Память льда. Том 2 Эриксон Стивен
— Корлат! Смотри на меня. Пожалуйста. Бруд идёт — и я вижу чёрного дракона, он летит с запада — это Орфантал? Воевода владеет Высшим Дэнулом, Корлат. Ты должна держаться…
Тень на лице. Серебряная Лиса взглянула вверх, лицо скривилось от горечи.
— Скажи, — сказала она подошедшему, — колдовство, сопутствовавшее предательству Каллора, — неужели оно было настолько эффективным, что парализовало тебя так надолго? Или ты воздержался? Выжидал, наблюдал за последствиями своего бездействия? Ведь ты и раньше так делал, Тайшренн, да?
Тайшренн?
Но дрожащий от боли голос, ответивший ей, принадлежал Артантосу, знаменосцу.
— Серебряная Лиса. Пожалуйста. Я бы не…
— Не стал бы?
— Нет. Скворец, он…
— Я знаю, — прервала его Серебряная Лиса.
Плохо сросшаяся нога… всегда не вовремя — Бруд мог бы…
Он мёртв. О, любовь моя, нет…
Со всех сторон теперь маячили размытые фигуры. Малазанские солдаты. Баргасты. Кто-то начал горестно завывать.
Мужчина, которого Корлат знала под именем Артантос, склонился над ней. Колдовство рассекло плоть на его лице — касание Хаоса, которое она узнала. Касание, куда яростнее того, что она способна была бы пережить. В душе она знала, что Высший маг не хотел тянуть с ответом. То, что ему хоть что-то удалось было… невероятным. Корлат встретила его взгляд и увидела отголоски той боли, которая всё ещё мучила чародея.
— Сере…
— Корлат?
— Женщина, — сказала тисте анди невнятно, но слышно, — этот человек…
— Да? Он — Тайшренн, Корлат. Часть меня — Ночная Стужа, она знала его давным-давно. Я собиралась призна…
— …поблагодари его.
— Что?
— За… то… что… спас… тебе… жизнь. Поблагодари его, женщина… — Корлат всё ещё смотрела в глаза Тайшренну. Темно-серые, как у Скворца. — Каллор — он застал нас всех врасплох…
Высший маг вздрогнул и медленно кивнул.
— Мне жаль, Корлат. Я должен был предвидеть…
— Да. Я тоже. И Бруд.
Она чувствовала, как под ней по земле стучат лошадиные копыта, вибрация шла вверх и замирала в костях.
Погребальный бой. Барабаны, звук потери. Лошади выбивают его… не зная причины, они всё же идут. Ближе. Бездумные, но подстёгиваемые спешкой непостижимых хозяев.
Однако смерть уже проехала по этому холму.
Не зная причины.
Любовь моя.
Теперь он твой, Худ… улыбаешься ли ты?
Моя любовь… теперь твоя…
Отважный и великолепный во всей красе, скакун Итковиана двигался, пошатываясь. Остряк разбудил Кованого щита за два колокола да рассвета с несвойственной краткостью:
— Что-то пошло не так, — прорычал он. — Мы должны ехать в Коралл, друг.
«Серые мечи» не останавливались на ночёвку — Итковиан следил за ними так долго, как мог, пока ночной мрак не скрыл их от его глаз. Кованый Щит решил скакать на помощь Скворцу. Он был равнодушен к своему решению и тому, что означал их отъезд, тем не менее, уныние наполнило его сердце — и сон, который со временем к нему пришёл, был тревожным. Когда Остряк резко разбудил его, Итковиан попытался отгородиться от источника беспокойства, но это ему не удавалось.
Седлая коня, Итковиан почти не обращал внимания на Остряка и его Легион — и только забравшись в седло и взяв поводья, он заметил, что ожидавший его даруджиец и его последователи были пешими.
Итковиан неодобрительно посмотрел на Остряка.
— Смертный меч, каковы ваши намерения?
Тот скривился и сказал:
— Для этого путешествия необходима скорость. Для этого путешествия, — повторил он, бросая взгляд на яростно хмурящуюся Скаллу Менакис, — Трейк рискует средоточием своей силы.
— Не мой бог! — огрызнулась Скалла.
Остряк печально улыбнулся ей.
— К сожалению, не твой. Ты должна будешь просто ехать верхом с Итковианом. Мы не станем вас ждать, но, возможно, вы сможете идти с нами вровень… хоть какое-то время.
Итковиан ничего из сказанного не понял.
— Сударь, — сказал он Остряку, — вы отправитесь с помощью Пути?
— Нет. Точнее, не совсем. Возможно. Откуда мне знать? Я просто знаю, откуда-то знаю, что мой Легион способен… ну, на нечто другое. Нечто… быстрое.
Итковиан окинул женщину взглядом и пожал плечами.
— Скалла Менакис и я благословлены великолепными конями. Мы попытаемся не отставать.
— Хорошо.
— Смертный меч.
— Что, Итковиан?
— Сударь, что ждёт нас впереди и столь вас тревожит?
— Я не уверен, друг, но у меня будто кишки свело. Мне кажется, нас скоро предадут.
Итковиан долгое время ничего не отвечал, затем сказал:
— Сударь, если пересмотреть недавние события незатуманенным взором, то можно понять, что предательство уже свершилось.
Остряк просто пожал плечами, поворачиваясь к своим последователем.
— Держитесь близко, треклятые недоноски. Если в начале пути кто-то отстанет, там и останется.
Скалла подошла к Итковиану, ведя в поводу своего коня.
— Вы знаете, — спросил Итковиан, — что сейчас произойдёт?
— Наверное, ничего, — огрызнулась она, запрыгивая в седло. — Остряк, видать, головой ударился об…
Она не закончила предложение: Остряк и его Легион будто размылись, слились в неразборчивом мерцании тёмных полос в единую огромную фигуру, прижавшуюся к земле. Нечто ринулось вперёд, пружинисто, словно кошка, и исчезло в ночи.
— Храни нас Беру! — прошипела Скалла. — За ним! — крикнула она, вгоняя каблуки в бока лошади.
И они пустились в галоп.
Проезжая мимо лагеря Бруда, они заметили оживление, хотя до рассвета оставался ещё колокол, солдаты поспешно собирались.
Они увидели, не обменявшись ни словом, яркие огни колдовства в небе на юго-западе.
Иногда во тьме мелькало огромное существо, за которым они следовали, блёклое мерцание жёлтого с чёрными полосками; создание мчалось словно в невероятно высокой траве, будто под покровом листвы джунглей, увитое тенью, смертоносное благодаря своей скорости и беззвучности.
Затем небо начало светлеть и на юге показался горизонт, стволы деревьев и вьющийся между ними торговый тракт.
Полосатый зверь достиг холмов паркового леса и там скрылся из глаз.
Взмыленные, с пеной у рта, лошади неслись вперёд, тяжело и прерывисто стуча копытами. После такого испытания не оправится ни одно животное, и Итковиан знал это. Смерть ждала лишь окончания бешеной скачки.
Отважный и великолепный скакун, — Итковиан гадал, стоила ли жертва того.
Они проехали по дороге между рощами, тракт мягко поднимался к тому, что показалось Итковиану каким-то откосом.
Затем прямо перед ними возникли повозки. Несколько фигур повернулись, глядя на их приближение.
Если люди и видели полосатое создание, то ничем себя не выдали — все выглядели спокойными, никто не бил тревогу.
Итковиан и Скалла проехали мимо малазанского арьергарда.
Неподалеку затрещало колдовство.
Солдаты выстроились в шеренгу на гребне впереди, строй, обращённый к югу, но вот он рассыпался в беспорядочном движении. Итковиан ощутил напор тревоги — поток резкой боли, чувство неизмеримой потери.
Он пошатнулся в седле, но снова заставил себя сесть прямо. Необходимость поразила его сейчас, неожиданная и всеохватная.
Скалла кричала, повернула спотыкающуюся лошадь вправо, покинула дорогу, приближаясь к холму, где повисло в безветренном воздухе знамя малазанцев. Итковиан последовал за ней, но медленнее, держась сзади. Его душа утопала в ледяном ужасе.
Конь сбился с галопа, вытянул шею. Перешёл сперва на карьер, затем — на вихляющийся нетвёрдый шаг. Приостановился, медленно волоча копыта в двадцати шагах от подножья холма.
И умер.
Оцепенев, Итковиан вытащил сапог из стремени, перекинул больную ногу через тело животного и свалился на землю.
На холме справа он увидел Скаллу, та слезала со своей лошади — склон победил и её. Женщина принялась карабкаться вверх. Остряк и его войска прибыли. Вернувшись в человеческое обличье, они столпились на холме и, казалось, ничего не предпринимали.
Итковиан отвёл взгляд и заковылял вдоль дороги, которая выпрямилась на последнем участке до поля перед мостом и города за ним.
Леденящий душу страх.
Его бог пропал. Его бог не мог отразить подобного ужаса, как сделал это однажды, месяцы назад, на равнинах к западу от Капастана.
Горе и утрата, каких он ещё никогда не испытывал.
Истина. Которую я знал. В сердце. Сокрытая ранее, теперь открыта. Но я ещё не закончил. У меня ещё есть дело.
Он шагал, не видя солдат справа и слева. Вышел из неровного строя, оставляя позади стоявшую с опущенным оружием армию, сломленную ещё до начала битвы — сломленную смертью одного-единственного человека.
Итковиан не обращал внимание ни на что. Он достиг спуска и продолжил идти.
Вниз.
Туда, где перед восьмью сотнями к’чейн че’маллей ждали ряды т’лан имассов. Т’лан имассов, которые — все, как один, — медленно повернулись.
На вершине холма вспыхнули Пути.
Остряк проревел приказы своим последователям занять места на южном склоне. Долгое время он неподвижно стоял, всё ещё содрогаясь от силы своего бога. Обещание убийства заполнило его, невозмутимое, но уверенное намерение хищника, которое он уже чувствовал однажды в городе, оставшемся далеко на севере.
Его взгляд был слишком острым, каждое движение привлекало внимание. Он осознал, что сжимает в руках сабли.
Остряк видел, как из врат Пути вышел Орфантал, за ним появился Бруд. Он видел Скаллу Менакис, смотревшую на три трупа. Затем Воевода протолкнулся мимо неё, бросил на тела короткий взгляд и отправился к четвёртому телу, лежавшему ближе к месту, где стоял Остряк. Женщина тисте анди. Два человека присели рядом с ней. Один, чью душу по-прежнему сжимала свирепая хватка магии Хаоса. Вторая… Серебряная Лиса, по её круглому лицу текли слёзы.
Он видел Круппа, рядом с которым стояли Хетан и Кафал. Даруджиец был бледен, с остекленевшим взглядом, казалось, он вот-вот упадёт в обморок. Странно, что не горе так ударило по даруджийцу. Он видел, как Хетан неожиданно потянулась к Круппу ещё прежде, чем тот упал.
Но того, кого Остряк высматривал, нигде не было видно.
Он отправился на южный гребень, чтобы оглядеть расположение своего Легиона. Последователи готовили оружие. Ниже собирались «Серые мечи», явно готовясь наступать на город…
…город, укрытый дымом, полыхающий вспышками колдовства и взрывчатки, город, разрывающий сам себя на части…
Остряк наконец отыскал взглядом нужного ему человека.
Итковиан.
Идёт к т’лан имассам.
Резкий крик прозвучал с холма за спиной Остряка. Он повернулся и увидел, как Серебряная Лиса отстраняется от Корлат, оборачивается…
Но десятки тысяч т’лан имассов теперь смотрели на Итковиана.
Остряк видел, как его друг медленно шёл, пока не остановился в двадцати шагах перед неупокоенными воинами.
Поняв, Серебряная Лиса закричала и бросилась бежать…
О да, Призывательница. Ты хотела натравить их на к’чейн че’маллей.
Остряку не нужно было стоять близко и слышать Итковиана, чтобы узнать, что тот сказал безмолвным т’лан иассам.
Вам больно. Сейчас я приму вас…
Он почувствовал растущий ужас своего бога, пересиливающий его собственный…
Когда т’лан имассы ответили.
Упав на колени. Склонив головы.
Ах, Призывательница…
А теперь было уже слишком поздно.
Глава двадцать пятая
Невозможно правдиво передать миг предательства, ибо, скрытый в себе самом, он приносит такое внезапное понимание, что человек готов отдать собственную душу, лишь бы отменить произошедшее. Невозможно правдиво передать предательство, но изображение Ормулогуна — подходит чрезвычайно близко к тому идеалу, которого только может надеяться достичь смертный…
Н’арул. Комментарий к «Смерти Скворца» Ормулогуна
Звук шагов в зале сообщил, что в храм явился ещё один гость — Колл понятия не имели, званый ли. Поэтому даруджиец оторвал взгляд от двух Рат’жрецов, которые стояли на коленях у погребальной камеры, и увидел, как в двери входит фигура в очень просторном балахоне. Несмотря на отсутствие маски, лицо человека казалось до странности неразличимым.
Доспехи звякнули, когда Рыцарь Смерти обернулся к пришедшему.
— К’рул, — проскрежетал он, — мой Повелитель приветствует тебя в своей священной обители.
К’рул? В Даруджистане ведь есть один старый храм с колокольней — К’руловой колокольней. Это кто-то из Старших… Колл чуть повернул голову, перехватил взгляд Мурильо, увидел, как на лице его друга проявляется понимание. Старший бог вошёл в этот храм. Стоит в полудюжине шагов. Храни нас Беру! Ещё один кровожадный ублюдок родом из седого прошлого… К’рул направился к Мхиби. Положив ладонь на рукоять меча, Колл шагнул наперерез Старшему богу. От страха у даруджийца пересохло в горле.
— Стой, — прохрипел он. Сердце бешено колотилось, Колл посмотрел в глаза К’рулу и… ничего в них не увидел. Совсем ничего. — Если ты удумал перерезать ей горло на алтаре, то знай — я тебе это дело не облегчу, Старший ты бог или нет.
На другой стороне погребальной ямы Рат’Тогг ахнул и разинул беззубый рот.
Рыцарь Смерти издал странный звук, который, видимо, заменял ему смех, затем проговорил — чужим голосом:
— Да уж, в смелости смертным не откажешь.
Мурильо поднялся и встал рядом с Коллом, дрожащей рукой сжал рукоять рапиры.
К’рул взглянул на неупокоенного воителя и улыбнулся.
— Это их самый замечательный дар, Худ.
— Возможно. Пока он не толкает их в драку. Затем лучшим ответом на такой дар будет уничтожение.
— Твоим ответом. — Старший бог обратился к Коллу: — Я не желаю вреда Мхиби. Воистину я здесь, чтобы принести ей… спасение.
— Тогда, может, объяснишь, — резко бросил Мурильо, — зачем тут могила?!
— Со временем это станет понятно… надеюсь, что станет. Знайте: кое-что произошло. Далеко на юге. Нечто… неожиданное. Последствия неизвестны — никому из нас. Тем не менее, настало время Мхиби…
— И что именно это означает? — подозрительно осведомился Колл.
— Ныне, — ответил Старший бог, проходя мимо даруджийцев и опускаясь на колени рядом с Мхиби, — она должна войти в настоящее сновидение.
Они исчезли. Пропали из её души, и этот уход — то, что сделал, продолжал делать Итковиан, — погубил, уничтожил всё, чего она надеялась добиться.
Серебряная Лиса похолодела от потрясения, замерла в полной неподвижности.
Внезапное нападение Каллора обнажило ещё одну жестокую истину — т’лан айи покинули её. Эта потеря терзала сердце, точно зазубренный клинок.
Вновь — предательство, бездушная погибель веры. Древняя доля Ночной Стужи. Рваная Снасть и Беллурдан — обоих погубили интриги Тайшренна, слуги Императрицы. И теперь… Скворец. Две воительницы, две моих преданных тени. Убиты.
За рядами коленопреклонённых т’лан имассов ждали неупокоенные к’чейн че’малли. Огромные ящеры не сделали и шага к т’лан имассам — пока. Им только и нужно, что подойти, начать рубить, уничтожать. Мои дети лишились воли к сопротивлению. Им уже всё равно. О, Итковиан, благородный глупец.
И армия смертных…
Она увидела внизу «Серых мечей» — те готовили арканы, метательные копья и щиты, собираясь атаковать к’чейн че’маллей. Солдаты Дуджека гибли внутри города — северный ворота нужно было взять. Серебряная Лиса увидела Остряка, Смертного меча Трейка, тот вёл свой растрёпанный легион на соединение с «Серыми мечами». Она увидела, как офицеры скачут вдоль дрогнувшего строя малазанцев, подбадривая потрясённых, растерянных солдат. Увидела, как Артантос — Тайшренн — готовится открыть свой Путь. Каладан Бруд стоял на коленях подле Корлат, тисте анди окутывало облако Высшего Дэнула. Рядом с Воеводой замер Орфантал — Серебряная Лиса ощутила дракона в его крови, ледяной голод, желание вернуться.
Всё зря. Провидец и его демоны-кондоры… и к’чейн че’малли… всех их перебьют.
У неё не было выбора. Придётся начать. Вопреки отчаянию привести в действие план, задуманный давным-давно. Безо всякой надежды сделать первый шаг.
Серебряная Лиса открыла Путь Телланн.
И исчезла в портале.
Материнская любовь — терпение.
Но я не должна была становиться матерью. Ябыла не готова. Не готова отдать столько… себя. Своей самости, которую лишь начала постигать.
Мхиби могла отказаться. В самом начале. Могла бы воспротивиться Круппу, воспротивиться Старшему богу, имассу — что ей до этих потерянных душ? Все они — малазанцы. Враги. Жестокие чародеи. У всех на руках — кровь рхиви.
Дети должны быть долгожданным подарком. Физическим воплощением любви между мужчиной и женщиной. И ради такой любви можно пойти на любые жертвы.
Довольно ли того, что ребёнок вышел из моей плоти? Прибыл в этот мир тем же путём, что и все другие дети? Неужели простая боль родов — источник любви? Все остальные так считают. Они принимают узы между матерью и ребёнком как данность, как естественное последствие самого рождения.
Не следовало им этого делать.
Моего ребёнка уж никак не назвать невинным.
Зачатая из жалости, а не по любви; зачатая с чудовищной целью — командовать т’лан имассами, втянуть их в новую войну — предать их.
А теперь Мхиби была в ловушке. Заблудилась во сне слишком необъятном для понимания, сне, где могучие силы сталкивались, требовали, чтобы она сделала… что-то.
Древние боги, звериные духи, мужчина в ловушке боли, в изломанном, изуродованном теле. Рёбра, грудная клетка передо мной — его ли? Того, с кем я говорила давным-давно? Того, кто извивается в материнских объятьях? Мы ведь похожи с ним? Оба оказались заперты в истерзанных телах, обречены скатываться всё глубже в бесконечную пытку боли?
Зверь ждёт меня — мужчина ждёт меня. Мы должны тянуться друг к другу. Коснуться, доказать друг другу, что мы не одиноки.
Это нас ждёт?
Клетка из рёбер — тюрьма, которую нужно разбить снаружи.
Дочь — может, ты и оставила меня. Но этого человека, этого своего брата я не оставлю.
Мхиби сама уже не знала наверняка, но ей показалось, будто она вновь поползла.
Зверь завыл в её сознании, голос был полон животной агонии.
Мхиби освободит его, если сможет. Из жалости. Не из любви.
Да, теперь понимаю… Всё так.
Он примет их всех. Возьмёт на себя их боль. В этом мире, где у него самого отнято всё, где у него нет цели, кроме как бродить, согнувшись под бременем жизней и смертей десятков тысяч смертных душ — он не мог дать им мир, не мог — не желал — просто отбросить их. Он ещё не закончил.
Он примет их всех. Этих т’лан имассов, которые извратили всю мощь Пути Телланн в обряде, пожравшем их души. Обряде, который превратил их — в глазах всех живых — в бездушные трупы, оживлённые лишь целью, которая лежит вне их самих, скованные этой целью — навечно.
Трупы… нет.
Этой истины Итковиан не ждал, к ней он никак не мог быть готов.
Иншарак Улан, который родился третьим у Инала Туума и Сульты Арад из клана Нашар, который стал затем кланом самого Крона, — родился весной года Гнилого Мха под Землёй Медной Руды, и я помню…
Я помню…
Снежный заяц, дрожит, всего полтени до него, вот тянется детская рука — моя. Полоски на белой шёрстке, обещание лета. Дрожит рука, дрожит заяц, оба родились в уходящем снегу. Тянутся. Две жизни встретились — малое-сердце-колотится, медленно-бьётся-голод в груди моей, откликается на тайную музыку мира. Я помню…
Калас Агкор — руки мои обнимают малышку Ялу, младшую сестру, горячую от лихорадки, но жар стал слишком силён, и вот к рассвету она остыла в моих объятиях, точно камень, мать плачет — Яла, как уголёк, потухла, и с того дня в очах матери я стал лишь пеплом того уголька…
Ультан Арлад гонит стадо по снегу, видит космы линялой шерсти, айи идут по бокам, мы голодали в тот год, но держались обычного пути, древнего и привычного…
Карас Ав оседлала сына заклинателя Тала в долине Глубого Мха, под солнцем мы нарушаем древний закон — я нарушаю древний закон, я, супруга Ибинала Чода, сделала мальчика мужчиной прежде, чем завязали узел в его круге…
…в год Сломанного Рога мы нашли волчат…
…мне снилось, будто я выступила против Обряда, будто встала на сторону Оноса Т’лэнна…
…по лицу текут слёзы, мои слёзы…
…Чод. Вижу, как моя супруга ведёт мальчика в долину, и знаю, что из ребёнка родится мужчина — знаю, что он — в самых нежных руках…
…степь горела…
…ранаги в Рогатом Кругу…
…я любил её так…
Голоса, потоп воспоминаний — неупокоенные воины не утратили их. Сохранили, будто живые создания — внутри собственных мёртвых тел.
Знали их.
Почти триста тысяч лет.
…друг Онрака из Логросовых имассов, в последний раз я его видел на коленях, он стоял среди трупов своего клана. Все погибли на улицах, но одиночников наконец сломили. Ох, какой ценой…
…ах, сердце бросила к его ногам. Милый Легана Брид. Такой умный, такой весёлый, о как смеялась…
…глаза наши встретились — мои и Маэнаса Лота, а Обряд уже начал действовать, и мы увидели страх друг в друге — наша любовь, мы хотели завести ещё детей, вместо тех, которых потеряли во льдах, жизни, точно сплетённые тени — наша любовь, которой теперь нужно пожертвовать…
…я, Канниг-Тол, видел, как мои охотники метнули копья. Она рухнула, не издав ни звука, последняя на этом континенте и, если бы у меня было сердце, оно бы тогда разорвалось. Не было справедливости в этой войне. Мы бросили позади своих богов, и преклоняли колени лишь перед алтарём жестокости. Это правда. И я, Канниг-Тол, не отвернусь от правды…
Душа Итковиана дрогнула, отступила, попыталась отгородиться от бешеного потока памяти, избавиться от собственного ответного горестного вопля, остановить потоп разбивающих сердце истин, тайн т’лан имассов… нет, Обряд… как… Фэнеровы Клыки, как же вы сотворили с собой такое?
А она отвергла вас. Отвергла всех вас…
Итковиан не мог спастись — он принял их боль, и поток воспоминаний медленно уничтожал его. Слишком много, слишком сильные чувства пережиты, каждый миг вновь пережит заблудшими, немёртвыми созданиями… Итковиан тонул.
Он обещал им освобождение, но теперь понял, что не справится. Невозможно, немыслимо охватить такой томительный дар, такую отчаянную мольбу, такое жгучее желание.
Итковиан был один…
…я — Пран Чоль, слушай меня, смертный!
Один. Начал таять, блекнуть…
Услышь меня, смертный! Есть место — я могу тебя отвести туда! Ты должен отнести всё, что мы даём тебе — не далеко, не долго — отнеси нас туда, смертный! Есть место!
Таять…
Смертный! Ради «Серых мечей» — ты должен это сделать! Держись, превозмогай, и ты принесёшь им бесценный дар. Я отведу тебя!
Ради «Серых мечей»…
Итковиан потянулся…
…и его запястье сжала рука — крепкая и тёплая…
Она ползла по земле. Лишайники — зелёные стебли, зелёные чашечки с красным внутри; и другие — белые, словно кость, сложные, словно коралл; а под ними — шершавый и серый, точно акулья кожа, камень — целый мир всего на ширине ладони от земли.
Она ползла — медленно, неуклонно, уничтожая всё это, оставляя широкий след в изодранном, смятом лишайнике. Ей хотелось заплакать.
Впереди, уже совсем рядом, клетка — кость и грязная кожа, создание внутри — огромная, бесформенная тень.
Читать бесплатно другие книги:
