Лазоревый грех Гамильтон Лорел
Я обернулась к Жан-Клоду, и его лицо было пустым, только в глазах была заметна тень страдания такого глубокого, что от него чуть не погибли трое.
Я прижалась телом к спине Ашера, обняла его сзади. Он замер под моим прикосновением, отстраняясь, уходя в себя, туда, где не больно. Я прижалась щекой к его спине и держала его, пока он не затих.
Сглотнув непролитые слезы, я заговорила, и голос мой звучал ровно.
— Я куда раньше видела тебя в воспоминаниях Жан-Клода. Я помню твое великолепие под моими руками, рядом с моим телом. — Я обтекла его, прилипла к нему. — Мне не нужна картина, чтобы видеть твою красоту.
Он задрожал всем телом, попытался повернуться, сбросить меня с себя, но я держала, и он не мог отстраниться, не сделав мне больно.
— Отпусти меня, Анита. Отпусти.
— Нет, — ответила я. — Только не сегодня.
Он чуть пошевелился в сторону двери, как человек, пытающийся пробраться через лаз всего на дюйм шире собственного тела.
— Чего ты хочешь от меня? — Что-то похожее на слезы звучало в его голосе.
— Будь с нами в эту ночь, вот чего я хочу. Будь с нами.
— Быть с вами — как? — спросил он придушенным шепотом.
Я взяла его за рубашку и повернула к себе. Очень медленно — я будто поворачивала землю вокруг ее оси. Прижавшись спиной к двери, он повернулся ко мне только безупречным профилем.
Я потянула его к себе за рубашку, пытаясь ввести в комнату, но он не поддался.
— Я не могу этого сделать. — В его голосе звучало глубокое страдание.
— Как ты думаешь, о чем она просит? — спросил Жан-Клод тем же безразличным голосом.
— Она пойдет на все, чтобы спасти своих людей. Даже возьмет к себе на ночь в постель калеку.
Я дернула за рубашку, и меня качнуло к нему, потому что он не тронулся с места.
— Я действительно хочу спасти тебя от Мюзетт, и это поможет. Но на самом деле это... это не то.
Он поглядел на меня, и целый мир был в его глазах — мир страдания и голода, мир ужаса, огромного и одинокого. Первые жаркие слезы поползли по моим щекам. Я тихо заговорила с ним по-французски и даже кое-что понимала из того, что говорила.
Ашер схватил меня за руку и отодвинул от себя.
— Non, Жан-Клод. Так нельзя. Либо это будет ее желание, либо ничего не будет. Я не стану отделять тебя от остатков твоего триумвирата. Скорее я проведу ночь в постели Мюзетт, нежели так подорву твою силу и власть. Пока они здесь, ты должен быть в силе, иначе мы все пропали.
Горло пересохло, я с трудом сделала глубокий вдох, и словно что-то вытащили из меня, будто поднялся занавес. Я обернулась и посмотрела на Жан-Клода.
— Ты это нарочно сделал?
Он спрятал лицо в ладонях и сказал голосом, уже не лишенным интонации:
— Ma petite, я не могу не хотеть того, чего хочу. Прости меня.
Я повернулась к Ашеру:
— Ашер, ты не моего желания хочешь. Ты сам знаешь, что меня к тебе тянет.
Он попытался отвернуться, но я ему не позволила, и на этот раз он не стал выворачиваться. Он дал мне повернуть свое лицо, взяв пальцами за подбородок. Там кожа была еще гладкой, хотя справа почти сразу начинались шрамы. Как будто люди, которые это сделали, не могли заставить себя погубить красоту его губ.
— Ты не вожделения хочешь от меня.
Он опустил глаза, почти закрыл их — выражение лица человека, который собирается для удара.
— Нет, — шепнул он.
Я встала на цыпочки, подняла руки к его щекам — одна гладкая, как шелк и атлас, другая шершавая, изрытая, вообще не похожая на кожу.
— Я действительно люблю тебя, Ашер.
Он открыл глаза, полные такого страдания, полные много чего, чем можно было бы его уязвить до сердца.
— Не знаю, насколько положили этому начало воспоминания Жан-Клода, но, с чего бы ни началось, сейчас я люблю тебя. Именно я, а не кто-то другой, Ашер.
— Но ты не взяла меня в свою постель.
— Я люблю многих, с кем не сплю в одной постели. То есть с кем не занимаюсь сексом.
Глаза его стали тускнеть. До меня дошло, что я ляпнула.
— Ашер, я хочу, чтобы ты сегодня был в нашей постели, — пожалуйста. И не только для сна.
Он прихватил мои руки своими сверху:
— Только чтобы спасти меня от Мюзетт.
С этим я не могла спорить, но...
— Это правда, но разве это так уж важно? Разве важно почему?
Он нежно улыбнулся и убрал мои руки от своего лица.
— Да, Анита, это важно. Ты сегодня возьмешь меня в свою постель, но завтра в тебе проснется чувство вины, и ты снова сбежишь.
Я нахмурилась:
— Ты говоришь так, будто я с тобой уже так поступала. Этого не было.
Он потрепал меня по руке, которую держал в ладонях.
— Ты вот в эту кровать брала с собой четырех мужчин, но секс у тебя был только с Жан-Клодом. Ты питала ardeur от Натэниела, но не трахнулась с ним. — Он отпустил мои руки и засмеялся, качая головой. — Только у тебя хватило бы силы воли спать каждую ночь возле такого красавца и не взять все, что предлагает Натэниел. Я видал священников и аскетов, у которых не было твоей воли сопротивления соблазну.
— Кажется, я последнее время уже не так сопротивляюсь, — сказала я, стараясь быть честной.
Он снова засмеялся, но улыбка его растаяла.
— Джейсона ты уложила в упаковочный ящик с маркировкой «друг». А я? Мне не хотелось бы оказаться с тобой снова в этой кровати, если завтра я стану обычным другом. Этого мне не вынести.
Я наморщила брови, глядя на него. Больше всего мне хотелось забыть, что случилось, когда Белль Морт несколько месяцев назад напустила на меня ardeur. Из-за нее я попала в ситуацию, которую точнее всего было бы назвать оргией. Сношения не было, но было полно рук и тел, касающихся мест, которых не надо бы. Ашер был прав: я изо всех сил стараюсь этого не замечать. Усердно делай вид, что ничего нет, так ничего и не будет. Но ведь было, и я с этим еще не разобралась.
— Что ты хочешь от меня услышать? Мне жаль, что я слишком застеснялась, оказавшись в постели одновременно с четырьмя мужчинами. Да, я смутилась, так что можешь меня винить.
— Сегодня ты тоже смутишься.
— Есть многое, что меня смущает, Ашер, и тут я ничего не могу поделать.
— Ты ничего не можешь поделать с тем, какая ты есть, Анита. Я не изменю тебя, но мне не нужна одна ночь из милости в твоей постели. Я тебе говорю: я не вынесу, когда меня снова выбросят прочь.
В этот миг я поняла, что он говорит не о том, когда его выбросили из нашей кровати после того, как ardeur насытился. Он вспоминал, как отвергла его Белль много сотен лет назад. Выбросила, как поломанную игрушку. В конце концов, игрушку всегда можно купить новую.
Я заходила перед ним вперед-назад, не глядя ни на кого них, — мне просто нужно было куда-то девать растущее нервное напряжение.
— Чего ты хочешь от меня, Ашер? Гарантии?
— Да, — сказал он, помолчав. — Именно этого я от тебя хочу.
Я остановилась и поглядела на него:
— Какого рода гарантии? Что я не буду насчет этого переживать завтра? — Я мотнула головой. — Извини, Ашер, не могу давать обещаний, потому что не знаю, что буду чувствовать завтра.
— А что скажет Мика, если узнает, что ты была со мной?
— Мика против не будет.
Ашер поглядел на меня.
— Да-да, я знаю, что все время жду от него вспышки насчет чего-нибудь. Он вполне готов делить меня с Жан-Клодом, с Натэниелом, и — цитирую: «С любым, кого надо будет включить в список». Конец цитаты.
Ашер вытаращил глаза:
— Вот это умение понимать!
— Ты даже не представляешь себе, какое у него умение. Когда он вошел в мою жизнь, он сказал, что сделает все, чтобы остаться со мной, чтобы быть моим Нимир-Раджем. Пока что он держит слово.
— По твоим словам, он просто безупречен, — сказал Ашер голосом, полным дружелюбной иронии.
— Знаю. И все время гадаю, когда же упадет второй сапог и он на меня окрысится.
Ашер коснулся моего лица, что заставило меня взглянуть на него. Он глядел на меня сейчас обоими глазами, и они были полны искренности.
— Я ни за что не хотел бы сделать что-нибудь, что разрушило бы построенную тобой жизнь. Если мы это сделаем и ты убежишь, то повредятся твои отношения с Жан-Клодом, а я уеду.
У меня глаза стали шире.
— То есть как — уедешь?
— То есть так, что, если ты меня возьмешь сегодня в свою постель, а завтра выгонишь, я уеду. Я не буду смотреть, как Жан-Клод любит другого или другую, а я стою и жду. Конечно, понадобится время, чтобы найти нового мастера, который возьмет меня к себе, и вряд ли первым заместителем. Я знаю, что сам я для мастера слаб. У меня нет подвластного зверя, — покачал он головой, — и очень многие из моих способностей бесполезны, кроме как в интимных ситуациях. А с тех пор, как случилось вот это... — Он показал на шрамы. — Меня никто не подпускал достаточно близко, чтобы я этой силой воспользовался.
Он облизал губы, одновременно вздохнув, и у меня перехватило дыхание. Я хотела его, хотела так, как женщина хочет мужчину в течение долгих лет. Но одного желания для меня никогда не было достаточно.
— Ты говоришь, что, если сегодня мы возьмем тебя в постель с нами, а завтра я сбегу, и это окажется первым и последним разом, ты уедешь от нас?
Он кивнул. Ему даже и думать не надо было.
— Ты мне ставишь ультиматум, Ашер, а я их плохо переношу.
— Я это знаю, но я должен защитить себя, Анита. Я не могу жить рядом с небесным чертогом, когда меня не пускают внутрь. Это кончится тем, что я сойду с ума. — Он прислонился к двери и поглядел за мою спину на Жан-Клода. — Я уже несколько месяцев думаю, что мне пора бы уйти. Это слишком тяжело для нас всех. Знай, Жан-Клод, что кое-какие раны залечились оттого, что я был рядом с тобой как друг. — Он повернулся и улыбнулся мне. — А видеть, как ты смотришь на меня, приносило больше радости, чем боли, Анита.
Он повернулся, держа ладонь на ручке двери.
Я положила руку на дверь, не давая ее открыть. Ашер сказал:
— Выпусти меня, Анита. Ты сама знаешь, что этого не хочешь.
— Что мне на это сказать, Ашер? Что ты прав? Что если бы сегодня Мюзетт не явилась, я бы не сделала этого предложения? Ты прав, не сделала бы. — Я прижалась спиной к двери. — Но мысль, что ты уедешь, что я никогда больше тебя не увижу... — Я замотала головой и была очень близка снова к слезам. — Ашер, не уходи. Пожалуйста.
— Я должен, Анита.
Он тронул меня за плечо, пытаясь отодвинуть с дороги, открыть дверь.
— Нет.
Он нахмурился:
— Ma cherie, ты меня на самом деле не любишь. Если не любишь меня и не хочешь меня, ты должна меня отпустить.
— Я люблю тебя, и я хочу тебя.
— Ты любишь меня как друга, ты хочешь меня, но хочешь ты многих, но не отдаешь им себя. У меня впереди вечность, но всего моего терпения не хватит, чтобы ждать тебя, ma cherie. Ты победила меня. Я мог бы попробовать соблазнить тебя, но... — Он снова чуть не коснулся изуродованной стороны лица, но снова уронил руку, будто не мог до себя дотронуться. — Я видел мужчин, которых ты отвергала. Таких безупречных, но ты уходила от них прочь без сожаления. — Он нахмурился так, будто не понимает, как это может быть, но это так. — Что я могу предложить такого, чего не было у них?
Он взял меня за плечи и попытался осторожно отодвинуть с дороги. Я прижалась спиной к двери, вцепилась в ручку.
— Нет.
Другие слова не шли мне на ум.
— Да, ma cherie, да. Пора.
Я замотала головой.
— Нет.
И прижалась к двери так, что утром на спине будут синяки. Я не могла его отпустить. И почему-то знала, что, если он откроет сейчас дверь, второго шанса у меня не будет.
Я молилась, чтобы пришли слова. Молилась о способности раскрыть свое сердце и не испугаться.
— Я позволила Ричарду от меня уйти. Я знала, что он уходит, но сидела на полу и смотрела ему вслед. Я не встала у него на дороге. Я считала, что это его выбор и нельзя удержать никого, кто не хочет, чтобы его держали. Так вот к черту все это, ко всем чертям. Не уходи, Ашер, молю тебя, не уходи. Я люблю, как сияют на свету твои волосы. Я люблю, как ты улыбаешься, когда забываешь прятаться и не хочешь ни на кого произвести впечатление. Люблю твой смех. Люблю скорбь в твоем голосе, похожую на вкус дождя. Люблю смотреть, как ты смотришь на Жан-Клода, на его походку, когда думаешь, что никто тебя не видит, потому что именно так смотрю на него я. Люблю твои глаза. Люблю твое страдание. Люблю тебя.
Я пододвинулась ближе, обвила его руками, прижалась щекой к его груди, отерла слезы шелком его рубашки и шептала не переставая: «Люблю тебя, люблю тебя», — а он поднял мое лицо и поцеловал — впервые поцеловал меня по-настоящему.
Глава 12
Мы прервали этот нежный поцелуй, и я отвела Ашера за руку к постели. Он упирался, как ребенок, которого ведут спать.
Жан-Клод стоял у кровати с ничего не выражающим лицом, как он это умеет.
— Есть одна вещь, которую я должен сказать до начала. Я держу ardeur ma petite под контролем, но наступит момент, когда мне придется контроль снять. Я не могу ручаться за то, что произойдет после этого.
Мы с Ашером стояли рядом с ним, держась за руки. Он цеплялся за мою руку с горячностью почти болезненной. Но в голосе его не было напряжения, ощущавшегося в теле.
— Если бы я думал, что только ardeur заставляет Аниту желать меня, я бы отказался, потому что, когда ardeur остынет, она оттолкнет меня, как было раньше. — Он поднес мою руку к губам и поцеловал, почти не прикасаясь. — Но я знаю, что Анита желает меня. Ardeur может приходить и уходить, мне это теперь все равно.
— Ma petite? — спросил Жан-Клод.
— Я бы предпочла сделать все, что возможно, раньше, чем проснется ardeur, но понимаю, что это будет... трудно для вас. — Я пожала плечами. — Не знаю. Знаю только, что решилась на это, и потому, думаю, все будет нормально.
Он приподнял бровь:
— Ma petite, ты не умеешь лгать убедительно.
— Вот это уж неправда! — возмутилась я. — Я давно научилась.
— Только не мне.
Я пожала плечами:
— Стараюсь по крайней мере, Жан-Клод. — Я поглядела на потолок, будто видела небо через слои камня. — Одно я знаю точно: я хотела бы все закончить до рассвета. Очень не хочется, чтобы вы оба вдруг вылиняли в середине процесса.
— Ma petite все еще настороженно относится к факту, что мы умираем на рассвете, — пояснил Жан-Клод.
— Сколько сейчас времени? — спросил Ашер.
Я глянула на часы.
— У нас где-то два с половиной часа.
— Времени в обрез, — сказал Ашер. И от его слов — или от интонации — Жан-Клод по-мужски хохотнул, как делают только мужчины и только насчет женщин или секса. Кажется, раньше я от Жан-Клода никогда такого звука не слышала.
Вдруг я как-то осознала, что я здесь единственная женщина, а оба они — мужчины. Понимаю, что это звучит глупо. Я же знала это все время, но... как-то вдруг почувствовала. Как когда входишь в бар, и все следят за тобой глазами, как львы за антилопой.
Если бы кто-нибудь из них сейчас посмотрел на меня такими глазами, я бы, наверное, прыгнула прочь, но этого не случилось. Жан-Клод залез на кровать, все еще полностью одетый, и протянул мне руку. Я глядела на эти длинные бледные пальцы, грациозные даже в таком легком движении. Рука Ашера нежно стиснула мою другую руку.
И я поняла, что, если я сейчас сдрейфлю, все будет кончено. Они давить не станут. Но Ашер уйдет — не сегодня, но вскоре. А я не хотела, чтобы он уходил.
Я взяла руку Жан-Клода, и он помог мне влезть на шелковое покрывало. Шелк, знаете, скользит, когда ты в колготках. Руки мужчин помогли мне не упасть с кровати и наполовину втянули на нее.
— Почему это, — спросила я, — ты никогда не соскальзываешь с кровати, когда одет в шелк?
— Столетия тренировок, — ответил Жан-Клод.
— Я помню время, когда ты не был таким умелым, — произнес Ашер. — Помнишь герцогиню Виканте?
Жан-Клод покраснел — точнее, чуть порозовел. Я даже не подозревала, что он на это способен.
— А что было? — спросила я.
— Я упал, — ответил он, стараясь сохранить достоинство, но не получилось — он расплылся в улыбке.
— Он забыл добавить, что при этом порезал подбородок об осколок серебряного зеркала, которое разбил, когда упал с герцогини и ее шелковых простыней. Кровь по всей спальне, а на пороге — обманутый муж.
Я посмотрела на Жан-Клода. Он кивнул и пожал плечами.
— Что было дальше? — спросила я.
— Герцогиня порезала себя осколком стекла и сказала мужу, что это ее кровь. Очень была находчивая женщина эта герцогиня Виканте.
— Значит, вы знали друг друга еще до того, как стали такими искусниками.
— Нет, — ответил Жан-Клод. — Я получал свои уроки на глазах у Ашера, но он уже пять лет был с Белль, когда я попал ко двору. Если у него и были когда-то нестесанные углы, они уже стерлись, когда я появился.
— Были, mom ami, — ответил Ашер и улыбнулся.
Меня затопил поток образов от этой улыбки. Той улыбки, когда его волосы были длинными локонами, а на голове — изящная шляпа с перьями, и эта улыбка при свечах, когда он играл в шахматы, а Джулианна шила у огня, и эта улыбка на разливе чистых простыней и смех Джулианны.
Давно мы уже не видали этой улыбки.
Мы втянули его на кровать, и улыбка исчезла. Жан-Клод откинул покрывало, открывая простыни синее глаз Ашера, синие, как небо днем, небесно-лазоревые. Но Ашер стоял на коленях, будто боялся лечь. Я видела, как пульсирует жилка у него на горле, и ни при чем здесь была сила вампира или оборотня — это был страх.
Ашер боялся. Я ощущала его страх на языке. Его можно было глотать, наслаждаться его букетом, как вином, разжигающим аппетит.
Страх этот вызвал во мне то, что было зверем Ричарда. Он заклубился во мне, как потягивающийся кот, изучая пространство, в котором был заперт. Тихое рычание пролилось из моих губ.
— Держи себя в руках, ma petite, не отпускай вожжи так быстро.
Мне было трудно даже думать, не то что говорить. Я встала на колени и задрала рубашку Ашера, заиграла пальцами по его коже. Я хотела содрать эту рубашку и припасть ртом. Но думала я не о сексе. Вампиры не питаются друг от друга, но вервольф с удовольствием сжует вампира.
Я закрыла глаза, заставила себя убрать руки.
— Я пытаюсь, но ты же знаешь, что бывает, если я сдерживаю ardeur слишком долго.
— Oui, просыпается другой голод. Я не забыл.
— Держать зверя Ричарда ты не можешь помочь. — Мой голос прозвучал хрипло.
— Non.
Я глянула в расширенные синие глаза Ашера, испуганные, донельзя испуганные, и не моим зверем. Это помогло мне взять себя в руки, но я знала, что ненадолго, и что бы мы ни собирались делать, это надо было сделать быстро.
— Ашер, я хочу увидеть тебя голым в первый раз не тогда, когда ardeur владеет мной. Но времени у нас для этого мало.
Я попыталась притянуть его на кровать, но он не лег.
Жан-Клод оперся на подушки и протянул руки, почти как протягивают их к младенцу. Он тихо заговорил по-французски, но я не все могла понять — в основном это была мольба поспешить.
Ашер полностью влез на кровать, хотя движения его были медленными, неохотными. Он дал Жан-Клоду уложить себя рядом, но они оба были полностью одеты и будто сидели в приличном клубе. Не столько это был секс, сколько утешение.
Я посмотрела на них и поняла, что кто-то должен что-то с себя снять. Ладно.
Я сняла жакет и бросила его на пол. Жан-Клод приподнял брови.
— Если мы и дальше будем так осторожничать, то ничего не переменится до рассвета.
Мне пришлось слезть с кровати, чтобы снять юбку и оставить ее валяться на полу вместе с блузкой. Трусы и лифчик были у меня парные — блестящий темно-синий атлас. Когда я их нашла в магазине, они мне напомнили цвет глаз Жан-Клода.
Я ожидала смущения от того, что стою в белье, но ничего. Наверное, я достаточно времени провела с оборотнями и набралась их небрежного отношения к наготе. Или мне не казалось неправильным раздеться перед Ашером. Не знаю, как-то не задумывалась над этим вопросом.
Я осторожно забралась на небесный шелк простынь и на этот раз не соскользнула.
— Ты действительно на это решилась, — сказал Ашер тихим и неуверенным голосом.
Я кивнула и поползла в чулках и в туфлях по кровати к ним. Туфли я оставила, потому что Жан-Клоду это нравилось, а он достаточно часто залезал в постель в сапогах. Так что это вполне честно.
Я постучала Ашера по лодыжкам, и он слегка раздвинул ноги. Я проползла между ними, протискиваясь между икрами, коленями. Ноги Жан-Клода по обе стороны от ног Ашера держали меня плотно. Мне пришлось протиснуться между его бедрами, нетерпеливо толкаясь и ногами, и руками, чтобы раскрыть его пошире. В конце концов я оказалась на коленях между его ног, прижимаясь коленками, что на самом деле далеко не так эротично, как звучит, потому что он все еще был в штанах, а поза была необычной.
Я потянулась к пуговицам его рубашки. Ашер поймал меня за руки:
— Медленнее, ma cherie.
Я посмотрела на него, приподняв брови:
— На медленнее нет времени.
Он закинул голову назад, к Жан-Клоду.
— Она всегда так нетерпелива?
— Она начинает как американец, но игру ведет как француженка.
— Это что значит? — спросил он.
— Позволь нам помочь тебе раздеться, mom ami, и тебе не придется спрашивать, потому что ты узнаешь сам.
Руки Ашера отпустили меня, и я расстегнула на нем рубашку. Я это сделала быстро, потому что время работало не на нас. Мне не хотелось оказаться в кровати, когда они умрут на рассвете. Мне все еще бывало не по себе, когда Жан-Клод проделывал это в моем присутствии, и видеть это в стереоформате как-то не хотелось.
Жан-Клод приподнял Ашера, и мы стянули с него эту рубашку.
— Я хочу огладить каждый дюйм твоего тела, Ашер, но я желаю видеть тебя голым до рассвета. В следующий раз мы начнем раньше и торопиться не будем.
Он улыбнулся:
— В следующий раз. Ты еще не видела все, что здесь есть видеть, и не обещай, пока не посмотришь, как у вас говорят, весь набор.
Я наклонилась к нему — наши лица разделяла какая-то пара дюймов.
— Я не верю, что ты мне можешь показать такое, что заставит меня тебя не хотеть.
— Я почти в это верю, ma cherie, почти верю.
Я откинулась назад, чтобы взять в руки его лицо. Разница на ощупь не была ошеломляющей — это просто было ощущение от прикосновения к Ашеру. Я поцеловала его — долго, медленно, изучая его губами. И отодвинулась, чтобы увидеть его лицо.
— Поверь до конца.
Я провела пальцами по обеим линиям скул, щекоча ногтями гладкую кожу шеи, одна рука зеркально повторяла движения другой. И дошла до груди. Ее я хотела трогать не руками.
Я стала целовать шрам вдоль ключицы, но рубец был слишком толст, и мне пришлось сдвинуться на другую сторону, чтобы пройти вдоль ключицы, чуть прихватывая зубами.
Он задрожал в ответ на мое прикосновение.
Я снова перешла направо и стала, целуя, спускаться вниз, пока не дошла до соска, погруженного в эту твердость. Я не знала, сохранилась ли у соска чувствительность, и был только один способ выяснить. Я лизнула его быстрым движением и ощутила, как кожа подвинулась, сжалась. Призвав на помощь руки, чтобы собрать кожу, я смогла засосать ее в рот. Шрамы были шероховаты и грубы на ощупь, но сосок у меня во рту напрягся. И только отработав правую сторону, я перешла к левой. Левый сосок взять в рот было проще, и Ашер застонал от моего укуса — легкого, ничего такого, что не пройдет сразу же.
Я лизала по левой стороне груди вниз, потом по животу, потом перешла снова направо и точно так же исследовала зарубцованную кожу, как и неповрежденную, потому что теперь я знала, что и она сохранила чувствительность. Он чувствовал кожей мои зубы, мои уходящие ниже пальцы. А раз он чувствует, я дам ему все, что могу.
Рот мой спустился к его талии, к поясу, к верху брюк. Я пролизала талию от края до края, вернулась снова на правую сторону и стала лизать плоский живот, просовывая кончик языка под пояс штанов, хотя в них и был ремень.
Ашер произнес хрипло, с придыханием:
— Ты хорошо ее научил.
— Не могу поставить этого себе в заслугу, mom ami. Она очень любит эту работу.
Я подняла на них глаза:
— Прошу вас прекратить говорить обо мне так, будто я не слышу.
— Наши самые искренние извинения, — сказал Жан-Клод.
— Oui, — поддержал его Ашер. — Это не было оскорблением.
— Нет, но подразумевается, что если я что-то умею, то лишь потому, что меня научили мужчины. Верх сексизма.
— Мы можем только еще раз принести извинения, ma petite.
Я расстегнула на Ашере пряжку ремня, и на этот раз он не стал меня останавливать. Верхнюю пуговицу я расстегнула, но расстегивать молнию штанов на сидящем мужчине я не очень умею. Всегда немножко опасаюсь, как бы молния чего не прихватила.
Читать бесплатно другие книги:
