Анжелика и заговор теней Голон Анн
Но она открыла глаза, и он увидел гак близко счастливое сияние ее изумрудных зрачков, еще затуманенных сном.
— Ты улыбалась во сне. Что тебе снилось?
— Я была на пляже, ты нес меня на руках.
— Какой пляж? — сыронизировала он. — Пляжей много… Она засмеялась, обняла его за шею, привлекла к себе, прижимаясь щекой к его щеке — Я спрашиваю тебя… — начал он.
— О чем?
— На каком пляже ты была самая красивая, волнующая, ослепительная? И я не знаю. Я вижу тебя повсюду: и в ветреную погоду, и под солнцем, и на утесе в Ла-Рошели, или бегущей мне навстречу… И не знаю, как решить На каком из этих пляжей ты была самой красивой?
— Неважно! Это меня мало волнует, лишь бы я бежала к тебе!
Наклонившись над ней, он провел пальцем по ее изогнутым золотистым бровям, поцеловал кончики ее пальцев, прикрыл се обнаженные плечи кружевным покрывалом. Но она сбросила покрывало, села, подняв руки, сняла через голову рубашку.
— Обними меня! Обними меня!
— Безумная, — засмеялся он, — замерзнешь! Холодно!
— Согрей меня!
Обнаженные руки обняли его шею, привлекли его. Она прильнула к нему изо всех своих сил, со всей слабостью.
— О, любимый…
И он увидел, как по ее чудесному лицу прошли волны, его озарила светлая улыбка экстаза, ее сменило выражение отчаяния и боли, которое часто сопровождает радость глубокой любви.
«Мужчина, который меня любит, желает меня. Он нуждается в теплоте моего тела, а мне нужен его жар. Он меня пугает и успокаивает. Он выскальзывает из моих рук, и, однако, я знаю, что он всегда будет здесь, со мной. Он больше никогда не убежит. Какое упоение!»
Она откинулась на подушки, обнаженная, красивая. Волосы рассыпались вуалью. Она собрала их одной рукой и обнажила белоснежное плечо, чтобы лучше было ласкать ее груди, к которым он любил прикасаться жадными губами. Его губы спускались вдоль мраморного тела богини, тронутого позолотой.
Она притворно жаловалась, стараясь сбить его с толку, а сама подставляла его поцелуям трепещущее тело. Он ясно видел, что она его не боится и воспринимает его как равного партнера в этих любовных играх.
Сегодня он превратился из господина в друга, которого любят и которому дарят только вечер удовольствия. Это придавало их отношениям оттенок легкости и распущенности.
Его забавляла эта игра — ее горячность и его отказ. Они снова были изнурены, околдованы этим дружеским соединением, испытывая огромное удовольствие; все заботы отодвигались на задний план. Оставалось только одно
— испытывать наслаждения в объятиях друг друга, благодатную усталость, возродиться к новой жизни, которая начиналась простыми словами:
— Тебе хорошо?
— Это чудесно!
— Ты больше не боишься меня?
— О, нет!
— В таком случае, ты норовишь свести меня с ума и заковать в кандалы своим колдовством?
Покрывая ее всю страстными поцелуями, он вновь повторял, что без ума от нее, что она подарила ему счастье, что никакая другая женщина не занимала его так, как она. Он пошутил, сказав, что теперь он понимает, почему все мужчины завидуют ему и хотели бы убить его за то, что он владеет ею, единственным сокровищем.
Все им казалось свободным, блестящим и упоительным.
— Ах! Если бы мы могли всегда жить на плывущее корабле.., перед нами море… — вздохнула Анжелика.
— Не бойся ничего. Нас и на суше ждет хорошее.
— Я не знаю. Я мечтаю об этом, но по мере нашего продвижения вперед мечты эти становятся недостижимыми.
Временами я начинаю понимать, что забыла, каковы люди. Раньше я это хорошо знала.
— Но ты их плохо знала. Тебе только казалось… Она настаивала на своем.
— Ты видишь себя в прошлом. Но ты не знаешь своих сил сегодня.
— Я сильна только рядом с тобой, — сказала она, прижавшись к нему.
— Мы поговорим еще об этом, Я видел тебя с пистолетом в руке. Сейчас Квебек еще далеко, мы свободны, плывем по реке. Мы сделаем остановку в Тадуссаке, отдохнем от плавания. Мы вновь найдем там друзей, заведем дружеские знакомства. Я надеюсь, что там будет хорошо.
— Если только нас не встретят там…
— Нет, Это всего-навсего торговый пост, ферма, часовня. Небольшой поселок колонистов и индейцев, которые торгуют, молятся, кормятся скотоводством. У них нет причины для вражды. Они не знают и развлечений. Мы им устроим праздники и танцы на берегу реки. Что ты на это скажешь?
— Если посмотреть на дело с этой стороны, то мне представляется заманчивой победа над Новой Францией.
Они замолчали. Их качал на волнах корабль. Снаружи сквозь туман доносились различные звуки, голоса перекликающихся людей свидетельствовали о бдительности сторожевых постов. Обстановка, однако, была мирной. Анжелика закрыла глаза.
Спала ли она? Она увидела, как бросается сквозь пламя к высокому силуэту, привязанному к столбу. Пламя льется потоком, его жар ошеломляет и разлучает их. Он — колдун, он проклят и сожжен на Гревской площади.
Видение длится одну секунду, и Анжелика, вскрикнув, пробуждается.
Он спал рядом с ней, чудом выживший, сильный, безмятежный.
Боясь разбудить его, Анжелика положила свою руку на его теплый кулак и почувствовала, как под ее пальцами трепетала жизнь. Виденный только что сон совпал с ощущениями, которые она пережила, когда ей пришлось прыгнуть в огонь басков на острове Монхиган в ночь святого Иоанна. Железная рука гарпунера Эрнани д'Эстигуарра заставила ее подпрыгнуть и перелететь на другую сторону через горящую вязанку хвороста.
— Вот вы и очистились, мадам, — сказал тогда ей великий баск. — Дьявол не посмеет теперь вредить вам в этом году. Наклонившись, он поцеловал ее в губы.
Глава 9
Следовавший за ними корабль попался им на глаза к полудню. Он вынырнул из зеленоватого тумана, который нависал над рекой, впитав в себя зелень лесов, заволакивая горизонт.
Флот де Пейрака, выстроившись полукрутом, держал путь впереди него. Как и предчувствовал граф, это было запоздавшее судно, которому пришлось задержаться в море из-за неблагоприятных условий. Триборддал крен, вода превышала ватерлинию, паруса были изорваны ветром. Когда накатывали высокие волны, казалось, что корабль уже утонул. Судно выдерживало дистанцию, как смертельно раненное животное. Вынужденный скитаться, корабль не смел ни повернуть назад, ни устремиться вперед, где, как он угадывал, этот странный флот приготовил для пего сети. Приходилось лавировать. Онорина громко выразила то чувство, которое сжимало ее сердечко при виде корабля:
— Бедный! Бедный корабль, — простонала она взволнованно, — бедное судно! Как дать ему понять, что мы не желаем ему плохого?
Она стояла на мостике рядом с Жоффреем де Пейраком. Он велел поднять паруса и подготовить пушку, время от времени он передавал Онорине свою подзорную трубу.
— Ты, конечно, поднимешь флаг? — спросила она взволнованно.
Иногда обращаясь к нему, как к равному, Онорина называла его на «ты».
— Нет, мадемуазель. Это ничтожное суденышко.
Анжелика наблюдала за ними: за своим супругом и своей дочерью. Она находила в них большое сходство. Анжелика не слышала слов, которыми они обменивались, но она любовалась их очевидным согласием. Привязанность Жоффрея до Пейрака неожиданно подняла на щит эту фею с рыжими волосами. Судьба связала это маленькое существо, обреченное на несчастье, с судьбой необыкновенного человека, окруженного блестящей и мрачной легендой. И это очень подходило юной Онорине де Пейрак. Анжелика не сомневалась, что дочь ее будет держать в руках судьбы Канады и этого гордого города, куда они плывут. И это будет справедливо.
Минуту спустя Жоффрей и Онорина исчезли из поля зрения Анжелики, а затем она увидела, как они спускаются на полуют. Жоффрей держал ребенка за руку. Бывая на командном посту, он надевал на лицо темную медную маску. Это придавало его силуэту свирепость и подчеркивало хрупкость маленькой фигурки его спутницы, которая шагала рядом с ним в своем пышном наряде.
Анжелика услышала, как Пейрак сказал Онорине:
— Мы пойдем своим курсом до Тадуссака, а тот корабль пусть идет по своему маршруту.
— А в Тадуссаке?
— Там мы познакомимся с ним и узнаем, нет ли на его борту каких-нибудь опасных персон. Проверим его трюмы.
— Вы — пират, мсье! — воскликнула Онорина, имитируя интонации Карлона.
Анжелика не удержалась от смеха. Она подумала, что ничто не может победить любовь, которая их объединяет.
Ночные часы, которые она провела в объятиях Жоффрея, оставили в сердце ее чувство блаженства. Ее сердце переполнялось восторгом при виде дорогих ей существ. Ей уже виделось их счастливое благоденствие в роскошном ореоле светлого сияния, обещание судьбы, которая их щедро одарит.
Гибнущий корабль, плывущий за ними, символизировал последнюю дрожь какого-то врага, который не замедлит попросить пощады. Не потому ли так спокоен Жоффрей, возвращаясь в Новую Францию под своим законным титулом графа Тулузы? Надеется ли он получить полную амнистию от короля Франции?
Вопреки очевидному, она начала понимать, что сила Жоффрея сегодня больше, так как он свободен. Его не угнетают теперь законы феодальной системы, как это было когда-то, в бытность его сеньором Аквитании. Что теряет король Франции, восстановив справедливость? Чем может угрожать Жоффрею этот далекий соперник?
Однако на следующий день направление ветра изменилось. Изменилось и настроение Анжелики. На нее нахлынули опасения.
Не раз все собирались па мостике, чтобы обсудить маршрут и изменившуюся ситуацию. Обсуждалось положение гибнущего судна. Стоит ли оказывать ему помощь? Предполагали, что оно убегало от пиратов. Но разве не лучше было ему укрыться в бухте Св. Лаврентия и остановиться там? Рассматривали судно в подзорную трубу, когда раздался плаксивый голос Адемара:
— А что, если этот несчастный парусник подобрал на свой борт герцогиню?
— Какую герцогиню? — воскликнули все, дружно повернув головы в его сторону.
Он не пожелал ответить и несколько раз перекрестился. Все поняли, и ужасный страх оледенил их сердца. Адемар был из тех людей, которые обладают даром предчувствия и предвидения.
— Что ты говоришь! Ты сошел с ума! — воскликнула Анжелика. — Герцогиня! Она мертва. Сто раз мертва. Она умерла и погребена.
— Разве можно знать что-нибудь наверняка с подобными типами, — прошептал Адемар и снова перекрестился.
Поискали глазами де Пейрака, чтобы спросить его мнения, но он был далеко, тогда обратились к Виль д'Эвре.
— Друзья мои, успокойтесь! Мы все еще находимся во власти тех событий, которые так взволновали нас недавно. Но мы должны все забыть, все забыть! Послушайте меня. Мы должны явиться в Квебек, выбросив из воспоминаний все, что произошло в бухте Сен-Лоран. Да, даже вы, Карлон. Вы должны забыть. У нас нет выбора.
Он настаивал на этом торжественно, что не было привычным ему, и доказывал этим, что даже он вовсе не недооценивает того, что скрывается за драмой, в которую они оказались замешанными. Возможны осложнения с трибуналом инквизиции.
— Даже в правовом государстве тяжба с… Сатаной, — сказал он, озираясь по сторонам, — мы все это знаем, какое это деликатное и опасное дело. Я вам это говорю, Карлон: молчание и забвение. Вот лучший способ не наткнуться на любопытных людей.
— А если «она» вернулась? — продолжал Адемар, крестясь.
— «Она» больше не вернется, — отрезал Виль д'Эвре. — И если ты еще раз позволишь себе подобные намеки, твоя спина познакомится с моей тростью, — добавил маркиз с угрожающим жестом. — А по приезде в Квебек я велю заковать тебя в кандалы или повесить.
Напуганный до ужаса Адемар убежал.
— Мсье де Пейрак наилучшим образом уладил эту историю. Не будем больше говорить о ней, — продолжал маркиз, который любил при случае напомнить, что он — губернатор Акадии.
— Добавлю к этому, что мы прибудем в Канаду целыми и невредимыми, трудности позади. Это чудо, за которое мы должны благодарить бога.
И если кто-нибудь боится, что демонический дух явится нас преследовать, не будем забывать, что отныне мы находимся на христианской земле. Вот уже более пятидесяти лет потом тяжкого труда и кровью мучеников миссионеры очищали регион от языческой скверны. Канада не Акадия.
— Аминь! — с насмешкой сказал Карлон. — Вы могли бы читать проповеди с кафедры.
— Смеетесь, а ведь именно я сделал большое дело. Прочь восемьдесят дьявольских легионов! — воскликнул Виль д'Эвре, потрясая своей тростью с серебряным наконечником. — Я знаю, о чем говорю. Я вместе с мадам де Пейрак отражал безумные атаки… А вы подоспели только к концу, и не вы вели ее по широкому пляжу Тидмагоуча, когда эта бесноватая испускала ужасные вопли. Я видел, как вы побледнели. Так что последуйте моему совету. Между нами, — я вам говорю, — между нами все должно остаться. Только так мы можем избежать расследования. Забудьте и улыбнитесь всем. Жизнь прекрасна!
