Один на стене. История человека, который не боится смерти Хоннольд Алекс

Алекс Хоннольд

Я начал восхождение сразу после рассвета. Я сомневался, нашел ли правильное место для старта, учитывая, что не был на нижних питчах (питч – участок скалолазного маршрута от одной страховочной станции до другой, равный, как правило, длине веревки 50–60 метров) уже два-три года. Начало маршрута довольно скользкое и неоднозначное – уклоны, траверсы и трещины по диагонали справа. Впрочем, это не так сложно, как остальные две трети стены.

Так или иначе, я нервничал и даже испытывал легкое головокружение. Вчера весь день шел сильный дождь, и теперь скала оказалась более слоистой и влажной, чем я ожидал. Наверное, мне следовало подождать еще сутки, прежде чем начинать восхождение, но я был заряжен на подъем. Я не мог смириться с мыслью о том, чтобы просидеть в своем фургоне еще один день, обдумывая те же мысли, что крутились в моей голове последние сорок восемь часов. Следовало ковать железо, пока оно горячо.

Moonlight Buttress – практически вертикальная скала из песчаника высотой в 366 метров, расположенная в штате Юта в национальном парке Зайон. Возможно, в отношении чистоты и классики скалолазания это один из лучших маршрутов среди тысячи других в Зайоне. Кроме того, этот маршрут – один из самых сложных в мире длинных маршрутов по трещине.

Первопрохождение Moonlight Buttress было совершено в октябре 1971 года двумя легендарными американскими скалолазами. На подъем ушло полтора дня, считая ночевку в палатке на выступе посередине стены. Американцы использовали различное снаряжение, используя для продвижения и самостраховки анкеры и крючья.

Спустя двадцать один год, в апреле 1992 года, Питер Крофт и Джонни Вудворд совершили первое свободное восхождение без искусственных точек опоры. Они нашли ту последовательность движений, благодаря которой смогли одолеть Moonlight Buttress без висения на крючьях и лесенках. Скалолазы пролезли маршрут в девять питчей и оценили его сложность на твердую 5.13a (сейчас оценка понижена до 5.12d). В 1992 году такая сложность свободного лазанья на мировом уровне была близка к пределу и подвиг Крофта-Вудворда считался невероятным.

Питер Крофт уже тогда был одним из моих кумиров: в 1980-х он вывел фри-соло-лазанье без веревки и какого-либо снаряжения до небывалого уровня. Даже спустя десятилетия многие маршруты, которые он прошел без страховки, так и не были пройдены повторно.

Насколько мне известно, никто даже не думал о соло-восхождении на Moonlight Buttress. Именно его я и надеялся совершить 1 апреля 2008 года.

В глубине сознания меня беспокоила мысль о ключевом месте этого маршрута, которое называют Rocker Blocker. Речь идет о просторной полке размером около 75 см на верху третьего питча. Карниз непрочен, и кто-то укрепил его двумя анкерами. Этот выступ позволяет хорошо расположиться в 120 метрах над землей.

Меня беспокоил не сам карниз. С Rocker Blocker, стоя на цыпочках, вы только подходите к ключевому перехвату. По сути, вы сталкиваетесь с боулдеринговой трассой сложности 7b+ прямо с этого карниза. С него не нужно прыгать, чтобы сделать движение, но придется качнуться вверх к небольшому краю. Пока я лез простые участки маршрута внизу, мысль об этом движении каждый раз грозно нависала надо мной. Я был уверен, что в случае падения смогу придержаться за карниз, но проверять это мне совсем не хотелось.

Сидя под дождем в своем фургоне за день до этого, я специально представлял все, что может случиться со мной во время восхождения, включая обламывание зацепки или просто соскальзывание с нее и последующее падение. Я видел, как отскакиваю от нижнего карниза и пролетаю весь путь до земли, словно тряпичная кукла, ломая по дороге большую часть костей. Скорее всего, я истеку кровью уже у подножия стены.

Накануне ночью я плохо выспался. Проснулся рано утром, как и планировал, надеясь не застать солнце на скале и начать маршрут, пока будет прохладно.

Чтобы достигнуть подножия Moonlight Buttress, вам нужно перейти вброд реку Вирджинию, которая в начале апреля зверски холодна. Я перешел ее босиком. Быстрый поток реки поднялся до уровня колен. Мои ноги мгновенно окоченели, а во всем теле возник легкий шок. Плюс ко всему мне приходилось балансировать и аккуратно ставить ноги между гладкими речными булыжниками.

Я припрятал свои трекинговые ботинки и рюкзак в том месте, которое посчитал началом Moonlight Buttress. Я решил ничего не брать с собой наверх – ни еды, ни воды, ни сменной одежды. Пристегнув мешочек с магнезией, я зашнуровал скальники. Мои стопы все еще оставались холодными, но при этом не окоченевшими – я мог ощущать свои пальцы. На мне были только шорты и футболка. В последний момент я надел наушники и включил iPod. В случайном порядке играл плей-лист с 25 моими любимыми треками – по большей части панк и современный рок.

Это может прозвучать неправдоподобно, но у меня не было часов, однако я был полностью уверен в том, что установлю новый рекорд в скорости восхождения на Moonlight Buttress. Я использовал iPod, чтобы посчитать количество минут, затраченных на маршруте. В целом музыка помогает сфокусироваться, но теперь я предпочитаю лазать без нее, потому что расцениваю музыку в качестве дополнительной опоры.

Для меня вся суть фри-соло на больших стенах заключается в подготовке. Я проделал тяжелую работу на Moonlight Buttress в течение нескольких дней накануне восхождения. Остальное было делом техники.

Однажды я пролез весь этот маршрут вместе с профессором философии по имени Билл Рэмси. В свои 45 он довольно хорошо лазал и работал над свободным восхождением на Moonligh Buttress. Профессор «завербовал» меня, и вместе с ним я одолел маршрут классическим свободным стилем. Это был замечательный день – мы оба пролезли чисто, ни разу не сорвавшись.

Это было два-три года тому назад. Теперь же, за несколько дней до моего одиночного восхождения, я сфокусировался на верхних 250 метрах маршрута – длинном и гладком участке вдоль каменной тропы к вершине Moonligh Buttress.

Мне понадобилось 180 метров веревки, чтобы спуститься вниз и отработать движения на верхней страховке. Для самостраховки я использовал блок-зажим (компактное и легкое устройство для подъема грузов и людей, организации полиспастов. Он легко движется по веревке вверх и работает как стопор при срыве). Если бы я упал или просто решил отдохнуть, блок-зажим удержал бы меня.

На такой страховке я дважды пролез верхние 180 метров маршрута. Суть сложности этого маршрута – поразительно гладкий угол длиной 55 метров. Это четвертый из девяти питчей на маршруте. Именно он является причиной оценки сложности трассы в 7c. Это непрерывный и действительно напряженный участок, где руки сильно забиваются еще до того, как доберешься до верха.

Каждая тренировка занимала у меня около часа. Я был полностью сосредоточен. Не было такого места, где я бы сорвался или почувствовал себя неуверенно, но затем я понял: 180 метров веревки недостаточно для решающего, уходящего вправо траверса сложности 6с+ на третьем питче. Поэтому на следующий день я вернулся на вершину с 250-метровой веревкой, снова спустился вниз и отрабатывал движения на траверсе, пока не отшлифовал их.

Во время тренировки я встречался с другими скалолазами. Я даже спас одну милашку, которая лезла на искусственных точках опоры и застряла на маршруте, сама толком не понимая, что творит. Я крикнул ей: «Эй, хватай!» – и качнул конец страховочной веревки в ее сторону, чтобы она смогла выбраться из своей ловушки. Девушка была мне признательна – не каждый день на этом маршруте кто-то спускается сверху.

Потом пришли два дождливых дня. Я сидел в своем фургоне на стоянке с кинотеатром в Спрингдейле, смотрел в окно и размышлял.

Чтобы скоротать время, я сходил в кино, но оставшиеся полтора дня сидел в фургоне и просто думал. Теперь, когда я проделал всю работу, оставалось только думать. Думать о том, как я буду лезть. Визуализировать каждое отдельное движение и все, что может произойти. Вот на чем стоило сосредоточиться перед принятием подобного вызова.

Именно это я имею в виду под подготовкой. Теперь я понимаю, что если тщательно подготовился, то запросто смогу сделать все, что представляю, взять каждую зацепку и каждый мизер на долгом пути к вершине стены.

Дэвид Робертс

В конце марта 2008 года Алекс Хоннольд был известен лишь небольшому кругу людей. Семь лет спустя, в возрасте 30 лет, он стал, пожалуй, самым известным альпинистом-скалолазом в мире. Это не означает, что он стал лучшим альпинистом или скалолазом; в этом спорте нет такого понятия, так как он подразделяется на множество разновидностей – от высотного альпинизма в Гималаях до боулдеринга в спортивном зале.

Причина стремительного роста популярности Хоннольда в том, что он вывел далеко за пределы когда-либо возможного самый экстремальный и опасный вид технического альпинизма – лазанье длинных и сложных маршрутов без страховки. Когда он начал это делать, некоторые из его друзей подумали: он точно погубит себя.

Фри-соло – далеко не просто рискованный трюк. Оно сводит лазанье к его основной задаче: мужчина (или женщина) только в скальных туфлях на ногах и с магнезией на пальцах для улучшения трения – против скалы. Это скалолазание в своей абсолютной чистоте.

Алекс лазает не только фри-соло. Книга истории скалолазания была переписана заново, когда он соединил – связал последовательно – три серьезных маршрута на трех разных стенах и пролез эти маршруты на время один за другим с минимальным использованием веревок и страховки. Начиная с 2013 года Алекс расширил свои горизонты в альпинизме, где он уже делает такое, чего до него еще никто не делал.

Вкратце Алекс Хоннольд – скалолазный визионер, который приходит, может быть, раз в поколение. Он умный и веселый человек с удивительно скромным эго. Человек, который хочет сделать этот мир лучшим местом для людей, менее удачливых, чем он сам. Алекс нравится почти всем: и тем, кто его знает, и тем, кто с ним едва знаком. Как сказал известный писатель и альпинист Джон Кракауэр: «Он абсолютно искренен. В нем нет дряни».

Каждый раз, когда Алекс выступает на публике, и дети, и взрослые задают ему вопрос одного и того же характера: «Вы не боитесь, что можете умереть? Зачем Вы это делаете?»

В некотором смысле этот вопрос не имеет ответа. Как бросил невзначай Джордж Мэллори в 1923 году очередному журналисту, спросившему его, зачем он хочет подняться на Эверест: «Потому что он существует». Хотя ответ был предназначен в качестве раздраженного отпора надоедливому журналисту, эта шутливая колкость Мэллори стала самой известной цитатой в истории альпинизма.

Алекс также придумал свои шутки в качестве ответа на подобные неизбежные вопросы. Вот что он говорит о возможности разбиться насмерть: «Это будут худшие четыре секунды в моей жизни». Потом добавляет: «Я уверен, что половина людей скажет: “По крайней мере, он занимался тем, что больше всего любил”, а другая половина: “Что за чокнутый придурок!”».

Алекс, безусловно, одержимый парень, ведомый духом соперничества. Тем не менее его скромность и врожденная застенчивость приводят к тому, что он принижает значимость своих достижений. Иногда это даже граничит с самоуничижением так же, как и его шутки. Среди близкого круга друзей Хоннольда называют Алекс No Big Deal (словосочетание No Big Deal в переводе на русский язык имеет несколько оттенков ироничного свойства. Например – «ничего особенного», или в некотором смысле – «невелика шишка», и даже можно сказать – «хрен с горы»).

За последние 40 лет не так много скалолазов вывели уровень фри-соло на грань риска. Половина из них погибли. Некоторые выжили в десятилетнем танце над пропастью: среди них Питер Крофт, Генри Барбер, который прошел через весь земной шар в 1970-х и на скалах от Уэльса до Австралии разил наповал местных скалолазов, делая онсайты на самых сложных маршрутах.

Остальные погибли, совершив одну-единственную ошибку. Среди их числа был Дерек Херси, британец, переселившийся в США. Он разбился насмерть в 1993 году на маршруте Штека-Салате (Steck-Salathe) в Йосемити, вероятно, из-за того, что ливень сделал зацепки скользкими. Дэн Осман, Чарли Фоулер и Майкл Реардон также погибли в результате несчастных случаев, связанных с их стремлением к экстремальным достижениям на скалах и в горах. Однако больше всего скалолазный мир шокировала гибель Джона Бахара. В 1980-х они вместе с Питером Крофтом считались двумя легендарными фри-соло-скалолазами. После 35 лет лазанья маршрута за маршрутом без веревки Бахар сорвался на коротком подъеме, который он выполнял много раз до этого. Это случилось в июле 2009 года на маршруте недалеко от Маммот-Лэйк в Калифорнии.

Алекс отмечает, что ни один из этой группы высококлассных скалолазов не погиб во время прохождения фри-соло своей предельной сложности. Херси и Бахар сорвались с маршрутов, которые уверенно проходили в пределах своих возможностей. Было предположение о том, что травма спины, полученная Бахаром в автомобильной аварии, вызвала проблемы с его правой рукой и плечом во время лазанья, что и стало причиной падения. Реардона смыло волной-убийцей, когда он спускался после фри-соло с морской скалы в Ирландии. Фоулер погиб при сходе лавины, пытаясь одолеть непокоренную гору на западе Китая. Осман умер при попытке выйти за рамки возможного в роуп-джампинге – виде спорта, который он сам придумал. Его суть состоит в намеренном прыжке и падении с обрыва (а также с моста, стрелы подъемного крана – любой высотной точки, позволяющей прыгнуть вниз на веревке без опасности в полете касаться чего-либо и получить травмы) с последующим зависанием на веревке. Установив рекорд прыжка более чем с 300 метров, Осман погиб, когда его веревка оборвалась во время падения с Leaning Tower («Пизанская башня») в Йосемити.

Тем не менее перед смертью все пятеро фри-соло-скалолазов находились на самой вершине своих приключений. Осман перешел фатальную черту в роуп-джампинге, заплатив за эксперимент ценой своей жизни. Хотя в свои 62 года Генри Барбер жив и находится в добром здравии, в начале 1980-х он был на грани падения и смерти, когда снимался в фильме для американского телешоу о преодолении маршрута без страховки на морской скале в Британии. Отвлекшись на оператора, находившегося неподалеку, Барбер потерял равновесие. Вот как он впоследствии описал этот момент: «Это застало меня врасплох. Я выполнял движения в распоре, отталкиваясь двумя руками от краев желоба, и оттолкнулся чуть сильнее, чем следовало. Мое левое плечо врезалось в стену. Я начал лететь вниз. Волна адреналина ударила по всему телу. В голове пронеслось: это все. Но равновесие, которое мне удалось поймать, помогло удержаться на скале и продолжить лазанье».

Обладая острым умом, Алекс склоняется к гиперрациональному отношению к жизни. Он утверждает: «Я не люблю риск. Мне не нравится пересекать двойную сплошную и испытывать судьбу». Он различает грань между риском и последствиями. Очевидно, что последствия падения во время фри-соло фатальны. Это не значит, что он не согласен с тем, что идет на предельный риск. Алекс объясняет: «Я всегда рассматриваю риск как вероятность фактического падения. Последствия – это то, что произойдет, если вы упадете. Поэтому я стараюсь поддерживать свои соло-восхождения на уровне минимального риска, такого, при котором я, скорее всего, не упаду, даже если возможное падение повлечет за собой серьезные последствия».

Столь же рациональны и некоторые аргументы, приводимые близкими друзьями Алекса, которые о нем беспокоятся. Томми Колдвелл старше Алекса на 7 лет и был его напарником в скоростных восхождениях и альпинистских экспедициях. Один из лучших скалолазов в мире, а также образец подражания для Алекса, Колдвелл в 2011 году сказал: «Я никогда не пробовал пролезть в соло что-либо грандиозное. Я срывался много раз совершенно неожиданно, причем на относительно легкой поверхности, когда отламывалась зацепка или соскальзывала резиновая подошва скальников. Если бы я лез фри-соло, я бы погиб».

«Алекс мне действительно нравится. Я не хочу, чтобы он умер».

Сегодня аудитория Алекса выходит далеко за пределы скалолазания. Например, он известен также как «тот парень, у которого Сара Логан брала интервью для 60 Minutes» или «тот парень на крутой фотке National Geographic». Однако для того, чтобы люди, не знакомые со скалолазанием в полной мере, поняли, чем именно занимается Алекс, нужно привести в качестве примера небольшой список техник, снаряжения и категорий сложности маршрутов.

В традиционном альпинизме два человека связываются друг с другом нейлоновой веревкой, обычно длиной 50–60 метров. Один альпинист, сделав на стене станцию страховки и будучи закреплен на ней самостраховкой, страхует лидера, лезущего вверх по линии подъема. Чтобы свести к минимуму последствия от падения, по пути лидер с помощью разнообразного снаряжения – крючьев, закладок, френд, шлямбуров – устанавливает на рельефе точки страховки, к которым через звенья в виде карабинов крепится веревка, свободно проходящая через эти звенья.

На протяжении большей части истории альпинизма ведущий вбивал молотком крюк в полости естественных трещин в скальной поверхности. Ассортимент крючьев многообразен – сначала их делали из железа, но позднее стали производить из стальных сплавов (и еще позже даже из титана – материала, применяемого в космической и оборонной отраслях; что небезынтересно, первенство в разработке и применении титанового снаряжения принадлежит альпинистам СССР). Когда крюк твердо «садился» в трещину, лидер вщелкивал карабин (звено треугольной, овальной или трапециевидной формы с пружинной защелкой) в ушко крюка, а затем протягивал через карабин веревку. Таким образом, если лидер падал и пролетал, скажем, даже полтора метра от уровня выше нижнего крюка, страхующий на другом конце веревки мог остановить свободное падение напарника, составляющее чуть более трех метров (с учетом растяжения нейлоновой веревки, которая смягчала рывок).

В 1980-х крючья стали пережитком прошлого, потому что постоянное забивание и извлечение крючьев наносили вред скале и оставляли на ее поверхности уродливые отметины (тем не менее пусть и в ограниченной форме, но крючья применяются в альпинизме до сих пор. – Ред.).

Вместо этого скалолазы начали использовать закладки – закладные элементы из металла различной формы, которые можно вставить в скальные щели и трещины так, чтобы они за счет своей геометрии и распора в полости трещины крепко держались при усилии, направленном вниз. Закладки значительно опаснее, чем крюки. В конце 1970-х Рэй Джардин изобрел хитроумные устройства, названные им «френды» (сложное закладное приспособление для страховки, быстро устанавливаемое в трещинах разного размера, работающее по принципу распирающихся эксцентриков, стало весьма революционным шагом в альпинистской технике страховки. – Ред.).

С первых дней этого открытия альпинисты смогли преодолевать непроходимые ранее участки скалы, используя свои точки страховки в качестве искусственных опор и зацепок. Такой способ получил название «лазанье с искусственными точками опоры» или сокращенно – ИТО. Целые питчи с ИТО могут быть пройдены вместе с etrier, aider – нейлоновой стропой с тремя или четырьмя петлями для ног, играющей роль гибкой лестницы. Скалолаз висит на ИТО в виде крюка, закладки или френда и вместо скалы лезет по нейлоновым ступенькам.

В конечном счете расширили технический арсенал шлямбуры (шлямбур – ручной инструмент, которым пробивают отверстия в камне или бетоне). На монолитной поверхности скалы без трещин и щелей пробивается молотком или сверлится механической дрелью отверстие. В это отверстие вбивается цилиндрический болт, сделанный, как правило, из нержавеющей стали. На головке болта закреплено металлическое ухо, похожее на ухо скального крюка. После этого альпинист вставляет в ухо карабин, в который вщелкивает веревку. Хороший шлямбур так же крепок и надежен, как и лучший скальный крюк.

Альпинизм в свободном стиле, в отличие от фри-соло-одиночек, означает, что лидер использует страховочное снаряжение только для предохранения от падения. Он не использует закладки или френды, чтобы держаться за них как за опору и подтянуться вверх. Он лезет по скале только при помощи рук и ног, но если срывается вниз и точка страховки его удерживает, то почти наверняка не получает травму.

В США скалолазные маршруты в свободном стиле оцениваются по категориям сложности, называемым YDS (Yosemite Decimal System). Диапазон оценки сложности выражен цифрами – от 5.1 до 5.15. Причина такой странной нумерации в том, что американские эксперты на протяжении долгого времени верили, что никто не пролезет маршрут сложности 5.9. Но в конце 1960-х этот рубеж был пройден, и эксперты поняли, что у них нет другого выбора, кроме как добавить маршрут 5.10. Система консервативна, поэтому высшие категории сложности, такие как 5.13, подразделяются на четыре подкатегории – от 5.13a до 5.13d. Первоклассные скалолазы признают, что между 5.13b и 5.13c настолько же большая разница в сложности, как между 5.8 и 5.9.

На сегодняшний день самый сложный маршрут, который могут пролезть лишь несколько человек, – это 5.15c.

В течение последних двадцати лет шлямбуры послужили развитию феномена спортивного скального альпинизма. В нем, в отличие от традиционного альпинизма, не используют закладки и френды для страховки. На спортивном маршруте стационарные шлямбуры расположены друг от друга на расстоянии от 1 до 2,5 метра и перед лазаньем скалолазы зачастую могут просмотреть маршрут с верхней страховкой. Это позволяет им справляться с очень сложными маршрутами в свободном стиле без использования закладок или френдов при практически абсолютной безопасности. Лидер просто вщелкивается в каждый шлямбур по пути восхождения. Для страхующего поймать лидера во время срыва – обычное дело.

В последние годы популярность спортивных восхождений получила стремительный рост. Есть такие отчаянные подростки, которые могут пролезть маршрут сложности 5.14, хотя ни разу не пролезли и одного питча в традиционном альпинизме и даже не имеют представления о том, как это делается.

Причина этого кроется в том, что категорийность YDS от 5.1 до 5.14 измеряет только чистую сложность самого трудного движения на маршруте и практически все популярные трассы в мире – это короткие спортивные трассы на легкодоступных скалах. Чтобы пролезть маршрут сложности 5.15, такие профи, как Крис Шарма или Адам Ондра, будут работать над последовательностью движений на протяжении недель или даже месяцев. Они будут безопасно срываться сотни раз, пока не смогут пройти весь маршрут целиком без единого срыва. Такой тип лазанья очень специфичен, и Ондра преуспел в нем как никто иной.

Как ни парадоксально, но в конечном счете традиционное лазанье более спортивно, чем спортивное лазанье. Оно также более дерзкое и опасное.

Фри-соло – это отдельная история. Когда Алекс Хоннольд совершает одно из своих длинных фри-соло, он обходится без веревок, страхующего и какого-либо ИТО (ни шлямбуров, ни закладок, ни френдов) для предотвращения падения или создания искусственных зацепок. Шансы сорваться даже на маршруте сложности 5.11 или 5.12 довольно высоки. Только несколько профи дерзнули выйти за пределы сложности 5.11 во фри-соло, да и то, как правило, на коротких маршрутах и после длительной проработки маршрута с веревкой и напарником, чтобы запомнить каждую зацепку и последовательность движений. Если на то пошло, когда вы лезете без веревки, вы можете упасть и разбиться даже на маршруте сложности 5.4, если неожиданно обломится зацепка.

Так что фри-соло – наиболее чистая разновидность скалолазания из когда-либо придуманных. Это экстремальное приключение на скалах с самой высокой ценой за малейшую ошибку.

Алекс Хоннольд

Люди постоянно спрашивают меня, как и почему я решил заниматься фри-соло. Я сомневаюсь, что они полностью верят мне, когда я даю честный ответ. Правда в том, что, когда я начал лазать на скалах, я был слишком застенчив, чтобы подходить к незнакомым людям и просить постраховать меня.

