Синие стрекозы Вавилона Хаецкая Елена

Хаммаку терпеливо ждал.

И дождался.

Дело заключалось в следующем. Господин Нидинта, владелец крупного банка в Вавилоне — собственно, интересы его фирмы и представлял уважаемый господин Рихети — нажил, а затем и многократно увеличил свое состояние, умело используя рабов, отпущенных в самостоятельное плавание. На оброк.

Господин Рихети не сомневается: уважаемый господин Хаммаку превосходно осведомлен о том, что многие почтенные граждане преумножают свое состояние именно таким способом. Выдают рабу все необходимое для того, чтобы тот мог открыть свое дело. Рюмочную-закусочную, например, или лавочку. А после только процент с прибыли получают. И это выгодно, чрезвычайно выгодно. Правда, поначалу требуются некоторые вложения. Но они полностью окупаются в течение двух-трех лет. Господин Нидинта имеет тысячи таких рабов. Собственно, на этих-то рабских забегаловках, киосках и мастерских по ремонту обуви и было создано грандиозное состояние господина Нидинты.

— Насколько я понял, у вас ведь имеется излишек рабов? — продолжал Рихети.

Хаммаку кивнул, не задумываясь.

Рихети еще раз оглядел своего собеседника с головы до ног. Среднего роста, немного тяжеловесного сложения, с крупными, грубоватыми чертами лица, в которых, однако, чувствовалась порода.

— Суть моего предложения такова. Вы продаете господину Нидинте одного из своих рабов.

Хаммаку криво улыбнулся.

— За него вы получите, скажем, шестьдесят сиклей серебра наличными, — продолжал Рихети. — Этому рабу будет выдан кредит — еще сто сиклей. На эти деньги он должен открыть свое дело. Какое — господину Нидинте безразлично. В течение двух лет он должен выплатить своему хозяину всю сумму кредита, а по истечение этого срока будет платить лишь 20 процентов от общей годовой прибыли. Это средний банковский процент.

— А моя-то выгода в чем? — жадно спросил Хаммаку.

— Вы можете работать с ним в доле, — пояснил Рихети. — При надлежащем умении, вложив шестьдесят сиклей, вы будете получать процент с оборота, вообще не участвуя в операциях. Вы когда-нибудь слышали о комменде?

Хаммаку никогда ни о какой комменде слыхом не слыхивал. Пришлось выслушать. Маленький приказчик увлекся, прочитал целую лекцию. Комменда, узнал Хаммаку, создается путем сложения взносов нескольких дельцов. Выгодно всем, когда каждый из пайщиков не имеет достаточно средств вести дела в одиночку. Прибыль при этом делится в соответствии с размерами паев.

Прибыль — но не работа. Если один из пайщиков раб, а второй — гражданин Империи, то независимо от размеров доли гражданина, основную работу будет делать, понятно, раб.

— Следовательно, если ваш личный взнос составит шестьдесят сиклей, а начальный капитал, предположим, будет равняться ста шестидесяти… Вы улавливаете мою мысль, господин Хаммаку?

Хаммаку заверил собеседника в том, что да, улавливает.

— Ваш доход будет равен… — Приказчик возвел глазки к потолку, пошевелил пухлыми губами. — Да, 37,5 процента от общей прибыли. Еще 20 % нужно будет выплачивать господину Нидинте. Итого, 42,5 % останется на развитие дела. Ну, еще нужно вычесть налоги, конечно, но в целом… Совсем неплохо.

Хаммаку еле заметно дернул уголком рта. Господин Рихети уловил гримасу и спокойно повторил — видно было, что он говорит о вещах, чрезвычайно хорошо ему знакомых.

— Вы будете получать свои проценты, не делая ровным счетом ничего.

Ну, это вряд ли, подумал Хаммаку. Не следует переоценивать умственные способности Аткаля. И недооценивать его мелкую бытовую хитрожопость.

— Хорошо. Я продам вам одного из своих рабов, — медленно проговорил Хаммаку, как бы взвешивая в последний раз все «за» и «против» (на самом деле он все уже решил).

Приказчик вынул из плоского портфельчика бумаги, набросал черновик купчей.

— Завтра перепишу у нотариуса на глиняные таблицы, — сказал он, завершив работу. — Вы не подскажете, где в Сиппаре нотариальная контора?

— Да там же, где гончарная мастерская, — ответил Хаммаку. — На первом этаже горшки лепят и тут же продают из оконца. На втором сидят писцы, а на третьем — нотариус. И компьютерная служба городской информации там же, только в соседней комнате. Очень удобно.

Приказчик еще выше задрал свои густые брови. Больше ничем удивления не выразил.

— А страховка на раба оформлена?

— Разумеется, — уверенно произнес Хаммаку. На самом деле он понятия не имел об этом. Всеми делами покойная мать занималась.

— Вы позволите на нее взглянуть?

— Конечно.

Хаммаку поднялся, прошел в кабинет матери. Долго громыхал в ларе глиняными таблицами. Наконец, откопал несколько документов. Притащил в гостиную, держа в подоле рубахи. Приказчик терпеливо дожидался, сложив пухлые руки на коленях. В большой полутемной комнате казался толстячок потерянным и грустным.

Хаммаку выгрузил таблички ему на колени. Рихети выбрал одну, поднес к глазам, вчитался.

— Да, это страховка, — пробормотал он себе под нос. — Так, что у нас тут… В случае болезни… Увечье от несчастного случая… Смерть, проистекшая от болезни, несчастного случая либо суицида… Условия договора при наличии побега… оговорены отдельно. — Маленький человечек поднял лицо. — Замечательно. Вы чрезвычайно предусмотрительный хозяин, господин Хаммаку.

Хаммаку, сам того не желая, расцвел. А приказчик продолжал:

— Простите, что беспокою, но не имею права обойти еще одну формальность: медицинские справки на раба.

Хаммаку предъявил медицинские справки — без них страховку не оформляли. От стоматолога, от невропатолога, флюорография. Везде «без патологий», разумеется. Сам подивился их обилию: мать-покойница, оказывается, ежегодно гоняла Аткаля по всем врачам.

— Из кожно-венерологического диспансера нет, — сказал приказчик.

— Да не болен он ничем, — проговорил Хаммаку. Очень уж ему не хотелось возвращаться в комнату матери, искать среди табличек справку из КВД. — Он вообще с девками не трахается. Импотент он.

Господин Рихети промолчал. Но с таким видом промолчал, что Хаммаку понял: без справки этой не будет ни ста сиклей, ни шестидесяти сиклей, ни комменды — вообще ничего.

Поплелся. Долго копался. Нашел. Табличка оказалась разбитой.

Господин Рихети поглядел, покачал головой.

— Извините меня, господин Хаммаку, — мягко, но вместе с тем непреклонно произнес он, — но принять от вас документ в таком состоянии я никак не могу.

— А если так?..

Хаммаку полизал края слома, попытался слепить половинки.

Приказчик поднялся, аккуратно сложил таблички в портфельчик, обернув их предварительно чистыми тряпицами.

— С вашего разрешения, завтра я сниму копии и заверю все эти документы. Вечером жду вас в холле отеля «Золотой бык». Кстати, там приличные номера?

Хаммаку, дальше бара этого отеля не ходивший, кивнул.

— Перед второй стражей — вам подойдет? — продолжал приказчик.

Хаммаку снова кивнул.

— Вот и отлично, — сказал господин Рихети. — Вы приносите мне справку из КВД, мы подписываем итоговый договор купли-продажи, и я передаю вам наличные деньги. Если вы не имеете возражений, я хотел бы зарегистрировать сделку не в Сиппаре, а в информационной службе Вавилона.

Хаммаку возражений не имел и был сама любезность.

Едва только закрылась за приказчиком дверь, как Хаммаку заревел на весь дом:

— Атка-а-а-аль!..

Какой еще КВД? Зачем?

Аткаль ничего не понимал.

Хаммаку побагровел, выкатил глаза и рявкнул:

— Кто тебе сказал, что ты должен что-то понимать? Тебе не надо ничего понимать! С чего ты взял, что тебе надо понимать? Тебе надо подчиняться. Слушаться. И больше ничего.

Аткаль свесил голову.

— Да был я там недавно, в этом КВД…

— Недавно? Что ты называешь «недавно»? Еще мать была жива, гоняла тебя, пидора!..

— Да не болен я ничем… — уныло тянул свое Аткаль.

Но Хаммаку раздухарился, ничего не желал слушать.

— В городе бытовой сифилис! А ты шляешься по бардакам, со всякой сволочью тискаешься, ни одной потаскухи в городе не пропустил!..

— Так вместе же и шляемся, — попробовал было огрызнуться Аткаль. — Тогда и проверяться вместе.

— Я-то здоров, — высокомерно сказал Хаммаку.

— Ну так и я здоров, — вякнул Аткаль.

Хаммаку отвернулся, встал.

И потащился Аткаль в КВД на осмотр. Он так ничего и не понял.

Разместить офис в собственном доме показалось Хаммаку несолидным. Не станут люди заключать сделки там, где еще вчера беспечно пьянствовали. Не захотят увидеть в собутыльнике делового человека.

И потому потратил часть средств на то, чтобы снять помещение. За ту ничтожную сумму, которой он мог рискнуть, ему предложили небольшой подвальчик, три ступеньки вниз, недалеко от торговых ворот.

(«Помещение, конечно, неважное, оно и понятно. Зато, как ни погляди, господин, а место безупречное, бойкое. Вы только рекламный щит у входа в тупичок поставьте».)

В течение следующих двух недель совсем загонял Хаммаку Аткаля. Тот носился по городу с накладными, производил закупки по спискам, дважды был бит разгневанным Хаммаку, чего прежде не водилось и потому воспринялось с мучительной обидой.

Впрочем, от первоначального шока Аткаль оправился довольно быстро. И вся эта лихорадочная деятельность даже стала доставлять ему удовольствие. Тем более, что Хаммаку предложил Аткалю возглавить дело. Сказал, на первых порах только помогать будет оформлять сделки, поскольку лучше знает работу с компьютером.

Помня о том, что впереди светит большая пожива, вместе с тем не забывал Аткаль и о малых выгодах нового своего положения «главы фирмы».

Например, приобретая телефоны внутренней связи, исхитрился — взял один подешевле, пользованный. Разницу приберег для себя.

Впрочем, не стоит думать, будто Аткаль был каким-то ловкачом, только и ждущим случая набить карман за счет своего господина. Вовсе нет.

Наоборот, Аткаль ловил любую возможность растранжирить, размотать, прокутить. Ибо если тело Аткаля было обращено в рабство, то душа его оставалась крылатой. Любви и признания жаждала душа Аткаля. А как заслужишь ее, любовь эту самую, если ни красоты, ни ума, ни иных достоинств? Вот и пытался брать щедростью, покупая добрые чувства людей. Не умел получать даром; потому и платил. Тратил налево и направо, как только подворачивался удобный случай. Поскольку же своих денег не водилось, тратил чужие.

Вот и с разницей за телефонные аппараты так поступил. Едва лишь вышел из магазина, выше головы навьюченный коробками, как приметил на углу знакомого. Как-то раз вместе к одной девчонке цеплялись; через то, можно сказать, породнились.

Опустил Аткаль коробки на мостовую и окликнул знакомца по имени (а звали того Базуза).

Высок ростом, широкоплеч, красив Базуза. Охранником в богатом доме служит. Поговаривают, будто на его счету несколько десятков покойников. Впрочем, сам Базуза этого не говорил. Но и не отрицал.

— Аткаль! — обрадовался Базуза.

Поболтали немного. И снова взгляд Аткаля обратился к коробкам.

— Купил по случаю, — пояснил он в ответ на вопрос приятеля. — Оргтехника, телефоны, то, се…

— Дело открыть решил? — Базуза прищурился.

— Да подвернулось тут… — небрежно обронил Аткаль. — Мы с Хаммаку в доле.

Базуза позволил себе улыбнуться.

— Как брат тебе Хаммаку, — сказал он.

Аткаль перевел разговор на другую, более интересную тему.

— Дотащить не поможешь? Не рассчитал я что-то, носильщика не нанял.

Базуза расхохотался.

— Халяву любишь, вот и не нанял, — заметил он.

Руки у Базузы как у Аткаля ноги, плечи как оглобля. Почему бы не быть Базузе откровенным?

Аткаль решил быть гордым. Плечом повел, подражая названному брату — Хаммаку так делал.

— За мной не пропадет, — сказал он. — Угощаю.

Вдвоем донесли товар до офиса, после вместе в кабак пошли; там и спустили денежки на пиво да на податливых баб.

Таков был Аткаль.

Не таков был Хаммаку. Если уж брался за что-то, так всерьез. Не поленился в Вавилон съездить, накупить там книг — по большей части были то справочники, сборники нормативных текстов, рекомендации и прочая скукотень.

Из Вавилона вернулся потрясенный, два дня еще на кровати лежал, в потолок глядел, губами двигал. То вспоминал о всех дивах столичных, какие встретились. То убытки подсчитывал. Ужас как все дорого в Вавилоне. А дороже всего тот товар, за которым он, Хаммаку, ездил, — информация.

Аткаль же все время отсутствия Хаммаку беспорочно пьянствовал и о делах не думал вовсе.

На третий день по возвращении встал Хаммаку и потребовал к себе Аткаля. Трезвого и чисто умытого.

Аткаль явился.

Спал часа три, похмельем истерзан жестоко, рожа расцарапана, на скуле синяк. Топорщатся волосы, подросшие после бритья наголо (иначе никак воск не вывести было). Печальный вид имел Аткаль, представший пред очи господина своего.

Хаммаку только головой покачал.

— Садись за стол, — велел.

Аткаль повиновался. Тупо уставился на книги. Раскрыл одну — сводки, диаграммы. Аж в глазах потемнело. Умоляюще глянул на Хаммаку.

Тот губы искривил.

— Прочти.

И тут в голос взвыл Аткаль.

Но Хаммаку ничем не проймешь: ежели втемяшилось в голову названному брату и хозяину заставить Аткаля прочесть эти книги, значит, судьба Аткалю читать их.

И начал читать Аткаль.

Хаммаку заплатил вступительный взнос и стал пользователем общеимперской информационной сети. Теперь он получил доступ ко многим видам коммерческой информации. По личному коду мог входить в различные конференции, общаться с другими пользователями со всей Империи. Имел возможность заключать контракты, не выходя из своего офиса, за которым, кстати, так и сохранилось прежнее название — «Три ступеньки вниз».

Настоящая работа пошла только в конце зимы, когда сиппарцы, недоверчивые ко всему новому, осознали, наконец, очевидную выгоду сотрудничества с «Тремя ступеньками».

Настало время рассказать о том, в какое дело вложил Хаммаку деньги, полученные от приказчика господина Нидинты. Было оно и доходным, и богоугодным одновременно. Хаммаку продавал индульгенции.

Прежде незамедлительное отпущение грехов гражданин Сиппара мог получить только от Шамаша, обитающего постоянно в сиппарской Эбаббарре.

Если же человек полагал, что дело о его прегрешении находится, скажем, в ведении Наны Урукской, то ему ничего не оставалось, как бросать чад и домочадцев на произвол судьбы и тащиться в Урук, в храм Наны, — замаливать грех, покупать индульгенцию. Домой после такого паломничества возвращались чистенькими. В том смысле, что полностью очищались и от грехов, и от грошей. В кармане дыра, в душе чистота, полмесяца выброшены псу под хвост, проведены в утомительных странствиях по раскисшим дорогам Империи.

И ничего не поделаешь. Ибо сказано: каждый грех в руке своего бога. Драки и прочие насилия, чинимые свободными горожанами друг другу, — дело Нергала. А вот насилие, чинимое женщине, — это дело Наны. Пустобрехам же на брюхе вымаливать прощение у Нинурты, который ненавидит бесполезную трату времени. И так далее.

Можно, конечно, и у Шамаша, своего, домашнего, прощения попросить, да что толку-то? Все равно, что обидеть Бабуту, а извиниться перед Кибуту.

С появлением в городе бизнеса Хаммаку все изменилось. Едва только согрешив, шел человек в офис «Три ступеньки». Ибо вовсе не следует думать, будто люди сиппарские были злонравны и нравилось им прозябать в холодной липкой глине прегрешений своих. Напротив. Могли бы — избавлялись от них как можно скорее. И если бы не непомерные траты на дорогу, разбрелись бы по всем четырем ветрам, каждый к богу своих преступлений.

Пришел однажды в офис «Три ступеньки» и Базуза. Нужда пригнала.

Спустился, дверь толкнул, огляделся, «здрасьте» сказал. В первой же комнате за столом сидел Аткаль. Глава фирмы.

На столе перед Аткалем два телефона, городской и местный. На полке, за спиной Аткаля, толстые папки с подшитыми документами. Сбоку чахлый плющ приткнулся. По левую руку от Аткаля еще одна дверь, и из-за этой двери слышно, как ревет принтер.

Аткаль в кресле откинулся, на Базузу поглядел. И стал Базуза как-то немного ниже ростом и уже в плечах.

— Садись, — милостиво кивнул ему Аткаль. — В ногах правды нет.

Охранник из богатого дома оглянулся, плюхнулся в кресло.

— Неплохо тут у тебя, — сказал он.

— Не жалуюсь, — согласился Аткаль.

— Занят сейчас?

— Работа.

Базуза понимающе кивнул.

— Ты по делу или как? — спросил Аткаль, всем своим видом показывая, что ему некогда.

— По делу.

Аткаль покивал, взялся за местный телефон. Из-за двери, что была слева, донесся пронзительный звонок. Потом голос Хаммаку:

— Аткаль?

— Клиент. Нужно оформить.

— Хорошо, пусть зайдет.

Голос Хаммаку отчетливо слышался и из телефонной трубки, и из-за двери. Аткаль положил трубку и кивнул Базузе.

— Зайди к моему компаньону, он оформит. Касса тоже там.

Базуза поднялся, прошел во внутреннее помещение офиса. Комната ничем не отличалась от первой, за исключением одного: на столе, кроме телефонов, стоял компьютер.

— Сердечно рад вас видеть, господин Базуза, — приветствовал клиента Хаммаку, устремив на него цепкий взгляд. — Садитесь.

Даже манеры — и те изменились у Хаммаку. Когда это он насобачился? Базуза — незатейливый наемный убийца рядом с этим утонченно-вежливым господином.

Охранник тяжеловесно опустился в кресло напротив стола. Хаммаку немного наклонился вперед.

— Итак, я слушаю вас, господин Базуза.

Базуза откашлялся.

— Собственно… Ну, вчера. Вышибал какого-то идиота… А чего полез? Еще и кулаками сучить вздумал!.. — Базуза вскинул глаза, встретил холодный взор Хаммаку, сник. — В общем, я ему шею сломал.

— Свободный был? — деловито осведомился Хаммаку. Левой рукой привычно выдвинул ящик стола, где хранил чистые бланки индульгенций и приходно-расходные ордера.

— Так… отпущенник.

— В котором часу произошло… несчастье?

— После четвертой стражи.

Хаммаку скользнул пальцем по реестру, заключенному на столе под стеклом. На калькуляторе быстро подсчитал проценты. Включил в общую сумму надбавку за оскорбление, нанесенное бывшему хозяину бывшего раба. Вычел незначительный процент за ночное время, когда было совершено убийство. Ночные грехи шли дешевле, нежели дневные, ибо днем силы тьмы спят. Днем не так властно над человеком зло, как ночью.

— Восемь сиклей, — подытожил Хаммаку.

Базуза порылся в карманах, вытащил деньги. Хаммаку аккуратно пересчитал их, сложил на краю стола, переехал в кресле к компьютеру.

Запросил связь с храмом Эмешлам, обиталищем Нергала. Вышел на общую конференцию храма. Отметил мысленно: как много насилия творится в Империи! За те два дня, что Хаммаку не обращался к конференции Нергала, количество записей увеличилось на 877. И все сплошь убийства. В поле «общая сумма» значились цифры от 6 сиклей (убийство раба ночью) до 16 сиклей (убийство благороднорожденного днем).

Впечатал новые данные в общую базу: имя клиента, его социальный статус, место жительства, род прегрешения, смягчающие обстоятельства, отягчающие обстоятельства, общее количество индульгенций, сумма последнего взноса.

Вывел данные на печать.

Подумав и помигав, принтер ожил, взревел, порычал минуты три и успокоился, затих. Листок выпал на пол. Хаммаку, выказывая изрядную канцелярскую сноровку, шлепнул на листок печать, поставил регистрационный номер, внес его в гроссбух, заставил Базузу расписаться в получении.

— Подпись на индульгенцию поставит глава фирмы.

— Кто?

— Аткаль.

Хоть и значился Аткаль «главой фирмы», а называть его «господин Аткаль» все равно язык не поворачивался.

Базуза взял листок, поглядел недоверчиво.

— И это все?

— Да, это все. Живите с чистой совестью, господин Базуза.

Базуза повертел «чистую совесть» и так, и эдак. Наконец вымолвил:

— В храмах-то таблички глиняные выдают.

— Не вижу разницы. Индульгенция есть индульгенция, — веско произнес Хаммаку. — Но если для вас принципиально… Данный вид сервиса также предусмотрен в числе услуг, оказываемых нашей фирмой.

— Так можно и на глине? — Базуза расцвел.

— Разумеется. За дополнительную плату, конечно.

Тут Базуза насторожился.

— И почем?

— Еще три сикля. — Увидев выражение лица своего собеседника, Хаммаку пожал плечами. — Но это вовсе не обязательно, поверьте. В вашем случае, довольно банальном, вполне достаточно просто заверенной бумаги.

Базуза махнул рукой, сложил листок вчетверо, сунул в карман.

— Везде деньги дерут, — сказал он мрачно. — Бэл-пахату оштрафовал… Наниматель из жалованья вычел три дня — наказал, стало быть, за излишнее рвение… И здесь тоже…

— Чистая совесть недешево стоит, — заметил Хаммаку. — Всего вам самого доброго, господин Базуза.

И охранник ушел, все еще недоумевая: действительно ли очищен он теперь от грехов или же его попросту ловко надули? Так ни к какому выводу и не пришел. В конце концов, утешился: в случае чего переломает Хаммаку с Аткалем все кости.

Смятение Базузы возросло бы многократно, если бы знал он, что Хаммаку и сам не вполне понимает, чем занимается.

Большую часть времени Хаммаку совершенно искренне полагал, что открыл вполне солидное дело. И что польза от его бизнеса неоспорима — как для него самого, так и для граждан Сиппара.

Однако выдавались часы, когда для Хаммаку открывалась во всей своей неприглядной наготе другая истина: на плаву он держится исключительно благодаря дутой значимости аксессуаров. Общеимперская конференция пользователей храмовой сети… Информационный банк… Доступ к базам данных, личный код…

Кого, например, касается, что в Уруке отпущенник Хашта изнасиловал свою бывшую госпожу Исхуннатум (15 сиклей, храм Наны)? Но нет. Одно дело поговорить об этой истории за кружкой светлого пива. Совсем другое — увидеть запись в базе данных храма Эанны. И вот уже банальный секс за открытыми дверьми (ибо госпожа Исхуннатум не постеснялась завопить на весь Урук) превращается в исполненное значимости событие, которому, быть может, не хватает осязаемости, зато вдосталь информативности.

Вовсе не будучи дураком, Хаммаку превосходно отдавал себе отчет в том, что занимается сущей ерундой. И поскольку осознавать это было страшно, гнал подобные мысли, насколько доставало сил. Изучал богословскую литературу, заучивал священные тексты различных божеств. А когда становилось совсем уж невмоготу, напивался. Но не так, как когда-то, в блаженной юности, а целенаправленно, уныло, с оттенком безнадежности.

Скандал разразился 24 аддару (17 марта) 37-го года, вскоре после того, как Аткалю исполнилось 28 лет. Впрочем, день рождения раба — не бог весть какое событие и отмечался далеко не с такой пышностью, как день рождения Хаммаку. Тем не менее, целую неделю Аткаль на законных основаниях был пьян, и дела офиса «Три ступеньки» в шли довольно вяло.

Из сладостно-расслабленного состояния Аткаль был вырван внезапно и жестоко.

Виновницей его несчастья стала Нана Урукская.

Можно предположить, что сама Нана ничего против него не имела. С женщинами всегда был ласков Аткаль. Иная, правда, заскучает с ним, но тут уж все от дамы зависит: если у самой фантазии в избытке, то и не скучно ей с Аткалем; ну а если боги обделили, тогда уж извините: двоим убогим все равно ничего умного не породить.

Но настолько незлобив был Аткаль, что никогда не сердился. Ни на тех женщин, что были совершенными дурочками. Ни на тех, которые оказывались умнее его (а такое случалось сплошь и рядом). Умел он радоваться и глупости женской, и изобретательности, и капризам со взбрыками.

Но если Нана Урукская и была благосклонна к Аткалю, то не скажешь того же о других богах.

И ведь именно Аткаль первым услышал о том, что стало причиной всех последующих бед. Услышал — и даже не догадался, чем грозит новость.

— Хаммаку! — закричал он, врываясь в офис.

Хаммаку оторвался от компьютера (в последнее время пользователи храмовой сети начали обмениваться не только деловой информацией, но и анекдотами), поднял воспаленные глаза.

— Что блажишь?

— Так… это…

Аткаль захихикал, предвкушая.

Хаммаку вышел из конференции. Не хотел терять авторитета, пусть даже в глазах такого ничтожества, как Аткаль. Впрочем, Аткалю и в голову не приходило заглянуть на экран. Хозяину виднее, чем заниматься, так он считал.

— Случилось что? — лениво спросил Хаммаку.

Аткаль усердно закивал.

— Помнишь, некогда из Урука был похищен истукан Наны…

Хаммаку не помнил. До исторического обзора храмов Вавилонии руки не дошли. Больно уж устрашающе толстым выглядел том. И с практической точки зрения бесполезен. Взял на всякий случай, по дешевке. А вот Аткаль, страшась наказания от господина своего, тщательно проштудировал эту книгу, как и остальные.

— Ну, — высокомерно сказал Хаммаку. — Когда это было-то?

— При царе Горохе, — охотно пояснил Аткаль.

— Продолжай, — велел Хаммаку.

— Грязнобородые эламиты напали на Урук, учинив там разгром и поругание, — начал рассказывать Аткаль. — Тогда же была взяла ими в плен богиня Нана. Ее увезли к себе в Элам, где и посадили в специально построенном храме посреди Аншана. А в Уруке, отчаявшись освободить истукан, спустя несколько лет сделали новый.

— Ну так и что? — спросил Хаммаку.