Властелин Хаоса Джордан Роберт

Глава 4

Чувство юмора

В полутемной палатке было так жарко, что Кэймлин, лежащий в восьмистах милях к северу, мог показаться прохладным местом, а уж когда Ранд откинул полог, то поневоле зажмурился – солнце ударило в глаза, словно молотом по наковальне. Стоило порадоваться тому, что по подсказке Дев он надел шуфу.

Над расцвеченным зелеными полосами шатром реял Драконов стяг, а рядом развевалось темно-красное знамя с древним символом Айз Седай. Несчетные ряды палаток покрывали выжженную, вытоптанную сапогами и конскими копытами равнину. Высокие и низкие, конические и приземистые, они были, вернее, когда-то были по большей части белыми, но ныне белоснежная парусина выгорела, запылилась и изрядно запачкалась. Немало попадалось и цветных, и полосатых шатров, над которыми реяли ярко расцвеченные знамена лордов. Здесь, на рубежах Тира, на краю равнины Маредо, собралось огромное войско – тысячи и тысячи тайренских и кайриэнских солдат. Айильцы разбили свои лагеря в стороне, подальше от мокроземцев; айильских палаток уже сейчас было раз в пять больше, чем всех прочих, и с каждым днем прибывали все новые воины. Одного вида такой армии было достаточно, чтобы иллианцев проняла дрожь, – трудно представить себе нечто, способное противостоять подобной силе.

Энайла и другие Девы с опущенными вуалями уже находились снаружи и смешались с айильцами, охранявшими шатер. Одеты и вооружены те были так же, как Девы, но ростом и статью превосходили их, как львы – леопардов. Сегодня стражу здесь несли Ша’мад Конд – Громоходцы, а командовал ими сам Ройдан, возглавлявший это сообщество по эту сторону Драконовой Стены. Честь составить личную охрану Кар’а’карна принадлежала Девам Копья, но и другие воинские сообщества претендовали на право оберегать вождя вождей.

Одна деталь в наряде некоторых воинов отличала их от Дев. Примерно половина из них носила присобранную у висков темно-красную головную повязку с черно-белым диском над бровями – древним символом Айз Седай. Впервые подобные повязки появились совсем недавно – всего несколько месяцев назад. Носившие их называли себя сисвай’аман, что на древнем наречии означало «Копья Дракона» или, точнее, «Копья, кои принадлежат Дракону». Ранду становилось не по себе от одного вида подобных повязок и от того, что они означают, но поделать он ничего не мог: когда он пытался заговорить на эту тему с айильцами, те делали вид, будто не понимают, о чем идет речь. Девы таких повязок не носили, во всяком случае, при нем, но почему – ему так и не удалось узнать. Рассказывать об этом они не желали, точно так же как и мужчины.

– Я вижу тебя, Ранд ал’Тор, – сказал Ройдан. В некогда золотистой шевелюре айильца было куда больше серебра, чем золота, а лицо воина выглядело так, будто его можно было, а коли судить по рубцам да шрамам, и случалось использовать вместо наковальни. В сравнении с такой физиономией даже его льдисто-голубые глаза казались мягкими и добрыми. Он, как и все айильцы, предпочитал не смотреть на меч Ранда. – Да обретешь ты прохладу.

Это принятое у айильцев приветствие было всего лишь данью обычаю. Сам Ройдан почти не потел, но жители Пустыни, где вечно печет солнце, а тенистое дерево – диковина, почитали прохладу за наивысшее благо.

– Я вижу тебя, Ройдан, – вежливо отозвался Ранд в соответствии с обычаем. – Да обретешь ты прохладу. Скажи, есть здесь поблизости благородный лорд Вейрамон?

Ройдан кивком указал на расцвеченный красными полосами павильон под темно-алой крышей. Вокруг него выстроилась вышколенная стража – тайренские воины в полированных нагрудниках, надетых поверх черных с золотом одеяний Защитников Твердыни. Все они держали копья под одним строго выверенным углом. Над головами караульных на горячем, словно исходящем из печи, ветру реяли знамена: три полумесяца Тира, белые на ало-золотом фоне; восходящее солнце Кайриэна, разбрасывающее золотистые лучи по небесно-голубому полю, и между ними – алый Драконов стяг.

– Все вожди из мокрых земель собрались там, – заметил Ройдан и, взглянув Ранду прямо в глаза, добавил: – Бруана уже три дня не приглашали в этот шатер, Ранд ал’Тор. – (Бруан являлся вождем Накай Айил, того самого клана, к которому принадлежал и Ройдан. Вдобавок они оба происходили из септа Соляная Залежь.) – И не его одного. Ни Гана из Томанелле, ни Деарика из Рийн – ни одного из клановых вождей.

– Я поговорю с ними об этом, – заверил его Ранд. – Передай Бруану и другим вождям, что я здесь.

Ройдан с весьма серьезным видом кивнул.

Искоса поглядывая на мужчин, Энайла склонилась к Джалани и заговорила шепотом, который, впрочем, легко было расслышать шагов с десяти:

– Знаешь, почему их прозвали Громоходцами? Да потому, что, даже когда они стоят на месте, ты то и дело смотришь на небо, ожидая молнии.

Девы зашлись от хохота.

Молодой айильский воин подпрыгнул выше головы Ранда, выбросив в воздух обутую в мягкий сапог ногу. Красивый юноша, если не считать пересекающего лицо бледного шрама и черной повязки, прикрывающей выбитый глаз. У него на голове тоже красовалась повязка Копья Дракона.

– А вы знаете, почему Девы часто используют язык жестов? – выкрикнул он в полете, а приземлившись, скорчил рожу. Но не Девам – он обращался к своим товарищам, делая вид, будто женщин поблизости вовсе нет. – Да все потому, что, даже когда у них во рту языки от трескотни отсохнут, прекратить болтать им все едино невмоготу.

Ша’мад Конд расхохотались, так же как и Девы.

– Одни только Громоходцы и находят честь в том, чтобы охранять пустой шатер, – произнесла Энайла, с нарочито печальным видом покачивая головой. – Небось, когда они просят вина, гай’шайн приносят им пустые чаши, а они знай себе пьют да пьянеют почище, чем мы – от оосквай.

Громоходцы, по всей видимости, сочли шутку Энайлы весьма удачной. Во всяком случае, одноглазый воин не стал продолжать обмен остротами, он, как и некоторые другие, обернулся к Девам, поднял круглый, обтянутый бычьей кожей щит и несколько раз постучал по нему копьем. Энайла удовлетворенно кивнула и последовала за Рандом вместе с другими Девами.

Ранд окинул взглядом раскинувшийся вокруг военный лагерь, размышляя о странном айильском остроумии. В воздухе стоял запах пекшегося на угольях хлеба, жарившегося на вертелах мяса и булькавшей в подвешенных на треногах котлах похлебки. Солдаты всегда стремились набить животы впрок, ибо в походах наесться досыта удается нечасто. К ароматам готовящейся снеди примешивался сладковатый запах сушеного бычьего навоза – здесь, на равнине Маредо, это топливо было доступнее, чем дерево.

То тут, то там сновали лучники, арбалетчики и копейщики в подбитых войлоком кафтанах или в кожаных безрукавках с нашитыми на них стальными дисками, но знать – и кайриэнская, и тайренская – презирала пехоту, а потому на виду чаще красовались всадники. Дворяне из Тира носили ребристые, с ободками и гребнями шлемы, сверкающие кирасы, кафтаны с пышными рукавами и плащи цветов начальствовавших над отрядами лордов. Кайриэнцев отличали темные кафтаны, нагрудники со следами прежних стычек и шлемы, напоминавшие колокола с вырезом для лица. У некоторых за спиной красовались флажки на коротких древках, именовавшиеся кон и служившие знаком, отличающим мелкого дворянина или младшего отпрыска знатного семейства, а порой и просто офицера. Впрочем, в большинстве случаев это было одно и то же – в Кайриэне, точно так же как и в Тире, простолюдинам редко удавалось выбиться в командиры. Тайренские и кайриэнские воины держались порознь. Сутулившиеся в седлах всадники-тайренцы насмешливо кривились при виде низкорослых кайриэнцев, которые, в свою очередь, старались держаться как можно прямее и совершенно не замечать тех. Оба государства враждовали с незапамятных времен, пока Ранд не объединил бывших противников под своей властью.

Старики и подростки в груботканой одежде и с крепкими дубинками в руках расхаживали по лагерю, выискивая крыс. То один, то другой оглушал крысу палкой и подвешивал к поясу. Возле одной из палаток большеносый малый, в заляпанной кожаной безрукавке на голое тело, с луком за спиной и колчаном у пояса, выложил на стол перед сидевшим за ним со скучающим видом тайренцем большую связку нанизанных на шнурок воронов и ворон, а взамен получил туго набитый кошель. Здесь, на юге, мало кто верил, что мурддраалы используют воронов и крыс в качестве соглядатаев. Да что там, многие тут сомневались и в существовании самих мурддраалов и троллоков, но это не мешало им ревностно истреблять крыс да ворон. Ежели лорду Дракону угодно очистить лагерь от этих тварей, почему бы и не услужить ему, тем паче что за каждую тушку лорд Дракон платит полновесным серебром.

Разумеется, послышались приветственные возгласы. Далеко не все знали его в лицо, но кто еще мог разгуливать по лагерю в сопровождении Дев и с Драконовым скипетром в руке?

– Да осияет Свет лорда Дракона! Да сопутствует удача лорду Дракону! – доносилось со всех сторон.

Возможно, многие кричали это от чистого сердца, хотя трудно понять, что у людей на душе, когда они орут во всю глотку. Впрочем, другие лишь ошарашенно таращились на Ранда, а то и поворачивали коней да отъезжали в сторонку. В конце концов, кто знает, что взбредет в голову лорду Дракону, – вдруг он начнет метать молнии или заставит землю разверзнуться под ногами? Всем ведь известно, что мужчины, направляющие Силу, рано или поздно сходят с ума, а от сумасшедшего можно ожидать чего угодно. Что же касается Дев, то на них настороженно поглядывали все. Вид вооруженных женщин сам по себе был зрелищем непривычным, к тому же айильцев считали столь же опасными и непредсказуемыми, как и безумцев.

Несмотря на шум, Ранд слышал, как переговаривались у него за спиной Девы.

– У него отменное чувство юмора, – сказала Энайла. – Кто-нибудь знает, как его зовут?

– Его зовут Лейран, – ответила Сомара. – Он из Косайда Чарин. Небось ты оценила его чувство юмора потому, что он предпочел твою шутку своей. Но руки у него, похоже, крепкие.

Некоторые Девы захихикали.

– Разве Энайла не рассмешила тебя, Ранд ал’Тор? – спросила шагавшая рядом с ним Сулин. – Ты не смеялся. Ты вообще никогда не смеешься. Порой мне кажется, что у тебя нет чувства юмора.

Ранд остановился как вкопанный и обернулся к ней, да так резко, что Девы потянулись к вуалям и принялись озираться по сторонам в поисках того, что могло встревожить Кар’а’карна.

Ранд прочистил горло:

– Как-то раз поутру лучший петух вспыльчивого, сварливого старого фермера по имени Хью взлетел на росшее рядом с прудом дерево и ни в какую не хотел спускаться. Видя, что самому ему петуха не снять, Хью зашел к соседу Уилу и попросил того помочь. Эти двое между собой не ладили, но Уил все же согласился. Они направились к пруду и стали взбираться на дерево, причем Хью полез первым. Они надеялись спугнуть петуха, но птица только перелетала с ветки на ветку, все выше и выше. Хью карабкался следом за петухом, а Уил следом за Хью. Возле самой макушки ветка обломилась, и Хью шлепнулся прямо в пруд, разбрызгав воду и тину. Уил поспешно спустился вниз и с берега протянул Хью руку, но тот даже не шевельнулся, хотя его затягивало в ил, да так, что скоро из воды только нос торчал. Хорошо, что один соседский фермер случайно увидел, что там творится, прибежал и вытащил Хью из пруда. «Почему ты не ухватился за руку Уила? – спросил он Хью. – Так ведь недолго было и утонуть!» – «Вот еще! – буркнул в ответ Хью. – С какой стати мне подавать ему руку? Я ведь только что среди бела дня пролетел мимо него, а он и слова мне не сказал». – Ранд замолк и выжидающе посмотрел на Дев.

Те обменялись недоуменными взглядами. Первой неуверенно заговорила Сомара:

– А что стало с прудом? Ясно ведь, что главное в этой истории – пруд.

Ранд махнул рукой и зашагал к полосатому павильону. За спиной у него Лиа неуверенно пробормотала:

– Кажется, он хотел нас рассмешить.

– Но что же тут смешного? Как можно смеяться, если не знаешь, что случилось с водой? – спросила Майра.

– Тут вся суть в петухе, – вставила Энайла. – Сразу-то я не сообразила, такие уж у них в мокрых землях шутки чудные. Но я вам точно говорю, это была шутка, и соль ее в петухе.

Ранд едва не расхохотался.

Заметив его приближение, Защитники Твердыни замерли, словно превратились в статуи. Двое, стоявшие у входа, плавно подались в стороны, откинув расшитый золотом полог. На Дев солдаты старались не смотреть.

Ранду уже случалось вести Защитников Твердыни в бой. Тогда яростная схватка с троллоками и мурддраалами разразилась в стенах самой Твердыни, и той ночью воины готовы были последовать за всяким, кто решился бы взять на себя командование. Вышло так, что возглавить их пришлось ему.

– Твердыня нерушима, – тихо сказал Ранд, обращаясь к солдатам. То был боевой клич Защитников, и на их лицах появились улыбки. Появились лишь на мгновение – в Тире простолюдины улыбались словам лорда только в том случае, если не сомневались, что вельможа именно этого от них и ждет.

Большая часть Дев осталась у входа. Воительницы непринужденно присели на корточки, положив копья поперек колен; в таком положении они могли оставаться часами. Однако Сулин, Лиа, Энайла и Джалани последовали за Рандом в шатер. Они оберегали бы его даже при встрече со старыми добрыми друзьями, а люди, дожидавшиеся внутри, таковыми вовсе не являлись.

Пол павильона устилали тайренские ковры с бахромой по краям и причудливыми узорами в виде спиралей и лабиринтов. В центре стоял массивный резной стол, украшенный позолотой и инкрустацией из бирюзы и поделочной кости, – чтобы доставить сюда этакую махину, наверняка потребовалась здоровенная подвода. По обеим сторонам стола с разложенной на нем картой стояли напротив друг друга облаченные в шелка лорды – дюжина тайренских и около полудюжины кайриэнских. Все они обливались потом, и перед каждым стоял высокий золоченый кубок – державшиеся в тени слуги в черных с золотом ливреях то и дело подливали охлажденный пунш. Гладко выбритые, казавшиеся щуплыми и бледными кайриэнцы носили темные кафтаны, неброские, если не считать ярких горизонтальных прорезей на груди. Цвета прорезей соответствовали цветам Домов, а количество цветных полос говорило о ранге. Тайренские лорды с остроконечными напомаженными бородками, напротив, рядились в красные, желтые, зеленые и голубые кафтаны из парчи и атласа, с золотым и серебряным шитьем. Кайриэнцы держались замкнуто и сурово. Лица у большинства из них были худые, щеки впалые, а головы спереди выбриты и припудрены по моде, прежде бытовавшей только среди солдат, а отнюдь не лордов. Вельможи из Тира насмешливо кривили губы и нюхали надушенные носовые платки или ароматические шарики, запахи которых заполняли шатер. Помимо пунша, лордов с обеих сторон сближало лишь то, что и те и другие, коротко взглянув на вошедших в шатер айилок, теперь пытались делать вид, будто не замечают Дев.

Благородный лорд Вейрамон, важного вида господин с напомаженной бородкой и тронутыми сединой волосами, отвесил церемонный поклон. Помимо него, в шатре находились еще трое благородных лордов, елейно улыбающихся Ранду: не в меру грузный Сунамон, тощий Толмеран с жесткой, смахивающей на наконечник копья седой бородкой и простоватый с виду Ториан, больше похожий на фермера, чем на лорда, – но верховное командование над собравшимися здесь силами Тира Ранд поручил Вейрамону. Остальные восемь тайренских командиров происходили из менее знатных семей, некоторые из них были связаны клятвой верности с тем или иным благородным лордом, но боевой опыт имелся у каждого.

Для уроженца Тира Вейрамон был довольно высок, хотя Ранд и превосходил его ростом на целую голову. Ранду этот напыщенный вельможа напоминал выпятившего грудь задиристого петуха.

– Все мы приветствуем лорда Дракона, который скоро станет покорителем Иллиана, – нараспев произнес Вейрамон. – Честь и хвала Повелителю утра!

Собравшиеся вокруг стола поклонились Ранду: тайренцы – разведя руки в стороны, кайриэнцы – приложив ладонь к сердцу.

Ранд поморщился. Повелитель утра… Если верить обрывкам древних преданий, таков был один из титулов Льюса Тэрина. Большая часть знаний о том времени была утрачена с Разлома Мира, многое погибло в ходе Троллоковых войн и Столетней войны, но кое-что чудом уцелело. Ранда удивило то, что употребление Вейрамоном древнего титула не заставило Льюса Тэрина снова подать голос. Кажется, Теламон вообще не напоминал о себе с того момента, как Ранд велел ему замолчать. Насколько он помнил, это был первый случай, когда его угораздило напрямую обратиться к обитавшему в его голове голосу давно умершего человека. От мысли о том, что может за этим крыться, по спине у него пробежали мурашки.

– Милорд Дракон… – заговорил Сунамон, потирая вспотевшие ладони. Он старался не смотреть на обернутую вокруг головы Ранда шуфу. – Вы?.. – Он, явно успев прикусить язык, поспешил заискивающе улыбнуться; вряд ли стоит спрашивать вероятного сумасшедшего – вероятного, это самое меньшее, – хорошо ли тот себя чувствует. – Не желает ли лорд Дракон пуншу? Прекрасное вино из сбора Лоданайль, смешанное с соком медовой дыни.

Истеван – долговязый, с крепкой челюстью и твердым взглядом лорд страны, служивший под началом Сунамона, – резко поднял руку, и слуга метнулся к стоящему у парусиновой стены столику за золоченым кубком. Другой прислужник поспешил наполнить сосуд.

– Нет. – Ранд поспешил отмахнуться, даже не взглянув на слугу. Он думал о том, мог ли Льюс Тэрин слышать? Если так, все усложнялось еще больше, но ломать над этим голову не хотелось. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. – Как только прибудут Геарн с Симааном, почти все будут в сборе. – Обоих благородных лордов, которые вели два последних крупных отряда тайренских солдат, следовало ждать со дня на день. Они выступили из Кайриэна с месяц назад. Потом, правда, будут еще подтягиваться мелкие группы с юга, немало кайриэнцев и еще больше айильцев. Те прибывали потоком. – Я хочу посмотреть…

Неожиданно Ранд понял, что в павильоне повисла гнетущая тишина. Все замерли, один лишь Ториан, запрокинув голову, допил пунш, вытер губы ладонью и вновь протянул кубок, чтобы его наполнили, не замечая, что слуги вжались в полосатую стену. Девы напряглись и привстали на цыпочки, готовые в любой миг поднять вуали.

– В чем дело? – спокойно спросил Ранд.

Вейрамон замялся.

– Симаан и Геарн… ушли в Хаддонское Сумрачье. Они не придут.

Ториан выхватил у слуги оправленный в золото кувшин и, расплескивая пунш по ковру, наполнил свой кубок.

– А почему они отправились туда, а не к нам? – не повышая голоса, спросил Ранд, хотя был уверен, что знает ответ. Этих двоих, так же как и еще пятерых благородных лордов, он и в Кайриэн-то отправил потому, что в Тире они стали бы беспрерывно интриговать против него.

Кайриэнцы дружно приподняли кубки, пытаясь скрыть ехидные усмешки. Семарадрид, высший из них по рангу, на что указывали многочисленные цветные прорези на кафтане, усмехнулся открыто. Этот узколицый, седовласый мужчина с тяжелым, впору камни колоть, взглядом темных глаз двигался скованно, припадая на одну ногу. Участвуя в терзавших Кайриэн усобицах, он получил немало ран, но хромота напоминала о схватке за Тир. Основная причина, побуждавшая его к сотрудничеству с бывшими противниками, заключалась в том, что они не айильцы. Впрочем, и лорды из Тира соглашались иметь дело с кайриэнцами прежде всего по той же причине.

Ответил Ранду один из соотечественников Семарадрида, молодой лорд Менерил. Прорезей на его кафтане было в два раза меньше, чем у Семарадрида, а левый уголок рта кривился, словно в сардонической усмешке, из-за полученного во время гражданской войны шрама.

– Измена, милорд Дракон. Измена и мятеж.

Возможно, Вейрамон еще долго не решался бы сказать это Ранду в лицо, но не мог и допустить, чтобы вместо него говорил чужеземец. Бросив на Менерила свирепый взгляд, благородный лорд тут же вновь напустил на себя напыщенный вид и неохотно подтвердил:

– Именно так, бунт. И, милорд Дракон, не они одни приняли в нем участие. Благородные лорды Дарлин, Тедозиан и благородная леди Истанда тоже примкнули к мятежникам. Сгори моя душа, милорд Дракон, они послали вам формальный вызов и все его подписали. Да еще втянули в это безумие два или три десятка мелких дворянчиков, по большей части вчерашних фермеров. Свет лишил их рассудка!

Дарлином Ранд почти восхищался. Этот человек с самого начала открыто выступил против него. Когда Ранд овладел Твердыней, Дарлин бежал из города и попытался подбить на сопротивление окрестных дворян. Тедозиан и Истанда, так же как и Геарн с Симааном, вели себя совсем по-другому. Они кланялись Ранду, заискивающе улыбались, именовали его лордом Драконом, а за спиной строили козни. Ранд ничего не предпринимал, терпеливо дожидаясь, когда их коварство выйдет наружу, что и случилось. А Ториан не случайно чуть не поперхнулся своим пуншем – его многое связывало с Тедозианом, да и с Геарном и Симааном тоже.

– Это не просто вызов, – холодно добавил Толмеран. – Они утверждают, будто вы – Лжедракон. Что же до взятия Твердыни и Меча-Который-не-Меч, то все это, по их словам, каким-то образом подстроили Айз Седай.

В голосе лорда прозвучал намек на вопрос. В конце концов, он мог сомневаться – в ту ночь, когда Ранд овладел Твердыней, Толмерана там не было.

– А как считаешь ты, Толмеран?

Утверждения бунтовщиков могли показаться правдивыми многим и многим, тем более в стране, где Айз Седай едва терпели, а направлять Силу было запрещено законом – до тех пор, пока Ранд этот закон не отменил. И где Твердыня Тира высилась недостижимой для врагов почти три тысячелетия, пока Ранд ее не захватил. И ему подобные утверждения были хорошо знакомы. Интересно, когда мятежники будут разбиты и пленены, окажутся ли среди них белоплащники? Впрочем, едва ли – Пейдрон Найол слишком хитер, чтобы допустить такое.

– Я думаю, вы действительно взяли в руки Калландор, – промолвил худощавый лорд после минутного размышления. – Думаю, вы и вправду Дракон Возрожденный.

Слово «думаю» оба раза прозвучало с легким нажимом. Толмеран был не лишен мужества. Истеван кивнул – медленно, но кивнул. Вот еще один отважный человек.

Однако никто из них не задал, казалось бы, самого естественного вопроса – не желает ли лорд Дракон искоренить мятежников? Ранда это не удивило. Прежде всего, Хаддонское Сумрачье не такое место, где легко искоренить что бы то ни было. Огромный дремучий лес, изрезанный оврагами и холмами, где нет ни деревень, ни дорог, тропинки и той не сыщешь. Северная, гористая его оконечность считалась почти непроходимой – никому не удавалось преодолеть больше нескольких миль за день. Целые армии могли маневрировать там, пока не истощатся припасы, да так и не повстречаться с противником. Но была и иная, возможно, более веская причина. Всякого задавшего подобный вопрос могли заподозрить в том, что он напрашивается в карательный поход, дабы просто-напросто присоединиться к Дарлину и прочим мятежникам. Но может быть, лорды из Тира не слишком ловко и умело играют в Даэсс Дей’мар, Игру Домов, во всяком случае не так, как это делают кайриэнцы – те во всем видят тайный смысл, за каждым словом, взглядом, жестом ищут скрытое значение, – однако и тайренцы подозревают всех и каждого, непрестанно плетут интриги и ничуть не сомневаются: все остальные делают то же самое.

Ранда сложившееся положение до поры до времени вполне устраивало. Пусть мятежники прячутся в глухомани – тем легче ему сосредоточиться на Иллиане. Однако он не мог допустить, чтобы его заподозрили в чрезмерной мягкости. И тайренские, и кайриэнские лорды едва ли выступят против него, но если они до сих пор не вцепились друг другу в глотки, то лишь по двум причинам. Во-первых, и те и другие смертельно ненавидели айильцев, а во-вторых, боялись гнева лорда Дракона. Стоит этому страху исчезнуть или хотя бы ослабнуть, и дело в два счета – «Джак-Туманчик» сказать не успеешь – может обернуться всеобщей резней.

– Кто хочет высказаться в их защиту? – спросил Ранд. – Может, кому-то известны смягчающие вину обстоятельства?

Желающих заступиться за мятежников не нашлось. Почти две дюжины пар глаз, если считать и слуг, выжидающе уставились на Ранда. А слуг считать стоило, они, похоже, были особо внимательны. Так же как и Девы – но те следили за всеми, кроме Ранда.

– Итак, – объявил он свое решение, – отныне все они лишены титулов и званий, а их владения конфискованы. Необходимо немедленно издать указ об аресте всех участников – и участниц – бунта, имена которых известны. – По законам Тира государственная измена каралась смертью. Ранд уже отменил некоторые законы, но этот пока не тронул, а теперь было поздно. – Объявите повсюду: всякий, кто окажет им какую-либо помощь, сам будет объявлен изменником. Любой вправе невозбранно убить бунтовщика. Но сложившим оружие и сдавшимся мятежникам будет сохранена жизнь. – Такое решение позволяло при известных условиях обойтись без казни Истанды – посылать на виселицу женщину Ранд не хотел. – Упорствующих же повесят!

Лорды – и тайренские, и кайриэнские – заерзали, обмениваясь встревоженными взглядами, кое у кого кровь отлила от лица. Смертного приговора бунтовщикам они ожидали: за мятеж, да еще в военное время, меньше не дают. Что их потрясло, так это лишение титулов. Хотя Ранд и изменил законы в обеих странах, и теперь благородные, как и все прочие, отвечали за свои проступки перед судом, и карой за убийство была смерть, и денежным штрафом наказывалось оскорбление, они по-прежнему считали, будто согласно некоему естественному порядку лордам от рождения определено быть львами, простолюдинам же – овцами. Благородный лорд, отправленный на виселицу, все равно оставался благородным лордом, тогда как Дарлину и прочим предстояло умереть простолюдинами. В глазах многих это было стократ страшнее самой смерти.

Слуги стояли с кувшинами наготове, ожидая, когда им снова прикажут наполнить кубки. Лица их оставались бесстрастными, но в глазах появился веселый блеск, которого раньше не замечалось.

– Ну, с этим покончено, – заявил Ранд, снимая шуфу и направляясь к столу. – Давайте взглянем на карты. Саммаэль важнее горстки глупцов, гниющих в Хаддонском Сумрачье.

Он надеялся, что там они и сгниют. Чтоб им сгореть!

Вейрамон поджал губы, а Толмеран поспешил согнать нахмуренность со своего лица. Физиономия Сунамона казалась слишком уж спокойной – это вполне могло быть маской. На лицах остальных тайренских лордов, да и кайриэнских тоже, как ни пытался скрыть это Семарадрид, было написано сомнение. Некоторые из них сами дрались с троллоками и мурддраалами в Твердыне Тира, другие видели схватку Ранда с Саммаэлем у Кайриэна, тем не менее многие считали, что утверждать, будто Отрекшиеся на свободе, – признак безумия. Он уже слышал шепотки, будто сожженные и перепаханные взрывами окрестности Кайриэна – его вина, когда он, точно маньяк, наносил удары, не разбирая, где друг, а где враг. Судя по каменному выражению лица Лиа, если лорды не поостерегутся и будут и дальше так поглядывать на Ранда, то кто-то из них рискует получить меж ребер копьем Девы.

Однако, когда Ранд, отбросив в сторону шуфу, начал рыться в разбросанных по столу картах, все сгрудились вокруг. Прав был Башир, когда говорил, что люди последуют и за безумцем, лишь бы тот побеждал. И будут следовать до тех пор, покуда его – а стало быть, и их – не покинет удача. Как раз к тому времени, когда Ранд нашел нужную карту – подробный чертеж восточной оконечности Иллиана, – пришли айильские вожди.

Первым вошел Бруан из Накай Айил, за ним Джеран из Шаарад, Деарик из Рийн, Ган из Томанелле и Эрим из Чарин. Каждый из них ответил кивком на кивки Сулин и трех Дев. Бруана, широкоплечего гиганта с печальными серыми глазами, Ранд поставил во главе воинов пяти кланов, которые он отправил на юг, и другие вожди не возражали. Бруан слыл великим воителем, что совсем не вязалось с его добродушным видом. Все айильцы были облачены в кадин’сор, шуфы свободно лежали у них на плечах. Оружия, если не считать тяжелых поясных ножей, никто из них не имел, но пока у айильца есть руки и ноги, его нельзя считать невооруженным.

Кайриэнцы пытались делать вид, будто не видят айильцев, тогда как тайренские лорды усмехались, морщились и демонстративно нюхали надушенные платки и ароматические шарики. Они гордились тем, что в Тире айильцы овладели лишь Твердыней, да и то – по их убеждению – с помощью Дракона Возрожденного или, как шептались некоторые, Айз Седай, тогда как Кайриэн те побеждали и разоряли дважды.

Айильские вожди, кроме Гана, ни на кого не обращали внимания. Седовласый, с морщинистым, продубленным ветрами и солнцем лицом Ган метал по сторонам свирепые взгляды, но это никак не могло изменить того факта, что некоторые тайренские лорды не уступали ему ростом. В мокрых землях Ган считался бы очень высоким человеком, но среди соплеменников выглядел низкорослым, что делало его, как и Энайлу, крайне обидчивым в этом отношении. Кроме того, кайриэнцев айильцы презирали более всех прочих обитателей мокрых земель и именовали не иначе как «древоубийцами» и «клятвопреступниками».

– Сосредоточимся на Иллиане, – твердо сказал Ранд, расстилая карту. Чтобы один край не загибался, он придавил его Драконовым скипетром, а на другой поставил чернильницу на золотом основании и парную к ней чашу для песка. Он не хотел, чтобы все эти люди принялись убивать друг друга. Хотя он и не думал, что такое возможно – по крайней мере, пока он тут. В преданиях союзники поневоле становились со временем искренними и преданными друзьями, но то в преданиях. Ранду с трудом верилось, что нечто подобное может произойти и с его разноплеменным воинством.

Холмистая равнина Маредо простиралась на территорию Иллиана, где поблизости от реки Шал, бравшей начало от Манетерендрелле, постепенно переходила в лесистые холмы. Восточный край этих холмов был отмечен пятью чернильными крестиками; судя по карте, на местности их отделяло друг от друга около десяти миль. Дойрлонские холмы.

Ранд ткнул пальцем в один из крестиков, расположенный в центре.

– Вы уверены, что у Саммаэля не прибавилось лагерей? – Легкая гримаса на лице Вейрамона заставила Ранда раздраженно бросить: – Да пусть будет кто угодно: лорд Бренд, Совет девяти, хоть сам король Маттин Стефанеос ден Балгар! Я о деле спрашиваю: лагеря все те же?

– Наши разведчики говорят, что там все без изменений, – спокойно ответил Джеран. Стройный и прямой как клинок, с проседью в густых светло-каштановых волосах, теперь он всегда был спокоен, ибо с приходом Ранда завершилась четырехсотлетняя кровная вражда кланов Шаарад и Гошиен. – Совин Най и Дуад Махди’ин ведут постоянное наблюдение. – Он одобрительно кивнул, и Деарик поступил так же. Прежде чем стать вождем, Джеран принадлежал к воинскому сообществу Совин Най – Руки-Ножи, а Деарик – к Дуад Махди’ин – Ищущие Воду. – Гонцы докладывают нам обо всех передвижениях каждые пять дней.

– Мои разведчики сообщают, что все по-прежнему, – сказал Вейрамон с таким видом, будто и не слышал слов Джерана. – Я отправляю отряд каждую неделю. На дорогу туда и обратно уходит целый месяц. Но уверяю вас, что у меня самые свежие сведения. Разведка очень сложна – слишком далеко.

Айильцы и бровью не повели, лица их оставались словно высеченными из камня.

Ранд предпочел не обращать на это внимания. Он и прежде пытался сблизить между собой подвластные ему народы, да все без толку, – стоило ему отвернуться, как пропасть между тайренцами, кайриэнцами и айильцами становилась прежней.

Что же касается лагерей… Ранд знал, что их по-прежнему всего пять, ибо побывал в них, если можно так выразиться. Существовало… некое место, в которое можно попасть, если знаешь как. Странное, безлюдное отражение реального мира. Он ходил по земляным валам и бревенчатым стенам огромных фортов, знал ответы почти на все вопросы, которые собирался задать, но скрывал это, ибо в каждом его плане заключался иной, скрытый, и Ранд жонглировал ими, словно менестрель факелами.

– И Саммаэль все еще приводит новых людей? – На сей раз Ранд произнес это имя с нажимом.

Лица айильцев не изменились: если Отрекшиеся освободились, значит так оно и было; эти люди понимали, что порой приходится принимать вещи такими, каковы они есть, независимо от того, нравится тебе это или нет, – прочие же бросали на Ранда быстрые и встревоженные взгляды исподлобья. Ну что ж, рано или поздно им тоже придется уразуметь, что дела обстоят не так, как хотелось бы.

– Туда стягиваются все мало-мальски способные держать оружие. Кажется, скоро весь Иллиан соберется там, – с мрачным видом заявил Толмеран. Тир враждовал с Иллианом со времени распада империи Артура Ястребиное Крыло, и история обеих стран представляла собой нескончаемую череду войн, начинавшихся зачастую по смехотворным поводам. Толмеран, как истинный уроженец Тира, был не прочь сразиться с иллианцами, однако же, в отличие от других благородных лордов, кажется, полагал, что не каждую битву можно выиграть одним лихим наскоком. – Все разведчики докладывают, что лагеря растут и возводятся новые укрепления.

– Нужно выступать немедленно, милорд Дракон, – с пылом заявил Вейрамон. – Сожги мою душу Свет, если я не застану этих иллианских раззяв врасплох, со спущенными штанами. Они сами загнали себя в угол, засев в этих мышеловках. У них ведь и кавалерии-то почти нет! Клянусь, я раздавлю их, и дорога на город будет открыта. – (В Иллиане, так же как в Тире и Кайриэне, говоря «город», имели в виду столицу, по имени которой называлась и вся страна.) – Сгори мои глаза, я водружу ваше знамя над Иллианом уже через месяц. Самое позднее, через два. – Бросив взгляд на кайриэнцев, он нехотя поправился: – Мы водрузим. Семарадрид и я.

Семарадрид едва заметно кивнул.

– Нет! – отрезал Ранд.

Затея Вейрамона грозила обернуться бедой. Между его станом и укрепленными лагерями Саммаэля на двести пятьдесят миль простирались бескрайние травянистые равнины, где пятидесятифутовый холмик считался горой, а крохотная, в два гайда, рощица – чащобой. У Саммаэля тоже есть разведчики: каждая крыса, каждый ворон может оказаться его соглядатаем. Двести пятьдесят миль – это двенадцать или тринадцать дней пути для тайренских и кайриэнских солдат, да и то если повезет. Айильцы добрались бы быстрее, дней за пять, но даже у айильцев целое войско движется медленнее, чем двое-трое разведчиков. К тому же план Вейрамона не предусматривает их участия в походе. Задолго до приближения армии Вейрамона к Дойрлонским холмам Саммаэль будет предупрежден и сам сможет нанести противнику смертельный удар. Дурацкий план. Еще более глупый, чем тот, который навязывал им Ранд.

– Нет. Я уже отдал приказ. Всем оставаться здесь, пока не прибудет Мэт и не примет на себя командование. Но даже и тогда никто не тронется с места, пока я не решу, что сил собралось достаточно. Сюда идут подкрепления – из Тира, из Кайриэна, и айильцы подходят. Я намерен разгромить Саммаэля, Вейрамон. Покончить с ним навсегда и водрузить над Иллианом знамя Дракона. – Последнее было правдой. – Мне хотелось бы остаться здесь, с вами, но в Андоре необходимо мое присутствие.

Вейрамон поморщился, а Семарадрид скорчил такую кислую мину, что она могла бы превратить вино в уксус. На лице Толмерана не было вовсе никакого выражения, но именно это указывало на крайнюю степень неодобрения. Семарадрида беспокоила задержка. Он не раз указывал на то, что коли здесь, в лагере, с каждым днем собирается все больше народу, значит и в Иллиане происходит нечто подобное. Ранд подозревал, что Вейрамон предложил свой план, поддавшись на уговоры Семарадрида. Толмеран же сомневался в способности Мэта командовать армией. Конечно, истории о воинских подвигах Мэтрима Коутона он слышал, но почитал их пустыми россказнями глупцов, желавших подольститься к простому деревенскому парню, которого угораздило оказаться приятелем самого лорда Дракона. Некоторые возражения лордов не были лишены резона, но это не имело значения, ибо план, предложенный им Рандом, являл собой не что иное, как очередную хитрость. Представлялось маловероятным, чтобы Саммаэль целиком положился на одних воронов и крыс. Ранд полагал, что у него, у других Отрекшихся, да и у Айз Седай тоже в лагере немало и обычных лазутчиков.

– Да свершится воля лорда Дракона, – угрюмо проворчал Вейрамон.

Храбрости Вейрамону было не занимать, но и глупости тоже. Он думал лишь о собственной славе, смертельно ненавидел Иллиан, презирал кайриэнцев, а айильцев считал дикарями. Именно такой человек и нужен был Ранду. Пока командует Вейрамон, Толмеран и Семарадрид особого рвения проявлять не станут.

Некоторое время говорили военачальники. Ранд же только слушал, изредка задавая вопросы. Противодействия его плану больше не было, о том, чтобы немедленно выступить в поход, никто и не заикался. Разговор шел в основном о подводах, лошадях и припасах. На равнине Маредо деревни встречались редко, а городов, если не считать Фар Мэддинга на севере, и вовсе не было. Плодородной земли едва хватало для прокорма немногочисленных местных жителей, следовательно, для снабжения огромной армии требовался постоянный подвоз из Тира всего необходимого – от муки для выпечки хлеба до подковных гвоздей. Однако благородные лорды, за исключением Толмерана, сходились на том, что все необходимое, дабы добраться до рубежей Иллиана, войско может везти в обозах, а уж перейдя границу, оно прокормится за счет противника. Похоже, их привлекала возможность опустошить земли исконных врагов на манер стаи саранчи. Кайриэнцы, особенно Семарадрид и Менерил, придерживались другого мнения. Гражданская война и осада, которой подвергли их столицу Шайдо, заставили оголодать не только кайриэнское простонародье. Ввалившиеся щеки военачальников говорили сами за себя. Иллиан слыл богатым краем – даже на Дойрлонских холмах встречались фермы и виноградники, но Семарадрид и Менерил полагали, что грабеж – не самый надежный способ обеспечить пропитание для солдат. Что же до Ранда, то он, конечно же, не желал разорения Иллиана.

Ни на кого из лордов Ранд особо не нажимал. Сунамон заверил его, что подводы готовят, а тайренец уже усвоил, что говорить Ранду одно, а делать другое небезопасно. Заготовка припасов велась по всему Тиру, невзирая на то что Вейрамон кривился от нетерпения, а обливавшийся потом Ториан сетовал на непомерные расходы. Так или иначе, все шло по плану и будет идти по плану впредь – об этом есть кому позаботиться.

Когда Ранд собрался уходить, обмотав голову шуфой и взяв Драконов скипетр, тайренцы и кайриэнцы вновь рассыпались в пышных славословиях, то и дело изысканно кланяясь, и потом принялись уговаривать его остаться на пир, искренне надеясь получить отказ. Как тайренские, так и кайриэнские вельможи старались по возможности избегать общества Дракона Возрожденного, хотя и скрывали это, опасаясь впасть в немилость. Ну а уж когда он прибегал к Силе, все они думали лишь о том, как бы оказаться подальше. Разумеется, они с поклонами проводили его до выхода и проследовали за ним несколько шагов снаружи, но, когда наконец отстали, Сунамон вздохнул, а Ториан – Ранд сам это слышал – аж хихикнул от облегчения.

Айильские вожди, хранившие молчание во время совета, так же молча последовали за Рандом. Девы присоединились к Сулин и трем ее спутницам и сомкнулись кольцом вокруг шестерых мужчин, направившихся к другому, в зеленую полоску шатру. На этот раз приветственных криков было заметно меньше, а вожди хранили молчание. Когда все вошли в шатер, Ранд заметил, что вожди сегодня не очень-то разговорчивы.

– А что толку говорить, если эти мокроземцы все равно не хотят слушать? – отозвался Деарик, рослый, всего на палец ниже Ранда, носатый мужчина с проблеском седины в золотистых волосах. Его голубые глаза выражали крайнюю степень презрения. – Они слушают только ветер.

– Они рассказали тебе о мятеже? – спросил Эрим. Ростом он превосходил Деарика, седины в рыжих волосах имел побольше, а его нижняя челюсть задиристо выдавалась вперед.

– Рассказали, – ответил Ранд.

Ган угрюмо посмотрел на него и промолвил:

– Если ты пошлешь этих тайренских болтунов в погоню за им подобными, то совершишь большую ошибку. Даже если сами они не предадут тебя, с предателями все равно не совладают. Отправь копья. Одного клана будет более чем достаточно.

Ранд покачал головой:

– Дарлин и прочие мятежники могут подождать. Саммаэль – вот что сейчас важно.

– В таком случае давай двинемся на Иллиан сейчас, – предложил Джеран. – И забудь ты об этих мокроземцах, Ранд ал’Тор. Ведь здесь сейчас собралось почти двести тысяч копий. Мы разобьем иллианцев еще до того, как Вейрамон Саньяго и Семарадрид Маравин преодолеют половину пути.

Ранд на мгновение прикрыл глаза. Ну неужто все так и будут без конца с ним спорить? И айильцы туда же, а ведь они не из тех, кто робеет от одного сердитого взгляда Дракона Возрожденного. Пророчества мокрых земель ничего для них не значили, и они не испытывали почтения к титулу Дракона Возрожденного. Айильцы следовали за Тем-Кто-Пришел-с-Рассветом, за Кар’а’карном, но и Кар’а’карн, о чем ему уже надоело слышать, вовсе не был королем.

– Я хочу, чтобы каждый из вас пообещал, что не уйдет отсюда до прибытия Мэта.

– Мы останемся, Ранд ал’Тор. – В обманчиво мягком голосе Бруана слышалось недовольство. Остальные подтвердили свое согласие кивками, неохотно, но подтвердили.

– Хоть это и пустая трата времени, – добавил, поморщившись, Ган.

– Да не видать нам вовек прохлады, если это не так, – подхватили Джеран и Эрим.

Ранд не ожидал, что они так легко согласятся.

– Чтобы сберечь время, то и дело приходится тратить его впустую, – пояснил он, и Ган фыркнул.

Громоходцы приподняли на шестах боковины полосатого шатра, чтобы его продувал ветерок. Он был жарким и сухим, но айильцы, по-видимому, находили его освежающим. Ранд же потел не меньше, чем на солнцепеке. Сняв шуфу, он уселся на уложенные в несколько слоев ковры напротив Бруана и остальных вождей. Девы, присоединившись к Громоходцам, окружили шатер. Время от времени они беззлобно подтрунивали друг над другом и весело смеялись. Кажется, на сей раз в обмене колкостями верх взял Лейран; во всяком случае, Девы дважды поднимали свои круглые кожаные щиты и стучали о них копьями. Ранд, как всегда, почти ничего не понял.

Примяв пальцами табак в коротенькой трубочке, он пустил по кругу кисет из козлиной кожи – в Кэймлине нашелся небольшой бочонок доброго двуреченского табака. Затем, пока остальные дожидались Громоходца, посланного к костру за горящим прутиком, он направил Силу, и его трубка зажглась сама собой. Наконец все раскурили свои трубки и, добродушно попыхивая, завели разговор.

Продолжался он примерно столько же времени, сколько и совещание с лордами, причем вовсе не потому, что обсуждались слишком уж важные дела. Просто, раз Кар’а’карн беседовал с вождями мокрых земель, ему надлежало поговорить и с айильскими. Айильцы были до крайности щепетильны в вопросах чести – понятие джи’и’тох, долг и честь, определяло все стороны их жизни. Правда, правила, которыми они руководствовались, уразуметь было порой столь же нелегко, как и понять их юмор. Они поговорили о подтягивавшихся из Кайриэна айильских отрядах, о том, когда ждать прибытия Мэта и что предпринять в отношении Шайдо, если вообще стоит что-либо предпринимать. Говорили и об охоте, о женщинах, о бренди – так ли он хорош, как оосквай, – и, конечно же, о шутках и чувстве юмора. Даже терпеливый Бруан в конце концов беспомощно развел руками и признал, что ему не под силу втолковать Ранду, в чем соль тех или иных айильских шуток. Ну как, во имя Света, можно уразуметь, что смешного в том, что мужчина, желавший жениться на одной женщине, женился на ее сестре, а какая-то другая женщина чем-то ненароком уколола мужа? Ган фыркал, ворчал и решительно отказывался верить, что Ранду не смешно, – сам он так хохотал над историей о случайном уколе, что чуть не лопнул со смеху. Единственное, о чем никто не говорил, так это о надвигавшейся войне с Иллианом.

Когда еще не отошедшие от смеха вожди ушли, Ранд встал, выбил трубку и, щурясь на солнце, наполовину спустившееся к горизонту, растер каблуком пепел. Еще было время вернуться в Кэймлин и встретиться с Баширом, но он вошел в шатер и долго сидел, молча наблюдая закат. Когда светило коснулось горизонта и краешек неба окрасился кровавым багрянцем, Энайла с Сомарой принесли ему тарелку тушеной баранины, да такую, что с избытком хватило бы на двоих, каравай хлеба и кувшинчик с мятным чаем, который тут же поставили охлаждаться в кожаное ведро с водой.

– Ты мало ешь, – заметила Сомара. Она порывалась еще и пригладить ему волосы, но Ранду удалось уклониться.

Энайла взглянула на него и заметила:

– Не бегай ты так от Авиенды, она бы проследила, чтобы ты ел как следует.

– Он оказывает ей знаки внимания, а потом сам же ее избегает, – пробормотала Сомара. – Теперь тебе придется заново добиваться ее расположения. Попроси разрешения вымыть ей волосы.

– Ну уж нет, так забегать вперед не стоит, – решительно возразила Энайла. – Пусть предложит причесать ее, для начала и этого будет более чем достаточно. Он ведь не хочет, чтобы Авиенда сочла его слишком настырным.

Сомара хихикнула:

– Мудрено счесть его не в меру настырным, коли он от нее прячется. Ты слишком уж скромничаешь, Ранд ал’Тор.

– Вы что, решили вдвоем заменить мне матушку, а?

Облаченные в кадин’сор женщины растерянно переглянулись.

– Как ты думаешь, это очередная шутка в манере мокроземцев? – спросила Энайла.

– Не знаю. Непохоже, что ему смешно, – пожав плечами, ответила Сомара и похлопала Ранда по спине. – Я уверена, шутка у тебя что надо, но было бы неплохо разъяснить нам ее суть.

Ранд молча страдал, чуть ли не скрежеща зубами; он с трудом запихивал в рот кусок за куском под пристальными взглядами обеих Дев, следивших буквально за каждой ложкой. После того как они удалились с пустой тарелкой, легче не стало, поскольку явившаяся им на смену Сулин принялась втолковывать Ранду, как ему вернуть благосклонность Авиенды. По айильским понятиям, такого рода советы могла бы давать первая сестра первому брату.

– В ее глазах ты должен выглядеть скромным, – наставляла седовласая Дева, – но не настолько, чтобы показаться скучным. Попроси ее потереть тебе спину в палатке-парильне, но сделай это с застенчивым видом, потупив глаза. А когда будешь раздеваться перед сном, чуток попляши, будто оттого, что просто доволен жизнью, а потом сделай вид, словно только что ее заметил, извинись – и быстро под свои одеяла. При этом не мешало бы покраснеть. Ты умеешь?

Ранд молча страдал. Девы, конечно же, знали многое, но кое о чем понятия не имели.

Когда он вернулся в Кэймлин, солнце давно закатилось. Ранд прокрался в свою спальню на ощупь, с сапогами в руках, с трудом находя путь в темноте передней. Даже если бы он не знал, что Авиенда находится там, на своем неизменном соломенном тюфяке у стены, то все равно почувствовал бы ее присутствие. В ночной тиши он отчетливо слышал ее дыхание. Ранд надеялся, что вернулся достаточно поздно и Авиенда уже уснула. Ему до смерти надоело выслушивать насмешки Дев по поводу «робости» и «застенчивости». Они утверждали, что качества эти, бесспорно, хороши, но все хорошо в меру.

Устраиваясь в постели, Ранд испытывал и облегчение – сумел-таки незамеченным проскочить мимо Авиенды, и раздражение – не решился даже зажечь лампу и умыться. Он уже закрыл глаза, когда Авиенда повернулась на своем тюфяке – скорее всего, она вовсе не спала – и сказала:

– Спокойного сна и доброго пробуждения.

Радоваться тому, что женщина, встреч с которой избегаешь, пожелала тебе доброй ночи, – это уж полная дурь. Вот как размышлял Ранд, ворочаясь на набитой гусиными перьями подушке. Авиенда, скорее всего, сочла его попытку пробраться в спальню тайком превосходной шуткой. Айильцы относились к юмору как к искусству, причем предпочитали такие остроты, от которых попахивало кровью. Перед тем как сон окончательно сморил его, Ранд успел подумать и о том, что у него в запасе есть действительно великолепная шутка, о которой, кроме него самого, знают лишь Мэт и Башир. Начисто лишенный чувства юмора Саммаэль и представить себе не мог, что собранная в Тире могучая армия – это самая грандиозная шутка, какую видел мир. Если повезет, Саммаэль расстанется с жизнью, так и не сообразив, что ему было над чем напоследок посмеяться.

Глава 5

Другой танец

«Золотой олень» во многих отношениях оправдывал свое название. Большой обеденный зал был уставлен полированными столами и скамьями с резными ножками, а одна служанка в белом переднике только и делала, что без конца подметала такой же белый каменный пол. Стены были оштукатурены, а под высоким потолком тянулся узорчатый, голубой с золотом бордюр. Искусно сложенные каменные камины были украшены хвойными веточками, а над каждым дверным и оконным проемом красовалась резная оленья голова с ветвистыми рогами, поддерживающими винную чашу. На одной из каминных досок даже стояли часы, причем позолоченные. На маленьком помосте усердствовали музыканты – двое потных мужчин в одних рубахах играли на визгливых флейтах, другая пара – на девятиструнных биттернах, а краснолицая женщина в платье в голубую полоску крошечными деревянными молоточками настукивала по цимбалам на тонких высоких ножках. Больше дюжины служанок в бледно-голубых платьях и белоснежных передниках сновали туда-сюда. В большинстве своем они были молоденькими и хорошенькими, хотя попадались и такие, которым было не меньше лет, чем самой хозяйке гостиницы госпоже Дэлвин – маленькой круглолицей женщине с жиденьким пучком седых волос на затылке. Заведение ее было из числа тех, которые всегда нравились Мэту, а его притягивали уют и запах денег. К тому же, что во многом определило выбор Мэта, «Золотой олень» находился в самом центре города.

Безусловно, не все в нем оправдывало славу одной из двух лучших гостиниц в Мироуне. Из кухни тянуло репой, бараниной и острым ячменным супом, без которого здесь не обходился ни один обед. Все эти «ароматы» смешивались с запахами пыли и конского пота, проникающими с улицы. Но что поделаешь, город наводнен беженцами и войсками, а в окружавших его лагерях солдат собралось еще больше. Бравые вояки шатались по улицам, хриплыми голосами горланили солдатские песни и на чем свет стоит кляли невиданную жарищу. В воздухе висела горячая пыль, поднятая множеством сапог и конских копыт. Несмотря на духоту, окна гостиницы были плотно закрыты. Хозяйка знала, что стоит их приоткрыть, как в помещение набьется пыль, а прохладнее все равно не станет. Весь город был настоящим пеклом.

В пекло же, по мнению Мэта, мало-помалу превращался и весь этот паршивый мир, а уж почему – об этом ему и задумываться не хотелось. Чего ему хотелось, так это забыть и о жаре, и о том, зачем он торчит в Мироуне, и вообще обо всем на свете. Его щегольской зеленый кафтан с золотым шитьем по обшлагам и воротнику был расстегнут, ворот тонкой полотняной рубахи не зашнурован, но Мэт все равно потел, как загнанная лошадь. Может быть, сними он намотанный на шею черный шелковый шарф, стало бы чуток полегче, но Мэт почти никогда не делал этого на людях. Допив вино, он поставил на стол блестящую оловянную кружку и принялся обмахиваться широкополой шляпой. Сколько он ни пил, влага тотчас выходила наружу по`том.

Когда Мэт решил остановиться в «Золотом олене», многие лорды и офицеры из Отряда Красной руки последовали его примеру, а постояльцам попроще пришлось перебраться в другие трактиры. Госпожу Дэлвин это не слишком огорчило. С лорда можно запросить за кровать впятеро больше, чем с простолюдина. Благородные гости платили не скупясь, драк за столами не затевали, а ежели собирались пустить друг другу кровь, то выходили на улицу. Правда, сейчас, в полдень, зал был почти пуст – за столиками сидели человек девять или десять, и хозяйка то и дело поглядывала на свободные скамьи и вздыхала, поглаживая узел волос на затылке. Трудно было рассчитывать продать до вечера много вина, а основной барыш давало именно оно. Впрочем, музыканты наяривали что есть мочи. От горстки лордов, которым понравилась музыка – а обращения «милорд» заслуживает всякий, у кого водится золотишко, – можно получить больше монет, чем от целой оравы простых солдат.

Нет, сколь это ни было прискорбно для музыкантов и их кошельков, прислушивался к игре один только Мэт, да и тот морщился и вздрагивал на каждой третьей ноте. По правде сказать, то была не вина музыкантов – их музыка могла показаться не такой уж скверной, если знать, какую мелодию слушаешь. Мэт знал – он сам, отбивая такт, напел музыкантам этот мотив, – но никто другой не слышал ничего подобного две с лишним тысячи лет. Музыканты заслуживали похвалы уже за одно то, что им удалось уловить ритм.

До ушей Мэта долетел обрывок разговора. Бросив обмахиваться шляпой, он поманил кружкой служанку, давая понять, что хочет еще вина, и повернулся к троим собеседникам, сидящим за соседним столом:

– О чем это вы, а?

– Да вот пытаемся найти способ выудить из тебя хотя бы часть наших деньжат. Ты ведь нас вконец обчистил, – буркнул в кружку с вином Талманес. Он не улыбался, но и огорченным не выглядел. Просто этот человек редко улыбался. Он был несколькими годами старше Мэта, на целую голову ниже его и всем своим обликом порой наводил на мысль о сжатой пружине. – В карты тебя никому не обыграть.

Талманес командовал половиной кавалерии Отряда и, будучи кайриэнским лордом, на солдатский манер брил голову спереди и пудрил ее, хотя большую часть пудры смывал пот. В Кайриэне многие молодые дворяне усвоили эту солдатскую моду, однако Талманес вдобавок носил простой кафтан без цветных прорезей, хотя по происхождению имел право на немалое их число.

– Так уж и обчистил! – протестующе воскликнул Мэт. Конечно, когда приваливала удача, он выигрывал помногу, но даже ему карта шла не всегда. – Кровь и пепел! Не ты ли на прошлой неделе обставил меня на пятьдесят крон?

Пятьдесят крон! А ведь всего год назад он, Мэт, выиграв одну крону, в пляс бы пустился, а лишившись одной-единственной монеты, наверное, с ума бы сошел. Но сказать начистоту, год назад ему нечего было лишаться, денег в его карманах тогда не водилось.

– Полсотни выиграл, это точно, но сколько сотен я просадил тебе до того? – суховато заметил Талманес. – Мне хотелось бы отыграться.

На самом деле, начни Мэт часто проигрывать, это вызвало бы беспокойство у Талманеса, да и не у него одного. Многие считали необычное везение Мэта своего рода талисманом Отряда.

– Кости тут не сгодятся, – пробормотал Дайрид, командовавший в Отряде пехотой, и жадно отхлебнул из кружки, не обращая внимания на лишь наполовину скрытую за напомаженной бородкой усмешку Налесина. Дворяне в большинстве своем считали игру в кости грубой и подобающей лишь простонародью. – Я ни разу не видел, чтобы, бросая кости, ты закончил вечер с проигрышем. Но должно быть и нечто тебе неподвластное. Понимаешь, что я имею в виду?

Ростом Дайрид был чуть повыше своего соотечественника Талманеса и лет на пятнадцать его старше. Не раз перебитый нос и пересекающие лицо глубокие белесые шрамы выдавали в нем бывалого вояку. Он тоже брил и пудрил голову, причем очень давно – вся его жизнь прошла на военной службе. Из сидевшей за столом троицы он один не имел благородных предков и вышел в офицеры из простых солдат.

