Лазоревый грех Гамильтон Лорел
— Погоди, у нас еще одно пари, — окликнул меня Мерлиони. — Кто была та цыпочка на телефоне, когда Зебровски тебя разбудил?
Я готова была отпустить убийственный комментарий, когда меня остановил голос от дверей:
— Вы видали что-нибудь подобное после Нью-Мексико?
Я обернулась к дверям, где стоял мой любимый агент ФБР. Специальный агент Брэдли Брэдфорд, улыбаясь протягивал мне руку.
Глава 55
Брэдли был сотрудником Отдела Специальных Исследований — новое подразделение по борьбе с преступлениями, имеющими противоестественную подоплеку. В последний раз мы с ним работали на весьма грязных убийствах в Нью-Мексико.
На его твердое пожатие я ответила своим таким же. Он улыбнулся — думаю, мы оба были рады видеть друг друга. Но он обвел взглядом комнату и нашел Зебровски.
— Сержант Зебровски, я думаю, вы ведете праведную жизнь.
Зебровски подошел к нам:
— О чем это вы, агент Брэдфорд?
Агент показал тонкий конверт плотной бумаги.
— Напротив клуба, где эти женщины были вчера вечером, есть магазин. В прошлом году его ограбили, и после этого поставили отличную систему наблюдения.
Шутки кончились. Зебровски вдруг стал полностью серьезен.
— И?
— На ленте есть мужчина, подходящий под описание вашего свидетеля. Он был вчера с этим женщинами, они прошли точно под окном магазина. — Он открыл конверт. — Я взял на себя смелость сделать отпечаток со стоп-кадра.
— И раздать его всем вашим людям, — предположил Мерлиони.
— Нет, детектив. Это единственный экземпляр, и я первым делом принес его сюда.
Мерлиони, может, и хотел бы поспорить, но Зебровски ему не дал.
— Мне все равно, кто раскроет это дело, лишь бы мы взяли этого типа.
— Я того же мнения, — ответил Брэдли.
Я ему не до конца поверила. В прошлый наш разговор его крошечный отдел находился на грани расформирования, а дела из его производства хотели передать в отдел поддержки расследований, то есть в отдел серийных убийц. Брэдли был из хороших парней. Он действительно больше интересовался раскрытием преступлений, чем карьерным успехом, но его новый отдел был ему дорог. Он был всерьез убежден, что федералам такой нужен. Я с ним была согласна. Так зачем же он передает единственный экземпляр снимка? Поделиться — это имело бы смысл, просто отдать — никакого.
— Что ты думаешь, Анита? — спросил он.
Я посмотрела на снимок. Черно-белый, на самом деле вполне хорошего качества. Две смеющиеся женщины и между ними высокий мужчина. Брюнетка, что шла слева, походила на фотографии на первом этаже дома. Я не спрашивала имени женщины, чей дом это был. Не хотела знать. Не зная, проще было войти в ту ванную и рыться в останках.
Вторая женщина была мне смутно знакома.
— Ее нет на групповой фотографии на первом этаже? Похоже, снимали на какой-то вечеринке.
— Проверим, — сказал Зебровски.
— А о мужчине что можете сказать? — спросил Брэдли.
Я вгляделась в мужчину на фотографии. Может быть, это наш убийца, а может быть, он лежит в куче костей в ванне. На фотографии он был высоким, широкоплечим. Прямые каштановые волосы убраны в длинный хвост на затылке, и сейчас одна из женщин за него дергала, играла с ним. Лицо с широкими скулами, красивый. Не так, как Ричард, но чем-то они были странно друг на друга похожи — оба высокие, оба широкоплечие, оба классически красивые. Но что-то было в лице на фотографии, что заставило меня поежиться.
Наверное, потому что я знала: через несколько часов эти женщины будут зверски убиты. Может, это было мое воображение, но мне не понравилось лицо этого человека, когда он поднял глаза и заметил камеру. Вот почему у него такой странный взгляд, такое выражение лица.
— Он заметил камеру, — сказала я.
— То есть? — не понял Зебровски.
— Посмотри на его лицо. Ему не нравится, что его снимают.
— Наверное, знал, что собирается с ними делать, — предположил Мерлиони. — И не хотел, чтобы его видели с жертвами перед убийством.
— Может быть. — Я все глядела на его лицо, и, кажется, оно мне было знакомо.
— Узнаете его? — спросил Брэдли.
Я подняла на него глаза. Лицо у него было безразличное, безэмоциональное, но я в его невинный вид не поверила.
— Откуда бы?
— Ну, он оборотень. И если это тот, кого мы ищем, я думаю, вы могли его где-нибудь видеть.
Врал Брэдли, я это чуяла. Даже у меня не хватило бы бестактности в лицо обвинить его во лжи, но от необходимости что-нибудь сказать избавил меня звонок моего сотового. Сегодня я его носила с собой, закрепив на поясе, — на тот случай, если вдруг Мюзетт и компания не захотят уезжать из города без шума. Считайте меня глупой, но я им не верила.
— Алло?
— Это Анита Блейк? — спросил женский голос, которого я не узнала.
— Да.
— Говорит детектив О'Брайен.
Как ни странно, за всей этой вампирской политикой и новым убийством я не успела подумать о разыскиваемом международном террористе Леопольде Хайнрике.
— Рада вас слышать, детектив О'Брайен. Что случилось?
— Мы идентифицировали две фотографии, которые вы отобрали.
— Я приятно удивлена. Качество было просто ужасное. 472
— Лейтенант Николс — вы его видели один раз — их выбрал.
Мне понадобилась секунда, чтобы вспомнить это имя.
— Тот лейтенант, который был на кладбище Линдел.
— Ага, он. Он выбрал те же два фото, и так как вы встречались только один раз...
Я не дала ей договорить:
— Телохранители, мать их так! Те самые телохранители. Кандуччи и...
— Бальфур.
— Да, так. Не могу поверить, что их не запомнила.
— Вы их видели только раз, ночью, Блейк. И Николс мне сказал, что все внимание было не на них.
— Да, но все равно. Вы их взяли для допроса?
— Никто не знает, где они. На следующий день после вашей встречи они уволились из своего охранного агентства. А работали там всего две недели. Все рекомендации, которые они представили, ведут в пустоту.
— Блин, — сказала я.
Поглядев еще раз на фотографию, которую Брэдли держал передо мной, я поняла, где могла видеть этого человека. Это был другой из установленных контактов Хайнрика. Или очень на него похожий человек. Я только не верила, что совпадение может быть настолько сильным.
Я посмотрела на Брэдли. Он все еще держал картинку так, чтобы я ее видела, ниже, чем нужно было для двух остальных мужчин. Может быть, это была вежливость, может быть, и нет. Встретив мой взгляд, он сделал непроницаемое лицо. Коповскую морду.
— Если бы я вам сказала, что сейчас смотрю на снимок, где изображен один из известных контактов Хайнрика, и он тоже в городе?
Брэдли не изменился в лице, а Зебровски и Мерлиони изменились. Они были удивлены, а Брэдли — нет.
— Откуда у вас фотография? — спросила О'Брайен.
— Долго рассказывать, но его ищут в связи с некоторыми убийствами здесь, в городе.
— Которого из них?
— Я думаю, что он только один с длинными волосами. Вряд ли они теперь увязаны в хвост, как здесь, но уж точно до плеч.
Я услышала шелест бумаг:
— Вот, нашла. — Еще шелест, потом она присвистнула. — Рой Ван Андерс. Блейк, это очень нехороший человек.
— Насколько нехороший?
— Самое смешное, что мы только сегодня получили досье на мистера Ван Андерса. Фотографии с мест преступлений, от которых вас вывернет.
— Море крови и от тел мало что осталось?
Я почувствовала, как рядом напрягся Зебровски.
— Ага. Откуда вы знаете?
— Кажется, я сейчас на месте преступления, где поработал Ван Андерс.
— Вы на месте, где убивал ликантроп?
— Да.
— В его деле ничего нет, что говорило бы, будто он не человек. Отвратительный маньяк, который любит насиловать и убивать женщин.
— А кто-нибудь задавался вопросом, как он расчленяет тела или куда деваются пропавшие части?
— Я еще не все прочла, но нет. Почти все преступления совершены в странах, где фотографии — уже чудо. Очень низкая технология и очень мало денег для такой тонкой криминалистики.
— Насколько нужна тонкая криминалистика, чтобы отличить зубы от стали?
— Многие серийные убийцы пускают в ход зубы, Блейк.
Ей будто хотелось защитить честь полиции каких-то далеких стран.
— Уж кто-кто, а я это знаю, О'Брайен, да ладно, не важно. Важно то, что он сейчас в нашем городе, прямо сейчас, и мы не отсталая страна, и деньги у нас есть, чтобы выслеживать бандитов.
— Вы правы, Блейк. Будем заниматься тем, что здесь и сейчас.
— У нас сейчас хватит материала, чтобы допросить Хайнрика и его приятеля?
— Наверное, да. Будем вести дело так, будто Хайнрик знает о хобби своего дружка. Таким образом, он оказывается пособником, если не больше.
— Я приеду, как только тут закончу.
— Блейк, это дело вы не расследуете. Вы потенциальная жертва, и это напрочь лишает вас объективности.
— Не надо так, О'Брайен, я с вами играла честно.
— Это не игра, Блейк, это работа. Или вы хотите всю заслугу загрести себе?
— Плевать мне на все заслуги. Я просто хочу там быть, когда вы будете допрашивать Хайнрика.
— Если приедете вовремя. Задерживаться ради вас мы не станем.
— Ладно, О'Брайен, ладно. Дело вы ведете.
— Очень мило, что вспомнили об этом, Блейк.
И она повесила трубку.
— С-сука! — произнесла я от всего сердца.
У Зебровски и Мерлиони лица были полны ожидания, у Брэдли — спокойное. Он умел сделать коповскую морду, но не был актером. Я рассказала им содержание разговора, и Зебровски тут же покатил бочку на О'Брайен — не за то, что она меня отстранила, а за то, что она даже не подумала связаться с кем-нибудь из РГРПС.
— Она их арестовала — за что? За то, что тебя преследовали? А у нас тут четыре убийства, если не больше. — Он посмотрел на меня. — Хочешь прокатиться на машине с сиренами и мигалкой? Чтобы мы свалились ей на голову, пока она не развалила чем-нибудь наше дело?
Мне понравилось «наше дело» и понравилось, что он позвал меня с собой. Дольф бы этого, наверное, не сделал, даже если бы не злился на меня.
Я кивнула:
— Приятно было бы ворваться, размахивая флагом юриспруденции.
Он осклабился:
— Дай мне десять минут скомандовать тут, кому что делать, и жди меня внизу. Возьмем машину с мигалками от нее народ резвее разбегается в стороны.
Он уже был за дверью и шел вниз по лестнице, что-то про себя приговаривая.
Мы с Брэдли остались одни. Неслыханная вещь: федерала, даже двух, если считать меня, оставили наедине на осмотре такого места преступления. Вообще-то полиция федералов терпеть не может, и федералы платят ей тем же.
Я посмотрела на Брэдли:
— Теперь, когда я установила все те связи, которые вы хотели установить, скажите мне, зачем вы на самом деле сюда приехали.
Он закрыл конверт и отдал его мне:
— Чтобы раскрыть преступление.
— Раскрытие этих преступлений ничего не добавит к весу вашего отдела. В прошлый раз, когда мы с вами говорили, вам нужно было приобрести вес.
Он посмотрел на меня внимательно.
— Вы здесь официально, Брэдли?
— Да.
Я всмотрелась в его ничего не говорящее лицо:
— Вы здесь официально как агент ФБР?
— Я не совсем понимаю, о чем вы.
— Вы мне как-то сказали, что я привлекла внимание одного из менее известных правительственных ведомств — призраков. Кажется, вы их так назвали. Ван Андерс — призрак?
— Ни одно правительство в здравом уме не захочет иметь в стране такое бешеное животное.
— Брэдли, если вы не будете со мной разговаривать, то в следующий раз я не стану вам верить так, как верю прямо сейчас.
Он вздохнул. Вдруг он тоже показался мне усталым. Он потер глаза пальцами и сказал:
— Эти убийства привлекли наше внимание. Но я видал подобные преступления и раньше. В другой стране, где правительство больше тревожилось об удержании власти, чем о защите беспомощных женщин.
Глаза его наполнились каким-то далеким воспоминанием — и болью.
— Вы говорили, что отошли от этой работы.
— Говорил. — Сейчас он смотрел прямо на меня, без всякой коповской морды. — Типы вроде Ван Андерса были одной из причин, по которым я не смог там работать. Но когда некоторые люди узнали, что Ван Андерс, быть может, сорвался с цепи в границах Соединенных Штатов, им это не понравилось. У меня есть разовое разрешение на то, чтобы помочь здесь разобраться.