Он увел Анжелику в сторону, положив руку ей на талию.
— Не сходите с ума.
— Но я…
— Я вас знаю. Я слышу, как бьется ваше сердце. Ах! Уязвимый Стрелец!
Он слегка коснулся пальцем ее щеки.
— Люди недооценивают глубокую чувствительность этого огненного знака. В течение всей своей жизни он обречен служить мишенью для ненависти. Его одаренность и порядочность возрастают. Любовь, которую внушает этот огонь, плотская и одновременно возвышенная. Он закалял свои стрелы в спешке, он послал свою стрелу к облаку. Считают, что он неукротим и не имеет слабостей. Но он постоянно страдает от того, что находится одновременно и на земле, и на небо.
— Вы говорите о моем знаке судьбы? — спросила Анжелика.
— Да! Стрелец.
Виль д'Эвре обратил свой взгляд к ночному небесному своду, как будто он мог там рассмотреть, как мифический кентавр скачет к робким звездам, скрытым перистыми облаками.
— Он вестник, посланный из материального мира к потустороннему миру. Вот почему одно ваше «я», Анжелика, является жертвой какого-то демонического существа. — Он наклонился к ее уху:
— Вы из того пространства, понимаете? Вы ею укрываете, можете следовать ею фантасмагориям… Но кроме того, вы созданы, чтобы побеждать, вы причастны и к земным существам. Кентавр держится близко к солнцу. Он не поддается страху. Не заглядывайте в прошлое и не беспокойтесь о будущем…
— У меня болит желудок, — сказала она, положив руку на лиф. — Мне достаточно вспомнить ее ужасный крик, и я чувствую себя больной. На этот раз я должна сознаться, что я действительно испытываю страх. Я немного суеверна. Я солгала, когда сказала, что не боюсь ее. Добрые ли, злые ли демоны на меня наводят ужас.
— Но вы же умеете их изменять?
— А вы, маркиз, действительно знаете науку о звездах?
— Я знаю в ней почти все, — скромно признался Виль д'Эвре.
— И вы думаете, что мы с ней не окончательно разделались, с нашей герцогиней? Она все еще живет на земле в разных ипостасях. Об этом заявят в Квебеке, будут доискиваться, что с ней стало.
— Молчание — говорю я вам.
— Девушки Короля проговорятся.
— Нет, они слишком напутаны. Я поручил напомнить им. что они были на службе у висельника Инквизиции и могут попасть на костер. Бедные красотки, они не проболтаются. Я думаю, что до самого смертного одра они будут отрицать, что видели, как Она появилась перед ними.
— Верите ли вы, что она мертва? — спросила тихим голосом Анжелика.
— Она мертва, — подтвердил Виль д'Эвре. — И вы должны убедить себя вот в чем. Мертвая или живая, она ничего уже не сможет сделать против вас. Раненый Стрелец возвращается на свой путь, высоко подняв свой лук. А что касается науки о звездах, я познакомлю вас в Квебеке с монахом, который очень искусен в этом деле. Он вам скажет нечто удивительное о вашей судьбе и судьбе мсье де Пейрака. Вот увидите!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТАДУССАК
Глава 10
— Матросы, тихо!
Замогильный голос Эриксона из рупора воспарил над заливом, передавая команды для всех кораблей.
— Матросы, смирно!
Затем он продолжал скучный перечень приказов.
— Вытянуть гордень нижних парусов!
— Отдать шкоты большого паруса! После тишины первых минут последовал топот босых ног. Люди заработали.
— Убрать паруса!
Утро пастельными тонами осветило линию кораблей. На каждом из них голос капитана повторял команды, и словно эхо, им отвечали крики чаек и бакланов. Сумрачный утренний свет соединял небо с водой.
— Матросы на реях, наверх!
С ловкостью обезьян люди устремились на ванты.
— Взять линек реи! Поместить его за парусами! Анжелика и де Пейрак стояли на носу корабля. Сюда собрались все пассажиры. Широко раскрыв глаза, они с восторгом и ожиданием смотрели на берег. Перед ними открывалась панорама: берег был застроен деревянными домиками, около них большие формы из серого камня, среди фруктовых садов на косогоре — полосы возделанной земли, отсвечивающие слоем льда.
В центре, на середине косогора, небольшая церковь подняла в небо острую, искусно украшенную колокольню. Ее свинцовая крыша с резьбой мерцала в рассеянном утреннем свете.
Слева, на высокой площадке отрога, находилась маленькая крепость с четырьмя башнями на углях. На главной башне развевалось белое знамя с тремя лилиями.
— Тадуссак! Франция!
Звон якорных цепей нарушил покой залива. Всплеск волн, ударившись о розовый гранит берега, утонул в реке Сегеней, которая сливалась здесь с водами Сен-Лорана. Вновь наступила тишина, слышались только крики морских птиц. Из легкого тумана, окутавшего весь пейзаж, стали проявляться цвета, тусклые и в то же время живые. Вязы и клены между домами поселка выступали то там, то здесь пурпурными и золотыми пятнами. Дым, поднимаясь из труб, прочерчивал белыми нитями небо, словно нарисованный рукой художника.
Пышный цветок из голубого дыма окружал палисад индейского лагеря, расположенного на полпути между фортом и сосновым лесом.
— На первый взгляд все спокойно, — сказал де Пейрак, глядя в подзорную трубу. — Жители на берегу не кажутся воинственными. Со стороны форта тоже никакого движения.
— Если им не прислали подкрепления из Квебека, то у них всего четыре солдата, — сказал Карлон.
— Спасибо, что вы меня предупредили, мсье интендант. Граф де Пейрак сложил свою подзорную трубу и повернулся к интенданту Новой Франции и губернатору Акадии.
— Что ж, господа, нам остается только сойти на землю. Ваше присутствие рядом со мной укрепит уверенность здешних людей в моих миролюбивых намерениях.
— А! Наконец вы раскрыли свои карты, — сказал Карлон, — и выставляете вперед своих заложников.
— Разве в таком звании вошли вы на мой корабль? Вспомните! У вас не было выбора. Иначе вам пришлось бы коротать зиму в каком-нибудь затерянном уголке на ривьере Сен-Жан под угрозой англичан или попасть к дикарям западного берега. Или вы предпочитаете перебраться на судно, идущее у нас в кильватере и каждую минуту готовое пойти ко дну?
Все посмотрели назад. Туман закрывал горизонт, и ничего не было видно.
— Мы займемся им позже, — сказал де Пейрак. — Сначала Тадуссак.
Валь д'Эвре сделал условный знак Анжелике и ее обычному окружению.
— Я за вами приду, — бросил он тихо, как бы в сторону.
— Нужно уладить два-три вопроса.
— Я хочу видеть ребенка Иисуса из Тадуссака, — заявила Онорина.
— Ты его увидишь. Я тебе обещаю.
С корабля увидели, как удаляется шлюпка в сопровождении двух больших каноэ с вооруженными людьми. Но кроме этих мер предосторожности ничто не предвещало агрессии.
Несмотря на это, каждый был насторожен. Туман рассеивался.
— Колокол! — заметила одна из девушек Короля. — Он призывает к мессе…
— Нет, набат.
— Здесь нет большой разницы. Ясно, что это французская деревня…
— Только бы…
— Увижу ли я ребенка Иисуса из Тадуссака? — умолял голос Онорины.
— Да, ты его увидишь.
Все оставались спокойными. Мало-помалу напряжение спало. Перед глазами Анжелики ясно встал тон, который граф де Пейрак задавал этой экспедиции. Это визит принца к принцу, губернатора к губернатору. Тадуссак — это только промежуточная точка. Французские крестьяне Канады не могут проявлять враждебности к французам, которые делают жест дружбы. Пейрак и его люди всегда поддерживали хорошие отношения с лесными жителями Канады, которые находили помощь и убежище на их постах. Он избегал отвечать насилием на провокации.
Анжелика видела, откуда исходили опасения, которые временами сжимали ее сердце.
«Я боюсь не народа, а Власти». Народ был чутким. Его не заставишь раболепствовать. Его могут только сдерживать. А здесь, в Канаде, любой человек дровосек, жнец — старается сделать добро земле. Человек из народа свободен.
Он поцеловал ей руку.
— Идите туда, моя дорогая, идите! Ступите своими прелестными ножками на французскую землю. И желаю успеха!
Анжелика посмотрела на берег. Начинается настоящее приключение.
Отец Бор и мсье Кантен уже ждали на берегу. Их окружала толпа любопытных и индейцев. Высадившийся раньше мсье де Виль д'Эвре, находящийся выше, около церкви, потрясал своей тростью.
— Поспешите! Отец Дефарель сейчас откроет нам сокровищницу.
Недалеко от него виднелся силуэт местного иезуита в черной сутане.
Туман рассеялся. Яркое солнышко пригревало. Из поселка было все видно. Из окон жители могли различить, кто высаживается. Солдаты форта беспрерывно дымили своими трубками или рыли землю лопатами. Можно было сказать, какие суда плывут по Сегенею, а какие из Сен-Лорана. Каждый знал здесь, кто приходит к соседу и когда уходит от него.
Анжелика посмотрела на Виль д'Эвре и мгновенно почувствовала, что именно она была центром внимания всего населения. Стало ясно, что они побросали все свои дела и в доме, и в поле, и рыбалку, и торговлю и не намерены пропустить ни секунды из того, что происходит в порту. Уже пересчитаны все матросы и шлюпки.
— Вы видели, какие пистолеты у этих мужчин?
— А какой смешной вид у этих людей в касках и черных латах!..
— Говорят, это испанцы…
— А какого возраста эти девицы? Откуда же они прибыли? Дети… Такие маленькие, но выглядят здоровенькими, несмотря на утомительное путешествие.
— А она, эта женщина, эта дама, которая только что ступила на землю и теперь поднимается к часовне, держа за руки детей. Как она красива! Это видно даже издали. Она! Та, которую ждали в Канаде.
Тропа служила как бы улочкой в этом поселке. Анжелика оказалась на площади перед церковью быстрее, чем думало. Отсюда Сен-Лоран казался молочного цвета. Туман отодвинулся на другой берег. Оказавшись перед иезуитом, который с Виль д'Эвре ждал ее, Анжелика без колебаний подошла к нему.
— Отец мой, как приятно после длительного путешествия по диким местам услышать звон церковного колокола и узнать, что нас ждут — Сделав жест в сторону входа в часовню, она продолжала:
— Прежде чем взглянуть па эти священные сокровища, позвольте мне и этим девушкам преклонить колени. Перед тем, кто нам всем так необходим. Благодаря вам и вашим помощникам мы имеем возможность помолиться в самом удаленном уголке мира. Благословите нас!
Отец Дефарель снизошел к просьбе и любезно осенил их головы крестом. Говорят, что в глубине его серых глаз промелькнул насмешливый огонек. Но это свойственно всем иезуитам, которые в течение пятнадцати лег пользуются инструкциями Учений Святого Игнатия. Такие искорки юмора Анжелика наблюдала у своего брата Раимона, у отца Луи-Поля де Вернона, который в одежде английского матроса спас ее, когда она тонула, или у отца Массеро в Вапассу, когда тот, засучив рукава, варил пиво. Эти важные персоны католической церкви — иезуиты — не внушали ей чрезмерной радости.
Однако, она протянула руки отцу Дсфарелю, так как знала, что священнослужители избегают пожимать руку женщины. Следуя за иезуитом, они вошли в церквушку, построенную в виде корабля, затененную, пропитанную запахом ладана. Здесь теплилась масляная лампа в стакане красного стекла, которая освещала тело и кровь Христову. Обстановка навевала воспоминания, Анжелика почувствовала внезапное волнение. Сколько же лег она не была в храме? А ведь большую часть своей девической жизни она провела в молитвах! Заутрени на заре, вечерни, благословения, ежедневные молитвы, великие праздники, гимны, причащения — все это было так близко ей когда-то.
Она встала на колени перед дарохранительницей и прикрыла лицо руками. «Дорогая Франция'» — сказала она очень тихо. На глазах появились слезы. Ее охватили чувства сожаления и любви, долго сдерживаемые, осмеянные, в которых она отказывалась признаться даже себе самой. Но они жили в глубине ее души: любовь к стране, где она родилась, и привязанность к вере, в которой она получила крещение. Так она простояла долго, погрузившись во тьму своей сосредоточенности.
«Бог мой! — молила она в слепом порыве. — Бог мой! Ведь вы знаете меня! Вы знаете, кто я!»
— Браво! — шепнул ей Виль д'Эвре, когда она направилась к группе, оставшейся у ризницы. — Это так волнующе. Я не знал вас ни как политика, ни как набожную женщину. Вы восхитительная актриса.
— Но я по натуре не политик и не актриса, — возразила Анжелика.
— Тогда это хуже и опаснее. Я начинаю верить, что присутствую при страшных событиях в Канаде.
Ребенок Иисус из Тадуссака был восковой фигуркой, подаренной иезуитским миссионерам королем Людовиком XIV. Анна Австрийская, королева-мать, вышила его одежды из серого сатина серебром и украсила перламутровыми жемчужинами. Онорина протянула к нему руки, приветствуя как куклу. Риза, мантии, требники, два потира — серебряный и золотой, — чаши с крестообразной крышкой, рубиновые оправы, дароносицы из позолоченного серебра составляли это сокровище, ценность и красота которого никак не сочетались с бедностью окружающего. Это согласовывалось с тем, что подчеркивала история канадского населения. Все для службы Богу. Чистое золото храма вступало в противоречие с суровой бедностью окружающего народа.
Когда они вышли из церкви, весь Тадуссак был на площади, включая индейцев из трех становищ. Это как-то трогало.
Перед этой плотной толпой людей, застывших с каменными лицами, Анжелика стала жалеть о том, что так небрежно отнеслась к своему туалету. Она не знала, чего ждут от нее эти люди. Может быть, они разочарованы, она не оправдала их ожиданий? Она видела их спокойные круглые лица: женские под белыми чепцами, мужские — под красными колпаками. Конечно же, в первых рядах были индейцы с их голыми и грязными ребятишками, которые путались под ногами, задирали маленьких босоногих крестьянских детей. Матери догоняли своих детей, награждали их подзатыльниками и вновь застывали, как изваяния.
Анжелика приветствовала сход наклоном головы, но ответа не последовало. Люди рассматривали ее.
Здесь были жители лесов: дровосеки, обутые в мокасины, пахари в сабо или толстых башмаках с застежкой. Женщины в чепцах, на их плечи были наброшены огромные шали. Иные завернули свои плечи в накидки на индийский манер. Сжатые губы или с трубкой в зубах. Ее рассматривали. Это могло бы длиться до вечера. Анжелика оглянулась с тревогой. Она заметила, что иезуит и маркиз де Виль д'Эвре переговариваются в растерянности. Было ясно, что они не могут повлиять на ситуацию. А еще Анжелика заметила старика. Он сидел на каменной скамье справа от церковных ворот. Несмотря на свой почтенный возраст, старик казался бодрым и живым. Его колпак из красной шерсти выгорел, стал розовым. Он был украшен медалями и перьями. Убор этот как нельзя лучше шел к этому коричневому лицу, сморщенному как плод мушмулы. Анжелика сделала перед ним малый реверанс и любезно сказала громким голосом:
— Держу пари, что вы старшина Тадуссака. Никто, кроме вас, не может представить меня этим славным людям, которые так любезно пришли приветствовать нас, и которым я хотела бы выразить благодарность за их прием.
Не дожидаясь ответа, она остановилась рядом с ним, добавив:
— Меня зовут графиня де Пейрак, я только что сошла с корабля, который вы видите в порту.
Этого никто не понял, но дело сдвинулось с мертвой точки. Анжелика не ощущала враждебности со стороны канадцев. Они на нее смотрели и все. Она подумала, что должна им помочь составить мнение. В прежние времена крестьяне Пуату, которых она вела на битву, потребовали бы мудрости и осторожности, окажись они в подобных условиях. Этому населению Тадуссака объявили, что она
— женщина, которая.., женщина… Нужно же увидеть своими глазами.
Старик ничего не ответил, но показал, что он не глухой и не дебильный. Он подвинулся, чтобы дать ей место. Подобие улыбки осветило его лицо, когда он посмотрел на Онорину и Керубино.
Маркиз де Виль д'Эвре чувствовал себя как в театре. Он любил те моменты, когда можно было занимать центр сцены. Тогда ему передавалось общее напряжение, он легко входил в роль и увлекался игрой. Он воспользовался несколькими секундами тишины, чтобы подогреть любопытство присутствующих, подмигнул иезуиту, который, казалось, не интересовался происходящим, потом заявил:
— Моя дорогая Анжелика! Вы не могли бы выбрать лучшего посредника, чем этот благородный старик. Это Кариллон. Он поселился здесь очень давно вместе с нашим храбрым Шампленом. Знаете, это именно его наш первооткрыватель земель вызволил из плена, выменяв его на одного из алгонкинцев, и отвез на показ королю. Не менее семнадцати лет наш друг привыкал к местным условиям, живя среди диких племен. Он знает несколько диалектов и живет согласно обычаям этих племен.
— Мсье, я почла за честь познакомиться с вами, — обратилась к соседу Анжелика.
Когда Виль д'Эвре представлял Анжелику старику, тот сделал вид, что не слышит его. Он окидывал взглядом окружающих. Вытянул скрюченный палец и сделал кому-то знак выйти из рядов. В толпе образовался водоворот, особенно всполошились крестьянки и, потолкавшись, пропустили вперед красивую девушку. Она нерешительно выступила вперед и остановилась с видом загнанного зверька. Старик продолжал делать ей повелительные знаки, требуя, чтобы она прошла вперед. Его указательный палец был очень красноречив.
Несмотря на это, девушка заупрямилась и осталась на прежнем месте.
— Но это же Мариэтта! — радостно воскликнул Виль д'Эвре, раскрывая объятия. — Как она прелестна и как выросла! Это правда, что в прошлом году Мариэтта вышла замуж?
Женский угол возмутился, и некоторые лица помрачнели. Виль д'Эвре поспешил к ним и вызвался быть арбитром в этом конфликте. Он всегда успешно добивался доверия женщин, и очень скоро две крупные женщины в больших шалях охотно объяснили ему все.
Он вернулся к Анжелике.
— Вот что произошло. Эта девочка — правнучка Кариллона, — объяснил он, наклонившись к ее уху. — У нее были неприятности с ее грудным ребенком. Старик взял себе в голову, что вы могли бы что-нибудь сделать. О вас многое рассказывают. Слухи о вашей репутации врачевателя дошли и сюда. Это обсуждалось, когда они прослышали о вашем путешествии в Квебек. Она упряма, как ослица.
— А она? Ведь она не хочет…
— Эти деревенские девицы придурковаты и суеверны.
— Нет, она боится, не наслал ли кто-нибудь порчу на ее ребенка, — сказала Анжелика. — Мне кажется, что старый Кариллон не верит всяким россказням. Он мог бы быть нашим союзником.
Она повернулась к старику, который оживился и испепелил взглядом женщин.
— Мсье Кариллон, я намерена оказать помощь, кому вы пожелаете. Но не верьте, что я обладаю магической силой. Возможно, вы более искусны во врачевании. Вы знаете лекарственные травы, которые в изобилии растут в ваших лесах, вы посещаете часто индейцев и знакомы с их лечением. Тем не менее, я велю принести мне мой сундучок с лекарствами. Когда мы лучше узнаем друг друга, я, возможно, сумею убедить молодую женщину, чтобы она показала мне своего ребенка.
Старик казался взбешенным. Неизвестно, что привело его в такое состояние: слова Анжелики или неповиновение правнучки. Последняя, несмотря на гнев прадеда, и бровью не повела. Она была представительницей поколения, выросшего на краю леса, откуда в любую минуту мог появиться ирокез с томагавком. Молодежь с таким складом характера не подчиняется старикам. Ушла в прошлое старушка-Европа.
Теперь не покоряются предкам. Кончились эти глупости!
Старик так разволновался, что его мог хватить удар. Он выплюнул целую струю коричневой от табака слюны на такое расстояние, которое засвидетельствовало неистовую злобу, клокотавшую в нем. Наконец он выпустил целую серию , знаков, в результате чего прибежал босоногий мальчишка с растрепанными волосами и принес старику индейскую курительную трубку из красного камня, мешочек с табаком и тлеющий уголек. Кариллон закурил свою трубку и успокоился.
Однако этот инцидент нарушил неподвижность и безмолвие толпы. Все пришли в движение. Люди спорили друг с другом, яростно толкались, передавали из рук в руки какой-то мушкет, грубо хватая его. Дело принимало опасный поворот. Анжелика посмотрела в сторону испанских солдат, которым было велено охранять ее. Они оставались безучастными. Они умели противостоять любого рода толпе. Им приходилось иметь дело с индейцами Амазонки, с ирокезами, с басками — рыбаками и жителями Сен-Мало. Казалось, что на службе у графа де Пейрака они обрели чувство, предупреждающее их о том серьезном моменте, когда нужно поджигать фитиль или раскрыть заговор. Оружие, о котором спорили канадцы, в конце концов попало в руки огромному дикарю, желтокожему, как цитрус. У Анжелики было такое ощущение, что она его где-то уже видела. Внезапно все засмеялись. И бравые парни обернулись к Анжелике, как дети, подготовившиеся разыграть фарс.
Анжелика ответила им улыбкой. Ей это напомнило детство. Она — на площади в своей деревне — сидит под вязом рядом с родителями — бароном и баронессой де Сансе, всегда терпеливыми и снисходительными зрителями крестьянских фарсов. Перед ними обычно усаживались старики. Вспомнив это, она прижала к себе Керубино и Онорину, как это делала когда-то с ней самой ее мать.
Теперь спор велся на местном языке, близком диалекту ирокезов. Анжелика улавливала только отдельные слова, остальное ей было непонятно. Иезуит коротко объяснил, о чем идет речь, маркизу, лицо которого просветлело.
— Ах, вот как! Теперь слушайте, мадам. Они хотят знать, правду ли говорят, будто вы не знаете равных себе в стрельбе. Этот дикарь утверждает, что был ранен вами год назад, но не знаю, где это произошло.
Читать бесплатно другие книги:
