Кукловод Троицкий Андрей
– Что вы, – дал задний ход Каширин. – Я в другом смысле. В том смысле, что я готов сотрудничать со следствием. Помогать, ну, и все такое.
– Это другое дело, – остыл Вощук. – Тогда приступим.
Дальше начались бестолковые неграмотные вопросы, ответы на которые Каширин уже давал. Только на это раз вопросы были для протокола: "От кого получили алмазы?", "Когда именно?", "Как оформляли сделку?" И прочая белиберда. Сдохнуть можно от всей этой загробной риторики.
Каширин машинально шевелил языком, разглядывал красотку на цветном календаре и прикидывал: как могло случиться, что именно сейчас, именно сегодня в его офис нагрянул УЭП. Менты слишком ленивые люди, чтобы по собственно инициативе начать оперативную разработку Каширина. Возможно, леность главная профессиональная черта ментов. Да и он сам птица не столь высокого полета, чтобы в эту разработку попасть.
– Сколько лет вы были знакомы с Ореховой?
– Не помню точно. Лет десять или больше.
Каширин морщил лоб: каким макаром он влип в историю? Анонимный доброжелатель капнул, скажем, по телефону: Каширин совершает противозаконные сделки с драгоценными камнями. А менты поверили и со всех ног кинулись изобличать подозреваемого. Как же, они кинутся… Анонимный звонок или письмо – не основание, чтобы проводить обыск, изымать документы, возбуждать дело.
– Доводилось ли вам прежде принимать он Ореховой в обеспечение кредитов драгоценные металлы или природные камни?
– Не доводилось.
Никакой прокурор, самый круглый дурак, не даст добро на обыск на основании сомнительной анонимной информации. А вот если к прокурору придти с заявлением конкретного лица. А к заявлению пришпилить конторской скрепкой копии документов, подтверждающие правоту заявителя. Тогда другое дело, тогда перед ментами зеленая улица. Они почешутся, если точно уверены: лажи не будет.
– Вы состояли с Ореховой в интимных отношениях?
– Нет, не состоял.
Что же остается? Куда тянутся концы? К заму Ореховой Кобылкину. Заявление и документы в УЭП подкинул именно он. Сам Кобылкин или его доверенное лицо. Взаимные неприязненные отношения с Кашириным, завить, неудовлетворенное тщеславие. Кобылкин мстительный сукин сын. Недаром Каширин сто раз советовал Ореховой: гони его к черту с работы. Рано или поздно он подставит или тебя или меня. Все руки не доходили. Каширин решился на вопрос.
– Скажите, заявление на меня поступило от господина Кобылкина?
Вощук нисколько не смутился.
– Вам еще имя назвать? – усмехнулся он. – Заявление поступило от честного человека. Слава Богу, такие люди не перевелись.
– Да уж, слава Богу, – согласился Каширин.
Следователь передал Каширину исписанные бланки протокола, тот даже читать не стал, расписался на каждой страничке.
– И еще вот здесь распишитесь.
Вощук подал новую бумажку. "Подписка о невыезде, – прочитал Каширин. Обязуюсь без разрешения следственных органов или суда не отлучаться с места моего жительства и являться по первому требованию следственных органов или суда. Подписку отобрал следователь Вощук". Каширин расписался.
– Можете идти, – кивнул Вощук. – Сидите дома. Возможно, уже завтра я вас вызову.
– Буду ждать, – Каширину не хотелось шутить.
Он вышел из здания управления внутренних дел, остановил такси. Сейчас он поедет на работу, заберет со служебной стоянки "Лексус", затем к Марине. Надо объясниться сегодня же. Теперь тянуть нельзя.
В фирме с музыкальным названием "Орфей" Игорь Акимов занимал ничем не примечательную должность, что-то вроде завхоза. На самом деле он был далеко не последним человеком, круг обязанностей имел весьма широкий. Генеральный директор фирмы Яков Семенович Гецман доверял Акимову порой весьма щекотливые и ответственные дела, порой, дела рискованные.
Но случилось так, что подчиненный здорово подвел своего начальника. Служебный автомобиль, за рулем которого находился пьяный Акимов, попал в серьезную аварию. Дорожное происшествие – дело житейское, с кем не случается. Тем более есть смягчающие вину Акимова обстоятельства. Возвращаться со свадьбы друга трезвым – это уже из области фантастики или идиотизма.
И не то плохо, что служебная "Волга" пошла на списание. Если разобраться, пяти-годовалую рухлядь и жалеть не стоит, она свое уже отбегала. Вина Акимова лежала в иной плоскости. Он, опытный водитель, стал виновником происшествия, результаты которого не спишешь на лопнувшую покрышку и скользкую дорогу. Два пассажира, сидевших сзади, оказались в больнице. Список костей, которые они наломали, получается очень длинный: голень, два бедра, ключицы, предплечье…
Сидевший на переднем сидении рядом с Акимовым Сергей Федотов не сломал ничего или почти ничего. Так, какую-то ерунду в основании позвоночника. И тем не менее именно ему повезло меньше всех. Федотов чуть было не сыграл в ящик. Пять дней реанимации. А теперь койка, корсет, недвижимость, первые пролежни, которые начинают проявляться медленно, как синяки на побитом теле, и попахивать. Из ближайших перспектив – кресло-каталка. А там, может, и на костыли встанет.
Акимов оказался трезвее своих товарищей. Именно он успел открыть дверцу летевший под откос машины и вывалиться из нее в темноту ночи. И травмы совершенно пустячные. Получил их, когда ударился грудью о баранку: трещины в четвертом и пятом правых ребрах.
Даже стыдно за такие царапины.
Последний разговор с начальством на неприятную тему происходил на враждебной территории – в шикарном кабинете Гецмана. Акимов сотню раз пересказавший историю той аварии разным людям не старался выгородить себя, представить все в выгодном свете.
Он сделал самое правильное из того, что мог сделать. В сто первый раз он рассказал правду. И еще сообщил, что готов загладить вину всеми силами. Яков Семенович Гецман не выпер подчиненного с работы, не высчитал деньги за раскуроченную "Волгу" и даже не плюнул Акимову в морду, хотя имел моральное право.
Сейчас Гецману не до мелочных счетов. Ему не до эмоций, чужого раскаяния, соплей и всего этого дерьма. Предстояло важное дело: перегон двух грузовиков из Москвы через весь Казахстан, до границы с Узбекистаном. Машины почти укомплектованы грузом, можно сказать, стоят под парами. А вот водители, которые должны в четыре дня перегнать грузовики до места назначения, больные, все переломанные, валяются в какой-то больнице у черта на куличиках и писают кровью под себя.
– Ты сам сможешь сесть за руль?
Гецман с силой ткнул открытой ладонью в грудь Акимова. Попал в четвертое больное ребро, но Акимов даже не поморщился.
– Я смогу, – кивнул Акимов.
– Нужны еще люди. Можно, конечно, взять парней из моей охраны. Но с грузовиками эти парни в натянутых отношениях. Тут нужны профессионалы. Ничего там особенного не требуется. Ведь не в экспедицию на Марс отправляем. Нужно просто доехать до места. Но без аварий и всякого дерьма.
– Сделаем.
– Что, мать твою, сделаем? Все, что можно, ты уже сделал. Отправил в больницу трех лучших водителей. А мне крутись. Я ведь не могу дать объявление в газете: на такую-то работу срочно требуются квалифицированные водители. Не та работа, чтобы о ней в газете писать. И рейс отложить не могу.
Акимов, внутренне напряженный, стоял перед начальником навытяжку, как рядовой перед генералом, почти не дышал.
– Я найду людей, – сказал он. – Надежных людей, за которых могу поручиться. Хороших водителей. Не хуже тех, что… Ну, вы понимаете.
Акимов не задумывался над своими словами, но он точно знал: в лепешку расшибется, но водители будут хоть из-под земли, хоть со дна морского. Хотя утопленники на эту работу не требуются.
– И что, есть люди у тебя на примете?
– Есть.
Хотелось добавить: "Так точно, есть", но он вовремя сообразил, что разговор происходит не в солдатской казарме. Игорь Акимов не обладал холуйской натурой. Он не раболепствовал, не пресмыкался, не ползал на брюхе. Он не знал, чем по утрам пахнет задница начальника. Но всегда помнил, что многим обязан Гецману.
Яков Семенович вздохнул, сел в кресло и расслабил узел галстука. Хорошая примета. Не то, чтобы Акимов уже прощен, но начальственное сердце уже помягчело. Немного оттаяло.
– Отличные ребята, – продолжал врать Акимов. – Водители, возможно, не самые лучшие в Москве. Но дело свое знают. И, главное, всегда могут подставить плечо. Помочь в трудную…
Гецман состроил такую плаксивую рожу. Кажется, он собрался блевонуть прямо на ковер.
– Брось ты эту сраную лирику: помочь, подставить плечо… Где ты слов только таких нахватался?
– У меня есть старые связи, знакомства. Короче, это моя забота.
– Разговаривай со своими знакомыми так. Если будут спрашивать, что за груз, говори: солярка в бочках. И в ящиках кое-какой инструмент, запчасти для буровых. Вознаграждение – две с половиной штуки в баксах. Тебе лично десять штук. Ты ведь старший и, кроме того, материально ответственное лицо.
– Могут спросить: почему такая высокая оплата?
– Отвечай: за срочность. А я платить меньше не хочу потому… Сам знаешь, почему. Нужно, чтобы груз доехал.
– За все про все у тебя три дня, – сказал Гецман. – На четвертый день машины должны выехать.
– У, мне и двух дней хватит, – улыбнулся Акимов.
Пронесло. Гецман вроде не сердится. А водителей Акимов, разумеется, подберет. А там все пойдет, как по маслу.
Глава шестая
Каширин вышел из такси и поежился. Ветер гнал с реки темные низкие тучи, обещавшие ночной ливень. Каширин прошагал до территории стоянки, до освещенной изнутри служебной будки. В ней коротали время за шашками и ужином два охранника. Молодой – тезка Каширина Женя. И старик Семен, отчество которого вылетело из головы.
Постучав пальцами в стекло, Каширин сделал приветственный жест, намереваясь пройти дальше. Но тут охранники почему-то повставали со своих стульев, о чем-то переговариваясь, пошлепали к двери. Старик Семен спустился вниз по ступенькам, Женя остался в будке.
– А я думал, вы уж не придете.
Семен, говорил с усилием, слова с трудом выходили из набитой пищей пасти. В одной руке сторож держал огромных размеров бутерброд, точнее разрезанный надвое батон белого хлеба, внутрь которого поместились шмат колбасы и длинные перья зеленого лука.
– Почему же я не приду? – удивился Каширин.
Тут сердце, почуяв недоброе, неровно толкнулось в груди. Каширин глянул на освещенную фонарями территорию стоянки, огороженную забором из металлической сетки. Нашел глазами то место, где должен был стоять новенький "Лексус", о продаже которого он договорился с директором автосалона еще утром.
Машины не было. Каширин, не веря самому себе, поводил глазами из стороны в сторону. Сплошь чужие тачки.
– Так, так ведь, – старик широко разинул пасть, блеснул стальными коронками, укусил бутерброд. – Так ведь… Му-му-му… Бе-бе-бе…
И дальнейшие слова получились невнятными. Каширин, ожидая, когда старик прожует, ожидая внятных объяснений, набрался терпения. Охранник, совершив глотательное движение, шагнул к Каширину. Дыхнул ему в лицо ароматом зеленого лука и свеженьким перегаром.
– Так ведь продали вы машину, – сообщил он.
Каширин и в этой ситуации постарался удержать себя в руках, хоть внешнее спокойствие сохранить.
– Послушай, Семен, как твое отчество?
– Отчество? Архипович.
– Ну и отчество, – сказал Каширин. – Звучит. Так вот, Семен Архипович. Будь любезен, если тебя это не слишком затруднит… Расскажи мне, кому я продал свою машину?
Архипович сморщился всем своим некрасивым лицом, напрягая память. Прикладывая колоссальные умственные усилия, он старался выдавить из себя имя покупателя.
– Ну, там как его. Ну, из вашей конторы начальник. Который здесь свою машину ставит.
Пытаясь ускорить процесс, помогая своей голове, старик свободной рукой похлопывал себя то по ляжке, то по ягодицам.
– Лысый такой. А, Паша Литвиненко. Вот его как зовут.
– Так, так, – сказал Каширин.
Надобность в наводящих вопросах отпала. Разумеется, Литвиненко сегодняшним дрем донесли: Каширин задержан, алмазы конфискованы. И тот успел посуетиться, забрать то малое, что не успел забрать накануне. Машину. Примчался в "Горизонт", когда бывшую инвестиционную фирму покинули милицейские опера, взяли из сейфа секретарши ключи от машины.
И узнали ведь, где лежат ключи. Зря Каширин держал там дубликат. Хотя, какая теперь разница? Литвиненко справился бы с замком и без ключа. А сторожа его хорошо знают, мешать не станут. А уж если им бутылку поставить, ну, тогда и проводят с оркестром.
Карлович смачно икнул. Видимо, организм отказывался принимать пищу всухомятку.
– Он документ показал, то есть генеральную доверенность. Сказал, что вы ему продали машину. Я еще сказал, мол, хорошая машина. И он тоже говорит: хорошая.
– Была хорошая, – машинально подтвердил Каширин. – Лайковый салон, светлый.
– Я что-то неправильно сделал?
– Все правильно. У вас там, в будке телефон. Я позвоню?
– Звони, какой разговор.
Старик отступил в сторону, пропуская бывшего авто владельца вперед себя. Поднявшись на три ступеньки, Каширин очутился в тесном помещении, пропитанным густым спиртным духом, мешавшимся с ароматами чеснока и лука. Пожав потную ладонь своего тезки, Каширин сел за столик, накрутил знакомый номер мобильного телефона. Соединили после второго гудка.
Кажется, Литвиненко не ждал, что сегодня услышит голос Каширина. Даже удивления не стал скрывать.
– Значит, тебя отпустили?
– Под подписку. А ты многое успел, пока я со следователем разговаривал. Машину…
– Брось. Я бы на твоем месте об этом даже не заикался. Сейчас половина одиннадцатого. Ты вот что, приезжай без четверти двенадцать к складам на задах Казанского вокзала. Ты был там со мной. Жди возле ворот. Есть разговор.
Каширин вспомнил темные лабиринты складов, где странная жуть невольно охватывает человека, где посторонней помощи, без проводника легко заблудится и светлым днем. А сейчас в этой темнотище, в этой грязи… Сделалось не по себе. Склады определенно хорошее место для мокрухи. Несколько ударов по голове фомкой. А потом изуродованное тело долго катается по стране в рефрижераторном вагоне, заваленное промерзшими свиными тушами и коробками с куриными окорочками.
– Может, завтра поговорим? Хоть с утра?
– Ты чи-во совсем оборзел? Охренел совсем или как, частично? Кто кому должен? И какие деньги? Не вздумай не придти. Не заставляй себя искать. Когда я говорю приезжай, люди на цирлах бегут. Штаны теряют на бегу. Ты, кстати, откуда звонишь?
– Со стоянки. За машиной пришел.
– Вот прямо оттуда и езжай. Прямой наводкой.
– Хорошо, возьму тачку и еду.
Каширин положил трубку, секунду подумал, набрал номер загородного дома на Рублевке. Долгие гудки. Черт, где же болтается Марина? У соседей? Но есть же домработница. Вот, хорошо, что о ней вспомнил. Завтра же надо ее рассчитать. Нищие люди не имеют домработниц. А Каширин теперь почти нищий.
Он еще дважды набрал тот же номер, но трубку так никто и не снял. Выйдя из будки, Каширин остановился у кромки тротуара, поднял руку.
На пол дороге к Казанскому вокзалу эмоции отступили, Каширин, сидя на заднем сидении стареньких "Жигулей" смог почти спокойно обдумать положение. Куда он так быстро едет на ночь глядя? Выражаясь высоким слогом, на встречу с судьбой. Говоря по существу, искренне: едет на свои похороны. А если так, стоит ли спешить?
Он тронул водителя за плечо:
– Поворачивай, поедем на Рублевку. Сочтемся.
Каширин, полный самыми недобрыми предчувствиями, извертелся на месте, каждую минуту смотрел на часы. Вот, уже без четверти двенадцать. Литвиненко пунктуальный человек, он уже топчется у складских ворот, ждет. Сегодня ему придется долго ждать.
Приехали на место уже заполночь. "Жигули" остановились перед красно-белым шлагбаумом, отделявшим тамошний мир от земного быта простых людей. Территория дачного городка, обнесенная кирпичным забором, поверх которого пустили три ряда колючки, жила своей обособленной жизнью. От ворот были видны светящиеся окна шикарных особняков, облицованных темным канадским кирпичом. На вымощенных фасонными плитами улицах горели стилизованные под старину фонари.
Каширин расплатился с водителем, но не отпустил машину, велел ждать. Он ступил на землю, поднял воротник плаща. Начал накрапывать холодный дождик, вдалеке прокатился раскат грома. Из рубленого дома, сложенного возле ворот, навстречу Каширину вышли трое высоких парней в форменных куртках. Как на подбор, рослые и здоровые, не чета тем забулдыгам с автомобильной стоянки. Все знакомы Каширину в лицо. Он махнул охранникам рукой.
– Откройте шлагбаум. Мне проехать надо.
Никакого движения. Парни стоят, переглядываются друг с другом. Наконец, старший выступает вперед, становится с другой стороны шлагбаума и отрицательно качает головой.
– Вас, Евгений Викторович, велели не пускать, если приедете. Распоряжение начальства. Извините.
– Очень интересно, – Каширин не нашел другого ответа. – Объясни, что тут произошло.
– Днем приезжали новые хозяева. Осмотрели дом. А ваша супруга собрала чемодан и уехала.
– Велели не пускать, – тупо повторил Каширин. – Очень мило.
– Это распоряжение начальства. Поскольку у вас теперь здесь нет дома… Ну, сами понимаете. Посторонним лицам сюда хода нет.
– Да, да, понимаю. А как же вещи?
– Завтра с утра будет начальство. Приезжайте, разговаривайте с ними. И вещи заберете. Отдадут вещи.
Каширин развернулся, дошел до машины и упал на заднее сидение.
– Куда теперь? – спросил водитель.
– Давай к метро Спортивная. Там гостиница есть, покажу.
– А, знаю этот клоповник, – кивнул водитель.
Марина, когда ее вышвырнули из дома, наверняка отправилась к родителям. Чтобы услышать слова утешения. Но тесть не упустит возможности подлить масла в огонь: "Я же тебе говорил, твой муж плохо кончит. До чего, сволочь, опустился. Дом продал, слова не сказав жене. На улицу ее выгнал. Мразь. Одно слово – мразь. Ничего. Еще побогаче мужа найдешь. И, главное, не такого старого пентюха". И дальше в том же роде.
А, может, сейчас рвануть в квартиру на Ленинском? Каширин взглянул на часы. Литвиненко, не дождавшись его у складов, наверняка тоже отправится туда. Так что, Ленинский отпадает, если жизнь еще дорога.
Водитель высадил ночного пассажира возле гостиницы, получил расчет и с легким сердцем помчался домой.
Перед тем, как войти в холл гостиницы и начать поиски знакомого администратора, который не потребует у приятеля паспорт, Каширин решил уточнить, сколько при себе денег. Остановился под уличным фонарем, вытащил бумажник. Долго пересчитывал деньги. Совсем не густо, но на несколько дней хватит.
Каширин вдруг представил себя со стороны.
Человек, чья молодость в прошлом… Мужчина без дома, без документов и, видимо, уже и без семьи, ночью стоит под фонарем, считает последние гроши. Еще та картина. Слеза прошибает. Каширин вздохнул и зашагал к парадному входу в гостиницу, светящемуся тусклыми огоньками.
Николай Рогожкин уже третий день проживал в той самой гостинице, куда ночью приехал Каширин. Рогожкину нравилось здесь все. Он не замечал пещерного убожества своего номера, не ощущал привкуса машинного масла в стряпне столовой, что на первом этаже. Он радовался, что живет на свете, а не умер от пули, как рыжий Артем Чулков.
Новую жизнь Рогожкин начал в тот самый вечер, когда вышел из ресторана-казино "Поднебесье" и растворился в темноте позднего вечера. Он битый час бродил по улице, разглядывал освещенные витрины и мучительно соображал, куда направить стопы. Домой нельзя. Что остается?
Рогожкин покопался в записной книжке и остановил выбор на знакомой женщине по имени Виктория, не слишком симпатичной, и к тому же годившийся ему в матери. При всех минусах этого варианта в нем есть несомненные плюсы. О существовании Виктории Рогожкин стеснялся рассказать даже покойному Чулкову. Значит, нежданные гости в небольшую однокомнатную квартиру в Новых Черемушках не нагрянут.
И еще несколько плюсов: женщина – бездетная вдова. А может, врет, что вдова. Цену себе набивает. Скорее всего, она и за мужем-то никогда не была. Впрочем, это не важно. У псевдо вдовы найдется спальное место. Плюс ужин.
Рогожкин позвонил Виктории из телефона-автомата. Долго напрашиваться в гости не пришлось. "Сейчас выезжаю", – пообещал Рогожкин, получив добро, и заспешил в фотоателье "24 часа".
"Мне на паспорт", – сказал Рогожкин приемщице и уже через минуту, освещенный со всех сторон электрическими лампочками, сидел на стуле перед объективом камеры. Карточки были готовы уже через четверть часа, но снимки Рогожкину не понравились. Какой-то он непричесанный и глаза блестят так, будто подряд два косяка выкурил или хорошо ширнулся. Еще тот видок, диковатый. Но пересниматься не хотелось.
Решив не тратиться на такси, Рогожкин добрался до Черемушек на метро, а дальше автобусом.
Переступив порог квартиры, он галантно приложился губами к руке хозяйки, к случаю облачившийся в бордовый халат с глубоким вырезом. Он увидел в комнате скромно накрытый стол с бутылкой посередине. Водка – это хорошо, это кстати. Но сначала дела.
"Давай перенесем все это на полчаса", – предложил Рогожкин. Он попросил у хозяйки ацетон, пилочку для ногтей, пинцет и клей. Уединившись на кухне, долго разглядывал украденный в ресторанном сортире паспорт. Так, Алексашенко Юрий Павлович, тридцати одного году, прописан в Москве, родился в Череповце. Не единожды женат. Последний брак расторгнут два месяца назад. Что ж, ему можно позавидовать. Человек многое успел в жизни.
Рогожкин приступил к делу.
Поставил на плиту чайник, подержал над паром ту страницу паспорта, куда была вклеена фотография его бывшего владельца. Затем вырезал точно по размеру свою фотографию, на пару минут поместил ее в теплую воду. Обтер карточку носовым платком. При помощи пилки для ногтей и монетки выдавил на размякшей в воде фотобумаге нечто, напоминающее уголок объемной печати. Взял в руки тюбик клея…
Рогожкин проканителился с паспортом больше часа, но остался доволен плодами труда, своими золотыми руками.
Никто не скажет, что фотография на ксиве переклеена. Он спрятал торчащий из-за брючного ремня пистолет в кухонной полке, за банками с крупой, вернулся в комнату. Ужин на столе давно остыл, а хозяйка, кажется, готова была надуть густо накрашенные губы. Изголодавшийся Рогожкин быстро сметелил под водочку грибы, вареное мясо и картошку.
Ужин закончился, наступил час расплаты.
Рогожкин вздохнул, скинул трусы и голяком полез на диван. Под одеялом его уже ждала Виктория. Все по справедливости: должна же стареющая женщина получить свой бонус, свои премиальные. Заслужила.
Утро воскресного дня началось с лирики: чашки кофе и домашних блинчиков с творогом. Кормит баба сносно, и вообще, обстановка приближенная к домашней. Еще одну ночь с любвеобильной Викторией, пожалуй, пережить можно, – решил Рогожкин. Сил хватит на двух таких.
Но залипать во вдовьем гнездышке надолго, нет, это не для таких натур. Не для него. Кроме того, теперь у Рогожкина новый паспорт, новая жизнь. С новой ксивой на кармане дышалось легко. И кофе имел совсем иной, особенно приятный вкус. Виктория выкатилась в прихожую проводить молодого кавалера.
– Когда тебя ждать? Вечером?
– Я вернусь, – неопределенно пообещал Рогожкин, стоя одетым в дверях. – Но не сегодня. И не завтра.
Надо бы позвонить матери или отчиму. Но воспользоваться домашним телефоном Виктории Рогожкин не рискнул. На телефоне он уже обжигался. Он вошел в будку ближайшего телефонного автомата, накрутил домашний номер.
Трубку снял Сергей Степанович: "Коля, где ты пропадаешь?" Возможно, волнение отчима было искренним. "Мать дома?" – задал свой вопрос Рогожкин. "На работе. Коля, к нам уже дважды приходили какие-то незнакомые мужики. Тебя спрашивали. И по телефону звонят без конца. Мы с матерью не знаем, что делать. Тебя что, уволили из музея?" "Сам уволился, – соврал Рогожкин. – Можете сходить, попроситься на мое место. Вас, человека с ученой степенью, возьмут". "Схожу", – то ли шутя, то ли серьезно ответил отчим.
"Если еще будут меня спрашивать, скажите: он уехал из Москвы, – повысил голос Рогожкин. – Надолго. Завербовался в геологическую партию. Это правда. Я звоню из аэропорта. Самолет через полчаса". "Куда, куда ты завербовался?" "Все подробности письмом, – крикнул Рогожкин. – Как прибуду на место, сразу пущу письмецо. Матери привет. Пусть за меня не беспокоится".
Он вышел из телефонной будки, сел на автобус. Через полтора часа он сунул в окошечко администратора гостиницы паспорт на имя Алексашенко, взял одноместный номер, заплатил вперед за пять дней вперед.
Поднявшись на третий этаж, он осмотрел свои апартаменты. Узкая кроватка, тумбочка, платяной полированный шкаф и радиоприемник на стене. В комнате было жарко. Раздевшись до нижнего белья, Рогожкин сунул пистолет под подушку, выглянул в окно: тишина и запустение.
Включив радио на полную громкость, повалился спиной на кровать, скрестил руки на груди.
Теперь, когда он в относительной безопасности, пять дней спокойной жизни ему обеспечены, надо бы подумать о деньгах. Найти легкий и быстрый заработок. Например, обчистить номер какого-нибудь рыночного торгаша. Но люди, проживающие здесь, в этой дыре, не слишком богаты. А осторожные торговцы, не оставляют деньги в номерах. Значит, на приличный навар нечего рассчитывать. Кража – крайний вариант.
Можно занять денег без отдачи. Скажем, у той же Виктории занять. Но много она не даст. А из-за мелочи пачкаться не хочется. Можно угнать машину и впарить ее какому-нибудь лоху с рынка. Сомнительно. К машине потребуют хоть какие-то документы. Можно, в крайнем случае, продать пистолет.
Все варианты так себе, один дохлей другого. Под звуки эстрадной музыки он задремал.
Акимов решил действовать быстро, без передышки. Нужно искать надежных людей, не откладывая это дело ни на минуту. Он заперся в своем тесном кабинетике, из единственного узкого окна которого можно было разглядеть все живописные детали местной, весьма обширной помойки.
Присев на подоконник, он поставил на колени телефонный аппарат, раскрыл записную книжку на первой странице и начал обзвон знакомых. Так всегда, если человек позарез нужен, то он в командировке. Или в отпуске. Или в больнице. Или уже на погосте. Акимов набрал номер верного человека, своего старого приятеля, представился, когда ответила жена.
– Он тяжело болен, – ответила жена.
– Так болен, что и к телефону подойти не может?
– У Пети неприятности. Все утро лежит на диване. У него даже понос открылся.
– Жаль. А я хотел предложить ему работу на две с половиной тысячи долларов.
– Ой, подождите. Пожалуйста. Ой, он сейчас встанет.
– Не стоит беспокоиться. На мою работу люди с поносом не нужны.
Короткие гудки отбоя.
Боже мой, в городе, где живут почти три миллиона автомобилистов нельзя найти приличного водилу. Акимов даже вспотел от натуги. Он скинул пиджак, распахнул форточку. Не обращая внимания на густые помоечные ароматы, продолжил свое дело. Перевернув двадцатую страницу записной книжки, Акимов матерно заругался.
Палец, которым он накручивал телефонный диск, онемел до полного бесчувствия. Хватит дергаться, как карась на уде. Надо остановиться, сосредоточиться, вспомнить конкретные имена.
Акимов поставил телефон на подоконник. На ходу мысли яснеют. Он стал расхаживать по бугристому, покрытому линолеумом полу кабинетика, безотчетно принюхиваясь к запахам, идущим сквозь форточку.
"Вот он подлинный аромат жизни – помоечная вонь", – подумал Акимов. От бесполезного хождения мысли не прояснились, кажется, наоборот, голова только затуманилась. И тут телефон разразился неприятной металлической трелью. Акимов снял трубку и сразу узнал голос своего молодого знакомого Коли Рогожкина, который официально числился музейным экскурсоводом, но на самом деле прокручивал какие-то темные делишки. Угонял машины на заказ, приторговывал ворованными со складов автомобильными запчастями.
Короче, крутился, как умел. Но не слишком преуспел в своем бизнесе. "И как я о Рогожкине сразу не вспомнил?" – хлопнул себя по лбу Акимов. Даже не обменявшись с Рогожкиным общими фразами, Акимов сходу предложил тому хорошую работу. В нескольких фразах описал, что именно предстоит сделать, и какой хороший навар выходит с дела.
– Если ты в принципе не против, то надо срочно встретиться, – сказал Акимов. – Это не для телефона.
Рогожкин старался не показать своей радости.
– Я не против. А еще один человек не требуется?
– Что за человек?
– Хороший. У него в Москве неприятности. Он хочет на время слинять.
– Обсудим при встрече. Приезжай немедленно.
Акимов тоже не хотел показать своей радости. Так, сразу два водителя найдены. Правда этот мужик с неприятностями… И что это за неприятности? Мужик под вопросом. Но тут выбирать, задницей крутить некогда. Кто попадется – тот попадется.
– Жду тебя, – закончил разговор Акимов.
Положив трубку, он снова принялся лопатить записную книжку. Стоп. Как же он забыл про Величко? Вот память. Сейчас Величко кантуется у своей подружки, какой-то сучки. Акимов перевернул несколько листков, нашел нужный телефон. Голос Величко показался ему невеселым.
– Работаю в какой-то лавочке, где зарплату обещают выдать макаронами, – сказал Величко. – Но пока только обещают.
– Может, найдется для тебя хорошая работа. Давай вечером часиков в восемь подсасывайся в "Пупок".
– Эту рыгаловку еще не закрыли?
– Пока пыхтит. Жду.
Акимов потер ладони. Все решилось даже скорее, чем он предполагал. До отъезда три дня. Нужно все обкашлять с Величко и Рогожкиным. Остальное время уйдет на то, чтобы затарить грузовики. Короче, в график он укладывается.
А завтрашний вечер придется посвятить Джеку, своей любимой собаке породы колли. Можно сказать, единственному члену семьи. И единственному настоящему другу. Надо выполнить тяжкую обязанность…
В то утро Рогожкин спустился на первый этаж, в буфет.
Прошло уже три дня его гостиничной жизни. А хороший приличный заработок пока не светил. Первую половину вчерашнего дня Рогожкин обзванивал знакомых, предлагая свои услуги в качестве водителя. Поступило одно предложение, но согласиться Рогожкин не спешил, обещал дать ответ через пару дней. Над таким предложением еще думать и думать…
Вторую половину дня он валялся на боку, штудируя объявления в рекламной газете. Утром Рогожкин решил, что пора действовать решительно. Так, лежа на диване, можно совсем опуститься. Ниже московской канализации.
Постояв в раздумье у буфетного прилавка, он сосчитал деньги, взял три пирожка с капустой, тарелку гречневой каши и два стакана сладкого кофе с молоком. Устроился за столиком в углу у стеклянной витрины, не торопясь, принялся за еду. Через пару минут к тому же столику с тарелкой и стаканом в руках подошел Каширин, вежливо спросил разрешения присесть.
– Приземляйтесь, – разрешил Рогожкин.
Каширин сел на противоположный стул, надкусил пирожок и через стекло рассеянным взглядом стал разглядывать пожелтевшие деревья, словно пришел не завтракать, а любоваться осенним пейзажем.
Сухая гречка не полезла в рот Рогожкину. Он присмотрелся к соседу. Дорогой пиджак, золотая заколка в шелковом галстуке, швейцарские котлы с хрустальным стеклом.
Для командировочного или челнока с рынка – слишком шикарно. Вшивота, которая обосновалась в гостинице, не носит золотых заколок, швейцарских часов и твидовых пиджаков. Как сюда, в мелкое вонючее болотце, залетел этот важный гусь? Но выглядит мужчина каким-то расстроенным, побитым.
Наблюдательность не подвела Рогожкина, Каширин и вправду был расстроен. Только что он предпринял третью попытку дозвониться на квартиру родителей жены, поговорить с Мариной. Первый раз к телефону подошел тесть: "Марина гуляет с собакой". И все, бросил трубку. И через сорок минут Марина все еще гуляла с собакой.
Каширин выждал еще полчаса и снова накрутил номер. И снова трубку поднял тесть. На этот раз Сергей Иванович даже не потрудился сказать, вернулась ли его дочь с собачьей прогулки. Он сразу начал орать в трубку: "Ты вытряхнул жену из дома. Как кошку вытряхнул. И теперь совести хватает звонить сюда, мне домой".
"Я хочу поговорить с Мариной, а не с вами, – ответил Каширин. – Она моя жена. Я хочу с ней поговорить". "Да пошел ты к черту, – тесть перешел на высокую визгливую ноту. – И не звони сюда больше. Никто не подойдет. И не вздумай приехать. Охотничье ружье я зарядил. Получишь картечью в морду. Прямо в поганую морду. Пускай потом меня судят. Но за смерть такого подонка как ты, судить меня не станут. Спасибо скажут".
Дальше – отборный мат. Хватит маразма. Теперь бросил трубку Каширин. Побродив по тесному номеру, чувствуя странный зуд в сжатых кулаках, он спустился в буфет.
Рогожкин, кое-как справившись с гречневой кашей, снова взглянул на Каширина. Тот, отодвинув в сторону тарелку, пригубил кофе.
– Почему вы ничего не едите?
– Эта пища слишком жирная для меня, – сказал Каширин. – Слушай парень, ты хочешь заработать?
Рогожкин, в последнее время ломавший голову над этой проблемой, только пожал плечами.
– Смотря сколько. И каким способом.
– Много дать не могу.
Каширин назвал сумму – в пересчете на доллары – десятка.
– Но зато это верные деньги. Нужно отвезти письмо по одному адресу. Окей?
– Нужно бы накинуть. Впрочем, ладно, и этого хватит.
Рогожкин подумал, что лучше не борзеть. За такие деньги много желающих найдется письмо отвезти. Когда денег нет совсем – и десятка зеленых деньги.
Читать бесплатно другие книги:
