Последняя звезда Янси Рик
Но кресло пусто. Добыча исчезла. Глушитель осматривает ремни, которыми она была привязана к креслу. Волосы, кожа, кровь. Она смогла вырваться.
Он опускает голову и прислушивается. У него невероятно острый слух. Он слышит дыхание человека, который лежит за милю от него в другом конце коридора. Того человека, которому он сломал спину, чьи кости трещали, когда он бил его об стены. Он слышит дыхание укрывшихся в безопасных комнатах солдат. Они ждут сигнал отбоя. Он слышит их приглушенные голоса, шуршание их униформы, учащенный стук их сердец. Он слышит гул электричества в утопленных в стенах проводах. Он просеивает все эти звуки в поисках добычи. Ему нужно обнаружить только одно сердце, выделить дыхание одного человека. Этот человек где-то рядом, он не мог уйти далеко.
Он не чувствует удовлетворения, когда находит ее. Акулы не испытывают удовлетворения, когда обнаруживают тюлененка в волнах прибоя.
Он выбегает из комнаты. Процессор в мозгу заглушил боль от ран в ногах, артериальные дроны остановили кровотечение. Его ноги, его сердце, его разум лишены чувствительности.
Три двери по коридору, направо. Он на секунду замирает перед дверью; стоит, свободно опустив руки, наклонил голову, слушает. Его добыча каким-то образом узнала код замка и проникла в это помещение. Он не задумывается о том, как она смогла узнать код. Не задерживается перед дверью, чтобы попытаться понять, почему эта девушка оказалась в белой комнате, и не задается вопросом, что там с нею могло произойти. Откуда пришла добыча и какой раньше была ее жизнь – все это не имеет никакого значения. Тюлень на поверхности, хищник нападает из глубины.
Она близко, она очень близко. Он слышит за дверью ее дыхание. Слышит, как бьется ее сердце. Она прижала ухо к двери и слушает.
Глушитель отводит руку назад и сжимает кулак.
Он немного разворачивается, чтобы увеличить силу удара, и пробивает кулаком армированную дверь. Жертва отскакивает, но он успевает схватить ее за волосы. Она вопит от ужаса и вырывается. У него в руке остается только клок волос.
Глушитель срывает дверь с петель и вламывается в комнату. Жертва, поскальзываясь на мокром полу, поспешно отступает по узкому проходу между двумя рядами распределительных коробок.
Он загнал ее в электрощитовую. Из этого помещения только один выход. Бежать ей некуда.
Глушитель не торопится. Ему некуда торопиться. Он спокойно идет по лужам и постепенно приближается к своей жертве. Та замирает у стены в конце комнаты. Видимо, она понимает, что бежать ей некуда и спрятаться тоже негде. Остается только развернуться и встретиться лицом к лицу с тем, с кем она рано или поздно должна была встретиться. Она резко разворачивается вправо и, вытянувшись, прыгает в пространство между распределительной коробкой и потолом. Цепляется рукой за входной кабель и подтягивается в небольшую нишу.
Она в ловушке.
Самая древняя часть его человеческого мозга реагирует раньше, чем встроенный в мозг высокотехнологичный процессор: что-то не так.
Глушитель останавливается.
Пункт первый: темно-красный высоковольтный кабель свободно болтается в воздухе. Его либо обрезали, либо выдернули из распределительной коробки.
Пункт второй: пол покрывает тонкий слой воды. Он стоит в луже.
Процессор в мозгу не может замедлить ход времени, но способен притупить его восприятие. Время замедляется. Жертва бросает кабель, и тот плавно описывает широкую дугу; из оголенных проводов, как снежинки, медленно сыплются белые искры.
Дверь слишком далеко – не добежать. Распределительные коробки по обе стороны от глушителя поднимаются до самого потолка – некуда запрыгнуть.
Глушитель бросается вперед и летит, вытянув руки, на высоте одного фута от пола. Его единственная надежда – схватить темно-красный кабель до того, как тот войдет в контакт с водой.
Кабель грациозно проскальзывает между растопыренных пальцев глушителя. Провода касаются воды; искры бесшумно, как снежинки, падают на пол.
96
Рингер
Это место мне знакомо. Я, совершенно беспомощная, лежала здесь под постоянно включенным стерильным светом.
Враг внедрял в мое обреченное на поражение тело тысячи захватчиков, а я пыталась дать им отпор. Ко мне приходил Бритва, своим появлением он удерживал меня от падения в бездонную пустоту.
Он пошел на смерть ради моего спасения, и теперь его ребенок умрет вместе со мной.
Хлопает дверь на лестницу. Тяжелые ботинки грохочут по каменному полу. Мне знаком этот звук. Я узнаю ритм его шагов.
«Вот почему глушитель не стал тебя убивать. Он приберег тебя для него».
– Марика.
Надо мной стоит Вош. Он как скала, как неприступная крепость высотой в десять тысяч футов. Он смотрит на меня небесно-синими глазами с немыслимой высоты своего роста.
– Ты кое-что забыла, – говорит Вош. – А теперь уже слишком поздно. Что же ты забыла, Марика?
Ребенок продирается сквозь ломкие, убитые зимой колосья пшеницы. У него во рту бомба размером с зернышко. Дыхание человека окутывает ребенка, дальше – взрыв, и все вокруг пожирает зеленый огонь. Ничего не остается.
Гранула. Его прощальный подарок в кармане в куртке. Я приказываю руке подняться, но она не подчиняется.
– Я знал, что ты вернешься, – говорит Вош. – Кто, как не твой создатель, даст окончательный ответ?
Слова гаснут у меня на губах. Я все еще не могу говорить. А какой в этом смысл? Он и так знает, о чем я хочу спросить. У меня остался только один вопрос.
– Да, я был внутри корабля. И он великолепен, как ты себе и представляла. Я видел их – наших гостей, – и да, они тоже великолепны, как ты себе и представляла. Естественно, физически на корабле их нет. Но ты уже об этом догадалась. Их здесь нет, Марика. И никогда не было.
Его глаза сияют от запредельной радости пророка, который узрел небеса.
– Они, их форма жизни, как и наша, основана на углероде, но это – единственное наше сходство. Им потребовалось очень много времени, чтобы понять нас, принять то, что здесь происходит, и прийти к единственно правильному решению проблемы. Так же и мне понадобилось очень много времени, чтобы понять и принять их решение. Трудно отказаться от своего вида, перешагнуть через себя и посмотреть на человечество их глазами. С самого начала это было твоей главной проблемой, Марика. Я надеялся, что когда-нибудь наступит день, и ты с ней справишься. Ни в ком из людей, кроме тебя, я не видел близкого мне по духу человека.
Он замечает, что у меня меняется выражение лица, и опускается рядом на колени. Его согнутый палец касается моей щеки. Слеза перекатывается через палец.
– Я ухожу, Марика. Ты наверняка обо всем догадалась. Мое сознание все это время хранилось на их корабле. Абсолютно свободное и в абсолютной безопасности от всего, что здесь происходит. Таким было мое условие. И они на него согласились. – Он улыбается. Так великодушный отец улыбается любимому ребенку. – Теперь ты удовлетворена? Я ответил на все твои вопросы?
– Нет, – шепотом отвечаю я. – Ты не ответил мне – почему?
Он не сердится, не напоминает о том, что только что рассказал – почему. Он понимает, что я спрашиваю не о мотивации.
– Потому что вселенная безгранична, а жизнь конечна. Жизнь это редкость, Марика, и, следовательно, она драгоценна. Ее надо сохранить. Любая жизнь достойна того, чтобы ее сохранили. Земля не первая планета, которую они спасли.
Он берет мое лицо в ладони.
– Я не хочу терять тебя. Как ты сама говорила: добродетель становится пороком. Я совершил смертельный грех, Марика, и только ты можешь меня простить.
Он аккуратно приподнимает мою голову над полом. Его колени совсем рядом. Создатель-отец качает мою голову на руках.
– Мы нашли, Марика. Нашли аномалию в программе Уокера. Изъян системы заключается в том, что его там нет. Ты понимаешь? Очень важно, чтобы ты поняла. Нечто особенное за пределами времени и пространства, неопределяемая константа, неподвластная пониманию. У них нет на это ответа, поэтому они его и не дали. Им это не под силу. Как можно уместить любовь в алгоритм?
Его глаза сверкают, но теперь уже от слез.
– Идем со мной, Марика. Пойдем вместе туда, где нет ни боли, ни печали. Все это, – он обводит вокруг себя рукой, – все исчезнет в одно мгновение. Они сотрут все воспоминания, которые не дают тебе покоя. Они сделают это для меня. Они милостиво пообещали мне это.
– Слишком поздно, – шепотом говорю я.
– Нет! Искалеченное тело ничего не значит. Оно никому не нужно. Еще не поздно.
– Для тебя поздно, – говорю я.
Кэсси Салливан, как по сигналу, приставляет ствол пистолета к затылку моего создателя и нажимает на курок.
97
Пистолет выпадает у нее из руки. Кэсси покачивается на ногах, смотрит вниз на Воша. Кровь полукругом медленно растекается у него под затылком, образуя некое подобие нимба. Сбылось то, о чем она давно мечтала, но она не чувствует того, что ожидала почувствовать. Это не триумф и не удовлетворение мстителя. Я не могу сказать, какие эмоции она испытывает. Ее лицо ничего не выражает, ее глаза обращены внутрь.
– Эвана больше нет, – говорит она мертвым голосом.
– Знаю, – отвечаю я. – Он сделал это со мной.
Кэсси переводит взгляд с Воша на меня:
– Что сделал?
– Сломал позвоночник. Я не могу пошевелить ногами.
Кэсси качает головой. Эван. Вош. Теперь я. Это трудно переварить.
– Что произошло?
Она смотрит в коридор.
– В щитовой. Я знала, где она, и код замка тоже знала. – Снова поворачивается ко мне. – Я знаю эту базу как свои пять пальцев.
Глаза у Кэсси сухие, но она на грани срыва. Я слышу это по ее голосу.
– Я убила его, Рингер. Я убила Эвана Уокера.
– Нет, Кэсси. Тот, кто напал на меня, не был человеком. Я думаю, Вош стер его память… его человеческую память, и…
– Знаю, – перебивает меня Кэсси. – Это были его последние слова перед тем, как они забрали его: «Сотрите человека».
У Кэсси перехватывает дыхание. Теперь его опыт – ее опыт. Она разделяет с ним весь ужас той секунды, последней секунды в жизни Эвана Уокера.
– Ты уверена, что он умер? – спрашиваю я.
Кэсси безвольно взмахивает рукой.
– Еще как уверена. – Она хмурится. – Ты оставила меня привязанной к гребаному креслу.
– Я думала, у меня есть время…
– А времени у тебя не было.
У нас над головой включаются динамики:
– ПРИКАЗ НОМЕР ЧЕТЫРЕ ОТМЕНЯЕТСЯ. ВСЕ, КТО НАХОДИТСЯ НА ДЕЖУРСТВЕ, ОБЯЗАНЫ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬСЯ НА ПОСТ.
Я слышу, как солдаты по всей базе выбираются из бункеров.
В любой момент можно ожидать грохота ботинок, блеска стали и ливня из пуль. Кэсси вскидывает голову, как будто у нее усиленный слух и она тоже может их услышать. Но она усилена иначе, трудно постижимым для меня способом.
– Я должна идти, – не глядя на меня, говорит она.
Мне даже кажется, что она и не мне это говорит. Кэсси выдергивает из ножен у меня на бедре нож, подходит к Вошу, прижимает его ладонь к полу, и двумя ударами отрубает у него правый большой палец.
Потом убирает окровавленный обрубок в карман куртки и произносит:
– Будет неправильно, если я оставлю тебя здесь, Марика.
Она берет меня под мышки и тащит к ближайшей двери.
– Забудь обо мне, Кэсси. Со мной все кончено.
– Тихо ты, – бормочет она и набирает код на замке. Затаскивает меня в комнату. – Тебе не больно?
– Нет. Мне никто не может сделать больно.
Кэсси усаживает меня у стены лицом к двери и вкладывает в руку пистолет. Я мотаю головой. Все эти прятки с пистолетом только оттягивают неизбежное.
Хотя есть еще один способ уйти. Он у меня в нагрудном кармане.
«Когда придет время, а оно придет, ты захочешь, чтобы это было при тебе».
– Проваливай, – говорю я. Сейчас мое время уходить. – Если сумеешь выбраться из здания, сможешь добраться и до периметра…
Кэсси нетерпеливо качает головой:
– Это не вариант, Марика. – Взгляд ее снова становится отрешенным. – Она недалеко. В пяти минутах ходу? – Кэсси кивает, как будто кто-то ответил на ее вопрос. – Да. В конце коридора. Примерно пять минут.
– В конце коридора?
– Зона Пятьдесят один.
Кэсси встает. Теперь она крепко держится на ногах. Губы плотно сомкнуты.
– Он не поймет. Он будет злиться как черт, но ты все ему объяснишь. Ты расскажешь ему, что произошло и почему. Ты позаботишься о нем, поняла? Ты будешь присматривать за ним, будешь следить, чтобы он чистил зубы и стриг ногти, чтобы он носил чистую одежду. И чтобы он научился читать. Научи его быть терпеливым и добрым, научи доверять людям. Даже незнакомым. Особенно незнакомым.
Кэсси молчит пару секунд и продолжает:
– Что-то еще. А, да. Надо, чтобы он понял, что это не случайность. Человек по имени Сэмюэл Джексон Салливан – не случайное соединение семи миллиардов атомов. Что еще! О! Больше никто и никогда не назовет его Наггетсом. Я серьезно. Это так глупо.
Обещай мне, Марика. Обещай.
98
Семь миллиардов
Мы – человечество.
Мы – одно целое.
Мы – девушка со сломанным позвоночником, которая ждет смерти в пустой комнате.
Мы – мужчина, который упал в полумиле отсюда, и единственное, что в нас еще живо, внеземное устройство, которое направляет все свои ресурсы на то, чтобы спасти наше распластанное на холодном полу тело и заставить биться наше сердце. Между нами и системой нет никакой разницы. Двенадцатая система – это мы, а мы – это двенадцатая система. Один умрет, умрет и другой.
Мы – пленники на борту «блэкхоука», который кружит над базой. Горючее на исходе. Вертолет покачивается над рекой. Река быстрая, вода черная. Наши голоса заглушает вой ветра в открытом люке. Мы сцепили руки. Мы скованы неразрывной цепью.
Мы – рекруты. Мы разбегаемся по своим постам. Нас спасли, нас просеяли. Мы – урожай, который собрали в автобусы, разделили на группы. Наши тела сделали сильнее, наши души опустошили и наполнили ненавистью и надеждой. Мы выбегаем из бункеров и знаем, что с наступлением рассвета начнется война. Это то, чего мы так ждали и страшились. Конец зимы, наш конец. Мы помним Бритву и цену, которую он заплатил. Мы вырезали в его честь на своих телах буквы: VQP. Мы помним мертвых, но не помним собственных имен.
Мы – потерянные одиночки. Те, кого не подобрали курсирующие по пустым городам, шоссе и проселочным дорогам специальные автобусы. Мы попрятались на зиму. Мы смотрим на небо и не доверяем чужакам. Те из нас, кто не умер от голода или от холода или от обычной инфекции, потому что у нас нет антибиотиков, выживут. Мы гнемся, но не ломаемся.
Мы – охотники-одиночки. Нас создали, чтобы загонять выживших в автобусы и убивать тех, кто отказывается ехать. Мы особые, мы не такие, как остальные, мы другие. Мы рождены в такой убедительной лжи, что было бы безумием в нее не поверить. Теперь наше дело сделано, мы наблюдаем за небом и ждем спасения. Но спасения не будет.
Мы – семь миллиардов, нас принесли в жертву, от нас остались одни кости. Нас отмели в сторону, сбросили со счетов, наши имена забыты, ветер, земля и песок стерли наши лица. О нас никто не вспомнит. От нас не останется ни следа. Наши наследники погибнут. Наши дети, наши внуки и правнуки будут воевать друг с другом до последнего поколения, до конца света.
Мы – человечество. Наше имя Кассиопея.
В нас – ярость, скорбь и страх.
В нас – вера, надежда и любовь.
Мы – сосуд с десятью тысячами душ. Мы несем их, храним их. Мы несем их ношу, искупаем их грехи.
Они покоятся в нас, мы покоимся в них. В нашем сердце умещаются все остальные. Одно сердце, одна жизнь, один последний полет поденки.
Кэсси
Инопланетяне – тупые.
Десять тысяч лет разбирали нас по косточкам, узнали нас до последнего электрона и так и не поняли. Они до сих пор не понимают.
Тупые придурки.
Капсула установлена на платформе в трех ступеньках от пола. Похожа на яйцо черепахового окраса размером с внедорожник «субурбан» или «эскалейд». Люк закрыт, но у меня есть ключ. Прижимаю подушечку отрубленного пальца Воша к круглому датчику у двери, и люк беззвучно открывается. Включается освещение. Салон заливает переливающийся зеленый свет. Внутри только одно кресло и еще один тачпад. Это все. Ни приборной панели, ни мониторов, только кресло и тачпад. И еще маленькое окошко – как я понимаю, для того, чтобы помахать Земле на прощание.
Эван был прав и не прав. Он верил в их ложь, но знал правду, единственную правду, которая имеет значение. Эта правда имела значение до их прибытия, в момент их прибытия и после их прибытия.
Они не могли объяснить любовь.
Они думали, что смогут выбить ее из нас, выжечь ее из наших мозгов и заменить противоположностью. Нет, это не ненависть, противоположность любви – безразличие. Они думали, что смогут превратить людей в акул.
Но они допустили один маленький просчет. Они не могут получить ответ, потому что ответа нет. Даже самого вопроса не существует.
С чертовым мишкой та же проблема.
Рингер
Кэсси уходит, и я опускаю пистолет на пол.
Он мне не нужен. У меня в кармане подарок Воша.
Я – ребенок на пшеничном поле.
Ботинки стучат по асфальту, по бетонному полу, по металлическим ступеням. Тысячи ног бегут от взлетно-посадочной полосы к командному центру. Звук их шагов напоминает царапанье крыс в старом отеле.
Я окружена со всех сторон.
Я отдам ей единственное, что у меня осталось. Больше мне нечего ей отдать.
Запускаю пальцы в карман.
В кармане пусто.
Хлопаю по всем карманам. Нет. Это не моя куртка. Это куртка Кэсси. Перед тем как войти в командный центр, я поменялась с ней одеждой.
У меня нет зеленой гранулы. Зеленая гранула у Кэсси.
Ботинки стучат по асфальту, по бетонному полу, по металлическим ступеням. Я отталкиваюсь от стены и ползу к двери.
Он рядом. Надо только проползти через комнату, потом в дверь и еще несколько футов по коридору. Если я доберусь до него раньше, чем они поднимутся на этот этаж, у меня еще будет шанс. У них не будет, а у меня будет.
Дверь. Толкаю ручку вниз, приоткрываю створку и быстро проползаю вперед, чтобы не дать ей закрыться. Теперь я его вижу. Убийца семи миллиардов, который должен был убить и меня, когда у него была такая возможность – у него она была не одна, – но не смог. Не смог, потому что даже его задела непредсказуемая траектория любви.
Коридор. Устройство наверняка все еще у него. Он всегда носил его с собой. Легкое, не больше сотового телефона устройство отслеживало каждого рекрута на базе. Одним движением пальца можно послать сигнал в установленные в шеи рекрутов имплантаты, и они погибнут.
Вош. Лежа на животе, хватаю его за куртку и переворачиваю. Кровавое месиво вместо лица смотрит в белый потолок. Я их слышу. Они поднимаются по металлическим ступенькам, и шаги все ближе.
«Где же оно? Отдай мне его, сукин ты сын».
Нагрудный карман. Именно там он всегда его и держал. По дисплею перемещаются зеленые точки. Пучок, по количеству равный трем отделениям, направляется прямо ко мне. Я выделяю их всех, каждого рекрута на базе, это больше пяти тысяч человек. Под моим пальцем загорается зеленая кнопка. Вот почему я не хотела сюда возвращаться. Я знала, что это случится. Я знала.
«Я буду убивать, пока не собьюсь со счета. Буду убивать, пока счет не потеряет значение».
Смотрю на экран. На экране пять тысяч пульсирующих зеленых точек. Каждая – несчастная жертва, каждая – человек.
Говорю себе, что у меня нет выбора.
Говорю, что я не его творение. Я не то, что он из меня сделал.
Зомби
На семнадцатом облете по периметру – или на восемнадцатом, я сбился со счета – база вдруг снова освещается, и сидящая напротив меня сержант Спринтер рявкает в микрофон:
– Статус?
Мы кружили над базой больше часа, так что горючее наверняка на нуле. Надо быстрее садиться. Единственный вопрос – куда? На территорию базы или за ее периметром? В данный момент мы снова приближаемся к реке; я жду, что пилот сменит курс и проведет нас над землей, но этого не происходит.
Меган пристроилась у меня под рукой, ее затылок упирается мне в подбородок. Наггетс прижимается с другого боку, не отрывает взгляд от базы. Где-то внизу его сестра. Возможно, она еще жива, скорее всего – нет. То, что вернули освещение, – плохой знак.
Делаем вираж над рекой. База остается слева по борту. Я вижу, что кружат вертолеты, которые, как и мы, ждут разрешения на посадку. Их прожектора пробивают предрассветный туман. Белые столбы света упираются в землю. Под нами – река. В этом году снег сошел рано, река вышла из берегов.
Небо начинает сереть, звезды постепенно гаснут.
«Вот оно. Зеленый день. День бомб».
Я ищу в небе корабль-носитель, но не нахожу, оно слишком светлое.
Переговоры с землей закончены. Сержант снимает шлемофон. Она смотрит мне в глаза. Руку держит на рукоятке пистолета. Я чувствую, как напрягается Наггетс. Он все понимает раньше меня. Сжимает в руках ремни, хотя бежать тут некуда и спрятаться негде.
Приказ изменили. Сержант достает пистолет и целится в голову Наггетса.
Я заслоняю его собой. Круг наконец замкнулся.
Время платить по счетам.
Кэсси
В открытую дверь у меня за спиной вваливаются солдаты. Они быстро становятся в два ряда от стены до стены. Две дюжины стволов наведены в одну единственную кудрявую курносую цель. Я поворачиваюсь к ним лицом. Они меня не знают, но я знаю их всех. Знаю каждого, кто пришел меня убить.
Я знаю все, что они помнят и не помнят. Они внутри меня. Сейчас меня убьет мое собственное «я» – мозаика из людей. Тут в пору призадуматься: это убийство? Или самоубийство?
Я закрываю глаза.
«Прости, Сэм. Я старалась».
Он сейчас со мной. Мой брат. Я его чувствую.
И это хорошо. По крайней мере, я не умру в одиночестве.
Рингер
Дверь на лестницу распахивается, и они врываются в коридор. Оружие наизготовку. Пальцы на спусковых крючках.
Слишком поздно. Для них.
И для меня тоже.
Я нажимаю на кнопку.
Зомби
Сержант вдруг дергается и закатывает прекрасные черные глаза. Она ударяется затылком о переборку, а потом повисает на ремнях безопасности. Все до единого рекруты в вертолете следуют примеру своего сержанта.
Включая пилота.
Вертолет ныряет носом вперед и резко поворачивает вправо. Меня отбрасывает на Наггетса. А он времени даром не терял, уже отстегнулся. Чертов мальчишка, вечно меня опережает. Я отчаянно пытаюсь отстегнуть Меган. Это похоже на смертельно опасную игру в ладушки. Наггетс вскакивает на ноги, я хватаю его за рукав и усаживаю обратно. Так, Меган я отстегнул, а себя еще нет. Одной рукой держу Меган, второй прижимаю к себе Наггетса и кричу ему в ухо:
– Река!
Он кивает. Он самый хладнокровный из нас. Его маленькие пальчики ловко расстегивают пряжки на моих ремнях.
Вертолет стремительно летит к воде.
– Цепляйся за меня! – кричу я. – И не отпускай!
Заваливаемся набок. Река, как черная стена, несется на нас со стороны Наггетса.
– Раз!
Наггетс зажмуривается.
– Два!
Меган кричит.
– Три!
Я с детьми под мышками с разворотом выскакиваю из кресла и ногами вперед прыгаю в открытый люк.
Кэсси
Солдаты валятся на пол. Секунду назад стояли, а сейчас уже лежат. Кто-то поджарил им мозги. Не знаю точно как, но точно знаю кто.
Я отворачиваюсь. За мои десять тысяч жизней я повидала достаточно трупов, начиная с мамы, которая захлебнулась собственной кровью, и заканчивая отцом, корчившемся в грязи с пулей в животе; я видела тех, кто умер раньше, умер тогда и умер после. Мои мертвые, их мертвые, наши мертвые.
Да, я видела достаточно.
Плюс ко всему эти ребята, которые только что попадали на пол, они и мое тело тоже. В некотором смысле. Это все равно что смотреть на собственный труп. Помноженный на двенадцать.
Забираюсь в капсулу и сажусь в кресло. Пристегиваюсь, покрепче затягиваю на груди ремень. У меня в руке большой палец мертвого человека. У меня в кармане – гранула в пластиковой облатке. В моей голове – хор десяти тысяч голосов. А в моем сердце – спокойствие, мое сердце – тихое заповедное место, оно за пределами космоса и вне времени.
«Кэсси, хочешь полетать?»
Зеленая гранула выпала из кармана, когда я вырывалась из кресла «Страны чудес». Я автоматически ее подобрала, даже рассматривать не стала. А потом я увидела Рингер на полу в коридоре и вспомнила, что мы поменялись одеждой. Все это время она носила с собой бомбу и никому об этом не сказала. Думаю, я знаю почему. Я знаю ее, как себя. Даже лучше, потому что я помню то, что она забыла.
Прижимаю отрубленный палец Воша к кнопке запуска. Люк закрывается, срабатывает запирающий механизм. Включается вентиляционная система. Холодный воздух обдувает лицо.
Капсула дрожит. Мне хочется поднять руки.
«Да, папа, я хочу летать».
Зомби
Я потерял детей, когда мы врезались в воду. От силы удара их разбросало в стороны. Вертолет упал в реку в нескольких сотнях ярдов выше по течению. Огненный шар окрасил поверхность воды в тускло-оранжевый цвет. Первой вижу Меган. Ее лицо появляется на поверхности, и она успевает закричать. Я хватаю ее за руку и притягиваю к себе.
– Капитан! – кричит она.
Читать бесплатно другие книги:
