Хелот из Лангедока Хаецкая Елена
Робин усмехнулся:
– Еще бы не помнить. Ведь это ради тебя Хелот провел с нами целый год… Не забыл?
– Будь я проклят, если забуду это.
Вошел хозяин с двумя кружками доброго эля и плюхнул их на стол. Пена качнулась, но не расплескалась.
Робин кивнул:
– Твое здоровье, Тилли.
Хозяин улыбнулся и затопал прочь. Проводив его глазами, Робин повернулся к Греттиру:
– Как, будешь пить напиток грубых саксов?
– Почему бы и нет? – храбро ответил Греттир и потащил к себе кружку. «Я же обещал Бьенпенсанте не пить», – мелькнуло у него в голове.
– Так зачем ты сюда явился? – спросил Робин.
Сосуд с напитком грубых саксов на мгновение замер на полпути к цели.
– По делу, – ответил Греттир и спокойно глотнул. – Послушай, Локсли, мы с тобой, конечно, заклятые враги, но Хелот – он был моим другом. Он ушел из Ноттингама к вам, в лес. Я бы очень хотел его видеть…
Робин поставил свою кружку на стол и прищурился.
– Я тоже хотел бы его повидать, Греттир Датчанин.
– Что ты имеешь в виду?
– Хелот стал лесным стрелком не по своей воле. Мы все тут привязались к нему, полюбили его чудачества, его стихи. Кто из нас помнил, что он связал себя сроком всего на один год? Для нас тут год – это уже целая жизнь, прожил – и радуйся, благодари Бога за явленное чудо. А он помнил. И когда год прошел…
– Хелот с вами распрощался? – Греттир не верил своим ушам.
– Ушел, – подтвердил Робин. – Честно говоря, я-то думал, что он ушел к тебе, в город. Он говорил мне, что считает тебя своим другом.
– Он так говорил? – переспросил осчастливленный Греттир.
Робин заметил за его спиной отца Тука, который воззрился на Греттира, целого и невредимого, с искренним удивлением. Серые глаза Робина вдруг заискрились, словно он предвидел нечто забавное.
– Сын мой, почему этот вражина еще жив? – загремел отец Тук возмущенно. – Мы с Милли уже отслужили по нему панихиду…
– Это не вражина, – ответил Робин, – а всего лишь друг нашего Хелота.
Отец Тук обошел стол кругом и уселся напротив Греттира.
– Ах, этот… норвег… Хелотище носился с ним как дурень с писаной торбой… Ладно, пусть дышит. – Он разочарованно махнул рукой. – Странный он был тип, наш Хелот, – добавил духовный отец после паузы. – И ненависти не признавал, и меня убедил в том же.
– Ты теперь тоже ее не признаешь?
Святой отец помотал головой:
– Не признаю. Только с позиций гуманизма. Только так.
– Хелот писал хорошие стихи, – задумчиво сказал Робин. – Нет, все-таки очень жаль, что он ушел.
– Куда же он мог деться? – спросил Греттир осторожно.
Локсли пожал плечами:
– Может, в Лангедок уехал?
За дверью трактира послышалась отчаянная возня. Кого-то явно не то тащили, не то не пущали. Робин поднял голову и звучно произнес:
– А ну прекратить!
– Робин! – взмолился пронзительный детский голос. – Скажи ей, чтоб открыла дверь!
– Не велено! – бубнила Милли. – Люди разговаривают, дело важное, а ты тут лезешь с пустяками…
– Кем не велено? – надрывался голос. – Ну скажи, кем? Робин!
– Милли, пусти его. Ты что, с ума сошла? – крикнул Робин через закрытую дверь.
В трактир ворвался рыжий сын вдовы. Он был неправдоподобно красен и дышал тяжело. За ним следом вошла и Милли и неодобрительно уставилась на мальчишку, распустив губы и скрестив на поясе руки, покрытые веснушками.
– Где?! – спросил мальчишка.
– Что «где»? – поинтересовался Робин.
– Куда дели? – уточнил рыжий.
– Скажи мне, Робин, что именно ты ожидал здесь увидеть? – спросил Локсли.
– Как это что… Хелот же вернулся! Я сам слышал, что вы тут с ним сидите и пьете… И вот я прибежал. А где Хелот?
– Это всего лишь я, – сказал Греттир.
Сын вдовы разочарованно скользнул по нему глазами.
– А говорили, что Хелот…
Он уселся рядом с Греттиром и покосился на него мрачно. Греттир улыбнулся ему, но мальчишка был занят совсем другими мыслями.
– Раз уж я зашел сюда, Милли, – вкрадчиво начал рыжий, – накормила бы ты меня?
– Тебя кормить – даром продукты переводить, – ответила матрона.
– Милли, душечка. Ведь ты могла бы быть моей бабушкой. Доброй бабулечкой.
Милли открыла рот, чтобы достойно ответить, но тут вмешался Локсли:
– И в самом деле, накорми его, Милли.
Хозяйка нехотя ушла на кухню, откуда донеслось гневное грохотание медной посуды. Робин-второй радостно сопел.
– Здорово ты ее, Робин.
– Мало тебя мать порет, – отозвался Локсли.
– Меня?! Я ее последняя отрада.
С небес упала миска бобов, сопровождаемая презрительным «ходят тут всякие». Рыжий притянул ее к себе обеими руками.
Греттир сидел молча, опираясь подбородком на ладонь, и смотрел. Среди этих людей жил Хелот, его друг, рыцарь до мозга костей. Что же общего могло быть у рыцаря с этим народом?
Отец Тук фамильярно облапил Греттира:
– Норвег, не скучай. Давай еще выпьем.
– Я датчанин, – машинально поправил Греттир. Он все еще думал о своем.
– А где это – Дания? – спросил Робин-второй с набитым ртом.
Но тут в трактир ворвался Малютка Джон и осведомился громогласно:
– Ну, кого вешаем?
– Тебя, – сострил отец Тук и захохотал.
Джон грузно плюхнулся рядом с ним на лавку и допил вино из кружки духовного отца.
– А говорили, что поймали какого-то лазутчика и негодяя, – заметил он с явным разочарованием.
– Кто говорил? – спросил Локсли.
Джон пожал плечами:
– Люди…
– Ты опять все перепутал, Малютка, – сказал отец Тук. – Никаких лазутчиков нет в помине. Вот сидит вполне приличный датчанин, который полагал найти у нас Хелота.
– Ха! Чего захотел. Хелота сам черт теперь не найдет, – ответил на это Малютка Джон. – Куда его ветром понесло? Странствует. А еще был у него дружок из неверных – тот тоже пропал. Сгинул на соляных копях, только и вспоминай. Хорошие они были ребята – вот что я вам скажу.
Отец Тук в тоске грохнул кулаком по столу:
– Погубили человека! Погубили! Это говорю вам я, ваш духовный наставник. И все мы виноваты в том, что он пропал. – Будучи уже в сильном подпитии, отец Тук вонзил толстый палец в бок Греттира: – А это что за гнус? А?
– Не гнус я тебе, – обиделся изрядно пьяный, но все еще гордый Греттир. – Сам вонючка.
– Это друг нашего Хелота, – объяснил Локсли. – Друг Хелота не может быть гнусом.
– Кто может быть гнусом, а кто не может – это вопрос философии. Я квадривиумов не заканчивал. Я на тривиуме сломался.
– Хелот был гуманист. С позиций гуманизма, только так.
– Что такое гуманизм, Тук?
– Откуда я знаю?
– Сплошные тайны, сплошные загадки – вот что я вам скажу.
– Нет, вы послушайте меня! Сэр Александр из Лангедока писал…
– Лангедок – зто не в Англии.
– Еще раз плеснешь мимо кружки – руки оторву.
– Меня толкнули.
– «Забудьте колокольный звон и из трубы дымок…» Каково?
– Он был замечательный поэт…
– Почему «был»? Почему «был»?
– Он умер – вот почему.
– Сам ты умер. Он в Палестине.
– Он в Лангедоке.
– Ребята, датчанин упал.
– Он умер.
Над распростертым на полу Греттиром возникла чья-то веснушчатая физиономия. Блаженно улыбаясь, Греттир попытался встать, и вдруг на его лице появилась тревога. Заметно волнуясь, он заговорил:
– Скажи, Робин… скажи честно… Святая Касильда – неужели она не была девственницей?
Потом все исчезло.
Наутро Греттир взгромоздился на свою лошадь и, пожав руки лесным разбойникам, шагом двинулся в сторону Ноттингама.
– Если встретишь его, скажи нам, хорошо? – крикнул вслед Малютка Джон.
Локсли провожал Греттира глазами, пока тот не скрылся за поворотом лесной дороги.
Греттир же предвидел встречу с призраком прабабушки, и было ему тошно.
Когда он поднялся по лестнице своего дома, перемогая боль в затылке, и вошел в спальню, он увидел Санту, сидящую в кресле. Покачивая туфелькой и склонив голову набок, она пристально смотрела на него. Совесть проснулась в Греттире и принялась его терзать.
– Вернулся, – сказала Санта почти ласково, – живой…
– Чуть живой, – уточнил Греттир.
Но Санта уже учуяла, в чем дело, и заметно разозлилась.
– Опять с похмелья. И где же это ты так набрался на сей раз?
– В лесу, – ответил Греттир. – Я пил с Робин Гудом.
Призрак поперхнулся и впервые за двести лет не нашелся, что ответить.
Глава вторая
С корзинкой, полной еловых шишек, Дианора шла по болоту знакомой дорогой, направляясь к урочищу Дальшинская Чисть. Подол ее платья из грубой холстины вымок, в башмаках хлюпала болотная влага. Уже несколько недель она жила в доме отшельника. Гай пока что не приходил забрать ее, но девушка ни на минуту не сомневалась в том, что брату известно, где она скрывается. Молчание Гая было для нее куда страшнее, чем яростное вторжение. Дианора терзалась догадками: что затевает брат? Она не решалась признаваться в своих страхах святому Сульпицию – не хотела огорчать его попусту. Впрочем, отшельник и так почти обо всем догадывался.
Дианора свернула на старую гать. И в этот момент ей показалось, что за ней кто-то следит. Она огляделась по сторонам, но никого не заметила. Пожав плечами, сделала еще несколько шагов. И тут небо как будто слегка потемнело, хотя ни тучки не было видно. Словно Бог взял да прищурился, а после вновь широко раскрыл глаза.
В кустах, слева от дороги, зашуршало. Похолодев, Дианора замерла, уставившись в эти кусты. Наконец, с трудом совладав с собой, выдохнула:
– Кто здесь?
Неизвестный подумал немного, а потом ответил низким голосом:
– Я.
То, что наблюдатель был, очевидно, всего лишь человеком, неожиданно успокоило ее. Она выпрямилась и крикнула:
– «Я» – это всего лишь слово.
– Более полного определения не подберешь, – возразил голос. – Я – это я. Точнее не скажешь. Все иное было бы уклонением от истины.
Затем из кустов выбрался человек. Был он высок ростом и худ как палка. И безобразен… Впрочем, нет, тут же поправила она себя, он просто странный. И чем больше всматривалась Дианора в это необычное лицо с очень тонкими, неправильными чертами, тем красивее оно ей казалось. Незнакомец как будто хорошел на глазах.
Он отбросил со лба светлые волосы, падавшие неровными прядями. Один его глаз, золотисто-карий, смотрел прямо на девушку; второй, полускрытый приспущенным веком, находился как бы в тени.
– А ты разве могла бы что-нибудь сказать о себе, кроме того, что ты – это ты? – полюбопытствовал он.
Неожиданно для самой себя Дианора улыбнулась.
– Конечно могла бы, – тут же ответила она.
– Отлично. – Незнакомец выбрался на тропинку и предложил ей руку. – Тогда начнем. Это будет нечто вроде турнира… У вас здесь бывают турниры? Ты удар – я удар. Ты будешь говорить о себе то, что хотела бы услышать от меня о себе. Посмотрим, будем ли мы после этого знать друг о друге хоть что-нибудь. Я лично не надеюсь даже на «кое-что», – добавил он, – не говоря уж о «чем-нибудь». Но посмотрим. Начинай.
– Мое имя Дианора, – сказала девушка.
– Красивое имя, хотя смысла в нем немного, – отозвался незнакомец. – Ты его заслужила?
– Мне дал его крестный, – с вызовом ответила девушка. – Ему лучше знать. Я-то была в ту пору неразумным дитятей.
– Значит, у вас дают имена людям, которые еще ничем себя не проявили? – Незнакомец задумался на секунду. – Странный обычай. Если в имени нет смысла, то и давать его нет смысла. А если смысл есть, он может отбросить тень на сформирование личности… Странно, странно…
– Ты не сказал, как зовут тебя, – напомнила Дианора.
– А? – Незнакомец с трудом очнулся от задумчивости. – Ах да. Меня зовут Морган Мэган. Давай дальше, Дианора. Рассказывай о себе.
– Моя мать была рабыней, – сказала девушка и покосилась на своего спутника. Но Морган Мэган и ухом не повел.
– Ну, и что это доказывает? – поинтересовался он.
Дианора пожала плечами:
– Собственно, ничего…
– Мне показалось, что ты ждешь от меня чего-то определенного. Я должен тебя жалеть или презирать за твою мать? Как у вас принято?
– И то и другое, – созналась Дианора. – Не будем больше об этом. Расскажи лучше о своей матери.
– Она считалась богиней, – заявил Морган Мэган, – хотя я склонен думать, что она была всего лишь полубогиней, да и то узко местного значения. Ее звали Боанн, и она жила в реке…
– Ты или безумен, Морган Мэган, или безбожен, – сказала Дианора, вырывая свою руку из руки незнакомца.
Он казался искренне удивленным.
– Почему, девушка? Я вовсе не безумен… Что же касается безбожия, то, милое дитя, откуда же мне знать, какие в этих землях боги?
– Господь един, и да простит Он тебе твои неразумные речи, – прошептала Дианора.
– Ты безнадежна, девушка. – Морган Мэган махнул рукой. – Лучше рассказывай о себе дальше. Что еще представляется тебе важным?
– Многое. Я крестница святого Сульпиция.
– А я колдун, но ведь и это ничего не объясняет.
Дианора побледнела. Когда Морган Мэган шагнул к ней, на ее лице показался ужас. Быстро пошарив под плащом, она извлекла из-за ворота крест и подняла его перед собой.
– А это что такое? – с любопытством спросил Морган Мэган, протягивая руку к крестику Дианоры. – Местный обычай?
– Аминь, рассыпься, – немеющими губами выговорила она. – Сгинь…
Колдун преспокойно коснулся распятия тонкими пальцами. Дианора закрыла глаза, ожидая, что сейчас из маленького крестика вырвется молния и поразит нечистую силу. Однако ничего не произошло, и спустя несколько секунд она перевела дыхание. Встретив спокойный, немного удивленный взгляд колдуна, девушка тихо спросила:
– Так ты не от нечистого?
– Мне не вполне понятен смысл последнего слова, – признался Морган Мэган. – Если можешь, объясни.
– Колдуны все от нечистого. Что еще объяснять?
Морган Мэган покачал головой:
– Странные верования в вашей земле. Я колдун, значит, наделен Силой. Что значит «нечистый»? Табу? Я не понимаю. Спроси как-нибудь иначе, чтобы я понял.
– Ты добрый или злой?
Странный человек улыбнулся, и девушка увидела, что у него очень плохие зубы.
– Сила сама по себе не бывает доброй или злой, – ответил он. – Добрыми или злыми бывают лишь человеческие намерения. Но смертный чаще всего не может отличить одно от другого. Такое под силу лишь богам.
Дианора опустила голову. Этот странный разговор утомлял ее и сбивал с толку.
– Тогда скажи хотя бы, какие у тебя намерения, Морган Мэган.
– А никаких, – ответил колдун беспечно. – Я искал Путь между мирами. Я его нашел. А у вас что, так сильно боятся колдунов?
– У нас их сжигают на костре, – сказала Дианора мстительно.
Если она и ожидала увидеть, как Морган Мэган испугается, то была разочарована. Он лишь передернул острыми плечами.
– Очень глупо, – отрезал он. – Очень глупо и очень трусливо. Да и колдуны у вас, поди, все дрянь да мелочь.
Дианора боязливо смотрела на Моргана Мэгана. Наконец вымолвила:
– Расскажи еще о себе, Морган Мэган. Сколько тебе лет?
– Ты задаешь трудные вопросы, Дианора. По какому летоисчислению я должен тебе отвечать? Вашего я не знаю, наше тебе не понятно. Да и позабыл я его. Болтаюсь по Пути с тех пор, как открыл его… – Он призадумался. – Да и откуда же мне помнить, сколько мне лет? Даже моя мать этого, я думаю, не помнит…
– Ты бессмертен?
– Понятия не имею.
Дианора вздохнула:
– Темны твои речи, Морган Мэган.
Колдун бросил на Дианору быстрый испытующий взгляд:
– Мне кажется, что ты испытываешь страх, Дианора. По-моему, у вас здесь жестокий мир, и тебя научили бояться.
Дианора решилась посмотреть ему в глаза. Колдун взирал на нее с искренним участием, и она решилась:
– Да, – сказала она. – Я боюсь. Я постоянно боюсь.
Колдун задрал подбородок, взглянул на небо.
– Ты знаешь, детка, тот мир, откуда я пришел, тоже жесток, – сказал он. – Я знаю, о чем говорю, потому что много лет проторчал на свинцовом руднике. Оставил там половину зубов. Одна язва на руке до сих пор гноится. Ищу вот, кто бы совершил чудо исцеления. – Он закатал рукав и показал повязку чуть ниже локтя.
– Что значит «твой мир»? – спросила Дианора, перекладывая тяжелую корзину в другую руку. – Да откуда же ты родом? Неужели из Кордобы?
– Еще один трудный вопрос. Если позволишь, Дианора, я возьму твою корзину. Руки у тебя устали, а разговор долгий.
Он взял корзину и повесил ее на сгиб локтя. Затем пошарил в мешочке, висевшем у него на поясе, и извлек оттуда несколько странных на вид плодов – размером с яблоко, но покрытых плотной кожицей темного цвета.
– Я прихватил это по дороге. Попробуй. Вроде вашего крыжовника.
Аппетитно чавкая сочной зеленой мякотью (Дианора от сомнительного угощения отказалась), колдун заговорил:
– На рудники меня отправили за злоупотребление Силой. Я не скрывал того, что колдую, так что, когда я начудил, виновного искали недолго.
– А что ты сделал?
Он сморщил нос.
– Я ждал, что ты спросишь. По-моему, ничего особенного я не сделал. Подумаешь – всего-то прогнал за сутки сотню лет. Не во всем же городе, только в нашем квартале! Зато как интересно: утром город просыпается, а у нас три поколения сменилось… – Колдун тряхнул неровно обрезанными прядями волос. – Словом, не сладко добывать свинцовую руду. Поверь мне, Дианора. И я затеял бежать. Да так, чтобы не сыскали.
Девушка неожиданно напряглась. Не замечая, насколько важным вдруг обернулся для нее разговор, Морган Мэган увлеченно продолжал:
– Удрать от стражи – еще полбеды. А вот где спрятаться? Я долго пыхтел над этим вопросом. Не дикий же я зверь, чтобы скитаться по дуплам и пещерам. Идти к матери? Нужен я ей больно, она же богиня. К тому же речная. Еще утопит, чего доброго. От Боанн всего можно ожидать. Высокомерная, злющая и вечно от нее пахнет рыбой и водорослями… Если же податься в город, то там меня сразу схватят. Нет, все это не подходило. И вот что я надумал, Дианора, пока катал свою тачку. – Морган Мэган понизил голос, как заправский заговорщик. – В книгах писали, да и сам я всегда был убежден в том, что боги – или Бог – в неизреченной мудрости своей сотворили не один лишь мир, полный людских несовершенств и бессмысленной жестокости, но великое множество. И та же божественная мудрость положила между мирами крепкие границы, дабы оградить слабых от соблазна.
Слабых – да, но слаб ли я? Так спросил я сам себя однажды ночью в вонючем бараке и посмотрел сперва на своего соседа слева – у него вырваны ноздри, а умом он немногим отличался от горного медведя; а после на соседа справа – тому выжгли каленым железом один глаз, после чего он повредился в рассудке. Нет, сказал я себе, Морган Мэган не слаб. И если есть другие миры, я открою туда Путь.
Так я решил. И тогда я призвал свою Силу, чтобы снять с нас троих оковы. Мы выбрались на плац, где по утрам нас пересчитывают, а по вечерам оделяют мисками с поганым пойлом. И там я сказал своим товарищам: «Много месяцев жили мы рядом и тянули одну лямку. Вы ни разу не спросили, кто я такой. Сегодня настало время сказать. Я Морган Мэган, колдун, и вся моя Сила со мной. Я ухожу. Вы вольны идти со мной и вольны остаться».
Одноглазый сказал: «Я пойду с тобой, Морган Мэган». А тот, что без ноздрей, сказал: «Я останусь».
И я вызвал всех стражников, бывших при бараке, спящих и бодрствующих, и всех умертвил, а после отобрал у них мечи. Их было десятеро, а мне потребовалось одно-единственное слово. Такова была в те годы моя Сила.
И мы с моим спутником отправились в леса…
– Разве за вами не было погони? – спросила Дианора, слушавшая очень внимательно.
– Говорю же тебе, дитя, что мне удалось открыть Путь. – Морган Мэган развел руки в стороны. – Если есть заслон, должны быть и ворота. А коли есть замок, то подберется и ключ, к каждому замку свой.
– Говори яснее, – потребовала Дианора.
Колдун усмешливо покосился на нее:
– Неспроста твои расспросы, девушка. Я и так говорю яснее ясного. Свои первые ворота я открыл кровью. Я был тогда молод и шел путем жестокости, потому что ничему другому меня пока что не научили. На первом же привале я убил своего спутника и вонзил в его распростертое тело все десять мечей, один за другим. И с каждым новым ударом звезды на небе надо мной меняли свое расположение, а когда в бессильную плоть вошел последний меч, я услышал плеск воды. Гор и леса как не бывало. Я сидел на берегу великой реки, и безымянной была она в тот час. Так открылись первые врата, и я вошел в молодой мир, где еще не было имен и не было людей. Для этого мира я был богом…
Дианора с отвращением и страхом отшатнулась от колдуна.
– Замолчи! – проговорила она, задыхаясь, и вырвала у него свою корзинку. – Ты богохульствуешь! Я ненавижу тебя! Убийца!
Морган Мэган, Открыватель Пути, озадаченно смотрел вслед убегающей девушке. Он ничего не понял.
Когда Гарсеран из Наварры удостоил Греттира приглашением на дружеский ужин в компании валлийской знаменитости, молодой человек не нашел в себе силы отказаться. Напрасно Бьенпенсанта метала громы и молнии, взывая к совести Греттира и напоминая ему об обещании не пить, тем более с паршивцем Гарсераном. Напрасно взывал призрак прабабушки к фамильной гордости.
– Может быть, этот Гури не такой уж противный? – сказал Греттир, слабо оправдываясь.
Читать бесплатно другие книги:
