Одураченные случайностью. Скрытая роль шанса на рынках и в жизни Талеб Нассим Николас
Аргумент в пользу «новых вещей» и даже более «новых новых вещей» заключается в следующем. Взгляните на драматические изменения, которые были вызваны достижениями новых технологий, например изобретение автомобиля, самолета, телефона и персонального компьютера. Обыватель, лишенный вероятностного мышления, будет полагать, что все новые технологии и изобретения каким-то образом революционизировали нашу жизнь. Но ответ не столь очевиден, поскольку мы видим и считаем только победителей, исключив проигравших. Также ошибочно утверждение, что актеры и писатели сплошь богачи. Придерживающиеся такого мнения игнорируют тот факт, что в большинстве своем актеры работают официантами, и, удачно оказываясь миловиднее писателей, обычно подают французское жаркое в Макдоналдсе. Неудачники? Субботние газеты публикуют списки множества новых патентов на изобретения, которые могут коренным образом изменить нашу жизнь. Люди имеют склонность заключать, что, если некоторые изобретения революционизировали нашу жизнь, то они хороши, и мы должны предпочесть новое старому. У меня противоположное мнение. Возможная цена отсутствия «новых новых вещей», подобных самолету и автомобилю, очень мала в сравнении с терниями, которые следовало пройти, чтобы добраться к этим драгоценным зерам (предполагая, что они привнесли некоторый прогресс в нашу жизнь, в чем я частенько сомневаюсь).
Теперь тот же самый аргумент применим к информации. Ведь проблема оценки информации не в том, что она бывает полезной и необходимой, а в том, что она отвлекает, а зачастую вообще бывает излишней, даже вредной. Так, весьма сомнительна ценность слишком частых новостных выпусков. Я считаю, что предпочтительнее фильтровать новости и снижать частоту наблюдения. Такой подход позволит избежать влияния средств массовой информации на сознание любого человека, вовлеченного в принятие решений в условиях неопределенности исхода. Если и есть что-то ценное в шуме массы «срочных» новостей, обстреливающих нас со всех сторон, то это можно сравнить с иголкой в стоге сена. Люди не понимают, что средствам массовой информации платят за наше внимание. Для журналиста молчание редко ценнее любого слова.
Иногда при посадке на поезд до Нью-Йорка в 6.42 я с изумлением смотрел на хмурых деловых людей жителей пригородов (которые, казалось, предпочли бы оказаться в другом месте), погруженных в чтение «Уолл Стрит джорнал». Газета доводила информацию о новостях тех компаний, которые на момент написания книги, вероятно, уже вышли из бизнеса. На самом деле, трудно установить, кажутся ли деловые люди депрессивными из-за того, что читают газету, или людям в состоянии депрессии свойственно читать газету, либо живущие вне своей природной среды обитания читают газету и выглядят сонными и депрессивными. В начале моей карьеры такое сосредоточение на шуме задевало бы меня. Ведь я считал бы такую информацию статистически несущественной для формирования любого значимого заключения. В настоящее время я смотрю на это с восхищением, более того, я счастлив видеть столь массовый характер такого идиотского способа принятия решений и предсказуемую реакцию в инвестиционных распоряжениях этих людей. Другими словами, в том, что в настоящее время люди читают такие материалы, я вижу страховку для моего интересного бизнеса опционной торговли от дурачков, подкидываемых случайностью.
Вернувшийся Шиллер
Неоднократно свои мысли об отрицательной стоимости информации для общества в целом высказывал Роберт Шиллер. И не только на финансовых рынках. В его работе 1981 года может быть впервые математически сформулирована интроспекция способов обращения общества с информацией в целом. Шиллер отметил в своей статье в 1981 году волатильность рынков и решил, что если цена акции есть ожидаемая стоимость «чего-нибудь» (скажем, дисконтированный денежный поток корпорации), то рыночные цены это слишком волатильный способ оценки относительно материальных проявлений этого «чего-нибудь» (он использовал дивиденды как заменитель). Цены колеблются значительно больше, чем фундаментальные параметры, которые они, как предполагается, отражают. Ведь цены чересчур явно реагируют на хорошие новости, они или повышаются либо падают слишком низко без любой видимой причины. Разница в волатильности между ценами и информацией означает, что кое-что из «рациональных ожиданий» не работает. Цены не отражали рационально долгосрочную стоимость ценных бумаг, промахиваясь в любом направлении. Рынки вынуждены быть неправильными. В связи с этим Шиллер объявил, что рынки не столь эффективны, как устанавливает финансовая теория. В двух словах, эффективность рынка означает, что цены должны приспособиться ко всей доступной информации и быть полностью непредсказуемыми, чтобы препятствовать в получении прибыли. Интересно, что по некоему странному совпадению именно это предположение Шиллера было опровергнуто Джорджем Виллом в предыдущей главе.
Принципиальная критика теории Шиллера прозвучала в работах Роберта К. Мертона. Нападению подверглись методологические основания (анализ Шиллера был чрезвычайно приближен, а использование дивидендов вместо дохода довольно слабое сравнение). Мертон также защищал позицию официальной финансовой теории, считая, что рынки должны быть эффективными, и, возможно, не могут предоставлять возможности на серебряной тарелочке. Хотя тот же самый Роберт К. Мертон позже представил себя как «партнера-учредителя» хеджевого фонда, который нацелился на извлечение выгоды из рыночной неэффективности. Не беря во внимание тот факт, что хеджевый фонд Мертона довольно эффектно «взорвался», благодаря проблеме черного лебедя (с характерным опровержением), само основание такого хеджевого фонда косвенно подразумевает его согласие с утверждением Шиллера о неэффективности рынка. Защитник догм современных финансов и эффективных рынков учредил фонд, который пользовался преимуществами рыночной неэффективности! Как будто Римский папа перешел в ислам!
Еще круче вопрос решается в наши дни. Поставщики новостей предлагают любые способы обновлений, так «горячие новости» могут быть доставлены электронным путем и без проводов. Коэффициент отношения нефильтрованной информации (шума) к очищенной изменяется: устаревшие сообщения не должны доставляться как последние новости.
Данное положение дел не означает, что поставщики «случайного шума» дурачат всех журналистов. Просто, по большому счету, такова специфика работы журналистов. Деятельность средств массовой информации бездумный процесс обеспечения шумом, который захватывает людское внимание, и нет никакого механизма для его отделения. Более того, толковых журналистов часто наказывают, как адвокатов, которые, действуя в рамках Главы 11 [13] , не заботятся о правде, а подбирают аргументы, которые могут убедить судей. Журналистика идет по пути захвата нашего внимания с адекватным звуковым оформлением. Мои академические друзья снова задались бы вопросом, почему я столь эмоционально излагаю очевидные факты о роли журналистов. Особенность моей профессии в том, что я зависим от информации, которую должен получать.
Геронтократия
«Очищенное мышление» подразумевает предпочтение старым инвесторам и трейдерам, которые являются инвесторами, продержавшимся на рынке самое длительное время. Хотя такой подход противоречит обычной практике Уолл-Стрит, где выделяют наиболее прибыльных и предпочитают более молодых всякий раз, когда это возможно. Я, играя методом Монте-Карло с моделями гетерогенных популяций трейдеров при разнообразных режимах (близко напоминающих исторические), нашел существенное преимущество в выборе пожилых трейдеров, используя в качестве критерия выбора совокупную продолжительность их деятельности, вместо абсолютной величины их успеха (при условии, что они выживают без угрозы «взорваться»). Выживание наиболее пригодных (термин, столь затасканный в средствах информации об инвестиционной деятельности) мы, кажется, понимаем неправильно. Ведь при изменении режима, как мы увидим в главе 5, будет неясно, кто, на самом деле, наиболее пригоден. А выжившие необязательно окажутся теми, кто казался наиболее пригодными. Любопытно, но долгожителями будут самые старые, потому что старшие люди дольше подвергались вероятности редкого события и могут быть более стойкими. Я был удивлен, обнаружив схожий эволюционный аргумент при выборе партнера для заключения брака. Исследователь утверждает, что при прочих равных условиях женщины предпочитают (в среднем) сочетаться браком со здоровыми мужчинами более старшего возраста, чем со здоровыми, но более молодыми. Поскольку первые уже имеют некоторое свидетельство наличия у них генов лучшего качества. Седые волосы сигнализируют о способности выжить, подразумевая, что, достигнув стадии седых волос, он, вероятно, будет более стойким к жизненным капризам. Любопытно, что страховщики жизни в Италии эпохи Возрождения действовали подобным образом. Они требовали одинаковую страховую сумму для человека в возрасте 20-ти лет и 50-ти, считая, что при одинаковых ожиданиях в отношении продолжительности их жизней, достижение 40-летней отметки показывает, что очень немногие болезни смогли им повредить. Теперь мы переходим к математическому перефразированию этих аргументов.
Филострат в Монте-Карло: различие между шумом и информацией
Мудрый человек слушает смысл, а дурак только шум. Современный греческий поэт К. P. Кавафи написал пьесу в 1915 году по мотивам пословицы Филострта: боги чувствуют события в будущем, обычные люди в настоящем, а мудрый чувствует события, которые собираются произойти. Кавафи написал:
При интенсивном размышлении удается постичь скрытый звук приближающихся событий, достигнув его, слушают почтительно, в то время как на улице люди не слышат ничего вообще.
Я долго мучился над вопросом, как, минимально привлекая математику, объяснить различие между шумом и смыслом, как показать, почему важен интервал времени в оценке исторического события. Симулятор Монте-Карло может обеспечить нас такой интуицией. Начнем с примера, заимствованного из мира инвестиций (моей профессии), поскольку его можно объяснить довольно легко, а концепцию использовать в любом применении.
Давайте вообразим счастливого отставного дантиста, живущего в приятном солнечном городке. Мы априорно знаем, что он является превосходным инвестором, и его доход ожидается на 15 % больше, чем дают казначейские облигации с 10 %-ной годовой нормой ошибки (что мы называем волатильностью). Это означает, что из 100 выборочных траекторий, мы ожидаем, что порядка 68 из них попадают в диапазон плюс-минус 10 % вокруг 15 %-ого избыточного дохода, то есть между 5 и 25 % (нормальное колоколообразное распределение имеет 68 % всех наблюдений, попадающих между -1 и +1 со стандартным отклонением). Это означает также, что 95 выборочных траекторий падали бы между 5 и 35 %.
Ясно, что мы имеем дело с очень оптимистической ситуацией. Дантист оборудует для себя хорошее торговое место на своем чердаке, стремясь провести там каждый рабочий день, наблюдая за рынком и потягивая бескофеиновый каппуччино. Благодаря предприимчивому характеру, он находит эту деятельность более привлекательной, чем сверление зубов сопротивляющихся старых леди.
Дантист подписывается на вэб-сервис, который снабжает его непрерывной информацией по цене, равной небольшой доле того, что он платит за свой кофе. Он вводит свои ценные бумаги в электронную таблицу и таким образом может мгновенно контролировать стоимость своего спекулятивного портфеля. Мы живем в эре, называемой эрой коммуникаций.
Таблица 2 Вероятности «делания» денег на различных временных интервалах
Доход в 15 % с годовой волатильностью (или неуверенностью) в размере 10 % в год переходит в 93 %-ую вероятность делания денег в любом заданном году. Но при рассмотрении в узком интервале времени это превращается в простую 50,02 %-ую вероятность делания денег в течение любой данной секунды, как показано в Таблица 2. По самому узкому приращению времени наблюдение не покажет ничего. Будучи эмоциональным человеком, дантист чувствует острую боль с каждой потерей, она окрашивается красным цветом на его экране. Он получает некоторое удовольствие, когда работа дает положительный результат, но оно не эквивалентно той боли, которую он испытывает при отрицательном.
В конце каждого дня дантист будет расстраиваться. Поминутная экспертиза его работы покажет, что каждый день (предполагаем восемь часов в день) он будет иметь 241 радостную минуту против 239 нерадостных. В год это будет 60,688 против 60,271 соответственно. Теперь прикинем, поскольку нерадостная минута эмоционально хуже радостной в терминах удовольствия, то дантист имеет большой эмоциональный дефицит при исследовании своей работы с высокой частотой.
Рассмотрим ситуацию, когда дантист исследует свой портфель только после получения ежемесячного отчета из брокерского дома. Поскольку 67 % его месяцев будут положительными, он испытывает муки боли только четыре раза в год и восемь раз получает удовлетворение. И это тот же самый дантист, следующий той же самой стратегии. Теперь глянем на дантиста, рассматривающего свои результаты только один раз в год. За ожидаемые следующие 20 лет своей жизни он испытает 19 приятных неожиданностей на каждую неприятную!
Такое интервальное свойство случайности часто неправильно истолковывается даже профессионалами. Я видел доктора наук, который спорил о результатах, наблюдаемых в узком интервале времени (бессмысленных по любым стандартам).
При рассмотрении под другим углом, если мы возьмем коэффициент отношения шума к тому, что мы называем не шумом (то есть левая колонка к правой колонке), и исследуем количественно, то имеем следующее. В течение одного года мы наблюдаем грубо 0,7 шумовых частей на каждую часть результата, в течение одного месяца 2,32 шумовых части на каждую часть результата, одного часа 30 шумовых частей, одной секунды 1796 шумовых частей на каждую часть результата.
Несколько заключений.
1. По короткому приращению времени можно наблюдать вариабельность портфеля, но не дохода. Другими словами, каждый видит изменение и ничего больше. Я всегда напоминаю себе, что в лучшем случае можно наблюдать комбинацию изменения и дохода, но не только дохода.
2. Наши эмоции не предназначены для понимания предмета. Дантист добивался большего успеха, когда имел дело с ежемесячными отчетами, чем с более частыми. Возможно, для него было бы даже лучше, если бы он ограничил себя ежегодными отчетами.
3. Когда я вижу инвестора, стоящего на бульваре с букетом живых цветов, и контролирующего свой портфель по сотовому телефону или карманному компьютеру, я доволен и улыбаюсь. Наконец, я полагаю, что я не свободен от такого эмоционального дефекта, но справляюсь с ним, не имея никакого доступа к информации, кроме как в редких случаях. Я предпочитаю читать поэзию. Если событие достаточно важно, информация найдет путь к моим ушам. Я возвращусь к этому пункту в свое время.
Та же самая методология может объяснить, почему новости (высокая шкала) полны шумом и почему история (низкая шкала) в значительной степени лишена этого (хотя и чревата проблемами интерпретации). Это объясняет, почему я предпочитаю не читать газету (кроме некролога), почему я никогда не болтаю о рынках, а, находясь в торговом зале, общаюсь с математиками и секретарями, а не трейдерами. Это объясняет, почему лучше читать Экономист по субботам, чем «Уолл Стрит джорнал» каждое утро (с точки зрения частоты, не учитывая массивного разрыва в интеллектуальном классе между этими двумя изданиями).
Наконец, причина, по которой сгорают люди, слишком близко смотрящие на случайность, в том, что их эмоции иссушаются рядом испытанных мук. Независимо от того, что требуется людям, острая отрицательная боль не компенсируется положительным чувством (некоторые поведенческие экономисты оценивают, что отрицательный эффект может до 2,5 раз превышать величину положительного), что будет вести к эмоциональному дефициту.
Некоторые так называемые мудрые и рациональные люди часто обвиняют меня в «игнорировании» возможной ценной информации в ежедневной газете и отказе учесть детали шума в качестве «краткосрочных событий». Отдельные личности из числа моих работодателей обвиняли меня в том, что я якобы живу на другой планете.
Суть моей проблемы: я не рационален и склонен тонуть в случайности и испытывать эмоциональную пытку. Я знаю о своей потребности размышлять на скамьях парка и в кафе далеко от информации, но я могу делать это только, если я лишен этого. Мое единственное преимущество в жизни в том, что я знаю некоторые из моих слабостей. Главными своими слабостями я считаю неспособность приручить свои эмоции, столкнувшись с новостями, и невозможность наблюдать результаты с ясной головой. Для меня тишина гораздо лучше, подробнее об этом поговорим в части III.Глава четвертая Случайность, нонсенс и научный интеллектуал
Применение генератора Монте-Карло для искусственного разума и сравнения его со строго неслучайной конструкцией. Научные войны входят в деловой мир. Почему эстет во мне любит быть одураченным случайностью?
Случайность и слово
Выводы, полученные благодаря опытам с двигателем Монте-Карло, можно распространить и на гуманитарную сферу, тем более что все явственнее проявляются различия между научным интеллектуалом и интеллектуалом-гуманитарием. Высшая точка противостояния так называемые «научные войны». Сторонами интелектуальных баталий выступают лирики и физики. Начало разделу сфер влияния было положено в Вене в 1930-х годах. На своем собрании физики признали достижения науки столь существенными, что решили притязать на области, ранее закрепленные за гуманитариями. Поскольку, на их взгляд, литературным мышлением можно прикрывать множество глупостей, они решили освободить мышление от риторики, оставив ее литературе и поэзии, где это было вполне уместно.
Желая придать строгость интеллектуальной сфере, физики объявили, что утверждения могут попадать только в две категории:
дедуктивные, подобно «2 + 2 = 4», то есть неоспоримо вытекающие из точно определенной аксиоматической структуры (правила арифметики, в нашем случае);
индуктивные, то есть поддающиеся проверке некоторым иным способом (опыт, статистика и т. д.), например «в Испании идет дождь» или «жители Нью-Йорка грубы».
Все остальное ерунда. Нет нужды говорить, что проверить индуктивные утверждения трудно, а иногда даже невозможно, как мы увидим при описании проблемы черного лебедя: эмпиризм может быть даже хуже, чем любая другая форма ерунды, если дает кому-то уверенность или убежденность (чтобы углубиться в проблему мне потребуется несколько глав). Принятое физиками решение обязывало интеллектуалов предоставлять доказательства или свидетельства для своих утверждений. Идеи этого Венского Кружка стали источником для развития теорий Витгенштейна, Поппера, Карнапа [14] и многих других.
Различить научного интеллектуала и интеллектуала-гуманитария можно следующим способом. Научный интеллектуал обычно способен распознать письмо гуманитария, в то время как литератор вряд ли способен определить различия между строками, написанными ученым и бойким лириком. Это еще заметнее, когда интеллектуал-гуманитарий начинает использовать научную терминологию (например, «принцип неопределенности», «теорема Геделя», «параллельная вселенная» или «относительность») вне контекста, либо, как часто бывает, с прямо противоположным научному смыслом. Я предлагаю прочитать веселые Фешенебельные нонсенсы, собранные Аланом Сокалом для иллюстрации такой практики (я так громко и часто смеялся, читая их в самолете, что другие пассажиры обращали на меня внимание). Используя массу научных ссылок в статье, можно заставить гуманитария поверить, что представленный материал «имеет печать науки». Для ученого же очевидно, что наука заключается в строгости выводов, а не случайных ссылках на такие грандиозные концепции, как общая относительность или квантовая неопределенность. Такая строгость может быть выражена простым языком и показана в самом простом прозаическом письме. Например, чтение Эгоистичного гена Ричарда Даукинса [15] захватило меня, хотя текст не содержит ни одного уравнения, кажется, что перед тобой перевод с языка математики. И все же, данная работа артистическая проза.
Реверс теста Тюринга
Случайность может оказать значительную помощь в данном вопросе, поскольку есть другой, гораздо более интересный, способ различать болтуна и мыслителя. Иногда Вы можете повторять что-либо таким образом, что речь можно будет принять за литературную беседу с генератором Монте-Карло, но случайно построить научный разговор невозможно. Случайно можно создать риторику, но не подлинное научное знание. Это применение теста Тюринга для искусственного интеллекта, только наоборот. Что такое тест Тюринга? Блестящий британский математик, эксцентричный компьютерщик Алан Тюринг придумал следующее испытание. Он утверждал, что компьютер можно признать интеллектуальным созданием, если он сможет (в среднем) обмануть человека, который должен ошибочно принять компьютер за другого человека. Обратное тоже должно быть истинно: человека можно считать невежественным, если компьютер, который мы не считаем разумным, может повторить его речь, заставив человека поверить, что написанное было создано не компьютером, а человеком. Способен ли кто-то делать работу, если можно случайно постоянно ошибаться?
Похоже, что да. Кроме мистификации Алана Сокала (того самого, из упомянутой выше веселой книги), который сумел произвести нонсенс и издать в серьезном журнале, существуют и генераторы Монте-Карло, предназначенные для структурирования текстов и написания целых статей. Насыщенные «постмодернистcкими» текстами они могут наугад выбирать фразы методом, который называется рекурсивной грамматикой, и строить правильные, с точки зрения грамматики, но полностью бессмысленные предложения, которые звучат подобно текстам Жака Дерриде [16] . Вследствие нечеткости своих мыслей литературный интеллектуал может быть одурачен случайностью.
По программе Университета Монаш в Австралии, используя «Dada-двигатель», построенный Эндрю К. Булхой, я играл со словами и создал несколько статей, содержащих следующие предложения:
Однако главная тема работ Рушди не теория, как предлагает диалектическая парадигма действительности, а предтеория. Предпосылка неосемантической парадигмы речи подразумевает, что сексуальная идентичность, по иронии, имеет значение.
Можно показать множество рассказов, касающихся роли автора как наблюдателя. Можно сказать, что, если удерживается культурный рассказ, то мы должны выбрать между диалектической парадигмой нарратива и неоконцептуальным марксизмом. Анализ Сартром культурного рассказа приводит к тому, что общество, как это ни парадоксально, имеет объективную стоимость.
Таким образом, предпосылка неодиалектической парадигмы выражения подразумевает, что сознание может использоваться, чтобы укрепить иерархию, но только если действительность отлична от сознания; если это не имеет место, мы можем предполагать, что язык имеет внутреннее значение.
Некоторые речи и выступления на деловых собраниях можно отнести к той же категории, с той лишь разницей, что используется другой тип словаря. Так, мы можем случайным образом сконструировать речь, подражающую выступлению вашего исполнительного директора, с тем, чтобы убедиться говорит ли он дело, либо его выступление это просто принаряженная говорильня работника, которому повезло занять ответственную должность. Как? Вы в случайном порядке выбираете ниже пять фраз, а затем соединяете их, добавляя минимум, требуемый для построения грамматически правильной речи.
Мы заботимся об интересах нашего клиента / дорога вперед/ наши активы наши люди / создание акционерной стоимости / наше видение / наша экспертиза в / мы обеспечиваем диалоговые решения / мы позиционируем себя на этом рынке / как обслужить наших клиентов лучше / кратковременные страдания ради долговременной выгоды / мы будем вознаграждены, в конечном счете / мы играем на нашей силе и уменьшаем наши слабости / храбрость и намерение будут преобладать / мы преданы инновациям и технологиям / счастливый работник производительный работник / обязательство превосходства / стратегический план / наша этика работы.
Если прочитанное слишком близкое подобие речи, которую Вы только что получили от босса вашей компании, то я бы советовал поискать новую работу.
Отец всех псевдомыслителей
Трудно сопротивляться дискуссии об искусственной истории без упоминания Гегеля отца всех псевдомыслителей. Гегель пишет на жаргоне, употребление которого в реальном мире бессмысленно, кроме как в шикарном левобережном парижском кафе или гуманитарном отделе какого-либо университета. Я привожу такой пассаж из творения немецкого «философа» (этот пассаж был обнаружен, переведен и осмеян Карлом Поппером):
Звук это изменение в определенном состоянии сегрегации материальных частей и в отрицании этого состояния; просто абстракция или идеальная идеальность, коей она была бы согласно определению. Но это изменение, соответственно, является само по себе немедленным отрицанием материала определенного существования, который, поэтому, есть реальная идеальность определенного притяжения и единства, то есть тепло.
Нагревание звучащих тел, так же, как побитых и/или протертых, является появлением тепла, концептуально происходя вместе со звуком.
Даже генератор Монте-Кало не мог бы звучать столь же случайно, как сие творение большого мыслителя (потребовалось бы множество типовых испытаний, чтобы получить смесь тепла и звука). Однако люди жаждут такую философию и часто финансируют субсидиями налогоплательщиков! Теперь подумайте, что гегельянское мышление обычно связывается с «научным» подходом к истории. Считается, что оно привело к появлению марксизма и даже к новой отрасли, называемой «неогегельянство». Этим «мыслителям» нужно было пройти начальный класс по статистической теории выборки до выхода в свет.
Поэзия Монте-Карло
Бывают случаи, когда мне нравится быть одураченным случайностью. Моя аллергия на нонсенс и многословие рассеивается, если речь идет об искусстве и поэзии. С одной стороны, я пытаюсь определиться и официально вести себя как сугубо деловой гиперреалист, выведывающий роль шанса, а с другой меня не мутит от собственного потворства всем типам личного суеверия. Где проходит граница? Ответ в эстетике. Некоторые эстетические формы обращаются к чему-то, заложенному в нас генетически, они являются либо из случайных ассоциаций или из простой галлюцинации. Если что-то в наших генах отзывается на нечеткость и двусмысленность языка, тогда зачем с этим бороться?
Я как любитель поэзии и языка первоначально огорчился по поводу Изящных Трупов поэтического упражнения, где интересные и поэтичные предложения построены случайным образом. Согласно законам комбинаторики, при выбросе вместе достаточного количества слов должны появиться некие необычные и волшебно звучащие метафоры. И нельзя отрицать, что некоторые из этих поэм восхитительно красивы. Зачем же заботиться об их происхождении, если они удовлетворяют нашим эстетическим чувствам?
Вот история Изящных Трупов . После первой мировой войны в кафе собрался кружок поэтов-сюрреалистов, в который входили Андре Бретон, их римский папа, Пауль Елуа и другие. Они попробовали выполнить следующее упражнение (современные литературные критики объясняют такое занятие угнетенным настроением после войны и потребностью уйти от реальности). На свернутой бумаге каждый из них по очереди писал предопределенную часть предложения, не зная, какие слова выбрали другие. Первый выбирал прилагательное, второй существительное, третий глагол, четвертый прилагательное и пятый существительное. Результатом первого опубликованного упражнения такого случайного и коллективного выбора стало следующее поэтическое предложение:
Изящные трупы должны пить новое вино (Les cadavres exquis boiront le vin nouveau).
Впечатляет? На родном французском языке звучит даже более поэтично. Весьма интересные результаты иногда получали при помощи компьютера. Но такую «поэзию» никогда бы не принимали всерьез вне красоты ее ассоциаций, неважно была ли она произведена случайным разглагольствованием одного или нескольких дезорганизованных умов или путем сложных конструкций одного сознательного создателя.
Сейчас, независимо от того, произведена ли поэзия генератором Монте-Карло или спета слепым человеком из Малой Азии, язык мощное орудие удовольствия и утешения. Убедительный аргумент в пользу роли языка существование выживших святых языков, не разрушенных испытаниями ежедневного использования. Семитские религии, которыми являются иудаизм, ислам и первоначальное христианство, понимали этот аспект, сохраняя язык и избегая искажения народного наречия, рационализации ежедневного использования. Четыре десятилетия назад католическая церковь перевела обряды и литургии с латинского на местные языки. Таким образом религия подвергла себя оценке интеллектуальными и научными, но не эстетическими стандартами. Можно спорить, ослабило ли сие веру прихожан? Греческая православная церковь попыталась перевести некоторые молитвы с церковно-греческого на семитическое наречие, на котором говорят греко-сирийцы Антиохийской области (Южная Турция и Северная Сирия), и выбрала классический арабский мертвый язык. «Мой народ счастлив молиться на смеси мертвого койне (церковно-греческий) и не менее мертвого коранического арабского языка».
Какое это имеет отношение к книге о случайности? Наши гены диктуют потребность в peche mignon [17] . Даже экономисты, которые обычно находят глубокомысленные пути ухода от реальности, начинают понимать, что нас подвигает к этому. Мы не должны быть рациональными и учеными, когда приходится вдаваться в детали повседневной жизни, кроме случаев, если что-либо угрожает нашему выживанию. Современная жизнь, кажется, побуждает нас делать в точности наоборот становиться чрезвычайно реалистичными и интеллектуальными, когда речь идет о религии и персональном поведении, и настолько иррациональными, насколько возможно, если дело касается финансовых рынков и вопросов, управляемых случайностью. Я столкнулся с коллегами, «рациональными», сугубо деловыми людьми, которые не понимают, почему я люблю поэзию Бодлера или таких непонятых авторов, как Элиас Канетти, Боргес или Сент-Джон Персе. В то время как сами вслушиваются в «исследования» телевизионного «гуру» или ввязываются в покупку акций компании, о которой они не знают абсолютно ничего, основываясь на подсказках соседей владельцев дорогих автомобилей. Венский Кружок в своих нападках на гегелевский стиль многословной философии объяснил, что, с научной точки зрения, это был просто мусор, а с артистической ниже, чем музыка. Я вынужден сказать, что нередко нахожу поэзию Бодлера более приятной, чем сообщения дикторов СИ-ЭН-ЭН или болтовню Джорджа Вилла.
Существует еврейская поговорка: Если меня вынуждают есть свинину, пусть она будет высшего качества. Если я собираюсь быть одураченным случайностью, то пусть это будет красиво (и безопасно). К этому мы еще вернемся в части III.
Глава пятая Выживание наименее пригодного или может ли случайность одурачить эволюцию
Учебный пример двух редких событий. Редкие события и эволюция. «Дарвинизм» и эволюция – концепции, которые неправильно понимаются в небиологическом мире. Жизнь не непрерывна. Как эволюция будет одурачена случайностью. Подготовка к проблеме индукции.
Карлос волшебник развивающихся рынков
Обычно я встречал Карлоса на разнообразных нью-йоркских вечеринках, где он появлялся всегда безупречно одетый и вел себя застенчиво с женщинами. Я имел обыкновение набрасываться на него с вопросами, пытаясь узнать его мнение о том, чем он зарабатывал себе на жизнь, а именно купле и продаже облигаций развивающихся рынков. Настоящий джентльмен, он отвечал на мои вопросы, но при этом было заметно, что он напрягается. Английский язык, несмотря на беглость, требовал от него некоторых физических усилий: он напрягал голову и мускулы шеи (некоторые люди не приспособлены говорить на иностранных языках). Что такое облигации развивающихся рынков? «Развивающийся рынок» является политически корректным эвфемизмом для обозначения страны, которая не очень развита (будучи скептиком, я не придаю их «развитию» лингвистическую определенность). Облигации это финансовые инструменты, выпущенные иностранными правительствами стран, среди которых Россия, Мексика, Бразилия, Аргентина и Турция. Такие облигации стоили копейки, когда правительства этих стран испытывали трудности. Внезапно, в начале 1990-ых, инвесторы помчались на эти рынки, они взвинчивали цены, приобретая все более и более экзотические ценные бумаги. Ими строились гостиницы с доступными кабельными каналами новостей Соединенных Штатов, с клубами здоровья, где были оборудованы лежанки и телевизоры большого формата. Практически все обитатели гостиниц получили доступ к тем же самым гуру и финансовым конферансье. Банкиры стали вкладывать капитал в облигации, а страны использовать выручку для строительства фешенебельных гостиниц с тем, чтобы их посетило большее количество инвесторов. В некоторый момент вкладывать деньги в такие облигации стали модным. Удивительно, что те, кто знали об этом меньше всего, накопили обширные состояния.
Карлос, вероятно, происходит из аристократического латиноамериканского семейства, сильно обедневшего в результате экономических неприятносей 1980-ых. Хотя, кстати сказать, мне редко приходилось сталкиваться с кем-либо из разоренной страны, чье семейство, например, не обладало бы в некоторых обстоятельствах целой областью или, скажем, не снабжало бы российского царя наборами для игры в домино. После блестящей аспирантуры он подался в Гарвард защищать докторскую диссертацию по экономике, поскольку в то время это было в традициях латиноамериканской аристократии. Будучи успевающим студентом, он не смог найти приличную тему для своей диссертации, тем самым потеряв уважение своего научного руководителя, который посчитал его лишенным воображения. Карлос согласился на степень магистра и стал строить свою карьеру на Уолл-Стрит.
В отдел развивающихся рынков нью-йоркского банка Карлос поступил в 1992 году. Он обладал всеми необходимыми качествами для успешной карьеры. Карлос знал, какие страны выпустили «Брэди-облигации» и где их найти на карте, разбирался в номинированных в долларах долговых инструментах, выпущенных менее развитыми странами, разбирался в составляющих валового национального продукта. Он выглядел серьезным, умным и эрудированным, несмотря на сильный испанский акцент. Наш герой принадлежал к тому типу людей, которых банки с удовольствием выставляют перед своими клиентами. Какой контраст с другими трейдерами, испытывавшими недостаток полировки!
Карлос оказался в банке вовремя и стал свидетелем вещей, случающихся на финансовом рынке. Когда он пришел в банк, рынок долговых инструментов развивающихся стран был невелик, а трейдеры располагались в малопрестижных частях торговых залов. Но вскоре эта деятельность стала быстро набирать обороты и приносить доходы банку.
Карлос был своим среди сообщества трейдеров собрания космополитических аристократов со всех развивающихся рынков, которое напоминает мне об интернациональном кофейном часе в Школе Вартона. Я нахожу странным то обстоятельство, что человек редко специализируется на рынке своего места рождения. Мексиканцы торгуют в Лондоне российскими ценными бумагами, иранцы и греки строят бизнес на бразильских облигациях, а аргентинцы на турецких ценных бумагах.
В отличие от моего опыта общения с реальными трейдерами, такие трейдеры, в целом, учтивы, хорошо одеты, коллекционируют искусство, но они не интеллектуальны и кажутся слишком большими конформистами, чтобы быть истинными трейдерами. Большинству из них в районе 30 и 40 лет, вследствие молодости их рынков. Вы можете ожидать, что многие из них имеют сезонные билеты в «Метрополитэн Опера». Истинные трейдеры, по моему убеждению, одеты небрежно, часто вздорны и демонстрируют интеллектуальное любопытство человека, который проявил бы больше заинтересованности к содержимому мусорного бака, чем к полотну Сезанна на стене.
Карлос процветал как трейдер-экономист, поскольку имел обширные связи во многих латиноамериканских странах и точно знал, чем они богаты. Он покупал облигации, которые находил привлекательными, или потому что получал хорошую ставку процента или полагал, что спрос на них вырастет в будущем, что отразится в цене. Было бы ошибкой называть его трейдером. Трейдер покупает и продает. Он может продавать то, чего не имеет, и выкупать позже, в надежде сделать прибыль на снижении («короткая продажа»). Карлос только покупал и покупал много. Он полагал, что получает хорошую премию за риск, продолжая держать эти облигации, потому что экономический смысл был в предоставлении займа развивающимся странам. Короткая продажа, по его мнению, не имела никакого экономического смысла.
В банке Карлос занимал должность референта по развивающимся рынкам. Он мог выдать значения самых последних экономических показателей в одно мгновенье. Его ценили и он часто обедал с председателем правления. По его мнению, торговля была не более чем экономикой, что хорошо работало на его имидж. Получая продвижение по службе за продвижением, он стал главным трейдером банка по развивающимся рынкам. Начиная с 1995 года, Карлос работал в своей новой функции по экспоненте, устойчиво получая дополнительный капитал. Банк ассигновал большую часть фондов в его распоряжение настолько быстро, что Карлос был неспособен к использованию новых лимитов риска.
Хорошие годы
Причина быстрой карьеры Карлоса была не только в том, что он купил облигации развивающегося рынка, и их стоимость повысилась. Главным образом, вследствие того, что он также покупал на падениях, аккумулируя активы, когда цены падали. 1997 год был бы для него плохим годом, если бы он не добавил бумаг к своей позиции во время октябрьского падения, которое сопровождало ложное крушение рынка акций в тот момент. Преодоление этих маленьких разворотов судьбы дало ему чувство непогрешимости. Он не мог делать ошибок, веря в свою экономическую интуицию, помогающую обеспечивать нужные решения для торговли. После падения цен на рынке он проверял фундаментальные параметры и, если они оставались в норме, покупал большее количество ценных бумаг и зарабатывал с восстановлением рынка. Оглядываясь назад, на рынок облигаций развивающихся рынков, между тем временем, как Карлос начал на них работать и его последней премией в декабре 1997 года, можно видеть восходящую линию со случайными выбросами, типа мексиканской девальвации 1995 года, сопровождаемых продолжением повышения. Можно также увидеть некоторые случайные падения, которые, как оказалось, были «превосходными возможностями для покупки».
Лето 1998 уничтожило Карлоса, последнее падение не перешло в повышение. Его отчет о сделках сегодня включает только один плохой квартал, но этого было достаточно. Он заработал около 80 миллионов за предыдущие годы и потерял 300 всего за одно лето. Что же случилось? Когда в июне рынок начал опускаться, его дружественные источники информировали, что распродажа была просто результатом «ликвидации» позиций Нью-джерскийским хеджевым фондом, управляемым бывшим профессором из Вартона. Этот фонд специализировался на закладных ценных бумагах и только что получил инструкции полностью распродать свои активы. Активы включали некоторые российские облигации, главным образом потому что доходные боровы, так называются такие бумаги, участвуют в создании «диверсифицированного» портфеля высокодоходных ценных бумаг.
Когда рынок начал падать, он прикупил больше российских облигаций, в среднем по 52$. Отличительная черта Карлоса это усреднение. Проблемы, он считал, не имели никакого отношения к России, и он не был каким-то нью-джерскийским фондом, управляемым неким безумным ученым, который собирался решать судьбу России. «Читайте по моим губам: это ли-кви-да-ция!» вопил он тем, кто подвергал сомнению его покупки.
К концу июня его торговый доход за 1998 год понизился с 60 миллионов до 20, что его очень рассердило. Но он посчитал, что, если рынок повысится назад к пред-нью-джерскийской распродаже, он будет стоить 100 миллионов. Это неизбежно, утверждал он, такие облигации никогда не стоили ниже 48$. Он рисковал немногим, чтобы, возможно, сделать очень много.
Затем наступил июль. Рынок понизился еще больше. Российская облигация стоила теперь 43$. Его позиции были «под водой», но он увеличил свои вложения. К этому моменту Карлос был в минусе на 30 миллионов за год. Его боссы начали нервничать, но он продолжал говорить им, что, в конце концов, Россия не пойдет ниже, повторяя клише, что она слишком большая, чтобы потерпеть неудачу. Он полагал, что помощь ей будет стоить немного, но принесет такую большую пользу мировой экономике, что не имеет смысла ликвидировать его активы теперь. «Сейчас время, чтобы покупать, а не продавать», неоднократно повторял он. «Эти облигации торгуются очень близко к их возможной стоимости в случае дефолта по платежам». Другими словами, если Россия объявит дефолт и исчерпает доллары, чтобы оплатить проценты по своим долгам, эти облигации едва ли сдвинутся. Откуда он взял эту идею? Из обсуждений с другими трейдерами и экономистами по развивающимся рынкам (или гибридами трейдеров-экономистов). Карлос вложил почти половину своего собственного капитала, тогда 5 000 000$, в облигации России. «Я заработаю себе пенсию на этой прибыли», сказал он брокеру, котоый исполнял сделки.
Линии на песке
Рынок продолжал проходить линии на песке. К началу августа бумаги торговались на уровне в 30$. К середине августа они были около 20$. И Карлос ничего не делал. Он чувствовал, что цена на экране совсем не соответствует его принципу покупки «стоимости».
Признаки усталости от сражения начали проявляться в его поведении. Карлос становился нервным и терял часть своего самообладания. Он вопил на кого-то на встрече, что «стоп-лоссы [18] это для лопухов! Я не собираюсь покупать на вершине и продавать на дне!». За время вереницы успехов он научился подавлять и ругать трейдеров из других отделов. «Если бы мы закрылись в октябре 1997 при тяжелых потерях, мы бы не имели таких превосходных результатов за весь 1997 год», повторял он. Он также говорил менеджерам, что «эти облигации торгуются на очень низких уровнях. Те, кто могут вкладывать капитал на этих рынках теперь, реализовали бы замечательный доход». Каждое утро Карлос тратил час на обсуждение ситуации с рыночными экономистами по всему земному шару. Они все, казалось, рассказывали аналогичную историю: эта распродажа преувеличена.
Отдел Карлоса понес потери также и на других развивающихся рынках. Он потерял деньги и на внутреннем рынке российских рублевых облигаций. Его убытки росли, но он продолжал доносить своему руководству слухи об очень больших потерях среди других банков больших, чем у него. Он находил оправдание, подчеркивая, что «он поживает хорошо относительно остальной отрасли». Это признак системных неприятностей, который показывает, что все сообщество трейдеров проводит точно такую же деятельность. И утверждения, что другие трейдеры также попали в неприятности, являются самообвинением. Ментальная конструкция трейдера должна направлять его делать то , что другие люди не делают.
К концу августа ведущие облигации России торговались ниже 10$. Собственный капитал Карлоса был уменьшен почти вполовину. Он был уволен. А также его босс, глава департамента торговли. Президент банка был понижен в должности до «недавно созданной вакансии». Члены Правления не могли понять, почему банк так много ссужал правительству, которое не платило собственным служащим, среди которых, к всеобщему беспокойству, были и вооруженные солдаты. Это был один из тех маленьких пунктов, которые экономисты развивающихся рынков по всему миру, так много общающиеся друг с другом, забыли принять во внимание. Трейдер-ветеран Марти О\'Коннелл называет подобное эффектом пожарной команды. По его наблюдениям, пожарные, долгое время не занимающиеся своим прямым делом, а дискутирующие друг с другом, приходят к заключениям, которые беспристрастный внешний наблюдатель нашел бы смехотворными (они развивают политические идеи, подобные рассуждениям экономистов). У психологов для обозначения такого явления есть научный термин, но мой друг Марти не имеет никакой подготовки в вопросах клинической психологии.
Российским правительством были наняты умники из Международного валютного фонда, но оно обманулось на их счет. Позвольте напомнить, экономисты оцениваются по тому, насколько интеллектуально звучат их речи, а не по научной мере их знаний действительности. Цену облигаций не одурачить, она знает больше, чем экономисты, больше, чем карлосы из отделов развивающихся рынков.
Луи, старый трейдер за соседним столом, который перенес много унижений от богатых трейдеров отдела развивающегося рынка, был отмщен. Луи тогда был 52-летним рожденным и выращенным в Бруклине трейдером, который более чем за три десятилетия пережил каждый мыслимый рыночный цикл. Он спокойно смотрел на Карлоса, сопровождаемого до двери охранником, подобно захваченному солдату, и бормотал на своем Бруклинском акценте: «Экономика-шмекономика. Это все рыночная динамика».
Карлос теперь вне рынка. Возможно, история докажет его правоту когда-нибудь в будущем, но это не имеет никакого отношения к тому факту, что он является плохим трейдером. Он имеет все черты вдумчивого джентльмена, достаточные для того, чтобы быть идеальным зятем. Но он и обладает большинством признаков плохого трейдера. И, как случается, самые богатые трейдеры часто худшие трейдеры. Я назову это кросс-секционной проблемой: в установленный момент на рынке наиболее прибыльными трейдерами вероятно будут те, которые наиболее пригодны к самому последнему циклу. Это случается не слишком часто с дантистами или пианистами из-за природы случайности.
Высокодоходный трейдер Джон
Мы встретили Джона, соседа Неро, в главе 1. В возрасте 35 лет он уже в течение семи лет с момента окончания им Школы Бизнеса Пасе был на Уолл-Стрит корпоративным высокодоходным трейдером облигаций. Он поднялся по служебной лестнице и возглавил команду из десяти трейдеров за рекордное время, благодаря переходу из другой подобной фирме Уолл-Стрит. Ему предоставили щедрый контракт о разделении прибыли, который давал ему 20 % прибыли на конец каждого календарного года. Кроме того, ему позволяли вкладывать собственные личные деньги в сделки большая привилегия.
Джона нельзя отнести к категории людей, кого можно назвать интеллектуалами, но он, как полагали, имел здравый смысл. Он, как обычно говорят, был прагматиком и профессионалом, создавая впечатление, что является прирожденным бизнесменом, никогда не говоря что-либо явно необычное или неуместное. Он сохранял спокойствие, редко выказывая любые формы эмоций. Даже его высказывание в сердцах («это Уолл-Стрит!») было в таком контексте, что звучало, в общем, профессионально.
Джон одевался безупречно. Это было отчасти из-за его ежемесячных поездок в Лондон, где его отдел имел подразделения, контролирующие Европейские высокодоходные активы. Он носил темный деловой костюм от Saville Row с галстуком Ferragamo вполне достаточно, чтобы создать впечатление, что он воплощение успешного профессионала Уолл-Стрит. Каждый раз, когда Неро сталкивался с ним, он чувствовал себя плохо одетым.
Отдел Джона преимущественно был занят деятельностью, называемой «высокодоходной» торговлей, она состояла в приобретении «дешевых» облигаций, которые давали доходность, скажем, 10 %, в то время, как ставка заимствования для его учреждения была на уровне 5,5 %. Эти чистые 4,5 % дохода, также называемого дифференциалом процентной ставки, казались небольшими, но позволяли использовать кредитный рычаг, что умножало прибыль. Джон делал это в различных странах, заимствуя по местной ставке и вкладывая в «рисковые» активы. Для него было несложно собрать около 3 миллиардов долларов в номинальной стоимости таких сделок на разных континентах. Он хеджировал риски ставки процента, продавая фьючерсы на правительственные облигации США, Великобритании, Франции и других стран, ограничивая таким образом дифференциал процентной ставки между двумя инструментами. Он чувствовал себя защищенным выбранной стратегией хеджирования, спрятавшимся в кокон (или он так думал) от тех противных колебаний всемирных процентных ставок.
Человек, который знал компьютеры и уравнения
Джону помогал Генри иностранный кадр с плохим английским, но, как полагали, по крайней мере он был компетентен в методах управления риском. Джон совсем не знал математики и полагался на Генри. «Успех это его мозги и моя деловая хватка», обычно говорил он. Генри снабжал его оценками рисков для всего портфеля. Всякий раз, когда Джон чувствовал беспокойство, он просил Генри представить обновленный отчет. Генри был аспирантом по теме исследования операций , когда Джон нанял его. Его специальность называлась к омпьютерные финансовые вычисления , которая, судя по названию, фокусируется исключительно на компьютерных программах. За три года доход Генри вырос с 50 000$ до 600 000$.
Большая часть прибыли, заработанной Джоном для компании, не относилась на счет описанного выше дифференциала процентной ставки между инструментами. Прибыль формировалась в результате роста стоимости ценных бумаг, держателем которых был Джон. Многие трейдеры, подражая стратегии торговли Джона, приобретали их, тем самым вызывая рост цены этих активов. Дифференциал процентной ставки стоялближе к тому, что Джон считал «справедливой стоимостью». Он верил, что методы вычисления такого параметра были надежны и устойчивы. Его поддерживал весь отдел, который помогал анализировать и определять привлекательность облигаций, прогнозировать потенциал роста капитала. Доходность бизнеса в таких условиях явление закономерное.
Джон стабильно делал деньги для своих работодателей, возможно, даже более чем стабильно. Каждый год полученные доходы практически удваивались. В течение последнего года доходы росли еще стремительнее, поскольку ему был предоставлен капитал для проведения сделок, бульший. чем его самые дикие ожидания. Сумма премиального чека Джона составила 10 миллионов (до вычета налогов, сумма налога около 5 миллионов). Личный капитал Джона достиг 1 миллиона, когда ему было всего 32 года. К 35 он уже превысил 16 миллионов. Большая часть дохода сформировалась в результате накопления премий, но значительную долю капитала составили прибыли от бумаг его личного портфеля. Из 16 миллионов, почти 14 были вложены в дело, что позволило ему благодаря «рычагам» (использованию заимствованных денег) держать портфель стоимостью в 50 миллионов, 36 из которых, были заимствованы у банка.
Потребовалось всего только несколько дней, чтобы 14 миллионов превратились в воздух. Ведь эффект рычага таков, что даже маленькая потеря усиливается многократно. И в то же время Джон потерял работу. Все случилось летом 1998 из-за обесценивания высокодоходных облигаций. Рынки вошли в волатильную фазу, при которой кризис ударил почти по всем сферам вложения капитала одновременно. Его хеджи больше не работали. Он был зол на Генри, обвиняя его в том, что он не предупредил его о рисках таких событий. Возможно, в программе была ошибка.
Игнорировать рынок такова была реакция Джона на первые потери. «Можно было сойти с ума, если прислушиваться к колебаниям настроения рынка», говорил он. В его душе жила надежда, что «шум», имеющий реверсивный характер, будет, вероятно, возмещен «шумом» противоположного направления ростом котировок. Однако «шум» продолжал нарастать в том же направлении.
Как в библейском цикле, потребовалось семь лет, чтобы Джона сделать героем, и только семь дней, чтобы превратить в идиота. Джон был раздавлен, у него нет работы, его телефонные звонки оставались без ответа. Одновременно многие из его друзей оказались в такой же ситуации. Как!? Имея доступ ко всей необходимой информации, имея прекрасную репутацию, великолепные отчеты о сделках, что, по его мнению, красноречиво свидетельствовало об интеллекте и навыках, применяя сложные математические расчеты, как мог он потерпеть неудачу!? Может быть он забыл о темной фигуре случайности?
Джону потребовалось долгое время, чтобы осознать случившееся и выйти из шока. Хотя обрушение рынка было не очень большим, его огромные кредитные рычаги усугубили потери. Более всего его шокировало то, что все проведенные вычисления давали этому событию вероятность один раз в 1024 лет. Генри назвал такое событие «десять сигма». Тот факт, что Генри удвоил шансы, не имел никакого значения. Пусть вероятность будет два в 1024 лет.
Когда Джон оправится от испытания? Вероятно, никогда. Причина не в том, что он потерял деньги, хорошие трейдеры приучены справляться с проигрышем. Он «взорвался», потерял больше, чем планировал потерять, его личная уверенность была уничтожена. Джон никогда не сможет оправиться еще и потому, что не был трейдером с самого начала. Ему улыбнулась удача стать одним из тех людей, кому повезло оказаться в нужном месте в нужное время.
После инцидента Джон признал себя разоренным, хотя его собственный капитал был все еще близок к миллиону, и такая сумма может быть предметом зависти более чем для 99.9 % жителей планеты. Все же есть различие между уровнем богатства, достигнутым сверху, и состоянием, достигнутым снизу. Дорога от 16 миллионов до одного гораздо менее приятна, чем дорога от нуля до одного миллиона. Кроме того, Джон стыдится своего разорения и все еще боится столкнуться со старыми друзьями на улице.
Его работодатель, возможно, еще больше скорбит по поводу совокупного результата. Джон вытянул некоторые деньги из этого жизненного эпизода один миллион, он его сохранил. Более того, ему следует благодарить бога, что провал не понес для него последствий, ничего, кроме эмоциональной встряски. Ведь его собственный капитал не стал отрицательным, чего не скажешь о его последнем работодателе. Джон для своих работодателей нью-йоркских инвестиционных банков заработал около 250 миллионов в течение этих семи лет. А всего за несколько дней потерял более чем 600 миллионов своего последнего работодателя.
Присущие им черты
Необходимо предупредить читателя, что не все трейдеры, работающие на развивающихся рынках, как и высокодоходные трейдеры, говорят и ведут себя подобно Карлосу и Джону. Только наиболее успешные из них, увы, или, возможно, только те, которые процветали в течение бычьего цикла 19921998 годов.
В свои годы и Джон, и Карлос все еще имеют шанс сделать карьеру. Но им следует быть мудрее и сторониться финансовых рынков. Вероятность такова, что подобный инцидент они больше не перенесут. Почему? Дело в том, что, обсуждая ситуацию с каждым из них, можно легко увидеть их общие черты явно успешного дурака случайности. Беспокоит также, что их боссам и работодателям присуща та же самая черта постоянно оказываться вне рынка. Повсюду в этой книге мы увидим характеристики этой черты. Независимо от того, чем будут заниматься Джон и Карлос, они останутся дураками случайности.
Обзор констант дураков рыночной случайности
Обратимся к Таблице 1 (стр. 17). Ниже краткая схема того, как Карлоса и Джона дурачит случайность:
Надежда на удачный прошлый опыт и переоценка точности некоего измерителя: экономического (Карлос), статистического (Джон). Они никогда не задумывались о том, что факт успешной работы в прошлом на основе экономических (статистических) переменных, возможно, был простым совпадением, или, что даже хуже, экономический анализ укладывался в прошлые события, маскируя в них случайный элемент. Карлос вошел в рынок в тот момент, когда тот следовал экономическому анализу, и ему не приходилось анализировать периоды, когда рынки не соответствовали прогнозным показателям. Случались периоды, когда экономика разоряла трейдеров, и другие, когда она помогала им наращивать прибыли.
Доллар США был переоценен (иностранные валюты других стран недооценены) в начале 1980-ых. Трейдеры, которые в соответствии со своей экономической интуицией купили иностранные валюты, были разорены. Позже, те же, кто работали подобным образом, разбогатели (участники первой волны были «стерты»). Это случай! Аналогично, те, кто «продавал в короткую» японские акции в конце 1980-ых испытали ту же судьбу немногие выжили и дождались возмещения своих потерь во время краха 1990-ых. Когда я писал эту книгу, работала группа операторов, так называемых «макро»-трейдеров с «легендарным» (скорее, удачливым) инвестором Джулианом Робертсоном, так я стал свидетелем, как они «сыпались» словно мухи. Обсуждение принципов выживания будет далее, но ясно одно: нет ничего менее строгого, чем их, кажущееся строгим, использование экономического анализа для торговли.
Тенденция «жениться» на позициях. Есть высказывание, что плохой трейдер скорее разведется со своей супругой, чем откажется от своих позиций. Приверженность к идеям не самое хорошее качество для трейдеров, ученых или кого угодно.
Тенденция заменять свою историю. Некоторые становятся инвесторами на «длинную дистанцию», когда теряют деньги, бегая взад и вперед от трейдеров к инвесторам, чтобы приспособиться к недавним разворотам фортуны. Различие между трейдером и инвестором заключается в продолжительности ставки и соответствующем ее размере. Нет абсолютно ничего неправильного в инвестициях на «длинную дистанцию», если никто не смешивает длинные инвестиции с краткосрочной торговлей. Многие люди стали долгосрочными инвесторами после того, как потеряли деньги, откладывая свое решение продать.
тсутствие заготовленного заранее точного плана действий в случае потерь. Джон и Карлос просто не думали о такой возможности. Оба купили большое количество облигаций после того, как котировки сильно снизились, и у них отсутствовал предопределенный план действий.
Отсутствие критического мышления, которое выражается в нежелании пересматривать позиции при помощи «стоп-лосса». Трейдеры-обыватели не любят продавать, если актив имеет «даже большую привлекательность». Они не думают, что, возможно, применяют неверный метод определения стоимости, вместо того, чтобы считать, что рынок не в состоянии приспособиться к их измерителю. Может быть, они и правы, но к своим методам надо относиться критически. При всех своих недостатках, Сорос, по-видимому, редко исследует неблагоприятный результат без проверки своей собственной структуры анализа.
Опровержение. При падении котировок нет никакой ясной реакции на принятие случившегося. Цена на экране потеряла свою реальность в пользу некоторой абстрактной «стоимости». В классическом способе опровержения реальности предлагаются обычные аргументы, типа «это лишь результат ликвидации, бедственных продаж». Наши герои последовательно игнорировали послание от действительности.
Как могли трейдеры, сделавшие все перечисленные в книге ошибки, стать настолько успешными? На помощь пришел фактор случайности, проявилось пристрастие выживания. Мы склонны думать, что трейдеры делают деньги, потому что талантливы. Возможно, мы переворачиваем причинную связь с ног на голову; считая их хорошими только потому, что они успешны. На финансовых рынках делать деньги можно совершенно случайно.
И Карлос, и Джон принадлежат к классу людей, которые извлекли выгоду из рыночного цикла, не просто потому, что были вовлечены в «правильные рынки». А именно потому, что стиль их работы в наибольшей мере соответствовал свойствам повышений, происходивших на рынке в тот период. Они были покупателями на падении. Такой подход на рынках, в которых эти два человека специализировались, был наиболее выгоден между 1992 годом и летом 1998. Большинство из тех, кто, как оказалось, работал по этой схеме в течение данного исторического сегмента, доминировали над рынком. Их счета были крупнее, и они вытесняли людей, которые, возможно, были лучшими трейдерами.
Наивная теория эволюции
Эта история иллюстрирует, как плохие трейдеры могут иметь кратко– и среднесрочное преимущество выживания перед хорошими трейдерами. А затем мы перейдем к аргументу более высокого уровня общности. Нужно быть либо слепым, либо глупым, чтобы отрицать дарвиновскую теорию естественного отбора. Однако простота концепции заставила какую-то долю любителей (и нескольких профессиональных ученых) слепо поверить в непрерывный и безошибочный дарвинизм во всех областях, и, в том числе, в экономике.
Биолог Жак Монод горевал пару десятилетий назад, что каждый думает о себе как об эксперте в области эволюции. С тех пор дело стало еще хуже. То же можно сказать о финансовых рынках. Множество любителей полагают, что растения и животные воспроизводятся в одностороннем движении к совершенству. Переводя идею в социальные термины, они полагают, что компании и организации, благодаря конкуренции и дисциплине ежеквартальных отчетов, необратимо движутся к процветанию. Самые сильные выживут, слабые будут вымирать. Относительно инвесторов и трейдеров, полагают они, что конкуренция выберет лучших, а худшие пойдут изучать новое ремесло (например, газовые насосы или лечение зубов).
Однако все не так просто. Мы даже можем игнорировать тот факт, что неправильно употребляются дарвиновские идеи, ведь организации не воспроизводятся подобно живым организмам в природе. Дарвиновские идеи относятся к репродуктивной пригодности, а не к выживанию. Проблемы, как и все остальное в этой книге, появляются по воле случая. Зоологи пришли к выводу, что при вводе в систему фактора случайности результаты могут оказаться весьма удивительными. То, что кажется эволюцией, может оказаться простым отклонением или даже регрессом. Например, Стивен Джей Гоулд (по общему мнению, больше популяризатор, чем подлинный ученый) нашел достаточные свидетельства того, что он называет «генетическим шумом», или «отрицательными мутациями». Он вызвал гнев некоторых коллег, поскольку развил идею чересчур далеко. Последовали академические дебаты, где Гоулд выступал против коллег, которые рассматривали его как более умелого вероятностного математика. Отрицательные мутации это черты, которые выживают, будучи худшими, с точки зрения репродуктивной пригодности, чем те, которые они заменяют. Однако вряд ли можно ожидать, что они будут длиться дольше, чем жизни несколько поколений (поэтому это называется временным агрегатом).
Еще более удивительные результаты получаются при переключении режима и смене факторов случайности. Это соответствует ситуациям, в которых все признаки системы изменяются до такой степени, что она становится неузнаваемой для наблюдателя. Дарвиновская пригодность обращается к образцам, развивающимся в течение очень долгого времени, но не наблюдаемых в короткие сроки. Длительное (агрегированное) время устраняет многие эффекты случайности. Люди говорят, что все (я говорю шум) уравнивается на длинном временном интервале.
Благодаря значительным редким событиям, мы не живем в мире, где вещи непрерывно «конвергируют» к улучшению. И при этом в жизни ничто не двигается непрерывно . До начала двадцатого столетия в нашей научной культуре вера в непрерывность была незыблемой. Говорили, что природа не делает скачков, по латыни это звучало так: natura no facit saltus. Обычно это выражение приписывается ботанику восемнадцатого столетия Линнею. Также оно использовалось Лейбницем в качестве упрощения исчисления, поскольку он полагал, что вещи непрерывны, независимо от разрешения, с которым мы смотрим на них. Однако, по аналогии с многими, казалось бы, «имеющим смысл» типами утверждений, такая динамика оказалась полностью неправильной, что доказала квантовая механика. Мы обнаружили, что в микромире частицы перепрыгивают (дискретно) между состояниями, а не скользят между ними.
Можно ли одурачить эволюцию случайностью?
Заканчивая эту главу, я выражу следующую мысль. Вспомним, что кто-то, мало знакомый с проблемами случайности, считает, что животные максимально пригодны для условий и времени своего существования. Но эволюция означает совсем не это: животные будут пригодны в среднем , но не каждый отдельный организм из них, и не во все времена. Просто потому, что животное могло выжить, его выборочная траектория оказалась удачной. Также и «лучшие» операторы в данном бизнесе могут появляться из подмножества операторов, которые выжили из-за пригодности к выборочной траектории, свободной от эволюционного редкого события. Чем дольше и животные, и операторы будут идти без того, чтобы столкнуться с редким событием, тем они будут более уязвимы к нему. Если продлить время до бесконечности, то в силу эргодичности редкое событие случится однозначно и разновидность будет стерта! Ведь эволюция означает пригодность к одной и единственной временной последовательности, а не среднее число для всех возможных окружающих сред.
