоценные ягоды, так что о завтраке можно не беспокоиться. Съестные припасы лучше поберечь пока на всякий случай. Кавинант кивнул и начал взбираться следом за Этиаран по склону ущелья. Он был рад, что снова движется, и путь казался ему легким. Вскоре они были уже внизу, у реки, и приближались к мосту.

Этиаран направилась прямо на мост, но, дойдя до его середины, остановилась. Спустя мгновение к ней присоединился и Кавинант, и она рукой указала в направлении далеких равнин.

— Должна прямо сказать вам, Томас Кавинант, — сказала Этиаран, — что я не собираюсь идти в Твердыню Лордов по прямой. Твердыня находится к северо-западу от нас, в трехстах лигах, если идти через Центральные Равнины Страны. Там, в подкаменьях и наствольях, живет много людей, и там, возможно, мы найдем помощь и дорогу, которые приведут нас к цели. Но на лошадей надеяться нельзя. В Стране они встречаются редко, и никто, кроме жителей Ревлстона, не ездит на них. Сердце подсказывает мне, что мы можем сэкономить время, отправившись на север и переплыв Мифиль в том месте, где она поворачивает на восток, и тем самым окажемся на земле Анделейна, чудесные холмы которой — цветок в букете красот Страны. Потом мы доберемся до реки Соулсиз и, может быть, найдем лодку, в которой поплывем вверх по этим прекрасным водам, мимо западных берегов земли Тротгард, где Лорды принесли великую клятву, к самому великому Ревлстону, Твердыне Лордов. Воды Соулсиз покровительствуют всем путешествующим, и наш путь окончится скорее, чем мы найдем там средство передвижения. Но нам придется проплыть в пятидесяти лигах от горы Грома — Грейвин Френдор. Голос ее слегка задрожал, когда она произнесла древнее название.

— Только там, и нигде больше, можно было найти Посох Закона, и мне бы не хотелось приближаться даже на такое расстояние к незаконному владельцу такого могущества.

Она заколебалась и сделала паузу, затем продолжала:

— Нескончаемые беды наступят, если эта гниль, пещерник, завладеет вашим кольцом, — слуги дьявола не замедлят воспользоваться Дикой Магией. И даже если бы пещерник был неспособен воспользоваться кольцом, я боюсь, что под горой Грома все еще живут юр-вайлы. Эти твари обладают могущественным учением, и Белое Золото их бы не превзошло. Однако время не терпит, и мы должны его экономить при каждом удобном случае. Есть и другая причина искать дорогу через Анделейн в это время года — если мы будем спешить. Но об этом я говорить не буду. Вы сами об этом догадаетесь и обрадуетесь, если в пути нас не настигнет какая-нибудь беда.

Этиаран пристально взглянула на Кавинанта, вложив в этот взгляд всю свою внутреннюю силу, так что он почувствовал, как и накануне вечером, что она ищет в нем какую-то слабинку. Он испугался, что она прочтет по его лицу обо всех его ночных делах, и заставил себя выдержать ее взгляд, глядя ей прямо в глаза до тех пор, пока она не сказала:

— Теперь скажите мне, Томас Кавинант, пойдете ли вы туда, куда я вас поведу?

Чувствуя одновременно стыд и облегчение, он ответил:

— Давайте покончим с этим. Я готов. — Хорошо, — она кивнула и вновь направилась к восточному берегу. Но Кавинант еще мгновение оставался недвижим, глядя вниз, на реку. В ее мягком жалобном бормотании эхо звучало сотнями голосов, и они, казалось, оплакивали его со спокойной иронией.

Тебя удивляет моя импотенция?

Облако тревоги набежало на его лицо, но он взял себя в руки, потер кольцо и зашагал следом за Этиаран, оставляя Мифиль катить свои волны прежней дорогой, словно поток забвения или границу царства смерти.

Когда солнце поднялось над горами, Этиаран и Кавинант шли уже на север, вдоль течения реки, к открытым равнинам. Первое время они шли молча. Кавинант то и дело совершал короткие набеги в холмы по правой стороне, собирая алианту. Острый аромат ягод, напоминающий персик, по-прежнему казался ему восхитительным; чудесный экстракт их сока удивительно обострял чувство голода и вкусовые ощущения. Кавинант воздерживался от того, чтобы обрывать все ягоды с каждого куста — ему приходилось часто отклоняться от выбранного Этиаран строгого направления пути, чтобы добыть себе достаточно пищи, — и он старательно рассеивал семена, как учила его Лена. Затем ему приходилось пускаться рысью, чтобы нагнать Этиаран. Так они преодолели почти лигу, и Кавинант наконец насытился, а долина стала заметно шире. Он в последний раз предпринял вылазку за алиантой, а заодно решил спуститься к реке, чтобы напиться, — а потом поспешил занять место рядом с Этиаран. Что-то в выражении ее лица, казалось, просило его не разговаривать, поэтому он отвлек себя от желания завязать разговор, осуществляя свои обычные самопроверки. Затем он, призвав всю силу воли, попытался вспомнить прежнюю свою механическую походку, которая завела его так далеко от Небесной Фермы. Этиаран, казалось, вполне свыклась с мыслью о том, что им предстоит путь длиной в триста лиг, но о нем этого сказать было нельзя. Кавинант чувствовал, что ему понадобятся все навыки прокаженного, чтобы уже в первый же день этого путешествия по горам не изранить себя. Следя за ритмом своих шагов, он пытался перебороть неуправляемость ситуации, в которой очутился.

Он знал, что рано или поздно придется объяснять Этиаран, какая опасность ему угрожает. Ему могла понадобиться ее помощь, по меньшей мере — ее понимание. Но не теперь — не теперь. Он сам еще не вполне установил контроль над собой.

Через некоторое время Этиаран изменила направление и начала удаляться от реки, направляясь вверх к подножиям гор Южной Гряды. Прилегавшие к горам холмы были крутыми и частыми, и Этиаран, казалось, шла безо всякой тропинки. Позади нее Кавинант карабкался вверх и ковылял вниз по каменистым, извилистым склонам, хотя естественный ландшафт постоянно пытался направить их на запад. Мышцы шеи начали болеть от рюкзака, и под лопатками запрыгали пульсирующие точки, словно зарождающиеся судороги. Вскоре он уже тяжело дышал, бормоча проклятья в адрес Этиаран, так по-дурацки выбиравшей направление.

К середине утра они остановились, чтобы передохнуть на склоне высокого холма. Она даже не присела и отдыхала стоя, но мышцы Кавинанта дрожали от усталости, и он упал на землю рядом с ней, тяжело дыша. Когда он немного пришел в себя, то спросил, задыхаясь:

— Почему мы не пошли вокруг, к северу мимо этих гор, а потом на восток? Зачем нужны все эти подъемы и спуски?

— По двум причинам, — коротко ответила Этиаран. — Впереди будет длинная тропа, ведущая на север через холмы, — по ней идти будет легко, и мы сэкономим время. И кроме того… — она замолчала и оглянулась, — мы сможем кое от чего избавиться. С тех пор, как мы оставили мост, меня не покидает ощущение, что за нами кто-то идет.

— Идет? — воскликнул Кавинант. — Кто?

— Не знаю. Возможно, кругом уже полно шпионов Серого Убийцы.

Говорят, его высшие слуги, такие как Опустошители, не могут умереть, пока он жив. У них нет собственного тела, и дух каждого из них странствует до тех пор, пока не найдет живое существо, которое бы ему подошло. Таким образом, они могут воплотиться и в человеке, и в животном — это дело случая — и начать убивать жизнь Страны. Но я надеюсь, что в горах мы избавимся от погони. Вы отдохнули? Мы должны идти.

Расправив одежду под лямками рюкзака, она начала спускаться с холма. Мгновением позже Кавинант, ворча, последовал за ней.

В течение остальной части утра ему пришлось изо всех сил стараться держаться стойко перед лицом изнуряющей усталости. Ноги его онемели, а груз на спине, казалось, так стеснил дыхание, что он дышал с трудом, будто задыхался. Он не был привычен к таким переходам; неуверенно шатаясь, он ковылял вверх и вниз по холмам. То и дело лишь крепкие ботинки и толстые брюки спасали его ноги от повреждений. Но Этиаран шла впереди ровным шагом, не делая, казалось, ни одного лишнего движения и ни разу не оступившись. И, глядя на нее, он чувствовал в себе новые приливы сил.

Но наконец она повернула вниз, в длинное ущелье, уходившее на север насколько хватало глаз, словно прорезь в горах. Небольшой ручей струился посреди ущелья, и они остановились возле него, чтобы напиться, умыть лицо и отдохнуть. На этот раз Этиаран тоже сняла рюкзак и опустилась на землю. Издавая глубокие стоны, Кавинант лег на спину, закрыв глаза.

На некоторое время он просто расслабился, прислушиваясь к своему хриплому дыханию, пока оно не стало мягче и он не расслышал тихий шелест ветра. Потом он открыл глаза, чтобы оглядеться.

Оказалось, что в четырех тысячах футов от него возвышается Смотровая Кевина.

Зрелище было весьма неожиданным, он поднялся и сел, чтобы получше рассмотреть. Смотровая находилась прямо на юго-востоке от него, устремляясь в небо со своего каменного постамента словно обвиняющий перст. На этом расстоянии камень казался черным и роковым, словно нависшим над ущельем, по которому должны были пройти он и Этиаран. Это напомнило ему о Презирающем и о тьме.

— Да, — сказала Этиаран. — Это Смотровая Кевина. Там стоял Кевин Расточитель Страны, Высокий Лорд, обладавший Посохом Закона, прямой потомок Берека Полурукого, во время последней битвы с Серым Убийцей. Говорят, здесь он познал поражение и сводящее с ума горе. Во тьме, поглотившей его сердце, он, самый могущественный герой всех времен Страны, — даже он, Высокий Лорд Кевин, присягнувший на дружбу с землей, вызвал разорение, конец всего в Стране, Запустение на многие поколения. То, что вы были там, — плохая примета.

По мере того как она говорила, Кавинант повернулся к ней и увидел, что она смотрела не вверх, на скалу, а как бы внутрь себя, словно размышляя, каково было бы ей на месте Кевина. Затем она внезапно встряхнулась и сказала:

— Но тут уже ничего не поделаешь. Наш путь на многие лиги будет проходить в тени Смотровой Кевина. А теперь нам пора!

Кавинант захныкал, но она скомандовала:

— Идемте. Мы не можем себе позволить двигаться медленно, если не хотим, чтобы в конце пути оказалось, что уже слишком поздно. Теперь наш путь будет легче легкого. И, если это вам поможет, я буду рассказывать о Стране.

Потянувшись за своим рюкзаком, Кавинант спросил:

— Нас все еще преследуют?

— Не знаю. Я не видела и не слышала никакого признака. Но мое сердце предчувствует беду. Сегодня днем по пути мне показалось, что что-то не в порядке.

Кавинант закинул рюкзак на спину и, шатаясь, поднялся на ноги. Его сердце тоже чуяло что-то нехорошее, но на то у него были свои причины. Здесь, под Смотровой Кевина, гудящий ветер звучал словно отдаленное хлопанье крыльев стервятника. Расправив лямки рюкзака на ноющих плечах, Кавинант согнулся под его тяжестью и начал следом за Этиаран спускаться на дно ущелья.

Большей частью расщелина была прямой, с гладким дном, хотя ширина ее не превышала пятидесяти футов. Однако Этиаран и Кавинанту хватало места, чтобы идти рядом вдоль неширокого ручья. По мере того как они шли, останавливаясь возле каждого встречавшегося изредка куста алианты, чтобы собрать и съесть несколько ягод, Этиаран своими краткими рассказами заполняла пробелы в знаниях Кавинанта о Стране.

— Трудно даже решить, с чего начать говорить об этом, — сказала она.

Каждое есть часть чего-то, и каждый вопрос, на который я стала бы отвечать, поднимает три других вопроса, ответа на которые я дать не могу. Мое знание Учения ограничивается тем, что все быстро усваивают в течение первых лет обучения в лосраате. Но я расскажу вам все, что смогу.

Сыном Берека Хатфью был Дэймлон Друг Великанов, а его сыном был Лорик Заткнувший Вайлов, который остановил порождение Демонмглой вайлов, сделав так, что это стало вызывать у нее отвращение.

По мере того как она говорила, ее голос приобретал модуляции, напоминающие Кавинанту о ее пении. Она не просто перечисляла сухие факты, она говорила об истории своей страны, которая была для нее священной.

— А Кевин, которого мы зовем Расточителем Страны скорее из жалости, чем из-за осуждения его отчаяния, был сыном Лорика и Высоким Лордом, занявшим место отца, когда ему был передан посох. В течение тысячи лет Кевин стоял во главе Совета, и он расширил дружбу Лордов с землей до таких пределов, какие прежде были неведомы в Стране, и пользовался большой славой и уважением.

Еще будучи совсем юным, он был мудрым, могущественным и очень много знал. Заметив первые признаки предстоящего оживления древней тени, он сумел заглянуть далеко в будущее, и то, что он там увидел, наполнило его страхом. Поэтому он собрал все свое Учение в семь Заветов:

И спрятал их так, чтобы эти знания не были потеряны для Страны даже в том случае, если Старые Лорды потерпят поражение.

В течение многих, многих долгих лет Страна жила в мире. Но за это время под личиной друга набирал силу Серый Убийца. Ему удалось как-то затуманить взор Кевина, и тот принимал своего врага за друга и Лорда. И поэтому Лорды и все их дела исчезли с лица земли.

Но после того, как это предательство вызвало поражение Кевина и Запустение, Страна в течение многих поколений находилась под проклятием, а потом, когда она начала исцеляться, позвала людей, которые укрывались в Южных Пустошах и Западных Горах. Они начали медленно возвращаться. По мере того как шли годы, а дома и селения становились более безопасными, некоторые люди стали путешествовать, исследуя Страну в поисках полузабытых легенд. И когда они наконец отважились проникнуть за Лес Великанов, они вышли к древним землям Прибрежья и обнаружили, что великаны, горбратья людей Страны, сохранили в памяти Ритуал Осквернения. Есть много песен, старых и новых, прославляющих верность великанов — и на то имеются все основания. Когда великаны узнали, что люди вернулись в Страну, они предприняли великий поход, поселяясь на время в каждом новом подкаменье и настволье Страны, рассказывая людям о поражении Кевина и повержении древнего горбратства. Затем, взяв с собой тех людей, которые сами пожелали этого, великаны завершили свой поход в Ревлстоне, в не имеющем возраста городе-твердыне, который они высекли в скале для Высокого Лорда Дэймлона как залог из взаимных уз.

В Ревлстоне великаны преподнесли дар поселившимся там людям.

Они вручили первый Завет, фундаментальное вместилище начальных основ Учения Кевина. Оказалось, он доверил его великанам перед последней битвой. И люди приняли этот Завет, и произвели посвящение в него, поклявшись на дружбу с землей, подчинение власти и красоте Страны.

И еще в одном они поклялись — в мире, в собственном спокойствии, чтобы предохранять Страну от разрушительных эмоций, таких, какие сводили с ума Кевина. Потому что всем было ясно, что повелевание — страшная вещь, и что познание ее затмевает взор и скрывает от него мудрость. Когда они познали первый Завет, в них зародился страх перед новым Осквернением. Поэтому они поклялись овладевать Учением только для того, чтобы суметь исцелить Страну и овладеть самими собой, чтобы не впасть в гнев и отчаяние, которые заставили Кевина стать своим же собственным злейшим врагом.

Эта клятва была донесена до всех людей Страны, и все дали эту клятву. Затем некоторые, избранные в Ревлстоне для великой работы, доставили первый Завет в Кураш Пленетор — Больной Камень, — где после последней битвы остались наиболее сильные разрушения. Они переименовали это место в Тротгард — в знак обещаемого ими исцеления.

Там же был основан лосраат — место изучения, где они надеялись воскресить знания и силу Старых Лордов и практически реализовывать клятву Мира.

Этиаран умолкла, и они с Кавинантом продолжили свой путь по ущелью в молчании, прерываемом лишь шепотом ручья и изредка раздающимися криками птиц. Кавинант обнаружил, что ее повествование и в самом деле помогло ему идти. Оно заставило его на время забыться, не ощущать ноющую боль в плечах и ногах. А ее голос, казалось, придавал ему силу; ее рассказ был как обещание, что любое страдание, принятое во имя служения Стране, не останется невознагражденным.

Через некоторое время Кавинант снова вызвал ее на разговор.

— А не могли бы вы рассказать мне о лосраате? — спросил он.

Горькая страстность ее ответа удивила его.

— Вы что, хотите мне напомнить о том, что из всех людей я наименее достойна говорить на такие темы? Вы, Томас Кавинант Неверящий и Носящий Белое Золото, — вы упрекаете меня?

Он мог только молча посмотреть на нее, не в силах постичь многие годы борьбы с собой, наполнявшие ее большие глаза.

— Я не нуждаюсь в ваших напоминаниях.

Но мгновением позже она снова устремилась вперед, на север.

— Теперь вы и в самом деле упрекаете меня, — сказала она. — Я слишком остро чувствую, что весь мир знает о том, что я сама сейчас ощущаю. Как человек виновный, я не могу поверить в невиновность других. Пожалуйста, простите меня — вы заслуживаете гораздо большего уважения, чем я проявила. Прежде чем он смог ответить, она заговорила вновь.

— Лосраат я описала бы так: он находится в Тротгарде, в долине двух рек, и это — сообщество обучения и изучения. Туда направляются все желающие, и там посвящаются в дружбу с землей и в Учение Старых Лордов. Это Учение — очень глубокая вещь, которой все еще не овладели до конца, несмотря на все потраченные на это годы и усилия. Самая главная проблема — это перевод, поскольку язык Старых Лордов отличается от нашего, и слова, которые без труда понимаются в одном месте, становятся необъяснимыми в другом. А после перевода Учение требует еще истолкования, и только потом следует обучение приемам его использования. Когда я… — Она запнулась. — Когда я была Изучающим, Хранители Учения, обучавшие меня, говорили, что весь лосраат не проник еще дальше поверхностного слоя могущественного Учения Кевина. А ведь этот Завет — всего лишь седьмая часть целого, всего лишь первый Завет из семи.

В ее словах Кавинанту чувствовалось непроизвольное эхо презрения Лорда Фаула, и это заставило его еще внимательнее прислушаться к ее рассказу.

— Легче всего, — продолжала она, — поддалось переводу военное учение, искусство боя и обороны. Но здесь необходимо большое умение. Поэтому одна часть лосраата имеет дело только с теми, кто последует за мечом и присоединится к Боевой Страже Твердыни Лордов. Но в наше время войн не было, и в годы моего обучения в лосраате Боевая Стража насчитывала едва ли более двух тысяч мужчин и женщин.

Таким образом, главная функция лосраата — это обучение и изучение языка и знаний земной силы. Сначала новые ученики изучают историю Страны, молитвы, песни и легенды — на сегодняшний день это все, что известно о Старых Лордах и их борьбе против Серого Убийцы. Овладевшие этим становятся Хранителями Учения. Они обучают других или пытаются извлечь новые знания и силу из первого Завета. Цена такого мастерства высока — подобающая чистота, решимость, внутренняя озаренность и мужество — требования Учения Кевина, и некоторые, — сказала она так, словно решила не щадить своих чувств, — не способны удовлетворять этим требованиям. Я отказалась от продолжения обучения, когда то, что я узнала, заставило мое сердце затрепетать — когда Хранители Учения лишь слегка приоткрыли передо мной завесу зла Серого Убийцы. Этого я выдержать не смогла, и поэтому, нарушив свое посвящение, вернулась в подкаменье Мифиль, чтобы использовать то немногое, что узнала, на пользу своему народу. И теперь, когда я столько уже забыла, меня постигло это испытание. Она глубоко вздохнула, словно смирилась со своей судьбой, хотя ей было очень тяжело.

— Но речь не об этом. Те в лосраате, кто изучает и овладевает как боевым учением, так и разделом Посох, кто занимает место в Боевой Страже и среди Хранителей Учения и кто не сворачивает в сторону, чтобы в одиночестве предаваться личным мечтам, подобно Освободившимся, — все эти люди с мужественным сердцем получают звание Лорда и становятся членами Совета, который руководит возрождением и защитой Страны. Лорды выбирают из своего числа Высокого Лорда, осуществляющего все, что требует Учение:

Когда я училась в лосраате, Высоким Лордом был Вариоль, супруг Тамаранты, сын Пентиля. Но он был стар даже для Лорда, хоть Лорды живут дольше других людей, — и вот уже много лет, как наше подкаменье не получало никаких новостей ни из Ревлстона, ни из лосраата. Поэтому я не знаю, кто сейчас возглавляет Совет.

Кавинант непроизвольно произнес:

— Протхолл, сын Двиллиана.

— Ах, — воскликнула Этиаран, — он знает меня! Он был Хранителем Учения и обучал меня первым заклинаниям. Должно быть, он помнит о моей неудаче в овладевании Учением и не захочет доверять мне как посланнику. Она в отчаянии покачала головой. Через мгновение, что-то вспомнив, она добавила:

— И вы это знали. Зачем вы хотите пристыдить меня убогостью моих знаний? Так может поступать только злой человек.

— Черт побери! — прошипел Кавинант. Ее упрек внезапно разозлил его. — Каждый, с кем мне пришлось здесь встречаться, в том числе и вы, и… — но он не мог заставить себя произнести имя Лены, — все остальные постоянно обвиняете меня в том, что я будто бы некий всезнайка. Повторяю, я ни черта не знаю обо всем этом — до тех пор, пока мне кто-нибудь не объяснит. Поймите же наконец, никакой я не Берек.

Этиаран бросила на него взгляд, полный скептицизма, — продукт долгого и мучительного сомнения в себе, — и он ощутил ответную потребность как-то доказать свою правоту. Он остановился и с трудом выпрямился, преодолевая тяжесть рюкзака.

— Вот послание Лорда Фаула Презирающего: «Скажи Совету Лордов и Высокому Лорду Протхоллу, сыну Двиллиана, что максимальный срок оставшихся им в Стране дней составляет семь раз по семь лет считая с настоящего времени. Прежде чем он минует, я возьму управление жизнью и смертью в свои руки».

Кавинант резко умолк. Его слова, казалось, слетали на дно расщелины, словно стервятники, и он почувствовал, как щеки обожгло горячим румянцем прокаженного, словно он осквернил девственно чистый день. На мгновение все окружила полная тишина — птицы затихли, будто сбитые с неба, и даже ручей словно застыл в своем русле. Кожа Кавинанта блестела от пота в полуденном зное.

В течение этой секунды пораженная ужасом Этиаран, задохнувшись, смотрела на Кавинанта; потом она воскликнула:

— Меленкурион абафа! Не говори об этом, пока не пришел срок! Я не смогу защитить нас от таких бед.

Тишина вздрогнула и растаяла: ручей снова зажурчал и птицы защебетали над головой. Кавинант неверным жестом ослабевшей руки вытер пот со лба.

— Тогда перестаньте обращаться со мной так, словно я — не тот, за кого себя выдаю.

— Как я могу? — тяжело ответила она. — Для меня вы закрыты, Томас Кавинант, я не вижу вас.

Слово «вижу» она произнесла так, будто это было нечто такое, чего он не понимал.

— Что вы хотите этим сказать? — раздраженно и требовательно спросил он. — Я стою прямо против вас.

— Для меня вы закрыты, — повторила она. — Я не знаю даже, здоровы вы или больны.

Он посмотрел на нее, рассеянно моргая, и вдруг понял, что она, сама того не подозревая, дала ему шанс рассказать ей о его болезни. И он воспользовался этой возможностью — сейчас он был достаточно зол для этого. Проигнорировав свое непонимание, он проговорил:

— Разумеется, болен. Я же прокаженный.

Услышав это, Этиаран застонала, словно он только что сознался в преступлении.

— О, горе Стране! Ведь вы повелеваете Дикой Магией и можете уничтожить нас всех!

— Может, вы оставите это в покое? — размахивая левой рукой, крикнул он. — Это всего лишь кольцо. И оно напоминает мне обо всем, без чего я вынужден жить. В нем не больше… не больше дикой магии… Чем в камне. — Земля — источник всей силы Страны, — прошептала Этиаран.

Кавинант с трудом удержался от того, чтобы не выкрикнуть ей в лицо все свои печали. Она не смотрела на него, реагируя на его слова так, словно они означали нечто другое, не то, что он хотел ими выразить.

— Минутку, — сказал Кавинант. — Давайте выясним это сразу. Я сказал, что я болен. Что означает это для вас? Неужели в этом вашем мире нет даже болезней?

В следующее мгновение ее губы повторили его слово «болезни». Потом внезапный страх сковал ее лицо, и взгляд ее остановился на чем-то позади левого плеча Кавинанта.

Он повернулся, чтобы посмотреть, что так испугало ее. Сзади ничего не было, но скользнув взглядом по западному краю расщелины, он услышал какое-то царапанье и увидел, как вниз скатываются мелкие камешки и куски глины.

— Погоня! — воскликнула Этиаран. — Бежим! Бежим!

Тревога в ее голосе заставила Кавинанта мгновенно повиноваться; он повернулся и, изо всех сил стараясь не отставать, бросился следом за Этиаран по расщелине.

На мгновение он забыл об усталости, о тяжести рюкзака, о жаре.

Задыхаясь, он бежал за Этиаран по пятам так, словно слышал пыхтение преследователя. Вскоре он почувствовал, что его легкие словно разрываются от напряжения, и он стал терять равновесие. Когда он споткнулся, его изможденное тело едва не рухнуло на землю.

Этиаран прокричала:

— Бежим! — Но она на мгновение остановилась и, дрожа, оглянулась, чтобы увидеть погоню.

Скачущая фигура мелькнула над краем расщелины и упала вниз, на Кавинанта. Он метнулся прочь от этого тяжелого тела и вскинул вверх руки, защищаясь от преследователя.

Пролетая мимо, нападавший задел тыльную сторону ладони Кавинанта ножом. Ударившись о землю, он перекатился через голову, вскочил на ноги, повернувшись спиной к восточной стене расщелины, и угрожающе выставил вперед руки, в одной из которых был зажат нож.

Солнце словно бы выгравировало с предельной остротой все детали представшей перед Кавинантом картины. Он видел шероховатые стены, тени под ними, подобные ротовым отверстиям.

Нападавшим был молодой человек с мощным телосложением и темными волосами — без сомнения, житель подкаменья, хотя гораздо выше многих. Нож его был выточен из камня, а одежда на плечах украшена фамильной эмблемой — перекрещивающимися молниями. Ярость и ненависть так изменили его черты, что череп словно бы раскололся.

— Губитель! — воскликнул он. — Насильник!

Он приближался, размахивая ножом. Кавинант был вынужден отступать до тех пор, пока не оказался по щиколотку в ручье, в холодной воде. Этиаран бежала к ним, хотя была слишком далеко, чтобы успеть очутиться между Кавинантом и ножом.

С его ладони капала кровь. Биение сердца пульсацией отдавалось в порезах, в кончиках пальцев. Он услышал повелительный окрик Этиаран:

— Триок!

Нож мелькнул еще ближе. Кавинант видел его так ясно, словно тот был выгравирован на его глазных яблоках.

Пульс бился в кончиках пальцев. Молодой человек подобрался, чтобы нанести смертельный удар. Этиаран снова крикнула:

— Триок! Ты что, с ума сошел? Ты дал клятву Мира!

В кончиках пальцев?

Стремительно вскинув руки, Кавинант уставился на них. И взгляд его внезапно затуманился благоговением. Он перестал воспринимать происходящее вокруг. — Это невозможно! — прошептал он в неимоверном изумлении. — Невозможно!

Его немые, пораженные проказой пальцы испытывали самую настоящую боль.

Этиаран приблизилась к ним и остановилась, скинув свой рюкзак на землю. Она словно бы загипнотизировала Триока: он злобно рвался к Кавинанту, но не мог переступить какой-то невидимой черты. Задыхаясь от ненависти, он выкрикнул:

— Его надо убить!.. Губитель!

— Я запрещаю! — воскликнула Этиаран.

Сила ее повеления подействовала на Триока как физический удар. Пошатнувшись, он сделал шаг назад, поднял голову и издал хриплый стон разочарования и ярости.

Голос Этиаран словно прорезал этот звук.

— Лояльность — твой долг. Ты дал клятву. Уж не хочешь ли ты навлечь проклятье на Страну?

Триок вздрогнул. Одним конвульсивным движением он метнул нож вниз, так что тот по рукоятку ушел в землю у его ног. Гневно выпрямившись, он прошептал Этиаран:

— Он изнасиловал Лену. Прошлой ночью!

Кавинант все еще не воспринимал ситуацию. Боль ошеломила его, она была сенсацией, роскошью, о которой забыли его пальцы: он не мог найти объяснения этому парадоксу, кроме как говорить про себя: «Невозможно! Невозможно!»

Он не замечал, что по запястью струится кровь, красная и человеческая.

Пораженный, он не был способен воспринимать окружающее. Тьма сгустилась в воздухе вокруг него. Все забурлило вокруг, словно расщелина наполнилась хлопающими крыльями, когтями, сверкающими прямо возле лица. Он простонал:

— Невозможно!

Но Этиаран и Триок были поглощены друг другом, их глаза избегали его, словно он был заразным пятном. Когда слова Триока дошли до нее, она упала на колени, закрыла лицо руками и прижалась лбом к земле. Плечи ее вздрагивали, словно она плакала, хотя и беззвучно; тем временем Триок безжалостно продолжал:

— Я нашел ее в горах, когда первые лучи сегодняшнего утра коснулись равнин. Ты знаешь, как я люблю ее. Во время сбора я наблюдал за ней, и мне не доставило радости то, как этот чужак пялился на нее. Я видел, что он чем-то прельщает ее, и мне казалось странным, что она с таким участием относится к человеку, о котором никто ничего не знает. Поэтому поздно ночью я пошел к Треллу, твоему мужу, и узнал, что Лена собиралась провести ночь с подругой — Терас, дочерью Аниории. Я пошел и спросил об этом у Терас — но ей ничего не было известно об этом намерении Лены. Тогда тень страха закралась ко мне в душу — ибо когда случалось такое, чтобы кто-то из наших людей солгал? Всю ночь я искал ее. И в первых рассветных лучах нашел, в разорванном платье и крови. Она пыталась убежать от меня, но слишком ослабла от холода, горя и боли, и через мгновение она бросилась в мои объятия и рассказала о том, что… Что сделал этот губитель…

Потом я отвел ее к Треллу, ее отцу. Предоставив ее его заботам, я бросился на поиски чужака с намерением убить его. Когда я увидел вас, то последовал за вами, полагая, что моя цель — это и твоя тоже, что ты уводишь его в горы, чтобы уничтожить. Но ты намерена спасти его — его, который изнасиловал Лену, твою дочь! Чем сумел он подкупить твое сердце? Ты запрещаешь? Этиаран, супруга Трелла! Она была ребенком, таким прекрасным, что любой мог заплакать от умиления, глядя на нее. И вот она растоптана — без жалости и угрызений совести. Ответь мне. Какое нам дело до клятв?

Яростное, неистовое хлопанье темных крыльев заставило Кавинанта пригнуться к земле, и он неуклюже скорчился в ручье. Сквозь его мозг проносились видения и воспоминания о лепрозории, о словах врача:

«У вас нет надежды!»

Он был сбит полицейской машиной. Он направлялся в город, чтобы оплатить свой телефонный счет лично. Голосом, бесцветным от страха, он бормотал:

— Не может быть!

Этиаран медленно подняла голову и раскинула руки, словно открывая грудь навстречу пронзающему удару с неба. Лицо ее было искажено горем, а глаза походили на темные кратеры страдания, глядящие внутрь, на ее подвергавшуюся тяжелому испытанию гуманность.

— Трелл, помоги мне, — тихо прошептала она.

Затем ее голос набрал силу, и ее боль, казалось, заставила воздух вокруг нее затрепетать.

— Горе! Горе молодым в этом мире. Почему столь тяжела она, ноша ненависти и зла? Ах, Лена, дочь моя. Я понимаю, что ты совершила. Понимаю. Это мужественный поступок, достойный похвалы и гордости! Прости, что я не могу быть рядом с тобой в этом испытании.

Но через некоторое время ее взгляд вновь вернулся во внешний мир. Покачиваясь, она с трудом поднялась на ноги и, помолчав еще несколько мгновений, прошептала:

— Лояльность — наш долг. Я запрещаю тебе мстить!

— Значит, он останется ненаказанным! — протестующе воскликнул Триок.

— Страна в беде, — ответила она. — Пусть его накажут Лорды.

Вкус крови сделал ее голос резче.

— Они тоже знают, каково должно быть наказание для чужестранца, нападающего на невинных! Для этого не надо вести его туда.

Затем к ней снова вернулась слабость.

— Я не могу решать за них этот вопрос. Триок, помни свою клятву. Обхватив себя за плечи, она провела пальцем по узору из листьев, словно пытаясь подавить свою печаль.

Триок повернулся к Кавинанту. В лице молодого человека была какая-то утрата — разбитые или потерянные надежды на радость. Слова проклятий исказили его лицо страшным оскалом:

— Я не забуду тебя, Неверящий. Мы еще встретимся.