Золотая химера Борджа Бенцони Жюльетта

— Следуйте за мной, господин профессор, я провожу вас.

— Может быть, довольно формальностей? Я знаю этот дом не хуже вас!

Он отстранил Мари-Анжелин и помчался в зимний сад, где его ожидала госпожа де Соммьер, царственно восседая в своем белом кресле.

— Добрый день, Юбер!

— Добрый день, Амели! Неважно выглядите!

Так оно и было, но маркиза не любила, чтобы ей об этом напоминали.

— Вы тоже не молодеете.

Атмосфера сразу стала враждебной. План-Крепен, сложив на груди руки и поджав губы, даже не думала надевать на рапиры наконечники, и тогда в беседу решил вмешаться Адальбер, хотя прав на это имел, возможно, меньше других.

— Я прекрасно знаю, как вы относитесь друг к другу, но сейчас речь идет об Альдо. Судя по словам профессора, он жив.

Глаза тетушки Амели наполнились слезами, она закрыла лицо руками, но тут же отняла их.

— Это правда. Простите меня, Юбер, садитесь, пожалуйста. Сейчас вам принесут кофе.

— Если вам это не доставит неудобств, я предпочел бы стакан бордо и бутерброд. Я сел на поезд в шесть утра, и у меня во рту и маковой росинки не было. А у вас тут так вкусно пахнет!

Маркиза неожиданно рассмеялась.

— Как это ни смешно, но мы ведь тоже еще не обедали! Нам только-только принесли закуски. План-Крепен, распорядитесь, чтобы поставили еще один прибор, и пойдемте все в столовую. Идемте, Юбер!

Она протянула ему руку, и профессор поспешно взял ее и… поцеловал.

Адальбер, посмотрев на них, невольно подумал: эта застарелая ненависть так похожа на давнюю историю любви, которая кончилась неудачно… И решил на досуге порасспросить об этом Мари-Анжелин. Но не раньше, чем закончится этот кошмар…

Но кошмар по-прежнему продолжался, и Адальбер, не дожидаясь, пока они сядут за стол, спросил:

— Где же он? Уж не в Шиноне ли?

— Рядом. Поблизости от Круа-От. Иначе почему бы я к вам приехал? Уточню и скажу, что он находится в каменном мешке, древнем обиталище троглодитов, вход в который замурован, и во внешний мир выходит одно маленькое окно.

— А почему вход замурован?

— Замуровали его два или три века назад, как я думаю, сами владельцы замка, решив превратить пещеру в тюрьму. Сам замок построен несколько в стороне, но неподалеку.

— Как вы его обнаружили, профессор?

— Признаюсь, помог счастливый случай. Как и все смертные, я тоже читаю газеты, но, конечно, представить себе не мог, что Морозини прячут в моих родных краях. Сейчас все объясню. С некоторых пор я, занимаясь изысканиями в области — э-э — кельтской культуры, поставил себе целью разыскать подземное помещение, которое в древности служило святилищем тайного культа — э-э, в общем, я не сомневался, что оно существует. Вполне возможно, оно даже связано с подземельями замка Круа-От. Случай помог мне, я отыскал ход среди каменных глыб на опушке леса. Прошлой ночью я отправился исследовать его.

— Один? — поинтересовалась Мари-Анжелин.

— Разумеется. Когда нет полной увренности, предпочтительнее трудиться в одиночку. В общем, после того как я освободил проход, я обнаружил извилистый коридор, а на его стенах удивительно любопытные рисунки, которые подтвердили, что я на правильном пути. При свете факела…

— Факела? В ХХ веке? — вновь прервала рассказ неисправимая План-Крепен. — А электрический фонарик вы не могли с собой взять?

— План-Крепен! — одернула компаньонку маркиза. — Вы не могли бы минутку помолчать?

— Насчет факелов я бы мог вам кое-что рассказать. Они обладают многими достоинствами, в том числе способствуют открытиям. И…

— Профессор! Помилосердствуйте! — взмолился Адальбер. — Сначала о коридоре…

— Да, да, коридор… Так вот, я рассматривал один необыкновенно любопытный рисуночек… — Тут профессор собрался обрисовать рисуночек во всех подробностях, но гневный взгляд маркизы прервал ученую лекцию. — Да, рисуночек, и тут услышал, что кто-то окликает меня по имени. Зовет снова и снова. Я пошел на звук голоса и обнаружил в стене трещину, достаточно длинную, широкую с моей стороны, но сужающуюся внутрь. Поэтому Морозини мог меня видеть вполне отчетливо, а я его не видел совсем. Он очень обрадовался нашей встрече, потому что представить себе не мог, где находится. И рассказал, что с тех пор, как его увезли из Парижа, он сидит в этой могиле два долгих месяца и даже больше.

— И что же вы предприняли?

— Близился рассвет, и мы условились, что будущей ночью я принесу необходимые инструменты и мы проделаем в стене отверстие.

— Почему же вы не заявили в полицию? — удивилась План-Крепен.

— Пустая трата времени, — отмахнулся профессор. — Похитители успели бы спрятать куда-нибудь узника, вот и все. К тому же комиссар Дежарден сейчас в Нанте, выдает дочку замуж, а к интеллектуальным способностям Желе я отношусь без большого почтения. В общем, хочу сказать, что если мы хотим быть в боевой готовности этой ночью, то нечего рассиживаться в этом уютном доме. Поезд отходит в четыре и…

— Ни за что! — заявил Адальбер. — Мы поедем туда на машине. Моя рычит не хуже вашей, но едет гораздо быстрее.

— Чудесно! Я понял, что вы хотите оповестить весь Шинон о нашей секретной миссии. Мне кажется, будет разумнее позаимствовать какую-нибудь более тихую машину в гараже, где обычно нанимает автомобили Альдо. Тихую и удобную. Подумайте, во что превратится бедный Юбер, если вы будете подкидывать его, как мячик, на протяжении двухсот пятидесяти километров.

— А я? — простонала готовая расплакаться План-Крепен. — Я останусь здесь?

— Что вы! Вам придется заниматься корреспонденцией, писать письма и звонить.

— Но кому?

— Во-первых, главному комиссару Ланглуа, дитя мое. Мне кажется, его следовало бы поставить в известность о наших последних новостях. Даже если в настоящий момент невозможно предъявить обвинения арендаторам проклятого замка, я уверен, он будет рад узнать, что творится поблизости от него. Вы со мной согласны? Особенно если вы дадите ему адрес и телефон профессора. Пусть готовится к встрече!

— Побегу звонить!

Но Адальбер и профессор, покинув улицу Альфреда де Виньи, отправились в путь только два часа спустя. Их попросил задержаться главный комиссар Ланглуа, намереваясь поговорить с профессором лично. Просьба страшно взвинтила профессора.

— Мы теряем драгоценное время! — нервничал он.

Однако они потеряли бы его куда больше, если бы им пришлось отправиться на набережную Орфевр. Полицейская машина с сиреной, в которой ехал комиссар, не останавливаясь на светофорах, мигом домчалась до парка Монсо. Да и комиссар задержался ровно столько, сколько понадобилось, чтобы получить максимум сведений, после чего Ланглуа пожелал путешественникам доброго пути. У Адальбера были свои огорчения: в гараже Терн ему не удалось заполучить солидный «Тальбот», который обычно нанимал Альдо, и пришлось довольствоваться скромным «Рено», почти новеньким, который проигрывал в скорости, зато ехал почти бесшумно. В конце концов Адальбер смирился, и они тронулись в путь. Сидя за рулем, Адальбер рассеянно прислушивался к лекции, которую тут же принялся читать профессор, а рассказывал он о культуре кельтов, живших на территории между Вьенной и Луарой. Когда они въехали в Шинон, было уже около девяти часов вечера, и Адальбер сильно нервничал. На их беду, одна из новых шин лопнула, и пришлось менять колесо.

— Бывают дни, когда все идет наперекосяк, — в качестве утешения сообщил ему профессор. — Но после неудачного дня непременно наступит удачный.

Адальбер предпочел бы обойтись без сентенций. Он спешил как можно скорее приняться за дело.

— А почему, собственно, вы не позвали на помощь своих друзей, которые помогали вам с Мишелем Бертье? Вы расширили бы щель заступами и…

— У меня не было времени их собирать, было слишком поздно. Я услышал голос Альдо почти на рассвете. И потом, мы… мы против насилия. Даже если речь идет о камнях. Но не волнуйтесь, там, наверху, нас будут ждать с лопатами и заступами. А мы с вами сейчас прихватим с собой оружие.

— Я свое взял. А где вы рассчитываете найти оружие для себя?

— Дома. Где же еще?

— Я полагал, что вы больший друид, чем все остальные, и кроме золотого серпа…

— Можно быть друидом и коллекционером одновременно. Вы забываете, мой мальчик, что я прошел войну. Сейчас мы с вами перекусим, а потом отправимся к Сюльпису.

Они мигом проглотили по порции гусиного паштета, запив его «Сомюр-Шампиньи», а потом профессор выбрал себе подходящий револьвер в своем арсенале, где, надо признать, попадались весьма древние образцы оружия, и совсем уже в темноте поехали в сторону леса.

Хотя в Турени зимы мягкие, эта ночь была холодной и безлунной. Чтобы ориентироваться в такой темноте, нужно было обладать зрением летучей мыши, и, как видно, именно таковым и обладал профессор. Он сел за руль, домчал машину до леса, а потом, не зажигая фар, помчался между деревьями. Адальбер пытался разглядеть в потемках деревья, пытался представить себе Сюльписа, который должен был их встретить, потом прикрыл глаза. Не прошло и двадцати минут, как они были на месте. На той самой лужайке, откуда несколько месяцев тому назад забирали Мишеля Бертье.

Теперь на каменнной скамье сидел некто точь-в-точь похожий на пещерного человека: длинные волосы, борода, черт лица разглядеть было невозможно, не хватало только одежды из шкур и дубинки, чтобы походить на далекого предка человека. Когда подошли Адальбер и профессор, он поднялся и поздоровался, склонив голову.

— Вот и Сюльпис, — без лишних слов представил его профессор. — Ты нашел вход?

— Без труда. Вы так понятно все объяснили. Люк открылся, словно сам по себе.

— В прошлую ночь мне пришлось труднее. У меня нет уже ни твоей молодости, ни силы.

— Я-то считаю, что вы справились лучше некуда для такого… ученого господина. Факелы внизу, мы зажжем их, как только закроем за собой люк.

Факелы, когда существует электричество? Адальбер подумал, уж не попал ли он и в самом деле в доисторические времена. И когда они начали спускаться по каменным ступеням в самое нутро земли, он все же зажег свой фонарик, висевший на поясе, освещая путь профессору, который шел первым. Сюльпис замыкал шествие. Присутствие Сюльписа действовало на Адальбера успокаивающе. На свою силу он полагался, но иметь в качестве единственного помощника потомка де Комбо-Локелоров, длинного, как день без хлеба, и тощего, как гвоздь, ему не очень-то улыбалось. Как-никак, предстояло разбивать каменую стену.

— Простите за любопытство, господин Сюльпис, но кто вы по профессии?

Вместо Сюльписа ответил Комбо-Рокелор:

— Он у нас камнетес. Думаю, лучший в наших краях. Вот только неразговорчив. Слова лишнего не вымолвит.

— Хорошее ремесло, — одобрил Адальбер. — Если в семье оно передается по наследству от отца к сыну, то унаследовано прямиком от тех, кто строил наши древние соборы.

На нижних осклизлых ступенях можно было шею себе сломать, хорошо, что лестница скоро кончилась. От лестницы в две стороны расходились коридоры. Они пошли по правому, и археолог вынужден был признать, что факелы дают больше света, чем его маленький карманный фонарик. Наконец они подошли к стене, и профессор показал своему бывшему ученику трещину.

— Вот она! Ну что, начнем?

— Альдо! — не слишком громко позвал египтолог, опасаясь, как бы его не услышал кто-то еще. — Это я, Адальбер! Ты меня слышишь?

В ответ тишина.

— Альдо! — позвал он погромче. — Просыпайся! Нечего спать! Да отвечай же, черт тебя побери!

И снова тишина.

— За это время что-то произошло, — дрогнувшим от волнения голосом произнес Адальбер. — Думаю, его перевезли куда-нибудь еще. Наверное, вас заметили прошлой ночью!

— Быть такого не может! Над нами толстый слой земли и камня!

Профессор тоже попробовал позвать Альдо, но и ему никто не ответил.

Сюльпис взял профессора за руку.

— Позвольте мне, господин Юбер. Только отойдите-ка оба в сторону.

Сюльпис взял в руки заступ, как раз под стать себе, размахнулся и ударил. Удар отозвался на барабанных перепонках Адальбера, ему показалось, что земля треснула пополам, однако откололся только небольшой кусок.

— Больно тверда тут порода, — пробормотал Сюльпис, нанося второй удар, потом третий, потом четвертый, откалывая всякий раз небольшие куски камня.

Но и после первого удара стал заметен красный отсвет жаровни внутри помещения.

— Постарайтесь увеличить щель, чтобы я мог просунуть голову, — попросил Адальбер. Сюльпис выполнил его просьбу, и Адальбер просунул в щель не только голову, но и руку.

С трудом высвободившись через несколько секунд, он тяжело вздохнул:

— Никого. Постель не смята, порядок идеальный. Боюсь, профессор, что вас вчера все же услышали и перевели нашего пленника в другое место. Или…

— О чем вы подумали?

— Предпочитаю больше об этом не думать. Но считаю, что нам нужно найти возможность и проникнуть в этот несчастный замок! Вы же сказали, что подземелье под ним или где-то неподалеку…

— Да, вы правы. Но тогда нам нужно двинуться по второму коридору, этот заканчивается.

С той минуты, как Альдо увидел в щелку своего родственника Юбера, а потом поговорил с ним, он почувствовал, что возродился к жизни. Самое главное, он узнал, где находится, и страшно этому обрадовался, хотя и теперь не понимал, для чего его держали так долго узником замка Круа-От. Чтобы потребовать и получить выкуп, не нужно было столько времени, а ни о чем другом, кроме выкупа, речь, конечно же, не шла.

Но последний знак вопроса тоже растаял в воздухе, когда профессор пообещал следующей ночью принести необходимые инструменты и вытащить его из каменного мешка. Никогда еще день не казался Альдо таким длинным и не тянулся так медленно. Он считал не часы, а каждую минуту и секунду. В страшном возбуждении он сделал вид, будто спит уже в семь часов вечера, когда тюремщики, как обычно, принесли ему вечернюю порцию угля. А когда они ушли, с невыразимым облегчением подумал, что никогда их больше не увидит!

Он не мог проглотить ни куска и, выпив стакан воды, снова растянулся на кровати, понимая, что не уснет, но надеясь хотя бы немного успокоиться. Напрасная надежда. Сердце колотилось как сумасшедшее. Ожидание — чудная вещь, вот только недешево обходится. Сна, естественно, не было ни в одном глазу. В голове мутилось от одной только мысли, что скоро он расстанется с этой крысиной норой, снова увидит небо, солнце, друзей, семью, пусть даже они и не сразу помирятся с Лизой! Он сможет расцеловать детей, обнять тетушку Амели, План-Крепен… Может быть, даже этого упрямого осла Адальбера, если, конечно, он уже остыл после своего безумия и расстался со своей примадонной… Но будь что будет! В эту минуту даже ссоры казались Альдо сладостными…

Колокол деревенской церкви пробил половину одиннадцатого, когда с привычным скрипом отворилась тюремная дверь и возле Альдо появился Макс в сопровождении охранника в капюшоне с прорезями и автоматом в руках.

— Поднимайся! — скомандовал он. — Эй! А чего это ты спишь не раздеваясь?

— А что, запрещено? Представьте себе, мне холодно! Эта жалкая жаровня ни черта не греет! И какого дьявола вы здесь, что вам от меня надо? — Отчаяние сделало Альдо злобным и агрессивным.

— Ты получаешь приказы, а не обсуждаешь их. Патрон велел тебя привести.

Была у Альдо возможность не согласиться? С чувством смертельного отчаяния Альдо надел ботинки и даже не вздрогнул, когда на запястьях у него защелкнулись наручники.

— Осторожный у вас, однако, патрон, — саркастически заметил он и, показав на автомат, добавил: — Имея такую игрушку за спиной, размечтаться о побеге? Да такое только в романах бывает! На вашем месте…

Альдо всячески тянул время, надеясь дождаться профессора. Он хотел, чтобы тот понял: программа изменилась, надо предпринимать что-то другое. Зато Макс не намерен был терять время.

— Хватит трепаться. Патрон ждать не любит.

Что оставалось? Только выполнять приказ. Альдо пожал плечами и последовал за своим провожатым. Выйдя за порог, он наблюдал, как закрывались скрипучие засовы, гремела цепь, скрежетал замок, а потом они стали подниматься наверх по крутой, вырубленной в скале лестнице, которая привела их в сводчатую галерею. Пройдя по галерее, они снова начали подниматься по крутой винтовой лестнице, которая показалась узнику бесконечной. Поворот, еще поворот, и вот они наконец на площадке, освещенной двумя факелами, прижатыми к стене железными когтистыми креплениями, похожими на лапы хищной птицы. Днем площадку, как видно, освещало узкое, похожее на бойницу окно.

Макс подошел к низкой каменной арке и отпер еще одну дверь, взял пленника за локоть и подтолкнул его. Альдо переступил порог и… оказался в иных временах.

Очевидно, он стоял в приемном зале замка. Над ним возвышался удивительной красоты потолок, расписанный золотом, с красными и синими кессонами. Стены украшали аррасские гобелены со сценами охоты. В огромном камине полыхал огонь, а на каминной полке стояла конная фигура рыцаря в доспехах. В центре зала — высокое кресло, обитое алым генуэзским бархатом с золотым позументом, вдоль стен расставлено несколько табуретов с сиденьями из красной кожи и ножками в виде буквы Х. Больше в зале не было никакой мебели. Два высоких светильника с длинными красными свечами дополняют убранство, придавая своим золотистым светом таинственность. Никакого ковра на прекрасном мраморном полу, где белые, черные и красные плитки складываются в завитки и розетки.

Когда Альдо ввели в зал, он был пуст. Красота зала заставила знатока присвистнуть и вернула ему хладнокровие. Он отдал должное памяти ван Тильдена, который, как он знал, отреставрировал помещение. Альдо принялся прохаживаться по залу, любуясь гобеленами, словно попал в художественную галерею. Он ничуть не рисовался, он искренне увлекся старинными произведениями искусства, которые любил и в которых хорошо разбирался. В этом зале он был как у себя дома, что несказанно удивило Макса, который не отставал от него ни на шаг.

— Похоже, вам эти штуки интересны, — заметил он, инстинктивно перейдя на «вы», что говорило о подспудном уважении.

— Это моя профессия. Я люблю ее, вот и все.

— Вы ведь вроде бы ювелир?

— Не совсем. Я эксперт по старинным произведениям искусства, в том числе и по драгоценностям.

— Ну и как? Идет дело?

Альдо невольно рассмеялся, хотя смеяться было нечему.

— Если бы не шло, разве я оказался бы здесь, как ты думаешь? Наверное, твой хозяин знает, на кого стоит охотиться. Кстати, где же он? Вряд ли он пригласил меня любоваться гобеленами.

— Он здесь, — произнес голос с итальянским акцентом, и Альдо повернул голову в сторону камина, откуда донесся звук. Взглянув, он не мог удержаться от изумленного возгласа: возле кресла стояла живая копия Чезаре Борджа, каким написал его Вазари.

Все было точь-в-точь как на портрете: лицо, удлиненное небольшой раздвоенной бородкой, тонкие монгольские усы, сливающиеся с ней, темные глаза, одежда того времени из черного бархата с золотой отделкой. В глубоком удлиненном вырезе была видна белоснежная плоеная рубашка. На голове — большой берет с драгоценной застежкой… Глаза Альдо расширились, рот приоткрылся: вместо застежки, изображенной художником, на берете сияла изумрудом та самая знаменитая химера.

Изумление узника заставило улыбнуться хозяина, и тут же Морозини уловил в лице Борджа что-то знакомое. Кто же это? Кого напоминает? Да и голос ему тоже показался знакомым… А Борджа насмешливо заговорил:

— Химера, не так ли? Вы не ждали, что будете любоваться ею сегодня ночью? Знайте же, что я, и никто другой, убил ван Тильдена. Он выпил из моих рук очень хорошее снотворное, но для верности я добавил в него и еще кое-что.

— Как это возможно? Ван Тильден имел дело только с проверенными, преданными ему людьми.

— Я был одним из них. Он даже верил, что я спас ему жизнь. После его смерти мне не составило труда забрать это чудо, я прекрасно знал, в каком кармане он носил его. Было бы глупо отправить химеру на продажу вместе с остальной коллекцией.

— Так коллекция вас не интересует? Это странно.

— Странно, но не интересует. Я нашел другие пути, чтобы упрочить свое состояние, вы в этом скоро убедитесь. Но этот маленький шедевр вернулся ко мне по праву. Только мне он может приносить удачу. Я ведь Борджа!

Альдо, не сводя глаз с новоявленного Борджа, приблизился к нему на несколько шагов, и на лице его появилась насмешливая улыбка.

— Борджа? Кто бы мог подумать! В последний раз, когда мы с вами встречались, вы были графом Оттавио Фанкетти. Или я ошибся?

— Нисколько. Это имя я тоже унаследовал по закону от моих многочисленных предков. Не уверен, знаете ли вы историю того, кто был назван «дитя Рима». Папа Александр VI, наш предок, воспитывал этого ребенка как своего собственного сына в Ватикане, но он был сыном Чезаре и Лукреции. Как раз его законным наследником по прямой линии я и являюсь.

— Ваш предок, похоже, был весьма плодовит. Представьте себе, я уже слышал подобную историю. Не один вы гордитесь происхождением от этого дитяти. Им, например, гордится еще и госпожа Торелли.

— Ничего удивительного, Лукреция — моя родная сестра. Родная, нежно любимая, я бы сказал обожаемая.

— Обожаемая? Интересно, до какой степени?

— До любой, на какую дерзнет ваше воображение, — ответил Фанкетти с фатовской улыбкой, вызвавшей у Морозини брезгливую гримасу.

А Фанкетти с той же улыбкой продолжил:

— Когда рождается столь совершенная красота, совокупление с ней становится долгом, ибо она не должна погибнуть. Египетские фараоны знали об этом задолго до нас. Да, Лукреция моя обожаемая сестра и любовница, что не мешает ни мне, ни ей охотиться за другой добычей.

— А не могли бы вы мне сказать, из каких соображений ваша сестра отправила господина Уишбоуна, а заодно и меня, на поиски драгоценности, которая находится в ваших руках? У меня невольно возникает впечатление, что ваши тесные отношения не так уж гармоничны.

— Да потому, что она не знает, что химера у меня! Химеру может носить только мужчина, в чьих жилах течет кровь Чезаре!

— Почему же вы тогда не положили конец ее бессмысленным поискам?

Театрально откинув назад голову, Фанкетти так же театрально расхохотался.

— Как вы наивны! А между тем все так просто! Ни один из ее поклонников не признает поражения, каждый преподносит Лукреции какую-нибудь безумно дорогую драгоценность, желая, чтобы она набралась терпения. Она собрала уже чудную коллекцию птичек, насекомых, фантастических зверушек, одно изделие дороже другого. Каждый неудачник, конечно, получает вознаграждение и наслаждается счастьем несколько дней.

— И какого сорта вознаграждение?

— Не старайтесь убедить меня, что ваша наивность беспредельна!

— Неужели мне надо было сказать «несколько ночей»? А потом она отправляет их на поиски… химеры, я правильно понял? И что же? Они отправляются?

— Не все, не буду скрывать правды. Кое-кто удовлетворился счастливыми часами, проведенными с богиней. Кое-кто предпочел самоубийство, преследуя свою мечту за пределом жизни. Вашего друга Видаль-Пеликорна спасла — если можно употребить это слово — британская полиция. Зато добрый Уишбоун не из тех, кто отказывается от поставленной цели, к тому же он несметно богат и помог моей обожаемой сестре скрыться от преследований, не поверив ни единому слову из выдвигаемых против нее обвинений. Он готов был нанять для нее самых сладкогласых адвокатов в мире, но бедняжка плакала от страха и клялась, что ни в чем не виновна. Тогда он предпринял все необходимые меры для немедленного бегства. Вызвал такси и отправился вместе с Лукрецией на вокзал Виктория, там они сели на поезд в Дувр. Лукреция изображала из себя пожилую даму — вы представить себе не можете, как она талантлива! Ехали они в третьем классе, что очень веселило Лукрецию. Из Кале в Париж они тоже добирались третьим классом. На вокзале их встретил один из наших на подставном такси, пересадил на другую машину в одном из наших гаражей, и они прибыли прямо сюда, в наш семейный замок. Операция прошла без сучка без задоринки. Об американцах можно говорить что угодно, но они умеют действовать быстро, не давая сбить себя с толку пустяками.

— Пустяками вы называете французскую и английскую полицию? Или фото вашей преступной сестры на первых полосах всех газет?

— Фото красавицы, не забывайте. А не почтенной старой дамы!

— Кое-чего я все-таки не понимаю. Один из наших… Подставное такси… наш гараж… Речь идет о целой организации?

— Почему бы нет? У нас много друзей. Как видите, случаются порой промашки и у Скотленд-Ярда.

— Друзей или пособников-мафиози?

— Чем меньше знаешь, старина, тем лучше себя чувствуешь. А теперь мне кажется, вам пора повидать красавицу, с которой вы пережили столько прекрасных минут в замечательном поезде. Джакомо! — окликнул он.

Сердце Альдо на миг остановилось. По словам Макса, с Полиной обходились вполне достойно, но можно ли доверять его словам?

Через секунду в зале появилась Полина, и Альдо вздохнул с облегчением: она была точь-в-точь такой, какой покинула его на вокзале в Бриге. Сейчас она была не накрашена, но ее серое платье было безупречно, и ни единый волосок не выбивался из тугого узла волос на затылке. Зато Полину, скорее всего, не порадовал вид Альдо: грязная одежда, небритые щеки, длинные волосы…

— Альдо, — прошептала она. — Вы когда-нибудь меня простите?

— Прощать вас? За что?

— Не будь моей безумной идеи встретиться с вами в Орьент-экспрессе, вы не попали бы в этот замок!

— Если вы думаете, что я сожалею о том, что произошло, то забудьте эти мысли, Полина! Нам просто не повезло. Разве могли мы с вами предположить, что по нашим следам идет настоящая банда? Такое нам и в голову не могло прийти! Скажите другое, в гнездо разбойников вы попали раньше меня и, думаю, узнали нашего хозяина…

Полина повернула голову и посмотрела на Фанкетти.

— Дурную копию Чезаре Борджа? В первый раз ее вижу, — проговорила она презрительно. — С тех пор как я здесь, я вижу только тюремщиков в масках и немую служанку.

— Нет, прекрасная дама, вы видите меня не впервые, — процедил «Чезаре Борджа», приближаясь. — Но сегодня ночью я появлюсь перед вами самим собой, а не веселой комнатной собачкой, которая так вас забавляла.

— Оттавио? — воскликнула пораженная Полина. — Неужели Оттавио Фанкетти?

— Нет. Чезаре Оттавио Гандия деи Катанеи!

— Катанеи? — переспросил Альдо. — По-моему, такая же фамилия у человека, арендовавшего замок…

— Который находится при смерти, и смерть уже не за горами.

— Что, похоже, не слишком вас огорчает.

— Такова жизнь, — вздохнул Чезаре, пожав плечами. — Он оказал мне немалую помощь, когда мы нанимали у здешних нищебродов замок, который никогда не переставали считать своим.

— Как это? Расскажите! Больше всего на свете я люблю исторические мистификации!

— Будьте почтительнее, милый князек! Мы происходим от самого папы римского!

— Действительно, не каждый может таким похвастаться. Но я совсем не уверен, что этим можно гордиться. Однако вернемся к замку.

— История не сложна. Его владелец умер, замок понравился Чезаре, и Людовик XII подарил ему этот замок в качестве свадебного подарка. Он даже жил в нем до свадьбы.

— А почему он не провел здесь свой медовый месяц? Замок Ла Мотт-Фейи куда… скромнее.

— Он знал о своем скором отъезде и предпочел, чтобы жена оставалась в привычной для нее обстановке.

— Семейной жизни он предпочел жизнь в обществе веселых красоток, закрывая лицо маской, когда разъедающая его болезнь стала чересчур заметной…

— У него…

— Господа! — прервал их ледяной голос Полины. — Мне кажется, мы удалились от интересующей нас темы. Экскурс в историю очень любопытен, но я хотела бы знать, для чего мы здесь. В первую очередь я. Какое зло я причинила вам, Оттавио, Чезаре или уж не знаю кто еще?

Лицо Оттавио покрылось краской, глаза гневно засверкали.

— Вы предпочли мне этого титулованного красавчика, хотя я не скрывал от вас, что хочу вас любить и сделать своей женой! Я собирался бросить к вашим ногам свое состояние…

— Ваше состояние? А может быть, мое? Если речь о драгоценностях, которые завещала мне моя тетя, графиня д’Ангиссола. А что касается вашего желания меня любить, то я не имею ни малейшего желания быть любимой вами.

— Не стоит мне дерзить. Я могу рассердиться. У меня есть все возможности воспользоваться вашей любовью. Мой прославленный предок умел укрощать непокорных женщин, и я его достойный потомок.

— Жалкая грязь! — прорычал Альдо и бросился бы на Оттавио, если бы Макс не заломил ему руки в наручниках.

Оттавио усмехнулся злобной улыбкой.

— Спокойнее, князь, спокойнее. А то ведь заставлю тебя любоваться, как мы с Полиной любим друг друга. Впрочем, пошутили, и будет. Сейчас нас ждет занятие поинтереснее. Вы оба стоите здесь, передо мной, и должны выслушать мой приговор.

С важным видом Оттавио приблизился к креслу и уселся в него.

— Приговор? — мрачно переспросил Альдо. — Значит, разговоры о выкупе были пустой болтовней?

— Нет, конечно! Пусть пригласят войти княгиню Морозини. Придвиньте поближе стул. Княгиня выглядит усталой.

«Усталой» было слишком мягко сказано. Без кровинки в лице, осунувшаяся, с бесцветными губами в ниточку, вошла Лиза в зал, а за ней следом человек с небольшим чемоданчиком. Однако шла Лиза твердо, держалась прямо, и веяло от нее достоинством и величием.

— Лиза! — прошептал Альдо. — Как они тебя заставили? К чему было приезжать? Надо было бросить меня на произвол судьбы…

Не глядя на него, Лиза повела плечами.

— И позволить этим ничтожествам приняться за моих детей? Вот то, что вы просили, — добавила она, глядя на Оттавио и указывая на чемодан. — Проверьте: миллион долларов купюрами среднего достоинства. Дело за вами, освободите обоих пленников.

— Обоих?! — негодующе воскликнула Полина. — Не говорите, что вы платите за меня! Я никогда не приму этого!

— Примете или нет, мне безразлично, — спокойно отозвалась Лиза. — Вы отняли у меня мужа. Что значат несколько лишних купюр? Теперь, полагаю, мы можем уйти?

— Нет! Еще нет. Я еще не сказал последнего моего слова.

Двойные створки двери распахнулись, и в зал царственно вплыла Торелли в платье из зеленого бархата по старинной итальянской моде. В прорезях рукавов сверкал белоснежный атлас, точно такой, какой обрамлял глубокое декольте. Дивный, прелестный наряд! А как изумительно смотрелся огромный тюрбан, огромный, словно тыква! От Торелли невозможно было глаз оторвать! Однако смотревшие на нее обратили мало внимания на все эти чудеса. Их внимание приковала к себе сказочная драгоценность, которая сверкала на нитке жемчужин с мелкими изумрудами. Химера! В точности такая, какая украшала головной убор ее брата. Уишбоун скромно следовал по пятам своего божества.

Гордясь произведенным эффектом, Торелли поплыла еще медленнее, изящно обмахиваясь веером.

— Божественно! — Оттавио Борджа несколько раз хлопнул в ладоши, встал, подошел к остановившейся Лукреции и подал ей руку.

Взгляд Лукреции остановился на его головном уборе, она протянула к нему дрожащий указательный палец.

— Что это? — вскликнула она сдавленным голосом.

— Химера, моя красавица! Та, которую носил Чезаре. А у тебя ее копия. Изумительная, но копия. Итак, мы наконец собрались все вместе. Как славно, не правда ли?

Торелли, похоже, не услышала ни слова из сказанного братом, она выпустила все свои когти и готова была выцарапать ему глаза.

— Она была у тебя, дьявольское отродье! И ты мне ничего не сказал!

Он покрепче прижал к себе ее руку и расхохотался.

— Она у меня с тех пор, как умер ван Тильден. Но я решил не говорить тебе об этом. Ты получала столько удовольствия, посылая своих гордых рыцарей на поиски нового Грааля. Удовольствия к тому же не платонического, если судить по твоей коллекции драгоценностей. Чудо у тебя на шейке, я думаю, — это подарок господина Уишбоуна? Мои поздравления, дорогой друг! Однако помогите же мне ее успокоить!

Но техасец смотрел не на Оттавио. Ничего не понимая, он смотрел на Лизу, потом на Альдо, потом на Полину, потом снова на Альдо.

— Что все это значит? Что вы тут делаете?

— Не думал, что это тайна, — саркастически ответил Альдо, поднимая руки в наручниках. — Мы, госпожа Белмон и я, вот уже несколько месяцев пленники этой обворожительной семейки, а моя жена имела несчастье десять минут назад принести выкуп в миллион долларов. Что касается вас, дорогой Уишбоун, я не поручусь, что ваша жизнь будет долгой.

Во влюбленном техасце проснулся деловой человек, и он подошел поближе к хозяину дома.

— Выкуп заплачен, как я вижу, вы должны их освободить. Договор есть договор.

Чезаре-Оттавио отрицательно покачал головой:

— Отсюда никто не уйдет, кроме нас и вас, Уишбоун. Вы ведь жаждете жениться на Лукреции? Она ваша, вы ее заслужили! И к тому же нам нигде не будет житься вольготнее, чем в вашей замечательной стране.

— Не помню, чтобы я вас к себе приглашал.

— Почему бы не пригласить? Мы теперь с вами почти что братья.

— Не спешите! Скажите, что вам сделали эти люди?

Красивое лицо Оттавио исказилось гневной гримасой, когда он указал рукой на Полину: