Убийство в Фоулкс-Рэте Дойл Адриан

— Это ведь прелюбопытнейшее дело, — сказал я, роняя свежий номер «Таймс» на пол. — Настолько, что я удивлен, почему эта семья до сих пор не воспользовалась вашими услугами.

Мой друг отошел от окна и опустился в любимое кресло.

— Как я полагаю, вы о преступлении в Фоулкс-Рэте? — отозвался он без энтузиазма. — Если так, то вас должно заинтересовать вот это. Принесли еще до завтрака.

Из кармана домашнего халата он достал желтого цвета листок и протянул мне.

Текст телеграммы, отправленной, судя по штампу из Форест-Роу в Суссексе, гласил:

«Занимаюсь делом Аддлтона. Прибуду к вам ровно 10.15. Винсент».

Подобрав с пола «Таймс», я еще раз просмотрел сообщение.

— Здесь нет упоминания о человеке по имени Винсент, — заметил я.

— Это не имеет ни малейшего значения, — бросил Холмс нетерпеливо. — Исходя из текста телеграммы, можно предположить, что это некий адвокат старой школы, работающий на семью Аддлтонов. Насколько я вижу, Уотсон, до назначенного времени у нас еще есть несколько минут. Не сочтите за труд освежить мою память и перечислить ключевые моменты из статьи в утренней газете, опустив все не имеющие отношения к делу наблюдения их репортера.

Затем, набив свою глиняную трубку грубым и очень крепким табаком из носка персидской туфли, Холмс откинулся в кресле и принялся созерцать потолок сквозь клубы едкого голубоватого дыма.

— Трагедия произошла в Фоулкс-Рэте, — начал я, — старинном суссекском особняке, расположенном рядом с Форест-Роу в Эшдаун-Форесте. Необычное название усадьбы связано с тем обстоятельством, что там находится древнее место захоронения…

— Придерживайтесь только фактов, Уотсон.

— Хозяином поместья был полковник Матиас Аддлтон, — продолжил я несколько обиженно. — Сквайр Аддлтон, как называли его соседи, выполнял функции местного мирового судьи и являлся крупнейшим в том районе землевладельцем. Непосредственно в Фоулкс-Рэте обитали сам сквайр, его племянник Перси Верзитон, дворецкий Морстед и четыре человека домашней прислуги. Кроме того, перечисляются прочие наемные работники — лесник, конюх и несколько егерей. Все они живут в отдельных коттеджах, стоящих вдоль границ имения. Прошлым вечером сквайр Аддлтон и его племянник отужинали вместе, как у них заведено, в восемь часов, после чего сквайр велел подать своего коня и отсутствовал примерно час. Вернувшись ближе к десяти часам, он вместе с племянником расположился за бокалом портвейна в зале. Мужчины, по всей видимости, поссорились, поскольку, по словам дворецкого, когда он принес портвейн, то заметил, что сквайр раскраснелся и ведет себя грубовато.

— А что же племянник? Верзитон, так, кажется, вы назвали его по фамилии.

— Тот же дворецкий утверждает, что лица Верзитона видеть не мог, поскольку тот отошел к окну и, хотя на улице было уже темно, простоял у него все то время, пока слуга находился в помещении. Однако, уже покинув зал, дворецкий мог слышать звуки разговора на повышенных тонах. Вскоре после полуночи всех в доме разбудил отчаянный крик, донесшийся, по всей видимости, оттуда же, и спустившись вниз, кто в чем был, они к своему ужасу обнаружили сквайра Аддлтона в луже крови с раскроенным черепом. Рядом с телом умиравшего стоял мистер Перси Верзитон в домашнем халате, сжимавший в руке испачканный кровью топор. Причем, Холмс, это был средневековый топор палача из коллекции старинного оружия, вывешенной над камином. Верзитон так остолбенел от страха, что едва сумел помочь приподнять жертве голову, чтобы хотя бы немного ослабить кровотечение. Когда же Морстед склонился над сквайром, тот с трудом приподнялся, опираясь на локти, и едва слышно прошептал: «Это был… Веризи… том! Это… был… Верзи…», после чего испустил дух на руках у дворецкого. Вызвали местную полицию. На основании имевшихся данных о ссоре между двумя мужчинами, свидетельств о том, что стоявшим над телом был застигнут именно племянник, и прямого обвинения из уст самого умиравшего, мистер Перси Верзитон был арестован по обвинению в убийстве Матиаса Аддлтона. В колонке самых последних новостей, кроме того, добавлено, что обвиняемый, который с самого начала заявил о своей невиновности, помещен сейчас в тюрьму города Льюиса. Таковы, Холмс, основные факты, которые вы попросили еще раз изложить.

Какое-то время мой друг курил в полном молчании.

— Верзитон сумел объяснить причину возникшей ссоры? — спросил он потом.

— Здесь утверждается, что в своих добровольных показаниях он информировал полицию о случившейся между ним и дядей размолвке, поводом к которой послужило желание последнего продать ферму Чадфорд, что Верзитон посчитал дальнейшим и лишенным целесообразности уменьшением размеров их владений.

— Дальнейшим?

— Судя по всему, сквайр Аддлтон за последние годы продал несколько земельных участков, — ответил я, бросая газету на диван. — Должен заметить, Холмс, что я могу припомнить лишь немного случаев, где личность преступника была бы столь очевидна с самого начала.

— Скверно, Уотсон, весьма скверно, — согласился мой друг. — В самом деле, если исходить из того, что все факты изложены точно, мне трудно понять, зачем этому мистеру Винсенту попусту тратить мое время. Впрочем, если не ошибаюсь, то как раз его шаги доносятся сейчас с нашей лестницы.

В дверь постучали, и миссис Хадсон распахнула ее перед нашим посетителем.

Мистер Винсент оказался мужчиной невысокого роста с удлиненной формы бледным и траурно-грустным лицом, обрамленным бакенбардами. Некоторое время он в нерешительности стоял на пороге, разглядывая нас близорукими глазами сквозь стекла пенсне на черном шнурке, продетом в петлицу его довольно-таки сильно поношенного сюртука.

— Это никуда не годится, мистер Холмс! — громко воскликнул он потом. — Я был вправе рассчитывать, что моя телеграмма послужит гарантией частной беседы между нами. Абсолютно приватной, сэр. Дело моего клиента…

— Позвольте вам представить моего коллегу доктора Уотсона, — перебил его Холмс, жестом приглашая присесть в кресло, которое я успел придвинуть поближе. — Спешу вас заверить, что его присутствие здесь может оказаться крайне полезным.

Мистер Винсент смерил меня взглядом исподлобья, а потом положил шляпу и трость на пол, опустившись на мягкое сиденье кресла.

— Прошу вас поверить мне, мистер Уотсон, — промямлил он, — что я вовсе не имел в виду вас обидеть. Просто это ужасное утро, совершенно ужасное для всех, кто питает добрые чувства к семейству Аддлтонов из Фоулкс-Рэта.

— Несомненно, — кивнул Холмс, — но смею надеяться, что прогулка до станции нынче утром несколько помогла вам успокоить ваши нервы. Я давно обнаружил, что даже небольшие физические нагрузки сами по себе оказывают расслабляющий эффект.

Наш гость чуть заметно вздрогнул.

— Вы правы, сэр, — воскликнул он. — Но мне не совсем понятно, как вы…

— Это слишком просто, чтобы тратить время на долгие объяснения, — сказал Холмс нетерпеливо. — У человека, которого доставили бы к поезду, не было бы свежего пятна грязи на левой гетре и такого же следа на наконечнике трости. Вам явно пришлось идти по лесной тропе, а поскольку погода стоит сухая, нетрудно заключить, что на вашем пути встретилась водная преграда или ручей, который пришлось пересекать вброд.

— Ваши рассуждения совершенно логичны, сэр, — отозвался мистер Винсент, не преминув при этом бросить на Холмса весьма подозрительный взгляд поверх стекол пенсне. — Моя лошадь сейчас на дальнем выпасе, а в такой час в нашей деревне даже простой телеги не нанять. Как вы верно подметили, мне пришлось дойти до станции пешком, чтобы поспеть к самому раннему поезду на Лондон, и вот я здесь, чтобы просить, нет, мистер Холмс, скорее даже требовать вашей помощи в деле моего несчастного молодого клиента, мистера Перси Верзитона.

Холмс откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза и сложив кончики пальцев рук вместе.

— Боюсь, что ничего не смогу для него сделать, — заявил он. — Доктор Уотсон уже успел изложить мне основные данные по этому делу, и улики кажутся мне неопровержимыми. Кстати, кому поручено вести следствие?

— Насколько мне известно, ввиду серьезности совершенного преступления, местная полиция передала дело в Скотленд-Ярд, где им будет заниматься инспектор Лестрейд. К моему глубокому сожалению, ибо само имя Лестрейда должно, как я понимаю, вызывать у вас, мистер Холмс, болезненный приступ ревматизма.

Мне следует, видимо, пояснить, — продолжал посетитель, — что я являюсь старшим партнером юридической фирмы «Винсент, Пибоди и Винсент» из Форест-Роу, которой семья Аддлтонов поручает вести все свои дела уже более ста лет.

Склонившись вперед, Холмс подобрал с дивана газету и, резко ткнув пальцем в нужную статью, молча передал ее адвокату.

— Отчет составлен достаточно точно, — с печальным вздохом признал маленький человечек, пробежав глазами газетные столбцы, — хотя в нем забыли отметить тот, например, факт, что входная дверь оказалась не заперта, хотя сквайр до этого сказал дворецкому Морстеду, что лично запрет ее.

Холмс удивленно вскинул брови.

— Не заперта, говорите? Гм… Вполне вероятно, что сквайр Аддлтон попросту забыл о двери в пылу ссоры с племянником. И тем не менее, остаются одна-две подробности, которые мне пока не до конца ясны.

— Какие же, сэр?

— Я правильно понял, что погибший уже переоделся ко сну?

— Напротив, на нем была его обычная одежда. А вот мистер Верзитон был в своем домашнем халате.

— Я также обратил внимание, что после ужина сквайр отлучался из дома на час или даже чуть больше. Он имел привычку совершать верховые прогулки на сон грядущий?

Мистер Винсент перестал поглаживать свои бакенбарды и бросил на Холмса взгляд, исполненный внезапного интереса.

— Теперь, когда вы заставили меня задуматься об этом, сэр, — живо отозвался он, — могу с уверенностью утверждать, что подобной привычки за ним прежде не водилось. Впрочем, вернулся он вполне благополучно, и я не совсем понимаю…

— Верно, верно, — перебил Холмс. — А скажите-ка мне, сквайра можно было считать богатым человеком? Постарайтесь ответить как можно точнее на этот вопрос.

— Матиас Аддлтон был весьма и весьма состоятелен. Будучи самым младшим сыном в своей семье, он около сорока лет назад эмигрировал в Австралию, примерно в 1854 году. В Англию он вернулся уже в семидесятые, будучи обладателем крупного состояния, которое сколотил на австралийских золотых приисках. Его старшие братья умерли, и в наследство ему досталось также семейное имение Фоулкс-Рэт. К сожалению, не могу сказать, что он пользовался любовью в наших краях, поскольку обладал характером нелюдимым и угрюмым. Большинство соседей испытывали к нему скорее неприязнь, а в роли мирового судьи он нагнал немало страху на местных правонарушителей. Словом, человек он был суровый, мрачный, замкнутый в себе.

— А насколько хорошо складывались отношения с дядей у мистера Перси Верзитона?

Юрист ответил не сразу.

— Боюсь, что они не слишком ладили, — сказал он потом. — Мистер Перси — сын покойной сестры сквайра — жил в Фоулкс-Рэте с самого детства, и, когда поместье перешло в собственность дяди, остался и присматривал за ведением хозяйства. Разумеется, он является наследником имения, причем его доля включает сам особняк и значительную часть угодий. Вот почему он не раз резко возражал, когда дядя решал продать одну из ферм или земельных участков, что не могло не привести к значительным трениям между ними. К величайшему сожалению, прошлой ночью в доме не было его жены, и надо же, чтобы она отсутствовала именно в такую ночь!

— Его жены?

— Да. Я говорю о миссис Верзитон — очаровательной и изящной молодой особе. Она отправилась погостить к друзьям в Ист-Гринстеде и должна была вернуться только сегодня утром, — мистер Винсент сделал паузу. — Бедняжка Мэри, — тихо добавил он затем. — Представляю, каково ей будет вернуться домой и узнать, что сквайр мертв, а ее муж обвиняется в убийстве!

— Хотел задать вам всего лишь один вопрос, — сказал Холмс. — Как описывает события прошлой ночи сам ваш клиент?

— Его версия событий очень проста, мистер Холмс. Он утверждает, что за ужином сквайр информировал его о своем намерении продать ферму Чадфорд, а после того, как он высказал недовольство намечавшейся сделкой, указав на то, что она не только бессмысленна, но и нанесет ущерб поместью, дядя обозлился на него и они крупно поссорились. Чуть позже сквайр распорядился подать ему лошадь и уехал из дома, никому и ничего не объяснив. По возвращении он попросил принести ему бутылку портвейна, и, предчувствуя, что ссора после этого может только усугубиться, мистер Перси пожелал дяде спокойной ночи и удалился в свою опочивальню. Однако, разгоряченный спором, он не смог сразу заснуть, и, по его словам, по меньшей мере дважды собирался было выбраться из постели, поскольку, как ему показалось, он слышал отдаленные звуки голоса дяди, доносившиеся из большого зала.

— Почему же он так и не спустился, чтобы выяснить, в чем дело? — резко спросил Холмс.

— Такой же вопрос задал ему и я. Он отвечал, что в последнее время дядя очень много пил, и он решил, что тот разговаривает сам с собой. Дворецкий Морстед подтвердил, что подобное нередко случалось прежде.

— Прошу вас, продолжайте.

— Часы, установленные на здании конюшни, только-только пробили полночь, когда сон начал наконец овладевать им, но в тот момент его снова заставил полностью пробудиться леденящий душу крик, разнесшийся по всему объятому тишиной огромному дому. Вскочив с кровати, он натянул на себя халат, взял свечу и поспешил спуститься в зал, где его глазам открылось ужасающее зрелище.

Очаг и каминная полка были забрызганы кровью, а на полу посреди обширной багровой лужи лежал, воздев кверху руки и скаля сквозь бороду зубы, сквайр Аддлтон. Мистер Перси бросился к нему и хотел склониться над телом дяди, когда заметил предмет, от одного вида которого едва не лишился чувств. Рядом с телом, весь покрытый кровью жертвы, валялся топор палача! Он узнал в нем один из экспонатов коллекции старинного оружия, украшавшей надкаминное пространство, и, не соображая, что и зачем он делает, мистер Перси наклонился и поднял топор как раз в тот момент, когда Морстед и остальные перепуганные слуги ворвались в помещение. По крайней мере, именно так описал происшедшее мой незадачливый клиент.

— Боже правый! — только и воскликнул в ответ Холмс.

После этого довольно долго и я, и адвокат сидели в молчании, не сводя глаз с моего друга. Он закинул голову на самый верх спинки своего кресла, закрыв глаза, и только тонкая спираль табачного дыма, вившаяся из зажатой во рту глиняной трубки, указывала, что за бесстрастной маской с орлиным профилем продолжается активная работа мысли. Прошло еще немного времени, и он внезапным движением поднялся на ноги.

— Глоток свежего эшдаунского воздуха вам никак не повредит, Уотсон, — сказал он, заметно оживившись. — Мистер Винсент, мы с моим другом полностью в вашем распоряжении.

Уже перевалило далеко за полдень, когда мы сошли с поезда на полустанке Форест-Роу. Мистер Винсент телеграммой заказал нам номера в «Лесничем» — старинной каменной гостинице, которая, по всей видимости, была единственной достопримечательностью небольшого поселка. Воздух здесь и впрямь был буквально пропитан ароматом лесов, которыми поросли окружавшие нас со всех сторон округлые и пологие суссекские холмы. Осматривая этот приветливый, радующий глаз пейзаж, я не мог избавиться от мысли, что трагедия в Фоулкс-Рэте только приобретает еще более мрачные черты от того, что разыгралась она в столь мирном, пасторально безмятежном краю. Очевидно было, что достопочтенный юрист полностью разделяет мои ощущения, а вот Шерлок Холмс, всецело поглощенный своими мыслями, не принял никакого участия в общем разговоре, отпустив лишь пару замечаний, что начальник станции несчастлив в браке и недавно перевесил в другое место свое зеркало для бритья.

Наняв в гостинице пролетку, мы отправились в путь, чтобы преодолеть три мили, отделявшие деревушку от особняка, и по мере того, как дорога петляла среди леса, покрывавшего Пиппинфорд-Хилл, нам то и дело открывались фрагменты мрачноватого, заросшего вереском хребта, за которым до самого горизонта тянулись необъятные эшдаунские торфяные болота.

Стоило нам преодолеть вершину холма, как меня совершенно заворожил восхитительный вид торфяников, волнами уходивших все дальше и дальше к смутной голубизне едва заметных с такого расстояния суссекских низин. Но в этот момент мистер Винсент коснулся моей руки и жестом указал вперед.

— Фоулкс-Рэт, — пояснил он.

На гребне у самых торфяников стоял слегка запущенный, беспорядочно построенный особняк из серого камня, по обе стороны от которого тянулись конюшни. Несколько возделанных полей, начинавшихся практически от самых стен дома, сливались вдали с зарослями вереска и утесника, переходивших затем в лесистую долину. Из ее глубины поднимался к небу узкий столб дыма и доносился едва слышный гул паровой пилы.

— «Эшдаунская лесопилка», — снова пояснил мистер Винсент. — Тот лес расположен уже за пределами имения, и на три мили в округе других соседей здесь нет. Что ж, вот мы и прибыли, мистер Холмс. Как жаль, что приходится приветствовать вас в Фоулкс-Рэте в связи со столь печальными событиями!

Еще издали заслышав звук колес нашей пролетки, пожилой слуга появился в изъеденном жучками деревянном проеме двери эпохи Тюдоров, а потом, заметив нашего компаньона, поспешил к нему навстречу, всем своим видом показывая свое облегчение при виде мистера Винсента.

— Хвала Всевышнему, что вы приехали, сэр! — воскликнул он. — Миссис Верзитон…

— Так она вернулась? — перебил его адвокат. — Бедняжка, я тотчас же пойду к ней.

— Сержант Клэйр тоже здесь, сэр, и еще этот… господин из лондонской полиции.

— Спасибо, Морстед.

— Один момент, — вмешался Холмс. — Тело вашего хозяина уже убрали?

— Его перенесли в оружейную комнату, сэр.

— Но, надеюсь, на месте преступления ничего больше не трогали? — резким тоном спросил Холмс.

Взгляд пожилого дворецкого невольно обратился в темноту дверного проема.

— Нет, сэр, — пробормотал он. — Там все оставили, как было.

Через небольшую прихожую, где Морстед взял у нас шляпы и трости, мы прошли во внутренний зал. Это было просторное с облицовкой из камня и крестовым сводом потолка помещение, узкие стрельчатые окна которого украшали цветные витражи. Уже клонившееся к закату солнце отбрасывало сквозь них на деревянный пол веселые узоры в зеленых, красных и лазурных тонах. Невысокого роста худощавый мужчина, что-то до этого писавший, сидя за столом, при нашем появлении отвлекся и вскочил на ноги, а его лицо от негодования пошло пятнами.

— С какой стати вы здесь, мистер Холмс? — воскликнул он. — Это не тот случай, где вы можете продемонстрировать свои таланты.

— Не сомневаюсь в вашей правоте, Лестрейд, — небрежно отозвался мой друг. — Но признайтесь все же, что бывали случаи, когда…

— …когда везение оказывалось на стороне чистого теоретика, вы это хотели сказать, мистер Холмс? А! И доктор Уотсон с вами. Но могу я все-таки поинтересоваться, кто этот третий человек в вашей компании, если еще не считается дурным тоном, когда офицер полиции задает вопросы?

— Это мистер Винсент — юрист и поверенный в делах семьи Аддлтонов, — ответил я. — Именно ему было угодно прибегнуть к услугам мистера Шерлока Холмса.

— Ах, ему было угодно! Вот, значит, как, — попытался съязвить инспектор Лестрейд, насмешливо глядя на адвоката. — Что ж, теперь уже слишком поздно для любых, самых изощренных версий мистера Шерлока Холмса. Мы уже взяли преступника. Так что всего вам доброго, джентльмены.

— Одну минуточку, Лестрейд, — сказал Холмс резко. — Вам доводилось совершать ошибки в прошлом, и вы не застрахованы от них в будущем. Если вы действительно арестовали настоящего убийцу, а должен признать, что на данный момент это и у меня не вызывает сомнений, то что вы теряете, получив тому мое подтверждение? А с другой стороны…

— Вот-вот, у вас всегда припасено это «с другой стороны». Впрочем, — добавил Лестрейд с мстительным благодушием, — я не вижу, чем вы можете повредить ходу расследования. Если есть желание понапрасну растрачивать свое время, то это, мистер Холмс, ваше личное дело. Да, доктор Уотсон, зрелище не для слабонервных, верно я говорю?

Я последовал за Шерлоком Холмсом к расположенному у дальней стены зала камину и невольно отшатнулся перед тем, что открылось моему взору. На дубовом полу чернела растекшаяся лужа уже почти свернувшейся крови, а решетка очага, каминная полка и деревянные панели обшивки стен по обе стороны от нее были покрыты столь же отвратительными багровыми пятнами и потеками.

Мистер Винсент, у которого побледнели даже губы, отвернулся и почти упал в кресло.

— Не подходите слишком близко, Уотсон, — предупредил меня Холмс. — Насколько я понимаю, никаких следов обнаружено не было?

Он жестом показал на пол рядом с кровавым пятном.

— Только один, мистер Холмс, — ответил Лестрейд с полной фальшивого сочувствия улыбкой, — и он совпадает по рисунку с домашними тапочками мистера Перси Верзитона.

— Вижу, чему-то вы все-таки успели научиться. А кстати, что с халатом обвиняемого?

— С халатом? А что с ним могло случиться?

— Я имею в виду пятна крови на стенах, Лестрейд. Если ими покрыт спереди и халат Верзитона, ваше расследование действительно можно считать почти законченным.

— Если уж вам так хочется знать, то рукава просто сочились кровью.

— Да, но этому есть вполне естественное объяснение, если учесть, что он помогал поддерживать голову умиравшего. Следы крови на рукавах мало что дают. Сам халат еще здесь?

Сыщик из Скотленд-Ярда порылся в своей гладстоновской сумке и вытащил на свет божий серый домашний халат.

— Вот он, перед вами.

— Гм. Кровь на рукавах и по краю подола. Но ни пятнышка спереди. Примечательно, но, увы, само по себе это ничего не доказывает. А вот, надо полагать, орудие преступления?

Лестрейд действительно достал в этот момент из сумки крайне устрашающего вида предмет. Это был выкованный целиком из стали топор с широким в форме полумесяца лезвием и узким соединением между ним и короткой рукояткой.

— Оружие, несомненно, имеет весьма древнее происхождение, — заметил Холмс, изучая острие сквозь свое увеличительное стекло. — Да, а в какое именно место был нанесен им удар?

— Череп сквайра Аддлтона был расколот им сверху донизу, как гнилое яблоко, — ответил Лестрейд. — Можно считать чудом, что он оставался в сознании, пусть и столь короткое время. Но это чудо обернулось против мистера Верзитона, — удовлетворенно добавил он.

— Насколько я понял, сквайр успел назвать его имя?

— Он едва слышно прохрипел что-то вроде «Верзитом», то есть произнес имя настолько правильно, насколько это было в силах умирающего человека.

— С этим трудно спорить… Но, простите, кто это? Нет, мэм, не подходите ни на шаг ближе, умоляю вас. На камин в данный момент женщине лучше не смотреть.

В комнату буквально ворвалась худенькая изящная девушка, облаченная в траурные одежды. Ее темные глаза лихорадочно блестели на фоне бледного лица, а руки она заломила перед собой в невыразимом отчаянии.

— Спасите его! — вскричала она жалобно. — Он ни в чем не виновен. Могу поклясться чем угодно! О, мистер Шерлок Холмс, спасите моего мужа!

Ее мольба тронула сердца всех нас, и даже, как мне показалось, Лестрейда.

— Я сделаю для этого все, что в моих силах, мэм, — мягко сказал Холмс. — Но сначала я попрошу вас рассказать о своем муже.

— Уверяю вас, что он — добрейший из людей.

— Охотно верю. Но мне нужно, чтобы вы описали его. К примеру, на ваш взгляд, он выше ростом, чем был сквайр Аддлтон?

Миссис Верзитон бросила на Холмса удивленный взгляд.

— Боже мой, конечно же, нет! — воскликнула она. — Рост сквайра значительно превышал шесть футов.

— Так. А теперь, мистер Винсент, не могли бы вы в точности сообщить, когда именно сквайр впервые начал продавать отдельные части своих владений?

— Первая такая сделка была совершена еще два года назад, со времени второй прошло около шести месяцев, — с готовностью, но торопливо ответил юрист. — А сейчас, мистер Холмс, если мое присутствие здесь больше не требуется, я бы проводил миссис Верзитон обратно в гостиную.

Мой друг лишь поклонился в ответ.

— Нет никакой необходимости дольше задерживать миссис Верзитон в таком месте, — сказал он. — А мне хотелось бы переговорить с дворецким.

Пока мы ждали, Холмс подошел к открытому окну и, заложив руки за спину и уперев подбородок себе в грудь, стал всматриваться в простиравшуюся позади дома равнину. Вернувшийся за письменный стол Лестрейд покусывал кончик своей ручки и с любопытством наблюдал за Холмсом.

— А, вот и вы, Морстед! — приветствовал старика Холмс, когда дворецкий вошел в зал. — Не сомневаюсь, вы преисполнены желанием сделать все, чтобы помочь мистеру Верзитону, и спешу вас заверить, что мы прибыли сюда с той же целью.

Взгляд Морстеда нервно метался между Лестрейдом и Холмсом.

— Прошу вас, успокойтесь, — продолжал мой друг. — Уверен, вы сможете оказать нам содействие. Припомните, к примеру, не получал ли сквайр каких-либо писем с вчерашней вечерней почтой?

— Да, было одно письмо. Точно так, сэр.

— Хорошо! Не могли бы вы поделиться с нами подробностями?

— Боюсь, что нет, сэр. Это был обыкновенный дешевый конверт, какими обычно пользуются в наших краях, и штемпель на нем тоже был местный. Но вот что меня удивило… — старый слуга колебался, словно не зная, как продолжить.

— Что же именно вас удивило? Возможно, нечто в поведении сквайра? — спросил Холмс без своего обычного напора.

— Да, сэр, так оно и было. Как только я, значит, письмо ему передал, он вскрыл конверт и стал читать. А потом я посмотрел на его лицо и был только рад поскорее убраться из комнаты. Позже, когда я вернулся, сквайр уехал из дома, а в камине лежали обугленные остатки сожженного письма.

Холмс потер ладони.

— Ваша помощь поистине неоценима, Морстед, — сказал он. — А теперь напрягите, пожалуйста, память. Как вам, возможно, известно, шесть месяцев назад ваш хозяин продал участок земли. Не припомните, чтобы он тогда получил подобное письмо?

— Нет, сэр.

— Что ж, это можно понять. Спасибо, Морстед, думаю, что на этом все.

Нечто в голосе Холмса заставило меня внимательнее взглянуть на него, и я поразился происшедшей с ним перемене. В глазах блестело возбуждение, а на щеках проступил легкий румянец.

— Присядьте, Уотсон, — велел он. — Нет, лучше туда, на табуретку.

Затем он достал из кармана свою лупу и приступил к осмотру.

Наблюдать за ним было увлекательнейшим занятием. Пятна крови, очаг и каминная полка, каждый участок пола подвергались методичному и тщательному обследованию по мере того, как Холмс, опираясь на ладони и колени, переползал с места на место, причем кончик его носа едва не касался паркета, а увеличительное стекло в его руке время от времени поблескивало, попадая в лучи предзакатного солнца.

Центр зала был застелен персидским ковром, и я заметил, как, добравшись до одного из его краев, Холмс внезапно застыл на месте.

— Вам следовало обратить на это внимание, Лестрейд, — произнес он тихо. — Здесь остался едва заметный след ноги.

— И что с того, мистер Холмс? — иронично усмехнулся инспектор, подмигнув при этом мне. — По этому ковру уже прошлось немало народу.

— Но ведь дождь не шел по меньшей мере несколько дней. Между тем подошва ботинка, оставившего этот след, была слегка мокрой. И, думаю, мне нет нужды указывать вам, что именно в этом зале легко объясняет наличие на ней влаги. Ну-ка, а это еще что такое?

Холмс что-то соскреб с края ковра и стал пристально изучать под лупой. Мы с Лестрейдом присоединились к нему.

— Ну и что же вы обнаружили? — спросил сыщик.

Ни слова не говоря, Холмс передал ему увеличительное стекло и вытянул свою ладонь.

— Какая-то пыль, — констатировал Лестрейд, глядя сквозь лупу.

— Это не пыль, а сосновые опилки, — поправил его Холмс. — Такие вещи я определяю безошибочно. И, заметьте, я соскреб их с остатков следа башмака.

— Ну, в самом же деле, Холмс! — запротестовал я. — Мне совершенно не понятна…

Мой друг выразительно посмотрел на меня.

— Пойдемте, Уотсон, — сказал он затем. — Мне нужно размять ноги. Давайте прогуляемся до конюшни.

В мощеном каменными плитами дворе мы сразу увидели конюха, набиравшего воду из ручной колонки. Я уже не раз писал о потрясающей способности Холмса легко находить общий язык с простолюдинами. Вот и сейчас после обмена всего лишь несколькими репликами с конюха слетела свойственная выходцам из Суссекса сдержанность, и на предположение моего друга, что, верно, нелегко сейчас определить, каким именно конем воспользовался накануне вечером хозяин усадьбы, тот мгновенно выдал всю необходимую информацию.

— Он брал Рейнджера, сэр, — уверенно сказал он. — Вот его стойло. Вам хотелось бы осмотреть его копыта и подковы? Сделайте милость! И можете сколько вашей душе угодно скрести ножом, ни камушка вы в них не найдете.

Холмс внимательнейшим образом осмотрел куски земли, которые сковырнул с одной из подков коня, поместил их в отдельный конверт, а потом сунул полсоверена в руку конюху, и мы покинули хозяйственный двор.

— Что ж, Уотсон, нам осталось лишь забрать наши шляпы и трости, а потом вернуться в гостиницу, — сказал он мне беззаботно. — А, Лестрейд! — продолжал он, заметив, что инспектор появился на пороге дома. — На вашем месте я бы обратил самое пристальное внимание на кресло у камина.

— Но у камина нет никакого кресла.

— Именно на это вам и следует обратить внимание. Идемте, Уотсон. Ничего нового здесь мы сегодня уже не узнаем.

Остаток вечера мы провели в достаточно приятной обстановке, хотя я немного злился на Холмса, который отказался отвечать на мои вопросы, повторяя, что все ответы лучше отложить до завтра, а сам увлекся беседой с хозяином гостиницы, обсуждая с ним местные сплетни, не имевшие ни малейшего интереса для приезжих вроде нас.

Проснувшись следующим утром, я с удивлением узнал, что мой друг позавтракал и ушел из отеля еще два часа назад. Я как раз заканчивал свой завтрак, когда он вернулся, излучая бодрость от прогулки на свежем воздухе.

— Где вы были? — поинтересовался я.

— Следовал примеру всех ранних пташек, Уотсон, — усмехнулся он. — Если вы уже поели, нам надо отправляться в Фоулкс-Рэт, чтобы взять с собой Лестрейда. Бывают случаи, когда он все-таки действительно может оказаться полезен.

Полчаса спустя мы снова входили в старый особняк. Лестрейд, и без этого скорчивший кислую физиономию, увидев нас, еще больше поразился предложению Шерлока Холмса.

— Но с какой стати нам тащиться в такую даль, мистер Холмс? — капризно спросил он. — Какая муха укусила вас на этот раз?

Холмс мрачно посмотрел на него и отвернулся.

— Воля ваша, — сказал он. — Я только хотел, чтобы вся заслуга поимки убийцы сквайра Аддлтона досталась вам.

Лестрейд тут же ухватил моего товарища за рукав.

— Послушайте, вы это серьезно? — залепетал он. — Но ведь все улики, все до единого факты указывают…

Шерлок Холмс приподнял свою трость и ткнул наконечником в том направлении, где за полями и зарослями вереска располагалась лесистая долина.

— Указывают туда, — закончил он фразу инспектора.

Эту прогулку я запомню надолго. Уверен, Лестрейд имел еще меньшее представление, чем я сам, о том, что нас ждет, пока мы следовали за долговязой фигурой Холмса сначала через поля, а потом вниз по каменистой овечьей тропе, уходившей затем вглубь торфяников. Мы преодолели милю или даже больше, когда добрались наконец до начала долины и окунулись в прохладную тень соснового бора, который из-за паровой машины лесопилки весь сотрясался и гудел, словно в нем завелось чудовищное, невообразимых размеров насекомое. В воздухе густо запахло паленым деревом, и всего минуту спустя мы оказались среди производственных цехов и складов готовой продукции «Эшдаунской лесопилки».

Холмс уверенно провел нас по территории к домику с вывеской «Управляющий» и громко постучал. Мы ждали всего несколько мгновений, а потом дверь открылась.

Нечасто мне в жизни доводилось видеть перед собой фигуру более устрашающего вида, чем та, что возникла на пороге. Это был гигант, чьи необъятные плечи полностью загораживали дверной проем, а его длинная, спутанная рыжая борода свисала до груди, подобно львиной гриве.

— Что вам здесь надо? — рявкнул он.

— Полагаю, что имею удовольствие видеть перед собой мистера Томаса Грирли? — отозвался Холмс с подчеркнутой вежливостью.

Мужчина стоял молча, перемалывая зубами плитку жевательного табака и неприветливым взором разглядывая нас.

— Положим. И что с того? — ответил он после долгой паузы.

— Насколько я знаю, более известного своим австралийским приятелям как Верзила Том, — сказал Холмс. — Что ж, мистер Томас Грирли, как вы сами могли бы уже сообразить, мы явились не за тем, чтобы поблагодарить вас за то, что невиновного человека упрятали за решетку и собрались судить за преступление, которое совершили вы.

На какое-то мгновение мужчина словно окаменел, а потом с ревом дикого зверя бросился на Холмса. Мне удалось обхватить его вокруг пояса, а руки Холмса протянулись куда-то в глубину рыжих зарослей бороды, но нам пришлось бы тяжко, если бы Лестрейд не щелкнул затвором пистолета у виска гиганта. Почувствовав прикосновение холодной стали к своей голове, тот перестал сопротивляться, и уже через секунду Холмс проворно защелкнул пару наручников на его широких узловатых запястьях.

Его глаза продолжали гореть огнем бешенства, и мне показалось, что Грирли готов накинуться на нас снова, но он вдруг поник, горестно усмехнулся и повернул бородатое лицо к Холмсу.

— Не знаю, кто вы такой, мистер, — сказал он, — но прищучили вы меня ловко. Если расскажете, как вам это удалось, я отвечу на все ваши вопросы.

Тут вперед выступил Лестрейд.

— Моя обязанность — предупредить вас, что… — затянул он волынку, предписанную великодушным к преступникам британским правосудием.

Однако наш пленник только отмахнулся от него.

— Да ладно! Это я его убил, — со злостью прохрипел он. — Я прикончил Задиру Аддлтона, и раз уж случилось, что мне держать за это ответ, я пойду на виселицу с легким сердцем. Я достаточно ясно все сказал? Тогда зайдемте внутрь.

Он провел нас в свою небольшую контору и уселся в единственное кресло, а мы разместились, кто как смог.

— Как же вы ухитрились поймать меня? — спросил он уже почти бесстрастно и приподнял свои закованные руки, чтобы сунуть в рот свежую плитку табака.

— К счастью для ни в чем не повинного человека, мне удалось обнаружить кое-какие оставленные вами следы, — сказал Холмс на этот раз очень резко. — Должен признать, я и сам считал мистера Перси Верзитона виновным, когда меня попросили заняться этим делом, и у меня практически не возникло оснований изменить свое мнение после первого посещения места преступления. Тем не менее уже очень скоро я столкнулся с некоторыми деталями, которые, хотя и казались не слишком значительными сами по себе, представили все случившееся в совершенно новом и весьма любопытном свете. От чудовищной силы удара, который раскроил череп сквайра Аддлтона, брызги крови попали не только на камин, но и на окружавшие его стены. Почему же в таком случае их не оказалось на халате человека, который предположительно нанес удар? Это, конечно, еще ни о чем не говорило, но заставило задуматься.

Затем мне бросилось в глаза, что у камина, где упал убитый, не было кресла. Значит, смертельно ранили его, когда он стоял, а не сидел, но в то же время удар по голове был нанесен по меньшей мере с высоты его роста, если вовсе не сверху. А после того, как миссис Верзитон сообщила мне, что рост сквайра превышал шесть футов, у меня и вовсе не осталось сомнений, что полиция совершила серьезную ошибку. Но если Верзитон не убийца, то кто же на самом деле совершил это преступление?

Расследование помогло мне установить, что в то утро сквайр получил некое письмо, которое, по всей видимости, потом сжег, после чего у него разгорелась ссора с племянником из-за предложенной им продажи одной из ферм. Сквайр Аддлтон считался очень богатым человеком. Зачем же ему тогда понадобилось периодически продавать часть своих земель, а впервые это случилось еще два года назад? Ответ мог быть только один — он стал жертвой шантажа или крупного вымогательства.

— Богом клянусь, это ложь! — с жаром воскликнул Грирли. — Он всего лишь возвращал то, что с него причиталось. Свой старый должок. Вот в чем было дело!

— Изучив внимательно зал, — продолжал мой друг, — я обнаружил остатки следа ноги, на что обратил ваше, Лестрейд, внимание. Поскольку погода долго стояла сухая, я заключил, что след оставили после совершения преступления. Подошва ботинка неизвестного оказалась влажной, поскольку он случайно запятнал ее кровью. С помощью увеличительного стекла я смог разглядеть в следе мелкий порошок, который при более близком рассмотрении оказался сосновыми опилками. Когда же выяснилось, что остатки опилок содержатся также в комьях земли, приставших к подковам коня сквайра, передо мной сложилась достаточно четкая картина событий, происшедших в ночь убийства.

Столкнувшись с резкими возражениями племянника, не соглашавшегося с продажей весьма ценного земельного участка, сквайр велел оседлать для себя коня и куда-то ускакал из усадьбы. Ясно, что он намеревался назначить кому-то встречу, чтобы еще раз обсудить сделку или даже просить об ее отмене. И вот около полуночи этот человек явился в особняк.

Это мужчина весьма крупного телосложения, обладающий незаурядной физической силой, чтобы с одного удара топором расколоть человеческий череп, и с прилипшими к подметкам башмаков сосновыми опилками. Между мужчинами происходит ссора. Сквайр отказывается платить — ему сначала угрожают, а потом более высокий человек срывает со стены оружие, наносит своему оппоненту смертельный удар и поспешно скрывается в ночи.

Где же, задался я вопросом, земля может быть в большом количестве покрыта сосновыми опилками? Ответ напрашивался сам собой — там, где ведется обработка леса. А как всем известно, в долине у границы усадьбы расположена «Эшдаунская лесопилка».

К тому времени я уже понимал, что ключ к трагедии следует, скорее всего, искать в прошлом сквайра. И потому, следуя своему обычному методу, я провел вечер за весьма увлекательной беседой на местные темы с хозяином гостиницы. В ответ на один из своих как бы случайно заданных вопросов мне удалось выяснить, что два года назад по личной рекомендации сквайра Аддлтона управляющим «Эшдаунской лесопилкой» был назначен некий австралиец. Поэтому, когда сегодня рано утром вы, мистер Грирли, вышли из конторы, чтобы дать указания на предстоящий день своим рабочим, я прятался вон за тем штабелем из досок. Мне только стоило вас увидеть, как я понял, что дело раскрыто.

Австралиец, слушавший Холмса с напряженным вниманием, откинулся теперь в своем кресле с кривой усмешкой.

— Повезло мне, нечего сказать, что они обратились за помощью именно к вам, мистер, — произнес он своим басовитым голосом. — Но я не из тех, кто отказывается от своих слов, и готов сейчас поведать то немногое, что вам пока не известно.

Вся эта каша заварилась в начале семидесятых во время «золотой лихорадки» в районе Калгурли. У меня был младший брат, который стал партнером англичанина, известного тогда под кличкой Задира Аддлтон. И, представьте себе, они вместе напали на золотую жилу. В те времена дороги, что вели к приискам, уже были далеко небезопасны. Вовсю орудовали бандиты из беглых каторжников. И вот всего неделю спустя после того, как мой брат и Аддлтон нашли свою жилу, кто-то совершил нападение на золотохранилище в Калгурли, убив охранника и одного из кучеров-перевозчиков.

По ложному доносу Задиры Аддлтона и из-за сфабрикованных им улик мой несчастный брат был арестован и предстал перед судом. А правосудие в тех краях скоро на расправу, и в ту же ночь брата вздернули на «древе каторжников». Аддлтон остался единственным хозяином всего золотоносного пласта.

Сам-то я в то время валил лес далеко в Голубых горах и узнал правду только два года спустя от одного старателя, которому поведал, как все случилось, умиравший поваренок, взявший тогда мзду за молчание.

Аддлтон уже успел разжиться кучей денег и вернулся в старушку Англию, а у меня не было ни гроша, чтобы последовать за ним. Но с того самого дня я брался за любую работу и экономил на всем, строя планы, как мне найти и поквитаться с убийцей — а он и был истинным убийцей, чтоб ему вечно гореть в аду! — моего братишки.

Прошло без малого двадцать лет, когда я наконец разыскал его, и один этот миг полностью вознаградил меня за столь долгое ожидание.

«Ну, здравствуй, Задира!» — сказал я. У него рожа вмиг посерела, и трубка вывалилась изо рта.

«Верзила Том Грирли, неужто это ты?»