– Вот мы и подумали: может, скачки подойдут, – вставил, жестикулируя оловянной кружкой, Налесин. Крепкий и ладный, превосходивший ростом обоих кайриэнцев, этот тайренский лорд командовал в Отряде второй половиной кавалерии. Мэт порой недоумевал, почему даже в такую жару он не сбрил свою роскошную черную бороду, да еще и подстригал ее каждое утро, чтобы сохранить остроконечную форму. Простые серые кафтаны Дайрида и Талманеса были распахнуты, а зеленый, шелковый, с пышными по тайренской моде рукавами и шитыми золотом манжетами кафтан Налесина наглухо застегнут. Лицо лорда блестело от пота, но он не обращал на это внимания. – Сгори моя душа, и за карточным столом, и на поле боя тебе несказанно везет. И при игре в кости тоже, – добавил он, искоса взглянув на Дайрида и поморщившись. – Но на скачках все зависит не столько от удачи, сколько от лошади.

Мэт оперся локтями о стол и улыбнулся:

– Найди себе доброго коня, и посмотрим, чья возьмет.

Он не был уверен, что на скачках ему будет везти так же, как в картах, везение вообще вещь непредсказуемая, зато прекрасно разбирался в лошадях, ибо, можно сказать, вырос в конюшне. Его отец торговал лошадьми.

– Так будете вы пить или нет? Я вам вина налить не могу, мне до кружки не дотянуться.

Мэт оглянулся через плечо. Позади с блестящим оловянным кувшином в руках стояла служанка. Темноглазая, со светлой кожей и падающими на плечи темными кудрями, она была невысока ростом, но сложена чудесно. Мелодичный кайриэнский акцент делал ее голосок похожим на перезвон колокольчиков. Бетсе Силвин приглянулась Мэту с того самого дня, когда он впервые переступил порог «Золотого оленя», но только сегодня у него появилась возможность поговорить с ней – до сих пор всякий раз находился пяток неотложных дел да десяток таких, которые надо было сделать еще вчера. Его собеседники уже уткнулись в кружки, будто оставляя его наедине с девушкой. Надо же, хоть двое из них и лорды, а соображают, что к чему.

Ухмыльнувшись, Мэт перекинул ноги через скамью и подставил девушке кружку.

– Спасибо, Бетсе, – сказал он, и служанка сделала реверанс. Однако, когда Мэт предложил девушке и самой выпить с ним, та поставила кувшин на стол, сложила руки на груди, склонила голову набок и, окинув юношу взглядом, сказала:

– Боюсь, что госпоже Дэлвин такое вряд ли понравится. Точно не понравится. А вы лорд, да? Вроде бы вы тут всем заправляете, но лордом вас никто не кличет. Да и почти никто не кланяется.

Мэт вскинул голову.

– Нет! – ответил он куда резче, чем собирался. – Никакой я не лорд. – Ранд сглупил, позволив всем и каждому называть его лордом Драконом, но уж от него, Мэтрима Коутона, подобной дурости никто не дождется. Он глубоко вздохнул и вернул себе привычную ухмылку. Некоторые девицы любят морочить мужчинам голову, но в этой игре он и сам мастак. – Давай-ка без церемоний, Бетсе. Называй меня просто Мэт, и на «ты». Договорились? И присядь рядышком, уверен, госпожа Дэлвин возражать не станет.

– Еще как станет! Но малость поболтать с тобой, наверное, можно, ведь что бы ты там ни говорил, а все-таки ты почти что лорд. А зачем ты носишь шарф в такую жару? – Девушка наклонилась и легонько сдвинула пальчиком шарф. Мэт поначалу даже ничего не заметил. – А это что такое? – Она коснулась окружающего шею бледного, затвердевшего рубца. – Надо же, тебя пытались повесить! Вот это да! Но за что? Ты слишком молод, чтобы быть отъявленным головорезом.

Он откинул назад голову и поспешно затянул шарф, чтобы снова спрятать шрам, но Бетсе это не смутило. Она ловко запустила руку за распахнутый ворот рубахи и выудила висящий на кожаном шнурке серебряный медальон в виде лисьей головы:

– Уж не за то ли, что ты стянул эту штуковину? Она выглядит дорогой. Наверное, ценная, а?

Мэт отобрал у девушки медальон и засунул обратно. Он бы и рад был вставить словечко, но Бетсе решительно не давала ему такой возможности. Он услышал позади хохоток Налесина и Дайрида и промолчал. Порой везение, сопутствовавшее ему в азартных играх, начисто пропадало, когда дело касалось женщин. Интересно, что тут смешного они находят?

– Нет, – снова затрещала служанка, – краденую вещь у тебя бы наверняка отобрали, разве не так? И потом, ты почти что лорд, а значит, можешь позволить себе такие вещички. А вздернули тебя небось за то, что ты слишком много знал. Ты выглядишь как раз таким малым, который очень много знает. Или воображает, будто знает. – Она изобразила одну из тех многозначительных улыбочек, с помощью которых женщины околпачивают мужчин, делая вид, будто им известно нечто важное. – Неужто тебя хотели повесить только за то, что ты вообразил, будто много знаешь? Или за то, что прикидывался лордом? А ты точно не лорд?

Дайрид с Налесином уже покатывались со смеху, и даже Талманес похохатывал, хотя все трое делали вид, что смеются над чем-то другим. Дайрид придумал уловку: в промежутках между взрывами хохота рассказывал историю о каком-то мужчине, свалившемся с лошади. В том, что удалось расслышать Мэту, ничего смешного не было.

Он, однако же, продолжал ухмыляться, твердо решив, что этой балаболке не удастся обратить его в бегство, даже если она будет тараторить быстрее, чем он способен бежать. Девчонка-то прехорошенькая, а ему в последние недели приходилось разговаривать главным образом с людьми вроде Дайрида, а то и похуже, с потными мужчинами, порой забывавшими побриться, а помыться зачастую не имевшими возможности. По щекам Бетсе тоже струился пот, но пахло от нее лавандовым маслом.

– На самом деле я получил эту царапину из-за того, что знал слишком мало, – беспечно произнес Мэт. Женщинам всегда нравится, когда мужчины рассказывают о своих ранах. Это Мэт знал слишком хорошо. – Теперь я действительно много знаю, но тогда все было иначе. Можно сказать, меня хотели вздернуть в уплату за знание.

Бетсе покачала головой и поджала губы:

– Слишком уж мудрено звучит. Ты, наверное, остришь, да? Молодые лорды вечно острят, но ты ведь не лорд, сам сказал. А я девушка простая, и все это остроумие не по мне. Раз ты не лорд, так и говори по-человечески, а то можно подумать, будто корчишь из себя благородного. Такое ни одной женщине не понравится. Может, сделаешь одолжение и растолкуешь, что ты имел в виду?

Мэт с трудом сохранял улыбку – сколько можно трещать без умолку? К тому же непонятно, то ли она и впрямь такая простушка, то ли хочет, чтобы он из кожи вон лез, стараясь ей понравиться. Однако куда ни кинь, а девчонка премиленькая, и пахнет от нее не потом, а лавандой.

Дайрид и Налесин, похоже, уже задыхались от смеха, а Талманес насвистывал «Лягушку на льду». Не иначе как решил, что он, Мэтрим Коутон, ступил на скользкую почву.

Поставив кружку на стол, Мэт поднялся и склонился над Бетсе:

– Я тот, кто я есть, ничуть не больше, но, как гляну на твое личико, у меня все слова в голове путаются. – Красотка заморгала – цветистый разговор всякой девице по вкусу. – Может, потанцуем?

Не дожидаясь ответа, он повел ее на свободный пятачок между столами. В конце концов, свести знакомство с такой милашкой уже удача, а ежели танец заставит ее попридержать язычок, то можно считать, ему повезло вдвойне. Кроме того, он никогда не слышал о девушке, чье сердце не смягчил бы танец. «Потанцуй с ней, и она многое тебе простит. Танцуй хорошо, и она простит что угодно», – гласила старая поговорка. Очень старая.

Закусив губу, Бетсе огляделась в поисках госпожи Дэлвин, но маленькая пухленькая хозяйка лишь улыбнулась, поощрительно махнула рукой – дескать, пляши, что уж там, – и принялась с удвоенным пылом, будто зал был набит битком, гонять остальных служанок. Несмотря на безобидную внешность, госпожа Дэлвин способна была окоротить любого буяна – в юбках она прятала коротенькую дубинку и порой умело пускала ее в ход: Налесин до сих пор с опаской косился на нее, когда ей случалось оказаться поблизости. Но кажется, желание гостя потанцевать с одной из служанок не вызвало у нее возражений. Завидя приготовления к танцу, музыканты заиграли громче, хотя вряд ли лучше.

Мэт взял Бетсе за обе руки и распростер их в стороны.