Память льда. Том 2 Эриксон Стивен

— Смертный меч…

— Нам всё равно конец, мой друг. Посему теперь мы вольны выбрать значение своей смерти.

— Но… что он выигрывает? Предавать собственного бога…

— Что?.. — Брухалиан мрачно усмехнулся. — Свою жизнь. На некоторое время. Как только магов, защищающих Пленник, победят, как только Совет Масок падёт, он разделит участь своих собратьев. Он считает, это равноценный обмен.

Ветеран потряс головой.

— А Фэнер позволяет возложить на свои слова бремя предательства? Сколько благородства будет в его Зверином Лике, когда он наконец загонит в угол Рат’Фэнера?

— Наш бог не накажет его, Нильбанас. Вы правы, он не сделал бы этого сознательно, ибо это предательство глубоко ранило и ослабило его, и последствия будут губительны.

— Тогда, — солдат перешёл чуть ли не на шёпот, — кто будет нашей рукой, несущей возмездие, Брухалиан?

Ухмылка Смертного меча стала ещё мрачнее.

— Скоро очнётся Кованый щит. Мгновения отделяют его от доклада вестовой. Мгновения — от настоящего понимания. Нильбанас, нашей рукой мести станет Итковиан. Я вас обнадёжил, старый друг?

Следующие шесть шагов Нильбанас прошёл молча. Впереди раскинулась площадь перед воротами Пленника.

— Теперь я спокоен, сударь, — его голос звучал глубоко и умиротворённо. — Теперь я спокоен.

Брухалиан ударил мечом о щит. Чёрный огонь пробежал по клинку, шипя и потрескивая.

— Они окружили площадь. Войдём?

— Да, сударь, с превеликим удовольствием.

Четыре сотни воинов Смертного меча без колебаний вышли на открытое пространство. Тут же прилегающие улицы, в том числе и ту, по которой они пришли, заполонили отряды септарха Кульпата, его урдомы, провидомины и бетаклиты. На крышах появились лучники, а сотни провидоминов, которые лежали перед вратами Пленника, прикидываясь мёртвыми, теперь поднялись, потрясая оружием.

Рядом с Брухалианом хмыкнул Нильбанас:

— Изумительно.

Смешок Смертного меча слышали все, кто стоял рядом.

— Септарх считает себя умным, сударь.

— А нас благородными глупцами.

— О да, мы именно такие, верно, мой друг?

Нильбанас поднял меч и торжествующе взревел. Размахивая клинком над головой, он завертелся на месте в пляске презрения к смерти. Сомкнув щиты, «Серые мечи» сгрудились вокруг Брухалиана и приготовились принять последний бой посреди площади.

Старый солдат остался снаружи построения, продолжая вращаться, реветь и размахивать мечом высоко над головой.

Пять тысяч паннионцев и сам септарх поражённо смотрели на него, не веря своим глазам, напуганные его дикой, животной пляской на мостовой. С беззвучным рычанием Кульпат встряхнулся, поднял закованную в латную перчатку руку.

И резко опустил.

Воздух на площади почернел, когда пятнадцать сотен луков запели, как один.

Распахнув глаза, Итковиан услышал эту песню. Видение накрыло его, вытесняя из сознания всё остальное: он видел, как острые наконечники впиваются в панцирную «черепаху», строй «Серых мечей». Оперение мелькало тут и там. Солдаты шатались, сгибались, падали друг на друга.

Нильбанас, пронзённый сотней стрел, завершил ещё один круг в ореоле капель крови и рухнул.

Вопящей стеной паннионская пехота хлынула на площадь. Разбилась о вновь сомкнутые щиты выживших «Серых мечей», которые с трудом пытались закрыть прорехи в рядах. Враги сломили строй наёмников, разорвали его на части. Битва превратилась в бойню.

Не замечая множества стрел, Смертный меч ещё держался, клинок в его руках пылал чёрным огнём. Брухалиан возвышался гигантом среди обезумевших детей.

И сражался.

Пики пронзили его со всех сторон, приподнял над землёй. Рука с мечом опустилась, напоследок перерубила пару копий и остановилась среди корчащихся тел.

Итковиан видел, как двусторонний топор опустился на левое плечо Брухалиана, кровь хлынула фонтаном, рука со щитом упала наземь, судорожно сгибаясь в локте, будто оторванная лапка насекомого.

Великан стал крениться направо.

Ещё больше копий впилось в тело.

Хватка на мече не ослабла. Пылавший клинок продолжал распространять свой пожирающий огонь, сжигая всё, к чему прикасался. Воздух пронзили крики.

Подошли урдомы с короткими тяжёлыми мечами. Начали буквально разделывать нанизанное на пики тело.

Внутренности Смертного меча, намотанные на кончик клинка, развернулись змеёй из его живота. Ещё один топор опустился на голову Брухалиана, разбив тяжёлый воронёный шлем, лицо и череп воина.

Пылающий меч взорвался тёмной вспышкой, осколки клинка поразили ещё больше паннионцев. Труп, который был когда-то Смертным мечом Фэнера, ещё несколько мгновений шатался, затем медленно опустился на колени, спина согнулась — пугало, пронзённое дюжиной пик и бессчётными стрелами.

В мрачной тени Пленника на коленях стоял и уже не шевелился мертвец, паннионцы медленно отходили от него — их боевой задор сменило что-то молчаливое и пугающее. Смотрели на изуродованное нечто, что было Брухалианом… и на высокую, почти материальную тень, которая сгустилась прямо перед Смертным мечом. Фигура в чёрном облачении с капюшоном стояла, спрятав руки в истлевших складках свободных рукавов.

Худ. Король Высокого дома Смерти… пришёл встретить душу этого человека. Лично.

Почему?

Миг — и Владыка Смерти исчез. Но никто не шелохнулся.

Хлынул дождь. Беспросветный.

Водянистая кровь покрыла чёрный доспех, тускло поблёскивая багрянцем на железных звеньях кольчуги.

Это видение открылось не только Итковиану, но и другим глазам, глазам, которые Кованый щит знал очень хорошо. В своём сознании он ощутил холодное удовлетворение и в своём сознании же обратился к другому свидетелю гибели «Серых мечей», не сомневаясь, что его слышат.

Я знаю, Рат’Фэнер.

Ты — мой, предатель.

Мой.

Ястреб промчался сквозь взбитые ветром тучи, ощутил на крыльях и широком хвосте впивающиеся гвоздями капли дождя. Внизу, среди почерневших серых зданий города вспыхивали огненные проблески.

День клонился к закату, но ужас не отступал. Разум Бука оцепенел от всего, что ему пришлось увидеть, пусть издалека, благодаря облику одиночника. Однако расстояние не спасало от ужасного зрелища. Птичьи глаза были зоркими, даже слишком.

Он заложил вираж вокруг поместья, которое служило домом Бошелену и Корбалу Брошу. Перед воротами лежала груда тел. На бутафорских угловых башнях и дорожках вдоль стен стояли под дождём безмолвные часовые, мрачные и неподвижные.

Армия живых мертвецов пополнилась. Чуть ранее сотни тенескаури проломили ворота и хлынули во двор. Бошелен встретил их волнами смертоносных заклятий — человеческая плоть чернела, ссыхалась и лентами слезала с костей. И ещё долго после смерти крестьян чары продолжали бушевать, пока брусчатка не покрылась толстым слоем пепла.

Усадьбу штурмовали ещё дважды, попытки становились всё более отчаянными. Наконец тенескаури отступили перед лицом колдовства и беспощадной жестокости неупокоенных воинов, развернулись и в ужасе бежали. В полдень дела у отряда беклитов шли не лучше. А теперь, когда сумерки застил дождь, на близлежащих улицах остались только мертвецы.

На утомлённых крыльях Бук взлетел повыше, следуя на запад над главной улицей Даруджийского квартала.

Опустошённые дома, поднимавшийся дым над развалинами, мерцающие языки пламени. Внизу кишели тенескаури, они развели огромные костры, где жарили на вертелах человеческое мясо. Тут и там мелькали взводы и роты скаланди, беклитов и бетаклитов, урдомов и провидоминов.

Сбиты с толку, бесятся, пытаются понять, куда подевались все жители Капастана. Да, вы захватили город, но всё равно чувствуете себя обманутыми.

С наступлением темноты взор ястреба потерял остроту. На юге, подёрнутые пеленой дождя и дыма, возвышались башни княжеского дворца. Тёмная громадина, похоже, нетронутая. Возможно, его обитатели ещё держатся. Но скорее всего, безжизненная цитадель стала приютом лишь для призраков. Погрузилась в привычную тишину, которая наполняла её на протяжении веков перед приходом капанцев и даруджийцев.

Обернувшись, Бук краем глаза заметил одинокий доходный дом слева. Его окружали огни, но приземистое строение почему-то не загоралось. Ястреб видел, как многочисленные костры бросали красные отблески на обнажённые трупы. Все окрестные улицы и переулки были завалены телами.

Нет, этого не может быть. Меня обманывает зрение. Эти мертвецы лежат на мостовой. Должны лежать. Боги, первого этажа дома не видно. Завален. Камни. Эти завалы не могут быть из тел, они слишком высокие… ох… глубины Бездны!

В этом доме остановился Остряк.

Он не загорался, несмотря на лижущие стены языки огня.

Подсвеченные светом снизу, стены казались мокрыми.

Не от воды. От крови.

Бук спустился ниже, и, чем ближе подлетал, тем глубже пробирал его ужас. Он различил окна без ставней, на первом видимом этаже. Комнаты внутри набиты телами. То же самое и на следующем этаже, и на последнем — под самой крышей.

Он внезапно понял, что всё здание забито под завязку. Месиво из мяса и костей, льющиеся из окон ручейки крови и желчи. Огромный мавзолей, памятник сегодняшнему дню.

Ястреб увидел очертания людей на крыше. Двенадцать человек там и тут жались к укрытиям и навесам. А один стоял поодаль, склонив голову, будто рассматривал кошмар на улице внизу. Высокий, могучий. Широкие покатые плечи. Исчерчен странно падающими тенями. Руки в латных перчатках крепко сжимали сабли, сделанные будто из кости.

В дюжине шагов за его спиной поднялся штандарт, древко закрепили мешками с едой — похожие тюки использовали «Серые мечи». Жёлтая мокрая детская туника, заляпанная тёмными потёками крови.

Бук было приблизился, но полетел прочь. Он не был готов. Не был готов встретиться с Остряком. Точнее, с человеком, в которого тот превратился. Ужасная перемена… ещё одна жертва этой войны.

Как и мы все.

Моргая, Итковиан попытался понять, где находится. Низкий сырой заплесневевший потолок, вонь разлагающегося мяса. Жёлтый свет фонаря, тяжесть грубого шерстяного одеяла на груди. Он лежал на узкой койке, и кто-то держал его за руку.

Кованый щит повернул голову, поморщился от вспыхнувшей боли в шее. Исцелён, но не до конца. Лечение… не завершено…

Рядом сидел на пятках Карнадас: согнулся и не двигался, бледная морщинистая макушка лысой головы лежала на уровне глаз Итковиана.

Костлявые пальцы с мертвенно-сухой кожей ледяной хваткой вцепились в его ладонь.

Кованый щит легонько сжал руку.

Дестриант поднял лицо. Туго обтянувшая череп кожа была покрыта кровоподтёками — от суставов челюстей; красные с прожилками глаза утонули в угольно-чёрных провалах глазниц.

— Ох, — прохрипел старик. — Я подвёл вас, сударь…

— Отнюдь.

— Ваши раны…

— Они закрылись — я же чувствую. Мои шея, спина, колено. Осталась лишь едва ощутимая слабость, сударь. Легко поправимо.

Он медленно сел, удерживая спокойное выражение лица, несмотря на терзавшую его боль. Попытка согнуть колено заставила Итковиана покрыться потом, но внезапно боль утихла и в голове прояснилось. Он не вынул свою руку из ладони Дестрианта.

— Я всегда преклонялся перед вашим даром, сударь.

Карнадас умостил голову на бедре Итковиана.

— Мне конец, друг мой, — прошептал он.

— Я знаю, — ответил Кованый щит. — Но мне — ещё нет.

Дестриант кивнул, не поднимая взгляд.

Итковиан огляделся. Ещё четыре койки, на каждой по солдату. Грубые одеяла накрывали их с головой. Опустив веки, два лекаря сидели прямо на запятнанном кровью полу, прислонившись спиной к стене, и спали в изнеможении. Возле маленькой двери в комнату стояла вестовая «Серых мечей». Судя по чертам лица под шлемом, капанка. Итковиан уже видел похожую на неё девушку чуть моложе среди новобранцев… возможно, сестру.

— Как долго я был без сознания? Там дождь?

Карнадас не ответил. Двое лекарей тоже не проснулись. Спустя мгновение вестовая откашлялась:

— Сударь, осталось меньше колокола до полуночи. Дождь начался на закате.

На закате, в миг его смерти. Хватка на руке ослабла.

— Сколько солдат осталось здесь, сударыня? Сколько ещё у меня в распоряжении?

Она вздрогнула.

— Всего сто тридцать семь, сударь. Из них девяносто шесть новобранцев. Из «грив», которые были с вами на кладбище, выжило лишь одиннадцать человек.

— Наша цитадель?

— Пала, сударь. Всё сгорело.

— Дворец Джеларкана?

Девушка покачала головой:

— Вестей нет, сударь.

Итковиан медленно высвободил руку из безвольных пальцев Карнадаса и посмотрел на неподвижную фигуру. Пригладил редкие пряди волос. Спустя некоторое время Кованый щит нарушил молчание:

— Позовите дневального, сударыня. Дестриант мёртв.

Вестовая взглянула на него широко распахнутыми глазами.

— Он присоединился к нашему Смертному мечу, Брухалиану. Они мертвы.

Затем Итковиан нашарил сапоги на полу, почти потеряв сознание от острой боли в колене. Судорожно глубоко вдохнул, медленно выпрямился:

— Кто-нибудь из оружейников остался?

— Только подмастерье, сударь, — на миг замешкавшись, ответила женщина чуть дрогнувшим голосом.

— Мне нужна шина на колено, сударыня. Всё, что он или она сможет придумать.

— Да, сударь, — прошептала она. — Кованый щит…

Он прервал поиски своей форменной накидки, взглянул на женщину. Та смертельно побледнела.

— Я… именно я огласила тринадцатую Заповедь Устава. Я прошу… законного наказания.

Её била крупная дрожь.

— Наказания, сударыня? Что за преступление вы совершили?

— Я доставила весть. От аколита Рат’Фэнера.

Она покачнулась от собственных слов, доспех глухо ударился от соприкосновения спины с дверью.

— Помилуй меня Фэнер! Смертный меч — его отправила на гибель я!

Итковиан прищурился, внимательно разглядывая её.

— Вы ведь тот новобранец, который сопровождал меня и крылья в последнюю вылазку на равнину. Мои извинения, сударыня, за то что раньше не признал вас. Мне следовало предвидеть такой оборот… пережитое явно написано на вашем лице. Я отвергаю тот факт, что это вы огласили Устав, солдат. А теперь всё-таки найдите нам дневального и подмастерье.

— Но, сударь…

— Брухалиан знал, на что идёт. Вы понимаете? Кроме того, ваше присутствие здесь доказывает вашу невиновность в произошедшем. Если бы вы участвовали в измене, вы бы ехали вместе с ним, повинуясь его же приказу. И получили бы заслуженное. А теперь идите. Нельзя дольше ждать.

Не глядя на вестовую, по грязным щекам которой текли слёзы, Кованый щит медленно заковылял к груде сваленных доспехов. Спустя мгновение женщина развернулась, открыла дверь и вылетела в коридор.

Итковиан остановился. Посмотрел на спавших лекарей.

— Я тот, кто несёт печаль Фэнера, — прошептал он. — Я — воплощение моего обета. И всего того, что он значит. У нас ещё остались незаконченные дела. У меня остались. Узрите, я не признаю поражения.

Итковиан выпрямился, и лицо его снова приобрело безразличное выражение. Боль отступила. Скоро это всё будет неважно.

Сто тридцать семь лиц под шлемами повернулись к Итковиану. Кованый щит окинул взглядом ряды своих воинов, стоявших под струями дождя на тёмной улице. Осталось два боевых коня: его собственный — на груди скакуна краснел свежий рубец, а в глазах бушевал огонь — и чёрный жеребец Брухалиана. Вестовая держала поводья обоих.

Металлические полосы от погнутой кирасы плотно обхватывали повреждённое колено с обеих сторон, достаточно неплохо гнулись во время езды или ходьбы, в то же время поддерживали Итковиана, когда он стоял. Медная проволока скрепила прорехи в кольчуге, вес доспеха ощущала ещё слишком слабая левая рука, а кожа между шеей и плечом натянулась и горела над не до конца сросшимися тканями. Ремни поддерживали руку согнутой, чтобы та могла нести щит.

— «Серые мечи», — обратился к воинам Итковиан. — Нам предстоит работа. Наш капитан и её сержанты разделили вас на отряды. Мы идём во дворец князя. Выходим скоро. Похоже, враг сплотился в основном вокруг Пленника. Если нам доведётся встретить случайные отряды, вероятно, они будут малочисленны, скорее всего, тенескаури, и потому плохо вооружены и слабо подготовлены. Однако будьте начеку.

Итковиан обратился к единственному капитану, женщине, которая всего несколько дней назад была мастер-сержантом по подготовке капанских новобранцев.

— Сударыня, стройте в боевые порядки отряды.

Та кивнула.

Итковиан забрался на скакуна. Сконструированный буквально из ничего механизм облегчал посадку в седло. Кованый щит принял поводья от вестовой и взглянул на неё сверху.

— Капитан пойдёт вместе с солдатами, сударыня. Кто-то должен ехать на коне Смертного меча. Он ваш, новобранец. Он поймёт, на что вы способны, по тому, как вы держитесь в седле, и будет вас защищать. Не стоит мешать ему в этом.

Девушка ошеломлённо моргнула и медленно кивнула.

— Садитесь на коня и держитесь возле меня, сударыня.

Насыпь, ведущая к узким арочным воротам дворца Джеларкана, была чиста и свободна. Ворота стояли чуть приоткрытые. Впереди, в зале непосредственно за оградой, виднелось тусклое мерцание факела. Стены и капониры никем не охранялись. Барабанная дробь дождя заканчивалась у входа, дальше лежали владения тишины, которая приветствовала Итковиана и его «Серых мечей».

Ведущие взводы разведали подходы к воротам, отчитались, что врага не видно. Как и кого-либо из выживших защитников. Как и тел.

Дым и тяжёлый туман заполнили пространство между камнями, полосы дождя застили небо. Все звуки далёких сражений исчезли.

Брухалиан просил шесть недель. Итковиан дал ему меньше трёх дней. Гнетущая истина терзала его, будто лекари забыли вынуть обломанный наконечник стрелы, и он всё ещё глубоко вгрызался в тело, сжимая болью сердце.

У меня ещё есть дело.

Кованый щит держался за эти слова. Стиснуть зубы и только вперёд. Взмах закованной в латы рукой послал первых разведчиков за ворота. Спустя некоторое время вернулся один солдат, сбежав по насыпи к Итковиану.

— Сударь, — доложила женщина, — внутри есть тенескаури. Похоже, в главном зале. По звукам — пируют и веселятся.

— Входы охраняют? — спросил Кованый щит.

— Те три, что мы обнаружили, — нет.

В главный зал Джеларкана вели четыре входа. Двойные двери напротив главных ворот в привратницкой, два боковых проёма в коридоры, ведущие к комнатам охраны и гостей, и маленькая, скрытая портьерами дверца прямо за троном князя.

— Очень хорошо. Капитан, поставьте по одному взводу у боковых входов. Тихо. Шесть взводов пока ждут здесь, возле ворот. Оставшиеся пять со мной.

Кованый щит осторожно спешился, стараясь опираться на здоровую ногу. Покачнулся от внезапной боли, стрельнувшей в позвоночнике. Вестовая последовала его примеру и теперь подошла к нему. Успокаивая дыхание, Итковиан посмотрел на женщину.

— Подайте мне щит, — приказал он.

Один солдат помог ей приладить бронзовый шит к руке Итковиана, закрепил ещё один ремень на плече.

Кованый щит опустил забрало на шлеме, вынул из ножен меч, пока капитан раздавала команды пяти взводам вокруг них.

— Арбалетчики — на вторую линию, не шуметь и держать оружие на взводе, но опущенным вниз. Первая линия, стену щитов, мечи на изготовку. Опустить забрала. Сударь, — капитан обратилась к Итковиану, — мы готовы.

Он кивнул и обратился к вестовой.

— Держитесь по левую руку от меня. А теперь вперёд.

Кованый щит медленно направился вверх по скользкому от дождя склону.

Пятьдесят три безмолвных солдата следовали за ним.

Квадратную привратницкую освещал один трепещущий фонарь в скобе на правой стене. Два назначенных сюда взвода разошлись в стороны, а Кованый щит повёл свой отряд по широкому коридору к главным двойным дверям. Шум дождя скрадывал звуки.

Из-за толстых дубовых дверей доносились приглушённые голоса. Смех на грани истерики. Треск горящего дерева.

Итковиан не остановился, когда достиг входа, он использовал щит, чтобы открыть двойные двери, и вошёл первым. Когда зашагал дальше, взводы позади рассыпались, взяв под контроль свой конец длинного сводчатого зала.

Все лица обратились к ним. Истощённые фигуры в лохмотьях поднялись со стульев с противоположного края стола. Послышался звук разбитой посуды и стук упавших костей. Женщина со спутанной гривой волос пронзительно взвизгнула и быстро метнулась к молодому человеку, который сидел на троне Джеларкана.

— Дорогая матушка, — отрывисто произнёс человек, подавая лоснящуюся от жира руку женщине, однако, продолжая смотреть желтоватыми глазами на Итковиана, — успокойтесь.

Женщина схватилась за протянутую руку, упала на колени и захныкала.

— Это просто гости, матушка. Слегка припозднились и пропустили… княжеское угощение.

Кто-то в зале безумно захохотал.

Центр стола занимало гигантское серебряное блюдо, в котором развели уже почти догоревший костёр из разломанных ножек стульев и картинных рам. Над ним висели насаженные на копья останки человека с содранной кожей, их давно не переворачивали и снизу тело уже обуглилось. Ноги ниже колен отрубили, бёдра скрепили медной проволокой. Плечи заканчивались культями и тоже были обвязаны. Голова осталась, проломленная и обугленная.

Куски мяса отрезали ножами со всех частей тела. Бёдра, ягодицы, грудь, спина, лицо. Но Итковиан знал, что этот пир вызвал не голод. Тенескаури в этом зале выглядели гораздо более сытыми, чем те, которых ему доводилось видеть. Нет, этой ночью они праздновали.

Слева от трона, наполовину сокрытый тенью, стоял крест, сделанный из двух скрещённых пик. На нём висела кожа князя Джеларкана.

— Любезный князь умер до того, как мы начали готовить, — произнёс юноша на троне. — Мы ведь на самом деле не жестоки. Ты не Брухалиан — он мёртв. Значит, ты — Итковиан, пресловутый Кованый щит Фэнера.

Из-за трона выступили провидомины в тусклых доспехах и меховых плащах, лица скрывались за решётчатыми забралами, руки в латных перчатках сжимали тяжёлые боевые топоры. Четыре, восемь, дюжина. Двадцать. И они продолжали выходить.

Юноша на троне улыбнулся:

— Твои солдаты выглядят… усталыми. Они не подходят для такого особого задания. Ты знаешь меня, Итковиан? Я — Анастер, Первый Сын Мёртвого Семени. Скажи мне, где население этого города? Что ты с ними сделал? О, дай угадаю. Они скрываются в тоннелях под улицами. Их защищает горстка выживших джидратов, пара взводов твоих «Серых мечей», несколько солдат из капанской дружины князя. Думаю, князь Арард тоже хорошо спрятался. Какая жалость. Мы хотели обстоятельно побеседовать с ним. Что ж, продолжим искать входы. И мы найдём их. Мы очистим Капастан, Кованый щит, хотя, увы, ты до этого счастливого дня не доживёшь.

Итковиан внимательно смотрел на юношу и увидел то, чего совсем не ожидал.

— Первый Сын, — сказал он, — в вас томится отчаяние. Я заберу его, сударь, вместе с вашим бременем.

Анастер вздрогнул, как от удара. Он подтянул колени, полностью забрался на сиденье трона, его лицо судорожно дёргалось. Рука нашарила странный обсидиановый кинжал на поясе и отпрянула, словно камень был раскалён.

Его мать закричала, вцепилась сильнее во всё ещё протянутую руку. Юноша с рычанием высвободил ладонь. Женщина упала на пол и свернулась в клубок.

— Я не ваш отец, — продолжил Итковиан, — но я буду как он. Излейте душу, Первый Сын.

Юноша ошарашенно глядел на него, затем оскалил зубы.

— Кто… Что ты? — прошипел он.

Капитан шагнула вперёд.

— Мы прощаем ваше невежество, сударь. Он — Кованый щит. Фэнер ведает печаль, такую великую, что уже не способен выдержать её. И он выбирает человеческое сердце. Закалённое. Смертная душа, которая вберёт всё горе целого мира. Кованого щита. Последние дни и ночи видели невыносимо много скорби и позора — и весь он, теперь мы это видим, отражается печальным знанием в ваших глазах. Вы ведь тоже это понимаете, сударь?

— Вы не сможете это выдержать, — произнёс Итковиан. — Передайте своё отчаяние мне, Первый Сын. Я готов принять его.

Вопль Анастера зазвенел в огромном зале. Он забрался выше на спинку трона и обхватил себя руками.

Все взгляды были прикованы к нему.

Никто не шевелился.

Тяжело дыша, юноша посмотрел на Итковиана. Затем потряс головой.

— Нет, — послышался шёпот, — ты не получишь моё — моё! — отчаяние.

Капитан прошипела:

— Это дар! Первый Сын…

— Нет!

Итковиан начал оседать. Кончик меча задрожал и медленно пошёл вниз. Вестовая подставила плечо, поддерживая командира.

— Ты его не получишь! Не получишь!

Когда капитан обернулась к Итковиану, её глаза были широко распахнуты.

— Сударь, я не могу одобрить этого…

Кованый щит встряхнул головой и медленно выпрямился вновь.

— Нет, я понимаю. В Первом Сыне нет ничего, кроме отчаяния. Без него…

Он ничто.

— Я хочу, чтобы их всех убили! — надломленным голосом крикнул Анастер. — Провидомины! Убить их всех!

Сорок провидоминов двинулись вперёд, огибая с обеих сторон стол.

Капитан рявкнула приказ. Первая линия слаженно упала на одно колено. Вторая вскинула арбалеты. Сорок четыре болта просвистели в комнате. Ни один не прошёл мимо цели.

Из боковых гостевых комнат вылетели ещё стрелы.

Первая линия сзади Итковиана поднялась и приготовила оружие.

Стоять осталось только шесть провидоминов. Ещё корчащиеся и уже навечно замершие тела усыпали пол.