Бич времен Головачев Василий

Глава 1

Первое предупреждение Павел Жданов получил еще на Земле, перед очередным инспекционным вояжем в систему Каптейна. Но в табели о рангах службы безопасности УАСС[1] он был грифом, то есть гранд-инспектором формирования безопасных зон, не боялся ни бога, ни черта и звонок по видео, без обработки (абонент не представился), принял за чью-то недобрую шутку. Тогда он еще не знал, что такие же точно предупреждения получили все грифы галактической службы и лучшие оперы на Земле.

Второе предупреждение было более ощутимым и серьезным и заставило Павла переоценить качество своей интуиции. Он родился паранормом и должен был почувствовать глубину опасности и угрозы еще во время первого звонка.

Произошло это событие в системе звезды Гевелия – альфы Рыси, куда Жданова направили для расследования обстоятельств гибели исследовательской станции и пропажи модуля с грифом Геворком, который начал расследование и исчез.

Система Гевелии состояла из центральной звезды, двух планет с атмосферами из азота и водорода, кометных облаков и широкого пылевого пояса с четырьмя сгущениями. Ученые подозревали, что сгущение – протопланеты в стадии образования ядер, и интерес их был понятен.

Исследовательская станция, запущенная в пылевой пояс, прекратила связь спустя трое суток. Перестала работать и система метро[2], соединяющая станцию с базовым кораблем «Рысь». Таким образом, одиннадцать членов экипажа станции, защищенной от всех мыслимых катаклизмов, канули в неизвестность, как и Алим Геворк, гриф из группы «Астро-аскер», посланный в систему Рыси через двое суток после того, как безопасники «Рыси» признались в бессилии разгадать тайну молчания станции. Ушел в поиск Геворк на модуле типа «Коракл», способном окунуться в атмосферу любой звезды, не то что в пылевой пояс. И замолчал.

Жданов появился на базовом корабле в тот момент, когда техникам удалось нащупать в облаке пыли модуль «Коракл», ведомый Геворком. К модулю он стартовал в составе тревожной группы из трех шлюпов, но по уровню ответственности имел право руководить группой и действовать самостоятельно. Что он и сделал, отправившись к модулю Геворка один, после того как шлюпы обнаружили двадцатиметровый граненый цилиндр пропавшего аппарата.

Подстыковаться к модулю удалось со второй попытки, автоматика его не сразу сообразила, что от нее требуется. Это указывало либо на отсутствие пилота на борту, либо на потерю пилотом сознания, и Павел рискнул проникнуть в шлюп один, оставив обойму сопровождения ждать сигнала.

Его встретили в кокон-рубке модуля.

Распахнув «лотос» люка, Павел в невесомости вплыл в рубку – генератор тяготения не работал – и получил мощный удар по сознанию (стреляли из суггестора «слон», подавляющего волю), от которого пришел в себя уже через несколько секунд, но сделал вид, что воля его подавлена. Сквозь прищуренные веки он увидел лежащего ничком у распахнутого кресла Геворка, а над ним двух молодых людей в стандартных кокосах[3], один из которых держал в руке суггестор, а второй – «универсал». В глазах обоих безжалостное равнодушие и деловитая сосредоточенность – ни угрозы, ни ненависти, ни злобы. Именно это обстоятельство и заставило Павла собраться.

– Кто… вы? – вяло спросил он.

Молодые люди переглянулись, причем один из них озабоченно посмотрел на гипноизлучатель.

– Я думал, он получит нокаут, – сказал брюнет с тонкой ниточкой усов. – Добавить?

– Он уже не опасен, хотя и держится.

– Кто… вы? – повторил вопрос Павел.

– Санитары, – без улыбки ответил брюнет. – Вы не вняли первому нашему предупреждению, как и этот парень, – брюнет кивнул на Геворка, – и нам пришлось применить определенные усилия, чтобы выйти на вас обоих здесь.

– Он… жив? – Павел попытался на расстоянии определить состояние инспектора, но не услышал ни шума его мыслесферы, ни стука сердца.

– Он в коме, но спасти его еще можно… если вы согласитесь последовать совету: не вмешивайтесь!

– Во что?! – изумленно спросил Павел.

– Ни во что! Не соглашайтесь ни на одно задание, которое вам попытаются дать по службе, сошлитесь на усталость, улетайте на отдых куда угодно – и будете жить долго.

– Я привык решать вопросы своего досуга сам. Пока не узнаю причины, ничего обещать не буду.

– Тогда вы умрете!

– Ребята, я не уважаю такие шутки. – Голос инспектора зазвучал уверенно. – А вы плохо представляете, с кем имеете дело. Попрошу сдать оружие и следовать за мной. Шлюп окружен обоймой поддержки.

Брюнет шевельнул стволом суггестора, но выстрелить не успел: Жданов туго толкнул от себя воздушную волну, заставившую двух террористов отлететь назад, вогнал организм в режим ускорения и прыгнул к «санитарам», в доли секунды отнимая оружие у обоих. Сражаться в невесомости молодые люди не умели.

Однако боя не получилось. Оба тоже владели темпом и ускользнули от новой атаки, ловко выбираясь в тоннель выхода «Коракла».

– Третьего предупреждения не будет, – услышал Павел обещание брюнета, после чего парни исчезли в транспортном отсеке модуля, где им был установлен микроблок метро. Когда Жданов проник в отсек, его встретила тусклая зеленая вспышка сработавшего канала. И лишь после этого в ухе пискнула рация обоймы сопровождения:

– Инспектор, что там у вас стряслось? Почему молчите? Мы регистрируем всплеск энергии.

– Пилот без сознания, – ответил Павел, глядя, как тает установка метро, и понимая, что ему никто не поверит. – Забирайте его. – Он перешел на другую частоту, связываясь с прима-пилотом «Рыси». – Командир, в составе экипажа станции был кто-нибудь из опытных безопасников?

– Шеф сопровождения Борисов из отряда «Астро-аскер».

Павел вспомнил кряжистого медлительного здоровяка с седой шкиперской бородкой и седой шевелюрой, мощного и спокойного. Кивнул сам себе: видимо, Борисов тоже не внял предупреждению «санитаров» и его «выключили» вместе со всем экипажем станции… Павел покачал головой, не находя причин превентивной и столь жестокой деятельности неизвестных террористов.

– Бред!

– Что? – не сдержал удивления прима-пилот.

– Это я не вам, – вздохнул Павел, – извините. Пилота модуля сейчас доставят на борт, организуйте линию метро в клинику Управления. Я продолжаю поиск.

– Только что получен циркуляр «три девятки» по треку: «Инспектору Жданову срочно убыть на Землю в распоряжение комиссара-два Ромашина».

Павел присвистнул про себя, чувствуя, как сжимается сердце, и подумал, что «санитары», кто бы они ни были, предупреждали его, очевидно, не зря. Оставалось выяснить, во что он не должен был вмешиваться.

Глава 2

Осветители погасли, и колонна хроноквантового ускорителя, называемая в обиходе исследователей и строителей просто Стволом, растаяла на фоне ночного неба.

Атанас Златков, начальник хронолаборатории и научный руководитель эксперимента, разгладил ладонями уставшее лицо, снял с головы дугу эмкана и встал из-за пульта. Тотчас же огни на вычурной панели пульта побледнели, стали гаснуть, втягиваться в толщину доски, пока не остались редкие огоньки дежурных смен. Дуга эмкана превратилась в струйку металла, влившегося в панель, а сама панель изменила форму, преобразовалась в «ромашку ожидания». Свернулись и остальные пульты, кроме одного, за которым остался дежурный оператор Толя Шкодан.

– Я тоже останусь, – буркнул в спину Златкову инженер-хрономеханик Игорь Марич. – Поколупаюсь в бункере Н.

Начальник лаборатории глянул на часы – шел третий час ночи, пожал плечами.

– Начало эксперимента в десять часов утра, вряд ли ваше присутствие здесь до этого момента целесообразно. Однако, если хотите, оставайтесь.

Марич глянул в непроницаемые глаза ученого, не увидел в них ничего, кроме усталости и ожидания, и заготовленную язвительную реплику проглотил.

Златков еще раз пробежал глазами по панели дежурного пульта, попрощался со Шкоданом, медленно поплелся из зала, а затем из здания лаборатории, расположенной в полукилометре от хроноускорителя-Ствола. За ним, поколебавшись немного, ушел и Марич, но потом вернулся в бункер независимой аппаратуры, за работу которого отвечал лично. Утром их ждал Большой эксперимент – включение хроноквантового бура, который, по мысли ученых, должен был «просверлить» время в прошлое на сотни миллионов лет. До этого момента выходы Ствола в прошлое соответствовали тысячам и десяткам тысяч лет, да и бур при этом включался «шепотом», в режиме хронопризрака.

Здание лаборатории, простое и незатейливое по форме, как кирпич, окончательно оделось в саван полутьмы. Погасли последние окна различных отделений и служб, разошлись по домам возбужденные специалисты, ответственные за проведение эксперимента в своих зонах контроля. В лаборатории остались всего несколько человек за пультами связи и мониторов охраны. Все шумы и звуки стихли, лишь ночные птицы продолжали перекликаться в лесах вокруг комплекса зданий, да и они вскоре замолкли.

Толе Шкодану шел двадцать восьмой год, и работал он со Златковым уже пять лет, с момента окончания университета. Был он человеком флегматичным, упрямым, любил во всем разбираться до мелочей и потихоньку вырастал в ученого, имеющего свои концепции устройства Мироздания. Эксперимент он готовил со Златковым давно, хотя пришел в Центр хронобурения, когда Ствол уже был практически законченным сооружением. Со многими идеями начальника лаборатории Толя согласен не был, особенно в области прогнозирования работы хронобура, многие его собственные идеи были отвергнуты Златковым, однако это не мешало ему чувствовать такой же подъем, как и у остальных участников эксперимента, и жажду сравнить точность расчетов и адекватность подходов – своего и шефа.

В четвертом часу ночи Шкодан очнулся от непонятного шума за спиной. Оглянувшись, он увидел надвигающуюся на него полупрозрачную фигуру и потерял сознание от импульса суггестора, не успев ни задать вопроса, ни сообразить, что происходит.

Точно таким же образом были обезврежены еще двое дежурных в недрах здания, обслуживающие энергетические и обрабатывающие системы. А затем в залах лаборатории объявились группы существ, из которых лишь трое-четверо были людьми. Они развернули пульты управления хозяйством лаборатории, провели короткий контроль функционирования ускорителя и привели в чувство Шкодана, который знал коды включения всей гигантской системы Ствола.

Когда Анатолий понял, чего от него хотят, он не стал выяснять, кто перед ним и зачем им коды, он просто ответил «нет» и продолжал говорить, несмотря на последовавшие гипнодопросы и пытки электрошоковым аппаратом. И тогда пришельцы развернули нейрохирургический бокс, сделали молодому ученому лазерную терапию черепа и вошли в его мозг с помощью сканера, применявшегося для лечения пациентов с обширным поражением мозга. Вряд ли разработчики медицинской аппаратуры предполагали, что их идеи, спасшие жизни миллионам людей, могут быть использованы как средства казни или оружие.

Спустя минуту после подключения сканера к мозгу Анатолия террористы знали все, что им было нужно для запуска хроноускорителя. Еще через несколько минут начался «разгон» хронобура. Эксперимент, которого ждали десятки знаменитых ученых, сотни инженеров и тысячи людей на всем земном шаре, начался на шесть часов раньше, чем было запланировано, и не в расчетном режиме.

Катастрофа произошла через две минуты после включения хроноускорителя-Ствола, проколовшего время в прошлое на миллиарды лет.

Автоматические видеокамеры высотной капсулы метеопатруля, обозревавшие просторы европейской тайги, включились именно в тот момент, когда двухкилометровая башня хроноквантового ускорителя внезапно вспыхнула голубым мигающим светом, с ее вершины сорвалась в небо исполинская голубая молния, вздрогнула земля, чудовищный вихрь ударил во все стороны от стен башни, вырывая с корнем сотни и тысячи деревьев. На крыше башни набухла опухоль голубого сияния, пролилась по стенам на землю, как вода через край стакана, и покатился по лесу кольцевой вал голубого пламени, оставляя за собой спекшуюся от жара лесную почву…

Булькающий гул, грохот и невероятный свистящий вой раскатились по холмам и равнинам на многие десятки километров, будя спящих, вызывая у бодрствующих недоумение и тревогу…

Здание лаборатории времени возле башни ускорителя уцелело, но выглядело странно – будто стены покрыли белой светящейся краской, зато провалы окон в них стали черными. Башня перестала светиться, потемнела, вершина ее потеряла плотность, превратилась в зыбкий дрожащий столб, исчезающий на высоте двух с половиной километров.

Гул стих, и на ночную землю, в уцелевшие леса, пришла пощелкивающая кастаньетами неестественная тишина…

Глава 3

Вездеход выгрузил их на лесной поляне, краем выходившей на покинутую деревню с необычайным названием Скрабовка. В деревне уцелело всего несколько домиков, крытых соломой, серой от непогод и времени. Веяло от них запустением и старостью, неприкрытой крестьянской бедностью начала века, хотя водитель вездехода, местный старожил, рассказывал, что деревня покинута недавно, года четыре назад. Когда-то через нее тянулся Дятьковский тракт, обходивший болото и приток Ветьмы Пожну, но потом болото пересохло, через Пожну построили мост, тракт опустел, а когда люди, соблазненные благами цивилизации, перебрались в райцентр, деревня захирела и умерла совсем.

– Не скучайте, – сказал белобрысый, словно в соломенном парике, водитель. – Через пару дней доставлю остальное ваше барахло. Ну, ни пуха…

Вездеход взревел по-бычьи, всплыл над землей, почти касаясь травы резиновыми бортиками воздушной подушки, и, ускоряя ход, пополз по дороге. Тугая воздушная волна пригнула траву, сдула пыль с поросшего подорожником и снытью тракта и сорвала с головы Рузаева берет.

Когда вездеход скрылся за деревьями, Сурен Гаспарян, одетый как на прием в посольстве, поставил на землю рюкзак, сел на него верхом и хмыкнул:

– Барахло! Слышали, как он о нашей аппаратуре?

– Кстати, – хладнокровно сказал Рузаев, подбирая и надевая берет, – в этом рюкзаке вся наша оптика.

– Правда? – удивился Гаспарян, продолжая сидеть. – То-то я чувствую своим седалищем что-то твердое…

Был он человеком, склонным к сдержанной насмешливости, и привыкнуть к его манере поведения удавалось не всем.

– А чуете, как здесь тихо? – сказал третий участник экспертной группы, высокий жилистый Иван Костров. – Благодать-то какая, эксперты! Соскучился я по лесной тишине.

– Да и я тоже, – признался Гаспарян. – Давненько нас не посылали в поиск. Только птиц здесь почему-то не слышно. Нас испугались, что ли?

Костров окинул взглядом груду снаряжения.

– С чего начнем? Может, сразу пойдем к месту происшествия?

Гаспарян в раздумье покачал головой.

– Сначала поставим палатку, наведем порядок.

– У меня идея. – Рузаев посмотрел на низкое солнце. – Выберем одну из хат, и дело с концом.

– Ну уж нет, палатка лучше, – возразил Гаспарян. – Лично я не люблю спать с клопами и тараканами.

– Какие там клопы-тараканы! – махнул рукой Костров. – В домах уже четыре года никто не живет, насекомые давно сбежали. А вот сырости там хватает.

Через час они поставили две палатки: одну, четырехместную, для себя, другую для груза, который состоял из хрупкой аппаратуры и продовольствия.

– Теперь так. – Гаспарян поправил свою модную и строгую джинсовую двойку: сизо-синюю куртку с эмблемой «Вязники», расшитую бахромой и серебряной нитью, и такие же брюки. – Мы с Иваном пройдемся по лесу, а ты подежуришь в лагере, – обратился он к Рузаеву. – Все равно будешь битый час тупо смотреть в стенку палатки и вспоминать, зачем нас сюда послали.

Возражений не последовало. На монголоидном лице Миши Рузаева не дрогнула ни одна черточка. Характер у него был невероятно сдержанный, ровный и спокойный. К жутким выпадам Гаспаряна, которых поначалу пугались все в отделе, пока не разобрались, что за этим кроется избыток юмора, Рузаев относился так же хладнокровно, как философ к зубной боли.

Оставив Михаила хозяйничать в лагере, Костров и Гаспарян пересекли полянку, окруженную смешанным лесом, прошли мимо вросших в землю домов Скрабовки и оказались на заброшенной проселочной дороге, украшенной коровьими следами и узорчатыми полосами от велосипедных шин.

– Метров двести налево, – сказал Гаспарян. – И в лес?

– Вроде бы так, – согласился Костров, вспоминая, с чего все началось.

Два дня назад в Центр по изучению быстропеременных явлений при АН России пришла телеграмма из Брянска, в которой сообщалось, что над лесом возле деревни Скрабовка Жуковского района потерпел аварию вертолет энергохозяйства. Причины аварии расследовались линейным отделением милиции и были отнесены к компетенции научных органов. Что это были за причины, Костров толком не знал, но, будучи экспертом Центра, привык к неожиданным командировкам, зачастую не приносящим научных результатов.

– Черт! – сказал Гаспарян, сдирая с лица паутину. – Это уже четвертая.

Костров тоже дважды задел головой паутину, висящую между деревьями и кустами, но, как заядлый грибник, давно привыкший к лесному неуюту, не обращал на это внимания.

торжественно продекламировал он стихи Бунина и добавил с удовлетворением: – А грибы тут есть. Я уже два подосиновика нашел. Гарантирую завтра суп с грибами.

Лавируя между стволами редких осин и кустами акаций, они подобрались к краю болота, заросшего ивняком, осотом, ракитником и рыжим мхом. Болото пересекала цепочка ажурных мачт линии электропередачи, исчезающая в просеке недалеко от того места, где вышли эксперты.

Гаспарян ступил на пружинистый мох, остановился, предупреждающе поднял руку. Костров сразу понял, что привлекло внимание начальника группы.

Рядом со старой сосной высился могучий полутораметровый муравейник. Однако он был безжизнен и оплетен паутиной до самого верха. На вершине муравейника лежала кверху лапами мертвая птица с серо-желтым оперением.

– Сорокопут? – неуверенно сказал Костров.

Гаспарян осторожно приблизился к муравейнику, осмотрел его, потрогал птицу и пробормотал:

– Как тебе это нравится?

Костров пожал плечами и пошел вперед.

Ближайшие кусты перед ним были почти сплошь оплетены паутиной, да в траве кое-где виднелись серебристые паутинные вуали, похожие на пятна изморози. Лес стоял мрачный, молчаливый, будто притихший перед грозой, и в его глубине кое-где виднелись на ветвях все те же паутины. Костров шагнул было к кустам, но Гаспарян поймал его за рукав.

– Не спеши, дорогой, к славе, она сама тебя найдет.

– Я только посмотрю, интересно же…

– Не спорю, но сегодня ничего смотреть не будем. Заметил, какая тут прорва паутин?

– Трудно не заметить, – пожал плечами Костров. – Михаила бы сюда, это больше по его части. Давай хотя бы поищем разбитый вертолет, из-за которого начался сыр-бор. Он где-то здесь.

Гаспарян посмотрел на небо – солнце вот-вот должно было зайти, но перечить не стал, сказал только:

– Вертолет не причина, а следствие. Неужели не догадался, из-за чего нас сюда прислали?

– Ты же знаешь, что меня вытащили из отпуска, и я в институт не заходил, прямо из дома – на вокзал. Паутины?

– Они самые.

– Не вижу ничего загадочного.

Краем болота они вышли к просеке и молча остановились, разглядывая открывшуюся картину.

Просека была опутана паутиной так, что совершенно скрывалась в белесом «тумане», сквозь который проступали смутные контуры кустов, пней и опор. Некоторые узорчатые полотнища пересекали просеку от одной стены деревьев до другой и даже взбирались на опоры ЛЭП. Дальний конец просеки скрывался в сплошном белом мерцании, и смотреть туда было жутко и неприятно.

Гаспарян передернул плечами и стряхнул с куртки остатки паутины.

– Понял теперь? На районной подстанции диспетчер обнаружил утечку энергии, сначала небольшую, потом она возросла до… В общем, напряжение упало. Послали вдоль линии бригаду на вертолете. Дальше ты знаешь.

– Понятно. Значит, утечка была в этом районе?

– Именно. Электрики в паутинник сунуться побрезговали, посбивали кое-где паутину с проводов, а улетая, напоролись на дерево.

– Живы?

– В больнице. К ним полетел Ивашура и кто-то из начальства – узнать подробности. Милиция в общем-то разобралась в аварии, ну а нам придется разбираться во всем остальном. Кстати, я пауков с детства не люблю.

– Странно…

– Что не люблю?

– Нет, что именно нашу группу послали сюда. Мы же атмосферники, а не биологи. Разве что Михаил когда-то, в дремучем детстве, был не то зоологом, не то энтомологом.

– Он как-то иначе называл свою бывшую профессию… Но неважно. А послали нас сюда потому, что, во-первых, мы специалисты широкого профиля – я имею в виду группу, – а во-вторых, в Центре толком не знали, с чем нам придется столкнуться. О паутинах, например, я узнал только от электриков. В крайнем случае привлечем к работе узких специалистов.

Обратно шли молча, внимательно высматривая просветы между деревьями, чтобы не влезать в паутины, частота которых явственно указывала на биологическую аномалию. Откуда-то пришло ощущение, будто из лесной чащи за ними наблюдает затаившийся хищник.

– Интересно, – сказал Костров, невольно понижая голос, – волки здесь водятся или всех переохотили?

– Гнать бы их надо! – ответил задумавшийся о своем Гаспарян.

– Волков?!

– Пауков. Вызвать бригаду санэпидемстанции и…

В тот же момент сзади, у просеки, раздался гортанный, с металлическими модуляциями, страшный и странный крик. Длился он несколько секунд, взорвав тишину на осколки эха, и были в этом леденящем душу крике смертельная тоска, злоба и ужас!

Костров споткнулся от неожиданности и замер, прислушиваясь.

– Кто это?! – пробормотал Гаспарян, меняясь в лице.

– Упырь, – хрипло ответил Костров. – Ну-ка погоди…

Где-то недалеко послышался еще один крик, человеческий:

– …а-ан!.. ре-е-ен!..

– Наверное, Миша зовет!

Не сговариваясь, оба бросились сквозь чащу к дороге, но вскоре выяснилось, что тревожились они напрасно. Рузаев звал их в ответ на чужой вопль. Толком не поняв, кто кричит, он вскочил и опрокинул в костер котелок с чаем.

– Один – ноль в пользу крикуна, – прокомментировал Гаспарян, переводя дух. – Мне казалось, тебя ничем не проймешь.

– Мне тоже так казалось, – проговорил Рузаев. Он был эвенком, но по-русски говорил чисто, разве что чуть замедленно. Однако сейчас в его речи явственно звучал акцент.

– Кто кричал?

– Леший, – предложил вторую свою гипотезу Костров и пошел умываться.

Чай в этот вечер они пили поздно.

Глава 4

Под утро Кострову приснилось, будто он взобрался на высокую скалу, ощущая восторг от распахнувшейся дали, и шагнул с нее прямо в воздух. С минуту он парил на той же высоте, вольный и легкий, как луч солнца. Под ним в синей дымке расстилался лес, теряющийся за горизонтом, извилистой фиолетовой лентой текла река, выпирали из леса рыцарские шлемы сопок… Деталей он не различал, был занят собой, общим состоянием сказочной легкости и управляемости тела. С легкой грустью Костров подумал, что видит Красноярский край, вспомнил отца, умершего семь лет назад. «Надо навестить родственников, скажут – забыл… Вот прямо сейчас и полечу, чего откладывать?» И вдруг с ужасающей отчетливостью внизу показалась огромная паутина, накрывшая лес на несколько километров. «Откуда здесь паутина?» – успел подумать он и сразу же начал падать, быстро и неудержимо. Со страшной скоростью засвистел мимо воздух, мир сжался до размеров глубокого колодца, в который он влетел стремительным болидом. А когда удар о землю казался неминуемым, тяжелое сердце в диком ускорении оторвалось, пробило грудную клетку и взорвалось впереди огненным фонтаном…

Осторожно пощупав левую сторону груди, Костров выглянул из палатки. В трех метрах от нее горел костер, у которого возился Рузаев. Пахло дымом и ухой.

– Незаменимый ты человек, Рузаев! – с чувством сказал Костров. Но тут ему на голую спину стекла с полога палатки холодная струйка воды. Он взвыл и разбудил Гаспаряна.

Через час, позавтракав и поразмышляв о причинах вечернего крика, все трое шагали по мокрой, седой от росы траве к дороге, увешанные своей драгоценной, осточертевшей за долгие месяцы экспедиций аппаратурой. Недалеко от места, где вчера экспертов застал крик, они совершенно случайно обнаружили останки разбитого вертолета.

Здесь тоже было полно паутины: на траве, на кустах орешника, на ветвях берез и нежнокорых осин. Стальной винт вертолета успел покрыться густой ржавчиной, хотя авария произошла всего два дня назад, и все кругом было буквально нашпиговано паутинами разных сортов и рисунков.

– Откуда их здесь столько, братцы? – удивился Рузаев, отбросив на мгновение свою природную невозмутимость.

– Оттуда, – пояснил Гаспарян, сдирая с лица удивительно прочные нити, и прошипел: – Гадость! Ты, кажется, зоолог по образованию? Классифицируй, тебе и карты в руки. Кстати, обратите внимание: в лесу полностью отсутствуют насекомые.

– Что же тут удивительного? – буркнул Костров. – Начало осени. Но вот птиц действительно не слышно.

Ступая по жухлой осенней траве, он приблизился к вертолету.

Стабилизирующий винт машины валялся в стороне, лонжероны заднего стабилизатора были погнуты, лобовое стекло отсутствовало, кабина была смята.

– Ударились они прилично! Слышишь, металловед? – обратился Костров к Гаспаряну. – Ржавчина уже по твоей части. Кабина тоже насквозь проржавела, даром что дюралевая.

– Ладно, ладно, – произнес Сурен. – Металловед я бывший, но распределять обязанности положено мне. Разбирайте аппаратуру. От вертолета наметим границы спокойной зоны, а дальше к просеке надо держать ухо востро, без датчиков не вздумайте шагу ступить.

– Не чересчур? – спросил Рузаев, останавливаясь рядом с Костровым. – Никогда не видел такой паутины! Смотри, Иван, белая как снег!

Он дотронулся до края паутины и резко отдернул руку.

– Ах ты! Жжется! – пояснил он в ответ на удивленные взгляды товарищей.

Гаспарян подошел ближе, сунул палец в паутину и тут же отдернул. Потом достал электрометр и приблизил чувствительный элемент прибора к паутине.

– Электрический заряд, – сообщил он через минуту, – мне добавить нечего. Миша, обычная паутина проводит электричество? Или она диэлектрик?

– Не знаю, – подумав, сказал Рузаев. – Скорее проводник.

– Специалист, – в тон ему ответил Гаспарян. – Вот что, дорогие мои, давайте уясним себе правило: с этой минуты ничего не трогать руками. У нас есть щупы, зонды, пинцеты, перчатки… Договорились?

– Как прикажете. – Рузаев вдруг шарахнулся от вертолета. Сверху, с козырька над дверцей, метнулось к нему круглое черное тело диаметром около пятнадцати сантиметров, пролетело над головой, сочно шлепнулось в центр паутины и мгновенно исчезло, оставив после себя слабый запах эфира.

– Вот и паучок пожаловал, – сказал Сурен со смешком. – Симпатичный такой!.. Птиц, значит, они уж сожрали, теперь очередь за нами.

– Я, конечно, не разглядел как следует, – проговорил Рузаев, придя в себя, – но, скорее всего, это сольпуга, а не паук.

– Соль… что? – спросил Костров.

– Сольпуга – фаланга из семейства паукообразных. Сольпуги неядовиты, так что бояться их нам вроде бы нечего.

– А паутину они, эти сольпуги, плетут? – осведомился Гаспарян.

– Н-нет… кажется, нет.

– Вот видишь! – Гаспарян с треском захлопнул футляр электрометра. – Эксперты! Специалисты, так сказать! Помощнички!.. Надеюсь, ты прав и пауки неядовиты. Как вы думаете, сюрпризы еще будут?

Рузаев с иронией развел руками.

– Гарантировать не могу, но кажется мне, что все еще впереди.

– Михаил-пророк! – фыркнул Костров.

Гаспарян посмотрел на часы.

– Ну-с, джентльмены, за работу.

Солнце поднялось уже высоко, исчезла с кустов и травы роса, день обещал быть по-летнему жарким.

Вскоре эксперты закончили измерение локальной полевой обстановки в радиусе километра вокруг просеки с ЛЭП, произвели соответствующие записи в журнале и полюбовались на свои вытянутые физиономии. Радиационный, а также магнитный, электрический и прочие фоны оказались в норме. Приборы не фиксировали аномалий электромагнитного характера вроде тех, что были отмечены возле разбитого вертолета и у линии электропередачи. В последнем случае это было нормальным явлением: ЛЭП работала и гнала свои двести пятьдесят тысяч вольт потребителям в городах и поселках района.

Правда, одна аномалия все же была – биологическая. Концентрация паутины в одном месте на трассе ЛЭП – в районе просеки – была очевидной. Она не отражалась электронными символами на экранчиках приборов и обладала только одним достоинством – наглядностью.

– Сядем покурим, – предложил Рузаев, доставая сигареты.

Костров отказался, Гаспарян машинально взял одну и тут же вернул: он не курил, как и Иван.

В целях безопасности они вышли из «паутинной зоны» и расположились отдохнуть на берегу Пожны. Здесь она была лишь ручьем шириной метра полтора.

– Что же мы имеем? – пробормотал Гаспарян. – А имеем мы без малого нуль информации. Странное нашествие пауков – раз, утечку электроэнергии на линии – два, самих пауков, не похожих на пауков, – три, крик ночью – четыре. Все?

– Ржавый вертолет – пять, – подсказал Костров. – Отсутствие живности в лесу – шесть, да еще сверхпрочная паутина-диэлектрик! Больно ты пессимистичен, начальник. У нас материала уже на приличную сенсацию, а ты – «нуль информации»!

– Нужна аппаратура физико-химического анализа, – сказал Рузаев, затягиваясь. – Иван прав, проблем достаточно. Но тем интереснее с ними работать. И неплохо бы достать какие-нибудь комбинезоны или спецовки, что ли, а то лазить по лесу в наших костюмах несподручно. Хорошо хоть сапоги догадались взять. Я их достал из мешка, можете надевать.

– Вечером схожу в райцентр и позвоню Ивашуре, – пообещал Гаспарян. – Спецовки он привезет. Что касается моего пессимизма, то обосновать его я не могу. Тревожно что-то на душе, друзья мои. Не нравится мне паучье нашествие.

– Обычная вспышка биологической активности, – предложил идею Костров. – Вы не хуже меня знаете о таких вспышках среди леммингов, крыс, саранчи. Вспомните «красные» приливы в Атлантике, когда по каким-то причинам начали бурно размножаться красные водоросли. Вот и здесь нечто подобное: нарушилось где-то экологическое равновесие, и среди пауков вспыхнула «эпидемия» размножения.

– Не годится даже в качестве прикидочной гипотезы, – покачал головой Рузаев. – Слишком много несоответствий. Во-первых, трудно представить, из-за какого экологического фактора начали плодиться пауки. Во-вторых, судя по виду, это не пауки вовсе, а сольпуги, хотя утверждать не берусь – разглядеть не было времени. Да и родина сольпуг – юг Туркмении, так что непонятно, откуда они взялись в умеренной зоне России. И в-третьих, обычная паутина непрочная, а эта словно соткана из шелковых ниток! К тому же накапливает электрические заряды!

– Чувствуется профессионал! – сказал Гаспарян. – Да, Иван? Зоолог я хреновый, но меня Михаил убедил. Что будем делать дальше, джентльмены? Ваши предложения?

– Давайте попробуем пробиться к просеке со стороны леса, – предложил Костров, спокойно отнесшийся к разгрому своей идеи.

Он был самым высоким в их компании и самым молодым. Лицо открытое, слегка скуластое, курносое, глаза карие. Друзья любили его за добрый нрав и бесстрашие, когда дело касалось критических ситуаций в экспедициях Центра: надежен, смел и удачлив. И не было случая, чтобы он дрогнул перед опасностью, спасовал или струсил. Фамилию свою Костров целиком и полностью оправдывал: он был виден издалека, и не столько из-за роста, сколько из-за огненно-рыжей шевелюры.

– Зачем тебе просека? – спросил Гаспарян.

– Может быть, найдем причину скопления паутины именно в том месте. Судя по всему, там паучий центр.

– Резонно, – заметил Рузаев. – Только поход к просеке я бы отложил: нужна, как я уже говорил, спецодежда, да и рация для связи. А вот экземпляр паука нам бы не помешал. Пожалуй, я займусь ловлей. Если ты не возражаешь, – добавил он дипломатично.

Гаспарян кивнул.

– Согласен. В крайнем случае сфотографируйся с пауками вместе на память, а мы с Иваном нанесем на карту особо запаутиненные места и начнем исследовать свойства паутин. Кстати, кто у нас сегодня дежурный по кухне? – Он посмотрел на Кострова.

– Михаил начал – ему и кончать, – быстро среагировал тот.

Гаспарян хмыкнул, посмотрел на каменное лицо Рузаева.

– Логично мыслит, да, Михаил?

– Подежурю, – коротко ответил Рузаев.

К вечеру они закончили намеченные работы только наполовину: Рузаев истратил цветные пленки и километр кинопленки, снимая паутины, пауков и лес, но поймать паука не смог. Костров и Гаспарян определили координаты паутинных скоплений, однако на изучение паутин не хватило времени. Начальник группы в половине седьмого ушел в райцентр, надеясь засветло вернуться.

Костров, не обращая внимания на мрачные пророчества Рузаева относительно его здоровья, с наслаждением искупался в Пожне, найдя неподалеку от лагеря бочаг глубиной около двух метров. Вода была холодная и чистая до полной прозрачности.

Во время ужина у Кострова разыгралось воображение, и он выдал две гипотезы, которые Рузаев уничтожил неторопливо, методично и основательно, словно «сыпал» завравшегося диссертанта.

– Ну а у тебя самого есть собственная гипотеза? – спросил задетый за живое Костров.

– Есть, а как же, – невозмутимо проговорил Рузаев. – Я лично считаю, что Carthaginem esse delendam[4].

Ошеломленный познаниями товарища в латинском языке, Костров повертел головой и не нашелся, что ответить.

Так как на следующий день дежурить по биваку была его очередь, а от судьбы, как известно, не уйдешь, Иван решил заранее сходить к реке и набрать два ведра воды.

Закат пламенел на полнеба, предвещая ветер, глухо шумел лес, наполненный тысячерукими тенями, покинутый зверем, птицей и насекомыми. Это отсутствие живого мира действовало на нервы больше, чем паутины в лесу. Дома на краю деревни казались угрюмыми склепами, стерегущими сон покойников, и Костров, далеко не робкий по натуре, под влиянием таинственной и мрачной атмосферы засвистел.

Дойдя до речки и зачерпнув воды, он не сразу понял, что на его свист откликается довольно необычное эхо. Он остановился, перестал свистеть и прислушался. Это было не эхо. Из леса, слева от тропинки, доносился тихий прерывистый свист, даже не свист – писк. Он смолк почти сразу, как только Костров прекратил свистеть, и дважды возобновлялся в ответ на переливчатые рулады полонеза Огинского. Кто-то помогал Кострову солировать.

Продолжая насвистывать, Иван поставил ведра с водой, нашел подходящий сук и метнул его в чащу, откуда доносился писк. И тут же из леса раздался вопль, похожий на тот, что поразил их в первый вечер. Он прозвучал резко и сильно, полный тоски и злобы, и Костров невольно отскочил на середину тропинки, прямо на ведра.

С минуту он прислушивался к шорохам леса, готовый бежать или драться, потом подобрал ведра и снова пошел за водой.

– Кто-то кричал? – спросил его сонный Рузаев, когда он принес воду и молча залез в спальный мешок.