Из-за некоторой злобности воли случая удачливый человек, подобный Джону, полностью проиграл, в конечном счете он стал непригодным к выживанию. Вспомните, на гормональном уровне передаются сигналы об успешном социальном положении человека другим потенциальным партнерам. Чужой успех (или псевдоуспех, вследствие недолговечности) сделает баловня судьбы кумиром, его образ станет маяком. Невинный потенциальный партнер будет одурачен соображениями, что счастливчик имеет превосходный набор генов, но это до следующего редкого события. Солон, кажется, получает поддержку, но попытайтесь объяснить проблему наивному бизнес-дарвинисту или вашему богатому соседу через улицу.
Глава шестая Смещение и асимметрия
Представляем концепцию смещения: почему термины «бык» и «медведь» имеют ограниченное значение вне зоологии. Порочный ребенок разрушает структуру сучайности. Проблемы эпистемологической непрозрачности. Предпоследний шаг перед проблемой индукции.
Медиана не дает информации
У писателя и ученого Стивена Гоулда (который некоторое время служил мне образцом для подражания) диагностировали смертельную форму рака кишечника. По первоначальной информации, средняя продолжительность жизни при этой болезни составляет порядка восьми месяцев, судя по его ощущениям, ему нужно было следовать предписанию Исайи царю Иезекии и готовить дом к смерти.
Медицинский диагноз, особенно такой серьезный, может мотивировать людей на проведение интенсивных исследований. Писатель Гоулд оказался одним из таких больных, ведь ему нужно было время, чтобы закончить несколько книжных проектов.
Дальнейшее исследование Гоулда показало, что первоначальная информация неверна: предполагаемая (средняя) продолжительность жизни значительно больше, чем восемь месяцев. Это привело его к заключению, что предполагаемое и медиана вообще не означают одного и того же. Среднее означает, что грубо 50 % людей умирают до восьми месяцев, а 50 % проживают больший временной срок. При этом некоторые из тех, кто выжил, жили значительно дольше, вообще говоря, столько же, сколько обычный человек, и достигали среднего возраста 73.4 или около того, как предсказывают таблицы смертности страховщиков.
Существует асимметрия. Те, кто умирают, делают это очень рано, в то время как выжившие продолжают жить очень долго. Всякий раз, когда есть асимметрия в результатах, среднее выживание не имеет никакого отношения к срединному (медиане) выживанию. Это побудило Гоулда, который таким образом обнаружил концепцию смещения, написать прочувствованное сердцем утверждение: «Медиана не дает информации». Он считает, что концепция медианы, используемая в медицинских исследованиях, не характеризует распределение вероятности.
Для пояснения точки зрения Гоулда, я представлю концепцию среднего (называемую также ожиданием), используя другой пример, а именно азартной игры. Я покажу пример и асимметричных шансов и асимметричных результатов, чтобы объяснить пункт обсуждения. Асимметричные шансы означают, что вероятности не равны 50 % для каждого события, но вероятность одного исхода больше, чем вероятность другого. Асимметричные результаты подразумевают неравные вознаграждения в каждом исходе.
Предположим, я участвую в стратегии игры на деньги, которая имеет 999 шансов из 1000 получить выигрыш размером в 1$ (событие A) и 1 шанс из 1000 проиграть 10 000$ (событие B), как показано в таблице.
Мое ожидание это потеря около 9$, полученное, умножением вероятности на соответствующий результат. Частота или вероятность потери, сама по себе, является полностью безотносительной, ее необходимо оценивать только в связке с величиной результата. Здесь А гораздо более вероятно, чем B. Есть шансы, что мы делали бы деньги, ставя на событие A, но такие действия не слишком хорошая идея.
Этот пример довольно обычен и прост; он понятен любому, заключающему простое пари. Все же мне приходилось всю свою жизнь бороться на финансовых рынках с людьми, которые, кажется, не усваивают это. Я не говорю о новичках, речь идет о людях продвинутых, со степенями (хотя бы MBA), кто не в состоянии уловить разницу.
Как люди могут пропускать такие соображения? Почему они путают вероятность и ожидание, то есть вероятность и вероятность, умноженную на вознаграждение? Главным образом потому, что многие примеры при их обучении берутся из симметричного окружения, подобно броску монеты, где такое различие не имеет значения. Действительно, так называемая «колоколообразная кривая», которая, кажется, находит универсальное применение в обществе, полностью симметрична. Но об этом чуть дальше.Зоология быков и медведей
В массовой печати используют определения типа бычий и медвежий, так как они означают эффект повышения (бычьи) или понижения (медвежьи) цены на финансовых рынках. Но мы также слышим, что люди говорят «я настроен по-бычьи в отношении Джонни» или «я настроен по-медвежьи в отношении того парня сзади, Нассима, которого я не понимаю», чтобы обозначить веру в вероятность чьего-то повышения в жизни. Я должен сказать, что понятия бычий или медвежий часто являются пустыми словами, которые не применимы в мире случайности, особенно в таком, как наш, с асимметричными результатами.
Когда я работал в нью-йоркском офисе большого инвестиционного дома, то иногда участвовал в утомительных еженедельных «встречах для обсуждения», на которых собиралось большинство профессионалов торговых залов Нью-Йорка. Не скрою, что я не любил такие сборища, и не только потому, что они сокращали время моих занятий гимнастикой. Хотя в этих встречах участвовали трейдеры люди, работу которых можно оценить количественно, главным образом, это был форум для менеджеров по продажам людей, способных очаровывать клиентов, и конферансье, по имени «экономисты» Уолл-Стрит или «стратеги». Последние делают свои заявления о судьбе рынков, но не принимают на себя никакого риска, и, таким образом, их успех скорее зависит от риторики, чем от действительно проверяемых фактов. Во время дискуссии люди представляли свои мнения относительно состояния мира. По мне, так эта встреча была чистым интеллектуальным балаганом. У каждого была история, теория и понимание, которые они хотели разделить с другими. Я негодую на человека, который, не изучив всего, что есть в библиотеках по интересующему вопросу, думает, что способен на кое-что довольно оригинальное и проницательное в данном предмете. И уважаю людей с научным умом, подобных моему другу Стэну Джонасу, которые чувствуют необходимость досконально изучить предмет, пробуя оценить то, что было сделано другими, перед тем, как высказать свое мнение. Будет ли читатель слушать мнение доктора, который не читает медицинские газеты?
Я должен признать, что моя оптимальная стратегия (чтобы умерить скуку и аллергию на обычную банальность) состояла в том, чтобы говорить столько, сколько я мог, при этом, не слушая ответов других людей, и пробуя решить какие-нибудь уравнения в голове. Разговаривая слишком много, я мог прояснить свое мнение, а если повезет, мог быть не «приглашенным» снова (то есть не быть вынужденным посещать это мероприятие) на следующей неделе.
Однажды на одной из таких встреч меня попросили выразить свои взгляды относительно рынка акций. Я заявил, не без помпы, что с высокой степенью вероятности рынок будет слегка расти в течение следующей недели. Меня спросили: «Насколько высокой вероятностью?». «Приблизительно 70 %», ответил я. Ясно, что это было очень смело сказано. Кто-то вставил замечание: «Но, Нассим, Вы только хвастались, что имеете очень большую короткую позицию по SP500 фьючерсам, делая ставку на понижение рынка. Что заставило Вас передумать?». «Я не передумал! Я глубоко верю в мою ставку! (смех аудитории). Фактически, я теперь испытываю желание продать даже больше!» Другие служащие в комнате казались крайне смущенными. «Вы настроены по-бычьи или по-медвежьи?» спрашивал меня стратег. Я ответил, что я не понимаю значения этих слов вне их зоологического контекста. Также, как с событиями А и В в предшествующем примере, мое мнение было таково, что рынок, более вероятно, повысится («я буду быком»), но предпочтительнее открывать короткие позиции («я буду медведем»), потому что в случае понижения рынка котировки могут понизиться сильно. Немногие трейдеры в комнате поняли мое мнение и стали высказывать подобные мысли. И меня перестали привлекать посещать следующее обсуждение.
Позвольте предположить, что читатель разделил мое мнение о том, что в течение следующей недели рынок имеет вероятность 70 % повыситься и 30 % понизиться. Однако, предположим, что повышение составило в среднем 1 %, в то время как мог бы снизиться в среднем на 10 %. Что сделал бы читатель? Читатель бык, или же он медведь?
Соответсвенно, бычий или медвежий это термины, используемые людьми, которые не практикуют неопределенность, подобно телевизионным комментаторам или тем, кто не имеют никакого опыта анализа рисков. Увы, инвесторам и предприятиям не платят вероятностями, им платят долларами. Соответственно, не имеет значение, насколько вероятно событие, но рассматривать надо насколько значительный результат будет получен, если оно случится. Как часто появляется прибыль, не имеет значения, важна лишь величина результата. Это простое правило бухгалтерского учета! Кроме комментаторов, очень немногие люди приносят домой чек, подтверждающий, как часто они были правы или неправы. Они получают либо прибыль, либо убыток. Только у комментаторов успех определяется тем, как часто они оказывались правыми или неправыми. Эта категория включает «главных стратегов» основных инвестиционных банков, вещающих для публики с экранов ТВ, и которые, по сути, ничем не лучше, чем конферансье. Комментаторы известны, их речи кажутся аргументированными, они заваливают Вас числами, но их функция развлекать публику. Ведь чтобы предсказания имели какую-то значимость, их следует подвергнуть статистическим испытаниям. Известность таких людей не результат некоего сложного тестирования, а скорее результат презентационных навыков.
Высокомерный 29-летний сын
На этих еженедельных «встречах для обсуждения» я как трейдер сопротивлялся высказыванию «рыночных перспектив», что приводило к напряженности в личных отношениях с некоторыми из моих друзей и родственников. Однажды друг моего отца богатый и уверенный позвонил мне, прибыв с визитом в Нью-Йорк (чтобы сразу установить некий элемент иерархии, он намекнул во время разговора, что прилетел на Конкорде, при этом позволив себе уничижительный комментарий относительно комфорта такого метода транспортирования). Он хотел узнать мое мнение о некоторых финансовых рынках. По правде говоря, я не имел никакого мнения и не делал никаких усилий, чтобы сформулировать его, более того, я даже не интересовался рынками. Джентльмен продолжал заваливать меня вопросами о состоянии экономики, о центральных европейских банках. Это были направленные, без сомнения, имеющие цель сравнить мое мнение с мнением некоего другого «эксперта», ведущего его счет в одной из больших нью-йоркских инвестиционных фирм. Я не скрывал, что не имею никакого мнения, и не высказывал сожаления об этом. Я не интересовался рынками («да, я трейдер») и не делал предсказаний на будущий период. Мои попытки объяснить ему некоторые из моих идей относительно структуры случайности и проверяемости рыночных перспектив были безуспешными. Он хотел более точных заявлений о перспективах европейских рынков облигаций в рождественском сезоне. Он уехал под впечатлением, что я ломал комедию. Это почти нарушило отношения между моим отцом и его богатым и уверенным в себе другом. Джентльмен позвонил ему с обидой: «Когда я задаю юридический вопрос адвокату, он отвечает мне с любезностью и точностью. Когда я спрашиваю у доктора медицинский вопрос, он говорит мне свое мнение. Ни один специалист не выказывал мне когда-либо непочтительность. А ваш наглый и тщеславный 29-летний сын играет примадонну и отказывается отвечать мне о направлении рынка!».
Редкие события
Лучшее описание моего бизнеса на рынке будет называться «искаженные ставки». Я пробую извлечь выгоду из редких событий, событий, которые повторяются не часто, но, соответственно, обеспечивают большое вознаграждение, когда случаются. Я пробую делать деньги настолько не часто, насколько это возможно, поскольку полагаю, что редкие события оценены несправедливо. Ведь чем событие реже, тем более недооцененным оно будет в цене.
Почему? Из-за психологического предубеждения. Люди, окружавшие меня во время моей карьеры, были слишком сосредоточены на запоминании секции 2 из «Уолл Стрит джорнал» , чтобы выявить должным образом признаки случайных событий. Или, возможно, они наблюдали слишком много гуру по телевидению, либо тратили слишком много времени, модернизируя свой PalmPilot. Даже некоторые опытные ветераны торговли, кажется, не понимают, что частота не имеет значения. Джим Рогерс, «легендарный» инвестор, сделал следующее заявление:
Я не покупаю опционы. Покупка опционов это другой способ идти в богадельню. Кто-то сделал исследование для Комиссии по ценным бумагам и обнаружил, что 90 процентов всех опционов истекают, будучи убытком. Я прикинул, что если 90 процентов от всех длинных позиций опционов теряют деньги, то это подразумевает, что 90 процентов всех коротких позиций по опционам делают деньги. Если я хочу использовать опционы, то, чтобы быть медведем, я их продаю.
