Casual Робски Оксана

– Почему вы кричите? – возмущается стилистка.

Примеряю к платью пояс. Нет, лучше без пояса.

Туфли мне малы.

– А это какой размер? – спрашиваю.

– Малы? – радуется Собчак.

– Малы! – не то чтобы расстраиваюсь я.

– Просто они одни были, – сухо говорит стилистка, – попробуйте так надеть.

– Вы знаете, – я честно пробую их надеть, – это не наша проблема, что у вас туфли одни и одежды нет.

– Подошли бы к нам по-человечески, сказали бы: девчонки, такая ситуация, вот все, что есть, извините, пожалуйста, – говорит Собчак, – и давайте что-нибудь придумаем…

– У вас красивая кофта, – настаивает стилист.

– Я туфли не надену, – говорю я.

– Нет! Все! Вы вообще кто такая? – спрашивает Собчак.

– Я редактор.

– Больше вы не редактор! Нет, ты слышала, – она поворачивается ко мне, – красивая кофта! Я сейчас позвоню! Алло! Привет, привет… Слушай, мы сейчас для твоего журнала снимаемся, тут редактор хамит, грубит, так себя ведет… Ага… – Она убирает телефон. – Крокодил! – заявляет Собчак прямо в лицо стилистке. И повторяет отчетливо: – Кро-ко-дил! Вы меня поняли? Ваше место работы теперь будет – «Крокодил»!

Когда мы уже стояли в кадре, стилистка собирала свои вещи. Ее уволили.

– Нет, она видела, что я вся в черепах пришла? И с членом на шее? Она могла сообразить, что это не просто так? Что вот такое у меня настроение! Осуждаешь? – Она повернулась ко мне. В любой ситуации выглядит отлично. Имидж главной блондинки страны обязывает.

Я влезла в 35 размер.

– Нет. Ни капельки.

Интервью.

– Скажите, счастье – в деньгах?

– Нет, конечно. Но с деньгами можно прекрасно проводить время в ожидании счастья.

– У вас есть мечта?

– Мечта?

В тренажерный зал точно ходить не буду. Может, попробовать в «London Body School» Илзе Лиепы? В Жуковке открылась. Катя ходит, говорит – здорово.

– Ну, конечно, есть. Кубики на животе.

– А если серьезно?

– А вы думаете, кубики – это не серьезно? Вы, наверное, никогда спортом не занимались.

А может, пойти в «Звезды на льду»? А если надоест?

Если бы я была ведьмой, я бы гнала зиму метлой.

Москва веселилась разгульной пятницей, а я читала заключение Института социальной и судебной психиатрии им. Сербского.

Социально опасен. Агрессивен.

На полстраницы анализ пунктуации в письме. Преобладающие восклицательные знаки.

За фразой «нежный фрукт» прослеживается сексуальный подтекст.

Шизофрения.

Сан Саныч сказал, что мне необходимо встретиться с психологом, чтобы он проконсультировал меня. На всякий случай.

– На какой это всякий случай?

– Случаи бывают разные. Да ладно, успокойся. Он же просто шизофреник, а не какой-нибудь боевик-наемник.

– Просто ши-зо-френик?!

– Ну, конечно. Смотрела фильм «Телохранитель»? У тебя, кстати, нет случайно сестры-неудачницы?

– Нет. У меня вообще никого нет в этом смысле.

Я – идеалистка. И я считаю, что человечество не так глупо, как кажется на первый взгляд. И поэтому я привыкла думать, что люди меня любят. Даже те, кто делает вид, что ненавидят меня.

Например, некоторые литературные критики.

Позвонила Регина. Я обещала написать в журнал колонку под названием «Как модно праздновать Новый год».

– Не написала? – вздохнула Регина. – Такие у них темы тупые.

– Написала. И даже дала рецепт рождественской утки.

– Здорово! – обрадовалась Регина. – И, кстати, они сделали специально для тебя новую рубрику «Обед за городом».

– Пусть отменяют. Я на диете.

– Ты что? – ахнула Регина.

– Созвонимся попозже, ладно?

Заехала домой переодеться.

После вчерашнего дня рождения папы еще всюду валялись воздушные шарики. Мы надували их с Антошкой целое утро.

Сын выбежал мне навстречу.

– Антошечка! Иди обниматься! – Я широко расставила руки. В них могли уместиться и мой сын, и моя мама, и еще несколько родственников.

– Так! Доесть сначала! – приказала мама, будто потянула за поводок. Сын послушно вернулся на кухню.

Пять макаронин были геометрично разложены на тарелке в форме бабочки. Антошка вилкой, уныло, переместил одну из них в центр. Рисунок поменялся, как в калейдоскопе.

– «Ну, говори, говори! – поторопил Малыш, он явно сгорал от нетерпения», – бодро читала моя мама раскрытую книжку, поглядывая на страницы сквозь узкие, как маска Бэтмена, очки. – «Так вот, – не спеша начал Карлсон, – один глупый мальчишка прилетает на вертолете системы «Карлсон» на этот балкончик…»

– Как тебе в садике? – спросила я.

– Нормально, – вздохнул Антон. – А можно мне больше не есть?

– Можно.

– Еще две штучки, и все. «…Злющая домомучительница слышит звонок…»

– Конец! – обрадовался Антон, пристроив макаронную бабочку за щекой. – Я пойду, мне надо позвонить Люсе!

Мы гоняемся за бабочками не тогда, когда хочется есть. Что это? Надо записать. Нет, бред какой-то.

Или не бред…

Когда тебя десять раз на дню спрашивают, в какой момент вы почувствовали себя исключительной, наступает день, когда именно такой ты себя и чувствуешь.

Все-таки бред.

– Мам, – я постаралась сказать это очень мягко, – я прихожу домой, я скучаю по ребенку, он бросается мне навстречу… а ты говоришь, что он должен доесть. Ведь он мог поцеловать меня, а потом доесть.

– Еще какие-нибудь претензии будут? – Она сняла очки Бэтмена и сразу стала моей обыкновенной мамой.

– Ну, что ты обижаешься?

Но она уже ушла.

19.19, и он хочет меня увидеть. Но сначала заеду к Кате. Там посмотрю на себя в передаче «Что хуже?».

Надеваю ярко-зеленое платье с лосинами и туфли.

Если беды не воспринимать как беды, то бед нет. И зима – не беда.

Туфли на высоком каблуке.

Мой любимый фильм Альмодовара «Высокие каблуки». Как, наверное, здорово быть режиссером такого замечательного фильма!

А ведь когда я училась в школе, я мечтала именно об этой карьере.

Я снимала короткометражки в институте, но они не пользовались успехом у преподавателей.

Я вышла замуж, и мой муж вообще не хотел, чтобы я работала.

Нигде, кроме как дома.

Звоню своему мужу. Бывшему.

– Привет. Сегодня в 9 будет моя передача по телевизору.

– Какая передача?

– Моя. Я же тебе говорила. «Что хуже?».

– А… Слушай…

– Что?

– А тебе вообще деньги за эту твою книжку платят? Она же вроде бестселлер? – Мой бывший редко чувствует себя неловко, но сейчас, судя по голосу, это был тот самый уникальный случай.

– Бестселлер, – с гордостью подтверждаю я.

– Ну и что, платят?

– Платят… – говорю я туманно и кокетливо.

– Ты понимаешь…

– Что? Твоя девушка решила написать книжку? Давай, это сейчас модно.

– Какую книжку… Не начинай. Скажи лучше, Антон дома?

– Дома, у нас родители в гостях. А что ты хотел спросить-то?

– У меня проблемы. Очень серьезные…

– На бирже?

– Да, то есть.» ну, в общем, да. – Он вздохнул.

– У нас есть деньги. – И почему-то еще добавила: – Ты не волнуйся.

– Ладно.

– А это у тебя надолго?

– Не хочу загадывать… Боюсь, что да.

Мы помолчали.

– За дом я, конечно, буду выплачивать, – поспешил сказать он.

– Спасибо.

– Ну, пока.

– А мне миллион предлагают, – не удержалась я.

– Чего? – не понял он.

– Долларов.

– За что?

– За пять книжек.

– Бери.

– Не знаю.

– И по телефону об этом поменьше говори.

– Ах, да… знаешь, у меня маньяк.

– Маньяк? – Он рассмеялся. – Жених, что ли?.. Алло?

– Жених, – сказала я.

– Ну, ты поаккуратней. Пока.

– Пока. В воскресенье Антона заберешь? Не давай сладкого, опять аллергия.

– Я понял.

– И пусть твоя девушка не говорит ему, что он плохо одет. Антон сам одевается. И если сейчас ему хочется носить килт – пусть носит.

– Она не говорила.

– Говорила. И пусть теперь помолчит.

– Ладно. Пока.

– Пока.

Еду к Кате.

Надеюсь, он не увидит сегодня мою передачу.

Когда меня показывают по телевизору, я надеюсь только на то, что никто этого не видит.

И сама редко смотрю.

А потом я жду, что кто-то все-таки увидел, позвонит и скажет: как было здорово!

Это бывает. Редко.

У Кати играли в покер.

– Ты что, с охраной? – удивилась Марина Сми. Без мотоциклетного шлема она была похожа на обычную буржуазную блондинку.

Катя была со стриптизером. Брутальный брюнет с лицом полевого командира.

Он все время смотрел на Катю и краснел. Когда она протягивала руку к чайнику, он уже сыпал сахар. Если она начинала говорить, он уже смеялся.

Над Катиной головой светилась корона из его восхищенных взглядов, и лучи от него больно резали нам глаза.

– А где твой? – спросила я Регину.

– Не знаю, так странно, в последний момент просто испарился. А я думала вас познакомить.

Регина проигрывала.

Я села на пол перед телевизором.

У Кати была совершенно не модная квартира. С какими-то вышитыми салфетками, старыми, рамками, потертыми комодами.

Катю воспитывала бабушка. Одна. Родители уехали за границу, там развелись, потом завели новые семьи, новых детей, про Катю и бабушку вспоминали только на Новый год и Катин день рождения. Когда бабушка умерла, Катя все оставила в квартире как было и очень ревниво оберегала все, что было связано с памятью о ней.

В старинных подсвечниках всегда горели свечи, а в зеркалах собственное ваше отражение напоминало антикварный портрет.

Мне всегда хотелось заглянуть во многочисленные шкатулочки, расставленные по всем комнатам, но Катя относилась к ним так трепетно, что, казалось, сделав это, откроешь не перламутровую крышечку, а чью-то страшную, охраняемую веками тайну.

– Пас! – сказала Регина и раздраженно в телефон: – Алло!.. Вообще-то поздно уже, вы когда-нибудь отдыхаете? Ужас, опять журналисты!

По телевизору шел анонс «Что хуже?».

Вот что значит талант – съемка промо-ролика заняла всего 10 минут. А фотографии получились шикарные! Мои и Гулины. Что хуже: когда тебя зовут Гуля или когда тебя зовут Дуля, например?

– Что ты ненавидишь? – спрашивает меня Регина, прижимая трубку плечом и выравнивая в руке карты.

– Еду в самолетах.

– Пас… Нет, это не вам. Она ненавидит еду в самолетах. А что любишь?

– Фейерверки. Вы идете смотреть? Начинается.

– Флэш-ройял. – Регина радостно выложила свои карты на стол. Так, наверное, кошка приносит показать свою задушенную мышку. – Что вы сказали? – Это уже в трубку. – Да я не с вами разговаривала!.. Теперь с вами… Какой у нее девиз?

Началась передача. Музыка, наши с Гулей радостные лица. Мое приветствие. Мы его переписывали четыре раза. Я никак не могла запомнить.

– У тебя есть девиз? – повторила Регина, обращаясь ко мне.

– Переходим к следующему вопросу, – говорю я.

– Переходим к следующему вопросу, – говорит Регина невидимому собеседнику и шепчет, закрыв трубку рукой: – Она спрашивает, почему к следующему?

– Это мой девиз, – поясняю я. Макияж отличный.

– Красотка, – говорит Катя. Стриптизер нежно перебирает густые пряди ее волос, красиво раскладывает их по плечам. Регина устроилась на полу рядом со мной.

– Эта Гуля – какая-то дура, – говорит Катя.

– Ну, все, – вздыхает Регина и жмурится, как от яркого солнца, – ты теперь вообще… И так была звезда, а теперь вообще!..

– И платье у нее жуткое, – продолжает Катя. – Ей бы вообще похудеть.

– Да нет, платье ничего, – говорю я.

– У тебя лучше.

– Ну, да. У меня – шикарное.

Звонит мой мобильный. Я испугалась, что это он – увидел. Нет. Ложная тревога. Это всего лишь 755-55-55. Срабатывает автоответчик. Он оставляет сообщение.

– У меня маньяк, – шепчу я Регине во время рекламной паузы. Не хочу, чтобы стриптизер слышал.

– Да ты что? – ахает Регина. – Ты поэтому с охраной?

– Да. И есть мнение, что это кто-то из близких.

Мы обе почему-то смотрим на стриптизера. Потом – друг на друга.

– Блин, опять журналисты! Алло! Нет, это не она, это ее директор… да… да… отлична У нее 38-й итальянский. Спасибо. Я записала.

– Что? – спрашиваю я. Передача продолжается.

– Выйдешь в платье: пройдешь 5 минут по подиуму, и они платье подарят тебе.

– А что за мероприятие?

– Релиз по электронке пришлют. Завтра.

– Малыш! Ты меня волнуешь! – обернулась Катя к своему молодому (в прямом смысле) человеку. Он заплел из ее волос две косички и держал их пальцами, как два провода. От бомбы.

– Если человек талантлив, то он талантлив во всем! – провозгласила Регина, когда передача закончилась.

– Ну, а ты что молчишь? – спросила я Марину.

Марина подошла и обняла меня.

– Ты супер! – улыбнулась она.

– Не буду слушать автоответчик.

Сан Саныч сказал мне: не слушать. А запись – сразу к ним.

А может, он просто так позвонил? И ничего не сказал?

Или даже наоборот. Он, наверное, вообще в первый раз увидел меня. Он думал, что я толстая, старая и глупая. А я молодая, худая и с юмором. Он оценил. Позвонил и сообщил мне, что был лох. И просит мой автограф, и пришлет мне книжку.

Выхожу перед «Fresco».

У нас свидание. Специально смотрю на часы: 22.24. Ой, как жалко. На две минуты опоздала.

Уже вижу его в конце зала.

Его взгляд, как всегда, дотрагивается до меня. До моей шеи.

– Мусик! – отвратительно-пронзительный голос. Это моя бывшая подружка. Мы давно не виделись. С тех пор она перекрасилась в брюнетку, развелась и растолстела.

– Привет! – мы целуемся два раза, по-европейски.

– Что это? Ты теперь книги пишешь? – спрашивает она.

– Ну да, – устало вздыхаю я. – Только у меня нет с собой. Я всем говорю: пойдите в магазин и купите. А я 20% получу.

– Мусик! Я такую литературу не читаю!

– Ну, слава богу.

– И, прошу заметить, не пишу.

Он уже машет мне рукой из-за стола.

– Тебе и не надо, – говорю я.

– Ты думаешь? – Она демонстрирует свои идеально отбеленные зубы. – Или конкуренции боишься?

– Не боюсь. Только ты пока худеть будешь, я уже с таким отрывом вперед уйду! – Я улыбнулась и, слегка задев ее плечом, прошла мимо.

– Мусик! Мое достоинство в том, что мне даже худеть не надо: я уже с отрывом! – протянула она мне вдогонку.

– Кто это? – поинтересовался он.

– Подруга. Бывшая.

Когда ты богата и знаменита, людям гораздо проще понять, почему они тебя любят. И гораздо сложнее объяснить, почему они тебя ненавидят.

– И много у тебя таких подруг?