Стань умнее. Развитие мозга на практике Хёрли Дэн

Dan Hurley

Smarter

The New Science of Building Brain Power

Издано с разрешения Dan Hurley c/o Morris Endeavor Entertainment, LLC и литературного агентства Andrew Nurnberg

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс»

* * *

Посвящается моим старшим братьям и маленькой сестричке из штата Мэн: Джону, Майку, Дэйву, Пэту и Эйлин

Мы знаем, что мы такое, но не знаем, чем можем быть.
У. Шекспир. Гамлет

Вступление

Дэнни и Джули Вискаино родились и выросли в бедном калифорнийском районе Модесто: Джули в 1981 году, а ее брат в 1983-м. Их родители, малообразованные иммигранты из Мексики, были типичными представителями местного населения: мама работала на консервном заводе, отец – строителем, пока не погиб в результате несчастного случая, когда младшие дети были еще совсем маленькими. Поскольку у Джули имелся еще один, старший, брат, которого к тому времени исключили из школы и который с детства не ладил с законом, девочка, оставшись на второй год во втором классе, сочла чем-то само собой разумеющимся, что она… ну, одним словом, не слишком умная.

«Я плохо читала и писала, – рассказывала она мне. – Да и ничего другого тоже толком не умела».

А потом, в 1991 году, Джули перешла в четвертый класс и попала к новому учителю, Кевину Крайпу, исповедовавшему довольно диковинную теорию – что все его ученики от природы талантливы и способны на великие достижения.

«Я разговаривал с другими педагогами, – вспоминал Крайп в нашей беседе, – и по их мнению, Джули была просто не очень умной ученицей. Один из ее братьев уже не раз сидел в тюрьме. Девочка явно отставала в развитии, как и ее младший брат Дэнни. И она совсем мало читала».

И все же, когда Крайп, заядлый шахматист, решил основать в районе шахматный клуб, он пригласил в него Джули.

«Я понятия не имела, что такое шахматы, – вспоминала Джули. – Раньше я ничего о них не слышала, но почему-то сразу согласилась записаться в клуб».

Занятия проходили весело, но требовали от детей серьезного напряжения ума – впрочем, Джули схватывала все буквально на лету, со скоростью, удивлявшей даже убежденного оптимиста Крайпа. Девочка часами сидела, склонившись над шахматной доской и обдумывая дальнейшие шаги; она просчитывала не два-три, а десять и более ходов вперед. И уже через два года, когда Джули училась в шестом классе, Крайп решил отправить ее и еще двух детей на местный шахматный турнир в Бейкерсфилде.

«Могу поделиться, что я чувствовал, когда мы ездили на тот первый турнир, – рассказывал учитель. – В нем участвовал один мальчик по имени Джорди. Отличный парень. Оба его родителя работали психологами. Джорди был настоящим вундеркиндом. Он ходил в отличную частную школу и играл на концертах на фортепиано. Его отец и мать все делали правильно. Я смотрел на детей и думал: вот Джорди, у него есть все, он даже говорит по-французски. И вот Джули. Я был уверен, что мозг этой девочки пока не в полной мере, так сказать, активирован – называйте как хотите. Ну, вообразите себе ребенка, никогда не бегавшего и не прыгавшего, которого никто никогда не заставлял даже делать простую зарядку. Я думал: а что если отнестись к мозгу Джули, будто он в какой-то момент стал таким же, как мозг Джорди? И я решил внушить всем детям в нашем шахматном клубе, что они такие же умные, как и другие участники шахматных турниров, пусть даже те – ученики элитных частных школ. Если не верить во что-то такое, все кажется безнадежным, не так ли? С таким же успехом можно просто сжечь все книги».

Несколько позже, когда его подопечные добились отличных результатов на турнире в Бейкерсфилде и в ряде других калифорнийских городов, Крайп решил свозить Джули и других членов своего клуба на общенациональный шахматный чемпионат, который должен был состояться в Северной Каролине, в городе Шарлотта.

«Не делайте этого, – умолял учителя-энтузиаста один из его коллег. – Вы только расстроите детей».

Но Крайп не отказался от своей идеи, и его команда заняла 15-е место среди 80 команд, участвовавших в том турнире. А из сотен детей, принимавших в нем участие, Джули вошла в первую десятку.

«До 13 или 14 лет я вообще не выигрывала, – рассказывала она. – А в 14 благодаря победам на турнирах заработала довольно много денег. Так я купила первый в своей жизни автомобиль». Со временем Джули оказалась в числе 50 лучших шахматисток США в своей возрастной группе.

Тем временем ее младший братишка Дэнни тоже увлекся шахматами и вскоре стал лучшим игроком клуба. Однажды на общенациональном чемпионате, проходившем в городе Тусон, Дэнни дошел до последнего тура, а его команда серьезно нацелилась на место в первой десятке. И тут у мальчика случился нервный срыв.

«Перед последним туром бедняга так волновался, что его вырвало, – вспоминал Крайп. – Он был лидером команды, и я сказал ему: «Слушай, Дэнни, если ты действительно заболел, я позвоню твоей маме, и мы выведем тебя из состава команды. Но если ты просто слишком нервничаешь, подумай вот о чем. Ты заслужил право участвовать в турнире. Все остальные дети нервничают не меньше тебя. И я хочу, чтобы ты наслаждался этим моментом, потому что здесь собрались еще 700 участников, у которых, в отличие от тебя, сегодня нет ни малейшего шанса выиграть главный приз. Итак, что ты выбираешь?» И мальчик ответил: «Я хочу попробовать сыграть». А я дал ему последний шутливый совет: «Тогда, если тебя опять стошнит, постарайся, чтобы не попало на доску, а то фигуры будут прилипать».

Дэнни довольно быстро закончил свою игру – он победил. И все остальные наши ребята, игравшие следом за ним, тоже побеждали. Они видели, как Дэнни смог выиграть после того, как ему было плохо. Каждый раз, когда я рассказываю об этом случае, меня душат слезы радости. Этого мальчика считали одним из «самых тупых», а он в том году закончил шахматный турнир в первой десятке. А наша команда заняла пятое место. Мы тогда обошли даже начальную школу Хантерского колледжа. Эти ньюйоркцы всегда были в числе наилучших, но в том году их команда оказалась лишь на шестом или седьмом месте».

Со временем Дэнни получил диплом инженера-машиностроителя в Тихоокеанском университете. Сейчас он работает в крупной международной производственной компании. Джули окончила Университет Миссисипи; в настоящее время она домохозяйка, живет с мужем Калбемаром и дочерью Изабель.

«Я абсолютно уверена, что шахматы улучшили мой ум, – говорила мне Джули. – И они определенно развили мыслительные способности и других детей из нашего шахматного клуба. Мы все стали лучше учиться, и не только учиться. В шахматах все зависит от того, как ты работаешь. Если много и усердно, то непременно добьешься успеха. Ты часами сидишь над доской. Ты должен держать в голове все свои ходы. Сначала запоминается совсем немного. Но потом, с практикой, я научилась думать на 15 и даже на 20 ходов вперед. Ты часами сидишь, продумывая разные сценарии игры. По сути, ты просчитываешь различные последствия своих решений. И со временем этот навык переносится на всю твою жизнь. Если я сделаю так, то может произойти то-то. Если я поступлю эдак, скорее всего, случится то-то. В итоге благодаря этому учишься принимать наиболее оптимальные решения».

А в чем же заключается истинный смысл интеллекта?

«Конечно, на свете есть по-настоящему невежественные люди, – сказала мне Джули, когда я задал ей это вопрос, – люди, которые мыслят предвзято и считают, будто лишь потому, что некоторые дети родились в бедных семьях и их отцы и матери не имели хорошего образования, они сами автоматически должны оказаться глупыми. Но мы не глупые. Я не глупая. В нашей среде достаточно умных детей. Тут еще очень многое надо изучить и исследовать. Все зависит от выбора, который мы делаем. Вот почему я уверена, что шахматы сильно помогли мне, научили делать правильный выбор не только в игре, но и в жизни».

Между тем на другом конце страны среди богатейших родителей Нью-Йорка – которые могут позволить себе выложить пару сотен долларов за час обучения, – используется несколько иной подход к развитию интеллекта своих чад. На данный момент в основанной в 2009 году городской программе Bright Kids NYC («Одаренные дети Нью-Йорка») за несколько лет ее существования приняли участие свыше пятисот маленьких ньюйоркцев{1}. Большинство из них – четырехлетки, родители которых рассчитывают что их сыновья и дочери примут участие в программах для особо одаренных детей при государственных школах. Раньше решение о записи в них принималось каждым отдельным школьным округом в городе, что порождало некоторые сомнения в справедливости отбора, а в 2008 году специалисты разработали единый общегородской стандарт на основе тестирования (да-да, стандартные тесты для дошкольников действительно существуют). Теперь, чтобы вашего ребенка включили в программу для талантливых детей соответствующего школьного округа, ему нужно было по набранным баллам оказаться в 90-й процентили. А чтобы его приняли в самую востребованную общегородскую программу, реализуемую всего в пяти школах, куда записывают всего четыреста детей, лучших из лучших, ваш отпрыск должен был оказаться по результатам тестирования в 99-й процентили. Цель нового подхода казалась очевидной – увеличить число принятых в престижные школы малышей из менее благополучных районов города, – однако она возымела прямо противоположный эффект: было принято больше детей в целом, но в основном из богатых семей{2}. В результате Совет по образованию города Нью-Йорк попытался исправить ситуацию другим способом. В 2013 году тут начали использовать новый невербальный тест Наглиери на определение способностей, предназначенный для оценки интеллектуального потенциала ребенка независимо от его культурного происхождения. В результате тестирование прошло еще больше детей в целом и еще больше выходцев из богатых семей в частности{3}. Чем же объяснить эту диспропорцию? Bright Kids NYC, конечно, не единственная новая учебная программа, призванная помочь детям пройти обязательное тестирование для приема в школы для одаренных, но, без сомнения, она самая крупная и продвинутая. И, следует признать, она дала поистине ошеломляющие результаты: 94 процента детей, подготовленных в рамках Bright Kids NYC, набрали на тестах баллы, достаточные для включения в 90-ю процентиль, а 49 процентов – почти половина – в 99-ю процентиль{4}. То есть, судя по всему, фантастическое озеро Вобегон, придуманное Гаррисоном Кейлором для своего радиошоу, – место, где все дети развиты выше среднего, – не такой уж и вымысел.

Еще совсем недавно, в 2008 году, ученые, исследующие область интеллекта, сходились в том, что человеческий разум чересчур сложен и слишком сильно обусловлен врожденными характеристиками мозга, чтобы его можно было существенно модифицировать с помощью какой-либо обучающей методики. Конечно, ученые соглашались, что, если ребенок растет и воспитывается в благополучной интеллектуальной среде, это, как правило, повышает шансы на полную реализацию его умственного потенциала. Но ненамного. Ведь было принято считать, что, в отличие от теста на физическую силу, оценивающего ваше состояние только на данный момент, тесты на интеллект определяют максимум того, на что вы способны вообще; это был своего рода когнитивный стеклянный потолок, своего рода цифровая татуировка, навечно нанесенная на вашу душу.

Именно поэтому большинство из нас привыкли относиться к исследователям в области интеллекта как к кучке самодовольных недоумков, а к тестам IQ (коэффициента умственного развития) – как к явлению, по своей природе чуждому американской культуре. И верно, кому понравится, если ему скажут, что благодаря настойчивым тренировкам и учебе можно подготовить себя к марафону или выучить новый язык, что можно поставить перед собой любую цель и достичь ее, но интеллект – единственная в мире гора, на которую тебе никогда не подняться, изнуряй себя хоть до полного изнеможения? А между тем, вполне вероятно, веру в то, что неразвитый интеллект передается по наследству и что способа серьезно изменить эту ситуацию просто не существует, можно считать еще одной темной стороной американской культуры, ведь, в конце концов, именно США считаются родиной такой лженауки, как евгеника{5}. И именно здесь в ХХ веке врачи провели 60 тысяч операций по стерилизации – продолжался этот ужас до 1960-х годов. Большинство стерилизаций были насильственными, и многие из подвергшихся бесчеловечной процедуре людей считались дегенератами или слабоумными. Исследования в области евгеники, возглавляемые Маргарет Сэнгер, Дж. Келлогом и Александром Грэмом Беллом и санкционированные Верховным судом США, финансировались такими уважаемыми организациями, как Институт Карнеги и Фонд Рокфеллера. Большой интерес к работе американских ученых проявляли в свое время нацистские лидеры, в том числе сам Адольф Гитлер, – они относились к евгенике как к праведной «войне со слабыми». И даже сегодня находятся ученые, которые продолжают долдонить о предполагаемом интеллектуальном превосходстве одной расовой или этнической группы над другой. Совсем недавно, в 2009 году, автор докторской диссертации в области государственной политики, защищавшейся в многоуважаемом Гарвардском университете, заявил: «Уровень когнитивных способностей иммигрантов, живущих сегодня в США, ниже, чем у местного населения. Никто не знает, сравняются ли латиноамериканцы по показателю коэффициента умственного развития с белыми американцами в долгосрочной перспективе, но спорить с тем, что дети и внуки новых иммигрантов из стран Латинской Америки будут иметь относительно низкий IQ, чрезвычайно трудно». А четыре года спустя Джейсон Ричвайн – эти слова принадлежат ему – провел по поручению консервативного научно-исследовательского института «Фонд “Наследие”» масштабное исследование, по результатам которого жестко раскритиковал американскую иммиграционную реформу{6}.

Учитывая все вышесказанное, стоит ли удивляться, что широкая общественность в нашей стране относится к IQ, мягко говоря, не слишком благосклонно. Выражаясь языком бизнеса, сегодня интеллект столкнулся с проблемой бренда. Современная массовая культура относит его к той же группе негативных явлений, в которой находятся пестициды, армейская дедовщина и актриса Линдсей Лохан. Я четко уловил дуновение жесткого ветра, дующего сегодня против IQ, в электронном письме от моего брата Дэйва, который живет в штате Мэн. Дэйв вообще дразнит и высмеивает меня с того самого дня, когда он узнал о теме этой книги. Вот что он написал:

«Мистеру Умнику: Дэн, просто пообещай мне, что, если станешь хоть чуть-чуть более смышленым, ты не превратишься в злого супергероя вроде Лекса Лютера. Слушай, а ты не мог бы сделать людей лучше, а не умнее? Вот, например, денверский стрелок Джеймс Холмс тоже большой умник, но не слишком приятный человек, так же как и террорист и анархист Тед Качинский. А вот пресвитерианский проповедник и телеведущий мистер Роджерс – очень даже приятный человек. Насколько он умен, мне неизвестно, но разве тебе не хотелось бы иметь такого соседа?»

Надо сказать, Дэйв в своем письме поднял очень серьезную проблему: популистское направление американской культуры давно рисует знак равенства между «гением» и «злом», а недостаток образования считает чуть ли не признаком честности и порядочности. В наши дни интеллект презирает даже интеллигенция; вспомните хотя бы произведения таких писателей, как Дэниел Гоулман, Малкольм Гладуэлл или Пол Таф. В 1995 году Гоулман опубликовал свой новаторский и весьма нашумевший бестселлер «Эмоциональный интеллект»[1], в котором утверждал, что способность обуздать свои эмоциональные порывы, читать сокровенные мысли других людей и эффективно управлять взаимоотношениями с окружающими не менее, а то и более важна, нежели интеллектуальный потенциал. Позже, в 2008 году, Гладуэлл написал книгу «Гении и аутсайдеры»[2], в которой прославил исследование известного психолога Андерса Эрикссона, демонстрирующее, что врожденный талант не играет практически никакой роли в том, каких успехов человек достигает в жизни. Что для этого важно лишь то, насколько напряженно и упорно он трудится, в частности десятки тысяч часов практики в избранной им области деятельности. А совсем недавно, в 2012 году, вышла книга Пола Тафа «Как дети достигают успеха»[3]. В ее основу легли исследования Анжелы Дакфорт и других психологов, изучающих роль таких личностных характеристик, как самоконтроль, добросовестность и целеустремленность, в жизненном успехе человека.

Все это – просто замечательные мысли. Упорный труд, стойкость и эмоциональная стабильность и уравновешенность, безусловно, важны для жизненного успеха. С этим не поспоришь. Но подумайте вот о чем: разве несомненная значимость вышеперечисленных качеств означает, что интеллект вообще не важен? Конечно, IQ – это еще не все, возможно, даже не самое главное, но данный показатель определенно входит в набор важнейших факторов жизненного успеха. Со школьной скамьи мы понимаем, ежедневно наблюдаем на своих рабочих местах и каждый день читаем на страницах газет, что интеллект, умственный потенциал, мыслительные способности – как ни назови – действительно имеют значение. Именно интеллект отличает человека от других его собратьев, живущих на Земле. Интеллект – не просто знание множества голых фактов, а умение понимать и анализировать их, учиться, постигать смысл вещей, превращая информацию в знания, а знания в прибыль и находя в итоге смысл в хаосе мироздания – это огромная сила. Именно благодаря ему человек десятки тысяч лет назад научился высекать огонь и выращивать разные культуры, не ограничиваясь собирательством. И это одна из причин – хоть, понятно, и не единственная, – по которой Уоррен Баффет, Марк Цукерберг и Билл Гейтс оказались богаче большинства из нас с вами. (Кстати, и основатель Facebook Цукерберг, и основатель Google Сергей Брин по результатам стандартизированных тестов были отобраны в подростковом возрасте для участия в программе «Центр талантливой молодежи», реализуемой при Университете Джона Хопкинса, – впрочем, так же как и Стефани Джоанн Анджелина Джерманотта, более известная как Леди Гага{7}.) И именно благодаря незаурядному интеллекту Малкольм Гладуэлл, Дэниел Гоулман и Пол Таф написали свои потрясающие книги. В значительной мере они преуспели потому, что являются очень умными людьми. Иначе говоря, какими бы политически некорректными ни считались эти слова в современном приличном обществе, интеллект играет в нашей жизни весьма важную роль.

И что любопытно, касается это отнюдь не только достижений в учебе или успешной карьеры. Учитывая, что мы привыкли относиться к интеллекту как к чему-то, что существует исключительно в наших головах, просто удивительно, насколько мощно он влияет на состояние наших тел – способом, который до конца пока никем не изучен. Так, например, недавно было проведено любопытное исследование, в котором приняли участие 1 116 442 шведских мужчины, чей IQ оценили в возрасте 18 лет{8}. Оно показало, что через 22 года те, кто оказался по итогам этого теста в 25 процентах наихудших, более чем в пять раз чаще умирали от отравления, втрое чаще тонули и более чем вдвое чаще погибали в дорожно-транспортных происшествиях, чем испытуемые, чьи показатели IQ вошли в четверть самых высоких. В общем и целом при снижении данного коэффициента по состоянию на 18 лет на каждые 15 пунктов риск испытуемого умереть в среднем возрасте увеличивался на треть, а риск угодить в больницу по неестественным причинам (побои, драки, утопления и т. д.) – на 50 процентов. А по итогам другого исследования на примере взрослых шотландцев, родившихся в 1921 году, даже после корректировки с учетом фактора низкого социального происхождения и неблагополучного детства при каждом снижении на 15 пунктов IQ, оцененного в возрасте 11 лет, риск смерти испытуемого в 65 лет возрастал на целых 36 процентов{9}. Ряд других исследований раз за разом подтверждал, что низкий интеллект напрямую связан с риском быть убитым, заболеть гипертонией, пострадать от инсульта или сердечного приступа{10}. Низкий уровень интеллекта приводит даже к ранней менопаузе: как выявило одно исследование, при повышении IQ женщин на каждые 15 пунктов вероятность наступления менопаузы раньше 49 лет снижается на 20 процентов{11}.

Любому, кто убежден, что интеллект не играет в жизни человека особо важной роли, стоит попробовать сказать об этом тем 800 тысячам детей и взрослых американцев, которые получают пособие в связи с официально диагностированной у них умственной отсталостью{12}.

Попробуйте сказать об этом 250 тысячам американских военнослужащих, которым начиная с 2000 года был поставлен диагноз «травматическое повреждение головного мозга»{13}. И я сейчас говорю вовсе не об умении успешно сдавать разного рода академические тесты, с которым обычно ассоциируется слово «интеллект», а об остроте ума и способности проникать в суть вещей, которые этими тестами оцениваются и которые утрачивают люди с серьезными черепно-мозговыми травмами.

Попробуйте сказать, что интеллект не важен, 5 миллионам американцев, которые из-за болезни Альцгеймера лишились не только долгосрочной памяти, но и способности поддерживать простейший разговор и самостоятельно вести собственную чековую книжку{14}. (Кстати, благодаря тому, что исследователи называют «когнитивным резервом», чем вы умнее, тем в более позднем возрасте рискуете заболеть этой страшной болезнью{15}.)

Попробуйте сказать, что интеллект не имеет значения, людям, страдающим глубокой депрессией или шизофренией{16}. Как ни удивительно, одним из наиболее инвалидизирующих аспектов этих болезней считаются вызываемые ими серьезные умственные расстройства. Они настолько важны, что больные с самыми мощными остаточными когнитивными способностями, как правило, имеют наибольшие шансы на выздоровление.

Все это было бы поистине жутко и удручающе, если бы мы, как нам долгое время внушали, действительно ничего не могли поделать со своим интеллектом. Учитывая якобы абсолютную нерушимость и непреодолимость препятствия под названием «интеллект», кажется неудивительным, что наша культура решила просто игнорировать это непонятное явление – так же, как мы предпочитаем не говорить, например, о смерти.

Но что если все эксперты, которые на протяжении сотен лет твердили нам, будто человеческий интеллект изменить нельзя, ошибались? Что если мозг человека не слишком отличается от любого другого элемента физического мира и нашей изобретательности вполне под силу найти способ развивать и усовершенствовать его? Подумайте вот о чем: мы ведь научились пересаживать сердце; наращивать бионическую сетчатку, благодаря чему слепые прозревают; создавать сложнейшие протезы, позволяющие хромым ходить; у нас есть имплантаты для груди; мы умеем менять пол человека. Так почему же нам не по плечу и эта задача – увеличить функциональные возможности мозга? Получается, единственное, что нам под силу делать все умнее и умнее, – это смартфоны? Что вообще представляет собой этот загадочный интеллект, своего рода запретный плод с Древа познания? Разве у него нет реальной, физической основы? И допустимо ли считать исследователей, твердящих, что нам никогда не изменить свой интеллект, настоящими учеными? А может, они просто первосвященники культа IQ?

Разве мы недостаточно умны, чтобы понять, как сделаться еще умнее?

Первый в текущем столетии принципиально новый ответ на этот вопрос был дан в мае 2008 года{17}. Двое молодых швейцарских исследователей, Сюзан Джегги и Мартин Бушкюль, опубликовали любопытнейший отчет в уважаемом журнале Proceedings of the National Academy of Sciences, специализирующемся на публикации оригинальных научных исследований. В статье они рассказали о том, что произошло, когда группу студентов попросили по 25 минут в день пять дней в неделю в течение четырех недель играть в компьютерную игру под названием N-back. Эта игра – о ней я подробнее расскажу в первой главе – была разработана специально для тестирования того, что психологи называют рабочей памятью: сиюминутного внимания человека, его способности не просто кратковременно запоминать информацию, но и жонглировать, управлять ею, обновлять и анализировать, то есть работать с ней. В исследовании Джегги и Бушкюля этот тест рабочей памяти был превращен в инструмент обучения и, что оказалось вполне ожидаемо, чем дольше студенты играли в N-back, тем лучшие результаты показывали. Важно, однако, отметить, что до и после четырехнедельной игры в N-back все испытуемые прошли тест на уровень так называемого подвижного (или гибкого) интеллекта. Стандартные IQ-тесты предполагают оценку кристаллизовавшегося интеллекта, то есть всей сокровищницы накопленной информации и практических знаний, которая продолжает увеличиваться по мере того, как мы взрослеем и набираемся опыта – в общем, знаний, которые проверяются на телевикторинах или используются при езде на велосипеде. А подвижный интеллект – это базовые способности человека к обучению, умение решать новые задачи, различать модели и шаблоны, лежащие в основе явлений, вычислять и понимать то, чему тебя никогда целенаправленно не учили. Исследователи давно определили, что данный тип интеллекта достигает пика своего развития в начале взрослой жизни, примерно в студенческом возрасте, а затем постепенно ухудшается (именно этим объясняется, почему величайшие открытия математиков и физиков и успехи большинства виртуозов-музыкантов обычно имеют место в двадцатилетнем возрасте, а затем число и значимость таких достижений резко сокращаются). И, как вот уже век настаивает ортодоксальная наука, в отличие от физических упражнений, способных со временем превратить толстяка в гору мускулов, подвижный интеллект никакими тренингами и практическими занятиями заметно изменить невозможно. Однако исследование Джегги и Бушкюля продемонстрировало, что уже через четыре недели игры в N-back показатели подвижного интеллекта испытуемых возросли в среднем на 40 процентов.

«Улучшить подвижный интеллект все-таки возможно», – гласил заголовок статьи, сопровождающей отчет по исследованию{18}. Оба текста привлекли огромное внимание СМИ и вызвали резкую критику со стороны коллег исследователей. Но если представители старой школы высмеивали Джегги и Бушкюля, называя их работу эквивалентом экспериментов в области «холодного ядерного синтеза», то многие молодые ученые отнеслись к их исследованиям в высшей степени благосклонно. Иными словами, как и в случае с попытками контролируемого полета, предпринимавшимися до братьев Райт, идею, что человеческий разум можно развить и увеличить, одни люди восприняли как полную чушь, а другие – как неизбежность.

После публикации отчета Джегги и Бушкюля были обнародованы (на момент написания данной книги) результаты еще четырех рандомизированных плацебо-контролируемых исследований, которые указывали, что когнитивные тренинги практически бесполезны{19}. С тех пор скептики ссылаются на эти четыре исследования как на однозначное доказательство того, что развитие мыслительных способностей – затея абсолютно бесплодная. Однако же, по моим подсчетам, около 75 других рандомизированных плацебо-контролируемых исследований, отчеты по которым на сегодняшний день также были опубликованы в уважаемых рецензируемых научных журналах, подтверждают, что когнитивные тренинги существенно улучшают интеллектуальные способности человека{20}. В частности, 22 из этих исследований зафиксировали повышение уровня подвижного интеллекта или логического мышления{21}, а остальные 53 выявили ряд существенных улучшений в таких важных навыках и способностях, как внимательность, исполнительные функции, рабочая память и чтение. Причем сходные результаты были получены в исследованиях на базе не только школьников, но и детей из детских садов, студентов, людей среднего и даже пожилого возраста. Мало того, улучшения наблюдались не только когда к исследованиям привлекались здоровые добровольцы, но и когда в них участвовали испытуемые с разными болезнями и умственными расстройствами, включая синдром Дауна, шизофрению, черепно-мозговые травмы, алкоголизм, болезнь Паркинсона{22}, онкологию с химиотерапевтическим лечением, синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и умеренные когнитивные нарушения (типичные предшественники болезни Альцгеймера). И выявленные исследованиями позитивные сдвиги сохранялись до восьми месяцев после прохождения испытуемыми когнитивного тренинга.

Подтверждение пользы краткосрочных когнитивных тренингов получили даже те, кого интересовали вопросы эмоционального интеллекта{23}. В марте 2013 года Journal of Neuroscience опубликовал отчет по рандомизированному исследованию, проведенному учеными Кембриджского университета. Оно показало, что люди, которые в течение всего лишь двадцати дней около получаса ежедневно играли в специфическую версию N-back (в нее намеренно включили эмоционально насыщенные слова вроде «мертвый» и «зло» и изображения лиц, выражающих такие негативные чувства, как страх, гнев, печаль или отвращение), намного успешнее проходили тестирование с использованием «золотого стандарта» эмоционального контроля, так называемой задачи Струпа. Кстати, как показало МРТ-сканирование мозга испытуемых, эти улучшения сопровождались активизацией частей лобных долей, отвечающих за управление эмоциональными реакциями.

Но, несмотря на столь веские и однозначные свидетельства в пользу эффективности когнитивных тренингов, споры по поводу реальности приносимых ими выгод остаются на редкость бурными, а порой и просто некрасивыми. Будучи научным журналистом, я имел честь принимать участие в некоторых наиболее, так сказать, пикантных дебатах и беседовать с большинством самых авторитетных представителей обеих противоположных точек зрения. К сегодняшнему дню я взял интервью у доброй пары сотен исследователей из США, Великобритании, Франции, Германии, Японии и Китая. Я ездил в Центр военно-медицинских исследований имени Уолтера Рида, где встречался с ветеранами с черепно-мозговыми травмами. Я посетил расположенный в Сан-Франциско офис Lumosity, крупнейшего интернет-провайдера компьютерных игр для развития интеллекта. И я дважды встречался с представителем Управления перспективных исследовательских проектов Национальной разведки (IARPA, Intelligence Advanced Research Projects Activity), которое активно финансирует исследования в данной области. Это государственное агентство в сфере разведки, такое же как Управление перспективных исследований Министерства обороны США (Defence Advanced Research Projects Agency, DARPA), работающее на армию. Так вот, этот высокопоставленный сотрудник IARPA, финансируя исследования, очень надеется, что ученые найдут способ сделать американских разведчиков умнее, чтобы они могли заметить опасность в Бенгази прежде, чем там убьют главу дипломатической службы.

Но ему приходится по-настоящему трудно. Данная область науки настолько неоднородна и неспокойна, что каждый раз, когда я встречался с человеком из IARPA, он спрашивал меня, что, по моему мнению, происходит на самом деле. По сути, он хотел знать, действительно ли когнитивные тренинги работают и интеллект поддается воздействию извне. И я скажу вам то, что оба раза говорил ему: прежде чем поставить свое имя на обложке книги, в которой говорится, что столь фундаментальный элемент человеческой натуры, как интеллект, действительно можно улучшить за какие-то несколько недель или месяцев, сидящий во мне неистребимый скептик потребовал сначала проверить все на самом себе. Что я и сделал – и теперь собираюсь рассказать вам об этом подробно. А как вам быть с предоставленной информацией – решайте сами.

Впрочем, сказать, что книга, которую вы держите в руках, – обо мне, нельзя. Она посвящается области исследований в сфере интеллекта, в которой сегодня происходит революция, потому что все больше исследователей отказываются от идеи, что подвижный интеллект представляет собой неизменную характеристику человека, вроде цвета глаз. Они все чаще согласны, что интеллект больше похож на мышечную силу, которая имеет определенную биологическую основу, но вполне гибка и податлива и в результате определенных действий может измениться. Это поистине поразительная трансформация нашего понимания фундаментальной характеристики человека, его способности к рациональному мышлению и к обучению, а также того, устанавливается ли для каждого из нас жесткий предел в данной области в день нашего рождения или же мы можем что-то изменить. Этот отказ от пагубной догмы, что интеллект человека не поддается воздействию, чрезвычайно важен буквально для всех слоев общества: для молодых и старых, богатых и бедных, гениев и людей с задержкой умственного развития. Никто не утверждает, что когнитивный тренинг способен превратить дурака в мыслителя. Ученые, по сути, только начали выяснять, насколько такие тренинги полезны людям и какие методы и подходы наиболее эффективны. В этом нет ничего удивительного, ведь с момента обнародования в 2008 году результатов революционного исследования Джегги и Бушкюля прошло всего шесть лет; именно столько стукнуло сегодня принципиально новому направлению науки, призванному укрепить мощь человеческого мозга. И в моей книге рассказывается о рождении этой науки и о том, что означает ее появление и развитие для любого человека, у которого когда-либо возникало желание стать умнее.

Глава 1
Как расширить рабочее пространство разума

Наша история начинается в июне 1997 года на байдарке, плывущей по Меларену, третьему по величине озеру Швеции, заводи которого к западу от Стокгольма расползлись на много-много километров. На веслах сидит Торкель Клингберг, аспирант кафедры психологии самого известного научно-исследовательского центра страны – Каролинского института. Буквально на днях он завершил исследование, цель которого состояла в определении зоны головного мозга человека, ответственной за решение задач, которые требуют применения кратковременной памяти{24}. В те времена, как, впрочем, и сейчас, психологи-исследователи и нейробиологи пытались сделать в отношении мозга то, что не одну сотню лет назад анатомы-первопроходцы сделали в том, что касается человеческого организма: они хотели выяснить, какие части за что отвечают. Используя технологию построения изображений, известную как позитронно-эмиссионная томография, Клингберг проник внутрь мозга и обнаружил нечто весьма любопытное. Он увидел, что независимо от типа задачи для рабочей памяти, которую задавали испытуемым, и даже от того, каким способом им предоставлялась соответствующая информация, звуковым или зрительным, аппаратура регистрировала активизацию кровотока – то есть увеличение рабочей нагрузки – в одних и тех же шести зонах мозга. И больше всего это проявлялось в лобных долях.

Завершив данное исследование, Клингберг взял выходной и длинным днем короткого скандинавского лета отправился покататься на байдарке. И вот, в то время как он греб, в голове исследователя постоянно крутился один и тот же вопрос: что означает тот факт, что решением разных задач для рабочей памяти занимаются одни и те же области мозга? Подобных вопросов, столь же обширных и всеобъемлющих, как озеро Меларен, ученые меньшего масштаба стараются избегать, дабы не заблудиться в чаще общих мыслей и рассуждений. Но Клингберг, которого внешне запросто можно было спутать с Лэнсом Хенриксеном, актером, сыгравшим андроида Бишопа в фильме «Чужие», продолжал раздумывать над этим вопросом. И в конце концов нашел на него ответ – по сути, даже не ответ, а научную гипотезу. Если в решении всех задач, требующих применения рабочей памяти, участвуют одни и те же зоны мозга, рассудил ученый, то, возможно, тренинг для улучшения результатов при решении одной такой задачи приведет к повышению эффективности и при решении другой, ведь для этого требуется усилить одну и ту же часть мозга. Точно так же спортсмен, регулярно отжимающийся от пола, со временем начинает поднимать больший вес.

Клингберг тут же записал новую гипотезу в маленький черный блокнотик, который всегда носил с собой. И она оставалась там на протяжении двух лет, пока в 1999 году исследователь не перешел в отделение нейропедиатрии Каролинского института, чтобы продолжить там работу над своей докторской диссертацией. Это отделение активно занималось исследованиями в области СДВГ, и, попав туда, Клингберг получил доступ к многочисленным добровольцам, на которых мог протестировать свою идею.

Однако у него была одна существенная проблема: другие психологи уже якобы доказали, что эксперимент Клингберга совершенно бессмысленен, что практика в решении одного типа задач, требующих применения рабочей памяти, никогда не приведет к повышению эффективности при решении задач другого типа. Самым известным считалось исследование Андерса Эрикссона и его коллег по Университету Карнеги-Меллон – отчет по этой работе был опубликован в 1980 году в уважаемом научном журнале Science{25}. В нем описывался двадцатимесячный эксперимент, в котором принял участие некий молодой человек (в отчете назвались только его инициалы – С. Ф.). Студент последнего курса «со средней памятью и среднестатистическим уровнем интеллекта для учащегося колледжа», С. Ф. согласился на эксперимент добровольно; ему самому очень хотелось узнать, сможет ли он существенно развить рабочую память. Молодому человеку не давали никаких специальных заданий и инструкций; его просто попросили слушать произносимые произвольные ряды цифр и вспоминать их в обратном порядке – как можно больше из названного ряда. Сначала, как и большинство людей, он безошибочно воспроизводил всего семь цифр. («Магическое число “семь плюс-минус два”» – так назывался классический труд, опубликованный в 1956 году психологом Джорджем Миллером; именно в нем был впервые описан эксперимент, четко ограничивший число элементов, которые способна удерживать кратковременная память человека{26}.) Но упорный С. Ф. практиковался около часа в день трижды в неделю на протяжении более полутора лет и постепенно запоминал все больше и больше чисел. По истечении 15 недель он точно, в нужной последовательности воспроизводил в обратном порядке до 25 произвольно названных чисел. По прошествии года их было уже 70. К концу эксперимента, через 20 месяцев занятий, молодой человек правильно называл целых 90 цифр, сравнявшись с чемпионами в данной области, но при этом у него не наблюдалось ни малейшей тенденции к замедлению темпов улучшения памяти. Однако когда его просили запомнить что-то, кроме череды случайных чисел – хотя бы последовательность букв, – результаты оказывались ничуть не лучше, чем у любого среднестатистического человека: объем его памяти сокращался до примерно шести согласных.

Как же так? Выяснилось, что С. Ф. научился запоминать 90 чисел, но не мог сохранить в памяти больше шести букв, потому что он подсознательно выработал мнемонические стратегии по превращению наборов случайных чисел в более крупные значимые кластеры, которые потом вспоминал без особого труда: возраст, даты, хронометраж и т. д. Но, разумеется, стратегии, разработанные специально для запоминания чисел, оказывались бесполезными, когда нужно было запомнить буквы или что-нибудь еще. Подобные трюки с памятью использовал в свое время журналист Джошуа Фоер – именно так он выиграл Чемпионат памяти США 2006 года, о чем написал в своем бестселлере «Эйнштейн гуляет по Луне»[4]. Это действительно весьма мощные инструменты, но по своей сути они не что иное, как трюки, уловки. Они помогут вам запомнить любой список, но не позволят увидеть в нем смысл. Они не сделают человека умнее и не улучшат его рабочую память.

Тут мне, пожалуй, стоит подробнее рассказать о том, чем отличаются кратковременная память от рабочей. Надо признать, эту разницу игнорируют очень многие журналисты, пишущие для широкой аудитории, и даже некоторые психологи. Но оно есть. В обоих случаях речь идет о запоминании информации на несколько секунд, а не часов или тем более месяцев или лет. Кратковременная память – это то, что оценивал в своем эксперименте Эрикссон: способность мозга быстро выплевывать то, что ему только что скормили. Тут все предельно просто и не имеет практически ничего общего с интеллектом и решением задач. А вот рабочая память – это способность управлять и манипулировать запомненным: тасовать числа, складывать их, определять, четные они или нечетные, и т. д., и т. п. Если говорить о языке, то именно рабочая память позволяет нам не просто запоминать предложения, но и понимать их смысл и даже обдумывать, каких последствий стоит ждать после их произнесения. Как сказал один исследователь, рабочая память – это рабочее пространство разума, заводские цеха, в которых сырье обрабатывается и собирается в полезный продукт{27}. Кратковременная память позволяет вам запоминать номера телефонов, но только благодаря рабочей памяти вы сможете перемножить в уме три первые цифры номера на четыре остальные. Для этого вам потребуется строжайший контроль над объектами своего внимания и умение не отвлекаться ни на что постороннее. Такие жесткие требования к рабочей памяти объясняются тем, что перемножение в уме двузначных (не говоря уже о трех– и четырехзначных) чисел является довольно трудной задачей. Ведь вам надо перемножить первые числа, отложить в памяти полученный итог и держать его там, пока вы выполняете следующие операции, по мере необходимости быстро извлекая нужные данные из хранилищ своего мозга. Именно рабочая память позволяет поэту играть словами, подбирая наилучшую формулировку для своих мыслей; именно благодаря ей мы, покончив с первым этапом инструкций и указаний, в нужный момент вспоминаем второй и третий. И именно лимитами нашей рабочей памяти объясняется, почему пользоваться за рулем автомобиля громкой сотовой связью не менее опасно, чем разговаривать, держа телефон в руке: дело в том, что ваша способность понимать смысл вещей является чрезвычайно ценным и дефицитным «товаром».

Самым незабываемым и эпатажным примером возможностей рабочей памяти из всех, какие я когда-либо видел, был мой друг детства Дэн Фейгельсон. Еще подростком он обнаружил, что может по требованию повторить в обратном порядке любое слово, из скольких бы букв оно ни состояло. Вы ему говорили «согласование», а он через пару секунд выдавал: «еинавосалгос». Это было забавно и удивительно. А секрет моего приятеля, по его собственным словам, заключался в том, что он представлял себе слово так, как если бы оно было написано на доске, а затем просто читал его задом наперед.

Вот что такое рабочая память.

Но вернемся к нашему исследованию. Итак, в результате эксперимента с С. Ф. Эрикссон пришел к выводу, что тренинги не влияют на общий объем кратковременной памяти. Однако Торкель Клингберг решил узнать, нельзя ли использовать для увеличения объема рабочей памяти что-нибудь, кроме мнемонических стратегий и других подобных трюков и приемов.

Размышляя над этим вопросом, ученый черпал вдохновение в работах одной из самых влиятельных и уважаемых фигур за всю историю исследований в области нейронной пластичности (так называют способность мозга адаптироваться в результате полученного опыта), Майкла Мерцениха. В начале 1980-х, когда большинство нейробиологов по-прежнему считали, что практически все зоны мозга постоянно «настроены» на обработку информации только одного определенного типа, Мерцених опубликовал отчеты по ряду любопытнейших исследований{28}. В них рассказывалось, в частности, о том, что ученому удалось за несколько недель изменить то, какая область мозга обезьяны обрабатывает информацию, поступающую от первого пальца ее левой кисти, – просто путем обездвиживания второго пальца, для чего животному был перерезан соответствующий нерв. Вместо того чтобы находиться без дела, после того как в нее переставали поступать нервные сигналы от обездвиженного пальца, зона мозга, ранее занимавшаяся им, начинала обрабатывать информацию, поступающую от второго пальца. В последующие три десятилетия Мерцених продолжал свои исследования, раз за разом демонстрируя, что живые существа, в том числе и человек, могут извлечь из такого перераспределения нейронных функций немалую пользу. По мере того как разграничению точечных различий между осязательным, звуковым или зрительным контактами начинает уделяться больше внимания, зона мозга, ранее ответственная только за один контакт, расширяется и начинает эффективнее решать и другие задачи. Так, например, ученый обнаружил, что детей, больных дислексией, можно научить распознавать тончайшие нюансы в звуках, благодаря чему они начинают лучше понимать устную речь{29}; пожилые водители (старше 70) могут посредством тренингов частично восстановить поле обзора, которое с возрастом постепенно сужается{30}, и т. д.

Клингберг позаимствовал у Мерцениха два важных принципа. Во-первых, чтобы тренинг был успешным, он должен проводиться относительно короткими «очередями» по 20–30 минут в день, повторяясь четыре-шесть раз в неделю на протяжении как минимум месяца. Во-вторых, его график нужно постоянно адаптировать с учетом текущего уровня способностей человека, который этот тренинг проходит. Обучаемому не должно быть ни слишком легко, ни слишком трудно; задание следует выбирать на пределе возможностей человека, чтобы оно оставалось на данном уровне до тех пор, пока человек не добивается определенного прогресса. После этого ему нужно предложить более трудную задачу. На основе двух вышеназванных принципов Мерцениха Клингберг выработал стандартизированную схему когнитивного тренинга: четыре недели коротких ежедневных и очень интенсивных занятий, постоянно адаптируемых так, чтобы сложность заданий была на пределе возможностей обучаемого. И данная схема, как покажет время, имела решающее значение не только для успеха самого Клингберга, но и для бурного развития всей этой области.

Для участия в исследовании перспектив развития рабочей памяти Клингберг отобрал 14 детей в возрасте от 7 до 15 лет – всем им педиатры поставили диагноз СДВГ (синдром дефицита концентрации внимания с гиперактивностью{31}). Ребятам предложили на протяжении пяти недель проводить по 25 минут в день пять дней в неделю за развивающими рабочую память компьютерными играми, разработанными программистом Йонасом Бекеманом. Но половина детей играла в игры, которые постепенно усложнялись, все время оставаясь на пределе возможностей игрока, а вторая половина – в игры, которые изначально были довольно простыми и не менялись до конца тренинга. Каждая представляла собой вариацию стандартизированных тестов на определение объема рабочей памяти. Например, в игре «цифры задом наперед» ребенку показывали ряд цифр на клавиатуре, одновременно называя их вслух, а он потом должен был набрать их в обратном порядке. (Именно из-за обратного порядка эта задача становится не просто мерилом кратковременной памяти, а способом развития рабочей памяти, ведь, чтобы ее выполнить, человеку приходится в уме манипулировать рядом цифр.) По мере того как дети из первой (адаптивной) группы запоминали и воспроизводили все больше знаков, предлагаемые им ряды постепенно увеличивались.

Нужно отметить, что, с точки зрения психологов старой школы, весь этот эксперимент практически не имел смысла. Использованные Клингбергом задачи разрабатывались не как тренинговые программы, а как нечто вроде умственного эквивалента зрительных тестов. Использовать их для развития памяти казалось все равно что раз за разом проходить тест IQ; более высокие баллы вовсе не означали бы, что вы поумнели. Они лишь свидетельствовали бы, что вы научились с лучшими результатами проходить данный конкретный тест.

Однако неожиданно для многих Клингберг получил поистине поразительные результаты: семеро детей из адаптивной группы начали не только эффективнее выполнять тренинговые задания – улучшились и другие показатели их рабочей памяти. Это выглядело так, как если бы человек регулярно ходил на тренировки по гольфу и в результате начал лучше играть в баскетбол. Более того, уровень гиперактивности этих ребят, который оценивался по движениям их голов, также серьезно снизился. (Ранее проведенные исследования показали, что дети с диагнозом СДВГ, как правило, проходят тесты на оценку рабочей памяти с худшими результатами, чем их сверстники, но тут все неоднозначно: девочек с неразвитой рабочей памятью примерно столько же, сколько мальчиков, однако СДВГ диагностируется мальчикам намного чаще{32}.) Однако самым удивительным – а по стандартам ортодоксальной школы, в те времена безраздельно господствовавшей в этой области исследований, просто странным – оказалось то, что дети, прошедшие тренинг Клингберга, намного успешнее стали проходить тесты с использованием прогрессивных матриц Равена, давно считающихся одним из самых точных мерил подвижного интеллекта. Судя по полученным результатам, ребята явно поумнели.

«Но это же невозможно. Это просто не работает».

В июне 2002 года Мартин Бушкюль, только что получивший швейцарский эквивалент диплома магистра в области психологии в Бернском университете, искал тему для кандидатской диссертации и наткнулся на отчет по исследованию, в самом названии которого просматривалось четкое терминологическое противоречие. Высокий и красивый блондин – типичный швейцарец, – Мартин вырос в Люцерне и все детство и юность активно увлекался греблей. Еще в школе он три года подряд побеждал на швейцарском национальном гребном чемпионате, а потом дважды занимал почетные места в составе швейцарской команды гребцов на французских соревнованиях. Иными словами, он на протяжении ряда лет работал над достижением и превышением своих физических пределов, и его исследования в области психологии, вполне естественно, тяготели в том же направлении. Но молодой ученый, конечно же, знал, что тут существуют определенные ограничения, выйти за рамки которых нельзя, ибо это отличительные, определяющие характеристики индивидуума, которые просто не могут меняться. Голубые глаза, как ни старайся, никогда не станут карими. Мужчина в результате тренинга не превратится в женщину. Так же и рабочую память – жесткое, неизменное ядро подвижного интеллекта – тренинговыми программами не разовьешь. И тем не менее в тот момент Бушкюль держал в руках номер Journal of Clinical and Experimental Neuropsychology, в котором некий парень по имени Торкель Клингберг утверждал, что ему это удалось. Статья так и называлась: «Развитие рабочей памяти у детей с СДВГ». В ней черным по белому было написано, что после пяти недель двадцатипятиминутных занятий на базе каких-то несерьезных тестов дети стали более умными и менее гиперактивными.

«Но это же невозможно, – пробормотал себе под нос Бушкюль, прочтя статью до конца. – Это просто не работает».

Чуть позже он показал материал своей подруге и коллеге, аспирантке кафедры психологии Сюзан Джегги. Одетая обычно в клетчатую рубашку, вельветовые брюки и прочные ботинки, больше подходящие для походов в Альпы, Джегги могла послужить образчиком современной интеллектуалки. Девушка не пользовалась макияжем и презирала украшения; длинные прямые каштановые волосы, расчесанные на пробор, свисали по сторонам очков в простой черной оправе.

«Я в это тоже не верю, – сказала Сюзан Мартину. – Очень странно».

Но оба оказались немало заинтригованы. А что если то, о чем было написано в статье, – правда? Если тренинги рабочей памяти действительно могли приводить к улучшению подвижного интеллекта – в области когнитивной психологии такое открытие было бы эквивалентно обнаружению частиц, движущихся быстрее света: это казалось чем-то невероятным, но чрезвычайно важным.

В сущности, описанный в статье небольшой эксперимент был словно специально создан для того, чтобы Бушкюль и Джегги пошли в том же направлении. Мартин уже участвовал в исследовании, нацеленном на улучшение общего состояния пожилых людей старше 80; тренинги были для него привычным делом. А рабочая память давно входила в сферу интересов Джегги: она проводила различные исследования в этой области с применением своего любимого теста – тренажера для мозга N-back («N-назад»). И ученые решили поставить собственный эксперимент в области улучшения рабочей памяти с помощью именно этого инструмента.

Надо сказать, N-back действительно заслуживает внимания. Я не только настоятельно рекомендую вам воспользоваться этим тренажером для мозга, но и опишу его подробнее. Впрочем, десять секунд самотестирования на одной из многочисленных версий N-back, доступных сегодня в интернете, помогут вам понять его гораздо лучше, чем если вы будете читать о нем десять минут. Однако пару слов я все же скажу. Представьте себе, что вы слушаете набор произносимых вслух букв, имея инструкцию нажимать клавишу каждый раз, когда заметите, что одну и ту же букву произносят дважды. Это так называемая задача «1 назад». Выполнить ее совсем не трудно. Прослушивая ряд букв «Н-А-М – М-А-М», вы нажмете клавишу, как только услышите второй раз букву «М». Ничего трудного. Но теперь давайте попробуем выполнить задачу «2 назад». Теперь вам надо будет коснуться клавиши, услышав последнюю букву в ряду, потому что этой «М» предшествовала другая «М», которая называлась за две буквы до нее (отсюда и название «2 назад»). А при решении задачи «3 назад» вам пришлось бы нажать клавишу, услышав второй раз букву «А», потому что первая «А» находится за три буквы от нее. Потом идут задачи «4 назад», «5 назад» и т. д.

Трудным это упражнение делает то, что вам предлагается не коротенький список из шести букв вроде приведенного мной выше, а ряд, который читается буква за буквой на протяжении полутора минут. Таким образом, вам необходимо все время обновлять и отслеживать текущую последовательность из двух, трех, четырех или более букв, которая постоянно меняется по мере добавления очередной буквы. Это требует предельной концентрации. Позволите своему разуму отвлечься хоть на мгновение – и вы проиграли.

Впрочем, Бушкюль и Джегги на этом не остановились. Чтобы сделать задание дьявольски трудным, ученые решили использовать задачу, известную под названием двойной N-back. Человек не только слышит случайную последовательность букв, но еще и видит на экране компьютера квадратик, хаотично перемещающийся по восьми внешним клеткам сетки, похожей на ту, что используется для игры в крестики-нолики. Теперь задача игрока заключается в том, чтобы отслеживать как буквы, так и квадратики, которых становится все больше. Например, на уровне «3 назад» нужно нажать одну клавишу на клавиатуре, если вы вспомнили, что такую же букву уже произносили три хода назад, и одновременно другую клавишу, заметив, что точка на экране находится в том же месте, где она была тремя шагами ранее.

Вот так вот. Ничего себе, да?

Исследователи настолько усложнили задачу, для того чтобы в буквальном смысле слова запутать, ошеломить мозг испытуемого и отключить ментальные стратегии, которые мы обычно вырабатываем для решения математических задач, разгадывания кроссвордов, игры в слова и тому подобных занятий. Ученые решили, что если люди добиваются прогресса, практикуясь на двойном N-back, то, возможно, объем их рабочей памяти действительно увеличивается.

Подобно Клингбергу, в свое время позаимствовавшему тренинговую схему у Мерцениха, Бушкюль и Джегги тоже переняли ее: участники их исследования занимались на двойном N-back по 25 минут в день пять дней в неделю. А еще Бушкюль разработал специальную компьютерную программу, которая постоянно адаптировала задачи с учетом текущих способностей каждого испытуемого. Как только человек начинал точно отслеживать и произносимые вслух буквы, и квадратики на сетке на уровне «2 назад», его автоматически переводили на уровень «3 назад» и т. д.

Для участия в исследовании ученые пригласили пару десятков студентов из Бернского университета. Первым делом их подвижный интеллект оценили с помощью прогрессивных матриц Равена. Любой, кто когда-либо проходил тесты на определение умственных способностей, видел матрицы, похожие на используемые в тесте Равена. Представьте себе три ряда графических символов, по три в каждом: квадраты, круги, точки и прочее. Увеличиваются ли квадраты по мере перемещения слева направо? Изменяется ли площадь заполнения серым цветом в кругах внутри квадратов по мере перемещения сверху вниз? Один из девяти символов в матрице отсутствует, и ваша задача – выявить лежащий в ее основе шаблон – вверх, вниз, поперек – и выбрать нужный символ из шести возможных вариантов. Хотя поначалу решения для большинства людей очевидны, постепенно задача усложняется – до тех пор, пока не оказывается по зубам только умнейшим из умнейших.

На первый взгляд не слишком понятно, почему эти матрицы считаются «золотым стандартом» оценки подвижного интеллекта. Но подумайте только, насколько распознавание шаблонов важно для успеха в жизни. Например, если вы хотите уметь находить сокровища, похороненные в сухой статистике бейсбольных матчей, приглашать благодаря этому в свою команду отличных игроков, недооцененных другими тренерами, и в результате выигрывать, то вам нужно уметь разбираться в матрицах. Если вы стремитесь распознавать циклы взлетов и падений на фондовом рынке и получать благодаря этому прибыль; если вы хотите выявлять общие логические предпосылки, легшие в основу судебных решений по десяти делам, изучаемым вами по программе юридического института, – иными словами, если вы желаете понимать природу огромного мохнатого мамонта, чтобы загнать, убить и съесть его, – то помните, что для всего этого используются одни и те же когнитивные навыки, которые тестируются матрицами Равена.

После того как студенты-добровольцы прошли тест Равена, каждый из них дал официальное согласие в течение четырех недель по пять дней в каждую проводить полчаса в экспериментальной лаборатории отделения психологии университета, работая на тренажере для мозга N-back. Через некоторое время большинство из них перешли с уровня «3 назад» на уровень «5 назад». К концу четвертой недели некоторые из ребят добрались до уровня «8 назад». А когда по завершении тренинга их опять протестировали с помощью матриц Равена, оказалось, что их средние показатели возросли более чем на 40 процентов.

Бушкюль и Джегги скептически отнеслись даже к результатам собственных исследований, однако, окрыленные тем, как легко они достигли, казалось бы, невозможного, молодые ученые написали свои диссертации, защитили их и приняли приглашение продолжить исследования в Университете Мичигана, в лаборатории Джона Джонидеса, профессора психологии и неврологии. Там они повторили свой эксперимент с двойным N-back, на этот раз добавив контрольную плацебо-группу; подвижный интеллект ее членов тоже дважды протестировали с применением прогрессивных матриц Равена, но никакого тренинга эти люди не проходили. А еще исследователи нацелились на выявление чего-то вроде зависимости «доза-эффект», которая обычно оценивается в исследованиях лекарственных препаратов. В случае, если бы таковой обнаружился, это означало бы, что чем больше люди занимаются на N-back, тем выше показатели их подвижного интеллекта. Так вот, исследование продемонстрировало, что у тех, кто практиковался на двойном N-back в течение всего 12 дней, результаты теста с использованием матриц Равена улучшились чуть более чем на 10 процентов; те, кто практиковался на протяжении 17 дней, повысили свою эффективность больше чем на 30 процентов; а те, кто занимался 19 дней, – на целых 44 процента.

В конце концов 13 мая 2008 года Бушкюль и Джегги опубликовали результаты своего исследования в Proceedings of the National Academy of Sciences{33}. В отличие от отчета Клингберга, на который популярные СМИ почти не обратили внимания, работа молодых ученых немедленно произвела настоящую сенсацию; заголовками на эту тему запестрели газеты всего мира{34}. «Игры-тренажеры для мозга действительно работают – подтверждено исследованиями», – объявила британская Daily Telegraph. «Тренинги для усиления памяти расширяют мыслительные способности!» – кричал заголовок в New York Times. Исследование привлекло столь пристальное внимание прессы по целому ряду причин, в том числе и из-за весьма смелого названия («Развитие подвижного интеллекта посредством тренинга рабочей памяти»), безупречной репутации опубликовавшего отчет журнала, элегантности стиля изложения материала Сюзан Джегги, статистической достоверности эксперимента и сопровождавшего статью хвалебного комментария Роберта Штернберга, в то время декана Школы искусств и наук Университета Тафтса, известного исследователя в области интеллекта{35}. «Джегги и другие внесли важный вклад в литературу на эту тему, – писал Штернберг, – наглядно показав, что подвижный интеллект можно серьезно и заметно развить; что для таких тренингов характерна зависимость «доза-эффект» и, следовательно, чем дольше ты практикуешься, тем лучше результаты; и что проявляется этот эффект во всем спектре навыков и способностей, хотя более заметен ближе к его нижнему концу. Вот почему данное исследование, судя по всему, в определенной мере может прекратить споры на тему, подлежит ли подвижный интеллект развитию, по крайней мере в том, что касается некоторых значимых показателей».

Должен признать, тогда я по какой-то причине эту сенсацию проворонил. Только спустя три с половиной года, в 2011-м, когда я писал статью о тестируемых в то время лекарствах для развития интеллекта у людей с синдромом Дауна (об этих препаратах я подробнее расскажу в главе 9 {36}), меня серьезно заинтересовала проблема возможности улучшения интеллекта психически здоровых людей. К тому моменту исследование Джегги и Бушкюля уже произвело в данной области настоящую революцию; на него ссылались сотни других ученых, работавших в этом направлении{37}.

«Мои данные полностью подтверждают их выводы», – сказал мне по телефону Джейсон Чейн, старший преподаватель кафедры психологии Темпльского университета в Филадельфии. Чейн наблюдал улучшения когнитивных способностей после тренингов не с помощью N-back, а с применением других тренажеров для развития рабочей памяти, в частности вербальных и пространственных задач на комплексный объем рабочей памяти{38}. Чейн рассказал мне следующее: «Я никогда не повторял в точности то, что делали Джегги и Бушкюль. Но в целом ряде лабораторий, используя похожие, но все же иные подходы к тренингам, мы достигли сравнимых результатов. И, с моей точки зрения, лучше всего будет охарактеризовать ситуацию в отрасли на данный момент как осторожный оптимизм».

Даже американских военных вдруг резко заинтересовало, нельзя ли развить когнитивные способности офицеров и солдат. Гарольд Хокинс, когнитивный психолог Управления перспективных военно-морских исследовательских проектов, ведающий вопросами финансирования работ в этой области, чуть ранее утвердил гранты для Джегги и полудюжины других ученых. «Еще четыре-пять лет назад считалось, что в зрелом возрасте подвижный интеллект изменить невозможно, – сказал мне Хокинс. – Никто не верил, что тренинги позволяют достичь сколько-нибудь заметных улучшений в развитии этого фундаментального когнитивного навыка. А потом появилась работа Джегги. Именно тогда я начал активно финансировать исследования в данной области. Я лично убежден – а если бы я не верил в это, то никогда не стал бы тратить деньги налогоплательщиков, – что тут скрыты огромные возможности. Исследования в этом направлении чрезвычайно важны для нас всех».

Учитывая то, что Джегги и Бушкюль многократно подтвердили свои выводы, проведя исследования на базе школьников и пожилых людей, а также то, что компании, предлагающие когнитивные тренинги в интернете, множатся, словно грибы после дождя, равно как и тренинговые центры и лицензированные психологи, я решил позвонить Сюзан Джегги и взять у нее интервью. В ходе беседы я спросил, не могли бы мы встретиться с ней и ее коллегой, и она согласилась. Тогда я поинтересовался, не поможет ли она мне провести собственное журналистское расследование эффективности N-back и других методик, подтвердивших свою пользу в развитии когнитивных способностей человека. В частности, не может ли Джегги протестировать объем моего подвижного интеллекта, прежде чем я пройду тренинг, и после этого?

«Для начала вам следует знать, что у некоторых людей тренинг на N-back вызывает серьезные трудности, – предупредила меня Сюзан. – По их словам, это действительно сложно, утомительно и очень раздражает. Им и правда очень трудно не бросить все на полпути».

«А вы сами проходили такой тренинг?» – спросил я.

«Нет, – ответила моя собеседница. – Я пробовала решать входящие в него задачи, но только чтобы узнать, что это такое, а не для того, чтобы развить свои способности. Меня вполне устраивает мой нынешний интеллектуальный уровень. В любом случае, самые заметные результаты мы обычно наблюдали у людей с невысоким уровнем умственного развития, которые действительно напряженно работали в нужном направлении. Иными словами, чтобы эффект был заметным, вам, скорее всего, придется довольно сильно потрудиться».

Признаться, такое отсутствие интереса к самотренингу меня удивило, однако, как оказалось, это характерно для большинства исследователей, работающих в данной области. Ни Джейсон Чейн, ни Джон Джонидес, ни другие ученые, с которыми я общался, тренингов на развитие когнитивных способностей никогда не проходили. Некоторые, как и Джегги, объясняли это тем, что наибольший эффект такие занятия дают, если человек изначально не слишком умен. Но мне-то было известно, что многие из их собственных исследований опровергали данную идею, хотя бы потому, что в их экспериментах довольно часто участвовали студенты престижных вузов. Может, ученые – просто слишком большие гордецы, чтобы признаться самим себе в желании, а то и в потребности развить свой интеллект?

Как бы там ни было, Джегги сказала, что если я готов попробовать, то она согласна протестировать мой подвижный интеллект до и после тренинга с применением их версии N-back.

И пошло-поехало. На Хэллоуин 2011 года я прилетел в Детройт, взял напрокат автомобиль и направился в Анн-Арбор на встречу с Джегги, Бушкюлем, Джонидесом и их коллегами.

«Я тогда работал над большим проектом по обучению всяких болванов». – Этот возмутительный комментарий я услышал от Бушкюля за совместным обедом с ним и Джегги.

«Простите?» – недоуменно спросил я.

«Ну, я работал со стариками», – пояснил Бушкюль.

«А-а-а, ясно», – сказал я.

«С людьми старше 80, – уточнил мой собеседник. – Один парень собирался предложить им тренинг на развитие физической силы, на физическую сопротивляемость старению, и спросил меня, не интересно ли мне попробовать то же самое, только в своем направлении. А мне всегда хотелось работать над улучшением людей, научить их выходить за рамки своих врожденных способностей».

«А еще ты был тренером по гребле», – вставила Джегги.

«Ну, мне просто всегда нравилось находить способы оптимизации эффективности, – продолжил Бушкюль. – Например, чтобы люди лучше все запоминали. Умели быстрее решать задачи. Мне хотелось развить их общую способность делать разные вещи».

Ученые привели меня в свою любимую пиццерию в Анн-Арборе. Они сказали, что там подают лучшую пиццу, какую они когда-либо ели за пределами Неаполя, где жил брат Джегги. Сюзан порекомендовала мне любой из сортов, кроме пиццы с трюфелями. Само упоминание о трюфелях заставило ее сморщить от отвращения нос.

Одним из первых важных вопросов, что я задал за обедом, был такой: как правильно произносить фамилию Джегги.

«А ее никто не произносит правильно, – ответила женщина. – Правильно говорить «Джакки». Но немцы произносят «Джегги». В Швейцарии говорят на четырех языках: немецком, французском, итальянском и ретороманском. Мои родители были из Берна, и я с детства говорила на бернском немецком. Но там, где я росла, в небольшом сельскохозяйственном альпийском поселке под названием Фтан, все говорили на ретороманском, так что его я тоже отлично понимаю».

А вот чего никак не мог понять я, так это того, почему молодые ученые решились заняться проблемой когнитивных тренингов в то время, когда все вокруг твердили, что это очевидный путь в никуда.

«Я думаю так: просто обучать людей, позволяя им выходить за пределы своих природных способностей, – очень и очень интересно, – предположил Бушкюль. – Тут очень много нерешенных вопросов. Как люди реагируют на то, что они достигли своего предела? Что в такой момент происходит с нашей нервной системой? Попавший мне в руки отчет Торкеля Клингберга был первым в этой важнейшей области исследований. Больше на данную тему никто ничего не писал. Вот я и решил попробовать сделать нечто подобное с людьми старше восьмидесяти, с которыми тогда экспериментировал».

Задание для развития рабочей памяти, придуманное Бушкюлем, предназначалось специально для очень пожилых людей. Мартин назвал его «заданием с животными». Это была компьютерная программа, которая выводила на экран изображения разных животных: ослов, собак, коров, уток и т. д. Фотографии показывали то в нормальном виде, то вверх ногами. Когда на экране появлялась очередная картинка, участник должен был быстро нажать соответствующую клавишу, указав, правильно ли она расположена. Затем после показа ряда изображений испытуемому предстояло вспомнить, в каком порядке шли картинки.

«Трудность заключается в том, что человеку приходится делать сразу две вещи. Вам надо принять решение о правильности расположения изображения и одновременно запомнить последовательность картинок», – рассказал Бушкюль.

«Ну и каковы результаты? – спросил я. – У восьмидесятилетних участников исследования наблюдались какие-нибудь улучшения?»

«А знаете, да, – ответил ученый. – Больше того, мы заметили некоторые улучшения при выполнении не только конкретно этого, но и некоторых аналогичных заданий. А еще наблюдалась тенденция к развитию эпизодической памяти. Прогресс был не слишком заметным, но для начала – очень неплохим».

Этого оказалось достаточно, чтобы Бушкюль решил объединить опыт Джегги в работе с N-back со своим давним интересом к тренингам и провести совместное исследование на базе студентов из Бернского университета.

«Наши научные интересы сошлись в этой точке», – сказал он.

«Так что, значит, две головы все же лучше, чем одна?» – поинтересовался я.

«Я думаю, что мы оказались очень неплохим приобретением и для Бернского, и для Мичиганского университетов, – ответил Бушкюль. – Мы работаем практически без передышки».

«Да-да, мы работаем по вечерам. И по выходным», – добавила Джегги. Тут стоит отметить, что в отчете 2008 года в качестве первого автора указывалось имя Сюзан Джегги, так же как и во всех последующих отчетах по их совместным исследованиям с участием детей и людей пожилого возраста. Поэтому коллеги, цитирующие работу молодых ученых, обычно упоминают ее фамилию, а не Мартина. Но сама Сюзан настаивает, что Бушкюль абсолютно равноценный партнер по всем их исследованиям.

«Мартин больше разработчик программного обеспечения; он занимается методологией тренингов, – говорит Джегги. – А я больше… даже не знаю кто. Я пишу отчеты, занимаюсь теорией, на мне организационная сторона работы».

Я поинтересовался, неужели они совершенно не чувствуют конкуренции и не ревнуют друг друга к успеху. Но ученые сказали, что нет.

«Знаете, вообще предпочитаю не думать о конкуренции, – заверил Бушкюль. – Это очень осложнило бы мою жизнь».

После обеда мы отправились в офис, который ученые снимали в подвале без окон в здании факультета психологии Мичиганского университета. На двери висела картинка – на ней был изображен мозг с улыбающимся лицом и крошечными ручками и ножками. Мозг-человечек выжимал над головой огромную гирю. Под рисунком большими буквами значилось: «Тренажерный зал для мозга».

В офисе к нам присоединился Джон Джонидес, профессор психологии и неврологии, который в свое время предложил Бушкюлю и Джегги продолжить исследования в его лаборатории и стал соавтором исследования 2008 года (вместе с Уолтером Перригом, их научным руководителем из Бернского университета). Профессор Джонидес, элегантный мужчина с аккуратно подстриженными волосами с проседью, явно избегал кроссовок и толстовок, столь обожаемых его молодыми коллегами. Он был одет в наглаженные брюки цвета хаки, коричневые кожаные ботинки и горохово-зеленую сорочку с небольшой белой эмблемой с изображением яхты. Очки были сдвинуты на лоб. Профессор то стоял, прислонившись к стене и скрестив руки за головой, то, подавшись вперед, энергично жестикулировал. Будучи на поколение старше своих подопечных, он мог бы служить образчиком мудрости, достигнутой нелегким трудом, успешно избегая излишне бурных способов ведения научных споров, из-за чего они так часто напоминают уродливые политические дебаты.

«Конечно, есть ученые, которые весьма скептически настроены по поводу того, что с помощью тренинга рабочей памяти можно развить подвижный интеллект, – заявил Джонидес, – а также исследователи, которые заявляют, что им не удалось повторить наши результаты. Их данные, как они сами говорят, указывают на то, что интеллект в основном закладывается генетически. Однако у нас есть чем им ответить. Мы все часто рассказываем об этой своей работе на различных конференциях. Выступая там, мы хоть и стараемся не разглашать конфиденциальные сведения, некоторые данные, которые пока совсем не вписываются в общую картину, но все равно рассказываем людям свою историю».

И профессор рассказал мне свою историю.

«Тут есть два момента, к которым стоит отнестись очень серьезно, – сказал он. – Во-первых, как известно, существует множество других качеств и характеристик, в значительной степени определяемых генетикой. Возьмите, например, рост. Мы знаем, что рост человека на 70–80 процентов зависит от генетических факторов. Но нам также известно, что на него очень сильно влияет и экология. И питание. Так что, даже если интеллект в основном передается по наследству, это вовсе не означает, что нам совершенно не под силу его изменить.

Второй момент, достойный упоминания, – феномен, который я называю «поглупел за лето». Если протестировать когнитивные способности одних и тех же детей в апреле и в сентябре, то осенние результаты наверняка будут хуже. Это означает, что если все лето ничего не делать, кроме беготни по улицам или сидения перед телевизором, это, скорее всего, негативно скажется на уровне интеллекта. Следовательно, интеллект все же способен меняться. Его можно ухудшить и, следовательно, при желании можно и улучшить. Мы пока не знаем, почему некоторые методы тут срабатывают, а другие – нет. И я ничуть не сомневаюсь: чтобы найти ответ на этот вопрос, нам еще придется перецеловать массу лягушек, и некоторые из них вполне могут превратиться в принцесс.

Приведу один совершенно потрясающий пример. Вы когда-нибудь слышали о психологе из Торонто по имени Гленн Шелленберг? На сегодня у Гленна имеется два серьезных труда, и я считаю его исследования одними из лучших в нашей области{39}. Он продемонстрировал, что обучение детей музыке развивает их интеллект. Он нашел принцессу там, где ее, по сути, не могло быть. Гленн проводит тренинги в области, которая, по мнению многих, не имеет никакого отношения к интеллекту, но он обнаружил четкий позитивный эффект».

Далее я спросил профессора Джонидеса, почему он, учитывая долгую историю неудач в деле развития человеческого интеллекта, решил заняться этой темой.

«Многие ученые проходят за свою карьеру практически через тот же цикл, через который прошел я, – сказал профессор. – Львиная доля моей жизни в науке была посвящена исследованиям базовых аспектов ментальных функций. Ничего общего с тренингами. А теперь меня больше всего интересует, можно ли что-нибудь изменить в этих базовых аспектах».

По словам Джонидеса, на протяжении четверти века главным объектом его исследований оставались ментальные функции человека, которые лежат в основе не только интеллекта, но и многих поведенческих реакций и эмоций, известных как когнитивный контроль.

«Ну, например, если бы я сейчас был голоден, я бы думал о том, чтобы выйти из лаборатории, пробраться в столовую и поживиться чем-нибудь вкусным. Однако я бы подавил в себе это желание и продолжил беседу с вами. Вот что такое когнитивный контроль. Он и еще рабочая память – ядро всей интеллектуальной деятельности. Именно они, вкупе с другими характеристиками, отличают человека от других биологических видов, живущих на нашей планете. Это они позволяют нам селективно обрабатывать информацию, поступающую из окружающей среды, и использовать для решения самых разных задач. Но когнитивный контроль касается не только интеллектуальной деятельности. Например, если у человека депрессия, он не может прервать поток негативных мыслей, как бы он ни старался. Проблема людей, которых не мотивирует отсроченное вознаграждение, которые излишне разъедаются или становятся наркоманами или алкоголиками, заключается в том, что они не способны прогнать из головы мысль о своем желании. Все это примеры людей, утративших когнитивный контроль. И вот теперь я участвую в исследованиях, нацеленных на то, чтобы помочь людям восстановить этот контроль».

И, по мнению профессора Джонидеса, методика N-back действительно позволяет усилить когнитивный контроль, развить способность концентрации внимания и научить человека меньше отвлекаться от выполняемой им задачи. Оказалось, Джегги и Бушкюль полностью разделяют эту точку зрения.

«Мы рассматриваем внимание и рабочую память как сердечно-сосудистую функцию мозга, – сказала мне Джегги. – Тренируя внимание и рабочую память, вы развиваете основные когнитивные навыки, помогающие вам в решении различных сложных задач».

Тут я поинтересовался, как долго сохраняются результаты тренинга.

«Мы считаем, тут всё примерно так же, как с физическими упражнениями, – ответила Джегги. – Если вы бегаете трусцой в течение месяца, ваша физическая форма улучшится. Но можно ли сделать вывод, что она сохранится до конца вашей жизни? Очень сомнительно. Для этого необходимо продолжать тренироваться».

А влияет ли на эффективность тренинга мотивация?

«Мы думаем, что да, – сказала Джегги. – Одно исследование на базе учеников начальной и средней школы, результаты которого были опубликованы в 2011 году, четко показало, что уровень подвижного интеллекта заметно повысился только у тех детей, которые достаточно много и упорно занимались на N-back, действительно желая улучшить свои показатели. Трудность заключается именно в том, чтобы мотивировать людей тренировать мозг достаточное время. Это действительно очень важно, ибо в противном случае ничего не выйдет».

«А оказывает ли когнитивный тренинг какое-либо физическое воздействие на мозг?» – поинтересовался я.

«Я рад, что вы об этом спросили, – сказал профессор Джонидес, с готовностью подтягивая к себе ноутбук. Несколько кликов – и он повернул компьютер экраном ко мне. – Недавно мы провели МРТ-сканирование мозга людей до и после тренинга с применением N-back. Вот изображение типичной активации мозга до тренинга».

На экране я увидел фотографию мозга, разные отделы которого были окрашены зеленым, желтым и оранжевым.

«А вот что мы видим после недельного тренинга. – Профессор щелкнул клавишей, и даже мой неопытный глаз сразу увидел, что на второй картинке значительно меньше оранжевого и больше зеленого. – Мы наблюдаем резкое сокращение активации мозга как в лобной, так и в затылочной части. Это означает, что теперь испытуемый достигает больших результатов при меньших усилиях, что его эффективность повысилась», – пояснил мне Джонидес и отодвинул компьютер.

Тут я сказал: «А давайте вернемся к вашему исследованию 2008 года, выявившему улучшение показателей студентов по результатам тестирования с применением прогрессивных матриц Равена на целых 40 процентов. Это что значит, что они в буквальном смысле слова поумнели на 40 процентов?»

«Ну, я бы так, конечно, не сказала, – ответила Джегги. – Мы пока использовали только одну меру интеллекта или логического мышления. В будущем, чтобы больше узнать о влиянии когнитивных тренингов на интеллект, нам еще предстоит провести исследования с использованием некоторых мер реального мира».

«Но прогрессивные матрицы Равена считаются «золотым стандартом» оценки уровня подвижного интеллекта, – добавил Бушкюль. – И мы получаем много довольно любопытных отзывов от своих испытуемых. Например, они часто говорят, что после тренинга начали лучше понимать учебный материал. Думаю, если люди чувствуют это всего лишь после месяца тренировок по двадцать минут в день, эффект действительно впечатляет».

Впрочем, я имел возможность скоро увидеть все собственными глазами, ведь уже завтра ученые должны были оценить уровень моего подвижного интеллекта и посадить меня за компьютер. Мне предстояло ежедневно заниматься на тренажере для мозга N-back. Надо признать, когда я обсуждал планы с Джегги по телефону, это казалось отличной идеей, но теперь, когда я находился здесь, в лаборатории, и тестирование должно было вот-вот начаться, я никак не мог отделаться от мучительной мысли: а что если мой интеллект окажется до ужаса низким?

Исследователи пообещали начать тест на следующее утро, ровно в девять. Мы еще пару часов поговорили об интеллекте, и я нырнул в раннюю осеннюю темноту университетского кампуса и прошел мимо троих студентов, по случаю Хэллоуина наряженных пивными бутылками.

Глава 2
Мерило человека

«Как можно пронаблюдать за любовью?»

Мы с Рэндаллом Энглом, одним из самых влиятельных американских психологов из ныне живущих, чьи исследования о взаимосвязи между рабочей памятью и подвижным интеллектом стали фундаментом для революционного прорыва Клингберга, Джегги и Бушкюля, сидели в дальнем углу столовой Рутгерского университета в Нью-Брансуике. На ближайшее время у Энгла было запланировано выступление в этом учебном заведении – ему предстояло рассказать аудитории об одной из самых стабильных и глубоких проблем психологических исследований. Об этом мы с ним и говорили.

«Большую часть из того, что изучает наука психология, увидеть невозможно, – сказал он мне. – Это концепции. Нам приходится придумывать различные способы измерить и оценить их, дать им определения, но глазом их не разглядеть. Меня, например, очень интересует такая концепция, как любовь. Как можно пронаблюдать за любовью? Никак. Например, я вижу парня и девушку, лежащих в обнимку на траве. Что это? Любовь? Близость? Страсть? Я не знаю. Я могу дать определение любви через конкретный набор особенностей человеческого поведения. Но через одну какую-то характеристику сделать такое невозможно – это ряд, определенная комбинация критериев. Любовь – вовсе не когда люди смотрят друг другу в глаза во время ужина. И не когда они держатся за руки. Это лишь внешние проявления любви. То же самое можно сказать и об интеллекте».

Далее психолог объяснил мне, как решить проблему оценки и измерения того, что не подлежит непосредственному наблюдению. Для этого надо взять несколько косвенных мер и затем статистически вычислить, в какой степени они изменяются синхронно друг с другом. Данный подход известен в статистике как анализ скрытых переменных; именно благодаря ему психологи, экономисты, исследователи в области искусственного интеллекта и прочие специалисты с математической точностью оценивают такие нечеткие, абстрактные концепции, как экстраверсия или интроверсия, качество жизни, мудрость, счастье и интеллект.

«В данном случае особенно важна дисперсия, – объяснил мне Энгл. – Никакой единичный тест многого вам не расскажет. Поэтому-то в моей лаборатории мы используем как минимум три, а иногда и до двадцати различных показателей подвижного интеллекта – потому что мы ищем нечто общее для них всех, мы ищем, что остается после того, как исключается фактор дисперсии».

Надо сказать, в своих первых исследованиях Джегги с Бушкюлем использовали всего одну-две меры подвижного интеллекта, но потом включили и многие другие показатели, по крайней мере частично удовлетворяя жесткие требования Энгла. Этим, кстати, объясняется то, что, когда они наконец принялись измерять мой интеллект, процедура оказалась мучительно длинной.

Крис Каргилл, студент-старшекурсник, подрабатывающий ассистентом в лаборатории Джегги и Бушкюля, провел меня через три крошечные комнатки. В последней – «зеленой» – комнате места едва хватало для пластикового стула, находившегося перед компьютером на маленьком столике. Я уселся на стул, а Крис остановился в дверях и объяснил мне суть шести тестов, которые мне предстояло пройти.

Первый назывался «Развертка поверхности». Испытуемому показывают серию причудливых фигур, которые выглядят как плоские куски картона, вырезанные таким образом, чтобы из них можно было сложить коробки неправильной формы. Задача в том, чтобы определить, какие двумерные развертки соответствуют конкретным трехмерным объектам, то есть коробкам в собранном виде. Крис стоял в дверях, пока я не прочел инструкции и не попробовал решить типовую задачу. Затем он пожелал мне удачи, сказал, что у меня на все про все шесть минут, и закрыл за собой дверь.

Если бы меня поставили в круг на «Янки-стэдиум» и попросили подать мяч великому Дереку Джетеру[5], я бы и тогда не чувствовал себя таким некомпетентным. Через шесть минут моих неимоверных усилий и страшного умственного напряжения дверь отворилась.

«О боже! – простонал я, выдавив из себя глупый смешок, чтобы мои слова прозвучали так, будто я иронизирую. – Кажется, хуже некуда».

«Но и задание было не из легких, – произнес Крис тоном видавшего виды хирурга высочайшей квалификации. – Впрочем, они все непростые. Итак, следующее задание. Оно называется УПМ. У вас имеется матричная головоломка, в которой отсутствует правый нижний компонент. Вам надо вычислить шаблон и определить недостающий элемент».

«Это матрицы Равена?» – спросил я.

«Точно, это усовершенствованные прогрессивные матрицы Равена, сокращенно УПМ. Вот типовые образцы. Как вы думаете, какой элемент тут отсутствует?»

Мы прошлись по типовым примерам, затем Крис сообщил, что на этот раз у меня в распоряжении столько времени, сколько потребуется, и началась очередная битва. На самом деле первые несколько задач оказались легкими, решение было просто очевидным. Следующие семь или около я оценил как более трудные, но вполне решаемые. А потом я натолкнулся на стену. Над одним из заданий я даже нервно расхохотался; хаотичная сетка символов выглядела как пародия, будто ее придумали сотрудники агентства сатирических новостей The Onion[6]. Потом мне в голову пришла мысль: должно быть, именно так чувствует себя мой бедный пес, наблюдая за тем, как мы разговариваем, как двигаются наши рты, осознавая, что из них выходит что-то значимое, но ему не дано понять, что именно.

Почти через час я вышел и сказал Крису, что все готово. Он проинструктировал меня, в чем заключается следующий тест – «цифра-символ». Затем был еще один, в ходе которого мне пришлось определять, какие маленькие фигурки образуют одну большую («пространственные отношения»). Потом шла явная разновидность психологической пытки – «тест на осязательное восприятие», – наверняка запрещенная Женевскими конвенциями (во всяком случае, это следовало бы сделать).

«Хотите отдохнуть?» – спросил Крис, в очередной раз вернувшись в комнату.

«Мне нужно выпить».

У меня остался один последний тест, и мы решили провести его чуть позже. Ровно в час дня я вернулся в подвал, чтобы завершить оценку уровня своего подвижного интеллекта. Это опять был тест с использованием матриц, похожих на матрицы Равена, но сложнее – так называемый немецкий Bochumer Matrizen, или BOMAT. Крис к этому времени уже ушел, и теперь меня инструктировал Бушкюль. Я почти закончил с типовыми заданиями и уже собирался было приступить к самому тесту, когда офис вдруг погрузился в кромешную тьму.

«Только не сейчас! – в отчаянии воскликнул Бушкюль. – У нас пару месяцев назад уже вырубали свет».

Из соседних кабинетов вышли Джегги и другие сотрудники. «Наверняка это продлится всего несколько минут, – сказала Сюзан. – В прошлый раз мы сидели без электричества минут десять».

Как вы помните, окон в лаборатории не было, и теперь помещение освещалось только светом от экранов нескольких ноутбуков. Мы стояли и болтали о том о сем, ожидая, когда дадут электричество. Но через 15 минут в конце коридора появился человек в рабочем комбинезоне, объявивший, что все должны покинуть здание.

«А в прошлый раз вас просили выйти на улицу?» – поинтересовался я.

«Нет, – ответила Джегги. – Но, думаю, через несколько минут все будет в порядке».

Мы поднялись по лестнице на первый этаж и вышли на улицу. Столпившись, мы стали обсуждать, как это было бы нелепо, если б я, специально прилетев из Нью-Джерси в такую даль, в Мичиган, не смог бы закончить серию тестов, без которых мне никак не начать работать по своей тренинговой схеме.

Однако же именно это и произошло. Обратный билет у меня был на шесть вечера с вылетом из Детройта; из Анн-Арбора мне следовало уехать не позднее трех. Мы пошли к кафе и поболтали с часок, а потом настала пора отправляться в аэропорт.

Джегги и Бушкюль то и дело извинялись, хотя, конечно, их не за что было упрекнуть. На счастье, они планировали в конце года переехать из Мичиганского университета в Мэрилендский, их пригласили там преподавать, – а я жил в пяти часах езды от него. Так что я решил, что досадный сбой системы электроснабжения отнюдь не поставил крест на моих планах оценить перед прохождением тренинга уровень своего подвижного интеллекта, а лишь несколько задержал их исполнение.

В конце концов я все же прошел последний тест на оценку подвижного интеллекта – через пару месяцев, уже в Мэриленде. Перед тестом Бушкюль сказал, что на прохождение BOMAT испытуемому выделяется столько времени, сколько ему будет нужно. У меня ушло около полутора часов, то есть гораздо больше, чем на все остальные тесты, вместе взятые, которые я проходил еще в Мичигане.

Но на этом мое тестирование не закончилось. Хотя старомодные стандартные IQ-тесты, кроме подвижного интеллекта, включают в себя также измерение кристаллизовавшегося интеллекта, например оценивают знание синонимов, я решил пройти и их, просто чтобы получить максимально точную и полную картину. И обратился за помощью к организации Mensa, «высшему обществу IQ». Раз в год местные отделения Mensa организуют в самых разных уголках США IQ-тестирование для всех, кто хочет присоединиться к этому обществу и готов выложить 40 долларов. «Входной билет» получают те, чей IQ оказывается на два процента выше среднего значения для взрослого населения.

Но имелась одна загвоздка.

Дело в том, что Mensa не позволяет заявителям проходить IQ-тест дважды, считая человеческий интеллект величиной неизменной, и, следовательно, пересдавать тест просто не имеет смысла. Либо вы его сдали, либо нет. Поэтому Mensa требует от всех участников тестирования предъявлять водительские права или какое-либо другое официальное удостоверение личности с фотографией. Я понимал, что данное правило помешает моему плану пройти тест дважды, до и после тренинга. И вот, претерпев некоторые душевные муки, вызванные угрызениями совести, я решил, что это скорее общие принципы, чем правило. И пошел на то, что можно охарактеризовать короткой, но емкой фразой: кража персональных данных.

Осенью того года я летал в Висконсин, где паромом перебрался на остров Вашингтон, чтобы провести длинные выходные с бывшими однокашниками по Белойтскому колледжу. Однажды во время этой поездки я, кажется, выпил многовато пива, а потом еще и «полирнулся» виски и в результате в какой-то момент обнаружил, что сижу в шезлонге на берегу озера Мичиган с сигарой в руке, а мой дорогой друг Уолт Робертс бреет мне голову. Наголо, превращая ее в подобие шара для боулинга.

К чему я, собственно, веду? Вернувшись домой, я узнал, что один мой приятель, назовем его Ричардом (его настоящее имя я поклялся сохранить в тайне, чтобы не подвергнуть его опасности судебного преследования со стороны ушлых юристов Mensa), тоже красиво побрил голову. А еще он, как и я, носил очки. И я послал ему по электронной почте письмо с просьбой дать мне на время его водительские права, чтобы пройти тест в Mensa первый раз.

«Это, без сомнения, одна из самых странных просьб, с которыми ко мне когда-либо обращались, – сказал Ричард. – Кроме того, у меня есть один вопрос: а что если твоя дочка-подросток позаимствует у тебя поддельное удостоверение личности, мое удостоверение?»

Но в результате Ричард все же согласился – ради науки. И так уж вышло, что холодным вечером 2011 года, уже направляясь на сдачу теста, я включил в машине радио и услышал информацию о том, что группа выпускников средней школы с Лонг-Айленда нанимала людей для сдачи вступительных экзаменов и использовала поддельные удостоверения личности. Так вот, чиновник Комиссии по вступительным экзаменам заявил, что, по его мнению, использование чужих документов не стоит считать серьезной проблемой при сдаче стандартизированных тестов.

Итак, я ехал на тестирование и думал вот о чем: если благодаря грядущей тренинговой программе я поумнею, будет ли это означать, что я стану лучше как автор и напишу более интересную и содержательную книгу? Или же я начну лучше играть, скажем, в шахматы? В самой идее поумнения было что-то нервирующее. Возможно ли такое вообще? Все это немного казалось каким-то безумием – будто я готовился выпрыгнуть из самолета без парашюта.

И вот я вошел в помещение, где проводился тест на оценку IQ, то есть в самый обычный конференц-зал. В тот вечер тест сдавали трое: двое мужчин и одна женщина. Выглядели они, надо признать, не слишком умными. Какой бы стереотипный образ члена Mensa я ни рисовал в своем воображении, ни один из этих людей в него не вписывался.

«Итак, Ричард, вы готовы?» – спросил меня сопровождающий. Я и не представлял себе, как это странно и тревожно, когда тебя называют чужим именем; к такому я точно не был готов.

«Да», – сказал я.

После тщательного инструктажа он сказал, что можно приступать к первым семи подтестам. Математические задачи выявили у меня абсолютную неподготовленность и невежество, зато задания на объем словарного запаса показались чем-то вроде незаслуженного приза, видимо, благодаря долгим годам журналистской практики. Слова – это мое. Задавать мне вопросы из данной области – все равно что спрашивать автомеханика об инструментах и автозапчастях.

В общем и целом тестирование заняло менее полутора часов. Складывая наши листы с ответами в портфель, сопровождающий сказал, что, когда он много лет назад сдавал тест сам, он ужасно ответил на лексические вопросы, зато отлично решил математические задачи. По его словам, именно поэтому в тест включаются разные задания – чтобы можно было сравнить общий уровень интеллекта людей, которые сильны в разных областях – либо в гуманитарной, либо в точных науках. В заключение каждому из нас вручили по карандашу Mensa с логотипом нашей группы.

«Удачи вам, Ричард», – сказал мне на прощание сопровождающий.

Всю дорогу домой я раздумывал над тем, будет ли тренинг достаточно эффективным, чтобы я хотя бы после него мог претендовать на членство в Mensa.

Теперь мне оставалось пройти одно последнее исследование, МРТ-сканирование мозга, и можно было приступать к тренинговой программе. Надо сказать, ученые уже давно определили, что в случае с интеллектом размер имеет значение, хоть и не слишком существенное. По сути, всего около 6,7 процента подвижного интеллекта человека объясняется количеством серого вещества, то есть общим объемом нейронов в его головном мозге. Еще 5 процентов подвижного интеллекта обусловлены размерами конкретной зоны мозга, известной как левая латеральная префронтальная кора. Она расположена под левой верхней частью лобной кости, на линии роста волос, и сильно активизируется во время тестов рабочей памяти.

Кстати, именно этими не слишком большими, но очень важными эффектами конкретных зон мозга объясняется, почему женщины, общий объем мозга которых в среднем на 10 процентов меньше, чем у мужчин, в среднем не глупее представителей сильного пола{40}. Фактически женщины, как правило, имеют больше серого вещества, а мужчины обычно превосходят их по объему белого вещества мозга{41}. В итоге представителям сильного пола, как правило, лучше даются зрительно-пространственные задачи, а прекрасная половина человечества обходит мужчин по таким показателям, как беглость речи и долговременная память{42}. При этом стоит отметить, что если по результатам исследования 1983 года число юношей, набравших на вступительных экзаменах по математике более 700 баллов, превышало число девушек, добившихся такого же успеха, в тринадцать раз{43}, то по итогам исследования 2010 года данное соотношение сократилось до менее чем четырех раз{44}. Это, несомненно, свидетельствует, что отношение общества к данной проблеме и равные возможности в области образования являются как минимум факторами не менее мощными, чем биологическая неизбежность. Что, впрочем, не отменяет того, что умственно неполноценные мужчины встречаются несколько чаще, чем женщины с таким недугом{45}.

Исследователи все больше приходят к выводу, что куда важнее размера того или иного участка мозга функции его отдельных зон и то, насколько эффективно они «общаются» друг с другом. В августе 2012 ученые Университета Вашингтона в Сент-Луисе изучили силу связей между левой латеральной префронтальной корой и остальным мозгом и обнаружили следующее{46}: если, как уже говорилось, размером левой латеральной префронтальной коры определяется около 5 процентов подвижного интеллекта, то сила его взаимосвязей с остальной частью головного мозга отвечает за 10 процентов. То есть больше, чем любой другой наблюдаемый исследователями факт мозговой деятельности.

«Мы выдвинули гипотезу, что раз активность в той зоне мозга так важна для интеллекта, это потому, что данному участку приходится связываться с другими: с вашими восприятиями, воспоминаниями и т. п., – рассказал мне по телефону Майкл Коул, первый автор упомянутого выше исследования, научный сотрудник Лаборатории когнитивного контроля и психопатологии Университета Вашингтона. – И мы решили выяснить, можно ли предсказывать подвижный интеллект людей, исходя из того, насколько тесно их левая латеральная префронтальная кора связана с остальной частью мозга в покое, то есть в то время, когда человек, проходя МРТ-сканирование, не выполняет никакой конкретной задачи. И о чудо! Нам это удалось. И расхождения оказались статистически значимыми».

Тогда я спросил Майкла, не согласится ли он провести подобное сканирование моего мозга до и после запланированной мной программы когнитивного тренинга. Он ответил, что готов это сделать, но прежде мне надо договориться с его боссом, Тоддом Брэйвером, содиректором лаборатории, в которой работал Коул. А затем, добавил он, ему еще нужно будет получить разрешение Группы этической экспертизы Еврейской больницы Барнс, где расположена их МРТ-лаборатория.

Ко времени, когда я все согласовал, с момента моей встречи с Джегги и Бушкюлем в Анн-Арборе прошел почти год. И вот наконец 3 октября 2012 года я прибыл в Сент-Луис на сканирование. Тодд Брэйвер встретил меня у дверей своего кабинета и предложил сначала сходить в соседнее кафе и подробнее обсудить их с Коулом исследование. Немногим старше Джегги и Бушкюля, Брэйвер уже был содиректором известной научно-исследовательской лаборатории. Свое интервью я начал с вопроса о том, кто является другим содиректором.

«Диана Барч, – ответил Тодд. – Моя жена».

Далее Брэйвер дал на редкость объективное описание своей второй половины. «Моя жена – суперженщина, – сказал он. – Она потрясающий исследователь. Единственный недостаток наших взаимоотношений заключается в том, что рядом с ней у меня часто возникает комплекс неполноценности. Через пару лет она, по всей вероятности, возглавит наш отдел. Она редактор журнала Cognitive, Affective, and Behavioral Neuroscience. Иногда мне кажется, она участвует в работе практически всех комиссий и комитетов нашего университета. Диана из тех, кто встает в четыре утра, чтобы успеть записать пару мыслей, пока в семь не проснулись дети. А еще она лидер скаутского отряда нашей дочки. Она – человек, который все время заставляет окружающих чувствовать что-то вроде «Что же я делаю в жизни не так, почему я не достиг такого успеха?!». И при этом она очень хорошая. Ни малейшего высокомерия или эгоизма. И такая женщина выбрала меня. Одно это порождает во мне чувство абсолютной защищенности. Мне кажется, она поняла в жизни что-то такое, чего большинство из нас не осознаёт».

Тодд еще довольно долго рассказывал о своей замечательной жене, но мы с вами опустим часть его пламенной речи и перейдем сразу к тому ее фрагменту, где он говорит о природе интеллекта. Тоже, впрочем, в связи с Дианой.

Страницы:

Читать бесплатно другие книги:

Инструкция к реальности

lee

Автор проработал такие значимые для развития человечества системы, как Дзен, Дао, Йога Кундалини, Та...

Как чашка за чашкой строилась Starbucks

Йенг Дори

Говард Шульц стал генеральным директором Starbucks в 1987 году и за последующие годы превратил Starb...

Победить с помощью инноваций. Практическое руководство по управлению организационными изменениями и обновлениями

Ташмен Майкл

Почему организации часто останавливаются в своем развитии, и как руководители могут помочь им приспо...

Руководство Ernst & Young по составлению бизнес-планов

Форд Брайен

Хорошо продуманный бизнес-план – залог успеха любого предприятия. Он не только поможет привлечь вним...

Просветленные не берут кредитов

Гор Олег

Можно ли медитировать во сне? Существует ли таинственный зверь йесин? Зачем разрушать колесо Сансары...

Негативные магические воздействия: Выявление. Диагностика. Защита. Противодействие

Невский Дмитрий

Перед вами книга «Негативные магические воздействия. Выявление. Диагностика. Защита. Противодействие...

Стань умнее. Развитие мозга на практике Хёрли Дэн

Вступление

Глава 1Как расширить рабочее пространство разума

Глава 2Мерило человека

Читать бесплатно другие книги:

Глава 1
Как расширить рабочее пространство разума

Глава 2
Мерило человека