Я начал заниматься скалолазанием в возрасте 10 лет на скалодроме в моем родном городе Сакраменто в Калифорнии. К 19 годам я уже немного лазал на скалах, но был настолько замкнутым, что боялся заговорить с незнакомцами. Хотя я уже лазал 5.13, но не мог собраться с духом, чтобы подойти к ребятам возле скалы вроде Лаверс Лип рядом с озером Тахо и спросить, не хотят ли они составить мне компанию.

Тогда я начал лазать соло. Первым соло-подъемом в моей жизни был пологий маршрут по плитам – лежачка – под названием Knapsack Crack 5.5 категории сложности в скальном районе Lover’s Leap (лежачка – такое определение дает этому виду рельефа Хоннольд – оставим это название и далее по тексту; сложность 5.5 по американской системе примерно соответствует 4–й категории трудности по системе UIAA из 11 возможных или 3–й по французской скалолазной классификации, то есть типа крымской «тройки» – «четверки», очень простой для такого скалолаза, как Хоннольд. Это могут быть пологие плиты или что-то вроде «катушек» на Красноярских Столбах – наклонные каменные поверхности без явных углублений и зацепок, преодолеваемые за счет трения и инерции движения. Пологие «бараньи лбы» по характеру рельефа тоже могут соответствовать понятию «лежачки»).

Затем я решил взяться за более крутой маршрут из трех питчей – Corrugation Corner (категория 5.7). Я чуть не обделался там, потому что был действительно напуган и лез плохо.

Вскоре я стал лазать лучше. Я всегда был настойчивым парнем. С самого начала я вел дневник, в котором записывал каждый выполненный подъем с кратким описанием. Я называл этот дневник «Моя скалолазная библия». Между 2005 и 2006 годами я пролез много маршрутов в Джошуа-Три на гранитных валунах и скалах в пустыне на востоке Лос-Анджелеса. У меня разыгрался аппетит к фри-соло. Я делал по 50 питчей в день, в большей мере на коротких маршрутах до 5.10. Вот пример заметки из моей «библии»:

7.10.2005

18 питчей – непродуктивный день

5.7 – 5.10b

Я не могу стартовать на левой стороне Peyote Crack. Странно.

Вскоре я понял, что чувствую себя довольно комфортно в соло. Я открыл для себя, что если у меня и есть какой-то талант, то это концентрация. Я умел оставаться собранным в ситуации, которая могла бы стать действительно напряженной. К 2007 году я пролез несколько питчей в соло сложностью до 5.12а. Я почувствовал, что готов к следующему большому шагу.

Тем не менее у меня не было и мысли о том, чтобы стать профессиональным альпинистом-скалолазом или привлекать внимание к тому, что я делаю. В сентябре 2007 года я отправился в Йосемити. Там я присматривался к двум легендарным маршрутам – North Face (5.11с) на Rostrum, красивую гранитную колонну высотой 250 метров, и Astroman (5.11с) на Washington Column высотой 350 метров.

Еще в 1987 году Питер Крофт ошеломил всех скалолазов своими фри-соло на двух этих маршрутах за один день. За 20 лет никто так и не повторил его достижения. Astroman значительно сложнее и серьезнее – более опасный и давит психологически. Есть лишь еще один человек, который одолел его соло – Дин Поттер. Он сделал это в 2000 году и сейчас в свои 43 года по-прежнему лазает очень круто. С недавних пор Дин специализируется в комбинировании сложного лазанья с бэйсджампингом в вингсьюте. Это еще один фри-соло-скалолаз, на которого я смотрел как на образец для подражания (Поттер погиб 16 мая 2015 г. при совершении прыжка в вингсьюте в Йосемитском парке).

19 сентября я пролез оба маршрута – Astroman и North Face. До этого я уже лазал по обоим маршрутам со страховкой, но не могу сказать, что хорошо их запомнил. В тот день я был рад обнаружить, что оба они были свободны. Я никому заранее не сказал о том, что собираюсь делать. Просто пришел и пролез. Обе трассы пошли очень хорошо – я чувствовал, что контролирую ситуацию на всем пути. В своем дневнике я сделал только одну пометку:

19.09.2007.

Astroman – 5.11c – соло

Rostrum – 5.11c – “ “

Я добавил смайлик после «Astroman» без каких-либо дополнительных комментариев.

В тот вечер я позвонил другу (скорее всего, это был Крис Вайднер) и рассказал ему о своем дне. Вот так и пошли слухи. Стоит признать, что среди местных завсегдатаев двойное соло наделало немало шума в Долине (так скалолазы называют Йосемити). На мой взгляд, тот факт, что я пролез оба маршрута за один день, так же, как это сделал Питер Крофт, не был чем-то особенным. Имело значение только то, что я вообще смог это сделать и обрел уверенность, которая позволила задуматься о еще больших фри-соло.

Пять месяцев спустя, в феврале 2008-го, я поехал в Индиан Крик на севере Юты. Это коллекция коротких красивых маршрутов по трещинам на прочном песчанике Вингейта. Я был в потрясающей форме, лазая с веревкой и разными партнерами. Я лез онсайт (т. е. с ходу, не изучая маршрут. – Ред.) самые сложные маршруты между 5.13b и 5.13c с первой попытки и без единого срыва. Однако я лазал так много, что заработал тендинит (дистрофия ткани сухожилия. – Прим. пер.) в левом локте. Сначала я даже не понял, что произошло, думал, что травмировал бицепс от чрезмерного лазанья по зеркалам (скала с гладкой поверхностью без явных зацепок). Но после двух или трех питчей боль стала настолько сильной, что мне пришлось спуститься. Я лазал еще день и два дня отдыхал. Я катался на горном велосипеде с моим другом Седаром Райтом, чтобы разнообразить нагрузки. То, что я не мог лазать, сводило меня с ума.

Странно, конечно, но тендинит помимо тоски навевал мысли о Moonlight Buttress. Чтобы мотивировать себя сделать нечто большее, нужно изголодаться. В Индиан Крик я был в хорошей форме и отлично лазал, но при этом жаждал чего-то большего. Я был вынужден ограничивать дни пребывания на скалах намного больше, чем хотелось.

Moonlight Buttress – маршрут, о котором я мечтал годами еще с того момента, когда пролез его несколькими годами ранее вместе с Биллом Рэмси. Именно поэтому я оказался в Зайоне и сидел в своем фургоне весь день, пока шли дожди между 30 и 31 марта 2008 года, представляя все, что теоретически могло случиться на этом удивительном маршруте на следующий день.

Все соло, которые я выполнял на протяжении предыдущих лет, научили меня важности подготовки. Я никогда еще не готовился к соло так усердно, как перед Moonlight. Я отрабатывал движения на верхней страховке на протяжении двух дней до тех пор, пока каждая последовательность не отпечаталась в памяти. Не менее важным занятием было просто сидеть и думать. Представлять все, что может случиться. В самом деле, я проделал тяжелую работу в течение нескольких дней накануне фри-соло. После того как я уже ознакомился с маршрутом, остальное было делом техники.

Меня немного запутала нижняя, самая сырая часть маршрута. Поначалу я даже подумал – был ли я и вправду на этом маршруте? Я не испугался – только испытал нерешительность и неопределенность. Оглядываясь назад, думаю, что спроецировал на этот участок свое беспокойство о маршруте в целом, когда сидел в фургоне, представляя его на протяжении двух дней с самого старта. Теперь же меня несло вверх волнительное чувство, которое всегда граничит с беспокойством.

Второй питч – это чистая прямая трещина. Как только я на нем оказался, то понял, что все-таки уже был здесь. На самом деле тут только один путь наверх. После второго питча начинается сухая поверхность с меньшим количеством песка. Чем выше я поднимался, тем увереннее становился. Уходящий вправо траверс сложностью 5.11с на третьем питче пошел как по маслу. К тому времени как я добрался до полки Rocker Blocker, я понял: – игра началась! Я делал движения с ощущением безупречности их выполнения.

Когда я проходил Rocker Blocker по направлению к хитрому боулдеринговому участку, в глубине сознания разворачивались сценарий срыва и попытки схватиться за полку. Однако я двигался эффективно и, как только сделал рывок вверх и ухватил решающую зацепку, знал, что уже не сорвусь. Моя уверенность возросла.

Над Rocker Blocker я начал проходить в распоре 50-метровый внутренний угол сложности 5.12d, считающийся ключом всего маршрута. Категория трудности здесь выводится не из отдельного сложного движения, а из последовательности напряженных движений на протяжении всего участка. На нем моя подготовка окупилась. Я начал подниматься по углу, аккуратно располагая носки стоп на крошечных мизерах песчаника по обе стороны от щели и плавно двигаясь вверх от одной зацепки к другой. Стена предельно вертикальна, поэтому приходится оценивать каждый зацеп. На отработке движений с веревкой я запомнил почти все. Кроме того, как я и ожидал, стенка в этом месте, защищенная от дождя небольшим укрытием, была полностью сухая.

Пока я поднимался по первым 25 метрам угла, у меня была возможность отдохнуть то там, то здесь. Потом же пришлось перейти от распора к откидке (liebacking). Я взялся за край щели двумя руками, откинулся влево и пошел ногами по противоположной поверхности стены, пока подошвы скальников не оказались в полуметре под нижней рукой. Положение тела в откидке ощущается неестественным. Весь ключ движения вверх заключается в устойчивости, достигаемой тянущим движением руками в противовес упирающим движениям ног. Положение, в котором находишься, почти аналогично положению гребца в лодке, когда сидишь и сильно ложишься на весла. Последовательно чередуешь положения рук и ног, в то время как постепенно поднимаешься по трещине. Да, это напряженные движения, но чистое движение в откидку дает ощущение твердости и безопасности. Если края трещины не острые, расширены наружу или поверхность, на которую вы ставите ногу, слишком скользкая, идти в откидку довольно страшно. Ощущаешь, что если только ослабишь хват, то нырнешь в пустоту обратным сальто. Но при этом если не поставить ноги достаточно высоко, они могут соскользнуть, и руки, держащиеся за край щели, не помогут. В любом случае полетишь вниз.

Хитрость в том, чтобы на последних 30 метрах в углу не поддаться общей усталости. Нельзя идти в откидку вечно, потому что напряжение в руках продолжает расти. Мы называем это «забиться», «забить» мышцы. Если забьешься, то попросту не сможешь удержаться на стене. Если бы я лез с веревкой, в связке или с каким-то снаряжением, я бы мог пристегнуться к чему-нибудь и немного повисеть, чтобы восстановить силу в руках. Это, конечно, плохой стиль, но всяко лучше, чем сорваться. Однако в случае с фри-соло у меня не было выбора. Я должен был добраться до верха угла быстрее, чем усталость возьмет верх.

Я был поглощен тем, что делаю, и взобрался вверх по углу так же хорошо, как и во время отработки движений с верхней страховкой. Я даже не был близок к тому, чтобы потерять концентрацию. С единственной поправкой на то, что, находясь здесь без страховки, я ставил ноги чуть выше, чем делал это на тренировке. Такой подход сильнее забивал руки, зато я чувствовал себя в большей безопасности.

Три питча над ключом имеют категории 5.12а, 5.12а и 5.12б – чертовски сложные, но вполне в пределах моих способностей. Эти питчи, по сути, идут вдоль тонкой трещины, в которую пролезут только пальцы. Именно на этом участке мне открылось истинное величие фри-соло. Вставив пальцы в щель, я слегка повернул их, выполнив идеальный fingerlock (техника использования кистей и пальцев рук в лазанье по щелям, когда пальцы заклинивают внутри трещины), и почувствовал себя необыкновенно. На всем пути подъема по трещине мои носки ног стояли даже не на мизерах (очень маленькие зацепки), а просто упирались на трении. Скалы касалась лишь малая часть моего тела. Вокруг меня был только воздух. Я чувствовал себя так, словно шагаю в пустоту. Это было удивительное ощущение. Я был уверен на все сто, что не сорвусь, и именно эта уверенность удерживала меня от падения.

Хотя я не остановился, чтобы осмотреться и полюбоваться видом, я видел, что отсюда разворачивалась истинная красота Зайона. Целый мир каньонов в красных и зеленых красках – скалы и лес. Далеко внизу извивалась река Вирджиния. Никакого автомобильного гула – слишком высоко. Только тишина и спокойствие.

Последний питч 5.10d, сам по себе довольно сложный, ведет к вершине. Я пролез его так же гладко, как и предыдущие. Все ощущения смутных сомнений, которые я переживал вначале, развеялись.

Почти в тот же момент, как я осознал это, я уже стоял на вершине скалы. Я проверил затраченное время по iPod – 1 час 23 минуты. Это был рекорд скорости, равно как и само первое фри-соло-восхождение.

Расшнуровав скальники, я стоял на вершине и чувствовал себя крайне возбужденным. Я думал о том, что мне придется спускаться вниз босиком; скальные туфли настолько тесны, что даже просто ходить в них – мучительное занятие. Потом мне предстоит вернуться по кругу и перейти реку вброд, чтобы забрать свои треккинговые ботинки и рюкзак (никто не говорил, что будет просто). Однако я был вне себя от радости. В течение того часа и двадцати трех минут я лез так хорошо, как никогда.

Дэвид Робертс

1 апреля 2008 года никто не был свидетелем того, как Алекс пролез Moonlight Buttress. Так же, как и в случае с Astroman и Rostrum, Алекс никому не сказал о том, что собирается сделать, хотя и признался по секрету Крису Вайднеру, что фри-соло – это то, чем он однажды хочет заниматься. После восхождения он позвонил Вайднеру и рассказал ему о своем славном дне. Вайднер, в свою очередь, рассказал об этом другим, и новость распространилась, словно лесной пожар.

По причине того, что этот проход совпал с первоапрельским днем дурака, значительная часть скалолазов сперва подумала, что все это шутка или даже обман. Затем, в течение нескольких дней, большинство встало на сторону Алекса.

На сайте Supertopo.com скалолазы, которые понимали значительность восхождения, обменивались мнениями. «Ну, них#ра себе!» – написал один. «Нереально, – писал другой. – От одной мысли волосы встают дыбом». Были и такие, кто считал восхождение вдохновляющим: «Удивительное достижение, Алекс. Эта новость мотивирует меня тренироваться усерднее, чем я это делаю обычно». Те, кто знал о предыдущих соло Алекса на Rostum и Astroman, также снимали шляпы.

6 апреля Джефф Лоу, который вместе с Майком Вайсом совершил первовосхождение на Moonlight Buttress еще в 1971 году, разместил на Supertopo сообщение. Он написал, что знал – однажды этот маршрут пройдут в свободном стиле. Он пытался сделать это еще перед Питером Крофтом и Джонни Вудвордом, которые обошли его в 1992 году. «Но я никогда не смотрел в шар предсказаний настолько глубоко, – добавил Лоу, – чтобы предсказать вдохновляющий рывок Алекса. Отличная работа, Алекс. Всегда береги себя, хотя я знаю, ты и так бережешь».

Наряду с этими похвалами от одного из звездных пионеров скалолазания Америки впервые большие шишки из СМИ обратили свое внимание на Алекса. Среди них были также директоры Sender Films. На сцене появился новый феномен мира скалолазания и альпинизма.

В возрасте 22 лет Алекс только разогревался.

Алекс Хоннольд

Как только я рассказал Крису Вайднеру о Moonlight Buttress, я должен был догадаться, что эта новость быстро разлетится по миру. В конце концов, он живет в Боулдере – в самой гуще скалолазных событий. Все же я не ожидал такого взрыва комментариев в Интернете, вызванных моим восхождением. Я зашел в Сеть, чтобы посмотреть отзывы. Первоначальной реакцией было удивление. «Ух ты, я на слуху. Это круто. Кто-то даже раскопал скалолазное фото. Это мое фото!» – хвастался я перед самим собой.

Там, конечно, была и другая часть комментариев, в которой задавались вопросом, не является ли фри-соло на Moonlight Buttress первоапрельским розыгрышем. Что я всегда ценил в сообществе скалолазов, так это то, что люди верят мне на слово. Даже после того, как столь многие восхождения, которые я сделал, остались не документированы на видео или фото или не подтверждены свидетелями. В апреле 2008 года никто в Интернете не обвинил меня в совершении обмана. Если бы кто-то решил сыграть на доверчивости аудитории Supertopo и соврать, сказав, что он пролез фри-соло на Moonlight Buttress, наверное, у него бы это получилось.

Я тогда даже и не думал о том, чтобы стать профессиональным скалолазом со своим спонсором. Я надеялся, что если и стану хоть немного известным, то какая-нибудь фирма подарит мне пару скальных туфель.

Тендинит в левом локте так и не прошел. Во всяком случае, тренировки над отработкой движений на Moonlight Buttress и само соло, наверное, еще больше усугубили мое состояние.

В конце концов я понял, что должен ненадолго сбавить обороты и дать локтю восстановиться. Я провел лето в Сьерра-Неваде, взбираясь на крутые горы вроде Evolution Traverse. За это время я достиг отличной формы.

Недавно журналист спросил меня, могу ли я бросить скалолазание на какой-то период времени.

– Конечно, – ответил я.

– Вы имеете в виду, что смогли бы прожить, скажем, месяц без него? – спросил он.

– Черт, нет! – выпалил я. – Не месяц! Я думал, вы имеете в виду три дня.

Вот это мой случай. Неважно, на что еще я обращал внимание на протяжении многих лет, ничто мне не казалось таким интересным, как скалолазание. Я не могу без этого, хотя и лазаю в том или ином стиле уже почти 20 лет подряд.

Пока я проводил лето в Хай-Сьерра, в моей голове засела идея о том, чтобы пройти фри-соло по маршруту Regular Northwest Face на скале Хав-Доум. Эта культовая отвесная стена из гранита – одна из самых поразительных в Северной Америке, и мне всегда нравилось, как она возвышается над всей восточной частью долины.

К 2008 году Йосемити стал моим любимым районом во всем свете. Некоторые скалолазы любят лазать по «башням», некоторые – по сложным хребтам. Я же люблю большие зеркальные стены, и лучшие из них находятся в Йосемити – особенно Эль-Капитан (El Capitan) и Хав-Доум (Half Dome). Стоя у подножья Эль-Кап и глядя на этого 800-метрового гиганта, вы только и можете произнести: «Вау!»

Кроме того, гранит – моя любимая скальная порода. Именно из него создан Йосемити – самые чистые и широкие гранитные стены по всей Северной Америке.

Маршрут на Хав-Доум проходит вверх чистой линией по левой стороне почти вертикальной стены. Тем летом, пока я приходил в форму, выполняя траверсы по Хай-Сьерра, Хав-Доум стал моей музой, неожиданным источником мотивации, захватившим мои мысли, пока я прогуливался от одного хребта к другому. Идея попробовать пройти его фри-соло была устрашающей и в то же время непреодолимой. Относительно серьезных отвесных маршрутов это был бы большой шаг вперед для меня – даже больше, чем Moonlight Buttress.

Дэвид Робертс

Маршрут Regular Northwest Face был проложен в 1957 году Ройялом Роббинсом, лучшим американским скалолазом своего времени, а также двумя его напарниками – Майком Шерриком и Джерри Галвасом. В двух предыдущих попытках, включая ту, что сделал Роббинс, у них не получилось подняться выше отметки 600 метров. Наклон среднего питча на стене составляет около 85 градусов и пугает своей предельной сложностью. В книге об истории раннего скалолазания в Йосемити – «Camp 4» – Стив Ропер пишет: «Вид снизу вверх [у подножия] подавляющий. Кажется невозможным, что человек способен лезть по такой огромной скале, пользуясь обычными средствами – веревками и клиньями». (Тогда наряду с крючьями скалолазы использовали в качестве ИТО еще и деревянные клинья.)

В 1957 году, чтобы завершить восхождение, тройке скалолазов понадобилось пять дней, на протяжении которых они тащили друг друга и снаряжение, используя недавно изобретенные хромомолибденовые крючья и шлямбуры для ИТО. Они опускали Роббинса на 15 метров, чтобы он смог пролететь боковым маятником через зеркальный гранит до камина, и четыре раза устанавливали лагерь, свисая на стропах и стременах. Ключевой питч, где лидером был Галвас, потребовал усердной работы с ИТО, когда с помощью клиньев и шлямбуров они достигли крайне узкой полки, растянувшейся поперек стены всего в 60 метрах от вершины. К счастью, в наши дни полка – самый распространенный элемент любой американской скалы.

Категории сложности, идущие от 5.1 до 5.15, согласно YDS, оценивают только сложность и не учитывают фактор опасности. В YDS есть также и другая шкала, в которой категории служат признаком общей сложности, опасности и требующейся вовлеченности на всей длине маршрута по большой стене или горе – короче, «серьезность» главного подъема. До недавнего времени система распределялась только от категории I до категории VI. За последнее десятилетие несколько знаковых восхождений (почти все из них находятся в отдаленных друг от друга категориях) были предварительно оценены как категория VII, но по факту восхождения на вершину давалась категория VI.

Самая первая категория VI была пройдена в США Роббинсом, Галвасом и Шерриком в 1957 году – это был как раз Regular Northwest Face на Хав-Доум. В то время он был похож только на несколько европейских маршрутов.

Спустя 19 лет после прохождения этой стены командой Роббинсона, в 1976 году, скалолазы из Колорадо Арт Хигби и Джим Эриксон совершили первопрохождение Regular Northwest Face в свободном стиле, исключив почти все движения с ИТО. Это была десятая попытка Эриксона пролезть маршрут свободным стилем. Они двигались в связке со страховкой на каждом питче, используя клинья, шлямбуры и френды. Им понадобилось 34 часа экстремального лазанья, чтобы достичь точки, от которой оставалось 30 метров до вершины. Там, к их огорчению, скалолазам пришлось прибегнуть к помощи ИТО для того, чтобы преодолеть последнее препятствие. В глазах Хигби и Эриксона это затруднение выглядело «эпичным провалом», но остальные скалолазы, впечатленные их достижением, наградили их званием первопроходцев. Хигби и Эриксон оценили сложность маршрута на твердую 5.12, что на то время было довольно близко к предельной технической сложности среди остальных прочих в мире. Единственный участок, на котором им пришлось прибегнуть к помощи ИТО, может также расцениваться в качестве драматического ключа и в восхождении Алекса в 2008 году.

К 2008 году никто даже не пытался пролезть в соло-категорию VI, которую и со страховкой мало кто пролез.

Алекс Хоннольд

В тот сентябрь мой локоть почти зажил, я был на пике своей формы по сравнению с остальными скалолазами, находившимися вокруг Хай-Сьерры. Зацикливаясь месяцами на Хав-Доум, я так зарядил себя на проход, что теперь просто обязан был это сделать. Я потратил много времени, думая о нем, и должен был очистить свой ум.

Я пролез этот маршрут раз пять или шесть с разными напарниками, выполнив все движения в свободном стиле, а также используя веревку и оттяжки на случай падения. Я сорвался только дважды – за два дня до соло-восхождения, когда поднимался вместе с Брэдом Барлейджем. На маршруте три абсолютно голых участка, на которых не за что взяться. Команда Роббинсона проходила их с помощью ИТО, сверля шлямбуры для лесенок. Сегодня почти все пролезают здесь с лестницами – это самый безопасный и относительно легкий способ. Были также разработаны варианты для свободного лазанья – в обход этих пустых участков. Поэтому пройти весь маршрут свободным стилем теперь возможно, что почти удалось Хигби и Эриксону, если бы они пролезли его без ИТО.

Я пролез маршрут еще раз четвертого сентября и весь следующий день провел в одиночестве внутри фургона, думая о маршруте. Я все еще испытывал внутреннее противоречие по этому поводу: хочу ли я действительно сделать это? Я уже запланировал восхождение с друзьями в Долине несколькими днями позднее, поэтому испытывал некоторое давление от мысли, что мне нужно закончить свое соло прежде, чем мы увидимся. В конечном счете я решил снова подняться к подножью Хав-Доум на следующий день. Я сказал себе, что могу просто спуститься обратно, если не буду готов психологически. Я неоднократно поступал так или даже уже начинал лезть, а затем спускался обратно. В 2006 году на Royal Arches Terrace – длинном, но технически простом маршруте в Долине – я пролез питч до лежачки, но понял, что в мыслях я где-то далеко. Поэтому спустился вниз лазаньем, прошелся к дороге и выехал из Йосемити автостопом. Сезон был окончен.

В этот раз я знал, что, как только поднимусь к подножию Хав-Доум, назад дороги не будет.

Я не хотел создавать много шума вокруг своего плана, поэтому рассказал о нем только двум людям – Брэду и Крису Вайднеру. Брэд сказал: «Какого черта?», но потом: «Хорошо, будь осторожен. Напиши мне, когда закончишь». Он был настоящим другом.

Крис попытался отговорить меня.

– Чувак, это безумие, – сказал он, – тебе нужно отработать все до мелочей, прежде чем пытаться лезть это соло.

– Нет, – ответил я, – хочу, чтобы это было экстремально.

– Ты с ума сошел?..

Когда я оглядываюсь на те события, то может показаться, что я вел себя легкомысленно или высокомерно. Это не так. Я просто не хотел создавать какую-то особенную атмосферу, особенно если я решу сойти с маршрута. Это дурной тон – хвастаться прохождением перед тем, как ты его сделал. К тому же я не хотел, чтобы мои лучшие друзья волновались, тогда я бы и сам начал беспокоиться. Думаю, я просто хотел убедить их: «Ребята, я справлюсь. Со мной все будет хорошо».

Была и другая причина. Несмотря на то что я всегда предпочитаю методичную подготовку, я начал думать, что отработал все движения на Moonlight Buttress настолько основательно, что фактически лишил прохождение того самого вызова, его истинной сложности. Хав-Доум настолько крупнее, чем Moonlight, что обсасывать все эти движения я мог бы вечно. Я решил подниматься на стену, не затягивая подготовку. Вот что я имел в виду под фразой «чтобы это было экстремально».

Глядя на то, как все обернулось, наверное, вышло действительно экстремально.

В сентябре в Долине все еще довольно жарко. Это, как правило, означает, что не будет много лазающих – на что я и надеялся. Так как стена смотрит на северо-запад, в сентябре она весь день находится в тени, поэтому я смогу подниматься, не сильно потея и не теряя драгоценную влагу. Потные руки и гладкая поверхность скалы – опасное сочетание независимо от того, как часто вы пользуетесь магнезией. Обезвоживание не только высасывает ваши силы, но и затуманивает мышление.

Итак, 6 сентября я снова очутился у подножия скалы. Я взял с собой намного меньше вещей, чем когда был здесь два дня назад с Брэдом, поэтому подход к стене занял меньше времени. Всю дорогу я ощущал, как стена нависает надо мной. Я старался не думать об этом много. Было ясное и солнечное утро. Отдыхая у подножия стены, я чувствовал себя полностью отделенным от остальной части Долины, тонущей в солнечных лучах. Я надеялся, что вся стена будет полностью в моем распоряжении. На протяжении следующих нескольких часов я останусь один на стене, играя в игру с высокими ставками.

Лезть фри-соло мимо людей, которые поднимаются с веревками, не доставляет мне особых хлопот – я делал это раньше, смог бы и на сей раз. Однако встреча с другими на стене, особенно если они начинают скептично комментировать восхождение без страховки, может вызвать неловкое состояние. Это может повлиять на абсолютную степень концентрации, которая нужна, чтобы справиться с большим фри-соло. Перед таким восхождением мне нужно действительно хорошо подготовиться психологически. Как только я отрываюсь от земли, я полностью сосредоточен на том, что делаю. Я собираюсь сделать это. Сейчас это самый важный момент в моей жизни. Это не то состояние, которым я могу поделиться со случайным встречным незнакомцем.

Я был одет только в шорты и футболку с длинными рукавами. На ногах скальные туфли Miura, за спиной свисает мешочек для магнезии, но нет ни страховочной системы, ни единого карабина. В один карман я положил несколько энергетических батончиков – мой любимый перекус на мультипитчах, а также заполнил водой складную флягу литра на три и положил ее в другой карман. Она порядком оттягивала мои шорты, но я знал, что маршрут займет у меня несколько часов, и не хотел лезть самые сложные верхние питчи с пересохшим горлом. О том, чтобы взять рюкзак, не могло быть и речи. Отчасти из-за каминов (вертикальная трещина разной ширины, куда помещается все тело скалолаза. – Ред.) в середине маршрута (лезть через камин с рюкзаком практически невозможно), но в основном из-за того, что прохождение намечалось довольно тяжелое и я не хотел тащить на себе лишний вес.

В конце концов мне больше ничего не оставалось делать, кроме как прекратить прокрастинировать и начать лезть. Я начал подниматься на первый питч.

В течение многих лет йосемитские первопроходцы были для меня своего рода героями. Ребята из золотого века 1960-х – Ройал Роббинс, Уоррен Хардинг, Ивон Чуинард, Том Фрост, Чак Пратт – были исторически слишком далеки от меня, чтобы оценивать их вклад, хотя я и читал истории о незабываемых выходках этих парней. Стоун-мастеры («мастера камня» дословно; в более широком понимании – мастера скал. – Ред.) поколения 1970–1980-х – вот те, кем я больше всего восхищался. Джон Лонг, Джим Бридвелл, Билли Вестбей, Тобин Соренсон и другие ребята. Особенно Джон Бахар и Питер Крофт – и их фри-соло и лазанье в свободном стиле на наивысшем уровне. Еще Линн Хилл – первая скалолазка, которая в 1993 году прошла маршрут Нос на Эль-Капитан полностью свободным лазаньем. До нее этого не мог сделать никто, даже из мужчин. Год спустя она пролезла этот маршрут за день. Эти два достижения по сей день остаются одними из самых громких в Долине. Я был также очарован Джоном Ябо (Яблонски), о котором рассказывали много диких, безумных историй – о том, как он упал с фри-соло и успел ухватиться за ветку дерева, о его восхождении полностью обнаженным на North Overhang, о том, как он лез с веревкой, сорвался и пролетел более 30 метров, чудом повиснув на страховке. Ябо, вероятно, был измученной душой, потому что в начале 1990-х он совершил самоубийство.

Многие из стоун-мастеров принимали наркотики. Некоторые из них даже хвастались серьезными восхождениями в Йосемити под ЛСД во время трипов. Их стиль являлся частью движения контркультуры тех дней, но я не мог отнести себя к ней. Я никогда не принимал наркотики и, хотя пробовал алкоголь, никогда не был пьян. Я даже не пью кофе. Я выпил как-то маленькую чашку – это было как будто выпил аккумуляторную кислоту. Все следующее утро я просидел в туалете. Однажды я вдохнул аромат виски и подумал, что вполне могу чистить раковину этой штукой. Это не какой-то нравственный протест – наркотики, алкоголь и кофе просто не привлекают меня.

Я вырос в Сакраменто, штат Калифорния. Мои родители преподавали английский в качестве второго языка в ряде учреждений США и за рубежом. В конце концов они нашли постоянную работу в колледже Американ Ривер в Сакраменто. Моя мама, Дейрдра Воловник, преподавала испанский и французский в колледже. Сегодня она отвечает за все французское отделение в школе. Она одаренный лингвист, свободно владеет тремя иностранными языками (французским, испанским и итальянским) и может изъясняться на немецком, польском, японском и немного американском языке жестов.

Отца звали Чарльз Хоннольд, он начал работать преподавателем в колледже Американ Ривер раньше матери. Я рос в интеллектуальной, академической атмосфере, что определенно принесло мне пользу.

Мама любит рассказывать гостям, что в день, когда я родился, 17 августа 1985 года, я уже мог подняться, держась за ее пальцы. Конечно, большинство историй мама сама придумала или приукрасила. Она рассказывала журналистам, что, когда мне было два года, она уже знала, что я стану скалолазом. Она также пересказывает историю о том, как привела меня на скалодром, когда мне было только пять лет. По словам мамы, только она отвлеклась на разговор с руководителем, как, оглянувшись спустя минуту или две, уже увидела меня на высоте восьми метров. Она сказала, что испугалась до смерти от мысли, что я могу убиться.

Моя сестра Стася на два года старше меня. С нашего младенчества мама говорит с нами только по-французски. Она хотела научить нас говорить на двух языках сразу и до сих пор говорит по-французски, когда мы приезжаем навестить ее. Но мы со Стасей взбунтовались с первого дня и отвечали ей по-английски. Тем не менее должен отдать маме должное за то, что сегодня я могу свободно говорить по-французски. Мое понимание языка много раз пригодилось в поездках во Францию и в трех поездках по странам Северной Африки.

Мама, скорее всего, права, когда вспоминает обо мне как о неконтролируемом, гиперактивном маленьком монстре. В возрасте пяти или шести лет я впервые сломал себе руку. Решил, что должно быть весело съехать вниз по льду рядом с моим любимым рестораном «Карлс Джуниор». Я перегнул палку.

Второй раз я сломал руку в возрасте семи или восьми лет. Это был действительно несчастный случай – на самом деле, даже сложно описать, как именно я умудрился это сделать. В нашем дворе на игровом комплексе висела длинная веревка. Она задумывалась как тарзанка, но я скрутил и сплел ее таким образом, что получилось нечто вроде гамака, с которого я свалился и сломал руку.

Отец привел меня на скалодром, когда мне было 10 лет. Это была случайная попытка найти сыну какое-нибудь развлечение, но оно накрыло меня с первого дня. В течение многих последующих лет он возил меня в зал и проводил там полдня, страхуя меня, хотя сам никогда не интересовался скалолазанием. Позже он даже возил меня на другие скалодромы по всей Калифорнии, где я участвовал в соревнованиях.

Он был немногословным человеком. Мы могли ехать часами, не обменявшись и словом. Ему было неудобно выражать свои эмоции, но безустанно возить меня по всему штату и страховать было его личным способом выразить свою любовь ко мне.

Еще с детства мне было очевидно, что брак родителей не был счастливым. Они не спорили в открытую, скорее напряженно молчали. Ждали, пока я закончу среднюю школу ради нашего со Стасей блага, а потом хотели развестись. Мы знали об этом, потому что изредка читали e-mail мамы. На самом деле они стали намного счастливее после того, как развелись и остались друзьями.

Если бы психотерапевт разбирал мою историю, ему пришлось бы поработать над тем фактом, что я с трудом вспоминаю детали своего детства. В 2011 году Алекс Лоутер брал у меня интервью для краткого биографического очерка в журнал Alpinist. Он начал спрашивать о ранних годах. Я сказал ему, что мои воспоминания нечеткие и ненадежные. «Спроси лучше Бена об этом», – ответил я. Мы с Беном Смолли были лучшими друзьями с первого класса.

Дэвид Робертс

Лоутер так и поступил. Он связался со Смолли, который к 2011 году стал лейтенантом ВВС. Злобно-насмешливый портрет Алекса-подростка, который составил Смолли, довершал картину бестолкового неудачника, которым Алекс искренне себя считал даже после того, как начал привлекать внимание всех скалолазов мира.

Вот что рассказал Смолли:

«Алекс ходил в школу в «спортивках». Каждый день. У него их было две пары – серые и синие. Он надевал футболки на два размера больше, на них было написано что-то вроде: «Я прошел через Большой Каньон», «Я был в Йеллоустоне» или «Как распознать следы лося». Он был очень хорош в игре с захватом флага. Когда защищался. Он мог говорить о войне 1812 г. на протяжении часа (война между США и Англией за территории Канады). Но он даже не пытался заговорить первым. Типа если вы заговорите с ним, тогда он заговорит с вами. Он носил толстовки, постоянно ходил с этим натянутым капюшоном, тихо сидел в углу, но всегда знал ответ, если учитель вызывал его. Он был своего рода Холденом Колфилдом (главный герой популярного романа Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи», ставший символом юношеского бунта и нонконформизма – Ред.)».

Когда этот отрывок был прочитан Алексу вслух, он признался: «Бен расстроил меня». Но все подробности о своей молодости Алекс подтвердил. Этот отрывок всколыхнул и другие воспоминания: «Я до сих пор люблю «спортивки», – сказал он, – я никогда не носил джинсы. У меня есть еще одна футболка от Banff или Jasper с изображением медведя, на котором у него оленьи рога. И надпись: «Я не медведь». Она была частью какой-то кампании типа «Не кормите медведей».

«Что касается войны 1812 года, мой папа дал мне книгу о решающих битвах в истории. Где было описание сражения между броненосцами «Монитор» и «Мерримак» Ганнибала, пересекающего Альпы. Я любил историю. Не могу сказать, что ненавидел школу, – просто я был непослушным ребенком. Мне сложно приходилось, когда нужно было общаться с незнакомыми людьми».

В биографической справке Лоутер Смолли продолжает:

«Его родители не были счастливы в браке. Большинство ночей его отец проводил на диване за чтением, пока не засыпал. На мой взгляд, в средней школе Алекс стал вести себя еще хуже, еще глубже ушел в себя. Он тусовался с детьми, которые на обеде игрались Покемонами в классе математики. На второй год обучения у Алекса появилась первая девушка. Ее звали Элизабет Томас, которую называли E.T. (Extra Terrestrial – дословно «внеземная», так еще называют инопланетян). Это должно дать вам некоторое представление о круге его общения. Я не думаю, что Алекс считал, будто средняя школа – это для него. Он считал себя одиночкой».

«E.T. была крутой, – говорит Алекс, – Бену она не нравилась. Она была наполовину ирландкой и наполовину японкой. Хорошая девочка, действительно умная. Мы встречались, может, года три».

В средней школе Алекс постоянно получал высшие оценки, закончив школу со средним баллом 4.8. Тем не менее он не был уверен, хочет он поступать в колледж или нет. В последний момент он подал документы только в два филиала калифорнийского университета – Дэвис и Беркли. Поступив в оба, он выбрал Беркли.

Единственный год, проведенный им в одном из элитных бастионов высшего образования, Алекс сейчас воспринимает как трату времени. «У меня были неопределенные планы в области инженерии, – говорит он, – но я не смог ни с кем подружиться в Беркли. Не могу вспомнить ни одного студента, ни одного преподавателя. Я должен был жить в общежитии вместо трехкомнатной квартиры нашего друга, которую он сдал мне в субаренду. По сути, я провел год в уединении. Еще я работал охранником. Патрулировал ночами за четырнадцать долларов в час. У меня была рация. Иногда я провожал девушек к их общежитиям. Во втором семестре я перестал посещать занятия. Я покупал буханку хлеба, яблоко, шел к Индиан Рок – крохотной скале в пригороде Беркли Хиллс – и делал вокруг нее несколько кругов. Я просто не мог заставить себя ходить в колледж». Тем летом, как и большинство первокурсников, Алекс вернулся домой вместе с матерью.

Его родители развелись в мае, как раз на первый год обучения. Два месяца спустя, 18 июля, его отец спешил в аэропорт Феникса и по дороге умер от сердечного приступа. Алекс узнал об этом, когда вернулся домой после длинной прогулки. Он рассказал о своих воспоминаниях Лоутеру:

«В доме были открыты все окна и двери, но, несмотря на это, комнаты казались темными. Внутри было пусто. Я стал звать маму. Она была снаружи возле бассейна с опущенными в воду ногами. Сидела там и плакала. Она сказала что-то вроде: «Твой отец умер». И затем пошла спать.

Я не помню, поверил я ей или нет. Но я думал о том, что он может быть жив. Я так и не увидел тела. Не было настоящих похорон. Один раз показали небольшую горстку пепла и сказали, что он умер. Я читал все статьи о нем. Какое-то время я рассматривал людей на велосипедной дорожке, которые выглядели как папа, с большой бородой и просто похожих силуэтом».

Бен Смолли сказал Лоутеру: «Я даже кричал на него за это: «Почему ты не расстроен?!» Думаю, в глубине души Алекс вообще не скорбел».