Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее Эллисон Кэтрин

Переводчик Анастасия Казакова

Редактор Карина Бычкова

Руководитель проекта А. Василенко

Корректор Е. Аксёнова

Компьютерная верстка А. Абрамов

Дизайн обложки Ю. Буга

© Katherine Ellison, 2005

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2017

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

* * *

Предисловие к русскому изданию

C 2014 года мы проводим SelfMama Forum, ориентированный на женщин с детьми, которые стремятся к интересной и наполненной жизни, организуем мастер-классы для работающих в корпорациях мам и исследуем проблему совмещения материнства и самореализации женщины. Благодаря глубокому погружению в тему – а также тому, что мы сами являемся матерями и многое из того, о чем говорим, мы переживаем на собственном опыте, – мы можем оценить отношение современного общества к женщинам с детьми. Мы видим, как над ними дамокловым мечом нависают стереотипы вроде «все женщины глупеют в декрете», как они страдают от скрытой дискриминации на рынке труда, где они проигрывают только лишь потому, что у них есть маленькие дети.

На мастер-классах и форумах мы всегда задаем мамам вопрос о том, какие навыки и способности они приобрели после рождения ребенка. Ответы на эти вопросы не могут не поражать. Многие отмечают, что материнство наделило их настоящими «суперспособностями», которых раньше не было. Например, мама, которая способна уговорить трехлетнего ребенка надеть нужного цвета носки, причем сделать это без шантажа, угроз и манипуляции, становится переговорщиком 86-го уровня. Эти ежедневные, чуть ли не ежечасные «упражнения» – в разных вариациях – отлично тренируют переговорные навыки: тут и умение понять позицию оппонента, и способность предложить несколько альтернатив, и умение управлять своими эмоциями для взаимовыгодного завершения переговоров. При выходе на работу из декрета достаточно сменить «контекст носков» на деловой – и работодатель получает работника с дополнительными компетенциями, которого после непродолжительной адаптации можно отправлять на переговоры со сложными клиентами. И это далеко не единственный навык, который успешно развивается в контексте материнства, – то же самое касается и стратегического планирования, и управления людьми, и тайм-менеджмента, и эмоционального интеллекта, умения организовать работу, и многих других.

Задачи, связанные с выбором детского садика, школы, кружков, секций, инструктаж бабушек, делегирование задач папе или помощникам, организация детских дней рождений и совмещение заботы о детях и семье с работой – все это «прокачивает» навыки, востребованные не только в материнстве, но и на работе (будь то свой собственный бизнес или работа по найму). Поэтому мы можем с уверенностью утверждать, что материнство – это не только бессонные ночи, но и приобретение целого ряда конкурентных преимуществ. Но, к сожалению, миф о том, что женщины в декрете глупеют, настолько устойчив в современном обществе, что не только работодатели, но и сами женщины начинают в него верить, а это сильно снижает уверенность в своих способностях и, как следствие, возможности для развития и карьеры.

Кэтрин Эллисон, лауреат Пулитцеровской премии по журналистике и автор книги «Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее», была одним из хедлайнеров SelfMama Forum. Ее выступление стало самым настоящим глотком веры в собственные силы и способности. Именно поэтому мы с командой SelfMama решили приложить все усилия к тому, чтобы труд Эллисон был издан на русском языке. Мы рады, что это наконец случилось, и уверены, что книга послужит источником вдохновения для многих русскоязычных мам.

Кроме того, следует отметить, что в книге приводятся ссылки на актуальные исследования о развитии мозга, поэтому она также будет полезна читателям, интересующимся нейронауками.

Команда SelfMama и Анна Зырянова(ТОП-100 HR-директоров России, генеральный директор SelfMama и сооснователь сервиса по поиску удаленной работы WorkAtHome.ru)

Часть I

Великое превращение

Глава 1

Умнее, чем мы думаем

УМНЫЙ (прил.). 1. Обладающий здравым умом, сообразительностью (о человеке, людях) // Сообразительный, понятливый (о животных) // Выражающий ум, проницательность. 2. Порожденный умом, свидетельствующий о рассудительности, разумности или образованности, учености // Богатый мыслями, содержательный. 3. Умелый, искусный; способный выполнить сложную работу (обычно о руках, пальцах).

Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С. А. Кузнецов

Спустя несколько недель после появления моего первенца я увидела тревожный сон. Стоял сентябрь 1995-го, и я, иностранный корреспондент в Рио-де-Жанейро, была в декрете. В моем кошмаре пришельцы из космоса приземлились в Бразилиа – столице страны, а я… осталась дома, не в состоянии принять решение, стоит ли ради такой новости срываться с места. Позже меня осенило: этот сон идеально иллюстрирует мой страх променять мозг на младенца.

Именно страх удерживал меня, а также многих моих коллег и ровесников от того, чтобы завести детей, вплоть до момента, когда время уже почти лишило нас роскоши выбора. Проблема заключалась в том, что я привыкла полагаться на свою голову, ведь она так часто мне помогала: заработать на хлеб, ощутить чувство собственного достоинства, выйти замуж по любви. И я осознавала, что, родив ребенка, неизбежно подцеплю современный недуг, известный как «материнство головного мозга». Этот веселенький штамп (подобно эвфемизму «проблема пожилых», обозначающему провалы в памяти) подразумевает резкую умственную деградацию. В воображении возникает нервная беременная женщина, рыдающая над рекламой носовых платков, или измотанная мамочка, у которой в голове не умещается ничего, кроме расписания работы перехватывающей парковки и списка продуктов для ближайшего похода в магазин. («Если ты мелки оставил мирно плавиться в машине / И забыл, куда засунул от машины той ключи, / Объяснить несложно это, далеко ходить не нужно: / Материнство головного мозга, детка, у тебя» – автор этих строк самостоятельно ставит себе стихотворный диагноз.)

Наравне с варикозными венами и раздавшейся талией снижение мозговой активности, казалось бы, неизбежный риск, грустная участь девушки в положении. Безусловно, многие бездетные люди именно так воспринимают беременных и молодых матерей. Когда исследователи демонстрировали интервьюируемым несколько видеозаписей с участием женщины в ряде рабочих ситуаций (один и тот же человек, одна и та же должность, но в некоторых сценах героиня ролика появлялась с накладным животом, создающим впечатление, что она в положении), «беременная» оценивалась как менее компетентная и менее квалифицированная для карьерного роста. Мы, матери, также никак не боремся с этим предубеждением. «Материнство головного мозга!» – вот наше алиби, когда нам доведется ляпнуть какую-то нелепицу. «Часть разума покинет тебя вместе с плацентой», – поведала мне одна подруга еще в начале беременности.

Хор пессимистов не всегда звучал так громко. Выражение «материнство головного мозга» возникло относительно недавно: после того, как в 1960-х на рынок труда хлынул поток женщин. В результате этой перемены нас стали разглядывать куда пристальнее – и сами матери теперь гораздо пристрастнее к себе. Сегодня почти три четверти женщин с детьми в возрасте от года и старше работают вне дома, часто занимая должности, где нельзя расслабляться, и в результате многие из нас вынуждены постоянно отслеживать изменения собственной мыслительной активности. Более того, не только труд заставляет нас быть в тонусе; растить детей в наше время, в условиях избытка информации и яростных споров по поводу практически любого аспекта родительства, – о, сколько решений и с какой скоростью приходится нам принимать!

Вряд ли многие мамы поспорят с тем, что дети требуют от нас постоянного напряжения умственных способностей. Гормональные всплески, недостаток сна, предрассудки начальства, отупляющая уборка дома, бесконечные детские песенки, все это – наша плата за материнство. Несмотря на заметный прогресс в данной области, мужчины до сих пор не делят с нами ношу поровну, мы оказываемся в эдакой гендерной ловушке. Более того, радикальные феминистки еще больше усугубляют ситуацию. Та же страстная риторика, что некогда воодушевила девушек, позволила им набраться смелости и взять штурмом недоступный ранее рынок труда, создала чудовищный образ «материнства головного мозга» для сегодняшних женщин (и я не исключение), в ту пору – девочек на пороге совершеннолетия.

В 1963 году в книге «Загадка женственности» Бетти Фридан сравнила домохозяек с «ходячими трупами». Она называла их «зависимыми, пассивными, инфантильными; они отказались от взрослого отношения к жизни и ограничились существованием на уровне еды и вещей. Работа, которую выполняют домохозяйки, не требует способностей взрослого человека; она бесконечна, монотонна, неблагодарна».

Несколько лет спустя любители кино и беллетристики познакомятся с воплощением Фридановской тупой мамаши – взбалмошной, беспрерывно глотающей таблетки героиней книги, получившей злободневное название «Дневник безумной домохозяйки»[1].

Началось новое столетие, но обесценивающие высказывания не остались в прошлом. Этот рефрен до сих пор озвучивают отдельные люди и (с поразительно частотой) массмедиа. «Любой, кто говорит вам, что рождение ребенка не уничтожит вашу жизнь окончательно и бесповоротно, лжет», – размышляет Джулиет Эпплбаум, героиня романа «Преступления в детской»[2], который написала бывшая общественная защитница Эйлет Уолдман. Она отказывается от карьеры, чтобы сидеть дома с новорожденной дочерью. «Все изменится. Ваши отношения разрушатся. Вы станете развалиной. Ваши силы истощатся. И вы станете бестолковой. Глупой. Тупой. Беременность и кормление превратят вас в дуру. Это доказанный, научный факт».

Как мы убедимся, это далеко не так. Но подобные высказывания очень неприятно читать, если тебе случилось оказаться матерью. Настолько же удручающее впечатление производят самоуничижительные размышления колумнистки Newsweek Анны Куиндлен о собственном материнстве: «Мои яичники будто бы захватили мой мозг. Прошло меньше года, и младенец поработил все остальное. Не сказать, чтобы мозг справился блестяще, особенно когда я по прошествии менее чем двух лет добавила к малышу еще одного, а очень скоро родится и третий».

За эти годы – мелочь, не заслуживающая упоминания, – Анна получила Пулитцеровскую премию за комментарий для The New York Times, а также издала несколько успешных романов и самоучителей. Не так уж мало для матери троих детей. Но по какой-то причине Куиндлен чувствует себя обязанной убеждать читателей, что материнство притупило ее интеллект.

Возможно, это лишь реверанс в сторону общественного мнения. Социологические опросы последних десятилетий показывают, что люди в целом испытывают все меньшее удовлетворение от процесса выращивания потомства. Эта тенденция, безусловно, связана с ценой, которую мы платим (или нам кажется, что платим) за родительство. Жалобы на то, что сделали дети с нашими финансами, настроением, бедрами и мозгом, – модная тема для обсуждения на вечеринках и излюбленный сюжет современных книг.

Мы шутим: старость – наследство, которое достается нам от детей. Но экзистенциальный страх, пронизывающий современное родительство, – серьезная вещь. Без сомнения, это одна из причин, почему так много женщин откладывают материнство практически до начала менопаузы.

Я едва успела вскочить в закрывающиеся двери. Я оттягивала деторождение до последнего (как вежливо выразился мой акушер, до «возраста продвинутого материнства»), так что было уже сложно понять, объясняются ли эпизодические выверты моего сознания «материнством головного мозга» или, скорее, ранним началом старческого маразма. Джоуи родился, когда мне было тридцать восемь, Джошуа – три года спустя. Я понимала, что рискую остаться без детей, но боялась, что их рождение разрушит мой мозг и это будет стоить мне работы, о которой я мечтала с ранних лет.

Я росла в пригороде, была младшей из четырех детей; папа работал терапевтом, мама сидела дома. Школьная королева красоты, она бросила учебу, когда вышла замуж. Мы называли ее «гейшей»… Или «мученицей». Семейная легенда гласила, что ее судьба, равно как и наша, зависела от талантов отца. Однако, как я осознала лишь гораздо позже, само возникновение этого мифа свидетельствовало о талантах моей матери. Она работала под прикрытием, преследуя свои цели, в бешеном темпе заводя связи и знакомства, чтобы упрочить положение семьи в обществе и улучшить перспективы потомства. Она дождалась, когда я окончу колледж, защитила степень сама и в течение следующих десяти лет преподавала в начальной школе для детей с особыми образовательными потребностями.

Хотя личный пример моей матери подразумевает, что главная цель женщины – служение семье, она не только гордилась достижениями двух своих дочерей, но и поощряла наши карьерные устремления. Мы воспринимали это как нечто само собой разумеющееся, предполагая, что в отличие от нее мы слишком умны, чтобы тратить время на готовку и уборку. Мои братья и сестра стали врачами; я же отбилась от стада довольно рано, отправившись в Никарагуа (где президентом в то время был Анастасио Сомоса) в качестве медика-добровольца от благотворительной организации Amigos de las Amricas. Я была поражена, узнав, что мое правительство поддерживает диктатора, ворующего гуманитарную помощь и подавляющего инакомыслие. Мне казалось, что, если остальные американцы узнают об этом, такому положению дел придет конец.

Я вернулась домой, преисполненная решимости стать иностранным корреспондентом, и пять лет спустя меня взяли на работу в San Jose Mercury News. Я писала репортажи из Центральной Америки, и эта должность принесла мне крупный, хотя и неожиданный бонус, в 1982 году в правительственном пресс-центре в Манагуа я познакомилась с мужчиной, за которого позже вышла замуж.

Джек, писатель-фрилансер, путешествовал по Никарагуа. Следующие восемь лет мы встречались, затем поженились и осели в Рио, где газета Miami Herald предложила мне работу в качестве корреспондента. Три года спустя я забеременела Джоуи.

Наблюдая за изменениями собственного тела, я готовилась к более глобальным и необратимым метаморфозам. Большую часть жизни я наслаждалась чувством контроля над ситуацией и свободой, присущей позиции наблюдателя. Материнство, как я подозревала, дорого мне обойдется. Так и вышло. Но тогда и вообразить было невозможно, что я получу взамен.

Мы прожили в Рио следующие четыре года. В 1999-м, год спустя после рождения брата Джоуи Джошуа, мы переехали обратно в район залива Сан-Франциско. Джек отказался от фриланса ради стабильного заработка, а я ушла из Herald, чтобы писать книгу об охране окружающей среды и рациональном природопользовании. В процессе мы переключились с бразильской модели воспитания, где мать поддерживает няня, на современный стиль американских пригородов, что означало: теперь мне предстоит попытаться успевать все самой.

Итак, я вступила на истинную территорию «материнства головного мозга», в мир, где тебя отвлекают от твоих дел 24/7, наполненный глупой музыкой и унылыми, однообразными обязаннотями (например, вытирать мочу с сиденья унитаза). Как-то вечером мне позвонила моя сестра Джин, психиатр, чьи дети к тому моменту уже учились в колледже. Она прекрасно поняла мое состояние. Я пыталась одновременно готовить ужин и разнимать драку из-за карточки с покемоном, а на второй линии меня ждал специалист по компьютерам из AT&T. «Не тревожься, – отреагировала она на пронзительный тон моего приветствия. – Эти раны затянутся».

Но к тому моменту я уже пришла к поразительному заключению. Вообще-то я не чувствовала себя такой уж израненной. Жаловалась я немало, это правда. Но теперь я достигала большего. Пусть я частенько ощущала себя измотанной, мотивации, радости от познания нового – дома и на работе – прибавилось. Дети не только вдохновили меня на заботу об экологии (размышления о будущем!), но также обеспечили мне «предлог», чтобы я смогла настоять на более гибком рабочем графике, и в результате в моей жизни стало больше творчества. К тому же они постоянно давали мне уроки по познанию человеческой природы – их и моей собственной.

Хотя, работая в газете, я сталкивалась с дедлайнами, я и представить не могла, с какой неприкрытой страстью требует еды грудничок и что чувствует воспитатель детского сада в конце рабочего дня: и тот, и другой учили меня смотреть на мир по-новому. Невзирая на то, что я бесконечно отвлекалась, в течение двух лет после переезда в Калифорнию я дописала книгу, отправилась в авторское турне, начала карьеру фрилансера, помогла детям адаптироваться в незнакомом окружении, проконтролировала ремонт у нас дома, обрела немало прекрасных друзей и нашла квалифицированного специалиста, который сумел победить проказу у нашей няни на ранней стадии. У меня было множество поводов тревожиться, но, к собственному удивлению, я чувствовала себя спокойнее, чем раньше. И я встречала других матерей, которые испытывали то же самое.

Смогла бы я достичь высшего профессионального удовлетворения и стабильных отношений, если бы не родила детей? Возможно, все это оказалось производной пресловутой мудрости, которая приходит с годами? Не думаю. Напротив, я начала подозревать, что «материнство головного мозга» таит больше сюрпризов, чем мне могло прийти в голову. И, возможно, не все из них – со знаком минус. Итак, когда мне удавалось высвободить немного времени от фриланса, работы по дому и заботы о детях, я начала пробовать свои силы за рамками привычных клише.

В самом начале пути меня вдохновил один доклад, который я прочитала в 1999-м. Два нейробиолога из Вирджинии, Крейг Кинсли и Келли Ламберт, сравнили поведение крыс-матерей и «холостячек». В ходе эксперимента изучались способности к обучению и память и выяснилось, что по обоим параметрам лидируют крысы с потомством. Более того, преимущества в обучении и памяти сохранялись на протяжении многих лет крысиной зрелости, уже после того, как они заканчивали размножаться. Когда исследователи опубликовали эти данные в престижном журнале Nature в том же году, произошел небольшой «взрыв» – новость разошлась по другим изданиям, и один из заголовков даже смело утверждал: «Материнство делает женщин умнее».

Продолжая копать, я обнаружила, что Кинсли и Ламберт не одиноки в восприятии материнского мозга как преображенного и даже «улучшенного». Со временем мне удалось взять интервью у нескольких дюжин ученых в Соединенных Штатах и за пределами страны. Многие из них делились со мной настолько убедительными данными, что мы могли бы навсегда уничтожить клеймо «материнство головного мозга». Я ощущала растущее волнение, осознавая, что они стоят в авангарде нового знания, столь же динамичного и масштабного, как изучение межполовых различий, имевшее место в прошлом десятилетии.

В противовес традиционным исследованиям, в центре внимания которых находился ребенок, современные ученые прежде всего изучали родителей. Все вращается вокруг одной ключевой идеи: в результате динамического взаимодействия любви, генов, гормонов и практики, в процессе рождения и воспитания детей женский мозг претерпевает измеримые и, вероятно, долгосрочные изменения. Эта трансформация сопоставима по масштабу с пубертатным периодом и менопаузой, хотя в прошлом так не считалось. В переходе к материнству особенно трогает тот факт, что, в отличие от полового созревания и менопаузы, этот переход происходит не сам по себе, а является частью длительных отношений и зарождается в жарчайшем из горнил, если говорить о человеческих отношениях в принципе. Для двух умов, непосредственно вовлеченных в процесс, и всех прочих жизней, с которыми так или иначе соприкоснутся эти двое, последствия будут глубокими и сложными.

Мы привыкли слышать, что материнство – это время, когда «все меняется». Но идея, что материнство определенным конкретным образом влияет на мозг, казалась мне странной и чудесной. В феврале 2003-го я опубликовала тематическую статью, основанную на моих предварительных исследованиях, в журнале Working Mother. Я описала, как феномен «материнства головного мозга» может становиться частью современного социального эксперимента, в котором женщины пытаются усидеть разом на двух стульях. Я перечислила хорошо известные трудности, возникающие у молодых мам, и менее обсуждаемые преимущества. Реакция читателей убедила меня, что я попала в яблочко. «Спасибо! – писала мне работающая мать. – Ваша статья помогла мне унять тревогу… Хотя порой я отправляю платежи по кредитной карте на неправильный адрес, я могу в одну секунду отчитываться клиенту о результатах теста, а в другую тут же вспомнить, где моя дочь забыла фиолетовую туфлю куклы Барби». Также я обнаружила, что каждый раз, когда я озвучиваю фразу «что делает материнство с мозгом», тема вызывает огромный интерес и жаркие споры. Заподозрив, что лишь поскребла по поверхности новой, не изложенной прежде научной истории, я решила написать эту книгу.

Беседуя с учеными в последующие месяцы, я сочетала интервью с собственными исследованиями и экспериментами, возникавшими в ходе воспитания двух сыновей – Джоуи и Джошуа. Учителя называли моих мальчиков «очень смелыми», «очень энергичными» и упоминали «очень высокие запросы»; мои же родители использовали выражение «vilde chayas» – «дикие звери» на идише.

Но мне хотелось понять, каким образом получается, что из-за детей я не только физически вымотана, но и умственно «заряжена». В это же время ведущие специалисты, с которыми я общалась, подтверждали мои подозрения: материнство на самом деле может улучшить работу мозга. «С неврологической точки зрения появление ребенка – это мозговая революция», – говорит Майкл Мерцених, эксперт-первопроходец в области развития мозга в Калифорнийском университете (Сан-Франциско). – Это глобальные перемены, в том смысле, что перед вами теперь стоят физические, ментальные, механические задачи – сорок девять бед, с которыми приходится справляться единовременно. Это эпоха овладения новыми знаниями и период изменений, вызываемых мозгом, – ведь все вдруг приобретает огромное значение… Я считаю, что, если вы хотите оказать своему мозгу услугу, подумайте о том, чтобы завести ребенка».

Материнство – слишком сложное и переменчивое состояние, поэтому было бы странно спорить с тем, что матери, как правило, умнее нерожавших женщин. Более того, львиная доля преимуществ, полученных от пережитого опыта, зависит не только от обстоятельств, но и от вашего отношения. Если вы живете в состоянии отупляющего стресса, к примеру, очевидно, что вы упустите часть выгоды. И все же на основании изученных мною материалов я берусь утверждать, что «материнство головного мозга» следует рассматривать не как недостаток, а скорее как преимущество на пути к жизненной цели «стать умнее».

Под словом «умнее» я понимаю нечто большее, нежели способность перемножать в голове двузначные числа. Скорее я говорю о сообразительности, яркости, а это означает более тонкое восприятие, эффективность, жизнестойкость, повышенную мотивацию и развитые социальные навыки (или эмоциональный интеллект). За счет этих первичных для выживания умений – я называю их пятью атрибутами «усиленного» малышом мозга – способности матери могут быть усовершенствованы, о чем я и расскажу в деталях в своей книге.

На последующих страницах мы отправимся в путешествие с целью выяснить, что нам известно о мощнейших ментальных преимуществах, которыми наделяет нас материнство. Вы станете свидетелем революционных лабораторных экспериментов в Вирджинии, где объектом исследования являются мозговитые крысы-мамочки; увидите в действии сложную функциональную магнитно-резонансную томографию, при помощи которой в Йельском университете изучают поведение мозга молодых родителей, а также познакомитесь с инновационным проектом службы заботы о детях, разработанным в Кремниевой долине (Калифорния) и позволяющим матерям блистать интеллектом на работе.

Я буду говорить о матерях, ведь они переживают самые драматичные физические изменения при деторождении. А еще потому, что на всем протяжении истории человечества матери посвящали детям больше времени и внимания, чем кто бы то ни было еще. (Первый опрос, проведенный в 2004 году правительством США, чтобы количественно измерить этот хорошо известный факт, показал, что среднестатистическая современная работающая женщина тратит на быт и уход за детьми примерно в два раза больше времени, чем усредненный работающий мужчина.)

Более того, современное исследование, описанное в главе 3, позволяет предположить: матери словно «напрямую подключены» к малышам, что помогает непосредственно реагировать на их нужды (впрочем, мы давно уже это подозревали). В любом случае преимущества от «материнства головного мозга» способны получить не только женщины – я продемонстрирую, сколько пользы приносит близость к детям отцам, воспитателям и просто альтруистам-помощникам. Также я расскажу, как самые сообразительные мамы и менеджеры смогли извлечь максимум из особых родительских навыков в рабочей обстановке. Попутно я изложу идеи матерей, у которых брала интервью, в том числе профессиональных ученых, осознанно, добросовестно и очень внимательно исследующих собственный опыт. А несколько таких экспертов поделятся советами, как извлечь из «материнства головного мозга» максимум.

Большинство женщин способны стать умнее благодаря материнству – о да, это вполне может оказаться одной из самых вдохновляющих идей нашего века. Как прошептал однажды мне на ухо Джошуа, заставив меня поразиться и возгордиться одновременно (пока я не узнала, что он почерпнул эту фразу из «Великого путешествия Пуха»), «ты сильнее, чем кажешься, и умнее, чем ты думаешь». Мамам пора это осознать.

Глава 2

«Милый, дети ужали мой мозг!»

Что не убивает меня, то делает меня сильнее.

Фридрих Вильгельм Ницше

Передать животное потрясение от рождения ребенка тому, кто этого не испытал, практически невозможно, но писательница Рана Риззуто оказалась очень к этому близка:

Я наблюдала за судорогами собственных рук и пыталась «пропеть» схватки. Прошел час, и тут у меня отошли воды. Мысль «Какого черта тут происходит?» я формулировала очень-очень медленно. Позвольте пояснить. Сначала внутри у меня что-то задрожало, я услышала приглушенный звук, как если бы, скажем, в микроволновке лопнула картофелина, и подумала: «Какого…» Нижнее белье промокло и набухло, и я добралась до «черта…». Затем голова ребенка, лишившаяся подушки, протаранила пучок нервных окончаний у меня в копчике. «…тут происходит?» – закончила я, в то время как амниотическая жидкость собиралась в небольшое озерцо вокруг ног Крейга. «Какого черта тут происходит?» – спросил он.

С некоторыми вариациями это сочетание обжигающего волнения и потери контроля сопровождает почти всех женщин, вступающих в клуб материнства. Время в нем летит стремительно. Кажется, только недавно мы тревожились: «Что, черт побери, там со слизистой пробкой» – и вот уже беспокоимся: «Где, черт побери, наш сын: машины под окнами нет, а на часах три ночи».

И это не конец печального сказания. Добавим к химическому хаосу беременности и родов недостаток сна и безумную задачу освоиться с совершенно новым расписанием жизни за невероятно короткий отрезок времени – в сочетании с абсолютно чудовищными последствиями, если расслабиться хоть на мгновение… Довольно легко понять, почему беременные женщины и молодые мамы порой просят оправдать их врменную умственную неполноценность «материнством головного мозга». Это состояние известно как «материнская амнезия» и даже «деменция беременных» в некоторых научных кругах, как «мозги в овсянке» в Великобритании, «плацентарный мозг» в Австралии и «маменькин мозг», как перевел это выражение один ученый в Японии.

Идея о том, что родительство истощает, едва ли нова. «Мы ж, в слепоте, туда, где смерть нас ждет, / Идем, желая свой продолжить род…»[3] – писал поэт Джон Донн в 1611-м. Но в последние годы предположение, что младенцы крадут наши мозговые клетки, под эгидой «материнства головного мозга» настолько расцвело, что десятки психиатров, психологов и эндокринологов по всему миру начали изучать на самом ли деле это так. В 2001-м два британских нейробиолога – Мэтью Бретт и Салли Баксендейл даже предложили описание нового психиатрического недуга, назвав его ГНП: гестационное нарушение памяти.

Большинство беременных и недавно родивших женщин, опрошенных к настоящему времени, конечно же, верят в свою ограниченную дееспособность, и нередко эта убежденность сопровождается сильным стыдом и страхом. Самодиагностированные жертвы рассказывают о провалах в памяти, патологической отвлекаемости, слабой концентрации и «общем замедлении когнитивных процессов». Нейробиолог Джеффри Лорбербаум, проводивший сканирование мозга молодых матерей в ходе исследований в Медицинском университете Южной Каролины, входит в число ученых, лично выслушивавших жалобы от обследуемых добровольцев. «Все, как одна, без исключения, – комментирует Лорбербаум, – говорят, что их мозги превратились в желе».

Однако, несмотря на популярность этой концепции, ученые, попытавшиеся найти доказательства того, что «материнство головного мозга» реально подразумевает умственную отсталость, смогли собрать лишь чрезвычайно разнородные данные; результаты проведенных испытаний никак не позволяли сделать однозначные выводы. Хотя два маленьких, но широко растиражированных исследования беременных и женщин в послеродовом периоде продемонстрировали наличие у испытуемых небольших проблем с памятью, несколько экспериментов не зафиксировали никаких изменений, а в ходе одного было описано улучшение мозговой деятельности.

У подобного расхождения в результатах может быть совершенно любое объяснение – да хоть три разных! Определенные аспекты процесса родов и взаимодействия с новорожденным настолько ошеломляют, что мы лишаемся способности рассуждать, пусть и временно. Однако некоторые специалисты утверждают, что беременные женщины и молодые матери, которые на самом деле стали более рассеянными, могут достаточно сконцентрироваться, чтобы блестяще пройти лабораторное когнитивное обследование: именно поэтому некоторые тесты не выявляют проблему. Тем не менее, как я буду рассказывать в этой главе, уникальные задачи, которые встают перед нами сегодня, и культурные особенности восприятия, ставящие матерей в несправедливо невыгодное положение, могут быть первостепенной причиной, почему беременные чувствуют себя менее эффективными, чем обычно, пусть даже существует очень мало фактов, подтверждающих, что это на самом деле так.

Подытоживая вышесказанное, я убеждена: когда мы верим, что «материнство головного мозга» – это болезнь, мы отворачиваемся от истины. Реальность, как утверждают некоторые эксперты, гораздо сложнее – и вселяет куда больше надежды. Мозг беременной или недавно родившей женщины скручен в узел глобальным, вызванным гормонами преобразованием – этот процесс Крейг Кинсли, нейробиолог в Университете Ричмонда (Вирджиния), называет «реорганизацией». Любое ощущение временной дезориентации, говорит он, «это плата за мозг, который будет функционировать и концентрироваться лучше, чем прежде»

Материнство – в точности, как пубертатный период, – может на некоторое время подкосить нас, но лишь для того, чтобы мы снова встали на ноги, нередко увереннее, чем прежде. «Все это связано с тем, что мозг доводит до максимума привязанность к потомству, не оставляя пространства для ошибки, – излагает свою теорию нейробиолог Майкл Мерцених. – Аналогичная ситуация возникает, когда вы попадаете в критическую ситуацию, связанную с риском для жизни. Мозг выбирает быстрые, решительные действия, отказываясь от размышления или познания. В некотором смысле у мозга нет времени на сложные когнитивные штуки. Все сводится к защите, кормлению, привязанности, к концентрации на важнейшей из задач – к фокусу!»

Еще в 1956 году психоаналитик и педиатр Дональд Винникотт предложил собственное, более мягкое, название для феномена «материнства головного мозга», в то время еще не превратившегося в клеймо. Он называл столь загруженные недели после родов временем «первичной материнской вовлеченности» и зашел так далеко, что сравнивал его с острым периодом психического заболевания. По Винникотту, для этого состояния характерна повышенная чувствительность, мать концентрируется на младенце, вплоть до, очевидно, сознательного исключения всех остальных раздражителей.

Теория Винникотта гласит, что эта вариация на тему безумия на самом деле жизненно необходима матерям: как иначе узнать все необходимое о новоприбывшем человеке – нужды младенца, его уникальный темперамент и незнакомый доселе способ выражать себя. Ко времени когда концентрация ослабевает, матери, кажется, немногое помнят о степени и глубине своей вовлеченности в период младенчества.

Учитывая этот контекст, легко понять, почему известный австралийский нейробиолог Аллан Снайдер сравнивает беременных женщин с Альбертом Эйнштейном. «Память женщины не ухудшается во время беременности, – утверждает он. – Дело в том, что ее внимание сосредоточено на вещах, жизненно важных непосредственно сейчас. Как известно, Эйнштейн забывал, куда положил чеки на крупные суммы денег, но не из-за плохой памяти, а скорее из-за глубокой сосредоточенности на куда более значимых вещах». Однако, сколь бы вдохновляющей ни была эта параллель, важно помнить, что молодые матери сталкиваются с серьезными физическими нагрузками, которые едва ли мог вообразить себе Альберт Эйнштейн.

Усохший мозг и тяжелые наркотики

Молодые матери и близкие им люди, возможно, не удивятся этому факту: при беременности мозг на самом деле уменьшается – на несколько месяцев. В 1997 году Анита Холдкрофт, анестезиолог, и ее коллеги из Королевской школы усовершенствования медицинских работников в Лондоне использовали технологию магнитно-резонансной томографии (МРТ), чтобы сканировать и измерить объем мозга восьми здоровых женщин. Ранее ученые обнаружили свидетельства уменьшения размеров мозга у беременных, страдающих преэклампсией (это опасное состояние встречается чаще, чем у каждой двадцатой беременной, для него характерно повышенное кровяное давление). Холдкрофт хотела узнать, наблюдается ли данное явление у женщин, не имевших проблем со здоровьем. Она обнаружила значительное уменьшение размеров мозга – у одной из добровольцев величина составила почти 7 %, показатель достигал пика к моменту рождения ребенка и возвращался к нормальному уровню в течение шести месяцев.

Одно из британских изданий выпустило статью, чей грубоватый заголовок приравнял новость к идее «Ребенок… пожирает мой мозг»; авторы исследования сформулировали выводы более сдержанно, но по сути имели в виду то же самое. Они предположили, что некоторая часть физических ресурсов беременной женщины временно перенаправляется от мозга, главного поглотителя энергии, на обогащение растущего плода.

У нас до сих пор нет технологии, позволявшей бы узнать, что в точности происходит с мозгом женщины в этот критический период, но благодаря крысам мы знаем многое в теории. Когда Крейг Кинсли и его коллега Келли Ламберт из колледжа Рэндольф-Мэйкон (Вирджиния), препарировали мозг крыс на поздних стадиях беременности, они обнаружили сложное перераспределение нейронных проводящих путей в гиппокампе – центре обучения и памяти. Нейрогенез – непрерывное производство мозгом новых клеток, нейронов, – замедлялся, возможно, именно это объясняет уменьшение объема мозга, зафиксированное Холдкрофт. Однако нервные клетки в гиппокампе образовали множество новых дендритных шипиков.

Пора, впрочем, прервать наш рассказ, чтобы изложить живописные основы науки о мозге. Каждый нейрон, или мозговая клетка, имеет длинный ствол и ветви, так что выглядит он, грубо говоря, как дерево в конце зимы. Ветви называют дендритами, на них могут завязываться почки – дендритные шипики. В центре веток находится тело клетки, оно содержит ядро и другие части, необходимые для жизнеобеспечения нейрона. Длинный ствол – это аксон, нечто вроде информационного шоссе.

Теперь вообразим дремучий лес в мозгу – около ста миллиардов нейронов с их извилистыми дендритами. Дендритные шипики расположены очень близко, но не вплотную, к аксонам других нейронов. Информация – мысли и чувства – путешествует по нейронам в виде химических нейротрансмиттеров, которые накапливаются, пока масса не станет достаточной для генерации электрического импульса. Он переносит их через небольшие зазоры, так что трансмиттеры сталкиваются с дендритными шипиками других клеток. Маленькие зазоры называются синапсами.

Каждый раз, когда вы думаете или поступаете непривычным образом, например тревожитесь о благополучии ребенка или советуете ему смотреть в обе стороны, прежде чем переходить улицу, некоторые из новых связей в мозгу укрепляются. Такие изменения происходят каждый раз, когда вы повторяете данную мысль или действие. В этом заключается суть обучения; теперь вам будет понятна и поговорка, придуманная учеными: «Нейроны, которые вместе стреляют, вместе и крепчают».

Каково значение описанного пышного цветения дендритных шипиков, свидетельствующего о создании множества новых синапсов (напомним, Кинсли и Ламберт наблюдали этот процесс в гиппокампе беременных крыс), остается предметом споров. Возможно, столь буйный рост приводит в том числе к возникновению у многих женщин чувства повышенной рассеянности. Но Кинсли оптимистично сравнивает увиденное явление с хаосом на фабрике игрушек прямо перед Рождеством или с компьютером, в который добавили еще один процессор, так что теперь он может выполнять больше операций единовременно. Во всех приведенных примерах нововведение может вызывать небольшие затруднения, но в перспективе нас ожидает крупный выигрыш. Касательно матери-крысы и ее потомства Кинсли и Ламберт пишут, что «нейронная активность, вызванная беременностью и присутствием крысят, может буквально реформировать мозг, в результате чего моделируется новый орган, который способен адаптироваться к возросшим требованиям окружающей среды».

В основе этой трансформации лежит мощный «соус» из репродуктивных гормонов, «омывающих» мозг беременной. По некоторым оценкам, в последние недели вынашивания ребенка уровень трех типов эстрогена возрастает в несколько сот раз относительно нормы. Показатель прогестерона повышается десятикратно, а уровень гормона стресса кортизола может удвоиться.

Многие ученые предполагают, что в этой «смеси» есть ингредиенты, затуманивающие разум женщины, возможно, лишь для того, чтобы она надежно забыла о боли, сопровождающей беременность и роды, и снова смогла размножаться. Однако нет единого мнения, какой гормон является основным виновником процесса, и, несмотря на определенные косвенные доказательства, мы не можем похвастаться ясным пониманием причинно-следственной связи.

Лииза Галеа, профессор психологии в Университете Британской Колумбии (Канада), считает главным подозреваемым эстроген. Галеа на последних неделях беременности столкнулась с тем, что не могла найти на парковке университетского кампуса свой автомобиль. Она провела эксперименты на беременных крысах, изучая их поведение в водном лабиринте. Перед грызунами стояла задача запомнить меняющееся положение плавающей платформы и добраться до безопасного места. Беременность крыс длится три недели. В третьем триместре, когда показатель эстрогена самый высокий, зверьки выдали наихудшие показатели.

Любопытный факт: во многих литературных источниках встречается предположение, что в правильных обстоятельствах эстроген действует на мозг тонизирующе. Исследования показывают, что молодые женщины ощущают себя умнее в периоды менструального цикла, когда эстроген находится на пике; они лучше справляются с определенными задачами, в частности, сопряженными с беглой речью.

Несколько испытаний показали, что эстроген-заместительная терапия помогает минимизировать ухудшение вербальной памяти у женщин после менопаузы. Известно, что гормон принимает участие в формировании новых синапсов, подобных обнаруженным в мозгу беременных крыс Кинсли и Ламберт, а также в нейрогенезе. Но из-за того, что ученые до сих пор не понимают, как влияют на память высокие концентрации эстрогена, Галеа предполагает, что «все эти новые синапсы могут временно лишь увеличивать уровень шума».

Очевидно, вопрос касательно эффекта эстрогена до сих пор остается открытым, при этом ученые выдвинули теорию, согласно которой другой гормон, прогестерон, вызывает куда больше проблем. Ее сторонники ссылаются на результаты следующего исследования: испытуемые женщины-добровольцы, принимавшие прогестерон перорально, так что его уровень в крови был сопоставим с возникающим на поздних сроках беременности, продемонстрировали значительное ухудшение способности запомнить детали прочитанного им фрагмента текста. Еще один лагерь экспертов предполагает, что повышенную рассеянность вызывает возникающий при беременности высокий уровень гормона стресса – глюкокортикоида кортизола. Кортизол может повышать бдительность – этот гормон участвует в формировании реакции «бей или беги». Но, как заметил Мерцених, кортизол также фокусирует разум на самой важной из стоящих перед ним задач.

Недавно полученные предварительные результаты исследований позволяют также предположить, что в поисках дымящегося пистолета в драме «Материнство головного мозга» многие годы игнорировался еще один ключевой фактор. В конце 2004 года два исследователя из Университета имени Саймона Фрейзера (Канада) объявили, что в ходе сложных экспериментов обнаружили следующее: ухудшение когнитивных способностей демонстрируют только женщины, беременные девочками. У тех, кто ждал мальчиков, проблем не было. Если результаты эксперимента, к моменту написания данной книги еще не опубликованные, удастся воспроизвести, это, возможно, прольет свет на завораживающее биологическое взаимодействие между матерью и еще не рожденным младенцем.

Шок

Благодаря исследователям из Еврейского университета в Иерусалиме мы обладаем убедительными доказательствами того, что женщины в первый день после рождения ребенка находятся, если говорить об интеллекте, не на высоте.

В 1993 году израильские ученые опубликовали результаты эксперимента, в котором задействовали сто молодых матерей; участницы проходили стандартизированные нейропсихологические тесты, ответы сравнивались с ответами небеременных бездетных женщин, беременных из группы высокого риска в третьем триместре и отцов новорожденных. Итак, в первый день новой жизни, столь богатый событиями, молодые матери показывали гораздо худшие результаты, чем остальные респонденты. Однако на второй и третий день подобных ухудшений визуальной и вербальной памяти уже не наблюдалось.

Что я могу сказать на это? Ха! Вы только что пережили, вероятно, самые страшные и самые волнующие, самые болезненные, самые утомительные часы в жизни, теперь вы смотрите прямо в лицо будущему – в красное, кричащее лицо. Весьма возможно, что успешное прохождение стандартизированного нейропсихологического теста просто не относится к вашим базовым приоритетам. Недавно я заглянула в дневник, который начала вести в ту неделю, когда после тринадцатичасовых родов на свет появился Джоуи. Я надеялась восстановить в подробностях детали тех странных эйфорических дней, и некоторые я действительно нашла. А еще я наткнулась на строчку небрежных каракулей – часы, когда я кормила Джоуи, с точностью до минуты. Почти каждые полчаса. Мне пришлось записывать их, чтобы начать постигать новую истину: главной задачей для меня и этого крикливого пришельца внезапно стало выживание, ранее казавшееся само собой разумеющимся.

Многие матери, что вполне понятно, в этот период ощущают эмоциональную и физическую уязвимость. Корт Педерсен, профессор психиатрии Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл, говорит следующее: «Первенец – это прыжок в неизвестность, в необыкновенное состояние, где ваша способность контролировать свою жизнь, к которой вы так привыкли, внезапно исчезает. Вы не можете пописать, поспать, не можете сделать ничего, когда вам этого хочется, вы сталкиваетесь с самым мощным из всех потрясений. Часто женщины не готовы к такому. Этот аспект с ними никто не обсуждал».

Сейчас появляется литература на данную тему: книги с такими названиями, как «Хорошо бы кто-нибудь меня предупредил» (I wish someone had told me), автор Нина Барретт. Но не важно, сколько занятий по методике Ламаза вы посетили, сколько просмотрели фильмов, сколько запеленали кукол, в конце концов вас, новобранца, с огромной вероятностью материнство ошеломит, как это случилось с Раной Риззуто. В меня распыляли слезоточивый газ и врезались сзади на шоссе, на меня нападали с ножом, меня брали в заложники истеричные мексиканские крестьяне и преследовали пчелы-убийцы.

Но никогда еще я не думала, что мое тело способно реально взорваться – именно это я почувствовала за час до появления головы Джоуи.

Может, поэтому неудивительно, что, по данным Американской коллегии акушеров и гинекологов, в той или иной форме послеродовая депрессия затрагивает вплоть до 80 % молодых матерей в первые несколько часов или дней после рождения ребенка. Примерно 10 % женщин страдают от более выраженной послеродовой депрессии, которая длится дольше и переживается тяжелее.

Некоторые ученые в последние годы задавались вопросом: не может ли деторождение, особенно очень тяжелые роды, приводить к некоей разновидности посттравматического стрессового расстройства (ПТСР)? (По определению Национального института психического здоровья, ПТСР возникает вследствие «столкновения с ужасающим событием, в ходе которого жертве был нанесен физический вред или присутствовал риск нанесения оного». Предположим, что возможность взорваться вписывается в это определение.) Депрессия и проблемы с концентрацией и памятью считаются распространенными следствиями ПТСР. Однако обоих симптомов можно избежать или минимизировать при соответствующем уходе.

Никогда не спи

Как бы ни была тяжела ноша родительства, особенно в начале пути, больше всего сводит с ума, безусловно, недосыпание. Не давать человеку спать – это значит «подрывать равновесие и здравомыслие», как сформулировал психотерапевт Джон Шлапоберски, которого в 1960-х подвергло пыткам правительство Южной Африки во времена апартеида. Депривация сна – хорошо известный пыточный прием, используемый военными следователями по всему миру. Однако, несмотря на понимание того, как недостаток сна влияет на мозг, многие молодые матери оказываются не готовы к этому аспекту взаимодействия с новорожденным, даже учитывая, что при должной подготовке и навыках ущерб можно значительно уменьшить.

Джеймс Маас, профессор психологии в Корнеллском университете, утверждает, что в первый год жизни младенца ответственный опекун (будь то мать, или отец, или кто-то третий) теряет до семисот часов сна. Маас говорит, что родители могут недооценивать последствия, объясняя внезапные скачки настроения, например, тем, что супруг(а) сидит и читает газету, пока вы носите на руках истерично рыдающего младенца.

«Что-то не так не только с моим браком, но и с мозгом!» – думают иногда молодые мамы и ошибаются по обоим пунктам. На самом деле им нужно только одно – организовать свою жизнь так, чтобы появилась возможность чаще ложиться подремать. Неверно определяя масштабы превращения в родителей, многие пары совершают ошибку, слишком рано выходя на работу, или отказываются от помощи, предлагаемой друзьями и семьей. (Говоря о реалистичных вариантах, очень пришелся бы кстати оплачиваемый декретный отпуск – эту тему мы обсудим в главе 12.)

Если продолжать упорствовать и не исправлять ситуацию с дефицитом сна, легко можно превратиться из Сонной Зёвы в Тупую Корову. Причина в том, что лобный отдел коры головного мозга, позволяющий нам оставаться в тонусе, не отвлекаться, быть оригинальными и гибкими, при продолжительной депривации сна страдает первым. Лабораторные исследования показывают, что у добровольцев с дефицитом сна сокращается словарный запас, они чаще используют клише, у них наблюдаются трудности с творческим решением сложных задач.

Роберт Сапольски, профессор биологии в Стэнфордском университете и ведущий американский специалист по вопросам стресса, утверждает, что ему и в голову не пришло бы изучать недостаток сна, пока он сам не стал отцом, однако теперь эта проблема представляется ему ключевой. «Депривация сна, связанная с появлением новорожденного, – худшая из возможных, – говорит он. – Если уменьшается общее количество часов сна, это стресс для системы, он влияет на настроение, вы впадаете в депрессию, ослабевает когнитивная функция. Еще хуже, если сон не только слишком короткий, но и фрагментарный. Но самое страшное – когда сон слишком короткий и непредсказуемо фрагментарный. Не случайно, что дежурные ординаторы зачастую психически больные люди».

Механику процесса Сапольски связывает с упомянутыми уже гормонами стресса – глюкокортикоидами, с их раздражающим воздействием на мозг. Даже когда мы спим, эти гормоны работают по нашим внутренним часам. «Если вы ложитесь спать, ожидая подъема в пять утра, повышение уровня гормона стресса начнется в четыре, так как в норме они вырабатываются в крови примерно за час до спонтанного пробуждения, – рассказывает Сапольски. – Но если вы идете спать, ожидая быть разбуженными в любое мгновение, вы всегда психологически готовитесь к стрессу пробуждения». Другими словами, говоря исключительно о количестве часов, вы могли бы получить свой нормальный ночной сон, но при этом вы будете находиться в таком напряжении, что от отдыха окажется мало толка.

По собственному опыту, эффект того, что тебя способны разбудить в любой момент, можно еще усилить: иногда мы не знаем, как именно нас разбудят. Есть вероятность, что кто-то попытается исследовать твой нос, или засунуть палец в глаз, или протаранит тебя головой, или, что хуже, окликнет с обочины шоссе. Мой брат Джим рассказал, как его однажды разбудил трехлетний сын: он приподнял в руках его голову, воскликнул «О, нет!» и стремглав убежал к маме.

Хотя определенные нарушения сна неизбежны, можно принять меры, чтобы уменьшить грядущие последствия. Очень важно периодически дремать; обязательно обсудите это с мужем, партнером, матерью, няней, соседом или даже начальником. (Маас рекомендует восстановительный двадцатиминутный, а лучше получасовой сон – короткие перерывы, когда вы лежите и дремлете, вместо того чтобы глушить кофе и колу. Но, очевидно, это не поможет огромному количеству работающих матерей, в офисе которых невозможно организовать такое личное пространство.) Сапольски предупреждает о недопустимости долгих перерывов между приемами пищи, когда у вас дефицит сна: учитывая, что уровень гормонов стресса уже повышен, мозг получает меньше глюкозы, чем положено в норме. Чтобы избежать «американских горок» в связи с крупными перепадами сахара в крови, он советует молодым родителям «переключиться на подход охотников-собирателей – много маленьких перекусов в течение дня».

Сила негативного мышления

Итак, вот стартовые условия: ваш мозг уменьшен, замаринован и растянут. Вас ударило травмой и поджарило недостатком сна. У вас новый мозг, «пораженный» материнством. Но точно ли этот «прибор» сломан, пусть даже и временно? Доказательств попросту нет.

В 1998 и 1999 годах были опубликованы два исследования, наиболее убедительно свидетельствующие о повреждениях мозга. В ходе первого ученые из Университета Уэйна (Детройт) под руководством Памелы Кинан сравнивали беременных на третьем триместре с контрольной группой и обнаружили, что женщины в положении забывают детали прочитанного им отрывка примерно на 15 % чаще. (Спустя три месяца после родов они снова оказались на равных с остальными.)

Год спустя Дж. Гален Бакуолтер, психолог из Университета Южной Калифорнии, заявил, что, когда у беременных студенток-медиков проверяли вербальную память (возможность воспроизведения списков слов) и изучали их способность к обучению, женщины на поздних сроках и вплоть до двух месяцев после родов «буквально засыпались».

Как впоследствии отметили другие специалисты, оба эти эксперимента не были полностью корректными. В каждом участвовала очень маленькая выборка (всего десять женщин в эксперименте Кинан и девятнадцать у Бакуолтера), результаты не пытались воспроизвести. Также Бакуолтер не сравнивал беременных добровольцев с контрольной группой, то есть с небеременными женщинами, подобранными с учетом таких факторов, как возраст и уровень IQ. Как признала Кинан в электронном письме, отправленном мне в 2003-м, «у нас недостаточно надежных данных, чтобы снять вопросы по наличию дефицита памяти, связанного с беременностью».

Более того, спустя некоторое время в Австралии и Великобритании были проведены три других крупных исследования, позволяющих предположить, что, пользуясь выражением Хелен Кристенсен, «беременный мозг – это миф». Кристенсен, когнитивный психолог в Австралийском национальном университете, признается, что как «зрелая мать» троих детей, заметив за собой странные поступки (например, во время беременности она убирала стиральный порошок в холодильник), почувствовала к предмету личный интерес. Однако у нее были сомнения, вызывает ли беременность «утечку мозгов» сама по себе. «Я предполагала, что причинами могут стать усталость, недосып и волнение по поводу предстоящих событий, но не была убеждена, связано ли это с нарушениями мозговой деятельности», – говорит Кристенсен.

В 1999 году Хелен провела исследование вербальной памяти, кратковременной «рабочей памяти» (играет роль в обучении, формировании логических выводов и понимании) и внимания. В эксперименте приняли участие пятьдесят две беременные женщины и контрольная группа из тридцати пяти человек. Также исследовалось настроение испытуемых. Кристенсен обнаружила лишь одно значительное различие между двумя группами: беременные на самом деле лучше заучивали и запоминали термины, имевшие отношение к их состоянию. Например, они оживлялись, когда слышали слова «больница», «плацента» и «роды». «Это своего рода „эффект вечеринки“, – говорит психолог. – Несмотря на шум, вы слышите свое имя, даже если его произнесли на другом конце комнаты». Повторный эксперимент, проведенный ее коллегой, показал сходные результаты. Кристенсен смело назвала опубликованную статью «Материнство может обеспечить избирательное когнитивное преимущество».

Ученые Университета Чарльза Стерта (Австралия) подтвердили сделанные выводы. В течение шестнадцати месяцев они проводили исследования памяти среди трех дюжин женщин, поделенных на группы: беременные, недавно родившие и контрольная группа добровольцев. Испытуемые должны были вести дневники. В записях обеих материнских групп отмечается, что с каждым днем они, кажется, забывают все больше. Одна женщина описла, как выехала на перекресток и внезапно обнаружила, что не может вспомнить, какой сигнал дает красный свет – стоять или ехать. Другая рассказала, как проехала больше сотни километров по проселочным дорогам, чтобы одолжить у сестры стремянку, но забыла ее увезти. Однако показатели этих женщин при объективном тестировании не отличались от контрольной группы. «Беременные, а также молодые матери должны знать, что при прочих равных могут использовать свои нормальные когнитивные способности в полной мер», – утверждают ученые.

Наконец, в другом небольшом исследовании, проведенном в 2003 году под руководством психолога Роз Кроули из Университета Сандерленда (Великобритания), организовали тестирование вербальной памяти, распределенного внимания и фокусированного внимания пятнадцати женщин в положении. В течение беременности и после родов результаты сравнивались с показателями контрольной группы. Данные опять показали, что при объективном тестировании различий между группами нет, хотя беременные женщины считают себя неполноценными. По версии Кроули, они настолько уверены в эффекте «материнства головного мозга» из-за собственных негативных ожиданий: женщины заранее ждут, что беременность подействует отупляюще.

Здесь-то мы и вступаем в по-настоящему интересную область. Забываете ли вы, куда убрали стиральный порошок, из-за того, что ребенок съел ваши нейроны? Или причина скорее в том, что нас научили ожидать проблем, и в результате, совершив промах, мы с облегчением прибегаем к стереотипному объяснению?

Сегодня тяжелым умственным трудом занято больше женщин с маленькими детьми, чем когда бы то ни было. Возникли идеальные обстоятельства, чтобы разбираться с возникающими проблемами. В то же время клише «материнство головного мозга» предполагает, что встреченные проблемы, вероятнее всего, объясняются нашим новым репродуктивным статусом.

В исследовании Австралийского национального университета большинство беременных, справившихся с когнитивными заданиями так же хорошо или лучше, чем контрольная группа, думали, что их память хуже. Как предположила Кристенсен, маленькие, но драматичные эпизоды, связанные с забывчивостью, беременные объясняли своим состоянием, в то время как остальные женщины считали их обычными неурядицами и быстро забывали о подобных случаях.

Австралийский психолог Пол Кейси, ведущий специалист команды ученых Университета Чарльза Стерта, заметил, что несколько участниц эксперимента начали жаловаться на проблемы с памятью с наступления беременности, хотя, по данным Кинан и Бакуолтера, объективные различия проявляются в третьем триместре. Кейси предполагает, что по-настоящему изменилось «метасознание» женщин: то, как они воспринимают и оценивают свои когнитивные процессы. В предыдущем исследовании Кейси обнаружил, что повышенная внимательность к себе и рассказы о забывчивости часто идут рука об руку. Кейси считает вполне возможным, что беременные, которые, как известно, глубоко погружены в собственные ощущения, просто запоминают все случаи, когда что-то упускали из виду. «И это, – подводит итог Кейси, – само по себе говорит об отличной памяти».

Нередко стереотип «утечки мозгов» поддерживается друзьями и знакомыми беременных женщин и молодых матерей, а также культурой. Вы можете быть нобелевским лауреатом, но медсестра на приеме у педиатра называет вас «мамочка». И во всех журналах написано, что ваша главная цель в жизни – вернуть плоский живот.

«Вам постоянно покровительствуют, – говорит Лаура Хилджерс, моя коллега, писатель-фрилансер, мы знакомы, потому что наши дети учатся вместе. – Я всего лишь родила ребенка, мне не сделали лоботомию. Но когда выходишь в люди, вскоре выясняется, что, даже если раньше тебя воспринимали как равную, теперь твое место на кухне».

Если матери подозревают, что встретятся с подобным пренебрежительным отношением, они могут принять меры, чтобы защитить себя. Нейропсихолог Джули Сур из университета Огайо вспоминает, как в возрасте трех месяцев ее дочь заболела вирусным менингитом. «Я знала, что она очень больна, но у нее не было температуры, и я не сомневалась, что меня посчитают истеричной молодой мамашей, – говорит она. – Так как наш педиатр работала в той же больнице, что и я, по пути на прием я зашла в кабинет и накинула свой собственный белый халат, чтобы хорошо было видно бейджик "доктор Сур". Я, очевидно, действовала согласно своим представлениям о том, как ко мне отнесутся».

На самом деле Сур является экспертом по ожиданиям. Она специализируется на исследованиях угрозы подтверждения стереотипа – авторство термина принадлежит Клоду Стилу, психологу Стэнфордского университета. Угроза подтверждения стереотипа означает, что, если представитель определенной группы, выполняя задание, считает, что другие члены его группы справились с ним плохо, он покажет в итоге худший результат, чем если бы у него не было предубеждений. Представители этнических меньшинств соответственно ожиданиям, что они плохо выполняют тесты достижений, в среднем так и делают. То же самое происходит с женщинами, находящимися под влиянием мнения, что им не дано решать математические задачи. Лучше всего механизм стереотипа «материнства головного мозга» раскрывает следующий эксперимент. Пожилые люди, предварительно подвергшиеся подсознательной обработке негативными возрастными стереотипами, показали худшие результаты когнитивных тестов, нежели группа пожилых людей, на которых оказали «положительное» воздействие. Работающие матери, нагруженные негативными стереотипами, могут быть аналогичным образом расположены к неудачам.

Вдохновленная нашей беседой, в 2004 году Сур начала работу над экспериментом, целью которого было определить, влияют ли клише о «материнстве головного мозга» на когнитивное функционирование молодых матерей. «Вы удивитесь, какая малость нужна, чтобы активировать нашу собственную негативную предвзятость», – говорит она. В этом плане нереалистичные ожидания могут завести очень далеко. «Для многих молодых матерей даже мелкие ошибки непростительны, – отмечает Сур, – в то время как остальное человечество с легкостью забывает о них».

Мозговитые мамы переходят в наступление

В 1980-х, придя в отчаяние от того, с какой легкостью наша культура впитала идею послеродовой гибели головного мозга, несколько писателей (по совместительству – матерей) рискнули предположить: должно найтись что-то хорошее в том, как мамы шевелят мозгами. Пионером нового движения стала философ Сара Раддик с ее знаменитым эссе, написанным в 1980 году и позже превратившимся в книгу «Материнское мышление».

Раддик, женщина на пятом десятке, с детьми одиннадцати и тринадцати лет, писала статью, по ее собственным словам, отчасти в качестве ответа феминисткам, таким как Симона де Бовуар и Бетти Фридан, утверждавшим, что материнство «разрушит вашу жизнь и поработит вас».

Она, напротив, предположила, что «в материнстве может скрываться определенный интеллектуальный интерес», эта идея предстала перед ней «до странности чужеродной и волнующей». Раддик была убеждена, что у матерей развивается особый, в некоторых отношениях продвинутый, образ мысли – как результат каждодневного погружения в конкретные задачи заботы о детях. Вот один из самых запоминающихся фрагментов ее работы:

Сколько бы ни приносила она радостей и горестей, обязанность взрастить потомство обогащает интеллектуальную жизнь матери. Рутинная ответственность, изнурительный труд, для некоторых сужение перспектив в контексте конкретной профессии или академической дисциплины – все это разрушает активную ментальную жизнь большинства матерей (и большинства взрослых людей). Но дети завораживают. Так же, как уход за малышами может пробудить в памяти конфликты материнского детства, при благоприятных обстоятельствах живой детский интеллект способен вновь разжечь ее собственный разум. Растить детей – труд, который провоцирует перемены и требует оных. Примите это.

Смелое предположение о том, что в материнстве есть, возможно, интеллектуальная составляющая, подхватила Камиль Пери, редактор интернет-журнала Salon, в 1997 году. Она запустила регулярный раздел под названием «Матери, которые думают» как «пространство, где матери могут размять мозги». Двумя годами позже вышел журнал Brain, Child: The Magazine for Thinking Mothers («Мозг, ребенок: журнал для думающих матерей»), впервые изданный двумя молодыми матерями в Вирджинии. (Название, по словам Дженнифер Нисслейн, одного из редакторов, «служило сокращением для чего-то вроде „У меня есть мозг; у меня есть ребенок: снисхождение мне не нужно“».) В 1998 году в Йоркском университете в Торонто группа женщин-академиков основала Центр исследования материнства, его задачей было продвигать «феминистические знания о материнстве». В ноябре 2003-го появился онлайн-журнал Literary Mama («Образованная мама»), по утверждению создателей, первое интернет-издание, фокусирующееся на матери и посвященное сложностям материнства.

Все эти усилия непрерывно расшатывали представление о матерях, словно бы сошедших с поздравительных открыток, окруженных розовыми бантами и пирогами. Но еще более многообещающими оказались результаты нейробиологических открытий 1990-х, ренессанса науки, известного также как «десятилетие мозга».

В это революционное время ученые собрали убедительные свидетельства, доказывающие, что мозг взрослого человека, который, как нам казалось раньше, полностью заканчивает формирование вскоре после пубертатного периода, на самом деле меняется всю жизнь. Теперь мы знаем, что люди, занятые специализированным трудом, физически влияют на свой мозг, совершенствуясь в профессии. К примеру, область мозга, отвечающая за пальцы скрипача, растет по мере его обучения. Подобным же образом на снимках головного мозга видно, что у лондонских таксистов, которым приходится держать в голове карту города, гиппокамп – мозговой центр памяти – больше, чем у людей, не сталкивающихся с такими задачами. На самом деле мы не то, что мы едим, а то, что мы делаем, и матери – не исключение. Ученым еще предстоит доказать это, но существует предположение, что повторяющийся эмоциональный ответ, в том числе задействующий эмоциональный интеллект (самообладание, эмпатия), усиливает нейронные контуры в мозгу, делает их более отзывчивыми; «Так, прогуливаясь время от времени по лесу, мы постепенно протаптываем в нем тропу», – описывает это явление один из исследователей.

Базовый сценарий изменения мозга в результате пережитого опыта на протяжении взрослой жизни – явление, известное как «пластичность» – один из четырех столпов этой книги, поддерживающих идею о том, что материнство может делать женщин умнее. Теперь мы знаем, что мозг не только изменяется в результате получения нового опыта, но что позитивный, эмоционально заряженный и вдохновляющий опыт совершенствует и защищает его (явление, известное как «обогащение»). Позже я опишу этот процесс в деталях: дети, когда не сводят вас с ума, обеспечивают получение именно такого опыта.

Второй столп имеет отношение к уникальной природе связи между женщиной и ее ребенком. Детство человека длится дольше, чем у любого другого вида на Земле, и, разумеется, оно требует столь же долгой, активной, вовлеченной заботы. Усиленная мощными гормонами, защищенная жесткими культурными условностями, материнская привязанность обычно сильнее и глубже, чем любые другие отношения в жизни женщины. В отличие от браков, дружбы, профессиональных взаимоотношений, выращивание детей подразумевает пожизненное обязательство работать над трудностями, от которых в иных отношениях можно было бы отвернуться, причем эти трудности постоянно изменяются и усложняются.

Так как большинство задач, с которыми имеет дело материнский мозг, по природе своей относятся к области эмоций, их роль в развитии интеллекта долго недооценивали. Однако существующая в нашей культуре концепция того, что есть разум, за последние двадцать лет изменилась в связи с новым пониманием, достигнутым учеными: для эффективного принятия решений важна сеть эмоциональных связей в мозгу. Эмоциональные навыки – ключевой элемент понятия «ум», и это третий столп, или главный аргумент, нашей книги.

Перечисленные три идеи объясняют, как матери становятся умнее. Четвертая идея отвечает на вопрос «почему?». Это по сути своей эволюционный процесс. Как все другие живые существа, мы стараемся изо всех сил, чтобы гены пережили нашу физическую смерть. «Курица – это всего лишь способ для яйца произвести на свет еще одно яйцо», – гласит известная цитата Сэмюэла Батлера. Эволюционная важность женщины достигает пика, когда она выбирает партнера, вынашивает детей и помогает им дожить до зрелости. Возможно, сегодня материнство случается с нами параллельно с работой нейрохирургом или докладом в Организации Объединенных Наций, но в контексте нескольких миллионов лет развития от низших приматов до человека (и все это время формировался наш сегодняшний мозг) нет периода, когда ум был бы более востребован для женщины эволюционно. Лишь недавно ученые заговорили конкретно о «материнском мозге». И сегодня – впервые в истории – мощные технологии помогают найти четкий ответ, почему этот «новый» мозг является лучшим.

Глава 3

Практически неизведанные дебри материнских мозгов

Она [женщина] имеет голову слишком маленькую для разума, но достаточно большую для любви.

Текст об акушерстве, 1848

В огромном металлическом цилиндре магнитно-резонансного томографа неподвижно лежит Тара Магнусон. Она слушает запись, где плачет ее четырехнедельный сын Александр. Магнусон знает, что Александр мирно спит в коляске прямо за дверью, уютно укутанный голубым одеялом, под присмотром отца. Однако она все равно учащенно дышит, а тревога то немного спадает, то ощущается сильнее.

Примерно в метре от нее, по другую сторону большого окна на цокольном этаже Йельского университета, компьютер сохраняет снимки мозга Магнусон. Вспышки красного и оранжевого, отмечая приливы крови, рассказывают об изменениях эмоций молодой матери.

С помощью Магнусон и других добровольцев психиатры Джеймс Лекман и Джеймс Суэйн изучают здоровое родительское беспокойство, пытаясь понять, что идет не так, когда оно отсутствует или «барахлит». Также их интересует обсессивно-компульсивное расстройство, по гипотезе Лекмана это заболевание – со специфически свойственными ему фанатичными проверками, ритуалами и боязнью микробов – берет эволюционное начало в том же источнике и задействует те же нейронные контуры, что и нормальное родительское поведение. Однако Лекмана, отца двоих взрослых детей, долго занимал и более общий вопрос: что происходит в мозгу родителя, что позволяет совершаться ежедневному чуду беззаветной заботы? Какая сверхъестественная сила заставляет разумного во всех остальных отношениях взрослого человека вкладывать столько энергии в обихаживание жизненной формы, которая в первые несколько недель на Земле практически только плачет, какает и ест?

«Родительство – это полная трансформация гедонистического гомеостаза», – теоретизирует Лекман, сидя во дворе старой библиотеки Йеля в окружении каменных стен, озаренных холодным светом осени. Другими словами, личное чувство родительского комфорта отбрасывает старые стандарты ради новых, которые отныне включают благополучие другого человеческого существа.

Лекман был ошарашен, когда это произошло с ним самим. Пару десятков лет назад, познавая все тяготы медицинской ординатуры, он с некоторым изумлением обнаружил себя за плотницким инструментом – будущий отец мастерил колыбель для еще не рожденной дочери. В это же время его внезапно захлестнуло предчувствие катастроф – инфекции, врожденные пороки, аномалии развития. Наблюдая за переменами в самом себе, Лекман обнаружил, что его жена Ханна, студентка магистратуры на отделении французской литературы, переживает сходную трансформацию. Будущие родители заметили, что их мысли постоянно обращаются к будущей дочери, совершенно как в начале какого-нибудь романа.

Со временем Лекман пришел к мысли исследовать это древнейшее человеческое переживание при помощи одного из самых современных среди доступных нам научных инструментов – сканирование мозга позволяет ученым отслеживать возникающие в голове эмоции. Революционная технология поможет хотя бы начать разбираться в невероятных хитросплетениях миллионов проводов, упакованных в полуторалитровый сосуд, а попросту говоря – в материнском мозге.

Кино в голове

Некогда использовавшаяся исключительно в медицинских целях, к середине 1990-х МРТ мозга играла все более заметную роль в научных исследованиях. Функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ), позволяющая фиксировать мозговую активность прямо в процессе оной, оказалась в этом отношении прорывом, осветив церебральные процессы, скрытые мириадами эмоций и происходящие в ходе азартных игр, поглощения шоколада, выбора машины, выигрыша в лотерею и оргазма (за последнее нужно сказать спасибо ученым из Нидерландов… Что неудивительно.)

В самом начале нового тысячелетия в бешеном темпе накапливались новые данные, появилось понимание механизмов столь фундаментальных, хотя и малоизученных эмоций, таких как любовь, эмпатия и родительская привязанность.

Функциональная МРТ задействует уникальные магнитные свойства крови, содержащей железо. Если используется определенная область мозга, например, когда мы думаем или испытываем чувства, к этой области приливает кровь, поставляя энергию, необходимую для выполнения задачи; в процессе изменяются магнитные свойства ткани. Воздействуя на мозг мощным магнитным полем, сканер фМРТ делает серию снимков, словно создавая мультфильм, отражающий изменения кровотока. Мы получаем изображения мозга в рабочем процессе, самые нагруженные области «сияют» яркими цветами.

Сегодня исследователи по меньшей мере в шести лабораториях в США, Великобритании и Швейцарии используют фМРТ для изучения мозга матерей, а в некоторых случаях и отцов. Так же, как Лекман и Суэйн, они включают записи детского плача, а иногда – показывают умилительные детские фотографии, чтобы стимулировать «нейробиологию» родительской любви. Все ученые фокусируются, как исчерпывающе сформулировал Лекман, на «взаимодействии страха, бдительности, реципрокного избирательного распознавания и вознаграждения, резонирующих в голове, позволяя успешным родителям увидеть мир под новым углом и инвестировать в своего ребенка».

Лекман и Суэйн предполагают, что со временем смогут обнаружить сходство между снимками мозга молодых матерей и уже имеющимися изображениями мозга людей, страдающих обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Если это так, наибольшая активность будет наблюдаться с правой стороны лобной коры – ключевой области мозга, отвечающей за распознавание угроз. По меньшей мере, говорит Лекман, новые данные о таком сходстве позволили бы больше сочувствовать людям, страдающим ОКР, ведь мы бы увидели, что «все мы на самом деле похожи». (По предварительной информации, полученной на момент написания книги, Лекман и Суэйн обнаружили понижение активности в миндалевидном теле, мозговом центре, отвечающем за страх и интуицию, у женщин, обследованных в период от двух недель до трех месяцев после родов. В этот же отрезок времени испытуемые отмечали снижение объема ОКР-подобных поведенческих реакций. В данный момент Лекман пытается найти новые данные о возможной корреляции между описанными явлениями.)

Почему мамы?

Йельский эксперимент – лишь один из многих, демонстрирующих все возрастающий на протяжении последних двадцати лет интерес специалистов к изучению материнского разума; исследования проводятся на крысах, обезьянах и на людях. Нейробиологов, психиатров, психологов и социологов объединяет убежденность: родительскую сторону детско-материнских отношений, определяющую выживание вида, необходимо полноценно познать. Майкл Ньюмен, нейробиолог из Бостонского колледжа, соавтор книги «Нейробиология родительского поведения» (Neurobiology of Parental Behavior, Майкл Ньюмен, Томас Инсел, 2003), писал: «Мы… углубились в нейробиологические факторы, влияющие, возможно, на ключевые свойства человеческой природы, формирующие социальность, социальную привязанность, родительское поведение и любовь. В этом мире, полном насилия, трудно вообразить группу свойств, более достойных изучения».

Новая волна исследований является на деле частью более крупного современного движения: в последнее время ученые массово заинтересовались «позитивными» эмоциями, например, любовью. Некоторые объясняют подобную смену парадигмы духом времени. В частности, террористические акты 11 сентября 2001 года убедительно продемонстрировали опасность мироустройства, где ненависть торжествует над любовью, а также повысили ценность навыков, которые мы обобщенно называем «эмоциональным интеллектом». Год спустя после трагедии филантропический проект, известный как Институт исследований безграничной любви (Institute for Research on Unlimited Love), выделил примерно два миллиона долларов на гранты для ученых, включая Лекмана и Суэйна, изучающих добрые чувства. Однако даже в конце 1990-х нейробиологи признавали, что, хотя мы знаем очень много о человеческих депрессии, тревоге, гневе и употреблении наркотиков, гораздо меньше нам известно о механизмах, ответственных за эмпатию, социальные связи, альтруизм и радость. И когда мы задумываемся, где же найти всю эту эмпатию, социальные связи, альтруизм и радость… Ответ очевиден: самая высокая концентрация добрых чувств – во взгляде здоровой матери на новорожденного малыша.

«Чаще всего люди после МРТ выглядят очень усталыми, ведь им пришлось провести в аппарате до двух часов, практически не двигаясь: нельзя и на сантиметр переместить голову, – говорит Джек Нитшке, нейробиолог из Университета Висконсина, проводивший сканирование мозга матерей, разглядывающих фотографии своих детей (это помогло понять механику возникновения положительных эмоций). – Но мамы… После процедуры они так и светятся и рассказывают, как это было здорово».

Ключевым событием для смещения фокуса в исследованиях родительства стала статья психолога Ричарда Белла (1968), заявившего, что отпрыск в той же (или большей) степени влияет на социализацию родителей, как и они на него. Еще несколько статей и книг подобной тематики показали, как ребенок, прежде считавшийся более пассивным, влияет на родителей. Матери смотрят туда же, куда их дитя, чаще, чем дети следуют за материнским взглядом. И в девяти случаях из десяти ребенок первым идет на зрительный контакт или же обрывает его.

Возможно, не является совпадением, что подобные мысли о родительстве появились в то время, когда все больше женщин добивается успехов в науке и все больше мужчин занимается домом и детьми. В результате среди специалистов, формирующих научную позицию, оказалось гораздо больше вовлеченных родителей. Как выражаются в этой среде, «исследование – это следование за собой»[4]. Что движет многими выдающимися учеными? Перед ними стоит цель понять проблемы, имеющие отношение к их собственной жизни.

Скажем, Трейси Шорс, специалист по поведенческой неврологии Рутгерского университета и молодая мать, изучает влияние стресса на крыс-матерей. Шорс особенно интересует послеродовая депрессия, хотя собственный опыт рождения ребенка в возрасте сорока двух лет она описывает как восхитительный. Она погрузилась в изучение родительства только после того, как получила профессорскую должность без ограничения срока полномочий, прежде же она опасалась, что данную тему сочтут «несерьезной».

Другой университетский преподаватель, специалист по поведенческой неврологии из Университета Иллинойса, по совместительству мама, Сью Картер, стала ведущим экспертом по окситоцину – гормону, ответственному за роды и лактацию.

Картер говорит, что интерес к теме возник у нее при рождении первенца, когда акушер ввела ей синтетический окситоцин для стимулирования сокращений матки.

Подобным же образом Керстин Увнас-Моберг, шведский нейроэндокринолог, переключилась с изучения желудочного сока на окситоцин, пережив «системную перестройку поведения и образа мышления»: она мать четверых детей. Элисон Флеминг, психолог в Университете Торонто и мама троих девочек, провела радикально новую работу по исследованию развития материнской мотивации и поведения; к этому ее подтолкнули размышления о собственном детстве – увлеченные карьерой родители отправили дочь в школу-интернат.

До последнего времени женщин было ощутимо меньше не только среди выдающихся ученых, но и среди добровольцев в экспериментах. Мужчины определенно предпочитали изучать так называемый «нормальный» мозг, нежели более лабильный «цикличный» мозг женщин, чей гормональный уровень постоянно изменялся в соответствии с менструальным циклом. К примеру, при исследованиях физиологии стресса в начале 1990-х в США женщины составили лишь около 17 % участников эксперимента, несмотря на наличие свидетельств о том, что они более расположены к обусловленным стрессом болезням, нежели мужчины. Но в 1995 году Федеральное правительство США под жестким давлением феминистских сообществ и женщин-ученых потребовало, чтобы новые исследовательские проекты включали представителей обоего пола – эта перемена открыла путь для нового уровня понимания женского и материнского здоровья.

Материнское богатство

Чтобы осознать, насколько изменилась со временем ситуация в обществе, вспомним историю Мариан Даймонд, матери четверых детей и крайне уважаемого нейроанатома, – в 1980-х она вошла в число избранных ученых, которым выпала честь изучить мозг Эйнштейна. Несколькими годами ранее Даймонд совершила невероятное открытие при исследовании материнского мозга, которое ее коллеги практически полностью проигнорировали, и даже сегодня о нем известно удивительно малому числу людей.

«Я была единственной девушкой – выпускницей по моей специализации с 1948 по 1952 год, – вспоминает она. – Сегодня среди студентов 50 % – женщины. Мужчины считали, что я должна сидеть дома и заботиться о детях. Конечно, я их не виню. Такая уж у них была гормональная ориентация».

Даймонд признает, что своей собственной гормональной ориентации она всегда позволяла вести. Она родила первого ребенка в двадцать шесть, затем сменила работу – пошла преподавать на неполный день и занялась исследованиями, чтобы иметь возможность помогать малышам в детском саду и бывать днем дома. «Когда я взяла на руки своего первенца, гипоталамус воскликнул: "Вот для чего ты здесь!"», – Даймонд говорит о части мозга, выделяющей гормоны, которые влияют на материнское поведение.

В 1960-х она присоединилась к команде Калифорнийского университета в Беркли. Ученые совершили ряд интригующих открытий относительно влияния эффекта «обогащения» – стимулирующего опыта – на мозг. Исследователи смогли продемонстрировать, что, если заключенную в клетке крысу поместить в более интересную среду (в присутствии игрушек или других зверьков), это приводит иногда к развитию коры головного мозга, что, в свою очередь, повышает шансы грызуна на прохождение лабиринта.

Не перегружая рассказ деталями, отметим, что ученые традиционно работали с крысами-самцами, но Даймонд предпочла самок. В ходе одного из проектов она хотела определить, передают ли самки с «обогащенным» мозгом новое «приобретение» потомству. Для этого ей в первую очередь нужно было провести аутопсию и проверить, проявляется ли эффект «обогащения» в мозгу самой крысы-матери. Но Даймонд не обнаружила отличий. Она задумалась: может ли быть так, что мозг самок просто не реагирует на «обогащение»? Однако, когда она сравнивала «обедненный» и «обогащенный» мозг крыс-девственниц, разница в толщине коры была очевидна. Тогда она осознала, что для «обедненных» крысиных самок беременность служила «обогащением» сама по себе. «Я увидела в этом смысл, – вспоминает она. – Беременность делает нас супергероями: мы принимаем ответственность за выживание новой личности, и она же выдает прочие атрибуты, необходимые для заботы о малыше». Для человека, для женщины, по утверждению Даймонд, материнство также может стать «феноменальным „обогащением мозга“».

Даймонд опубликовала отчет по эксперименту в 1971 году, но, по ее словам, «никто не обратил внимания». Поэтому, несмотря на собственное неугасающее любопытство, она оставила изучение данного вопроса. «Лишь гораздо позже, когда другие женщины преуспели в этой и смежных областях, – говорит она, – мой вклад также был признан».

Минное поле исследований материнства

На самом деле в 1960–1980-х политика затормозила научные исследования, привлекавшие внимание к обусловленным полом различиям в строении мозга. Определенно к ним относилась и разработка темы о влиянии репродукции на женщин. Феминистически настроенные ученые: социологи, психологи, социальные антропологи, казалось, не пропускали ни одного предположения о том, что женщины от природы расположены к заботе о потомстве. Они боялись (и не без оснований), что в результате их сдадут в утиль как безмозглых мамаш, тогда как именно в это время женщины-профессионалы вставали на крыло, добивались успеха в областях, где раньше главенствовали мужчины. Сьюзен Фалуди писала в своем бестселлере «Ответный удар: Необъявленная война против американских женщин»: «"Различия" – новое волшебное слово, его твердят, чтобы лишить энергии феминистическое движение за равенство».

Сара Раддик, автор «Материнского мышления», вспоминает, какой яростной критике подвергалась за свою «традиционность»: она «излишне» акцентировала внимание на различиях между мужчинами и женщинами, как бы предполагая, что матери могут видеть мир иначе, хотя Раддик подчеркивала, что перемены возникают благодаря родительскому труду, а не врожденным различиям.

Выдающийся социолог Элис Росси, основатель Национальной организации женщин, после доклада 1983 года, посвященному «биосоциальным перспективам родительства», подверглась сходной критике. «Я предположила, что между полами существуют генетические различия, важные для первичных ролей мужчин и женщин, и попытки общества переменить ситуацию и добиться равенства полов, утверждая, что половые различия – исключительно вопрос различной социализации, обречены, – вспоминает она. – Напротив, мужчинам понадобится компенсаторно развивать навыки заботы, а женщинам – настойчивости и уверенности. Но феминистки не хотели об этом слышать. Они продолжали утверждать… что любые различия между полами, которые мы наблюдаем, обусловлены ролями, которые навязало женщинам обществом».

Однако, согласно мнению Марка Джорджа, специалиста Медицинского университета Южной Каролины, к 1993 году такое отношение к проблеме практически осталось в прошлом. Джордж работал тогда в Национальном институте здравоохранения: он проводил сканирование мозга мужчин и женщин, вспоминавших грустные события собственной жизни. Он обнаружил, что у женщин, заново переживающих эти воспоминания, активируется больше областей мозга, чем у мужчин. Возможно, это объясняет, почему женщины страдают от депрессии в два раза чаще. «Они сияют, как звездное небо», – описывает Джордж результаты сканирования. Осознавая значение своего открытия, Джордж тем не менее переживал, не окажется ли эта тема – фундаментальные различия мужчин и женщин – табуированной. «Я ознакомил с результатами эксперимента группу ученых. Они сказали мне: "Вперед! Иди и публикуйся!", – вспоминает он. – И пока я разбирался с процессом публикации, тема превратилась из абсолютно запретной в модную! Было невероятно увлекательно наблюдать, насколько изменилось общество». Это освободило ученых, позволило им следовать за своей интуицией и искать более глубокое понимание трансформационной механики, задействованной в родительстве.

Развивающийся материнский мозг

Пока Тара Магнусон, доброволец в йельском эксперименте по сканированию мозга, готовится к фМРТ, Джеймс Суэйн озвучивает вопросы по списку: «Брекеты на зубах? Осколочные ранения? Металлические пластины в черепе? Кардиостимулятор?» Магнусон слушает и отрицательно мотает головой на каждый вопрос, на ее лице приклеена улыбка, регулярно сопровождающая хронический недосып. Параллельно она виртуозно готовит Александра к тому, что скоро уйдет. Не отводя взгляда от Суэйна, чтобы лучше сосредоточиться на вопросах, она прячет младенца под блузой, кормит его, помогает срыгнуть, прикладывает к другой груди. Нетерпеливое мычание малыша вскоре сменяется довольным агуканьем.

Эффективно решая несколько стоящих перед ней задач: точно отвечать на вопросы Суэйна, удовлетворять потребность ребенка в еде, нежности и нормальном пищеварении, не показывать грудь всем присутствующим – Магнусон кажется небольшой ожившей иллюстрацией к теории Пола Маклина, прогрессивного психиатра Национального института здравоохранения, по сути косвенно ответственного за все происходящее сегодня с Тарой. Маклин много работал над созданием завершенного, позитивного образа материнского мозга, подчеркивая его уникальное эволюционное воздействие на социальные связи и язык. Он первым предложил сканировать мозг молодых матерей.

«Более 180 миллионов лет женщина играла центральную роль в эволюции млекопитающих», – пишет Маклин. По его теории, материнское поведение привело к отделению млекопитающих от рептилий около 250 миллионов лет назад. Материнская забота ящерицы сводится к тому, чтобы отложить яйца и уползти по своим делам. Но все млекопитающие, эволюционировавшие из тех никчемных мамаш, сегодня разделяют три базовых поведенческих принципа, истоки которых – в материнско-детской связи. Они используют язык, выкармливают потомство и играют. Это поведение возникло, возможно, потому, что в семье было необходимо поддерживать мир между детенышами одного помета, конкурирующими между собой.

Самая известная теория Маклина гласит, что человеческий мозг физически развивался параллельно с этими поведенческими изменениями. Маклин ввел концепцию «триединства» или мозга «три-в-одном», цельной системы, управляющей базовыми функциями организма, эмоциями и мыслями. Самая древняя, базовая и надежно укрытая часть – известная как «рептильный мозг» – это стержень мозга, полосатое тело (стриатум) и части таламуса. Ствол головного мозга контролирует непроизвольные функции: дыхание, сердечный ритм, рефлексы. Стриатум управляет мотивацией, определяющей наши действия, и автоматизированными привычками (например, мы, не задумываясь, берем ключи, выходя из дома). Части таламуса важны для обработки сенсорной информации, например, когда мы дотрагиваемся до горячей плиты.

Позднее эволюционировал «эмоциональный мозг», располагающийся над «рептильным», иначе говоря – лимбическая система. Она включает амигдалу (миндалевидное тело размером с орех, ответственное за страх и другие внутренние реакции, важные для самосохранения), гипоталамус (центр гормональной секреции) и похожий по форме на морского конька гиппокамп (слово происходит от греческого hippo – «конь» и kampos – «чудовище»), в ведении которого, как упоминалось ранее, находятся память и обучение.

Наконец, существует также «новая кора», неокортекс, внешняя, самая молодая часть мозга. Им обладают все млекопитающие, но больше всего неокортекс (в некоторых источниках просто кора головного мозга) у человека; он отвечает за критическое мышление, гибкость, язык и долгосрочное планирование. На протяжении нескольких миллионов лет эволюции – до появления человека и после – бльшую часть времени мы прожили без всякого представления о физике и французской литературе, а основной задачей неокортекса была помощь млекопитающим в выстраивании социальных взаимодействий, в том числе укреплении детско-родительских связей и отношений с другими взрослыми, от которых также зависят шансы малышей на выживание.

Сегодня у Маклина много энергичных последователей, в их числе – Джеффри Лорбербаум, специалист по сканированию мозга из Южной Каролины. Будучи студентом-медиком, Лорбербаум глубоко и серьезно заинтересовался эволюционным подходом Маклина к поведению, и в 1997 году на собеседовании с Марком Джорджем обнаружил, что тот разделяет его энтузиазм. Джордж знал Маклина лично и упомянул, что уже несколько лет советует тому провести сканирование мозга женщин в попытке сфокусироваться на областях мозга, ответственных за материнское поведение. Лорбербаум ухватился за идею первым устроить подобный эксперимент. Он согласился с Маклином, предположившим, что реакция матери на плач ее ребенка может обеспечить яркое, живое изображение мозга «в процессе родительства».

От орехов пекан к мускусной дыне

За несколько лет до того, как Лорбербаум начал проводить сканирование мозга матерей, нейробиолог Бостонского колледжа Майкл Ньюмен в ряде последовательных экспериментов наметил карту «материнской активности» в мозге крысы – систему нейронов, соединяющих активные области мозга, задействованные при ответе грызуна на потребности потомства. Все нейронные связи сходятся к центру – к структуре, известной как медиальная преоптическая область (МПО), располагающейся в передней части гипоталамуса, в гормональном центре. Исследования Ньюмена показывают, что в МПО присутствуют зоны, активность которых возрастает при взаимодействии с гормонами беременности, и такая реакция, по мнению ученого, лежит в основе материнского поведения самки. Он обнаружил, что описанные выше гормоны влияют на области среднего мозга, важные для формирования мотивации и награждения, в том числе на вентральную область покрышки (ВОП) и прилежащее ядро (ПЯ), причем последнее широко известно как центр получения удовольствия. Эта отдельная «система вознаграждения» активируется при выигрыше денег, взгляде на красивое лицо или даже при приеме кокаина, когда по нейронной цепи отправляется в путь нейротрансмиттер дофамин, даря нам ощущение восторга.

К 2004 году Лорбербаум провел сканирование мозга более сорока матерей и десяти отцов и получил поразительно сходные результаты. Анализируя выявленные данные, демонстрирующие, что МПО, ВОП и ПЯ «светятся», когда мать слышит плач ребенка, Лорбербаум испытывал благоговение: очевидно, существует прочнейшая связь между нами и остальным животным миром. «Становилось понятно, что для людей не изобретали мозг заново», – говорит он. Также его очень вдохновляло осознание того, что огромный объем литературы о материнстве в животном мире теперь окажется гораздо более полезным для изучения человеческого поведения.

Нам есть чему поучиться у грызунов, и ученые давно об этом знают. Мозг крысы размером с орех пекан, но он поразительно схож по структуре и управляется той же нейрохимией, что и мозг человека, по размеру сопоставимый с мускусной дыней. На самом деле большая часть наших сегодняшних знаний о нервной системе человека и ее взаимосвязи с репродуктивными гормонами получена благодаря изучению других существ. Отчасти это объясняется тем, что несопоставимо легче «пожертвовать» животными, чтобы залезть им в головы, чем проделать то же самое с людьми. Однако не менее важно и то, что эксперименты на братьях наших меньших очень легко контролировать: фактор, который невероятно осложняет исследования человеческого поведения.

Вообразите, насколько трудно сравнивать умственные способности двух женщин близкого возраста – матери и бездетного добровольца – и пытаться выяснить, в чем заключается влияние родительства. Даже если у них одинаковый IQ и уровень дохода, существует столько других факторов, от наследственности и рациона питания до интересов и хобби, которые могут оказаться различными! Это позволяет понять, почему так мало ученых вплоть до сегодняшнего дня рискуют исследовать, как меняются люди, становясь родителями. Однако в последнее время появилось несколько любопытных исключений.

В 2002 году Джеймс Диллон, психолог Государственного университета Западной Джорджии, обследовал тридцать пять родителей и пятнадцать преподавателей, предлагая им обсудить случаи, когда они учились у детей чему-то ценному или ребенок неким значительным образом менял их жизнь. Ни один из участников (представлявших в равной степени различные возрастные группы) не сказал, что никогда такого не испытывал. Так, 34 % родителей утверждали, что дети позволили им лучше понять самих себя. А 29 % вспомнили, пользуясь выражением Диллона, о вдохновляющем влиянии; около 26 % упомянули, что дети повлияли на их отношения и поведение, раскрыв важные знания или идеи, например, необходимость заботиться об окружающей среде.

Собирая информацию для этой книги, я убедила двоих ученых провести специально разработанный анализ уже имеющихся данных. В 2004 году Лорбербаум и турецкий психиатр Самет Косе побеседовали с тридцатью женщинами, уже прошедшими сканирование мозга. Их спрашивали, какие перемены произошли с ними (если произошли) в перые два месяца после рождения ребенка. Большинство женщин отметили, что в целом они стали мягче и добрее, легче понимают точку зрения другого человека, меньше тревожатся о том, что подумают окружающие, лучше переносят стресс и увереннее справляются с несколькими задачами одновременно (в том числе отлично ориентируются в бакалейном отделе).

Второй ученый, Равенна Хелсон, психолог-исследователь в Калифорнийском университете в Беркли, проанализировала куда более обширную аудиторию. За последние сорок лет она и ее коллеги наблюдали за сто двадцать одной выпускницей колледжа Миллс – элитной женской школы в Северной Калифорнии. По моей просьбе, также в 2004 году, она сравнила матерей и бездетных женщин, объединив данные трех личностных опросников, полученные на протяжении пятилетнего промежутка в конце 1950-х – начале 1960-х. Хелсон обнаружила, что женщины в первой (бльшей) группе продемонстрировали «значительно улучшившееся понимание себя и других с точки зрения психологии и заметно возросшую ответственность».

Однако Хелсон предупреждает женщин: не стоит не рассчитывать, что деторождение изменит их само по себе. Каждая из матерей, выпустившихся из колледжа Миллс, – это человек своей эпохи, со своим темпераментом и своим личным выбором. Как и наши современницы. «Происходящее с матерью, – подчеркивает Хелсон, – зависит от ее личности, целей, от всего контекста материнства».

Подсевшие на любовь

Конечно, невероятное разнообразие человеческих матерей делает нас менее предсказуемыми, чем крыс. Но одну вещь многие из нас, очевидно, разделяют со всем животным миром – глубинное чувство связи. Именно оно заставляет нас на автомате откликаться на объективно раздражающий детский плач, а не выбегать прочь. Сходным образом может меняться поведение женщин – практически с тем же драматическим накалом, что и у самок крыс. Бездетные грызуны ведут себя испуганно по отношению к потомству, как если бы от него плохо пахло, и время от времени делают попытки похоронить молодняк. Лорбербаум считает, что изменения связаны с возникающим пересечением между «материнской сетью» и «системой вознаграждения» – он заметил взаимосвязь на снимках мозга, сделанных, когда женщины слушали своих детей.

Любопытно, но, как и подозревали многие молодые матери, отцы обладают совершенно иной базовой реакцией на плач собственного ребенка. Данный вывод подтверждается предварительными результатами исследований Лорбербаума и Косе, хотя на момент публикации этой книги научная статья еще не вышла. В то время как реакция матерей смещалась к древней, эмоциональной «системе вознаграждения», отцы отзывались лишь свежеэволюционировавшей частью коры головного мозга, задействованной в мышлении и планировании. Лорбербаум предполагает, что выраженная отцовская забота – относительно недавнее эволюционное приобретение, в то время как матери словно обзавелись новым органом, позволяющим заботиться тщательно и искренне. По его словам, это объясняет, почему «мамы первыми выскакивают из постели».

Остается еще проверить, вырабатывается ли у матери, слушающей вопли своего ребенка, в больших количествах дофамин. Впрочем, эта идея не кажется бессмысленной, если задуматься, каким образом Дональд Саймонс, антрополог в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, объясняет эволюцию эмоций. Саймонс придерживается следующей концепции: наши самые мощные порывы позволяют войти в контакт с наиболее трудновыполнимыми, базовыми потребностями выживания. Мы должны искать еду и любовь, как бы ни было трудно добыть эти ресурсы, и заботиться о детях, как бы они нас ни раздражали, и радоваться всему этому: спасибо мудреной «системе вознаграждения», спрятанной в мозгу.

В самом деле, исследователи, изучавшие упомянутые древние мотивации при помощи фМРТ, обнаружили основополагающее сходство между любовью, которую женщина испытывает по отношению к романтическим партнерам… и к детям, а это чувство, в свою очередь, похоже на страсть, с которой зависимые люди жаждут получить свой наркотик. В то время как Лорбербаум публиковал первые полученные данные, другая группа ученых, занимающаяся сканированием мозга в Университетском колледже Лондона, обнаружила, что «система вознаграждения» активируется, только когда женщины видят фотографии любимых людей, а не просто своих приятелей. Затем в 2004 году другие британские исследователи обнаружили сходный результат при сканировании мозга двадцати матерей, смотревших на снимки своих и чужих детей в возрасте от девяти месяцев до шести лет: при взгляде на фото не своих детей реакции не возникало.

Разумеется, большинству молодых матерей не нужно сканирование мозга, чтобы узнать о любви к младенцу – об этом вызывающем привыкание, трансформирующем сознание наркотике. «На днях мы достали старые фотографии малыша, вспоминали, каким он был идеальным, каким великолепным, а он там косоглазый и ужасно смешной!» – рассказывает одна знакомая мама. Есть ощущение, что у грызунов наблюдается сходная ослепляющая страсть на ранних стадиях материнства. В одном исследовании крысы (молодые матери) неизменно предпочитали комнату с детенышами комнате с кокаином (спустя примерно две недели они изменили свой выбор).

Джоан Моррел, нейробиолог в Рутгерском университете, осуществившая данный эксперимент, считает, что это объясняет, почему женщины, пристрастившиеся к кокаину, чаще принимают решение лечиться во время беременности или вскоре после родов; также многие девушки, будучи в положении, отказываются от кофе и сигарет. Джоан предполагает, что в гормонах беременности и раннего послеродового периода есть нечто, дающее женщинам дополнительную мотивацию избавиться от зависимости. «Беременность и период грудного вскармливания – уникальное время для человека и любого другого млекопитающего, так как именно сейчас ребенку можно необыкновенно навредить или необыкновенно помочь, и любое из этих действий будет иметь долгоиграющие последствия», – пишет она.

Лабиринт материнства

Если, как позволяют предположить исследования мозга Джеффри Лорбербаума, мы больше похожи на крыс, чем нам хотелось бы верить, нас должна ободрить работа Крейга Кинсли и Келли Ламберт (Вирджиния).

Эти ученые обнаружили несравненно лучшие показатели обучения и памяти у крыс-матерей по сравнению с бездетными особями при прохождении лабиринта.

Кинсли и Ламберт начали эксперименты в 1996 году, когда сканирование мозга женщин-матерей еще не проводилось. Очевидно, они стали первыми известными нейробиологами, предположившими, что родительство способно приводить к конкретным улучшениям мозговой деятельности. «Я был поражен, получив первые данные, ведь что может быть значительнее рождения новой жизни? – говорит Ламберт. – Тот факт, что такое глобальное событие столько лет никого не интересовало, меня буквально шокировал».

Страницы: 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Трейдинг – один из самых увлекательных видов деятельности. Став успешным трейдером, вы можете жить и...
«…– Третьего дня, – продолжил человек в мешковатом фраке, – играли в одном месте, а ставкой была, не...
«…Последним на полусогнутых вошел в кабинет коллежский регистратор Петрунькин. Одет был в нечто, ког...
Книга призвана помочь менеджерам среднего и высшего звена понять основы финансового менеджмента и бу...
Кто он, Лючано Борготта по прозвищу Тарталья, человек с трудной судьбой? Юный изготовитель марионето...
Евгений Евтушенко – один из самых известных поэтов из плеяды 60-х, где каждый – планета: Ахмадулина,...