Властелин Хаоса Джордан Роберт

– Делай, как я, – шепнул он девушке. – Начнем с простого, и у тебя все получится.

В такт музыке он повел ее в танце – нырок, скользящий шажок правой ногой, потом левая, тоже скользя, подтягивается к правой… Нырок, шажок, скольжение – и все это раз за разом, с распростертыми руками.

Бетсе оказалась на редкость понятливой, все фигуры схватывала на лету и была легка на ногу. Когда они приблизились к помосту, Мэт плавно поднял свои – и ее – руки над головой и перекрутился с нею спиной к спине. Снова нырок, боковой шаг, поворот – и они опять оказались лицом к лицу. Нырок, шаг в сторону, вращение – снова, снова и снова – до того места, откуда они начали. Девушка все осваивала мгновенно, ни разу не сбилась и, когда поворачивалась к нему лицом, всякий раз улыбалась. Она и впрямь была прехорошенькая.

– Сейчас будет чуток посложнее, – предупредил Мэт и повернулся так, что их лица обратились к музыкантам, а руки скрестились. Правое колено вверх, легкий взмах ногой влево, скольжение вперед и направо. Левое колено вверх, взмах ногой вправо, скольжение вперед и налево. Сплетая причудливое кружево движений, они вновь переместились к помосту. Бетсе радостно смеялась. С каждым новым па она чувствовала себя все непринужденнее и увереннее. Легкая как перышко, она буквально порхала в его руках и, что совсем хорошо, молчала.

Ритм танца захватил Мэта. По мере того как они с Бетсе проносились по залу к помосту и обратно, в голове его все ярче всплывали воспоминания. Воспоминания о том самом танце, который он уже танцевал в незапамятные времена. Тогда он был рослым – на голову выше, чем сейчас, – голубоглазым малым с длинными золотистыми усами, обряженным в янтарного цвета шелковый кафтан с красным поясом, брыжами из тончайших барсинских кружев и застежками из желтых сапфиров, добытых в Арамелле. А танцевал он со смуглой, необычайно красивой посланницей Ата’ан Миэйр, Морского народа. Крошечные медальончики на цепочке, тянувшейся от кольца в ноздре к серьге в ухе, указывали на ее ранг. То была Госпожа Волн клана Шодин. Впрочем, ему не было дела до высокого положения этой женщины – то забота короля, а не мелкого дворянина. Он лишь радовался тому, как она прекрасна и грациозна. Они порхали под огромным хрустальным куполом дворца в Шемали, прекраснейшего из дворцов, ибо в те дни весь мир завидовал великолепию и могуществу Кореманды. Прочие воспоминания теснились вокруг того танца, вспыхивая и угасая, словно искорки. Утро принесет весть о новых жестоких набегах троллоков из Великого Запустения, через месяц станет известно, что Барсин, город золотых шпилей, разграблен и сожжен дотла, а орды троллоков хлынули на юг. Так суждено было начаться тому, что позднее назовут Троллоковыми войнами. Три с лишним столетия пройдут в нескончаемых битвах, кровопролитиях, грабежах и пожарах, прежде чем удастся повергнуть Повелителей ужаса и отбросить троллоков. Падут Кореманда со всеми ее сокровищами, Эссения, славившаяся мудрецами и научными школами, Манетерен, Эхарон и все Десять государств. Конечная победа достанется дорогой ценой – великие страны исчезнут с лица земли, обратятся в прах, и на их месте воздвигнутся новые державы. Новые народы сохранят лишь предания о былых, более счастливых временах, да и те будут казаться многим всего лишь мифами. Но он отогнал назойливые мысли, ведь все это впереди. А сегодняшний вечер прекрасен, и он танцует с…

Мэт моргнул, встрепенулся и сквозь пелену пота увидел в струившемся из окон солнечном свете улыбающееся, красивое лицо Бетсе. Он чуть было не сбился с шага, но вовремя спохватился и успел-таки правильно выполнить очередное па. Оно и не диво, он слишком хорошо знал этот танец, ибо память о нем, как и все прочие воспоминания, то ли украденные, то ли взятые взаймы, были такими же реальными, как и воспоминания о собственной жизни Мэтрима Коутона. Все эти картины прошлого и настоящего сплелись в единую ткань, и ему уже требовалось прилагать усилия, чтобы отличить одни от других. Странные пробелы в его памяти заполнились, да так, будто он и вправду сам прожил множество жизней.

То, что он сказал девушке насчет шрама на шее, не было ложью. Повесили его из-за знания и незнания одновременно. Он дважды вступал в тер’ангриал, вступал наобум, вслепую, словно деревенский простачок, решивший, что это так же легко, как прогуляться по полянке. Ну, почти.

Случившееся в итоге лишь укрепило его недоверие ко всему, так или иначе связанному с Силой. В первый раз было сказано, что ему суждено умереть и жить снова, – это помимо всего прочего, чего он предпочел бы не слышать, поскольку как раз услышанное тогда положило начало пути, приведшему его ко второму тер’ангриалу. Он ступил сквозь него в поисках знания, а ему затянули на шее веревку.

А ведь каждый его шаг был продиктован необходимостью и представлялся в то время оправданным и разумным, но результаты оказывались такими, о каких он и помыслить не мог. И так без конца – словно он оказался затянутым в какой-то немыслимый танец. Умереть – и жить снова! И ведь он умер, был мертв, пока Ранд не обрезал веревку и не вернул его к жизни. В сотый раз Мэт зарекался шагать вслепую – надо смотреть, куда ставишь ногу, и думать, чем может закончиться каждая новая затея.

Но по правде сказать, в тот день он заработал не только шрам на шее. У него остался медальон – серебряная лисья голова с единственным зачерненным глазом, выглядевшим как древний символ Айз Седай. Из-за этого медальона Мэт порой смеялся до ломоты в боках. Ведь он не доверял ни одной Айз Седай, но при этом и мылся, и спал, не снимая этой штуковины с шеи. Вот уж и впрямь этот мир – презабавное место.

Другим приобретением стали знания, хотя о них-то он и не просил. Теперь его память была полна как бы срезами жизней других людей, тысяч людей. Порой это были срезы лишь немногих часов, но иногда – долгих лет. В голове теснились обрывки воспоминаний о придворных церемониях, битвах и поединках, иные из них происходили тысячу с лишним лет назад, до Троллоковых войн, и вплоть до последнего сражения, когда началось возвышение Артура Ястребиное Крыло. Теперь это были его воспоминания – или вполне могли быть ими.

Налесин, Дайрид и Талманес хлопали в ладоши в такт музыке, да и прочие сидящие за столами воины Отряда Красной руки подбадривали своего командира. Свет, от одного этого названия у Мэта холодело внутри. Так назывался легендарный отряд героев, сложивших головы при попытке спасти Манетерен. И ведь ни один из ехавших верхом или маршировавших за знаменем отряда и думать не думал о том, что ему суждено войти в легенду. Госпожа Дэлвин тоже хлопала в ладоши, да и служанки, побросав работу, глазели на танцующую пару.

Именно благодаря странной памяти Мэта Отряд следовал за ним, хотя солдаты, конечно же, этого не знали. И сто человек не могли бы участвовать в таком количестве войн, сражений и походов, какое помнил он. Ему случалось бывать и среди победителей, и среди побежденных, но он всегда помнил, почему та или иная битва была выиграна или проиграна, и требовалось не так уж много ума, чтобы, используя этот опыт, вести Отряд от победы к победе. Во всяком случае, до сих пор ему это удавалось. Когда не удавалось избежать сражения.

Порой ему хотелось избавиться ото всех этих воспоминаний. Не будь их, он не оказался бы здесь, во главе почти шести тысяч солдат, к которым каждый день присоединялись новые добровольцы. Ему предстояло вести их на юг и возглавить кровопролитное вторжение в страну, где правил один из этих мерзких Отрекшихся. А ведь Мэт не был героем и вовсе не стремился им стать. За героями водилась скверная привычка героически погибать, что его отнюдь не прельщало. Да и всякий солдат, если подумать, недалеко ушел от героя.

С другой стороны, не будь у него этих воспоминаний, его бы не окружало сейчас шеститысячное войско. Он был бы один, оставаясь при этом самим собой, то есть та’вереном, накрепко связанным с Драконом Возрожденным. Прекрасной мишенью для Отрекшихся. Кое-кому из них наверняка многое известно о Мэте Коутоне. Морейн утверждала, что он очень важен, прямо-таки необходим Ранду и Перрину, чтобы они одержали победу в Последней битве. Если она права, он, конечно, сделает все от него зависящее, вот только поначалу свыкнется с этой мыслью. Сделать-то сделает, но становиться при этом каким-то там паршивым героем вовсе не собирается. Если бы еще удалось придумать что-нибудь дельное насчет этого растреклятого Рога Валир… Он вознес краткую молитву о душе Морейн, надеясь, что она все же ошибалась.

Они в последний раз достигли края свободного пространства. Мэт остановился, и Бетсе со смехом упала ему на грудь:

– О, это было чудесно! Мне казалось, что я на балу в каком-то королевском дворце. Может, мы повторим, а? Ну хоть разочек!

Госпожа Дэлвин несколько раз хлопнула в ладоши, но сообразила, что все служанки стоят без дела, и, энергично размахивая руками, принялась гонять их по залу, точно цыплят.

– Ты, часом, ничего не слыхала о Дочери Девяти Лун? Тебе это ничего не говорит?

Эти слова вырвались у Мэта сами собой, наверное, потому, что он думал о тех тер’ангриалах. Он знать не знал, где найдет Дочь Девяти Лун, и хотя горячо надеялся, что это случится не скоро, однако не сомневался – их встреча состоится не за трактирным столиком в захолустном городишке, переполненном беженцами и солдатней. И опять же, кто может сказать, как и когда исполнится пророчество? А это, тут уж не поспоришь, было нечто вроде пророчества. Умереть и жить снова! Жениться на Дочери Девяти Лун! Отказаться от половины света мира, чтобы спасти мир! Трудно уразуметь, что все это значит, но ведь он и вправду умирал, болтаясь на той веревке. А раз сбылось одно предсказание, то, наверное, сбудутся и все остальные. Тут уж ничего не поделаешь.

– Дочь Девяти Лун? – переспросила еще не отдышавшаяся Бетсе. – Так гостиница называется? Таверна? В Мироуне такой нет, это я точно знаю. Может, в Арингилле, за рекой? Я никогда не была… – Даже запыхавшись, она тарахтела так же живо.

Мэт приложил палец к ее губам:

– Это не важно. Давай-ка лучше еще потанцуем.

Мэт решил, что на сей раз это будет простой сельский танец, для исполнения которого не потребуется никаких воспоминаний, кроме его собственных. Правда, теперь ему приходилось прилагать усилия, чтобы отличить одни от других.

Кто-то прокашлялся. Мэт обернулся через плечо и вздохнул при виде Эдориона, стоящего в дверях со шлемом под мышкой и латными перчатками за поясом. Это был уже не тот пухлый розовощекий юнец, с которым Мэт сиживал за картами в Тире. Здесь, на севере, молодой лорд повзрослел и приобрел воинскую закалку. Шлем с ободком давно лишился плюмажа, некогда сверкавшую вызолоченную кирасу покрывали щербины и вмятины, а голубой в черную полоску кафтан с пышными рукавами изрядно поизносился.

– Ты просил в этот час напомнить про обход. – Эдорион прокашлялся в кулак, нарочито не глядя на Бетсе. – Но если хочешь, я подойду попозже.

– Нет, чего уж там. Я сейчас иду, – отозвался Мэт. Проводить обход ежедневно и каждый раз проверять что-то новое было очень важно. К такому выводу он пришел на основе воспоминаний людей, опыту которых можно было доверять. И коли уж взялся за эту работенку, надобно делать ее как следует – глядишь, таким манером и жизнь себе сбережешь.

Бетсе отступила в сторонку и пыталась утереть фартуком пот с лица да пригладить растрепавшиеся волосы. Восторженное выражение уже исчезло с ее лица, но Мэт полагал, что это не имеет значения. Такого танца ей не забыть. «Спляши с девицей в охотку, – самодовольно подумал он, – и она наполовину твоя».

– Дай это музыкантам, – сказал он девушке, вложив ей в ладошку три золотые марки. Как бы плохо те ни играли, эта мелодия помогла ему на некоторое время забыть и о сегодняшних заботах, и о ближайшем будущем. И вообще, женщинам нравится щедрость. Пока все складывалось прекрасно. Он поклонился, чуть не коснувшись губами ее руки, и добавил: – Счастливо, Бетсе. Мы с тобой еще потанцуем, когда я вернусь.

К удивлению Мэта, она предостерегающе погрозила ему пальчиком и покачала головой, словно прочла его мысли. Впрочем, он никогда и не утверждал, будто понимает женщин.

Нахлобучив шляпу, Мэт взял стоявшее у дверей копье с черным древком – еще одно напоминание о том тер’ангриале, подарок, полученный по другую его сторону. По древку вились письмена на древнем наречии, а чуть искривленный, похожий на короткий меч наконечник был помечен клеймами в виде двух воронов.

– Сегодня мы проверим питейные заведения, – сказал он Эдориону, и они вышли в безумную сумятицу улиц Мироуна.

Городок был маленький, даже не обнесенный стенами, хотя и раз в пятьдесят больше любого из тех поселений, какие Мэту случалось видеть в Двуречье. По здешним меркам – разросшаяся деревня, только и всего. Кирпичные или каменные дома встречались нечасто, двухэтажные здания – еще реже, а уж в три этажа возводили только гостиницы. Дранка и солома на крышах попадались чаще, чем черепица. Улицы – мостовые здесь по большей части заменяла утрамбованная земля – были запружены народом. Люд в городке жил разношерстный, но главным образом кайриэнцы и андорцы. Хотя Мироун и располагался на кайриэнском берегу реки Эринин, теперь нельзя было сказать, какому государству он подвластен, и его, как и всякий пограничный город, населяли жители и с той и с другой стороны и еще из полудюжины земель, а уж приезжие попадались невесть откуда. С тех пор как Мэт заявился в город, сюда наведались даже три или четыре Айз Седай. Несмотря на медальон, он старался держаться от них подальше. Впрочем, Айз Седай пробыли тут совсем недолго и как пришли, так и ушли своей дорогой. Удача Мэту пока не изменяла, во всяком случае в важных делах. До сих пор не изменяла.

Горожане торопились кто куда и по большей части не удостаивали вниманием оборванных мужчин, женщин и детей, бесцельно шатавшихся по городу. В основном то были кайриэнцы из расположенных поблизости лагерей беженцев. Немногие из них решались вернуться домой. Междоусобица в Кайриэне вроде бы и закончилась, но в стране все еще свирепствовали шайки разбойников. Еще больше люди опасались айильцев и, как понимал Мэт, Возрожденного Дракона. Да и по правде сказать, они бежали из родных мест так далеко, как только смогли; и сил на нечто большее, чем просто добраться до реки и поглазеть на Андор, почти ни у кого не осталось.

Солдаты Отряда Красной руки, кто в одиночку, кто в компании, болтались по лавкам и тавернам. Арбалетчики и лучники носили кожаные безрукавки, обшитые стальными пластинами, а копейщики – мятые нагрудники. Зачастую пехотинцы подбирали брошенные лордами покореженные доспехи, а то и просто сдирали их с мертвецов. Повсюду разъезжали всадники в стальных нагрудниках, тайренские латники в ребристых шлемах с ободком, кайриэнцы, чьи шлемы походили на колокола, и даже немногочисленные андорцы – те носили конические шлемы с решетчатыми забралами. Равин изгнал из королевской гвардии немало людей, выказывавших преданность Моргейз, и некоторые из них прибились к Отряду. Уличные торговцы сновали в толпе с лотками, наперебой предлагая иголки, нитки, всякого рода целебные снадобья – от вытяжного пластыря до клизм, нержавеющие оловянные горшочки и кружки, шерстяные чулки, ножи и стилеты наилучшей андорской стали, за качество которых продавцы ручались головой, и все прочее, что требовалось или могло потребоваться солдату с точки зрения торговца. Гомон стоял такой, что крики лоточников были слышны не более чем в трех шагах.

Разумеется, солдаты издалека узнавали Мэта и, завидя его широкополую шляпу и диковинное копье, громко приветствовали командира. Мэт знал, что в Отряде по-всякому толкуют насчет того, почему он не носит доспехов. Одни считали это пустой похвальбой, другие же всерьез утверждали, будто он неуязвим для оружия, кроме выкованного самим Темным. Поговаривали, что шляпу ему подарили Айз Седай и, покуда он ее носит, убить его невозможно. На самом деле шляпа была самой обыкновенной, а носил ее Мэт для холодка – широкие поля давали какую-никакую тень, – а также потому, что этот мирный головной убор напоминал ему о необходимости держаться подальше от тех мест, где могут потребоваться шлем и латы. О его копье, надпись на древке которого даже из дворян мало кто мог прочесть, тоже ходили всякие байки, впрочем не шедшие ни в какое сравнение с действительностью. Клинок, носивший клейма в виде воронов, был изготовлен Айз Седай во время Войны Тени, еще до Разлома Мира. Он не нуждался в заточке, и Мэт сомневался, что сможет сломать его, даже если пожелает.

Помахав рукой в ответ на выкрики «Да осияет Свет лорда Мэтрима!», «Лорд Мэтрим и победа!» и тому подобную чепуху, он, сопровождаемый Эдорионом, двинулся дальше. Хорошо еще, что проталкиваться не приходилось, – люди расступались, давая ему дорогу. Огорчало другое – многие беженцы смотрели на Мэта так, словно в его кармане находился ключ к осуществлению всех их надежд. Конечно, он следил за тем, чтобы им выдавали провизию с приходивших из Тира подвод, но больше ничем помочь не мог. Многие из них пооборвались, и почти всем не мешало бы помыться.

– Мыло в лагерях выдают? – спросил он ворчливо.

Несмотря на гвалт, Эдорион расслышал вопрос.

– Выдают, да что толку. Чаще всего они тащат его прямиком к торговцам и меняют на дешевое вино. Им не до мытья; единственное, чего они хотят, – это перебраться за реку или утопить свои горести в хмельном.

Мэт скорчил кислую мину и что-то буркнул. Предоставить им возможность отправиться в Арингилл он не мог.

До того как междоусобица и последовавшие за ней еще худшие бедствия разорвали Кайриэн на части, Мироун являлся перевалочным пунктом торговли между Кайриэном и Тиром, а потому трактиров и постоялых дворов здесь было почитай столько же, сколько и жилых домов. Первые пять питейных заведений, куда сунул свой нос Мэт, мало чем отличались одно от другого. От «Лисы и гуся» до «Кнута погонщика» – все они представляли собой каменные строения с уставленными столами залами. То здесь, то там случались потасовки, но Мэт предпочитал не обращать на них внимания, благо перепившихся солдат не было.

«Речные ворота» на противоположном конце Мироуна считались лучшей в городе гостиницей, даже лучше «Золотого оленя», но сейчас это заведение стояло закрытым. Тяжелые доски, которыми крест-накрест были заколочены двери, служили для всех трактирщиков и лавочников напоминанием о том, что поить солдат из Отряда категорически запрещено. Впрочем, солдаты дрались не только напившись. Тайренцы, кайриэнцы и андорцы задирали друг друга, пехотинцы затевали ссоры с конниками, люди одного лорда с людьми другого, ветераны с новобранцами, и, наконец, все солдаты не давали спуску гражданским. Но все эти стычки быстро гасили дежурные подразделения, носившие дубинки и красные нарукавные повязки от локтя до запястья. Каждый день для поддержания порядка назначалось новое подразделение, и именно они, «краснорукие», должны были из своего кармана возмещать ущерб, нанесенный во время их дежурства. Это правило побуждало их проявлять немало рвения в деле поддержания спокойствия.

В «Лисе и гусе» крепкий, средних лет менестрель жонглировал горящими булавами. В гостинице «Эринин» выступал другой, тощий и лысый. Подыгрывая себе на арфе, он декламировал отрывки из «Великой охоты за Рогом». Несмотря на жару, и тот и другой были облачены в неизменные, покрытые разноцветными лоскутами плащи. Менестрель скорее пожертвовал бы своей рукой, нежели плащом. Зрителей было достаточно. Деревенскому люду, набившемуся сейчас в Мироун, всякое выступление менестреля представлялось событием. В таверне «Три башни» на столе пела хорошенькая, с длинными темными кудрями девушка. Ее тоже слушали, хотя исполняемая ею песня об истинной любви едва ли могла тронуть сердца забулдыг и горлопанов. В прочих кабаках развлечений не было, разве что где-нибудь в углу тренькали один-два музыканта, но народу повсюду было полно. За многими столами бросали кости – от одного этого зрелища у Мэта чесались пальцы. Чесаться-то чесались, но играть он не садился. Он ведь почти всегда выигрывал, во всяком случае в кости, и не мог позволить себе обставлять своих же солдат. А за столами сидели по большей части солдаты – мало у кого из беженцев имелось достаточно денег, чтобы спускать их по тавернам.

Но все же в питейных заведениях проводили время не только воины Отряда. В одном месте Мэт приметил сухопарого кандорца с раздвоенной бородой, лунным камнем размером с ноготь большого пальца, вставленным в мочку уха, и серебряными цепочками, пересекающими грудь поверх темно-красного кафтана, в другом – меднокожую быстроглазую женщину в необычайно скромном для уроженки Арад Домана голубом платье. Все пальцы ее были унизаны перстнями с драгоценными камнями. Тарабонец в синей конической шляпе и с густыми усами, торчащими из-под прозрачной вуали, сидел неподалеку от нескольких уроженцев Тира в плотно облегающих кафтанах. Сухопарые мужчины в долгополых мешковатых одеяниях – не иначе как прибывшие из Муранди – соседствовали с остроглазыми женщинами в длинных, до лодыжек, добротных шерстяных платьях с высокими воротами. То были купцы, ждавшие, когда же наконец возобновится торговля между Андором и Кайриэном. Почти в каждом заведении можно было увидеть суровых, державшихся особняком людей. Некоторые были в дорогом платье, другие поизносились чуть ли не как беженцы, но у каждого на поясе или за спиной висел меч, и все они выглядели людьми, умеющими обращаться с клинком. Пригляделся Мэт и к двум женщинам, явно из той же компании. Оружия у них вроде бы не было, но рядом с одной стоял прислоненный к столу увесистый дорожный посох, а просторное дорожное платье второй наводило на мысль о спрятанных в его складках метательных ножах. Мэт и сам постоянно носил такие ножи. Он знал, кто они, эти мужчины и женщины, как знал и то, что надо вовсе лишиться ума, чтобы пойти на такое дело без оружия.

Уже выйдя вместе с Эдорионом из «Кнута погонщика», Мэт приметил пухленькую круглолицую женщину в простом коричневом платье для верховой езды, прокладывающую себе путь сквозь толпу. С ее добродушной внешностью никак не вязался немигающий внимательный взгляд, не говоря уже об утыканной гвоздями дубинке и тяжеленном, под стать айильскому ножу, кинжале на поясе. Тоже одна из них, в этом сомнений не было. Охотники за Рогом, вот кто они. Охотники и охотницы. За тем самым легендарным Рогом Валир, который призовет умерших героев из могил на Последнюю битву. Имя человека, нашедшего Рог, навсегда останется в истории.

«Если только будет кому писать эту паршивую историю», – мрачно подумал Мэт.

Некоторые полагали, что Рог, скорее всего, найдется там, где царят разброд и сумятица. Со времени предыдущей Охоты прошло уже четыреста лет, и на сей раз от желающих принести клятву охотника просто не было отбоя. На улицах в Кайриэне Мэт видел целые толпы охотников и полагал, что, добравшись до Тира, встретит их еще больше. Хотя сейчас чуть ли не вся эта орава, наверное, устремилась в Кэймлин. Как бы ему хотелось, чтобы кто-то из них отыскал эту штуковину. Насколько мог судить Мэт, Рог Валир был спрятан где-то в недрах Белой Башни, а зная Айз Седай, он сильно сомневался в том, что сей факт известен охотникам.

Мимо промаршировал отряд пехоты, во главе которого ехал верхом офицер в покореженном нагруднике и кайриэнском шлеме. Над головами двух сотен пикинеров колыхался лес отменных копий. Следом вышагивали лучники с колчанами у пояса и луками за плечами. Это были не такие длинные луки, к каким Мэт с детства привык в Двуречье, однако же оружие вполне сносное. Лучников насчитывалось чуть более полусотни. Мэт намеревался раздобыть достаточно арбалетов и перевооружить часть стрелков, хотя и понимал, что многие лучники неохотно пойдут на такую замену. Перекрывая уличный гам, пехотинцы горланили песню:

Следом семенила целая ватага молодых парней – горожане и беженцы вперемежку. Все они с восторгом таращились на солдат и разинув рты слушали их пение. Мэт порой удивлялся: казалось, чем сильнее кляли в песне солдатскую долю, тем большая собиралась толпа зевак. И не просто зевак. Он не сомневался, что многие из этих юнцов еще до вечера переговорят со знаменщиком, а переговорившие в большинстве своем завербуются в Отряд. Грамотные подпишут договор, прочие скрепят его каким-нибудь знаком. Наверное, эти остолопы думают, будто, распевая такие песни, солдаты хотят запугать их, чтобы не делиться с ними славой и военной добычей. Хорошо еще, что копейщики не затянули «Танец с Джаком-из-Теней». Мэт эту песню терпеть не мог. Как только местные недоумки догадывались, что Джак-из-Теней – это сама смерть, они тут же бросались на поиски знаменщика.

– Люди поговаривают, – обронил на ходу Эдорион, когда сопровождаемая ротозеями колонна прошагала мимо, – что скоро мы двинемся на юг. Слухи всякие, то да се… – Краешком глаза он присмотрелся к Мэту, оценивая его настроение, и продолжил: – Я вот приметил: кузнецы и шорники проверяют упряжь, колеса да тележные оси.

– Когда надо, тогда и двинемся, – ответил Мэт. – Незачем предупреждать Саммаэля о наших намерениях.

Эдорион пристально посмотрел на Мэта. Да, этот тайренец – малый не промах, хотя и лорд. Налесин тоже не дурак, но больно уж усердствует, а у Эдориона, тут уж ничего не скажешь, голова на месте. Налесин нипочем не обратил бы внимания на каких-то там кузнецов. Жаль, что Дом Алдиайя переплюнул Дом Селорна, а не то Мэт назначил бы Эдориона на место Налесина. Но куда там, все лорды встали бы на дыбы, они ведь помешаны на своих дурацких титулах. А Эдорион здорово соображает. Смекнул, что, как только Отряд выступит на юг, речные суда, а может и почтовые голуби, повсюду разнесут эту новость. Мэт медяка не поставил бы против того, что город полон лазутчиков, но в то же время необычайно остро чувствовал, что ему сопутствует удача. Ощущение было таким сильным, что у него чуть голова не лопалась.

– А еще толкуют, что вчера в городе побывал лорд Дракон, – добавил Эдорион настолько тихо, насколько позволял уличный шум.

– Вчера мне удалось наконец помыться, – сухо отозвался Мэт. – Это было самым главным событием за весь день. Давай-ка лучше делом займемся, а то так мы с тобой и до вечера не управимся.

Мэт готов был выложить кругленькую сумму, лишь бы дознаться, кто распускает такие слухи. Прошло всего полдня со времени появления Ранда, и никто, кроме самого Мэта, его не видел. Было раннее утро, когда в комнате Мэта в «Золотом олене» вдруг возник яркий вертикальный луч света. Мэт, наполовину стащивший с ноги сапог, упал спиной поперек кровати, выхватывая нож, прежде чем сообразил, что перед ним не кто иной, как Ранд, выходящий из этой паршивой дыры в пустоте. Наверное, он явился из дворца в Кэймлине – Мэту показалось, что за щелью, пока та не закрылась, виднелись колонны дворцового зала. Неожиданное появление Ранда чуть ли не ночью, без айильской стражи, прямо посреди комнаты не могло не напугать Мэта. Ведь окажись он в том месте, эта щель, или как там ее назвать, разрезала бы его пополам. Он не любил Единую Силу и все, что с ней связано.

– Поспешай медленно, Мэт, – сказал Ранд, меряя шагами комнату. На собеседника он не глядел. Губы Ранда были поджаты, лицо блестело от пота. – Он должен увидеть, как все готовится. Иначе не выйдет.

Усевшись на постели, Мэт стащил наполовину натянутый сапог и бросил его на половик, положенный у кровати госпожой Дэлвин.

– Знаю, – пробормотал он, потирая лодыжку, ушибленную о столбик, поддерживающий над кроватью балдахин. – Я ведь сам помогал составить этот поганый план, если ты помнишь.

– Мэт, а как ты узнаёшь, что влюблен в женщину? – неожиданно спросил Ранд, не переставая мерить шагами комнату, причем с таким видом, будто этот вопрос как-то связан со сказанным прежде.

Мэт заморгал:

– Чтоб мне в Бездну Рока провалиться, коли я знаю. Благодарение судьбе, мне еще не случалось угодить в эту ловушку. А что произошло?

Однако Ранд пожал плечами, словно отмахиваясь:

– Я покончу с Саммаэлем, Мэт. Я поклялся и выполню свое обещание. Таков мой долг перед умершими. Но где остальные? Я должен уничтожить их всех.

– Само собой, но, наверное, все-таки по одному, а не чохом. – Мэт едва сумел воздержаться от вопроса; ни за что не догадаешься, что нынче взбредет в голову Ранду.

– Мэт, и в Мироуне, и в Алтаре есть принявшие Дракона. Люди, присягнувшие мне. Когда я овладею Иллианом, Алтара и Муранди упадут сами, как перезрелые сливы. Я свяжусь с принявшими Дракона в Тарабоне, в Арад Домане – и пусть только белоплащники попытаются преградить мне путь в Амадицию. Я сокрушу их. Я слышал, что пророк распространяет свое учение не только в Гэалдане, но и в Амадиции. Можешь представить себе Масиму в роли пророка? Салдэйя последует за мной – Башир в этом уверен. И Салдэйя, и все Пограничные земли. Другого выхода нет. Я добьюсь этого, Мэт. Объединю все земли перед Последней битвой. Я добьюсь этого! – В голосе Ранда зазвучали лихорадочные нотки.

– Само собой, Ранд, добьешься, – медленно произнес Мэт, ставя второй сапог рядом с первым. – Но ведь не всего сразу, верно?

– Нельзя допускать в свою голову чужой голос, – пробормотал Ранд, и руки Мэта, стягивающие шерстяной чулок, замерли.

Странное дело, Мэт как раз поймал себя на мысли, хватит ли этой пары чулок еще на день носки. Ранд знал кое-что о том, что случилось внутри того тер’ангриала в Руидине, знал, что Мэт каким-то образом приобрел полководческий дар, но ему было известно далеко не все. О воспоминаниях других людей он и не догадывался. Конечно же нет, сказал себе Мэт. Ранд, похоже, вообще не замечает вокруг себя ничего необычного.

Взъерошив волосы пятерней, Ранд продолжил:

– Мэт, Саммаэля можно обмануть – он всегда мыслит прямолинейно, но вдруг мы что-то упустили? Вдруг оставили щель, в которую он сможет проскользнуть? Малейшая наша оплошность повлечет за собой гибель тысяч людей. Десятков тысяч! Сотен смертей нам все одно не избежать, но я хочу сберечь тысячи жизней…

Вспоминая этот разговор, Мэт скривился так, что потный лоточник, вознамерившийся продать ему кинжал с рукояткой, усыпанной «драгоценными камнями» из цветного стекла, чуть не выронил свой товар и нырнул в толпу. Вот так и Ранд – постоянно перескакивает с одного на другое. С вторжения в Иллиан – на Отрекшихся, с тех – на женщин; видит Свет, Ранд всегда умел найти подход к женщинам, да и Перрин тоже. То он заводил разговор о Последней битве, то о Девах Копья, а то и вовсе о таких вещах, что Мэт и понять его не мог. Похоже, он говорил сам с собой – ответов Мэта почти не слышал, а иногда даже не дожидался. А послушать, как Ранд говорит о Саммаэле… И ведь рано или поздно Ранд обречен сойти с ума. Что, если безумие уже проникает в…

И какая участь ждет тех несчастных глупцов, которые прибились к Ранду, чтобы научиться направлять Силу? И Мазрима Таима, который уже умеет? Об этом Ранд обмолвился лишь мимоходом – вроде бы Таим, проклятый Лжедракон, теперь учит этих болванов, растреклятых Рандовых учеников, или как их там назвать. Вот будет заваруха, когда все они спятят. Мэт предпочел бы оказаться не менее чем в тысяче миль от этой компании, но понимал, что выбор у него не больше, чем у листа, подхваченного вихрем. Он – та’верен, и Ранд тоже, но Ранд гораздо сильнее. В пророчествах о Драконе ничего не говорилось про Мэта Коутона. Он угодил в ловушку, ровно горностай под забором. О Свет, лучше бы ему никогда не видеть этого проклятого Рога Валир!

В таком мрачном настроении он заглянул еще в добрую дюжину кабаков, почти ничем не отличавшихся один от другого. Всюду было полно народу; люди пили, играли в кости и мерились силой на руках. Гвалт стоял такой, что музыкантов зачастую почти не было слышно. Кое-где завязывались драки, но «краснорукие» быстро охлаждали горячие головы. В одной таверне менестрель декламировал «Великую охоту». Хотя охотников в этом заведении не было, принимали его хорошо, – видать, тема вызывала интерес. В другом трактире невысокая светловолосая женщина распевала слегка скабрезную песенку, казавшуюся еще более непристойной в сочетании с ее круглым личиком и невинными, широко раскрытыми глазами.

Этот «Серебряный рог» – вот уж поистине идиотское название – Мэт покинул, по-прежнему пребывая в скверном расположении духа. Возможно, именно по этой причине, заслышав крик, он устремился на шум. Необходимости в его вмешательстве не было. Он знал: если расшумелись солдаты, «краснорукие» живо их урезонят. Просто ему хотелось отвлечься. Ведь Ранд не иначе как уже спятил и бросил его на произвол судьбы. Саммаэль подстерегает в Иллиане, остальные Отрекшиеся одному Свету ведомо где, и все они только и ждут возможности заполучить между делом голову Мэта Коутона. А что будет, если он снова угодит в лапы Айз Седай? Уж они-то слишком много знают. И все вдобавок невесть почему ждут от него подвигов, будто он и вправду какой-нибудь растреклятый герой! Мэт не любил драк и всякую ссору старался уладить миром, но сейчас его прямо-таки подмывало врезать кому-нибудь по носу. Однако обнаружил он вовсе не то, чего ожидал.

Толпа горожан – невысокие, невзрачно одетые кайриэнцы и кучка андорцев ростом повыше и в платье более веселых цветов – обступила двух худощавых мужчин с подкрученными усами, в долгополых мурандийских кафтанах из яркого шелка. Оба были вооружены мечами с богато изукрашенными эфесами. Малый в красном кафтане, ухмыляясь, смотрел, как его приятель в желтом, словно пес крысу, тряс за шиворот мальчугана, ростом едва ли по пояс Мэту.

Мэт попытался взять себя в руки – он ведь не знал, с чего все началось, кто тут прав, а кто виноват.

– Полегче с мальчонкой, – сказал он, ухватившись за желтый рукав. – Что он такого натворил?..

– Этот деревенщина трогал мою лошадь, – заявил человек с миндийским акцентом, стряхивая руку Мэта. Миндийцы славились на всю Муранди своим скверным характером, да еще и похвалялись этим. – Я сломаю его тощую мужицкую шею! Выверну его костлявый…

Не говоря ни слова, Мэт поднял копье и крепко ударил этого типа древком между ног. Мурандиец разинул рот, но не мог издать ни звука. Глаза его закатились так, что были видны только белки, ноги подкосились, и он упал, уткнувшись носом в землю. Мальчишка, воспользовавшись этим, метнулся в сторону.

– Ничего у тебя не выйдет, дуралей, – сказал Мэт.

Дело, однако же, этим не кончилось. Мурандиец в красном схватился за меч и даже успел вытащить клинок из ножен на пару дюймов, когда Мэт треснул его древком по запястью. Выругавшись, тот выпустил рукоять меча, но левой рукой потянулся к висящему на поясе длинному кинжалу. Пришлось съездить ему еще и по уху – не слишком сильно, однако этот малый растянулся поверх своего приятеля. Паршивый болван, лезет куда не надо! Мэт так и не понял, подумал он это о незнакомце в красном кафтане или о себе самом.

Наконец сквозь толпу зевак продрались «краснорукие» – полдюжины конников из Тира, чувствовавших себя неловко, вышагивая пешком в кавалерийских сапогах до колен. Нарукавные повязки примяли пышные черно-золотые рукава их кафтанов. Эдорион ухитрился изловить мальчугана – исхудавший босоногий малец лет шести отчаянно извивался, пытаясь вырваться на волю. Выглядел он безобразно – большеротый, лопоухий и вдобавок грязнее грязного. Судя по его оборванной и дырявой одежонке, он явно был из беженцев.

– Уладь это дело, Гарнан, – распорядился Мэт, обращаясь к возглавлявшему «красноруких» младшему командиру – угрюмому малому со впалыми щеками и грубой татуировкой в виде сокола на левой стороне лица. Похоже, в последнее время эта дурацкая мода стала распространяться в Отряде, хотя в большинстве своем солдаты делали татуировки на тех частях тела, которые прикрывала одежда. – Выясни, из-за чего шум, да и выстави этих неотесанных остолопов из города.

Мэт решил, что они заслуживают наказания, даже если малец тоже не без греха.

Сухопарый человек в мурандийском кафтане из темной шерсти протиснулся сквозь толпу зевак и упал на колени рядом с валяющимися на земле франтами. Малый в желтом кафтане сдавленно стонал, а его приятель в красном обхватил голову руками и бормотал что-то невнятное. Вновь пришедший поднял больше шума, чем оба они вместе.

– Беда! Несчастье! О горе мне! Мои господа! Лорд Кулен! Лорд Паерс! Вы живы? – Он протянул к Мэту дрожащие руки. – Не убивай их, достойный лорд. Таких беззащитных! Они охотники за Рогом, вот они кто. Великие герои, вот кто они такие. А я – их слуга, меня зовут Падри.

– Не собираюсь я никого убивать, – с отвращением бросил Мэт. – Но чтобы к закату этих великих героев в городе не было. Усади их на коней, и пусть проваливают. Мне не нравится, когда взрослый мужчина угрожает сломать шею мальчонке. К закату!

– Но они ранены, достойный лорд. А этот мальчишка, он ведь всего лишь деревенщина и цеплялся к коню лорда Паерса.

– Я только посидел на лошади, – взорвался мальчуган. – Вовсе я не цеп… не то делал, о чем ты там болтаешь.

Мэт угрюмо кивнул:

– Нельзя ломать шею мальцу за то, что он забрался на лошадь, Падри. Даже деревенскому мальцу. Ты позаботишься о том, чтобы эти двое убрались из города, в противном случае мне придется позаботиться о том, чтобы шеи сломали им.

Мэт подал знак Гарнану, который, в свою очередь, резко кивнул своим «красноруким», – младшие командиры, как правило, ничего не делали сами, предпочитая отдавать приказы. Те бесцеремонно подхватили Паерса и Кулена и оттащили беспомощно стонавших лордов в сторону. Падри тащился сзади, причитал, ломал руки и талдычил одно и то же – что его господа ранены, не могут ехать верхом, а также что они охотники за Рогом и великие герои.

Эдорион все еще держал за руку виновника всего этого переполоха. Мэт сначала удивился этому, но почти сразу все понял. Ушли «краснорукие», стали расходиться горожане, до мальчишки никому не было дела. Всем надо кормить своих детей, а это ой как непросто. Мэт тяжело вздохнул:

– А ты, малец, неужто сам не понимаешь, что запросто мог жизни лишиться, «просто посидев» на чужой лошади? Такие люди, как эти двое, ездят на горячих жеребцах, а со скакунами, знаешь ли, шутки плохи. Мальчишку вроде тебя конь может так отделать копытами, что потом и не разберешь, был ли вообще мальчуган.

– Мерин! – Паренек снова дернулся, но, видать, уразумел, что из хватки Эдориона ему не вырваться, и скорчил кислую физиономию. – Какой там жеребец, это был мерин! Тоже мне горячий скакун! Ничего бы он мне не сделал, меня вообще лошади любят. И никакой я не мальчишка, я уже большой! Мне, если хочешь знать, девять лет. А зовут меня Олвер. Я большой, точно тебе говорю.

– Олвер, да? – Девять лет? Может, оно и так, Мэт не очень-то умел определять на глаз возраст детей, особенно кайриэнских. – Ну так скажи, Олвер, где твои родители? – Мэт огляделся по сторонам, но беженцы расходились так же быстро, как и горожане. – Где они, Олвер? Хоть ты и большой, мне надо вернуть тебя им.

Олвер, не ответив, закусил губу. В одном глазу блеснула слеза, и он сердито утер ее рукавом.

– Моего папу убили айильцы. Эти, как их там… Шадо. А мама сказала, что мы поедем в Андор. Будем жить на ферме, где много лошадей.

– А где она сейчас? – тихонько спросил Мэт.

– Она захворала. Я… я похоронил ее в хорошем месте, там цветы росли.

Неожиданно Олвер лягнул Эдориона и забился в его руках с удвоенной силой. Слезы катились по лицу мальчишки.

– Отпусти меня. Я сам о себе позабочусь. Отпустите.

– Займись им, пока мы не найдем кого-нибудь другого, – сказал Мэт Эдориону, изо всех сил старавшемуся не дать мальчишке вырваться.

Тот удивленно уставился на Мэта:

– Я? Что прикажешь с ним делать? Это ведь не ребенок, а помесь мышонка с леопардом.

– Сперва накорми его, а потом… – Мэт сморщился; судя по запаху, паренек не только взобрался на того мерина, но и ночевал у него в стойле. – А потом выкупай. От него воняет.

– Ты со мной говори! – возмущенно закричал Олвер, размазывая слезы по грязной физиономии. – Со мной, а не с кем-то там, через мою голову.

Мэт удивленно моргнул, потом наклонился к мальчишке:

– Извини, Олвер. Сам терпеть не могу, когда со мной так поступают. Так вот, послушай меня. От тебя плохо пахнет, поэтому Эдорион отведет тебя в «Золотой олень», где госпожа Дэлвин разрешит тебе искупаться.

Олвер надулся.

– А если она начнет возражать, скажи, что я разрешил. Тогда она не станет тебе мешать.

Мальчишка уставился на него, и Мэт едва сдержал ухмылку, испугавшись, что она испортит дело. Возможно, Олвер и не слишком стремился мыться, но если кто-то вздумает ему запретить…

– Так вот, делай все, что тебе скажет Эдорион. Он настоящий лорд из Тира. Тебя как следует накормят, раздобудут ладную одежонку и какие-нибудь башмаки.

Мэт понимал: о том, что за мальцом присмотрят, в его присутствии лучше не заикаться. Ничего, госпожа Дэлвин сумеет позаботиться о парнишке, даже если не слишком обрадуется его появлению. Золото прекрасно смягчает сердца.

– Не люблю я тайренцев, – пробурчал Олвер, поглядывая исподлобья то на Эдориона, то на Мэта. – Так говоришь, он взаправдашний лорд? А ты тоже лорд?

Ответить Мэт не успел. Расталкивая народ, к нему подбежал запыхавшийся Истин. Его круглая физиономия блестела от пота, измятая кираса еще сохранила остатки золочения, а алые атласные полосы на рукавах желтого кафтана основательно вытерлись. По его виду никак нельзя было сказать, что он сын самого богатого благородного лорда Тира. Впрочем, он и раньше мало походил на отпрыска знатного рода.

– Мэт… – пропыхтел он, запустив пятерню в прямые волосы, все время падающие ему на лоб. – Мэт… Там, на реке…

– Что еще? – раздраженно бросил Мэт, думая о том, не вышить ли ему на кафтане надпись: «Никакой я не проклятый лорд». – Кто там на реке? Саммаэль? Шайдо? Гвардия королевы, эти проклятые Белые Львы? Кого еще нелегкая принесла?

– Корабль, Мэт. – Запыхавшийся Истин вновь провел пятерней по волосам. – Здоровенный корабль. Не иначе как Морского народа.

Такое представлялось маловероятным – Ата’ан Миэйр никогда не уводили свои суда далеко от моря, но все же… По пути к югу вдоль берегов Эринин не так уж много селений, а припасы, которые удастся погрузить на подводы, иссякнут до того, как Отряд достигнет Тира. Конечно, он уже нанял полдюжины речных суденышек, но большой корабль мог оказаться более чем полезным.

– Пригляди за Олвером, Эдорион, – сказал Мэт и, не обращая внимания на недовольную гримасу лорда, потребовал: – Ну-ка, Истин, покажи мне этот корабль.

Тот кивнул и, наверное, припустил бы бегом, но Мэт придержал его за рукав. Истин вечно торопился, да так, что частенько не успевал даже подумать, что делает. Из-за этого ему несколько раз крепко доставалось от госпожи Дэлвин.

По мере приближения к реке возрастало число попавшихся навстречу беженцев, людей по большей части вялых и апатичных. К длинной просмоленной пристани было привязано с полдюжины широких плоскодонных паромов, но весла с них были сняты, да и паромщиков нигде не наблюдалось. Зато на палубах крепких одно- и двухмачтовых речных суденышек, нанятых Мэтом, лениво копошились босоногие матросы. Погрузка уже закончилась, трюмы были набиты под завязку, и капитаны заверяли Мэта, что отплывут, как только получат приказ. По Эринин тоже двигались суда – тупоносые речные баржи с квадратными парусами и узкие быстроходные ладьи с треугольными. Они сновали вверх и вниз по течению, но ни одна лодочка не пересекала реку между Мироуном и обнесенным стеной Арингиллом, над одной из башен которого реял Белый лев Андора.

Не так давно это знамя развевалось и над Мироуном, и удерживавшие город андорские солдаты не пожелали впустить в город Отряд Красной руки. Хотя Ранд и овладел Кэймлином, здешние гвардейцы королевы, как и отряды солдат, которых набрал Гейбрил, навроде тех, которых называли Белыми Львами, – его власти не признавали. Сейчас часть из них отступила куда-то на восток – видать, не случайно оттуда доходили слухи о разбойниках, – другие же сразу после стычки с Отрядом перебрались за реку. С тех пор больше никто не пересекал Эринин.

Посреди широкой реки стоял на якоре корабль. Это и вправду был корабль Морского народа, казавшийся огромным в сравнении даже с самыми большими речными судами. Длинный, узкий, с высокими бортами и двумя мачтами, имеющими легкий наклон. С берега были видны карабкающиеся по снастям темные фигурки. Все Ата’ан Миэйр носили просторные шаровары, но некоторые члены судовой команды были обнажены по пояс, другие же – женщины – в ярких блузах. Женщины составляли не меньше половины команды. Большие квадратные паруса были подняты к реям, но висели дряблыми складками, готовые в любой момент развернуться.

– Найди мне лодку, – бросил Мэт Истину, – и нескольких гребцов. – Истину приходилось напоминать даже об этом, иначе он запросто мог откопать где-нибудь пустую лодку. Тайренец растерянно уставился на Мэта, скребя в затылке. – Живее, приятель!

Истин закивал и, сорвавшись с места, пустился бегом.

Подойдя к краю ближайшего причала, Мэт вскинул копье на плечо и вытащил из кармана зрительную трубу. Он поднес к глазу желтую медную трубочку, и корабль как будто оказался совсем рядом. Вне всякого сомнения, Ата’ан Миэйр чего-то ждали, знать бы еще чего. Некоторые поглядывали в сторону Мироуна, но большинство, в том числе и все собравшиеся на юте, где должна была находиться Госпожа Парусов со всеми корабельными офицерами, уставились в противоположном направлении. Поводив трубой туда-сюда, Мэт приметил на реке длинную узкую лодку со смуглыми гребцами на веслах, направлявшуюся к кораблю.

На одном из длинных арингиллских причалов – все они представляли собой почти точную копию мироунских – царило оживление. Гвардейцы королевы в начищенных до блеска кирасах поверх красных с белыми воротниками кафтанов встречали гостей с корабля. Но что заставило Мэта тихонько присвистнуть, так это пара красных, с бахромой зонтиков над головами двух новоприбывших. Один из зонтиков был двухъярусным. Порой старые воспоминания оказывались кстати. Благодаря им Мэт понял, что Арингилл посетила Госпожа Волн целого клана в сопровождении своего Господина Мечей.

– Мэт, Мэт, – позвал за его плечом запыхавшийся Истин. – Лодка готова. И гребцов я нашел.

Мэт снова перевел трубу на корабль. Судя по суете на палубе, узкая лодка уже причалила и ее поднимали на борт. Люди на кабестане выбирали якорь, другие расправляли паруса.

– Похоже, лодка мне не потребуется, – пробормотал Мэт.

На другом берегу посланцы Морского народа поднялись на причал и в сопровождении гвардейцев удалились. Все это было довольно странно. Корабль Морского народа более чем в девятистах милях от моря! Да еще и Госпожа Волн. Выше ее рангом была только Госпожа Кораблей; выше Господина Мечей был лишь Господин Клинков. Более чем странно, если верить воспоминаниям давно умерших людей. Благодаря им Мэт «помнил», что об Ата’ан Миэйр вообще мало известно, меньше, чем о них, знают разве что об айильцах. Но как раз об айильцах он кое-что знал, причем не из чужих воспоминаний, а из собственного опыта, и считал, что этого ему более чем достаточно. Но может быть, эти воспоминания устарели и нынче у Морского народа многое по-другому? У кого бы узнать?

Носовой якорь еще вытаскивали на палубу, с него текла вода, а взвившиеся над кораблем паруса уже наполнял ветер. Команда спешила, причем спешила отнюдь не вернуться к морю. Медленно набирая скорость, судно заскользило вверх по реке, к находившемуся в нескольких милях севернее Мироуна окаймленному болотами устью Алгуэньи.

Так или иначе, с этим Мэт ничего поделать не мог. Бросив последний взгляд на корабль, куда, наверное, вместились бы припасы чуть ли не со всех нанятых им суденышек, он спрятал зрительную трубу в карман и повернулся спиной к реке. Истин растерянно смотрел на него.

– Истин, скажи гребцам, что они свободны, – со вздохом произнес Мэт.

Бормоча что-то невнятное и почесывая голову, тайренец отправился выполнять приказ.

С тех пор как Мэт побывал у реки в последний раз – всего-то несколько дней назад, – русло ее стало чуточку уже. Между водой и сухой, потрескавшейся прибрежной глиной добавилась клейкая, всего в ладонь шириной полоска донного ила. Эринин медленно, но верно высыхала. Впрочем, он и с этим не мог ничего поделать. Мэт повернулся и продолжил обход питейных заведений; важно, чтобы сегодня все было как всегда и не происходило ничего необычного.

Когда солнце уже село, он вернулся в «Золотой олень» и снова пригласил на танец Бетсе, которая ради такого случая сняла свой передник. Музыканты наяривали вовсю. На сей раз играли просто сельский танец, который знали все. Столы сдвинули в сторону, освободив место для шести, а то и восьми пар. Когда стемнело, стало чуточку прохладнее, но только в сравнении с палящим дневным зноем. Все обливались потом. Мужчины, посмеиваясь, потягивали хмельное, служанки сновали туда-сюда, разнося репу, баранину, ячменный суп, подливая посетителям в кружки и чаши эль и вино.

Удивительное дело, все эти девицы, кажется, считали танец лучшим способом отдохнуть от беготни с кувшинами и подносами. Во всяком случае, каждая расцветала, когда подходил ее черед утереть пот и скинуть передник, хотя и во время танца все они потели нещадно. Возможно, госпожа Дэлвин установила для них какую-то очередность, но, если и так, для Бетсе было сделано исключение. Эта молоденькая стройная девица не приносила вина никому, кроме Мэта, танцевала только с Мэтом, а хозяйка гостиницы, глядя на них, лучилась, словно мамаша на свадьбе дочери, отчего Мэту становилось не по себе. Бетсе плясала с ним до тех пор, пока у него ноги не заболели, при этом она не переставала улыбаться, и глаза ее блестели от неподдельного удовольствия. Блеск слегка тускнел, лишь когда они останавливались, чтобы перевести дух. Точнее, чтобы ему перевести дух. Бетсе, похоже, ни в чем подобном не нуждалась. Как только переставали двигаться ноги, она принималась молоть языком и к тому же, когда Мэт пытался ее поцеловать, всякий раз, не переставая тараторить, ловко уворачивалась, так что он целовал то ухо, то макушку. Похоже, эта игра тоже доставляла ей удовольствие. Он так и не понял, то ли она просто легкомысленная болтушка, то ли очень даже себе на уме.

Ближе к двум часам пополуночи Мэт сказал ей, что для одного вечера танцев более чем достаточно. Девушка разочарованно надула губки – не иначе как настроилась танцевать до утра. И не она одна. У большинства девушек горели глаза, и только одна служанка постарше, опершись о стену, массировала лодыжку. Зато многие мужчины выдохлись и, когда девицы стаскивали их с лавок, отвечали вымученными улыбками, а то и вовсе норовили отмахнуться. Мэту только дивиться оставалось – почему так получается? Не иначе как оттого, что мужчинам в танце достается больше – все эти подхваты да повороты, – а женщины знай себе порхают вокруг, да и сами они легче, вот и устают меньше. Взгляд Мэта упал на дородную служанку, которая крутила вокруг себя Истина – именно так, а вовсе не наоборот, – и он вздохнул. Видать, этот малый насчет танцев не промах, этак можно и всю ночь проплясать.

Достав толстую золотую андорскую крону, Мэт вложил ее в руку Бетсе – пусть купит себе что-нибудь стоящее.

Девушка взглянула на монету, потом поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы, легонько, будто перышком провела.

– Я бы нипочем не стала тебя вешать, что бы ты ни натворил. Мы еще потанцуем завтра?

Он и рта раскрыть не успел, как она уже захихикала, убежала и, оглядываясь на него через плечо, принялась стаскивать с лавки Эдориона, чтобы поплясать и с ним. Однако госпожа Дэлвин пресекла эти попытки, вручив не в меру прыткой служанке фартук и указав ей пальцем на кухню.

Слегка прихрамывая, Мэт заковылял к столу у стены, где уютно устроились Талманес, Дайрид и Налесин. Талманес сосредоточенно пялился в свою кружку, словно надеялся увидеть на ее дне ответы на все жизненно важные вопросы. Дайрид с ухмылкой наблюдал за тем, как Налесин пытается отделаться от пухленькой сероглазой служаночки со светло-русыми волосами, не сознаваясь при этом, что уже отбил пятки. Мэт оперся кулаками на стол:

– Отряд выступает на юг с первыми лучами солнца. Займитесь приготовлениями.

Трое мужчин удивленно уставились на него.

– Но ведь до рассвета и осталось-то несколько часов, – протестующе воскликнул Талманес.

– И все это время уйдет на то, чтобы вытащить наших парней из кабаков, – поддержал его Налесин.

– Видать, никто из нас сегодня ночью спать не ляжет, – добавил Дайрид, морщась и качая головой.

– Я лягу, – заявил Мэт. – А через два часа кто-нибудь из вас меня разбудит. Мы выступаем с рассветом.

Так оно и вышло. Рассвет едва забрезжил, когда Мэт уже сидел верхом на Типуне, своем крепком гнедом мерине, держа копье поперек седла. Длинный лук со снятой тетивой, заткнутый под подпругу, терся о попону. Мэт не выспался, голова у него болела, но все шло, как было задумано. Отряд Красной руки – все шесть тысяч человек – покидал Мироун. Воины – половина пешие, половина верхами – подняли такой шум, что разбудили бы и мертвеца. Несмотря на ранний час, горожане высыпали на улицы или повысовывались в окошки.

Впереди везли квадратное знамя Отряда, белое, с красной бахромой, с изображением красной руки и вышитым снизу красными же буквами девизом: «Довай’анди се товиа сагайн». «Пора метнуть кости». Рядом со знаменем ехали Налесин, Талманес и Дайрид. Десяток всадников изо всей мочи колотили в подвешенные к седлам медные литавры с алой бархатной обивкой, столько же трубачей дудели в свои горны. За музыкантами ехали всадники Налесина – среди них были и Защитники Твердыни, и кайриэнские дворяне с флажками кон за спиной, сопровождаемые собственными вассалами, и кучка андорцев. Каждый эскадрон шел под собственным флагом с изображенными на нем красной рукой, мечом и присвоенным подразделению номером. Установить этот порядок Мэту удалось не сразу, и, по правде сказать, ропот его решение вызвало изрядный.

Поначалу кайриэнские конники соглашались следовать лишь за Талманесом, а тайренцы признавали своим командиром лишь Налесина. С пешими было полегче – те с самого начала представляли собой разношерстную компанию. Многие возражали против попыток присвоить эскадронам номера и разбить все войско на равные по численности подразделения. Это было непривычно, ведь до сих пор каждый лорд или капитан вел за собой столько людей, сколько ему удавалось собрать, и все они именовали себя людьми Эдориона, Мересина или Алхандрина, а вовсе не солдатами того или иного эскадрона. Конечно, старые привычки сохранялись: например, пять сотен всадников, которыми командовал Эдорион, упорно не желали называться первым эскадроном, предпочитая прозвание «Молоты» Эдориона, но, так или иначе, Мэт сумел вдолбить в упрямые солдатские головы, что всякий, откуда бы он ни был родом, прежде всего воин Отряда, а уж потом чей-то земляк или вассал. Тем, кому такой порядок не по душе, было предложено уйти, но, что примечательно, желающих не нашлось.

Почему люди не уходили, для Мэта оставалось загадкой. Конечно, следуя за ним, они побеждали, но некоторые все же гибли или получали увечья. Мэту было нелегко обеспечить им сносную кормежку, не говоря уже о своевременной выплате жалованья, что же до воинской добычи, то на этом пока еще никому не удалось разбогатеть. И скорее всего, не удастся. Безумие, чистой воды безумие.

Завидя Мэта, солдаты первого эскадрона принялись выкрикивать приветствия, тут же подхваченные четвертым и пятым – «Леопардами» Карломина и «Орлами» Реймона, как они себя называли.

– Лорд Мэтрим и победа! Лорд Мэтрим и победа!

Окажись у Мэта под рукой булыжник, он непременно запустил бы им в кого-нибудь из этих болванов.

Следом за конницей длинной, извилистой колонной маршировала пехота – рота за ротой. Впереди ротный длинный флажок, на котором вместо меча красовалось копье, и отбивающий ритм барабанщик, следом двадцать рядов ощетинившихся копьями солдат, а за ними пять рядов стрелков – лучников или арбалетчиков. Почти в каждой роте вдобавок имелся еще и флейтист, а то и два. Гремела музыка, и солдаты горланили песню:

Мэт пропустил пехоту, выслушав всю песню до конца, дождался появления конницы Талманеса и пришпорил Типуна. За Отрядом не тянулась длинная вереница обозных подвод, не гнали табуны запасных лошадей. В этом не было смысла. По пути отсюда до Тира заводные кони все едино или охромеют, или околеют от таких хворей, о каких отрядные коновалы и не слыхивали, а кавалерист без лошади немногого стоит. Вниз по реке, чуть опережая течение, следовали семь небольших судов под треугольными парусами, на мачте каждого реял маленький белый флаг с изображением красной руки. За ними двигалась стайка совсем уж утлых лодчонок, поднявших все паруса, какие только отыскались на борту.

Когда Мэт догнал голову колонны, солнце уже выглянуло из-за горизонта, осветив первыми лучами пологие холмы и разбросанные тут и там рощицы. Мэт, чтобы не слепило глаза, пониже надвинул шляпу. Налесин, подавляя мощный зевок, поднес ко рту кулак в стальной рукавице, Дайрид болтался в седле, как куль с овсом, веки у него опускались, и сам он, казалось, вот-вот повалится на шею лошади и заснет. Только Талманес держался бодро, с прямой спиной и открытыми глазами. Мэт больше всех сочувствовал Дайриду – он его понимал.

Чтобы перекрыть рев труб и грохот барабанов, Мэту пришлось возвысить голос:

– Как только город скроется из виду, вышлите вперед разведчиков. – Дальше на юг лежала открытая равнина, сменяющаяся порой небольшими перелесками. По ней проходила недурная дорога – хотя большая часть грузов перевозилась по воде, люди многие годы ходили пешком и ездили на фургонах и вдоль берега. – Вышлите разведчиков и прекратите наконец этот растреклятый шум!

– Разведчиков? – недоуменно переспросил Налесин. – Сгори моя душа, да здесь во всей округе не найдется человека с копьем. Может, ты думаешь, что Белые Львы больше не удирают? Да коли и так, они и на пятьдесят миль к нам приблизиться не посмеют, такого мы им задали жару.

Мэт, не обращая на него внимания, продолжил:

– Двигаться будем быстро. Я хочу пройти сегодня тридцать пять миль. И не только сегодня. Посмотрим, не удастся ли делать по тридцать пять миль каждый день.

Тут уж на него уставились все. Даже лошадям не под силу выдерживать такой темп долго, что уж говорить о пехоте. Все, кроме, конечно, айильцев, считали, что для пеших дневной переход в двадцать пять миль – великолепный результат. Но Мэт должен совершить невозможное – приходилось играть не по правилам.

– Комадрин писал так: «Появляйся там, где тебя не ждут, атакуй внезапно. Отступай, когда враг ждет нападения, нападай, когда он ждет, что ты побежишь. Внезапность – залог победы, быстрота – залог внезапности. Для солдата быстрота – это жизнь».

– Кто он такой, этот Комадрин? – после недолгого размышления спросил Талманес.

Чтобы ответить, Мэту пришлось собраться с мыслями.

– Полководец. Он давно умер, просто я как-то прочел его книгу.

Мэт помнил, что читал эту книгу не раз, хотя сомневался, сохранился ли в мире хотя бы один экземпляр. К тому же он и сам встречался с Комадрином – проиграл ему сражение за шестьсот лет до Артура Ястребиное Крыло. Эти воспоминания подкрадывались незаметно, и слова сами просились на язык. Хорошо еще, что в последнее время он научился сдерживаться и не говорить на древнем наречии.

Проследив взглядом за рассыпавшимися веером по равнине конными разведчиками, Мэт позволил себе расслабиться. Он играл свою роль согласно намеченному плану. Отряд должен двигаться на юг стремительно, будто для того, чтобы никто не заметил этого маневра. В действительности его непременно должны были заметить. Со стороны действия Мэта могли показаться глупыми, но оно и не худо. Чем быстрее будет двигаться Отряд, тем лучше; это поможет избежать в дороге ненужных стычек, а с реки колонну все равно углядят. Он поднял глаза. На небе не было ни ворон, ни воронов, даже голубей, но это ничего не значило. Мэт готов был слопать собственное седло, если сегодня утром кое-кто не покинул Мироун.

Самое большее через несколько дней Саммаэль узнает, что Отряд выступил в поход, а слухи, распущенные Рандом в Тире, заставят его поверить, будто это означает неминуемое и скорое вторжение в Иллиан. Как бы Мэт ни спешил, Отряд доберется до Тира не раньше чем через месяц; так что, если повезет, Саммаэль будет раздавлен, словно вошь между скалами, прежде чем Мэт подберется на сотню миль к нему. Саммаэль видит и примечает все – почти все. Он думает, что всем придется плясать под его дудку, но как бы не так. Это будет совсем другой танец. Совсем другой. План, разработанный Рандом, Баширом и Мэтом, действительно позволял надеяться на успех. Мэт поймал себя на том, что принялся насвистывать. Хоть раз все шло так, как было задумано.

Глава 6

Паутина Тени

Оставив проход открытым на тот случай, если придется отступать, и не отпуская саидин, Саммаэль осторожно шагнул на узорчатый шелковый ковер. Обычно он соглашался на встречи лишь у себя или, на худой конец, на нейтральной территории, но сюда приходил уже во второй раз. Приходил по необходимости. Он никогда не отличался доверчивостью и, уж конечно, не проникся ею после того, как узнал – разумеется, лишь отчасти, – что произошло на встрече Демандреда с тремя женщинами. У Саммаэля не было сомнений, что Грендаль рассказала ему лишь то, что сочла нужным, – у нее были свои планы, которыми она не собиралась делиться с другими Избранными. Ведь только один из них сможет стать Ни’блисом, а это стоит самого бессмертия.

Он стоял на огражденном с одной стороны мраморной балюстрадой помосте, где были расставлены золоченые столы и стулья, украшенные довольно фривольной резьбой и инкрустацией. Эта площадка не менее чем на десять футов возвышалась над длинным колонным залом. Лестница туда не вела. С помоста можно было наблюдать за увеселительными выступлениями внизу – по сути, весь зал представлял собой огромную сцену. Солнечный свет искрился в высоких окнах с причудливыми цветными витражами, но жара сюда не проникала. Воздух был прохладен и свеж, хотя Саммаэль ощущал это лишь отдаленно. Грендаль нуждалась в прохладе ничуть не больше его самого, но тем не менее не пожалела усилий на пустую прихоть. Удивительно, что она еще не оплела сетью весь дворец.

Со времени его последнего посещения в нижнем зале кое-что изменилось, но он пока не мог сообразить, что именно. По центральной оси зала располагались три неглубоких продолговатых бассейна с изысканных форм каменными фонтанами, посылавшими струи воды чуть ли не к резным мраморным выступам на высоком сводчатом потолке. В бассейнах и рядом с ними показывали свое искусство мужчины и женщины, едва прикрытые лоскутами тончайшего шелка. Здесь выступали жонглеры, акробаты, танцовщики и музыканты. Разного роста и телосложения, разных оттенков кожи, волос и глаз, они были прекрасны и соперничали друг с другом в физическом совершенстве. Все это предназначалось для услаждения взоров стоящих на помосте. Бессмысленная трата времени и сил. Как раз в духе Грендаль.

Когда Саммаэль ступил на помост, там никого не было, но он все равно удерживал саидин, а потому ощутил сладковатый, словно благоухание цветочного сада, аромат духов Грендаль и услышал легкий шелест ступавших по коврам туфелек задолго до того, как позади него раздался голос:

– Ну, разве мои зверушки не прекрасны?

Она подошла к балюстраде и встала рядом с ним, с улыбкой поглядывая на представление внизу. Тонкое голубое платье доманийского покроя облегало ее стройное тело, более открывая взору, нежели скрывая. Как обычно, все ее пальцы были унизаны перстнями – ни один самоцвет не повторялся, – на запястьях красовалось по несколько усыпанных драгоценными камнями браслетов, а высокий ворот платья обвивало колье из огромных сапфиров. Хотя Саммаэль и не слишком хорошо разбирался в подобных вещах, он не без оснований полагал, что ее прическа – нарочито небрежно ниспадающие на плечи золотые кудри, усеянные мерцающими тут и там лунниками, – являлась плодом сознательных усилий и точного расчета.

Саммаэлю случалось задумываться о Грендаль. Он никогда не встречал эту женщину до тех пор, пока не решил бросить безнадежное дело и последовать за Великим повелителем, но, конечно же, слышал о ней. Эту аскетичную отшельницу высоко чтили повсюду, ибо она врачевала умы и души, что неподвластно Целительству. Принеся клятву Великому повелителю, она тут же забыла о воздержании, отбросила благочестие и стала вести жизнь, противоположную той, какой славилась прежде. Создавалось впечатление, будто жажда удовольствий захватила ее полностью, не оставив места даже стремлению к власти. На деле все обстояло иначе, но она крайне редко выступала в открытую. Грендаль всегда умела скрывать свою истинную суть. Саммаэль полагал, что знает ее лучше, нежели любой другой из Избранных, – ведь это она сопровождала его в Шайол Гул, когда он отправился туда выразить почтение Великому повелителю, – но даже ему было не под силу проникнуть в ее истинные помыслы. Слишком сложной и многогранной натурой была эта женщина. Каждое ее слово, каждая мысль несли столько оттенков смысла, сколько чешуек у джегала, причем переходить от одного к другому она умела с быстротой молнии. Тогда хозяйкой положения была она, а Саммаэль, при всех своих воинских заслугах, мог лишь следовать за нею. Теперь, однако же, обстоятельства изменились.

Никто из выступающих внизу даже не поднял глаз, но с появлением Грендаль у них будто добавилось вдохновения и даже, если это вообще возможно, грации. Все они старались показать себя с наилучшей стороны, ибо существовали лишь для того, чтобы угождать своей госпоже. В этом Грендаль была уверена.

Она небрежным жестом указала на могучего темноволосого мужчину, удерживающего на весу трех стройных женщин. Тела акробатов были умащены маслом, и медного оттенка кожа лоснилась.

– Вот эти, пожалуй, мои любимцы. Рамзид – брат доманийского короля. На плечах он держит свою жену, а две другие женщины – младшая сестра короля и его старшая дочь. Право же, просто удивительно, чего могут добиться люди, если наставить их на путь истинный. Сколько талантов пропадает впустую.

Это было одно из любимых высказываний Грендаль. Она утверждала, что каждый должен занимать предназначенное ему место и делать свое дело в соответствии с собственными способностями и потребностями общества. Каковые потребности, похоже, сосредоточивались на удовлетворении прихотей Грендаль. Саммаэля эта философия раздражала, – исходя из подобных соображений, он и сейчас должен бы оставаться тем, кем был.

Акробат медленно повернулся, чтобы с возвышения можно было лучше рассмотреть живую пирамиду – одна женщина стояла у него на плечах с распростертыми руками, а две другие – на его руках, тоже расставленных в стороны.

Грендаль тем временем обернулась к темнокожей курчавой паре. Мужчина и женщина, стройные и очень красивые, играли на странных продолговатых арфах, увешанных колокольчиками, которые хрустальным эхом вторили струнам.

– Каковы, а? Мое последнее приобретение – они из тех земель, что лежат за Айильской пустыней. Им следует благодарить меня за то, что я их спасла. Чиап была там Ш’боан, что-то вроде императрицы. Она только что овдовела, а Шаофан должен был жениться на ней и стать Ш’ботэй. Ей предстояло править своей страной семь лет, а на восьмом году умереть. После того ему надлежало избрать новую Ш’боан и править так же безраздельно следующие семь лет – до своей смерти. Можешь себе представить, они следовали этому правилу три тысячи лет без перерыва! – Грендаль издала смешок и недоуменно покачала головой. – Самое удивительное, что и Шаофан, и Чиап считают эти смерти естественными. Воля Узора – так они это называют. У них на все один ответ – Воля Узора.

Саммаэль продолжал смотреть на выступающих. Грендаль щебетала без умолку, словно легкомысленная глупышка, но только настоящий дурак мог бы счесть ее таковой. Вся эта болтовня была тщательно продумана, каждое будто бы случайно оброненное слово направлено точно в цель, как игла конджи. Не помешало бы выяснить, зачем она все это затеяла и что хотела для себя выгадать. С чего это, например, она стала набирать себе любимцев в таких дальних краях? Ее поступки никогда не бывали случайными. Может быть, она хотела отвлечь его внимание, убедить, будто ее интересы связаны со странами, отрезанными от остального мира Пустыней? Но поле будущей битвы находилось здесь. Именно здесь коснется мира Великий повелитель после своего освобождения. Весь прочий мир скроется за завесой бурь, бури истерзают землю, но рассылаться они будут именно отсюда.

– Странно, что ты не удостоила своим вниманием все королевское семейство Арад Домана, – сухо заметил Саммаэль.

Если она хотела его отвлечь, то этот номер не пройдет. Сама угодит в собственную ловушку. Ей ведь и в голову не приходит, что кто-то может знать о ней достаточно, чтобы разгадать ее хитрости.

Гибкая темноволосая женщина, уже не молодая, но отличающаяся той неувядающей красотой и изяществом, какие останутся с нею до конца дней, появилась у его локтя, бережно держа в руках хрустальный кубок с темным винным пуншем. Саммаэль взял его, хотя пить не собирался. Новички всегда наблюдают за направлением главного удара, покуда глаза не заболят, а одинокий убийца тем временем подкрадывается сзади. Союзники, пусть даже временные, это, конечно, неплохо, но чем меньше Избранных уцелеет ко Дню возвращения, тем больше будет у каждого из них шансов быть названным Ни’блисом. Великий повелитель всегда поощрял такого рода… соперничество. Служить ему достойны лишь самые способные. Порой Саммаэлю казалось, что править миром, как обещано, будет последний, единственный Избранный, оставшийся в живых.

Женщина повернулась к мускулистому молодому человеку, облаченному, как и она, в белое полупрозрачное одеяние. Тот держал в руках золоченый поднос с еще одним кубком и высоким, под стать кубку, хрустальным кувшином. И она, и он украдкой бросали быстрые взгляды на открытые врата, через которые виднелись покои Саммаэля в Иллиане. Прислуживая Грендаль, женщина смотрела на нее с обожанием. Грендаль могла позволить себе говорить свободно в присутствии своих слуг и «зверушек», хотя среди них не было ни одного приверженца Тьмы. Приверженцам Тьмы она не доверяла, утверждая, что любого из них ничего не стоит склонить к измене, не то что ее людей. По отношению к своим любимцам и слугам она использовала столь высокий уровень Принуждения, что в их сознании почти не оставалось места для чего-либо, кроме безмерного восхищения своей госпожой.

– Я уже почти ожидал, что сам король будет подносить здесь вина, – продолжил он.

– Ты же знаешь, я приближаю к себе лишь самых изысканных, утонченных людей. Алсалам никак не соответствует моим требованиям.

Грендаль приняла вино у женщины, даже не взглянув на нее, и Саммаэль уже в который раз задумался, не являются ли все эти любимцы всего лишь ширмой, как и легкомысленная болтовня. Пожалуй, стоит продолжить этот разговор, вдруг она обронит лишнее словечко, которое позволит заглянуть за завесу.

Страницы: «« « 345678910 » »»