Темные отражения Калугин Алексей

Глава 3

«Приснится же такое!» – было первой мыслью Павла, когда он открыл глаза.

За окном высвечивало хилое осеннее солнце, доносилась отдаленная ругань ворон, а Павлу казалось, что он все еще ощущает ступнями раскаленный песок Мертвого берега.

«Хотя бы во сне, а надо было искупаться!» – с запоздалым сожалением подумал Павел, вспоминая синие волны, оставляющие на берегу полоску влажного песка и хлопья белой пены. Когда еще удастся выбраться на море? Во сне и то нечасто такое случается…

Павел потянулся и хотел, как обычно, резко бросив тело вперед и вверх, сесть в кровати. Вместо этого, вскрикнув от пронзительной боли, он снова упал на спину.

Приподняв голову, Павел увидел в области солнечного сплетения свежий багровеющий кровоподтек, размером едва ли не с ладонь.

Он осторожно потрогал больное место двумя пальцами. Откуда мог взяться такой огромный синяк? Ударился во сне и даже не почувствовал? Обо что?.. Во сне его ударил в живот смотритель… Но ведь это было во сне! Нет-нет, надо успокоиться, всему должно быть реальное объяснение…

Павел медленно, не делая резких движений, поднялся, всунул ноги в тапочки и пошел в ванную.

У религиозных фанатиков, переживающих в своих фантазиях вместе с Христом крестные муки, на ступнях и запястьях появляются стигматы – кровоточащие язвы, как бы следы от гвоздей. Сон был необыкновенно реалистичным; возможно, что синяк на животе тоже своего рода стигмат? При определенных условиях изменения в нормальном состоянии нервной системы могут вызвать нарушение процессов обмена веществ в тканях, имеющие внешние проявления…

Да что же так трет ноги?!

Павел снял тапки и встряхнул их. На паркетный пол высыпался крупный желтовато-белый песок. Точно такой же, как на берегу…

– Бред какой-то, – пробормотал Павел и голой ступней разметал песок в стороны.

В ванной он осмотрел себя в большое зеркало, висевшее на двери. Помимо кровоподтека на животе, поперек плеча правой руки, как перевязь, багровел набухший кровью рубец. Павел повернулся боком и смог увидеть, что рубец перечеркивает и спину.

– Сон продолжается… – Павел подмигнул своему отражению.

Он старался выглядеть бодрячком, но на самом деле ему было жутковато. Если ночью, разговаривая с Глумзом, он не сомневался, что все происходит во сне, то сейчас был уверен, что не спит. Для этого ему не требовалось даже щипать себя или бить по щекам. Разум требовал рационального объяснения происходящим странным событиям и не находил его. Мозг начинал понемногу звенеть от напряжения.

Приняв чуть теплый душ и осторожно, боясь потревожить больные места, растеревшись полотенцем, Павел вернулся в комнату.

На столе возле томика Глумза сидела огромная толстая крыса, раза в два превосходящая в размере самого крупного из своих сородичей. Крыса нервно подергивала длинным, покрытым редкими щетинками, розоватым хвостом, похожим на гигантского дождевого червяка, отмокшего и потерявшего цвет в луже на асфальте, и, кажется, собиралась попробовать на зуб корешок лежащей перед ней книги.

Павла передернуло от омерзения. Откуда взялась в квартире эта жуткая тварь?

Крыса глянула на Павла выпученными, похожими на пришитые бусины глазами, шевельнула усами, оскалив широкие желтые резцы, и недовольно заворчала. Вместо того, чтобы скрыться где-нибудь под диваном, она уперлась передними лапами в книгу и стала толкать ее к краю стола, который почти касался подоконника. Задние когтистые лапы крысы оскальзывались на полированной поверхности, она возмущенно пищала и все усерднее толкала книгу.

Подняв голову, Павел увидел обнаженную женщину, стоящую на карнизе по другую сторону оконного стекла. Кожа ее, отливающая красновато-коричневым цветом, казалась гладкой и лоснящейся, словно смазанная тонким слоем прозрачного жира. Черные волнистые волосы падали на плечи и закрывали половину лица. Глаз, не прикрытый волосами, напряженно следил за движением крысы по столу. Ярко-красные губы, обнажая ряд ровных белых зубов, кривились то ли в полуулыбке, то ли в полуоскале. За спиной у нее время от времени распахивались большие перепончатые, как у летучей мыши, крылья, помогая удерживать равновесие на узком карнизе. Одной рукой она держалась за оконную раму, а другой, просунутой в форточку, пыталась дотянуться до книги. Крыса и крылатая женщина явно действовали заодно.

Сорвав на бегу тапку с ноги, Павел размахнулся и припечатал голову крысы к столу.

Крыса завизжала от боли, но, падая, сумела зацепиться за край стола передними лапами.

Павла поразил вид этих лап, больше похожих на маленькие детские ручки. Вместо когтей на пальцах были розовые ногти, отросшие сверх всякой меры, с черной каемкой грязи по краям.

Крыса подтянулась на лапах, готовясь снова вскарабкаться на стол, и Павел еще раз ударил ее тапкой. На этот раз удар пришелся по голове и цепляющимся пальцам. Пронзительно взвизгнув, крыса кубарем скатилась на пол.

Крылатая женщина за окном издала глухой гортанный звук. Рука ее, запущенная в форточку по самое плечо, стала неестественно удлиняться, вытягиваться, загребая воздух хищно скрюченными пальцами и неумолимо приближаясь к книге.

В последний момент Павел успел выхватить книгу из-под пальцев, царапнувших ногтями по переплету, и, шарахнувшись в сторону, отпрыгнул в дальний конец комнаты.

Женщина разочарованно и злобно вскрикнула, выдернула руку из окна, взмахнула крыльями и, сорвавшись с карниза, исчезла.

Крысы тоже нигде не было видно.

Павел, скорчившись, сидел на полу, забившись в узкую щель между спинкой кровати и книжным шкафом. Все тело его сотрясалось от нервной дрожи, а руки судорожно прижимали к груди книгу в зеленом переплете.

– Бред, бред какой-то, – без остановки повторяли его трясущиеся губы.

Он уже не мог понять, где кончается сон и начинается реальность. Что происходит с ним? Откуда взялись эти бредовые видения? Неужели во всем виновата проклятая книга?

– Бред. Полнейший бред, – в последний раз произнес Павел, теперь уже почти спокойно, почти придя в себя.

При чем здесь книга, он просто переутомился. Лекции в институте, занятия дома, чтение до двух часов ночи, бесконечные психологические опыты на самом себе, и вот результат: крыса с детскими ручками, голая женщина за окном… Интересно, что сказал бы на это старик Фрейд?

Павел заставил себя усмехнуться.

На занятия сегодня он решил не ходить. Пора устроить себе выходной: просто погулять по улицам, зайти в кафе, посмотреть какую-нибудь дурацкую кинокомедию и лечь пораньше спать.

Выходя из дома, он тем не менее сунул книгу Глумза во внутренний карман плаща.

На дворе стояла великолепная осень, чистая и прозрачная. Бледному солнцу, пробивающемуся сквозь затягивающее его серое марево, удавалось еще донести до земли частицу своего тепла. Деревья, казалось, передумали сбрасывать пожелтевшую листву и ждут, когда она снова оживет и позеленеет.

Павел неспешно шел по скверу между рядами скамеек, занятых молодыми мамашами, которые, пользуясь хорошей погодой, вывели и вынесли на воздух своих многочисленных чад, чтобы они перед долгой зимой вобрали в себя побольше последних лучей пока еще теплого солнца.

Прогуливаясь по скверу, Павел мельком взглянул на лавку букиниста, в которой вчера приобрел книгу. Дверь ее была приоткрыта.

Старичок хозяин встретил Павла с распростертыми объятиями.

– Добрый день! Добрый день! Рад снова видеть вас! Постоянный клиент – гордость хозяина магазина! Надеюсь, вы остались довольны вчерашней покупкой?

– Да, благодарю вас, – кивнул Павел. – Я хотел бы узнать, нет ли у вас других книг этого автора?

Букинист посмотрел на Павла поверх очков.

– К сожалению, имя автора мне неизвестно.

– Его имя Гельфульд Глумз.

– Гельфульд Глумз… – Прикрыв глаза тяжелыми морщинистыми веками, старичок какое-то время беззвучно пережевывал имя губами, словно пробуя его на вкус. – Нет. Определенно – нет. Я никогда прежде не слышал этого имени.

– Очень жаль. Извините. До свидания.

Павел повернулся к выходу.

– Подождите! – окликнул его книжник. – Вчера, буквально через полчаса после вас, ко мне в лавку зашел человек, интересовавшийся книгой, которую вы купили. Он очень расстроился, узнав, что она уже продана, и просил передать вам, если вы снова зайдете, его визитную карточку. Он сказал, что ему очень нужна эта книга и просил, чтобы вы непременно связались с ним или оставили у меня свои координаты.

Букинист протянул Павлу визитную карточку с золотым обрезом. На глянцевом прямоугольнике буквами с вычурными завитушками было выведено: «Матфей Матфеевич Матфеев. М.Чересседельный пер., д.1, кв.5». На обратной стороне чернилами от руки было приписано: «Заходите в любое время. Не стесняйтесь».

– Этот человек сказал вам, как называется книга? – взмахнув визиткой, спросил Павел.

– Нет, – качнул головой букинист. – Но он описал, как она выглядит. Другой такой книги, как мне кажется, просто не существует. По крайней мере, я не встречал. А через мои руки прошло немало книг…

– Большое спасибо! – Павел убрал карточку в карман.

Букинист быстро глянул по сторонам, словно желая убедиться, что, помимо него и Павла, в магазинчике больше никого нет и, перегнувшись через прилавок, приблизил свои губы к уху Павла.

– Скажу вам по секрету, – очень тихо произнес он. – Этот человек мне совсем не понравился.

– А почему шепотом? – так же тихо спросил Павел.

– Я прожил долгую жизнь, – тяжело вздохнул старик. – Если человек мне нравится, то я говорю об этом во весь голос, а если нет, предпочитаю помалкивать. Кто знает, может, я ему тоже чем-то не понравился? Зачем мне лишние неприятности?

Еще раз поблагодарив книжника, Павел вышел из лавки.

Засунув руку в карман, он медленно провел пальцем по глубоким бороздкам золотого тиснения на переплете книги.

Наконец-то среди вороха мистики, наслаивающихся сновидений и призраков появилось реальное лицо, хотя и с несколько странным, симметричным именем. Если некто по фамилии Матфеев целенаправленно разыскивает книгу Глумза, следовательно, он что-то о ней знает. Похоже, появилась возможность положить конец неизвестности, тайнам и наваждениям, связанным с книгой.

На обороте визитки было написано: «Заходите в любое время». Павел решил не откладывать и отправиться к Матфееву прямо сейчас.

Глава 4

Малый Чересседельный переулок Павел отыскал недалеко от центра, в одном из тех мест, где, сделав всего несколько шагов в сторону от автомагистрали, можно увидеть за спинами современных бетонных многоэтажек дома, возраст которых исчисляется, должно быть, трехзначным числом. Кто жил в этих двух-, трехэтажных строениях, вросших в землю по окна первого этажа так, что для того, чтобы войти в подъезд, нужно было спуститься вниз по узкому наклонному желобу, протоптанному в слое спрессовавшегося мусора?

Стены парадного были вымазаны – иначе не скажешь – неровным слоем грязно-зеленой краски, облупившейся и облезшей во многих местах. Над грудой сорванных со стены почтовых ящиков красной краской были намалеваны корявые буквы: «Граждане жильцы! Соблюдайте в подъезде чистоту и порядок!» Надпись, похоже, сделали просто пальцем, измазанным в краске. Наверх вела лестница с выщербленными ступенями и без перил.

Квартира, которую искал Павел, находилась на третьем этаже. Дверь была новая, неокрашенная, номер квартиры аккуратно выведен на доске фломастером.

Не найдя звонка, Павел негромко постучался.

– Да-да, входите! Дверь не заперта! – громко ответил из-за двери сильный несколько глуховатый мужской голос.

Павел открыл дверь и оказался в длинном полутемном коридоре.

– Проходите же! – позвал из глубины квартиры все тот же голос.

Миновав коридор, Павел попал в небольшую почти квадратную комнату. Окна плотно закрывали горизонтальные жалюзи. На полу был расстелен лимонно-желтый ковер с очень густым, мягким ворсом. По центру ковра стояла настольная лампа без абажура. Ее яркий слепящий свет делал все, что находилось вокруг, плоским и контрастным.

Мебели в помещении не было никакой, кроме двух больших, глубоких кресел, в одном из которых сидел хозяин.

Поднявшись навстречу гостю, он слегка наклонил голову и представился:

– Матфеев, Матфей Матфеевич. Чем обязан вашему визиту?

Неловко поклонившись в ответ, Павел назвал свое имя и протянул Матфееву его визитную карточку.

– Очень рад вас видеть. Прошу, садитесь, – Матфеев сделал приглашающий жест в сторону кресла.

Хозяин квартиры был высокий, подтянутый мужчина лет пятидесяти. В длинных, густых, зачесанных назад темных волосах лишь местами пробивались редкие седые нити. На узком вытянутом лице с острыми угловатыми чертами резко выделялся большой крючковатый нос с горбинкой. Глаза скрывали очки с темными зеркальными стеклами. Весь костюм Матфеева – мягкие кожаные полуботинки, узкие брюки и свитер под горло с закатанными по локоть рукавами – был цвета безлунной ночи. Рельефные мышцы предплечий говорили о недюжинной силе их обладателя.

– Прошу извинить меня за скудность обстановки: я здесь временно, проездом. – Разговаривая, Матфеев слегка шевелил кончиками пальцев, будто старался освободиться от налипшей на них невидимой паутины. – Букинист, должно быть, сказал вам, что меня интересует книга, которую вы купили у него вчера.

– Меня тоже интересует эта книга, именно поэтому я и пришел, – сказал Павел.

– Она у вас с собой.

То, что это было скорее утверждение, нежели вопрос, Павлу не понравилось, поэтому он и ответил:

– Нет, она осталась дома.

– Вы говорите неправду, – с укором произнес Матфеев. – Книга лежит у вас во внутреннем кармане плаща.

– Откуда вам это известно?

Матфеев сделал неопределенный жест рукой: какая, мол, разница, известно – и все тут.

– Покажите мне ее! – Это прозвучало почти как приказ. – Прежде чем продолжать разговор, я должен убедиться, что это именно то, что мне нужно.

Павел достал книгу и, держа ее обеими руками, протянул Матфееву так, чтобы он мог рассмотреть обложку.

Матфеев, весь напрягшись, подался вперед. Пальцы его нетерпеливо подергивались, казалось, он готов был вырвать книгу из рук Павла.

– Да, это она, – сказал Матфеев. Внимательно рассмотрев книгу, он вновь, расслабившись, погрузился в кресло. – Что вы хотите за нее?

– А что вы можете предложить? – растерялся от неожиданности Павел.

– Все, что хотите, – приподняв руки с колен, Матфеев слегка развел их в стороны. – Практически все.

– Прежде всего я хочу знать, что это за книга.

И Павел снова убрал книгу в карман, давая тем самым понять, что не торопится с ней расстаться.

– Это книга по алхимии. – Голос Матфеева стал безразлично ровным. Слишком уж безразличным. – Написана она в тринадцатом веке монахом-альбигойцем Густавом Майрой, напечатана в конце пятнадцатого в городе Майнце.

– На вид книга совсем новая, – возразил Павел.

– Современное переиздание, – ответил Матфеев. – Выпущена очень небольшим тиражом, специально для коллекционеров. Больше ни для кого интереса она не представляет.

– На каком языке она написана? – тут же спросил Павел.

– Это давно забытый тайный язык альбигойского ордена, – кистью левой руки Матфеев неопределенно взмахнул в воздухе.

– Вам известно название книги? – задал новый вопрос Павел.

– Конечно, – лениво кивнул Матфеев. – «Великое Делание и другие сто рецептов для практического применения».

– В таком случае, – Павел бросил на Матфеева взгляд победителя, – у меня совсем не та книга, которая вам нужна.

– Что вы хотите этим сказать? – Брови Матфеева удивленно взметнулись над оправой очков.

То, что Павел не видел глаз собеседника, лишало его возможности до конца насладиться своим торжеством.

– Книга, которая лежит у меня в кармане, называется «К истории зеркал и связанных с ними явлений симметрии сна», и написал ее некто по имени Гельфульд Глумз!

Матфеев, как подброшенный, вскочил на ноги.

– Кто вам это сказал?! – негромко, со сдержанным напряжением воскликнул он.

– Прочитал, – невозмутимо ответил Павел, покачивая ногой.

– Как это «прочитал»?! – Голос Матфеева едва не сорвался на крик.

Павел удивленно повел плечом, выгнул губы и наморщил лоб, как будто не понимая, чему здесь собственно удивляться?

– Как все читают. – Он взмахнул рукой, пытаясь повторить недавний непринужденный жест своего собеседника.

– Вы знаете язык?

В голосе Матфеева явственно прозвучали растерянность, недоверие и злость.

Ах, как хотелось Павлу видеть в эту минуту его глаза!

– Извините, но я пришел сюда не для того, чтобы меня допрашивали, – церемонно, со сдержанным торжеством произнес Павел. – Я вижу, откровенный разговор у нас не получается.

Поднявшись из кресла, он коротко поклонился – гораздо изящнее, чем при знакомстве, – и направился к выходу.

– Постойте! – Стремительно выбросив руку вперед, Матфеев крепко ухватил Павла за локоть. – Искренне прошу простить, но вы ошеломили меня своими словами! Я был уверен, что никто в вашем мире не сможет прочесть книгу Глумза!

Павел позволил Матфееву снова усадить себя в кресло.

Матфеев, похоже, был уверен в том, что его гостю удалось прочитать всю книгу Глумза, и Павел не стал разубеждать его. Слушая Матфеева, он только многозначительно кивал.

– Как вы понимаете, – продолжал тот, – знания, заключенные в книге Глумза, практически бесполезны в Реальном мире, но в Мире сна они бесценны.

При словах «Мир сна» Павел перестал изображать всеведущего мудреца и удивленно посмотрел на Матфеева.

– Вы верите в существование Мира сна? – спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более небрежно.

– Конечно, – ответил Матфеев и едва заметно улыбнулся. – Ведь я сам оттуда.

Если бы не события, проиcшедшие прошлой ночью и сегодня утром, Павел скорее всего счел бы Матфеева сумасшедшим и поспешил бы уйти. Но теперь он уже сам был близок к тому, чтобы поверить в существование таинственного, никому не известного, находящегося где-то за гранью реальности Мира сна. В противном случае пришлось бы разрабатывать версию о эпидемии галлюцинаций с однотипными видениями.

– Итак, думая, что мне неизвестно содержание книги, вы собирались купить или выменять ее у меня, чтобы воспользоваться в личных интересах, – произнес Павел голосом судьи, оглашающего приговор.

– Но теперь я готов предложить вам другие условия…

В коридоре послышались быстрые легкие шаги, и в комнату вбежал человек. Даже, скорее не человек, а человечек: роста в нем было не более полутора метров. Широкие кожаные ремни, перепоясывающие его довольно упитанное тело вдоль, и поперек, и накрест, делали его похожим на туго перетянутый шпагатом батон колбасы. Лицо – неподвижное, не отражающее никаких чувств и эмоций, – казалось маской, отлитой из голубого, матово отсвечивающего фарфора. Бритая голова с оттопыренными ушами и очень маленький, высоко вздернутый нос придавали человечку сходство с традиционным скульптурным изображением Будды.

– В чем дело, Шайха? – глянув на него, недовольно повысил голос Матфеев.

– Центурионы! – человечек суетливо взмахнул руками, будто отгонял от своей лысины пчелиный рой.

Матфеев поднялся из кресла и с раздражением впечатал кулак в раскрытую ладонь другой руки.

– Выследили!

– Ага, – быстро кивнул Шайха.

Павел не успел заметить, откуда в руке Матфеева появился пистолет. Очень длинное, расширенное у основания дуло и высокая прицельная планка придавали оружию довольно-таки необычный вид.

Забыв о госте, Матфеев бросился через коридор к входной двери.

После нескольких секунд колебания, Павел последовал за ним. На это его толкнуло вовсе не любопытство и уж тем более не жажда приключений, а простое соображение о том, что выход из квартиры скорее всего был один. Оставаться же в квартире, хозяин которой чуть что хватается за пистолет, Павел не имел ни малейшего желания, даже при том интересе, который начало вызывать у него словосочетание «Мир сна».

Осторожно выглянув за дверь, Павел увидел, что Матфеев неподвижно замер на лестничной площадке, широко расставив ноги. Пистолет он держал обеими руками чуть правее лица, направив ствол в потолок.

Снизу гулким эхом доносились тяжелые, частые шаги нескольких человек, быстро поднимающихся по лестнице.

Павел обернулся к притаившемуся за его спиной Шайхе, чтобы спросить, кто такие центурионы и что они хотят от Матфеева, но маленький человечек, опередив его, приложил палец к губам, призывая молчать.

Павел снова выглянул на лестницу.

На этот раз он увидел около десяти человек, одетых в светло-серые комбинезоны со множеством «молний» и накладных карманов. Головы и шеи их наглухо закрывали серебристые шлемы. Узкая Т-образная прорезь на лицевой части шлема оставляла открытыми только глаза и нос. Каждый из центурионов был вооружен короткоствольной винтовкой с узким прикладом.

Матфеев, отойдя в сторону, прижался спиной к двери напротив, и центурионы бодрой рысью успели преодолеть больше половины лестничного пролета, прежде чем первый из них заметил противника.

В тот самый момент, когда бегущий впереди всех центурион с двумя красными нашивками на рукаве, что-то громко и невнятно крикнув, вскинул винтовку, Матфеев сделал шаг навстречу. Оказавшись лицом к лицу с наступающими, он выбросил вперед руки с пистолетом и четыре раза нажал на курок.

Четыре оглушительных выстрела в замкнутом лестничном пространстве слились в единый грохочущий гул.

Четверо центурионов, отброшенные назад выстрелами в упор, покатились вниз по лестнице, сбивая с ног и увлекая за собой остальных.

Пока длилась эта неразбериха, Матфеев выстрелил еще несколько раз в кучу перемешавшихся живых, умирающих и мертвых тел и, сделав шаг в сторону под прикрытие лестничного марша, быстро сменил в пистолете обойму.

Центурионы отступили на этаж, оставив на площадке шесть человек. Двое из брошенных были только ранены и пытались отползти к своим. Остальные тела лежали неподвижно.

Матфеев посмотрел на Павла.

Павел взирал на происходящее широко раскрытыми, полубезумными глазами, которым сам же отказывался верить. Чтобы такое происходило в центре Москвы?..

– Ну как, парень? – подмигнул ему Матфеев.

Павел покрутил головой, словно стараясь протолкнуть застрявшую в горле кость, и издал какой-то нечленораздельный булькающий звук.

– Понятно, – ухмыльнулся Матфеев. – Шайха, выведи его отсюда. Думается мне, следующую атаку центурионы подготовят более основательно.

Шайха дернул Павла за рукав и кивком головы велел следовать за собой.

Дважды приглашать парня не пришлось. Он что было духу припустился следом за своим провожатым.

– Павел, береги книгу! – крикнул им вслед Матфеев. – Я очень скоро найду тебя, и тогда мы закончим наш разговор!

В квартире все-таки имелся другой выход.

Шайха долго вел Павла по темному коридору. Временами по сторонам мелькали мутные зеркала, отраженные в них канделябры с зажженными свечами, неясные картины в потемневших золоченых рамах, складки пыльных, пропахших нафталином портьер. Миновав ведущую вниз винтовую лестницу, показавшуюся Павлу бесконечной, они очутились в просторном полутемном зале, освещенном отблесками пылающего в камине огня. Огромный стол в центре, накрытый к обеду, ждал гостей, которые, казалось, должны были появиться с минуты на минуту. Но Шайха, не давая Павлу возможности задержаться и осмотреться, вел его все дальше и дальше через нескончаемую вереницу сумрачных переходов, комнат, лестниц и дверей.

Когда Павел пытался о чем-то спросить своего провожатого, тот в ответ только что-то невнятно бурчал и ускорял шаг.

И, когда Павел уже решил, что конца этому лабиринту не будет, Шайха вдруг остановился и, указав рукой на свет, брезжущий впереди, растворился в темноте.

Пройдя еще несколько метров, Павел уперся в железную дверь, через зарешеченный верх которой пробивался дневной свет.

Открыв дверь без особых усилий, Павел оказался на тихой, глухой московской улочке. Чуть в стороне, сидя на скамейке, мирно беседовали старушки, время от времени поглядывая на копошащихся в желтой опавшей листве внучат.

Павел обернулся. В том месте, гда только что была дверь, он увидел лишь глухую кирпичную стену.

Глава 5

Придя домой, Павел первым делом забрался под душ. Под горячими, жесткими струями заныл на спине след от хлыста смотрителя.

Запрокинув голову назад, Павел подставил лицо потокам воды. Голова казалась пустой, надутой одним воздухом.

Что же это творится? Отрицать реальность происходящего, отказываться верить, что где-то совсем рядом существует иной мир, в котором есть центурионы, крылатые женщины и крысы с ручками, как у младенцев, Павел больше не мог. Но и поверить в этот бред, поверить в Мир сна было бы равносильно тому, что признать себя сумасшедшим!.. Либо смириться с тем, что с ума сошел весь мир.

Павел мрачно усмехнулся, вспомнив, что как раз себя-то сумасшедшие считают самыми нормальными людьми.

Из прихожей раздалась призывная трель дверного звонка.

Наскоро обтеревшись полотенцем и накинув старый изрядно поношенный махровый халат, Павел вышел в прихожую и открыл дверь.

На пороге стоял милиционер: маленького роста, едва достающий фуражкой Павлу до плеча, зато при роскошных буденновских усах. На погонах у него золотились новенькие капитанские звездочки.

Милиционер переложил папку, которую держал под правым локтем, под левую руку, смущенно кашлянул в кулак и произнес неожиданно густым басом:

– Разрешите войти?

– Да, конечно. – Павел сделал шаг в сторону, пропуская милиционера в прихожую.

Пройдя в комнату, капитан сел на самый краешек предложенного стула и аккуратно положил папку на колени.

– Я имею честь разговаривать с Павлом Гардиным? – необычайно церемонно поинтересовался он.

– Да, – кивнул головой Павел, усаживаясь напротив.

Про себя он, улыбнувшись, отметил, что так, должно быть, обращались к своим собеседникам городовые. Слышать же подобную речь от капитана милиции было в высшей степени странно. Впрочем, у каждого свои причуды.

– С Павлом Геннадиевичем? – уточнил капитан.

Павел кивнул еще раз.

Милиционер нервно постучал пальцами по папке.

– Дело, Павел Геннадиевич, в следующем, – начал он. – Дело, прямо скажу, для меня не очень-то привычное… Деликатное… Несколько дней назад в нашем с вами районе была обворована квартира известного ученого, историка Мирцина… Случайно не знакомы? – Павел отрицательно покачал головой. – Грабители, они, сами понимаете, считают, что если человек – мировая знаменитость, значит, у него вся квартира должна быть забита золотом и хрусталем, валютой да видюшниками. Ничего этого они в квартире Мирцина не нашли. Со злости, что ли, вынесли почти всю его библиотеку, которая на самом-то деле как раз и представляет собой огромную ценность. Начали сдавать книги в букинистические магазины в разных концах Москвы. Профессор сам с утра до ночи носится по городу, выискивая среди книжных развалов свои книги. Мы тоже стараемся ему помочь. У меня здесь, – капитан приподнял папку с колен, – вся его библиотека записана.

– Ну, а я-то тут при чем? – не понимая, к чему клонит милиционер, немного раздраженно спросил Павел.

Только сейчас он вдруг вспомнил, что милиционер не только не показал своего удостоверения, но даже не представился.

– Вчера в букинистическом магазине номер тридцать два вы приобрели книгу, – капитан заглянул в папку и прочитал: – Книгу Гэ Глумза «К истории зеркал и связанных с ними явлений симметрии сна». Мирцин через меня просит вас вернуть ему ее и готов не только возместить вам ту сумму, которую вы заплатили, но даже выдать вознаграждение. Эта книга, как он говорит, один из самых ценных экземпляров его собрания. Я бы, со своей стороны, посоветовал вам принять предложение ученого: поскольку библиотека Мирцина находится на государственном учете, книгу так или иначе придется вернуть. Лучше сделать это мирным путем. И не без выгоды для себя.

Павлу вся эта история с похищенной библиотекой показалась довольно-таки странной, но он хотел поскорее выпроводить непонравившегося милиционера и поэтому не стал вступать в спор.

– Хорошо, хорошо, – сказал он, – я все обдумаю и сообщу вам.

Павел встал, давая тем самым понять, что разговор окончен.

– Я бы мог прямо сейчас забрать у вас книгу, дать расписку и вернуть деньги.

– Нет-нет-нет, – затряс головой Павел. – Я все сделаю сам, позднее… Простите, но сейчас я очень занят…

Внезапно в поле его зрения попало небольшое круглое зеркало, стоящее в простенке между книжными полками. Он увидел отраженный в нем затылок милиционера с надвинутой фуражкой и торчащие из-под нее мохнатые, по-звериному острые уши.

– А это еще кто! – закричал Павел, указывая рукой на зеркало.

Капитан обернулся, и в зеркале отразилась полузвериная-получеловеческая морда, поросшая короткой и редкой щетиной, желтые глаза с вертикальными зрачками-щелочками и – под черным, приплюснутым, кожистым носом-пуговкой – раздвоенная верхняя губа.

Лицо лжемилиционера начало оплывать, подобно тающей на жарком солнце восковой маске, и из-под нее все яснее и отчетливее стала проступать звериная морда, отразившаяся в зеркале. Из рукава милицейского кителя вылезла коричневая лапа с хищно скрюченными пальцами. Кривые, острые когти впились в дерматин папки. Раздвоенная губа поползла вверх, обнажая желтые клыки.

– Отдай книгу, – прорычал оборотень, поднимаясь на ноги, подогнутые для прыжка.

– Пошел вон! – с истерическим визгом заорал Павел. – Убирайся, или я позову Шайху!

Павел и сам не знал, почему вдруг в сознании у него возник образ маленького лысого человечка со смешно оттопыренными ушами. Это произошло само-собой, непроизвольно, скорее всего потому, что Шайха был из Мира сна и уже один раз помог ему выбраться из неприятной ситуации. А то, что оборотень, переодетый милиционером, явился оттуда же, не вызывало у Павла ни малейшего сомнения.

К удивлению, имя Шайхи возымело действие. Оборотень снова оскалился, но теперь уже не злобно, а раздраженно. Павлу даже показалось, что в его кошачьих глазах мелькнул испуг.

Рыкнув: «Пожалеешь!» – оборотень одним прыжком оказался в прихожей и выскользнул вон.

Павел закрыл дверь на замок и, вернувшись в комнату, в полном изнеможении рухнул на кровать.

Похоже, это никогда не прекратится: крылатая баба, крыса, оборотни, Матфеев в темных очках и при пистолете… Центурионы – может, и они приходили вовсе не за Матфеевым, а за ним? Кто еще заглянет к нему сегодня? Что им всем надо? Книгу? Заберите и убирайтесь к черту! Только оставьте меня в покое! Ну, кто хочет книгу Гельфульда Глумза?..

Глумз!

Павел даже сел в кровати от неожиданно пришедшей в голову мысли. Гельфульд Глумз – вот кто был ему нужен! Он уже однажды беседовал с ним, но разговор получился сумбурным и бестолковым, потому что Павел тогда еще считал, что все происходит во сне, и не особенно вникал в то, что ему говорили. Почему бы не попробовать увидеться с Глумзом еще раз? Если кто и сможет помочь ему избавиться от назойливых визитеров из Мира сна, так только Гельфульд Глумз! В конце концов, можно просто вернуть книгу автору, и пусть сам решает, как с ней поступить.