Считать виновной Герритсен Тесс

Глава 1

Он позвонил ровно в десять, как всегда.

Еще не взяв трубку, Миранда знала – это он. Знала и то, что, если не отвечать, телефон будет звонить и звонить, пока не сведет ее с ума. Она прошлась по комнате. Только не отвечай. Тебе это не нужно. Не нужно с ним разговаривать. Ты ничего ему не должна. Ровным счетом ничего.

Телефон умолк. В наступившей внезапно тишине Миранда слышала свое дыхание. Может быть, сегодня он уступит, сдастся? Поймет, наконец, что она говорила серьезно и имела в виду именно то, что сказала?

Телефон снова звякнул, и она вздрогнула. Каждый звонок – как наждаком по живому. Как бритвой по нервам.

Нет, это невыносимо. Уже поднимая трубку, она знала, что снова совершила ошибку, что делать этого не стоило.

– Алло?

– Скучаю по тебе. – Тот же шепот с нотками интимности, как напоминание о прежней близости. Близости, что была приятна обоим.

– Я не хочу, чтобы ты мне звонил, – сказала Миранда.

– Ничего не могу с собой поделать. Весь день только о том и думал, чтобы позвонить тебе. Миранда, без тебя жизнь – ад.

В глазах защипало. Она глубоко вдохнула и затаила дыхание, сдерживая подкатившие вдруг слезы.

– Разве мы не можем попробовать начать сначала? – жалобно спросил он.

– Нет, Ричард. Не можем.

– Пожалуйста. Теперь все будет по-другому.

– По-другому не будет никогда.

– Нет! Будет!

– То было ошибкой. С самого начала.

– Ты все еще любишь меня. Знаю, что любишь. Боже, Миранда… все эти недели… видеть тебя каждый день и не сметь даже прикоснуться… остаться с тобой наедине…

– Больше этого не будет. Ты ведь получил мое письмо. Я ухожу. Это серьезно.

Какое-то время в трубке молчали, словно ее слова послали его в нокаут. Словно он не мог оправиться от удара. Но к восторгу победителя примешивалось чувство вины. Вины за то, что освободилась наконец. За то, что стала собой.

Голос в трубке прозвучал едва слышно.

– Я рассказал ей.

Миранда промолчала.

– Слышишь? – спросил он. – Я рассказал ей. Рассказал все. О нас с тобой. А еще встретился с адвокатом. Я изменил условия…

– Ричард, – медленно и внятно произнесла она. – Это ничего не меняет. Женат ты или разведен – я не хочу тебя видеть.

– Еще один раз. Только один.

– Нет.

– Я приеду. Прямо сейчас.

– Нет!

– Ты должна меня увидеть.

– Я ничего не должна! – крикнула она.

– Буду через пятнадцать минут.

Миранда недоверчиво посмотрела на трубку. Повесил! Черт бы побрал! Он повесил трубку! И через четверть часа постучит в дверь. Она так стойко держалась последние три недели. Работала рядом с ним. Вежливо улыбалась. Сохраняла нейтральный тон. Но вот сейчас он приедет и сорвет с нее эту маску сдержанности и самоконтроля. И все начнется сначала, они снова угодят в ту же ловушку. Ловушку, из которой она едва выбралась.

Миранда подбежала к вешалке, схватила пуловер. Надо уйти. Уйти куда-нибудь, где он не найдет ее. Уйти туда, где можно побыть одной.

Она вылетела за дверь, сбежала по ступенькам и торопливо зашагала по Уиллоу-стрит. Часы показывали половину одиннадцатого, и соседи уже укладывались спать. В окнах, за шторами, гасли лампы, мелькали силуэты, кое-где еще мерцал огонек камина. В душе шевельнулась застарелая зависть, давнее желание быть частью вот такого же единого целого, частью большой любящей семьи, ворошить угольки в своем камине.

Глупые, несбыточные мечты.

Миранда поежилась, обхватила себя руками. Август в Мэне выдался не по сезону прохладный. Она злилась. На себя – за то, что замерзла, за то, что ее выгнали из дому. На него… Злилась, но не останавливалась.

На Бейвью-стрит она повернула направо – в сторону моря.

Туман накатывал на берег густыми серыми волнами. Заволакивал звезды, угрюмо расползался по улице. Миранда шла сквозь него, и он вихрился за ней тонкими змейками. Она свернула с дороги на пешеходную тропинку, спустилась по скользким гранитным ступенькам. Там, под лестницей, на каменистом берегу, стояла скамейка. Ее скамейка. Миранда села, подобрала ноги к груди и уставилась на уходящее к горизонту и теряющееся в тумане море. Где-то глуховато звякал бакен. В мглистой пелене покачивался зеленый огонек.

Сейчас он, наверное, уже возле ее дома. Будет стучать, колотить в дверь, пока не разбудит соседа, мистера Ланцо. А потом, когда надоест, повернется и поедет домой – к жене и детям, сыну и дочке.

Она прижалась лицом к коленям, отгоняя возникшую перед глазами картинку со счастливым семейством. Впрочем, у Ричарда эта картинка никогда не получалась счастливой. На грани краха – так он описывал свой брак. Раньше от развода его удерживала только любовь к детям, Филиппу и Кэсси. Теперь близнецам было по девятнадцать, и они вполне могли принять горькую правду. Но с некоторых пор разводу мешало другое: забота о жене. Эвелине нужно время, чтобы привыкнуть к новой ситуации, и если Миранда наберется терпения, если будет любить его так, как он любит ее, то рано или поздно все как-нибудь уладится, сложится…

О да. Сложилось, да? Ну разве не чудесно?

Миранда горько усмехнулась. Подняла голову, посмотрела на море. И рассмеялась – не истерично, а свободно и легко. Она вдруг ощутила себя так, словно очнулась после долгого лихорадочного сна, вынырнула из тяжкого забытья с ясной головой и взглянула на мир незамутненным взглядом. Туман приятно освежал лицо, холодок чистил душу. Вот чего ей недоставало, этого очищения! Чувство вины откладывалось месяцами, слой за слоем, пока не спеклось в грязную корку, из-под которой едва проступала настоящая Миранда.

Теперь все кончилось. Кончилось по-настоящему, всерьез.

Миранда улыбнулась морю. Моя душа снова принадлежит только мне. Покой и безмятежность снизошли на нее. Она поднялась и пошла домой.

В двух кварталах от дома, неподалеку от перекрестка Уиллоу-стрит и Спринг-стрит, Миранда заметила припаркованный у тротуара синий «пежо». Значит, он еще здесь. Ждет ее. Она задержалась на секунду у машины, пробежала взглядом по черным кожаным сиденьям под мягкими чехлами – все такое знакомое. Место преступления. Первый поцелуй. Я заплатила за него… болью. Теперь его очередь.

Миранда отвернулась от машины и решительно зашагала к дому. Поднялась по ступенькам – передняя дверь была не заперта, но она ее и не запирала. Свет еще горел. В гостиной – никого.

– Ричард?

Тишина.

Из кухни потянуло ароматом кофе. Заглянув, Миранда увидела на плите кастрюльку, а на столе недопитую чашку. Один из ящичков наполовину выдвинут. Она сердито задвинула его. Вот, значит, как. Заявился и чувствуешь себя как дома, да? Она схватила чашку и выплеснула содержимое в раковину, облив при этом пальцы. Кофе успел остыть и был чуть теплым.

Выйдя из кухни, Миранда прошла по коридору мимо ванной. Там тоже горел свет, из крана вытекала тонкая струйка. Она завернула кран и выключила свет.

– Тебе нечего здесь делать! Ты не имеешь никакого права здесь находиться! Я вызову полицию, и тебя арестуют за незаконное вторжение.

Тишина.

Миранда повернула к спальне, но, еще не дойдя до двери, поняла, что ее ждет, с чем придется иметь дело. Небось разлегся на кровати, голый, да еще с этой своей улыбочкой. Именно так он встретил ее в прошлый раз. Но теперь все будет по-другому. Она выставит его за порог – голого или в одежде. На этот раз его ждет сюрприз.

В спальне было темно. Миранда подняла руку и щелкнула выключателем.

Он и впрямь лежал на кровати – руки раскинуты, ноги запутались в простынях. Голый. Все так, как она и представляла. Вот только ухмылка затерялась – вместо нее на лице гримаса ужаса, рот распахнут в немом крике, в глазах жуткая неподвижность вечности. Пропитанный кровью угол простыни свисает к полу над медленно растекающейся алой лужицей. И тишина. Мертвая, если не считать редкого, чуть слышного кап… кап… кап…

Миранда даже сделала пару шагов в комнату, прежде чем к горлу подступила тошнота. В следующий момент она упала на колени, хватая ртом воздух. Ее вырвало. И только потом, с трудом подняв голову, увидела лежащий рядом на полу кухонный нож. Увидела и узнала с первого взгляда – знакомая рукоятка, двенадцатидюймовое стальное лезвие. Ее нож. Из ее кухни. Из того ящичка.

И конечно, на рукоятке будут отпечатки ее пальцев.

Только кровь на лезвии не ее.

Чейз Тримейн провел за рулем всю ночь, а на востоке уже брезжила утренняя заря. Ритм проносящейся под колесами дороги, мерцание приборов на панельной доске, мелодичный шелест радио – все отступало, сливаясь в неясный фон. Единственной реальностью оставалось то, о чем он напоминал себе снова и снова, вглядываясь в темную автостраду.

Ричард мертв. Ричард мертв.

Он вздрогнул, поймав себя на том, что произнес это вслух. На несколько секунд прозвучавшие в темном салоне слова вывели его из близкого к трансу состояния. Чейз взглянул на часы. Начало пятого утра. Он в дороге четыре часа. Впереди граница между Нью-Гемпширом и Мэном. Сколько еще осталось? Холодно ли снаружи? И пахнет ли воздух морем? Машина превратилась в некое подобие камеры сенсорной депривации, автономного чистилища с мерцающими зелеными огоньками и фоновой музыкой. Чейз выключил радио.

Ричард мертв.

Слова эти звучали в ушах так, словно память воспроизводила тот короткий телефонный разговор. Эвелина даже не попыталась смягчить удар. Услышав новость, он не сразу понял, что ее принес голос невестки. Страшный этот факт она подала сразу, без вступлений, без околичностей. Просто сообщила информацию: Ричард мертв. Убит какой-то женщиной…

И потом, на следующем выдохе: Ты нужен мне, Чейз.

Этого он никак не ожидал. Не ожидал, потому что был посторонним, тем Тримейном, о котором не вспоминали, которому никто не звонил, тем, кто однажды взял и уехал, оставив семью навсегда. Он был братом с сомнительным прошлым. Изгнанником. Черной овцой.

Чейз качнул головой, стряхивая обволакивающую паутину усталости. Опустил стекло, подставил лицо порыву холодного воздуха, вдохнул свежий запах сосен и моря. Запах Мэна. Запах, возвращавший, как ничто другое, воспоминания далекого детства. Облепленные водорослями прибрежные камни. Свежесобранные мидии в ведерке. Натужный стон сирены в тумане. Все вернулось с глотком воздуха, этим запахом прошлого, счастливых, безмятежных деньков. Тогда он еще считал Ричарда самым смелым, самым умным, самым лучшим. Братом, о котором только можно мечтать. Тогда он еще не понимал истинную натуру Ричарда.

Убит какой-то женщиной…

А вот это его совсем не удивило.

Кто она? И что так разъярило ее, что довело до такого состояния, что заставило ударить его брата ножом в грудь? Ответ напрашивался сам собой. Незадавшийся роман. Ревность из-за новой любовницы. Неизбежное расставание. И ярость, пришедшая с пониманием, что тебя обманули, что тобой пользовались, что тебе лгали. Ярость, отметающая логику здравого смысла и заглушающая даже инстинкт самосохранения. Пожалуй, Чейз мог бы набросать примерный сценарий. Мог бы даже описать женщину, похожую на всех тех, других, что прошли через жизнь его брата. Она, конечно, привлекательная. У Ричарда это обязательное условие. Но есть в ней какая-то отчаянность, надрывность. Может быть, слишком громкий смех, слишком скорая улыбка или морщинки у глаз, выдающие женщину, чья жизнь пошла под уклон. Да, Чейз видел ее ясно, и образ вызывал одновременно жалость и отвращение.

И еще гнев. Какие бы чувства он ни питал к Ричарду, это не отменяло того факта, что они оставались братьями. У них были общие воспоминания, они вместе валялись на озере жаркими летними деньками, бегали по волнолому, хихикали в темноте. В конце концов они серьезно разругались, но пережили и это, а время сгладило разногласия. Чейз всегда думал, что рано или поздно отношения наладятся, и они снова станут друзьями.

Думал до того телефонного звонка от Эвелины.

Ярость поднялась в нем, как приливная волна в полнолуние. Теперь они уже не помирятся. Он никогда не скажет брату: Привет. Никогда не спросит: А ты помнишь? Дорога задрожала и стала расплываться. Чейз моргнул и крепче сжал руль.

К десяти он был в Басс-Харбор. В одиннадцать поднялся на борт «Дженни Б» и встал у поручня, лицом к ветру. Вдалеке из тумана вырастал Шефердс-Айленд, напоминающий невысокий зеленый горб. Паром зарылся носом в волны, и Чейз ощутил знакомый позыв к рвоте. В семье моряков он единственный страдал морской болезнью и всегда предпочитал держаться суши. Все морские трофеи доставались Ричарду. Во всех гонках он неизменно приходил первым. Поставить парус, взять галс – никто не делал этого лучше. Поднять спинакер, свернуть спинакер. Чейзу это все представлялось бессмысленной чепухой. Да еще проклятая тошнота…

Он глубоко вдохнул. Паром подходил к причалу, и желудок понемногу успокаивался. Чейз вернулся в машину – ждать очереди к трапу. Перед ним стояли еще восемь автомобилей, все с номерами других штатов. Похоже, этим летом на север устремилась добрая половина Массачусетса, и бедный Мэн дрожал и прогибался под тяжестью нагрянувших машин.

Паромщик махнул рукой. Чейз выжал сцепление, взъехал по трапу и оказался на Шефердс-Айленд.

Его поразило, как мало изменилось здесь за столько лет. Те же старые здания на Си-стрит: пекарня «Айленд-Бейкери», банк, кафе «Фицдже-ральд», универмаг «Лэппин», магазин «Полезные мелочи». Кое-где на старых домах красовались новые вывески: «Горэм букс» превратился в «Воуг-бьюти-шоп», «Вилидж хардвер» уступил место «Кантри антикс» и риелторской конторе. Боже, какие перемены приносят туристы!

Чейз свернул на Лаймрок-стрит. Слева, в том же, что и раньше, здании, помещалась «Айленд геральд». Интересно, изменилось ли что-то внутри? Ему запомнились декоративный потолок, разбитые столы, стена с портретами издателей – все Тримейны. Он и сейчас мог бы описать кабинет редактора, вплоть до старенького «ремингтона» на отцовском столе. Печатной машинки, конечно, давно нет, ее наверняка сменили компьютеры, тонкие, изящные, безликие мониторы. Именно так и должен был руководить газетой Ричард – долой старое, да здравствует новое!

И да здравствует следующий Тримейн!

Проехав дальше, Чейз повернул еще раз, к Чеснат-Хилл. Полмили вверх и там, едва ли не на самой высшей точке острова, особняк Тримейнов. Викторианские башенки, безвкусный, вычурный орнамент… Больше всего особняк напоминал ему чудовищный желтый свадебный торт. С тех пор дом перекрасили в благородные цвета, серый и белый, и он выглядел скромнее, сдержаннее. В нем даже проступила какая-то увядшая красота. Бедный желтый свадебный торт…

Припарковавшись, Чейз достал из багажника чемодан, прошел по дорожке к дому и только шагнул на первую ступеньку, как дверь открылась, – его ждали.

– Чейз! – воскликнула Эвелина. – О, Чейз, наконец-то. Слава богу, ты приехал.

Она тут же упала в его объятия, и ему ничего не оставалось, как прижать ее, почувствовать, как она дрожит, ощутить ее теплое дыхание на своей шее.

Наконец она отстранилась и посмотрела на него пристальным, ищущим взглядом. Ее чудесные зеленые глаза остались все теми же необыкновенно ясными. Роскошные, цвета меда, волосы заплетены во французскую косу. Лицо чуть припухлое, нос красноватый. Она пыталась скрыть это макияжем – на ноздре осталось пятнышко спекшейся розоватой пудры, на щеке выделялся грязноватый след от подтекшей туши. Что стало с его красавицей невесткой? Неужели она и впрямь так глубоко скорбит по мужу?

– Я знала, что ты приедешь, – прошептала Эвелина.

– Выехал сразу, как только ты позвонила.

– Спасибо, Чейз. Я уж и не знала, к кому обратиться. – Она отступила и еще раз посмотрела на него. – Бедняжка, ты, должно быть, совсем вымотался. Идем же, я приготовлю кофе.

Они вошли в холл, и Чейз словно ступил в детство – здесь почти все осталось нетронутым. Тот же дубовый пол, тот же свет, те же запахи. Казалось, повернись, загляни в гостиную и увидишь сидящую за столом мать. Она всегда писала от руки, никогда не пользовалась печатной машинкой и свято верила, что если «раздел светских новостей», как завуалированно называлась колонка сплетен, достаточно пикантен, то редактор примет его и на суахили. Редактор принял не только колонку, но и ее саму. Такой вот брак по расчету.

Печатать мать так и не научилась.

– Привет, дядя Чейз.

Он поднял голову – на верхней ступеньке стояли молодые мужчина и женщина. Неужели близнецы? Не может быть. Чейз изумленно смотрел на спускающуюся пару. Филипп шел первым. Когда они виделись последний раз, племянник и племянница были неуклюжими подростками. А теперь… Оба высокие, подтянутые, светловолосые. На этом сходство и заканчивалось. Филипп двигался с легкой, уверенной грацией танцора, но если он и напоминал элегантного Фреда Астера, то его парой определенно была не Джинджер Роджерс. Спускавшаяся за ним молодая женщина топала, как лошадь.

– Глазам своим не верю – Кэсси и Филипп!

– Ты просто давно не приезжал, – напомнила Эвелина.

Подойдя ближе, Филипп протянул руку – жест скорее незнакомца, чем племянника. Ладонь у него была узкая, изящная, пальцы длинные и тонкие. Рука джентльмена. От матери ему достались и другие аристократичные черты: прямой нос, четкие линии лица, зеленые глаза.

– Причина для приезда ужасная, но я все же рад, что вы здесь, – серьезным тоном произнес он.

Чейз перевел взгляд на Кэсси, которую помнил живой обезьянкой, засыпавшей его вопросами. Как же могло случиться, что она выросла и превратилась в угрюмую молодую женщину? Волосы убраны назад и стянуты так сильно, что лицо как будто состоит из одних только выступающих углов: большой нос, глубокий прикус, голый квадратный лоб. И только в глазах пряталось что-то знакомое, что-то от той десятилетней неугомонной проказницы. Что? Прямота, проницательность, ум?

– Привет, дядя Чейз. – Тон сухой, деловитый. Слишком деловитый для девушки, только что потерявшей отца.

– Кэсси, – обратилась к ней Эвелина, – почему бы тебе не поцеловать своего дядю? Он проделал долгий путь, чтобы быть с нами.

Кэсси спустилась на пару ступенек, приложилась губами к его щеке и тут же торопливо отступила, словно смущенная этой фальшивой демонстрацией чувства.

– Ты определенно выросла. – Это было лучшее из того, что пришло ему на ум.

– Да. Такое случается.

– Сколько тебе?

– Почти двадцать.

– Так вы оба, должно быть, в колледже.

Кэсси кивнула, и ее губы впервые тронула улыбка.

– Я изучаю журналистику в университете Южного Мэна. Решила, что когда-нибудь нашей газете потребуется…

– Филипп учится в Гарварде, – вставила Эвелина. – Как и его отец.

Улыбка увяла, не успев распуститься. Девушка раздраженно взглянула на мать, повернулась и пошла вверх по ступенькам.

– Кэсси, ты куда?

– У меня стирка.

– Но здесь же твой дядя. Он только что приехал. Вернись и посиди с нами.

– Зачем, мама? – бросила девушка через плечо. – Ты и без меня прекрасно его развлечешь.

– Кэсси!

– Что?

– Ты ставишь меня в неловкое положение.

– Не впервые.

Эвелина повернулась к Чейзу:

– Теперь ты видишь? – Голос ее предательски дрогнул. – Я не могу рассчитывать даже на собственных детей. А одной мне со всем не справиться. – Она всхлипнула и торопливо скрылась в гостиной.

Близнецы переглянулись.

– Опять ты все испортила, – укоризненно сказал Филипп. – Сейчас не самое лучшее время спорить и ругаться. Неужели тебе ее не жаль? Неужели нельзя постараться и как-нибудь наладить отношения? Хотя бы на несколько ближайших дней.

– А разве я не стараюсь? – буркнула недовольно Кэсси. – Но она же постоянно выводит меня из себя.

– Не обращай внимания и, по крайней мере, будь повежливей. – Филипп помолчал, потом добавил: – Ты же знаешь, этого бы и отец хотел.

Кэсси вздохнула, потом с обреченным видом спустилась и пошла за матерью в гостиную.

– Наверное. Ладно, попробуем хотя бы ради него.

Филипп покачал головой и повернулся к Чейзу:

– Ну вот. Еще один показательный эпизод из жизни счастливой семьи Тримейн.

– И давно у вас так?

– Уже несколько лет. Просто вы застали нас не в самый легкий момент. Казалось бы, отец только-только умер, и всем надо собраться, поддерживать друг друга. А мы вместо этого расходимся в разные стороны.

Они вошли вслед за Кэсси в гостиную. Мать и дочь сидели в противоположных углах комнаты. Обе уже немного успокоились и взяли себя в руки. Филипп сел между ними, как бы подчеркивая, что готов и намерен сыграть роль буфера. Чейз устроился в угловом кресле – на нейтральной территории, что вполне его устраивало.

Солнце повисло за эркерным окном, и деревянный пол сиял под его лучами. Установившуюся тишину заполняло тиканье будильника на каминной полке.

Все как раньше, думал Чейз. Все те же столы в стиле хепплуайт и стулья эпохи королевы Анны. Именно такой он и помнил гостиную. Эвелина не изменила в ней ничего и уже за это заслужила благодарность.

Первым наливающееся грозой молчание попытался разрушить Чейз.

– Проезжал утром мимо редакции. Похоже, там все осталось по-прежнему.

– Город тоже не изменился, – сказал Филипп.

– Да, жизнь здесь так и бьет ключом, – бесстрастно заметила его сестра.

– Какие планы насчет газеты? – поинтересовался Чейз.

– Газетой будет заниматься Филипп, – твердо, как будто решение уже было принято, объявила Эвелина. – В любом случае ему пора за это взяться. Теперь, когда Ричарда нет, мне хотелось бы… – Она перевела дыхание и опустила голову. – Он уже готов к этой работе.

– А вот я не уверен, – не согласился Филипп. – В колледже я только два года пробыл. Да и заниматься хотелось бы кое-чем другим.

– Твоему отцу было двадцать, когда дедушка Тримейн назначил его редактором. Разве не так, Чейз?

Чейз кивнул.

– Я не вижу никаких причин, почему ты не можешь встать у руля.

Филипп пожал плечами:

– Джил Виккери и без меня прекрасно справляется.

– Джил – человек посторонний, а «Геральд» требуется настоящий, свой капитан.

Кэсси подалась вперед.

– Есть и другие, – сказала она. – Почему газетой обязательно должен управлять Филипп?

– Так хотел твой отец, – ответила Эвелина. – А уж он-то лучше других знал, что лучше для «Геральд».

В наступившей тишине сухо щелкали стоящие на каминной полке часы.

Эвелина устало выдохнула и закрыла лицо руками:

– Боже, о чем мы тут говорим. Обсуждаем, кто займет его место. Как будто ничего не случилось. Какие же мы черствые!

– Говорить об этом рано или поздно придется, – пожала плечами Кэсси. – И не только об этом, но и о многом другом.

Эвелина кивнула и отвернулась.

В другой комнате зазвонил телефон.

– Я возьму трубку, – сказал Филипп и вышел.

Эвелина потерла виски:

– У меня сейчас голова не работает. Я просто не могу ни о чем думать.

– Шок проходит не сразу, – мягко напомнил Чейз, – а ведь это произошло всего лишь прошлым вечером.

– Нужно заниматься похоронами, а мне даже не говорят, когда отдадут… – Эвелина поежилась. – Не понимаю, почему все так затягивается. Что еще нужно этим экспертам? Неужели они не видят, что случилось? Разве это не очевидно?

– Очевидное не всегда истинное, – вставила Кэсси.

Эвелина посмотрела на дочь:

– Что ты хочешь этим сказать?

В гостиную вернулся Филипп:

– Мама, звонит Лорн Тиббетс.

– Тиббетс? О господи… – Эвелина неуверенно поднялась. – Сейчас подойду.

– Ему нужно, чтобы ты приехала туда.

Она нахмурилась:

– Прямо сейчас? Это не может подождать?

– Почему бы тебе не съездить к нему сейчас? Рано или поздно это придется сделать.

Эвелина повернулась и посмотрела на Чейза:

– Одна я не смогу. Ты не съездишь со мной?

Куда нужно ехать и кто такой Лорн Тиббетс, об этом Чейз не имел ни малейшего понятия. С куда большим удовольствием он принял бы сейчас горячий душ, а потом как следует выспался. Но похоже, с этим придется подождать.

– Конечно. – Он неохотно встал и потянулся – усталость сковала спину, отложилась свинцом в руках и ногах.

Эвелина взяла со стола сумочку, достала ключи и передала их Чейзу:

– Боюсь, я не смогу сосредоточиться. Сядешь за руль?

Он кивнул:

– Куда мы едем?

Эвелина надела солнцезащитные очки, и припухлые глаза скрылись за темными стеклами. Чейз заметил, что руки у нее дрожат.

– В полицию.

Глава 2

Полицейский участок Шефердс-Айленд располагался в здании бывшего универсального магазина, поделенного за последние годы на несколько десятков крохотных офисов. В памяти Чейза сохранилось смутное впечатление о чем-то гораздо более внушительном, но, с другой стороны, последний раз он бывал здесь много лет назад, еще мальчишкой, непоседой и озорником, воспринимавшим полицейский участок как прямую и явную угрозу. В тот день, когда его притащили сюда за «причинение ущерба» цветнику миссис Гордимер – деянию совершенно неумышленному, – потолок казался выше, помещения просторнее, и каждая дверь – воротами, за которыми таится неведомый ужас.

Теперь Чейз видел это здание таким, каким оно и было на самом деле – старым, обшарпанным, усталым.

Лорн Тиббетс, шеф полиции, выглядел так, словно его вырастили специально, с учетом тесноты помещений. Если для полицейских существовали какие-то требования по росту, то он еле-еле дотягивал до обязательного нижнего уровня. Плотный, широкоплечий, Тиббетс прекрасно вписался в летнюю форму, дополненную добавлявшей росту шляпой, призванной, как заподозрил Чейз, скрывать лысину. В целом начальник полиции напоминал Наполеона в хаки.

Недостаток роста Тиббетс компенсировал любезностью и учтивостью. Проскользнув между теснящимися столами и каталожными ящиками, он приветствовал Эвелину с преувеличенной уважительностью, положенной женщине ее социального статуса.

– Миссис Тримейн! Прошу извинить за то, что вынужден пригласить вас сюда. – Он взял ее за руку, но утешающий жест только напугал Эвелину, которая нервно попятилась. – Ужасная ночь, да? Просто ужасная. Представляю, как нелегко вам пришлось.

Эвелина пожала плечами – то ли отвечая на вопрос, то ли пытаясь высвободить руку из цепких пальцев.

– Вам сейчас, конечно, трудно. Не хотел беспокоить сегодня, но вы же понимаете… Столько бумаг, столько отчетов, и все нужно заполнять. – Тиббетс бросил обманчиво рассеянный взгляд на Чейза. Похоже, островной Наполеон был вовсе не прост, и от его внимания не ускользало ничто.

– Это Чейз, – сказала Эвелина, разглаживая рукав, на котором пальцы Тиббетса оставили одной лишь ей заметный след. – Брат Ричарда. Приехал сегодня утром из Коннектикута.

– Да, конечно. – В глазах у шефа полиции что-то мелькнуло. – Я видел вашу фотографию в школьном спортзале. – Он протянул руку. Пожатие было крепким, как часто бывает у мужчин, пытающихся компенсировать недостаток роста. – Ту, на которой вы в баскетбольной форме.

Чейз удивленно моргнул:

– Неужели она до сих пор там висит?

– Спортзал – это что-то вроде местного зала славы. Вы были в… дайте подумать… да, в выпуске семьдесят первого года. Лучший центровой университетской команды. Я прав?

– Удивительно, что вы все это знаете.

– Я и сам играл в баскетбол. Средняя школа Мэдисон, штат Висконсин. За мной рекорд по свободным броскам и набранным очкам.

Что ж, Чейз легко представил Лорна Тиббетса на баскетбольной площадке – этакий неистовый карлик. По крайней мере, такой образ вполне сочетался с могучим рукопожатием.

Дверь вдруг распахнулась.

– Эй, Лорн?

Тиббетс с усталым вздохом повернулся к молодой женщине, выглядевшей так, словно ее принесло сюда ветром с улицы.

– Вернулась, Энни?

– Ага, как плохой пенни. – Она перебросила потрепанную сумку с одного плеча на другое. – Так когда я получу официальное заявление, а?

– Когда оно у меня будет. А теперь проваливай.