Визуально статистика ( частота) , что 90 % всех опционных позиций потеряли деньги, бессмысленна, если мы не принимаем во внимание сколько денег, в среднем, сделано в течение остающихся 10 %. Если мы, в среднем, делаем в 50 раз больше нашей ставки, когда опцион находится в деньгах, то я могу благополучно сделать заявление, что покупка опционов это другой способ идти скорее во дворец, чем в богадельню. Мистер Джим Рогерс, кажется, очень далек в жизни от того типа людей, который не делает разницы между вероятностью и ожиданием (странно, что он был партнером Джорджа Сороса, человека сложного, который процветал на редких событиях). Один из таких редких случаев крушение рынка акций 1987 года, которое сделало меня как трейдера. Неро из главы 1 стремился избегать потерь, устраняя свою подверженность редким событиям подход, главным образом, защитный. Я более агрессивен и настойчив, чем Неро, и иду дальше. Моя карьера и бизнес организованы таким образом, чтобы извлекать из них выгоду. Другими словами, я стремлюсь получить прибыль от редкого события, применяя свои асимметричные ставки.
Симметрия и наука
В большинстве дисциплин такая асимметрия не имеет значения. К сожалению, методы, используемые в финансах, часто импортируются из других областей. Финансы все еще молодая дисциплина и, определенно, еще не «наука». Люди в большинстве областей вне финансов не имеют проблем, связанных с крайними значениями стоимости их объектов, когда различие в вознаграждении между различными результатами несущественно, что имеет место, например, в образовании и медицине. Профессор, который вычисляет средний уровень способностей его студентов, удаляет самые высокие и самые низкие наблюдения, которые он назвал бы посторонними, и берет среднее из остающихся, не называя это необоснованной практикой. Предсказатель погоды делает то же самое с чрезвычайными температурами. Ведь необычные значения могут исказить конечный результат (хотя мы увидим, что это может оказаться ошибкой, если делается прогноз будущих свойств ледяной шапки). Так что люди, занимаясь финансами, заимствуют технические аспекты и игнорируют нечастые события, не замечая, что эффект редкого события может обанкротить компанию.
Многие ученые вне финансов также подчинены такой глупости, неправильно читая статистику. Один скандальный пример дебаты о глобальном потеплении. Множество ученых не сумели заметить его на ранних стадиях, поскольку удалили из анализа образцов «уколы» температуры, веря, что они вряд ли будут повторяться. Может быть, будет хорошей идеей удалить крайние значения при вычислении средних температур при планировании каникул. Но это не работает, когда мы изучаем физические свойства погоды. Ученые первоначально игнорировали тот факт, что эти проколы, хотя и редкие, создавали эффект «непропорционального накопления» к совокупному таянию ледяной шапки. Как и в финансах, события, хотя и редкие, которые приводят к большим последствиям, не могут просто игнорироваться.На рисунке изображен ряд точек, начинающихся с начального уровня W0 и заканчивающихся касанием Wt. График может иллюстрировать работу, гипотетическую или реальную, вашей любимой торговой стратегии, отчет о сделках инвестиционного менеджера или цену квадратного метра среднего палаццо во Флоренции, ценовой ряд монгольского рынка акций либо разницу между американским и монголским рынками акций. Ряд составлен из заданного числа последовательных наблюдений Wl, W2, и т. д., выстроенных в таком порядке, что правое значение появляется после левого.
Если бы мы имели дело с детерминированным миром, то есть миром, лишенным случайности (правая колонка в таблице 1), и знали бы с уверенностью, что имеем дело с ситуацией, отраженной на рисунке, все было бы довольно легко. Модель показывала бы значимую и прогностическую информацию. Мы могли бы точно сообщить, что случится через день, год и, возможно, даже через десять лет. Для этого даже не нужен был бы статистик прогноз под силу второразрядному инженеру. Ему не нужно было иметь современную научную степень; им мог быть кто-либо из девятнадцатого столетия, тренированный Лапласом, способный решить уравнения, называемые дифференциальными уравнениями, или, что эквивалентно, уравнениями движения так как мы изучаем динамику тела, чье положение зависит от времени.
Если бы мы имели дело с миром, где случайность подчиняется закону, то было бы тоже легче, учитывая, что существует целая область, называемая Эконометрика или Анализ временных рядов. Вы бы вызвали дружественного эконометриста (мой опыт общения с эконометристами говорит о том, что обычно они вежливые и дружественные практики). Он, управляя данными в своем программе, обеспечивал бы Вас диагностикой, например, стоит ли вкладывать капитал в трейдера, подающего отчет о сделках, соответствующий кривой на рисунке, и стоит ли придерживаться данной стратегии торговли. Вы можете даже купить облегченную версию его программного обеспечения за 999$ и запустить самостоятельно в следующий дождливый уикенд.
Но мы не уверены, что мир, в котором мы живем, легко подчиняется закономерностям. Мы увидим, что суждения, полученные из анализа прошлых атрибутов, могут при случае оказаться уместными. Но могут быть и бессмысленными либо вводить в заблуждение и уводить в противоположном направлении. Иногда рыночные данные становятся просто западней; они показывают противоположное направление, просто чтобы заставить Вас вкладывать капитал в ценную бумагу или неумело справляться с рисками. Например, валюты, которые показывают самую большую историческую стабильность, наиболее склонны к крушениям. Это было с горечью обнаружено летом 1997 года инвесторами, которые выбрали валюты Малайзии, Индонезии и Таиланда (они были привязаны к доллару США таким образом, чтобы не показывать никакой волатильности, до их резкой, внезапной и жестокой девальвации).
Мы можем быть либо слишком небрежными, либо слишком строгими в восприятии прошлой информации в качестве предсказания будущего. Будучи скептиком, я отвергаю временной ряд прошлого как единственный признак будущего представления, мне нужно намного больше, чем данные. Моя главная причина возможность редкого события, но есть и много других.
На первый взгляд, здесь мое утверждение может показаться противоречащим более ранним обсуждениям, где я порицаю людей за то, что они недостаточно изучают историю. Проблема в том, что мы слишком много читаем пустую недавнюю историю, с утверждениями типа «это никогда не случалось прежде», но не историю в общем смысле. Вещи, которые никогда не случались прежде в какой-то области, имеют, в конечном счете, тенденцию происходить. Другими словами, история учит нас: вещи, которые никогда не случались прежде, случаются, следует избегать отметины наивного эмпиризма, который состоит из изучения случайных исторических фактов.
Ошибка редкого события
Мать всех обманов
Редкое событие, вследствие его лицемерного характера, может принимать разнообразные формы. Впервые оно было определено в Мексике, где академики стали говорить о проблеме песо. Эконометристы были озадачены поведением мексиканских экономических переменных в течение 1980-ых. Предложение денег, ставки процента или некая подобная переменная демонстрировали какое-то «капризное поведение», сводя на нет множество усилий по их моделированию. Эти индикаторы беспорядочно и без предупреждения переключались, демонстрируя то периоды стабильности, то краткие бурные взрывы.
Обобщая, я начал определять редкое событие как любое поведение, где можно применить пословицу «в тихом омуте черти водятся». Популярная мудрость часто предупреждает о старом соседе, который кажется изысканным и хорошо воспитанным гражданином, пока Вы не увидите его фото в национальной газете, с сообщением как о помешанном убийце, который сходит с ума от ярости. До тех пор за ним не замечали никаких нарушений. Не было никакого способа предсказать патологические реакции у этого человека. Я связываю редкие события с любым недопониманием рисков, которые происходят благодаря узкой интерпретации прошлого временного ряда.
Редкие события всегда неожиданны, иначе не были бы таковыми. Типичный случай. Вы вкладываете капитал в хеджевый фонд, который наслаждается устойчивым доходом и отсутствием волатильности, но однажды Вы получаете письмо, начинающееся со слов «непредвиденный и неожиданный случай, являющийся редким явлением …» (курсив мой). Редкие события существуют именно по тому, что они неожиданны. Обычно они вызваны паникой или непосредственно результатами ликвидаций (инвесторы одновременно мчатся к двери, продавливая все, до чего могут дотянуться). Если бы менеджеры фонда или трейдеры ожидали такой поворот, они не вложили бы капитал, и редкое событие не случилось бы.
Редкое событие не ограничивается изменением цены какой-то одной ценной бумагой, а может затрагивать показатели всего портфеля. Например, множество трейдеров участвуют в покупке закладных ценных бумаг и хеджируют их некоторым образом, с тем, чтобы застраховать риски и устранить волатильность. Они надеются получить некоторую прибыль, большую, чем доход по казначейским облигациям (который используется как эталон минимума ожидаемого дохода на инвестиции). Используются компьютерные программы, привлекаются на помощь доктора наук по прикладной математике, астрофизике, физике элементарных частиц, электроинжинирингу, гидродинамике или иногда, хотя и редко, доктора финансов. Такой портфель показывает устойчивые доходы в течение долгих периодов. Затем внезапно, как будто из-за несчастного случая (я полагаю, что это не является несчастным случаем), портфель теряет 40 % своей стоимости при ожиданиях, в худшем случае, снижения на 4 %. Вы вызываете менеджера, чтобы выразить гнев, а он сообщает, что это не есть его ошибка, но так или иначе соотношения драматично изменились (буквально). Менеджер также укажет вам, что аналогичные фонды испытали те же самые проблемы.
Вспомним, что некоторые экономисты редкое событие называют «проблемой песо». Обозначение «проблемы песо», кажется, заслуженно является стереотипом. Причем валютные дела южного соседа США не пошли лучше, начиная с начала 1980-ых. Длительные периоды стабильности притягивают орды валютных трейдеров банков и операторов хеджевых фондов к спокойным водам мексиканского песо; они любят работать с такой валютой из-за высокой процентной ставки по ней. Затем трейдеры «неожиданно взрываются», принося убытки инвесторам, теряют работу и меняют карьеру. Далее устанавливается новый период стабильности, появляются новые валютные трейдеры, не зацикленные на памяти о плохом событии. Они притягиваются к мексиканскому песо, и история повторяется.
Странность в том, что большинство финансовых инструментов с фиксированным доходом относятся к категории редких событий. Весной 1998 года я потратил два часа, объясняя важному тогда оператору хеджевого фонда понятие проблемы песо. Я перешел к большим временным периодам, чтобы объяснить ему, что концепция обобщает каждую форму инвестиций, она основана на наивной интерпретации волатильности прошлого временного ряда. Ответ был таков: «Вы совершенно правы. Мы не касаемся мексиканского песо. Мы вкладываем капитал только в российский рубль». Он «взорвался» несколькими месяцами позже. До тех пор российский рубль давал заманчивые процентные ставки, которые привлекали всех ищущих повышенной доходности. Он и другие держатели инвестиций, номинированных в рублх, потеряли почти 97 % своих инвестиций в течение лета 1998.
Мы видели в главе 3, что дантист не любит волатильность, поскольку это вызывает отрицательные эмоции. Чем ближе он наблюдает свою результативность, тем большую боль он испытает, вследствие большей изменчивости при более высоком разрешении. Соответственно, инвесторы в силу эмоциональности будут вовлечены в стратегии, которым свойственны редкие, но большие изменения. Это называется «заталкивать случайность под коврик».
Мы можем взглянуть на другие аспекты проблемы. Подумайте о ком-то, вовлеченном в научное исследование. День за днем он участвует в рассечении мышей в своей лаборатории, вдалеке от остального мира. Он мог год за годом пробовать и пытаться решить проблему без каких-либо результатов. Его важная жена могла потерять терпение к проигравшему , который каждый вечер приходит домой пропахшим мышиной мочой. Но однажды он получает результат. Кто-то, наблюдавший временной ряд его занятий, не видел бы абсолютно никакого приближения, в то время как каждый день подвигал бы его все ближе по вероятности к конечному результату.
То же самое происходит с издателями, которые могут издавать книжку за книжкой, являющихся, по крайней мере, сомнительными, с точки зрения их деловой модели, пока однажды, раз в десятилетие, не издадут Гарри Поттера, вереницу супербестселлеров при условии, конечно, качественного издания.
На рынках есть категория трейдеров, которые имеют редкие инверсные события, и для которых волатильность часто является носителем хороших новостей. Эти трейдеры теряют деньги часто, но понемногу, а делают деньги редко, но в больших количествах. Я называю их охотниками за кризисом. Я счастлив быть одним из них.Почему статистики не обнаруживают редкие события?
Обывателю статистика может казаться довольно сложной, но концепция, лежащая в ее основе, настолько проста, что мои французские друзья-математики называют это «кухней». Статистика основана на одном простом понятии: чем большее количество информации Вы имеете, тем большую уверенность в результате получите. Проблема сколько? Обычный статистический метод основан на устойчивом увеличении уровня доверия в нелинейной пропорции к числу наблюдений. То есть, если увеличить размер выборки в n раз, наши знания увеличаится на квадратный корень из n. Предположим, я тяну из урны, содержащей красные и черные шары. Мой уровень доверия к относительной пропорции красных и черных шаров после 20 вытаскиваний превышает тот, который у меня был после 10 вытаскиваний не вдвое, а просто умножается на квадратный корень из 2 (на 1,41).
Статистика становится сложной и подводит нас в случаях, когда мы имеем распределения, которые несимметричны, в отличие от примера с урной. Если есть очень маленькая вероятность обнаружения красного шара в урне, заполненной в основном черными шарами, то наше знание об отсутствии красных шаров будет увеличиваться очень медленно медленнее, чем ожидаемая скорость, равная квадратному корню из n . С другой стороны, наше уверенность в наличии красных шаров значительно окрепнет, как только один из них будет найден. Эта асимметрия в знании не тривиальна и проходит красной нитью через всю книгу это центральная философская проблема таких людей, как Юм [19] и Карл Поппер (об этом далее).
Чтобы оценивать результативность инвестора, мы нуждаемся либо в более проницательном и менее интуитивном методе, либо нам, вероятно, придется ограничивать наши оценки ситуациями, где наше суждение независит от частоты этих событий.
Вредный ребенок заменяет черные шары
Но есть даже худшие ситуации. В некоторых случаях, когда положение красных шаров само по себе беспорядочно распределено, мы никогда не узнаем состав урны. Это называется проблемой стационарности. Представьте урну, полую в основании. Я произвожу из нее выборку и не знаю о таком ее свойстве, как возможность добавлять шары то одного цвета, то другого. Мои выводы, таким образом, становятся незначащими. Я могу решить, что красные шары составляют 50 % содержимого урны, в то время как вредный ребенок, слушая меня, стремительно заменил бы все красные шары черными. Это делает многое из нашего знания, полученного через статистику, весьма шатким.
Тот же самый эффект имеет место на рынке. Мы рассматриваем прошлую историю в качестве единственного гомогенного образца и полагаем, что значительно увеличили наше знание будущего за счет наблюдения выборки прошлого. Что будет, если вредные дети изменяли состав урны? Другими словами, что, если вещи изменились?
Я изучал и занимался эконометрикой больше половины своей жизни (с 19 лет), и когда учился, и будучи трейдером количественных производных. Наука «эконометрика» состоит в применении статистики к выборкам, взятым в различные периоды времени, которые мы называем временным рядом. Она основана на изучении временных рядов экономических переменных, информационных данных и других вопросов. В начале моих занятий статистикой, я задавался вопросом, могут ли временные ряды, отражающие активность людей, ныне мертвых или ставших пенсионерами, иметь значение для предсказания будущего. Эконометристы, которые знали намного больше меня, не задавали такого вопроса, считая, по всей вероятности, его глупым. Один видный эконометрист, Хашем Песаран, ответил на подобную реплику, рекомендуя делать «больше и лучше эконометрию». Теперь я убежден, что, возможно, работа большинства эконометристов бесполезна многим из того, что знают финансовые статистики, не стоило бы забивать голову. Ведь сумма нолей, даже повторенная миллиард раз, остается нулем. Аналогично, накопление исследований и увеличение их сложности будет вести к ничему, если нет никакого устойчивого основания. Изучение европейских рынков 1990-ых, конечно, окажет большую помощь историку, но какой вывод мы можем сделать теперь, когда структура институтов и рынков так сильно изменилась?
Обратите внимание, что экономист Роберт Лукас нанес удар эконометрике, споря о том, что, если бы люди были рациональными, то это качество заставило бы их вычислять предсказуемые модели из прошлого и приспосабливаться к ним, для того чтобы прошлая информация была бы полностью бесполезна для предсказания будущего (этот аргумент, выраженный в математической форме, принес ему Нобелевскую премию по экономике). Мы люди и действуем согласно нашему знанию, которое объединяет прошлые данные. Я могу привести следующую аналогию. Если рациональные трейдеры обнаруживают модель повышения акций по понедельникам, то такая модель немедленно обнаруживается и сглаживается покупками в пятницу в ожидании эффекта. Нет никакого смысла искать модели, которые доступны каждому, кто имеет брокерский счет: после обнаружения они были бы сглажены.
Так или иначе, то, что называется критикой Лукаса, не было принято учеными во внимание. Предполагалось, что научные успехи индустриальной революции могли бы быть перенесены в социальные науки, особенно посредством таких движений, как марксизм. Псевдонаука пришла вместе со сборищем идеалистических кретинов, которые пробовали создать сделанное на заказ общество, воплощением которого является центральный планировщик. Экономика была наиболее вероятным кандидатом на такое использование науки. Вы можете замаскировать шарлатанство под весом уравнений, и никто не сможет поймать вас, поскольку нет такой вещи, как управляемый эксперимент. Теперь дух таких методов, называемых их хулителями (подобными мне) наукообразием , подобно прошлому марксизму, воплотился в финансовых дисциплинах. Несколько технических аналитиков подумали, что их математические знания могли бы привести их к пониманию рынков. «Финансовая инженерия» появилась наряду с массивными дозами псевдонауки. Практикующие такие методы измеряют риски, используя инструмент прошлой истории как признак будущего. Мы только скажем, что простая возможность распределений, не являющихся стационарными, заставляет всю концепцию казаться дорогостоящей, возможно, очень дорогостоящей ошибкой. Это приводит нас к более фундаментальному вопросу поблеме индукции, к которой мы обратимся в следующей главе.
Глава седьмая Проблема индукции
Хромодинамика лебедей. Предупреждение Солона в некотором философском смысле. Как Виктор Нидерхоффер преподавал мне эмпиризм; я добавил вычитание. Почему ненаучно принимать науку всерьез. Сорос продвигает Поппера. Книжный магазин на 21-ой и Пятой Авеню. Пари Паскаля.
От Бэкона до Юма
Теперь мы обсудим проблему, рассматривая ее шире, с точки зрения философии научного познания. Существует проблема в выводах, известная как проблема индукции, она витает в науке в течение долгого времени. Однако наука не так сильно пострадала от нее, как финансовые рынки. Почему? А потому, что случайное содержание усиливает ее эффекты. Проблема индукции нигде так не уместна, как в мире финансов, и нигде не игнорируется больше всего, как там!
CYGNUS ATRATUS [20]
В своем Трактате о человеческой природе шотландский философ Дэвид Юм проблему изложил следующим способом (Джон Милль [21] перефразировал ее в известную теперь проблему черного лебедя ): никакое количество наблюдений белых лебедей не может позволить сделать вывод, что все лебеди белые. Достаточно увидеть единственного черного лебедя, чтобы опровергнуть это заключение. Юм раздражался фактом, что наука его дней (восемнадцатое столетие) испытала переход от схоластики, полностью основанной на дедуктивном рассуждении (никакого акцента на наблюдение реального мира), к чрезмерному увлечению наивным и неструктурированным эмпиризмом, (благодаря Фрэнсису Бэкону [22] ). Бэкон приводил доводы против «прядения паутины изучения», не имеющей практического результата. Наука перенесла (спасибо Бекону) акцент на эмпирическое наблюдение. А проблема в том, что без надлежащей методики эмпирические наблюдения могут приводить к заблуждениям. Юм стал предупреждать против такого знания и подчеркивать потребность в некоторой строгости при сборе и интерпретации знаний, что получило название эпистемологии (от episteme, по-гречески, изучение). Юм первый современный эпистемиолог (эпистемиологами часто называют тех, кто занимается методологией или философией науки). То, что я написал, нельзя принять за строгую истину, поскольку Юм был одержимым скептиком и никогда не верил, что связь между двумя пунктами может быть истинно установлена как причинная. Но мы для этой книги немного сгладим его мнение.
Нидерхоффер, викторианский джентльмен
Стоит отметить, что и в финансах есть свой Фрэнсис Бэкон в лице Виктора Нидерхоффера. Он был первым, кто решился противостоять паутине изучения чикагского университета и религии эффективного рынка в 1960-ых, когда она была в самом зените. В отличие от схоластики финансовых теоретиков, он искал аномалии в информационных данных. Нидерхоффер нашел достаточно много несоответствий, тем самым сделав успешную карьеру. Кроме того, он написал книгу Университеты биржевого спекулянта [23] . С тех пор операторы, называемые «статистическими арбитражерами», добивались успеха, а основные и наиболее успешные из них начинали свою деятельность в качестве его стажеров. В то время как Нидерхоффер был занят написанием книги, некоторы е из его стажеров процветали, благодаря тому, что применили к своим статистическим выводам методологию и «строгость». Другими словами, эмпиризму Нидерхоффера недоставало лишь капельки методологии.
Я должен признать, что при всех моих интеллектуальных разногласиях с теорией Нидерхоффера, я был вдохновлен его эмпиризмом и расширил свои познания. Я изменил стиль торговли в 1996, когда Виктор сказал мне, что любое «проверяемое» утверждение должно быть проверено (это было настолько очевидно, но, к сожалению, я до сих пор этого не делал). Его совет попал прямо в цель. Проверяемое утверждение может быть разделено на количественные компоненты и подвергнуто статистической экспертизе. Утверждение в стиле обычной мудрости, например, несчастные случаи случаются ближе к дому, может быть проверено путем определения среднего расстояния между местом несчастного случая и местом постоянного проживания водителя (если, допустим, приблизительно 20 % несчастных случаев случаются в пределах 12-мильного радиуса). Однако необходимо быть осторожнее при интерпретации наивный интерпретатор этого результата сообщил бы вам, что Вы с большей степенью вероятности попадете в аварию, если водите машину в окрестностях дома, чем в более отдаленных местах. Однако это пример наивного эмпиризма. Почему? Несчастные случаи могут случаться чаще недалеко от дома просто по той причине, что люди проводят большее количество времени, управляя машиной в его окрестностях (если люди проводят 20 % своего времени, двигаясь в 12-мильном радиусе).
Начиная с того самого дня, я не делал никаких проверяемых суждений без того, чтобы не удостовериться в их правоте. Спасибо компьютеру, хотя я редко его использую для невычислительных задач. Однако различия между подходами Виктора Нидерхоффера и моим остаются огромными. Я могу использовать данные, чтобы опровергнуть суждение, но никогда, чтобы доказать его. Я могу использовать историю для опровержения догадки, но никогда, чтобы подтвердить ее. Например, утверждение: рынок никогда не опускается на 20 % в данном трехмесячном периоде, может быть проверено, но оно становится полностью бессмысленным в случае своей истинности. Я могу отклонить суждение, находя противоположные примеры, но для меня невозможно принять его просто по тому, что в прошлых данных рынок никогда не опускался на 20 % в любом трехмесячном периоде.
Возвращаясь к проблеме черного лебедя, рассмотрим следующие утверждения.
Утверждение A: Нет никакого черного лебедя: я просмотрел 4000 лебедей и не нашел ни одного черного.
Утверждение B : Не все лебеди белые.
Логически я не могу cделать утверждение A, независимо от того, сколько белых лебедей я, возможно последовательно, наблюдал в своей жизни и смогу наблюдать в будущем (кроме, конечно, случая, когда у меня есть привилегия уверенного наблюдения всех доступных лебедей). Однако сделать утверждение В вполне возможно, просто найдя одного единственного черного лебедя в моей выборке. В самом деле, утверждение А было опровергнуто, когда была открыта Австралия, поскольку были обнаружены cygnus atratus вид лебедей, черных как копоть! Читатель увидит подсказку Поппера (после того, как мы закончим с моим полунаставником Виктором) о том, что есть сильная асимметрия между этими двумя утверждениями. Такая асимметрия находится в основании знания. А также в ядре моего обращения со случайностью в качестве трейдера.
Следующее индуктивное утверждение иллюстрирует проблему интерпретации прошлых данных без логического метода: