Полный курс уголовного права. Том V. Преступления против государственной власти. Преступления против военной службы. Преступления против мира и безопасности человечества. Международное уголовное право Коллектив авторов

А. Диверсия (ст. 281 УК)

Диверсия представляет повышенную общественную опасность, поскольку посягательство на экономическую безопасность и обороноспособность России осуществляется общеопасным способом, что ставит под угрозу также жизнь и здоровье граждан.

Предметом преступления выступают предприятия (заводы, фабрики), сооружения (мосты, плотины, туннели, электростанции), пути и средства сообщения, железнодорожный, водный и воздушный транспорт, средства связи, объекты жизнеобеспечения населения (системы водоснабжения, продуктопроводы, склады с продовольствием и горюче-смазочными материалами) и т. д.

С объективной стороны диверсия выражается в совершении взрыва, поджога или иных действий (обвалов, затоплений, камнепадов, аварий, катастроф и т. п.). Указанные общеопасные действия направлены на разрушение или повреждение указанных предприятий, сооружений и т. д., относящихся к предмету преступления.

Разрушение указанных предметов означает приведение их в полную негодность, когда они не могут подлежать восстановлению либо их восстановление становится экономически невыгодным.

Повреждение – это приведение предметов в частичную негодность, когда их восстановление возможно и экономически целесообразно.

Диверсия признается оконченным преступлением с момента совершения взрывов, поджогов и иных подобных действий независимо от того, наступили указанные в законе последствия или нет. Наступивший материальный ущерб учитывается, но влияет не на квалификацию содеянного, а на установление степени вины и назначение наказания.

Квалифицирующим обстоятельством при диверсии (ч. 2 ст. 281 УК) выступает ее совершение организованной группой, т. е. устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких диверсионных актов.

С субъективной стороны диверсия совершается с прямым умыслом, т. е. лицо сознает общественно опасный характер действий, связанных с совершением взрыва, поджога или иного действия, направленного на разрушение или повреждение указанных материальных объектов, и желает совершить эти действия и причинить последствия, к которым они приведут. Если умыслом виновного охватывается неизбежность при этом гибели людей, то содеянное квалифицируется по совокупности с умышленным убийством.

Мотивы диверсии могут быть разными (месть, корысть, ненависть к существующему конституционному строю и т. п.). Обязательным признаком субъективной стороны преступления является цель – подрыв экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации.

По объективным свойствам содеянного диверсия сходна с рядом общеуголовных преступлений. Отличие их от диверсии заключается в том, что они наносят ущерб другим сферам общественных отношений (объектам) и при их совершении у виновного отсутствует указанная в ст. 281 УК цель – подрыв экономической безопасности и обороноспособности России.

От террористического акта (ст. 205 УК) диверсия отличается направленностью совершения общеопасных действий. Цели терроризма, в отличие от указанной цели диверсии, – нарушение общественной безопасности, устрашение населения либо оказание воздействия на принятие решений органами власти.

Если диверсию совершает гражданин Российской Федерации по заданию представителей иностранного государства или иностранной организации, его действия квалифицируются по совокупности с государственной изменой в форме оказания помощи в проведении враждебной деятельности против России.

Субъектом диверсии может быть гражданин России, иностранный гражданин или лицо без гражданства, достигшие 16-летнего возраста.

§ 1. История уголовного законодательства России об ответственности за должностные преступления

Ретроспективный анализ законодательства об уголовной ответственности должностных лиц показывает, что истоки конструирования составов этого вида преступной деятельности следует связывать главным образом с развитием двух явлений: с усилением власти государя и формированием управленческих структур государства в период XIV–XV вв. Укрепление государственного строя требовало создания определенных управленческих структур. В этом случае власть осуществляется от имени государства с помощью многочисленных категорий работников государственного аппарата посредством наделения их для этой цели необходимым объемом властных и служебных полномочий, которые в процессе управления в силу различных обстоятельств могут нарушаться. Естественно, возникает необходимость установления ответственности чиновников за нарушения, допускаемые по службе.

Анализ исторического пути развития уголовного законодательства об ответственности за служебные преступления в России позволяет представить его как ряд взаимосвязанных этапов.

Исследование показывает, что система государственного управления на протяжении многовекового периода русской истории покоилась на кормлении[63][64], в самой идее которого «заключаются все условия превышения меры должного и справедливого»[65].

Истоки формирования составов должностных преступлений можно обнаружить в первом законодательном сборнике – Судебнике Великокняжеском 1497 г., который особое внимание уделял охране интересов суда. Судебник предусматривал запрет некоторых видов нарушения служебной дисциплины при осуществлении деятельности суда. Но наиболее ярким моментом, связанным с формированием должностных преступлений в этом законе, явилась, пожалуй, ст. 1, которая упоминала о взяточничестве следующее: «Суд Царя и Великого Князя судити Боярам и Окольничим, и Дворецким, и Казначеем, и Дьякам по делам в правду, а судам не мстити никому, и не дружите, и посула в суде не имате». Иначе говоря, Судебник запрещал посулы (взятки), о чем прямо указывал и в других нормах этого закона. Так, в ст. 67 Судебника была предусмотрена ответственность судьи, истца и ответчика за получение незаконного вознаграждения. Каралось содеянное строжайшим образом – смертью и конфискацией имущества виновного.

Судебник предпринял попытку регламентировать и другие противоправные действия должностных лиц. Так, в ст. 2 был сформирован прообраз состава превышения должностных полномочий. Установления этой нормы были обращены на то, чтобы деятельность должностных лиц, руководивших отраслями центрального управления, была строго ограничена рамками той отрасли, которую они возглавляли, и не выходила за них.

Формирование составов должностных преступлений продолжилось в середине XVI столетия, когда был принят Судебник Царя Ивана Грозного 1550 г., который выделил особо опасные виды преступлений, непосредственно направленные против государственных основ и интересов господствующего класса.

Выделение новых должностей дворцового аппарата и великокняжеской канцелярии обусловило введение некоторых из них в состав судебных органов. В заголовке Судебника 1550 г. упомянут широкий круг должностных лиц. Это, как достаточно убедительно показал И. И. Смирнов[66], свидетельствует о возросшем значении дьяков и приказов, которые теперь входили в состав центрального суда. То, что всяким приказным людям поручались те или иные сферы, функции управления, говорит об увеличении административного аппарата и развитии учреждений общегосударственного значения.

Вводится не известное памятникам предыдущей законодательной деятельности Русского государства преступление – подписка, т. е. подлог судебных актов (ст. 4, 5). Субъектом рассматриваемого преступления являлись должностные лица: бояре, окольничие, казначеи, дьяки, а само преступление заключалось в ложном удостоверении в документе какого-либо имеющего юридическое значение события.

Судебник 1550 г. признает взяточничество преступлением и устанавливает за него наказание. Субъектом преступления выступают: в ст. 3 – боярин, дворецкий, казначей, дьяк; в ст. 4 – дьяк; в ст. 5 – подьячий.

Однако понятие взяточничества сводилось не к нарушению долга службы фактом взятки, а в подкупе с целью неправосудия. Взяточничество выступало обстоятельством, отягчающим ответственность для таких видов должностных преступлений, как подлоги различных судебных документов по фактам недостоверного изложения результатов следствия и суда, взыскания штрафов, судебных расходов и пошлины и др.

Итак, определяя развитие интересующих нас норм, следует отметить, что к середине XVII в. в законодательных актах наметилось формирование уголовно-правовых новелл, предусматривающих ответственность за должностные преступления.

Соборное уложение 1649 г. – первый в истории России систематизированный закон, который подвел итог длительного развития русского права. В Соборном уложении нет специальных глав, охраняющих государственный строй России от преступных посягательств должностных лиц. Однако некоторые особенности правового статуса «служилых людей» можно вывести путем анализа содержания Соборного уложения 1649 г., в котором содержалась специальная глава «О службе всяких ратных людей Московского государства». В данной главе закона было предусмотрено наказание за уход со службы в виде физического наказания («бити кнутом»), а также в виде уменьшения поместного оклада или конфискации поместья[67].

В статьях главы X «О суде» Соборного уложения, регламентирующих порядок судебного делопроизводства, получили развитие нормы ст. 4 и 5 Судебника 1550 г., предусматривающих ответственность за подлог судебных актов. Изменилась конструкция состава подлога: в субъективную сторону, кроме корыстной цели должностного лица, совершившего подлог, вводятся иные мотивы (о дьяке говорится, что он совершает преступление, «норовя кому посулом, или по дружбе, или льстя кому недружбу»).

Другой важной новеллой, касающейся наказания дьяка за служебный подлог, было введение в Уложение, наряду с торговой казнью, битьем кнутом и лишением должности для дьяка, нового вида наказания для подьячего – отсечения руки.

Необходимо подчеркнуть и тот факт, что в Уложении отсутствуют нормы, которые определили бы взяточничество как самостоятельное преступление. «Неправда взяточничества исчезла из Уложения, она утонула в подлоге, медлительности», – писал в связи с этим К. Д. Анциферов[68]. Однако если взятка сопутствовала совершению других преступлений, то они наказывались наиболее строго. Это относилось, например, к совершению служебного подлога за взятку (ст. 12 гл. X), к неправедному суду, вызванному взяткой (ст. 2 гл. XII).

Следующий этап развития законодательства об уголовной ответственности за должностные преступления связан с эпохой Петра I, когда сложилось обширное и довольно разветвленное законодательство. При этом продолжали действовать и Соборное уложение 1649 г., и новоуказные статьи второй половины XVII в. Петр I даже специальным Указом 15 июня 1714 г. подтвердил действие Соборного уложения: «…повелел всякого чина судьям всякие дела делать и вершить все по Уложению»[69]. Однако в ходе петровских и последующих реформ XVIII в. было издано множество различных указов, регламентов, уставов. По данным исследователя Н. П. Ерошкина, за время правления Петра I было издано по меньшей мере 3314 указов, регламентов и уставов[70]. Следует особо подчеркнуть, что властитель лично принимал участие в создании многих из этих нормативных актов. Новое законодательство формально не отменяло ранее действовавшее, а просто наслаивалось на него. Подчас новые и прежние акты противоречили друг другу, что сильно затрудняло деятельность и судов, и органов управления.

За малейшие нарушения по службе чиновники подлежали суровой ответственности, вплоть до смертной казни. Должностное преступление рассматривалось как посягательство, содержащее в себе угрозу непоколебимости государя, а следовательно, и государственным структурам от злоупотреблений и разного рода преступлений[71].

Нельзя говорить о какой-либо выработанной системе должностных преступлений. Законодателю известны лишь отдельные виды злоупотреблений. Перечень преступлений должностных лиц мы находим в Генеральном регламенте, установившем общие начала коллежских и канцелярских порядков[72].

Взяточничеству как самому распространенному преступлению по службе того времени законодатель уделяет особое внимание. Еще в начале царствования Петра появились указы, направленные на борьбу с этим опасным социальным злом. Так, в 1698 г. Указ «О сборе в сибирских и поморских городах с товаров таможенных пошлин» в отношении тех, кто «учнет воровать, пошлины красть…», устанавливал суровое наказание. Спустя год, в 1699 г., принимается Указ «О наказании посадских людей за взятки…»[73].

Указом Петра I «О воспрещении взяток и посулов за оное» от 24 декабря 1714 г. установлен запрет на мздоимство. Этот законодательный акт определял взяточничество так: «…получение должностным лицом мзды помимо содержания, получаемого от государства, независимо от того влияния, какое взятка оказывает в сфере служебной деятельности чиновника, – есть преступление по службе, ибо, доставляя незаконный прибыток чиновнику, взятка причиняет ущерб плательщику». Спустя два года, в Указе Петра I от 18 июля 1716 г., были выделены три формы взяточничества: принятие подарка, нарушение служебного долга за взятку и совершение преступления за взятку. В связи со свойствами этих форм определялось соответствующее наказание. Указы, направленные на борьбу со взяточничеством, активно принимались и в следующие годы: «Инструкция, или наказ земским комиссарам в губерниях и провинциях» (1719 г.), «О рачительном сборе податей и о наказании за взятки» 1720 г.)[74]. Тем самым взяточничество вновь признавалось уголовно наказуемым деянием, которое, как отмечалось выше, отсутствовало в виде такового в Соборном уложении 1649 г.

Субъектом взяточничества являлись не только берущие и «лиходатели», но и те, «которые ему в том служили и чрез кого делано, и кто ведали, а не известили, хотя подвластные или собственные его люди, не выкручаяся тем, что страха ради сильных лиц, или что его служитель», т. е. соучастники и даже недоносители. Чтобы «неведением никто не отговаривался», от поступающих на службу бралась подписка об объявлении им указа. Для ознакомления народа указы прибивались на видном месте[75].

Несмотря на то, что за взяточничество устанавливалось достаточно жесткое и даже жестокое наказание, распространение его в период правления Петра достигло небывалого масштаба. Не способствовало предупреждению этого опасного преступления даже то, что Петр решил установить чиновникам высокое жалованье. В литературе можно найти немало примеров процветания взяточничества и казнокрадства. Так, уличен был во взятках и казнен сам обер-фискал Нестеров. Был повешен за взяточничество, злоупотребления, казнокрадство сибирский губернатор князь Гагарин, который даже умудрился украсть бриллианты, купленные в Китае для жены Петра I, пока их везли через Сибирь. А у любимца царя князя Меншикова после его падения было найдено до трех миллионов деньгами и бриллиантами и сделан начет (царь обязал вернуть украденное) в размере почти годового бюджета Российской империи. Лишь в Белгородской губернии как взяточники и мздоимцы были обвинены 39 чиновных «персон», в числе которых можно упомянуть прокурора Зыбина, тайного советника Салтыкова и др.[76]

Норма, предусматривающая ответственность за другое должностное преступление – служебный подлог, являясь чертой старого права, в эпоху Петра I продолжала иметь самостоятельное и обособленное значение. В отношении этого состава руководящими были постановления главы XIII Генерального Регламента, в которых служебный подлог был обрисован достаточно подробно. Здесь проводится четкое различие между подлогом интеллектуальным («кто под каким-нибудь предлогом неправдиво учинит рапорт (или доношение) им о состоянии дела, а некоторые предложения и прочее тому подобное с умыслом удержит, или весьма утаит») и подлогом материальным («кто протоколы или другие документы переправит фальшиво, и прочее в таких причинах подобное учинит»)[77]. В период от Артикулов Петра I до Свода законов были разработаны меры предупредительного свойства против служебного подлога. Правительство стремилось к тому, чтобы всякий официальный документ был скреплен должностным лицом и чтобы в этом отношении велась строгая отчетность[78].

Особые предупредительные меры касались недопущения в официальных документах (книгах, вексельных документах) подчисток, поправок, дописок[79].

Законодательная деятельность по упорядочению уголовной ответственности должностных лиц была продолжена в период царствования Екатерины II. Известно, что в это время роль центральных органов постепенно была сведена к общему руководству и наблюдению, основные вопросы управления стали решаться на местах, и для этого был проведен ряд реформ местного управления.

В период правления Екатерины II принималось немало актов, регламентирующих ответственность чиновников по службе. Среди них следует назвать такие указы, как: «Об удержании судей и чиновников от лихоимства» (1762 г.), «О распубликовании во всем государстве об учиненных наказаниях за взятки и лихоимство» (1766 г.), «О штрафовании присутственных мест за нерапортование и за неисполнение по посланным указам в сроки» (1766 г.), «О наказании мирских начальников, уличенных в незаконных поборах» (1796 г.)[80]. В нормативных актах формулировались составы таких преступлений, как взяточничество, лихоимство, подлоги документов, корыстное злоупотребление властью, неисполнение возложенных обязанностей, противоправное бездействие власти. Екатерина Великая проводила реформы, направленные на повышение значимости чиновничества в России. В результате указанных преобразований активно развивался бюрократический аппарат, росла его численность. Это способствовало распространению должностных преступлений, в особенности взяточничества. Однако, следуя просветительским теориям, Екатерина II декларировала гуманистические идеи о наказании, поэтому опасные должностные преступления влекли наказания гораздо более мягкие, нежели в эпоху Петра Великого. В последней четверти XVIII в. лица, совершившие должностные преступления (кроме взяточников), в основном прощались, а наказанием за взяточничество стало для низших чинов исключение со службы с лишением чина и взысканием полученных денег в двойном размере, а для высших чинов – временное пребывание в своих поместьях.

В период царствования Александра I (1801–1825) были предприняты попытки кодификации российского уголовного законодательства, которые выразились в ряде проектов уголовных уложений. Один из них разработан профессором Харьковского университета Якобом.

Проект проф. Якоба имел «важное значение для нашего позднейшего законодательства», – писал видный русский ученый Н. С. Таганцев[81]. При издании в 1832 г. Свода законов отдельные составы должностных преступлений формировались в соответствии с проектом 1811 г. Завершилась работа над Сводом законов в период правления Николая I (1825–1855 гг.).

Если анализировать развитие должностных преступлений по Своду законов издания 1832 и 1842 гг., то, прежде всего, следует отметить наличие статей, трактующих эти преступления. К ним относились: злоупотребление властью, превышение власти, взяточничество, служебный подлог. Однако следует отметить, что статьи, предусматривающие составы должностных преступлений, помещены в разных местах Свода и не согласованы между собой. Более того, такое согласование отсутствует даже в тех случаях, когда речь идет об одном и том же преступлении.

Так, о служебном подлоге как особом виде подлога публичных документов идет речь в разделе V главы III «О неисполнении по должности». Под ним подразумеваются: а) подделка, переправка и подчистка протоколов и других документов присутственных мест (ст. 284); б) неправый доклад судебных актов для сокрытия истины, лживые рапорты о состоянии дела и т. п. подлоги (ст. 285).

Кроме того, ст. 729 предусматривает ответственность чиновников крепостных дел, нотариусов и маклеров, произведших от имени частных лиц подлог крепостных актов, заочно совершивших акты от имени отсутствующих лиц без доверенности от них, осуществивших подлог актов задним числом и т. п.

К середине XIX в. изменения в социально-экономическом строе общества настоятельно требовали обновления и упорядочения уголовного законодательства, что ощущалось не только развивающейся буржуазией, но и дворянством.

Необходимость новой систематизации уголовного законодательства была связана с реформами государственного аппарата, развитием системы полиции и полицейского сыска, с более точным обозначением правового статуса различных сословных групп в Своде законов.

Проведенная при Николае I систематизация российского законодательства в области уголовного права завершилась изданием Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Оно было создано в результате соединения наскоро переработанных специальной комиссией актов времен правления Алексея Михайловича, Петра I, Екатерины II, включенных в Свод законов Российской империи, а также норм некоторых уголовных кодексов европейских стран[82].

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (и в новых редакциях 1866 и 1885 гг.) должностным преступлениям было посвящено одиннадцать глав, объединенных в разделе пятом, носящем наименование «О преступлениях и проступках по службе государственной и общественной». Анализ норм, входящих в этот раздел, позволяет отметить, что большинство из них описывают дисциплинарные провинности. Крючкотворство при описании должностных правонарушений не позволило провести различие между должностными преступлениями и дисциплинарными проступками.

Б. В. Волженкин справедливо отмечает, что «для Уложения о наказаниях было характерно казуистическое описание различных разновидностей преступления. Так, в главе “О превышении власти и противозаконном оной бездействии” предусматривалось десять вариантов превышения власти. Кроме того, содержались общие нормы, раскрывающие понятие превышения и бездействия власти»[83].

Пожалуй, лишь состав служебного подлога был регламентирован таким образом, что его положения в значительной части нашли свое отражение даже в современном уголовном законодательстве России.

Уложение о наказаниях 1845 г. придает служебному подлогу самостоятельное значение, специально посвящая этому составу преступления главу IV раздела V. Она так и называется «О подлогах по службе». Законодательный акт по содержанию подразделяет интеллектуальный подлог на общий, упомянутый в ст. 391, и особенный – выдачу заведомо ложного свидетельства (ст. 392) и заведомо лживое изложение законов и других правительственных актов (ст. 390). Последняя норма, по сути, дублирует содержание ст. 319–322, предусматривающих ответственность за составление подложных указов императора, подчистки, изменение содержания этих указов или использование их в преступных целях, лишь устанавливая повышенную ответственность за такие преступления должностных лиц.

Несмотря на то, что в ст. 448 Уложения говорится о похищении документа, ее действие распространялось лишь на те ситуации, когда хищение было направлено на достижение цели подлога, а не на те, когда оно совершалось с целью присвоения похищенного документа. В последнем случае виновный нес наказание по ст. 330 Уложения[84]. По данной статье могли быть квалифицированы лишь хищения документов, вверенных виновному в подлоге должностному лицу. Служебный подлог считался оконченным с момента внесения виновным в документы заведомо ложных данных, независимо от того, сумел он воспользоваться этим документом или нет. Кроме того, необходимо отметить, что Уложение устанавливало льготы, которые были в Своде законов по освобождению от телесных наказаний должностных лиц (на время состояния их на службе)[85].

Можно утверждать, что именно с данного периода было положено начало государственной политике формирования уголовно-правовых норм, предусматривающих уголовную ответственность должностных лиц за совершение преступлений по службе.

Важным этапом в истории развития уголовного законодательства России был период 1881–1903 гг. (именуемый в литературе тех лет «перестройкой»), в течение которого велась подготовка нового Уголовного уложения, утвержденного 22 марта 1903 г. Углубление классовых противоречий обусловило эволюцию и уголовного законодательства. Новый уголовный закон полностью не был введен в действие, поскольку при постатейном его обсуждении проявились противоречия в подходе депутатов ко многим его нормам. Тем не менее значение Уголовного уложения 1903 г. для развития российского уголовного права было велико. В нем содержалось немало прогрессивного, в том числе в части рассматриваемого нами вопроса. Так, значительно была расширена уголовная ответственность должностных лиц за различные нарушения по службе. В главе 37 «О преступных деяниях по службе государственной и общественной» сформулирован 51 состав, содержащий уголовную ответственность данной категории лиц (ст. 636–687)[86].

В Уложении 1903 г. фигурировал и иной субъект преступления – служащий. Со времен петровской «Табели о рангах» все русское чиновничество, независимо от ведомственной принадлежности, было разделено на 14 классов. Присвоение очередного классного чина связывалось, скорее, не с особенностями выполняемых чиновником функций и их содержанием, а с выслугой лет, с безупречным, с точки зрения вышестоящего начальства, несением службы, происхождением и прочими моментами. С учреждением Александром I министерств иерархия царской бюрократической системы приобрела определенную законченность.

Согласно ст. 636 Уголовного уложения 1903 г. служащим является «всякое лицо, несущее обязанности по службе государственной или общественной, в качестве должностного лица, или полицейского, или иного стража, или служителя, или лица сельского или мещанского управления». Это, однако, не относилось к кадрам верховного управления, по существу безответственным перед уголовным законом. Тем самым субъектами преступления по службе не могли быть частные лица.

В начале XX в. в период бурных экономических и государственных преобразований вновь встал вопрос об установлении ответственности высших государственных должностных лиц за должностные злоупотребления. Эта проблема получила широкое освещение в научной литературе того периода[87], но законодательного разрешения так и не нашла. К 1917 г. чиновничий корпус царской России представлял собой сугубо формализованную иерархическую систему. Иерархия этой системы определялась по преимуществу не содержанием выполняемых функций, а моментом формальным – присвоением чиновнику определенного классного чина.

Подводя итог сказанному, подчеркнем два момента.

Во-первых, на становление норм об уголовной ответственности за должностные преступления влияло развитие государственного строя России. На протяжении XVI–XIX вв. эти нормы прошли длительный путь. Появление норм, предусматривающих ответственность за должностные преступления, было связано, прежде всего, с потребностью ограничить злоупотребления должностных лиц по отношению к государству. За вред, причиняемый государю, они сурово наказывались.

Во-вторых, конец XIX – начало XX в. ознаменованы серьезными демократическими преобразованиями в России, оказавшими влияние на более радикальное развитие уголовного права, в том числе и в части, касающейся уголовной ответственности должностных лиц. Это выразилось в том, что специально оговаривались случаи взяточничества, превышения власти, подлогов по службе и др.

Таким образом, проведенный анализ нормативной базы свидетельствует о том, что в дореволюционном уголовном законодательстве нормы об ответственности за должностные преступления развивались от реформы к реформе, стремясь обеспечить охрану государственных интересов и деятельности государственного аппарата, и вышли к 1917 г. на определенный правовой уровень.

В советский период законодательство о должностных преступлениях получило бурное развитие. С первых дней Советской власти действие многих законов Российского государства было прекращено и на смену им пришли декреты, постановления, основным содержанием которых был призыв к беспощадности «к нашим врагам… и ко всем колеблющимся и вредным элементам… которые осмелятся внести дезорганизацию в тяжелую творческую работу по строительству новой жизни…»[88]. В других работах Ленин, говоря о злоупотреблениях «примазавшихся к коммунистам старых чиновников, помещиков и буржуа и прочей сволочи», указывал: «Тут нужна чистка террористическая: суд на месте и расстрел безоговорочно»[89]. Попрание законов покрывалось в те годы революционными идеями, «социалистической целесообразностью». Выработанные многовековым историческим развитием нормы уголовного права России были преданы забвению. Объективности ради отметим, что и этот период истории России содержал позитивные аспекты уголовно-правовой борьбы с должностными преступлениями.

В начальный период становления нового порядка в России возникла острая необходимость в укреплении основ государственного и политического строя, поэтому власть сразу же стала уделять внимание уголовно-правовой борьбе с должностными преступлениями. Законодательной основой ответственности за должностные преступления в этот период явилось постановление «Об уголовной и гражданской ответственности служащих», принятое 11 апреля 1917 г. Временным правительством[90]. В нем была регламентирована ответственность всех государственных служащих. Однако из общего порядка уголовного судопроизводства по делам о должностных преступлениях из данного постановления было сделано исключение для высших правительственных чиновников.

Первым законодательным актом, предусматривающим отдельные преступления должностных лиц, является декрет СНК РСФСР от 14 (27) ноября 1917 г. «О рабочем контроле». Декрет установил, что владельцы частных предприятий и представители рабочих и служащих, выбранные для осуществления рабочего контроля, виновные в сокрытии материалов, продуктов, заказов и в неправильном ведении отчетов и тому подобных злоупотреблениях, подлежат уголовной ответственности.

Практически тогда же был издан декрет СНК РСФСР от 24 ноября 1917 г. «О суде», в ст. 8 которого впервые четко упомянуто о должностных преступлениях. В частности, в соответствии с данной нормой к компетенции рабочих и крестьянских революционных трибуналов были отнесены дела об опасных преступлениях, и в их числе – дела о злоупотреблениях чиновников.

Отнесение к компетенции революционного трибунала дел о лицах, «которые, пользуясь своим общественным или административным положением, злоупотребляют властью, предоставленной им революционным народом», регламентировалось и в инструкции НКЮ РСФСР от 19 декабря 1917 г. «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях, порядке ведения его заседаний».

Следует отметить, что серьезное значение для борьбы с должностными преступлениями имело и постановление Чрезвычайного VI Всероссийского Съезда Советов от 8 ноября 1918 г. «О точном соблюдении законов»: все должностные лица Советской власти призывались «к строжайшему соблюдению законов РСФСР, изданных и издаваемых центральной властью постановлений, положений и распоряжений». Подобный призыв содержался и в постановлении Совета Рабоче-Крестьянской обороны от 8 декабря 1918 г. «О точном и быстром исполнении распоряжений центральной власти и устранении канцелярской волокиты»[91].

Таким образом, уже в первый год своего существования Советская власть уделяла достаточно серьезное внимание борьбе с должностными преступлениями, а также устранению условий, способствовавших этим преступлениям, издав целый ряд нормативных актов. Эти документы еще не содержали точного и исчерпывающего перечня признаков конкретных составов должностных преступлений, не во всех случаях определялись наказания за их совершение, но нельзя не признать, что уже сами акты свидетельствовали о твердой решимости Советского государства вести серьезную борьбу с должностными преступлениями, содействуя тем самым укреплению государственного аппарата.

Для развития уголовной ответственности должностных лиц большое значение имело «Положение о революционных военных трибуналах» от 20 ноября 1919 г., в котором к должностным преступлениям относились: саботаж, превышение и бездействие власти при условии, если означенные деяния сопровождались существенным вредом для Республики или для дела революции, или же значительными убытками для казны, или если они могли сопровождаться указанными последствиями, не наступившими лишь случайно или ввиду принятых вовремя другими лицами предупредительных мер; присвоение, растрата или истребление вверенного по службе имущества, служебный подлог; вымогательство[92]. Анализ этого документа позволяет утверждать, что именно из него впоследствии выросло понятие большинства должностных преступлений, указанных в главе II Особенной части УК РСФСР 1922 г.

О должностных преступлениях упоминается и в целом ряде других декретов и постановлений Советской власти, изданных в первые годы существования Советского государства. К ним относится, в первую очередь, декрет ВЦИК РСФСР от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве», в котором впервые был определен субъект этого преступления, регламентированы основные и квалифицирующие признаки состава взяточничества. Декрет проводил различие между должностными лицами и прочими служащими, что сохранило принципиальное значение и для регламентации ответственности за должностные преступления в настоящее время[93].

Декретом СНК РСФСР от 16 августа 1921 г. «О борьбе со взяточничеством» были внесены изменения в декрет «О взяточничестве» от 8 мая 1918 г. и уточнены признаки составов соответствующих преступлений, а также обстоятельства, усиливающие наказание за взятку. Положения декрета от 16 августа 1921 г. в основном были привнесены в последующие законодательные акты.

В декрете ВЦИК «Амнистия к 1 мая 1920 г.» предусматривалось, что амнистия не распространяется на «совершивших должностные преступления, явно дискредитирующие Советскую власть». 26 февраля 1921 г.

НКЮ РСФСР принял постановление «Об усиленной ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые при продовольственной работе», согласно которому, в частности, различались: а) превышение власти с явно корыстной целью; б) превышение власти хотя и без корыстной цели, но сопровождавшееся дискредитированием Советской власти и имевшее важные последствия; в) преступное нерадение или бесхозяйственность, имевшие последствием порчу или гибель значительного количества заготовленных продуктов; г) иные преступные деяния, если их совершение обусловливалось совокупным действием нескольких лиц, а также если они носили организованный характер. Таким образом, и в этом акте содержались указания на необходимость учета тех отдельных признаков должностных преступлений, которые служили основой для индивидуализации ответственности.

В ряде нормативных актов была регламентирована ответственность должностных лиц за совершение хищения государственного имущества и смежных должностных преступлений, способствующих этим хищениям. Прежде всего это декрет СНК от 21 октября 1919 г., посвященный борьбе со спекуляцией и хищениями, декрет ВЦИК и СНК от 1 июня 1921 г., посвященный борьбе с хищениями государственного имущества[94],в котором прямо устанавливалась ответственность должностных лиц, уличенных в хищениях, подлогах, неправильной выдаче нарядов, участии в спекуляции в той или иной форме и во взятках».

В первом Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. глава о должностных преступлениях располагалась в Особенной части на втором месте вслед за государственными преступлениями. Это свидетельствовало о том, какое значение им придавалось.

В данной главе была установлена ответственность за следующие виды должностных преступлений: злоупотребление властью (ст. 105), превышение власти (ст. 106), бездействие власти (ст. 107), халатное отношение к службе (ст. 108), дискредитирование власти (ст. 109), постановление неправосудного приговора (ст. 110), незаконное задержание, незаконный привод, принуждение к даче показаний на допросе (ст. 112), присвоение денег или иных ценностей (ст. 113), получение взятки (ст. 114), провокация взятки (ст. 115), служебный подлог (ст. 116) и др. Анализ статей, объединенных в главу II «Должностные (служебные) преступления» УК РСФСР 1922 г., показывает, что в основу систематизации был положен не только объект преступлений, но и другие признаки: субъект преступления, единство способа и др.

В 1926 г. был принят новый УК РСФСР, который в основном текстуально воспроизвел уголовно-правовые нормы предыдущего УК об ответственности за должностные (служебные) преступления. Вместе с тем нельзя не заметить и определенных различий в формулировании тех составов преступлений, которые с точки зрения объекта и субъекта и в современных условиях признаются «общими» должностными преступлениями.

Законодатель в УК РСФСР 1926 г. свел воедино признаки простого и квалифицированного составов, предусмотренных в ст. 105 УК РСФСР 1922 г. Это привело к нагромождению законодательной конструкции и вряд ли способствовало единообразному уяснению закона. К примеру, такой субъективный признак, как «корыстные или иные личные виды», из разряда квалифицирующих был переведен в разряд условий одного из видов последствий.

Принципиальными нововведениями в УК РСФСР 1926 г., по сравнению с ранее действовавшим уголовным законом, в составе превышения власти или служебных полномочий являются следующие. Во-первых, в ч. 1 ст. 106 УК РСФСР 1922 г. преступление сконструировано в виде формального состава, а при квалификации по ч. 1 ст. 110 УК РСФСР 1926 г. требуется установить «наличие признаков, предусмотренных в предыдущей статье». Систематическое толкование приводит к выводу, что речь идет о таких признаках, как последствия преступления.

Во-вторых, законодатель в ч. 1 ст. 110 УК РСФСР прямо не указывает на должностное лицо как субъект превышения власти или служебных полномочий. Им, согласно закону, выступает лицо, совершавшее действия, явно выходящие за пределы прав и полномочий, предоставленных ему законом. При такой формулировке закон истолковывается расширительно: субъектом может выступать не только должностное лицо, но и любое лицо, обладающее правами и полномочиями, предоставленными ему законом.

Вместе с тем в качестве положительного момента следует отметить то, что законодатель в УК РСФСР 1926 г. отказался от такого вида санкции, как отсылочная, имевшая место в ч. 1 ст. 106 УК РСФСР 1922 г., а именно: это преступление каралось «наказаниями, предусмотренными 1-й и 2-й частями 105-й статьи». Такой вид санкции широко использовался при конструировании и других статей должностных (служебных) преступлений в главе II УК РСФСР 1922 г., однако в УК РСФСР 1926 г. законодатель от него отказался.

В годы Великой Отечественной войны должностные преступления составляли особый вид преступности. Из 14 статей третьей главы УК РСФСР 1926 года (в редакции, которая действовала в период войны) активно применялось на практике около половины, а именно: ст. 109 «Злоупотребление властью»; ст. 110 «Превышение власти»; ст. 111 «Бездействие власти и халатность»; ст. 117 «Взяточничество»; ст. 118 «Дача взятки и посредничество во взяточничестве»; ст. 119 «Провокация взятки». Должностные лица, совершившие специальные виды должностных преступлений, регламентированных в других главах УК РСФСР, также активно привлекались к уголовной ответственности. В подавляющем большинстве случаев речь шла о совершении должностных растрат.

В период правления Сталина в СССР регистрировался относительно низкий уровень уголовных преступлений. По мнению проф. В. В. Лунеева, особенно низким в эти годы был уровень должностных преступлений – 0,2 преступления на 100 тыс. всего населения и примерно 2–3 деяния на 100 тыс. должностных лиц, могущих нести уголовную ответственность за совершение этого преступления. Среди причин низкого уровня зарегистрированной должностной преступности ученый называет жесткий тоталитарный контроль за поведением и деятельностью людей, в том числе и служивых, абсолютную экономическую зависимость должностных лиц от государства, узаконенный приоритет государства над правами личности, всеохватный жесткий централизм власти с почти военным подчинением государственных служащих и др.[95] Несмотря на такую картину официальной статистики о распространенности должностных преступлений, ученые справедливо полагают, что современная Россия унаследовала проявления коррупции в системе государственной службы, которые сложились в СССР. По мнению В. В. Гладких, во-первых, власть не признавала слово «коррупция», позволив ввести его в употребление лишь в конце 80-х годов XX в. Вместо него использовались термины «взяточничество», «злоупотребление служебным положением», «попустительство» и т. п. Отрицая термин, отрицали понятие, а значит и явление. Тем самым заранее обрекали на неудачу и анализ этого явления, и любую борьбу с его частными уголовно наказуемыми проявлениями[96].

УК РСФСР 1960 г. более четко сформулировал признаки должностных преступлений, которые были сведены в главу 7 Особенной части под названием «Должностные преступления». Причем эта глава предусматривала всего шесть статей, которые включали составы так называемых «общих» должностных преступлений, являющихся преступными посягательствами особого рода с точки зрения их объекта и субъекта. Составы так называемых «специальных» должностных преступлений были рассредоточены по другим главам Особенной части УК.

Принятие нового законодательства явилось той юридически-правовой базой, которая в основном просуществовала вплоть до конца 80-х годов, когла началась «перестройка». При этом либерализация законодательства, являясь основным вектором развития, противоречивым образом сочеталась с моментами частичного усиления репрессивных начал. И вначале 60-х годов можно наблюдать целый ряд ее очевидных свидетельств, касающихся и должностных преступлений. Так, в закрытом письме ЦК КПСС партийным организациям страны от 29 марта 1962 г. «Об усилении борьбы со взяточничеством и разворовыванием народного добра»[97] говорилось, что взяточничество – это социальное явление, порождаемое условиями эксплуататорского общества. Октябрьская революция ликвидировала коренные причины взяточничества, а советский административно-управленческий аппарат – это аппарат нового типа, поэтому недопустимо снисходительно относиться к взяточничеству. Предостережение ЦК КПСС сыграло свою роль. Репрессивная практика была ужесточена. В частности, 20 февраля 1962 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении уголовной ответственности за взяточничество»[98].

Резюмируя сказанное, следует подвести некоторые итоги.

Во-первых, на становление норм об уголовной ответственности за должностные преступления влияло развитие государственного строя России. На протяжении XVI–XIX вв. эти нормы прошли длительное становление. Появление норм, предусматривающих ответственность за должностные преступления, было связано, прежде всего, с потребностью ограничить злоупотребления должностных лиц по отношению к государству. За вред, причиняемый государю, они сурово наказывались.

Во-вторых, конец XIX – начало XX в. ознаменованы серьезными демократическими преобразованиями в России, оказавшими влияние на более радикальное развитие уголовного права, в том числе и в части, касающейся уголовной ответственности должностных лиц. Это выразилось в том, что специально оговаривались случаи взяточничества, превышения власти, подлогов по службе и др.

В-третьих, в последующий период 1917–1953 гг. произошло резкое свертывание установленных демократических начал. Уголовное право и законодательство развивалось на основе господствующей идеологии и обслуживающей ее догматики. Даже относительно прогрессивная уголовно-правовая реформа в конце 50-х – начале 60-х годов была осуществлена на основе постулатов официальной идеологии. На этой идеологической и догматической базе формировалось несколько поколений криминалистов. Надо отдать должное ученым, которые боролись против игнорирования научных основ уголовной политики, вносили определенный вклад в процесс создания основ гуманного и демократического общества, характеризующегося открытостью научных суждений и активным законотворчеством.

Таким образом, анализ исторической практики уголовной ответственности за должностные преступления, выявление ее основных тенденций и противоречий, осмысление позитивных и негативных сторон представляют научный и практический интерес для выбора оптимальной модели уголовной ответственности за должностные преступления в современных условиях.

Изучение исторического пути развития российского законодательства об уголовной ответственности за должностные преступления показывает, что изменения в социальной жизни, коренная перестройка экономической и политической систем общества, процессы демократизации делают актуальной, наряду с другими, проблему частичного пересмотра самой концепции ответственности должностных лиц. Это нашло отражение в теоретической разработке основных направлений реформы уголовного законодательства и разрешении проблем, поставленных практикой перед уголовно-правовой наукой. В частности, признавая одним из важнейших направлений уголовно-правовых исследований разработку проблемных вопросов об ответственности за должностные преступления, отечественными учеными были сформулированы новеллы и предложения по совершенствованию законодательства, многие из которых нашли свое отражение в действующем Уголовном кодексе РФ.

§ 2. Понятие, общая характеристика и виды преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления

Законодатель справедливо сохранил в системе нового российского уголовного законодательства ответственность за преступления, совершаемые должностными лицами с использованием служебного положения. В России в условиях изменившейся в конце XX – начале XXI в. социальной практики должностные преступления рассматриваются в качестве особого вида преступных посягательств с точки зрения как объекта, так и субъекта преступлений. Они закреплены в главе 30 УК РФ 1996 г. (ст. 285–293) и получили новое наименование – преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.

УК РФ не содержит нормы, дающей родовое определение должностных преступлений. Общее понятие должностного преступления разработано теорией уголовного права.

Должностные преступления обладают признаками, общими для данной группы преступлений, которые относятся к объекту, объективной стороне и субъекту преступного посягательства.

Приступая к общей юридической характеристике преступлений, предусмотренных главой 30 УК РФ, прежде всего, необходимо рассмотреть объект преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.

Объект рассматриваемого преступления в действующем уголовном законе непосредственно не указан, но именно он в первую очередь имеет большое значение для уяснения сущности должностного преступления, позволяет отграничить данную группу посягательств от других групп. Четкое определение объекта важно еще и потому, что видовой объект положен в основу выделения анализируемых преступлений в специальную главу Уголовного кодекса.

До середины 80-х годов ХХ в., когда начали осуществляться реформы, в условиях полного огосударствления всех сфер общественной жизни в теории государственного управления не было четкого отграничения аппарата государственного управления от других действующих в обществе систем социального управления, более того, они зачастую отождествлялись[99]. Поэтому при определении объекта должностных преступлений речь шла о нормальной работе не только государственного, но и общественного аппарата, под которым понималась система органов власти и управления всех уровней.

К середине 90-х годов в основном сложилась новая совокупность правоотношений в различных областях жизни общества, нуждающаяся в соответствующей системе уголовно-правовой защиты. В связи с этим можно утверждать, что на основе конкретных социально-правовых потребностей четко обозначился новый объект уголовно-правовой охраны, на который посягает каждое преступление, предусмотренное главой 30 УК, которая получила наименование: «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления».

Безусловно, законодатель поступил верно, приведя в УК РФ название главы о должностных преступлениях в соответствие с основанием классификации преступлений – характером объекта посягательства.

Толкуя смысл названия данной главы УК, авторы в основном исходят из того, что в заголовок главы вынесены составные части (компоненты) видового объекта, и поэтому видовым объектом для преступлений, включенных в главу 30, являются государственная власть, интересы государственной службы и службы в органах местного самоуправления. В частности, П. Г. Пономарев полагает, что видовым объектом рассматриваемых преступлений является «порядок осуществления государственной власти, государственной службы и службы в органах местного самоуправления»[100]. Однако автор не разъясняет, что имеется в виду под «порядком осуществления» указанной деятельности.

Другие ученые предлагают более развернутые определения. Так, в качестве видового объекта преступлений, предусмотренных главой 30 УК, Б. В. Волженкин рассматривает нормальную деятельность публичного аппарата управления в лице государственных органов законодательной, исполнительной и судебной власти, органов местного самоуправления, а также аппарата управления в Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации по выполнению стоящих перед ними задач[101].

Определение видового объекта рассматриваемых преступлений, предложенное Ю. И. Ляпуновым, носит еще более подробный характер, однако по сути практически не отличается от вышеизложенного. В частности, он пишет: «…родовым (видовым) объектом рассматриваемой группы преступлений является совокупность общественных отношений в сфере нормального, соответствующего положениям Конституции Российской Федерации, требованиям других федеральных законов и подзаконных нормативных актов функционирования органов государственной власти, под которыми понимаются органы законодательной, исполнительной и судебной власти Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и местного самоуправления, а также в Вооруженных Силах, других войсках и воинских формированиях РФ»[102].

На наш взгляд, определяя видовой объект должностных преступлений, надо исходить из следующего.

В период разработки нового уголовного закона, принимая во внимание сделанный обществом и государством выбор в пользу цивилизованной рыночной экономики, необходимо было скорректировать взгляды на рассматриваемый объект должностных преступлений. При этом следовало учесть, что в условиях осуществления социально-экономических реформ сущность управленческих функций органов власти и управления, в принципе, качественно не меняется, изменения касаются объема таких функций, который направлен на их ограничение. Соответственно это должно было повлечь и сужение сферы общественных отношений, составляющих объект анализируемого вида преступлений. В связи с этим можно утверждать, что сердцевину определения видового объекта рассматриваемых преступлений составляет государственный аппарат, который, исходя из общего мнения, представляет собой «систему органов государственной власти или органов государства»[103]. Поскольку современный государственный аппарат в России проходит стадию реконструкции, становления и развития, то в это время очень важно осознание обществом места и роли всех органов государственного аппарата в управлении государством, конкретизации и разделения их полномочий.

В более узком смысле аппарат государства представляет собой сложную систему органов, различающихся своим местом в общей структуре аппарата, характером и объемом компетенции, формами и методами деятельности.

Определяя видовой объект должностных преступлений, следует учитывать, что Конституция России не только признает и закрепляет местное самоуправление (ст. 3, 12), но и устанавливает конституционный принцип – норму о самостоятельности местного самоуправления в пределах его компетенции, отделяя его от системы органов государственной власти. Кроме того, в ч. 4 ст. 34 Федерального закона РФ от 6 октября 2003 г. «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» прямо указано на то, что органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти. На местном уровне публичная власть реализуется уже не государственными органами, а непосредственно местным населением и образуемыми им органами и соответствующим образом избираемыми или назначаемыми должностными лицами. Местное самоуправление – одна из демократических основ системы управления обществом и государством, важнейший структурный элемент устройства власти в большинстве стран мира.

Аппарат публичной власти – это огромная и разветвленная система государственных органов и органов местного самоуправления и их должностных лиц по управлению государством. В него входят государственные органы законодательной, исполнительной и судебной власти, органы местного самоуправления, а также органы управления в Вооруженных Силах, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации[104]. Указанные органы в совокупности образуют механизм для осуществления единой публичной власти и в этом смысле систему властвования.

Следовательно, видовой объект преступлений, предусмотренных главой 30 УК, можно определить как нормальную, регламентированную законом и отвечающую интересам развития общества деятельность аппарата публичной власти, который олицетворяют государственные органы законодательной, исполнительной и судебной власти, органы местного самоуправления, а также органы управления в Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации. Исходя из этого, целесообразно было бы название главы 30 УК изложить в следующей редакции: «Преступления против аппарата публичной власти».

Глава 30 УК входит в раздел X «Преступления против государственной власти». Поскольку преступления, включенные в главу 30 УК, причиняют вред не только аппарату государственной власти, но и аппарату органов местного самоуправления, то родовой объект раздела X действующего УК РФ должен отражать это обстоятельство. А. И. Рарог справедливо отмечает, что «название раздела X УК не в полной мере соответствует его содержанию, поскольку его нормами защищаются интересы не только государственной власти, но местного самоуправления, то есть публичной власти в целом»[105]. Следует согласиться с предложением названия, более полно отражающим рассматриваемый объект всех преступлений раздела Х, – «Преступления против публичной власти», поскольку «публичная власть» – это родовое понятие, объединяющее публичную власть: 1) государственную (Российской Федерации), 2) субъектов Федерации, 3) органов местного самоуправления. Такого же мнения придерживаются и другие криминалисты[106].

Непосредственным объектом данной группы преступлений выступают различные сферы деятельности органов государственной власти, государственной службы или органов местного самоуправления, правильная работа отдельных звеньев государственного или муниципального аппарата.

При совершении некоторых должностных преступлений причиненный вред может дополнительно выражаться в нарушении различных законных прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства. Поэтому в некоторых составах выделяются дополнительный непосредственный объект – интересы личности, отношения собственности. Например, в результате превышения должностных полномочий могут быть нарушены права отдельных граждан.

Обязательным признаком ряда составов должностных преступлений является предмет. Например, в составах, предусмотренных ст. 290 и 291 УК, предметом взятки являются деньги, ценные бумаги, имущество, выгоды имущественного характера.

Объективная сторона анализируемого вида преступлений состоит в различных формах преступного нарушения нормальной деятельности органов власти и управления. Абсолютное большинство этих преступлений может совершаться лишь в виде действия должностных лиц (превышение должностных полномочий, получение взятки, дача взятки и др.), и только отдельные преступления (халатность, злоупотребление должностными полномочиями) могут быть совершены путем как действий, так и бездействия.

На протяжении долгих лет в теории уголовного права общепризнанно и не оспаривается современными авторами, что различные виды должностного злоупотребления заключают в себе его общие свойства: совершение виновным деяния благодаря служебному положению и вопреки интересам службы.

В УК РФ 1996 г. дана узкая трактовка служебного положения путем прямого указания законодателя на использование должностным лицом своих служебных полномочий при совершении преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления. В связи с этим вполне обоснованной представляется замена в тексте закона при конструировании состава должностного злоупотребления слов «служебное положение» словами «служебные полномочия», поскольку термин «служебное положение» шире по своему значению, так как включает в себя помимо полномочий использование должностным лицом своего авторитета (влияния) при отсутствии у него полномочий для принятия решения по тем или иным вопросам в другой сфере деятельности.

Казалось бы, проблема нашла свое логическое разрешение. Однако анализ судебно-следственной практики показывает, что отныне возникают другие трудности в понимании термина «полномочия». Дело в том, что правоприменители зачастую отождествляют «полномочия» с категорией «компетенция». Между тем компетенция – это право и обязанность действовать в пределах очерченных законом функций органа управления. Обладая комплексом полномочий, должностное лицо действует в пределах своей компетенции, т. е. в соответствии с законом и в рамках прав и обязанностей, которыми он наделен. При этом компетенция должностного лица хотя и определяется совокупностью прав и обязанностей, но в преобладающей степени играют роль должностные обязанности, так как они очерчивают пределы компетенции, и именно обязанности выступают в рамках должности источником формирования прав.

Таким образом, новое законодательное решение в обозначении общего свойства деяния различных видов должностного злоупотребления представляется обоснованным и целесообразным, что послужит повышению эффективности уголовно-правовой борьбы с должностной преступностью.

Другим обязательным признаком должностных преступлений является их совершение виновным лицом вопреки интересам службы.

Следует отметить, что в уголовно-правовой доктрине существует малоразличающееся понимание этого свойства деяния. Классическая формулировка этого признака деяния в составах должностных преступлений состоит в том, что должностное лицо формально действует в рамках служебных полномочий, но по существу эти действия не вызываются интересами службы и поэтому по своему содержанию являются незаконными.

Высшая судебная инстанция России предлагает следующее толкование указанного понятия: «Интересы службы, служебный долг, вопреки которым должностное лицо использует свои служебные полномочия, определяются объемом обязанностей лица, вытекающих из соответствующих нормативных актов и трудового договора с государственными или иными предприятиями и организациями, деятельность которых не противоречит действующему законодательству»[107]. Такого мнения придерживается большинство авторов, что, по нашему мнению, является правильным, так как в нем отражена суть рассматриваемого понятия. Этими разъяснениями руководствуются суды при квалификации изучаемого вида преступлений.

Точная оценка этого свойства деяния приобретает особое значение. Правильное его истолкование служит важным критерием отграничения должностного преступления от внешне сходных деяний, вызванных служебной необходимостью, или признания содеянного непреступным.

Из современной следственной практики можно привести случай, когда отсутствие в содеянном рассматриваемого признака не помешало правоприменителю возбудить уголовное дело по факту совершения должностного преступления. Так, по данным пресс-службы прокуратуры Приморского края, 10 августа 2004 г. прокуратурой Ленинского района г. Владивостока по заявлению студентов было возбуждено уголовное дело в отношении Н., которая, будучи временно исполняющей обязанности заведующей кафедры «Гражданское и предпринимательское право» одного из вузов г. Владивостока, вымогала у них взятку за получение положительной оценки по дисциплине «Гражданское право» и перевод на следующий курс. Так, трое студенток передали Н. по 9400 рублей каждая. В ходе осмотра места происшествия Н. были добровольно выданы находившиеся в ее сумочке деньги в сумме 28 200 рублей, полученные от студентов, как она пояснила, для приобретения компьютера для нужд кафедры[108]. Позже в процессе расследования дела было установлено, что Н. действительно, исполняя решение Ученого совета вуза, обратилась к студентам, успешно завершившим учебный год, оказать спонсорскую помощь в приобретении компьютера для нужд кафедры. Студенты, не желая тратить время на приобретение компьютера самостоятельно, предложили и передали Н. деньги для его покупки. Полагаем, что при подтверждении указанной версии квалифицировать содеянное как должностное преступление вряд ли будет возможным в связи с отсутствием в деянии Н. признака, что она действовала вопреки интересам службы[109].

Объективная сторона некоторых должностных преступлений предполагает не только совершение тех или иных общественно опасных деяний по службе, но и наступление в результате этого определенных, обозначенных в законе вредных последствий. Так, преступления, предусмотренные ст. 285, 286, 288, 293 УК, имеют материальный состав.

Для составов других должностных преступлений достаточно одного факта совершения предусмотренного законом общественно опасного действия по службе. Это означает, что общественно опасные последствия не включены в качестве обязательного признака в объективную сторону этих должностных преступлений. По конструкции объективной стороны преступления, предусмотренные ст. 287, 289–292 УК, имеют формальные составы.

Субъективная сторона всех рассматриваемых преступлений, кроме халатности (ст. 293 УК), характеризуется только умышленной формой вины.

Обязательным признаком субъективной стороны отдельных составов преступлений является мотив. Например, в составах «злоупотребление должностными полномочиями» (ст. 285 УК), «служебный подлог» (ст. 292 УК) таким обязательным признаком выступает корыстная или иная личная заинтересованность.

Субъект всех преступлений, кроме дачи взятки (ст. 291 УК), – специальный.

Специальным субъектом большинства анализируемых преступлений, как отмечалось выше, выступает должностное лицо, что является основной отличительной особенностью преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.

Должностное лицо как специальный субъект занимает особое положение. Будучи одним из видов специального субъекта, должностное лицо характеризуется именно своей всеобщностью в том смысле, что любой видовой объект, как он определяется в отдельных главах УК, может пострадать от преступных действий этого субъекта, всегда совершаемых в рамках специфических для него форм. Поэтому понятие должностного лица – одно из основополагающих понятий не только в системе преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления, но и в уголовно-правовой науке в целом.

В соответствии с законом (примечание 1 к ст. 285 УК) под должностными лицами в статьях главы 30 УК признаются лица, постоянно, временно или по специальному полномочию осуществляющие функции представителя власти либо выполняющие организационно-распорядительные, административно-хозяйственные функции в государственных органах, органах местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждениях, а также в Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации.

Выделим следующие особенности определения понятия должностного лица:

– оно помещено в главе, предусматривающей ответственность за преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления;

– содержит оговорку, что имеет в виду только субъекта, упоминаемого в главе 30 УК, в которой оно расположено;

– в качестве основного критерия определения понятия субъекта преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления указываются функции, выполняемые работником, а не занимаемая должность.

Если сравнить приведенное определение должностного лица с аналогичным понятием, имевшимся в УК РСФСР (примечание к ст. 170), то с содержательной точки зрения изменений практически не произошло. Из анализа уголовного законодательства, а также судебной практики на протяжении последних почти восьмидесяти лет становится совершенно очевидным, что построение дефиниции должностного лица на основе содержательных критериев – единственно правильный путь определения столь сложного понятия.

Обратим внимание на то, что сделанная в примечании оговорка входит в резкое противоречие с другими положениями УК РФ. Дело в том, что по многим главам УК разбросаны статьи, в диспозициях которых прямо указывается, что субъектами их могут быть только должностные лица. Из определения понятия должностного лица необходимо исключить указанный недостаток, что будет способствовать единообразному пониманию должностного лица как специального субъекта преступления.

Изучение юридической литературы, а также судебно-следственной практики показывает, что наличие законодательного определения должностного лица не исключает, однако, неясности при решении вопросов отнесения тех или иных лиц к числу должностных в конкретных случаях. В связи с этим большое значение приобретает раскрытие характера функций должностного лица, указанных в уголовном законе.

Одну из категорий должностного лица составляют лица, которых согласно уголовному закону именуют представителями власти.

Проведенный нами экспертный опрос сотрудников органов внутренних дел[110], а также анализ судебно-следственной практики свидетельствуют, что зачастую в конкретных случаях возникают неясности при решении вопроса об отнесении тех или иных лиц к категории представителя власти. В законе и юридической литературе четкий ответ на него также не выработан. В связи с этим особое значение приобретает выяснение сущности категории должностного лица.

В новом уголовном законе впервые на законодательном уровне дано легальное определение представителя власти. В примечании к ст. 318 УК представителем власти признается должностное лицо правоохранительного или контролирующего органа, а также иное должностное лицо, наделенное в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от него в служебной зависимости.

Выделим следующие особенности определения представителя власти:

– оно помещено в главе, предусматривающей ответственность за преступления против порядка управления;

– содержит оговорку, что указанная дефиниция распространяется не только на ст. 318, но и на другие статьи УК;

– представитель власти является должностным лицом;

– в качестве основного критерия определения понятия представителя власти указываются полномочия, выполняемые этим лицом.

Выделенные особенности позволяют сопоставить это определение с вышеприведенной законодательной дефиницией должностного лица и выявить разногласия между ними, которые сводятся к следующему.

Во-первых, если представитель власти является должностным лицом, то к чему «разрывать» дефиниции и помещать их в разные главы закона? Во-вторых, в преступлениях против порядка управления, помещенных в главу 32 УК, представитель власти выступает в качестве потерпевшего, а не субъекта преступления. Почему в законе на этот момент не обращено внимания? В-третьих, в примечании к ст. 285 УК употребляется выражение «функции представителя власти», а в примечании к ст. 318 УК речь идет о «распорядительных полномочиях».

При формулировании примечания к ст. 318 УК законодатель, к сожалению, допускает логическую ошибку в определении понятия представителя власти по отношению к законодательной дефиниции должностного лица, состоящую в том, что определение подменяется изменением словесной формы определяемого понятия. Иначе говоря, допускается повторение того же самого другими словами: представителем власти является должностное лицо, а должностное лицо – это лицо, осуществляющее функции представителя власти. В связи с этим значимым явилось разъяснение понятия представителя власти Верховным Судом РФ в п. 2 постановления № 6 от 10 февраля 2000 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», согласно которому «к представителям власти следует относить лиц, осуществляющих законодательную, исполнительную или судебную власть, а также работников государственных, надзорных или контролирующих органов, наделенных в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от них в служебной зависимости, либо правом принимать решения, обязательные для исполнения гражданами, а также организациями независимо от их ведомственной подчиненности»[111].

Представляется, что данная категория должностных лиц осуществляет полномочия, которые носят не ведомственный, а общий, публичный характер и реализуются они не в замкнутых рамках какой-либо организации, а в государственно-административно-территориальных границах. Разъясняя понятие этой категории должностного лица, следует выделять три особенности, характеризующие представителя власти, состоящие в наделении лица властными функциями (полномочиями), правом совершать действия, порождающие правовые последствия для всех или неопределенно широкого числа юридических или физических лиц, а также в несвязанности служебной деятельности ведомственными рамками.