— И какова цена этой помощи?
— Хайнрик будет выслан из страны. Имя второго, которого с ним взяли, нигде не будет названо. Все исчезнет.
— Хайнрик подозревается в терроризме. Вы думаете, его просто отпустят?
— Его разыскивают в пяти странах, с которыми у нас соглашения. Кому его отдать, Анита? Лучше просто отпустить.
— Вы не знаете, зачем он оказался в городе? Я-то точно хочу знать, зачем он меня преследовал.
— Я говорил вам, зачем вы нужны подобным людям.
— Потому что я могу поднимать мертвых? Там — политический лидер, здесь — несколько зомби-телохранителей?
Я попыталась обратить все в шутку, но Брэдли не засмеялся.
— Вы помните человека, которого вы нашли распятым на стене собственной гостиной?
— Да.
— Он знал Хайнрика и Ван Андерса, и ему показалось, что они перебирают через край. Он бросил их и скрылся, но, видимо, недостаточно хорошо.
— Если это была казнь, зачем было ее подделывать под какое-то ритуальное убийство?
— Чтобы она не выглядела казнью.
— А какая им разница? — спросила я.
Он покачал головой:
— Анита, это знак. Они хотели его смерти, и смерть должна была быть достаточно сенсационной, чтобы попасть в заголовки. Чтобы знали все такие, как он, такие, как я, — те, кто ушел.
— Вы этого не можете знать наверное, Брэдли.
— Знаю я не все. Но я знаю, что все, в этом деле замешанные, хотят, чтобы Ван Андерса поймали, а Хайнрика отпустили.
— А остальные?
— Про них я не знаю.
— Они все уехали отсюда, или мне продолжать беспокоиться?
— Беспокойтесь, Анита. Я бы беспокоился.
— Ничего себе. — Тут мне пришла в голову мысль. — Я знаю, что все это я говорю вам без протокола. Так вот так же без протокола я хотела бы кое о чем вас попросить.
— Обещать не могу, но что именно?
Я сообщила ему имя Лео Харлана и общее описание, потому что имя сменить нетрудно.
— Он говорит, что он наемный убийца, и я ему верю. Он говорит, что он здесь вроде как в отпуске, и этому я тоже верю. Но в Сент-Луисе вдруг начинают кишеть нехорошие люди, находящиеся в международном розыске, и мне любопытно бы знать, не связан ли с ними мой клиент.
— Я постараюсь проверить.
— Если он выплывет где-то в вашем хит-параде, я постараюсь его избегать и откажусь поднимать его предка. Если нет, я сделаю свою работу.
— Пусть даже он наемный убийца?
Я пожала плечами:
— Кто я такая, чтобы бросать камни в других, Брэдли? Я стараюсь не судить людей больше, чем это необходимо.
— А может быть, вы постепенно осваиваетесь с убийцами.
— В общем, да. Все мои друзья — монстры, уголовники или копы.
На это он улыбнулся.
— Эй, Анита! Едем! — заорал снизу Зебровски.
Я дала Брэдли номер своего мобильника, он записал. И я побежала вниз.
Глава 56
О'Брайен начала допрос еще до нашего приезда. В нашем Сент-Луисе народ не понимает, что мигалка и сирена означают — уматывай с дороги к той самой матери. Такое впечатление, что машущие полицейские флаги собирали вокруг нашей машины квартал зевак. Водители так старались догадаться, чего мы так спешим, что забывали уступить дорогу.
Никогда я не видела Зебровски в таком гневе. Черт побери, я вообще его, кажется, еще сердитым не видела. Он поднял такой шум, что О'Брайен вышла из допросной, но она продолжала твердить:
— Вы его получите, когда мы с ним закончим, сержант.
Голос Зебровски был такого тембра, что больно слушать. Тягучий, нарочито медленный голос нес в себе достаточно жара, чтобы даже я занервничала, но на О'Брайен он впечатления не произвел.
— Не считаете ли вы, детектив, что допросить его о серийном убийце, который уже убил трех, если не четырех человек, важнее, чем допросить о том, зачем он преследовал федерального маршала?
— Я его допрашиваю о серийном убийце. — У нее между бровей появилась морщинка. — Как вы сказали? Трех, если не четырех?
— Мы еще не кончили подсчитывать куски на последнем месте преступления. Может быть, там две жертвы.
— Вы не знаете?
Он с шумом выпустил воздух из легких.
— Вы ничего не знаете об этих преступлениях. Вы недостаточно знаете, чтобы допрашивать его без нас.
Его голос дрожал от усилий не сорваться на крик.
— Может, вы и можете присутствовать, сержант, но не она. — О'Брайен ткнула большим пальцем в мою сторону.
— На самом деле, детектив, по закону вы не можете теперь не допустить меня к допросу. Хайнрик подозревается в преступлении с противоестественной подоплекой.
О'Брайен посмотрела на меня очень недружелюбно.
— Я вас уже не допустила, Блейк, и ничего.
— А, — сказала я, сама чувствуя, как улыбаюсь — ничего не могла с собой поделать. — Но тогда Хайнрик подозревался в терроризме и обвинялся не более чем в незаконном ношении оружия — обыденные дела. Ничего такого, что мой статус федерального маршала позволил бы отдать его под мою юрисдикцию. Как вы сами указывали, я не обычный федеральный маршал, и моя юрисдикция весьма узка. В преступлениях без противоестественной подоплеки у меня никаких прав нет, но те, где такая подоплека есть, полностью попадают под мою юрисдикцию в любой точке этой страны. И мне не надо ждать, чтобы меня пригласили.
Я знаю, насколько самодовольный был у меня вид, когда я это сказала, но ничего не могла с собой поделать. О'Брайен обошлась с нами по-хамски, а хамство наказуемо.
Вид у нее был такой, будто она раскусила горький орех:
— Этим делом занимаюсь я.
— На самом деле, О'Брайен, им теперь занимаемся все мы. Я, потому что мне дает полномочия федеральный закон. Зебровски, поскольку случай с противоестественной подоплекой, а значит, находится в ведении РГРПС. Честно говоря, по этим убийствам у вас никаких полномочий нет. Они не на вашей земле, и вы даже не знаете, что Хайнрик в них замешан, — если он, конечно, не поделился с вами информацией от всей души.
— Мы с вами играли честно, — сказал Зебровски. — Играйте честно с нами, и выиграют все.
Он говорил уже почти нормальным голосом, а не тем пугающим басом.
Она ткнула в меня пальцем — очень театральным жестом, как мне показалось.
— Но в газетах будет ее имя!
Я покачала головой:
— О'Брайен, неужели все из-за этого? Вы хотите увидеть себя в газетах?
— Я знаю, что раскрытие серийных убийств может сделать меня сержантом.
— Если хотите, чтобы в газетах было ваше имя, — ради бога, — сказала я, — но давайте все-таки больше думать о том, как раскрыть дело, чем кому достанется слава.
— Вам легко говорить, Блейк. Вы сами сказали, что ваша карьера не в полиции. Вам слава не нужна, но все равно она достанется вам.
Зебровски оттолкнулся от стены, на которую опирался, и тронул папки на краю стола. Одну из них он приоткрыл и вытащил фотографию. Наполовину пустил по столу, наполовину бросил ее в сторону О'Брайен.
Это были мазки цвета и формы — цвета в основном красного. Я не стала слишком присматриваться — я видела все в натуре, и напоминание было мне ни к чему.
О'Брайен глянула на фотографию, потом посмотрела второй раз, нахмурилась, чуть было не потянулась за фотографией, потом присмотрелась пристальнее. Я видела, как она пытается сообразить, на что смотрит, видела, как мозг сопротивляется, не хочет складывать увиденное. И я видела момент, когда она увидела наконец. Это выразилось у нее на лице, во внезапной бледности кожи. Она медленно села на стул.
Кажется, ей не сразу удалось отвести глаза от картины.
— И всюду оно так? — спросила она неожиданно слабым голосом.
— Да, — ответил Зебровски. Он тоже говорил тихо. Добившись эффекта, он не хотел его усиливать сверх необходимости.
Она посмотрела на меня, и видно было, как ей физически трудно оторвать взгляд от фотографии.
— Вы снова будете нарасхват у репортеров, — сказала она, но теперь тихо, будто это не имело значения.
— Наверное, — ответила я, — но не потому, что мне так хочется.