Боевые пловцы. Водолазы-разведчики Сталина Сарычев Анатолий
— Дорогу бородач знает хорошо! Надо ехать от него метрах в пяти-семи! — скомандовал Федоров, в точности идя в кильватере «БМВ».
Пять минут спустя «БМВ» свернул вправо с просеки и выехал на прилично утоптанную тропинку шириной сантиметров восемьдесят, по которой резко увеличил скорость.
«Значит, дорожка приличная, раз бородач так гонит!» — понял Федоров, по примеру впередиидущего мотоциклета прибавляя скорость.
Утоптанная тропинка расширилась до метра, и на ней помимо мотоциклетного следа появились маленькие, но многочисленные черточки по краям тропинки.
«Что за черточки на тропинке, вернее на тропе?» — задал себе вопрос Федоров, отмечая на обочине тропы промелькнувшее небольшое колесо, сильно смахивающее на детское, самокатное, которое только недавно появилось в детских магазинах.
Федоров вспомнил, что только недавно с Глашей, так звали знакомую девчонку из школы напротив сберкассы, которая помогала ему решать задачи по физике и математике, ходили в Детский мир Владивостока, и там стояли детские самокаты с точно такими же колесами, какое лежало на обочине.
«БМВ» между тем начал снижать скорость и метров через сто притормозил, аккуратно свернув на тропинку, которая пересекала их дорожку под углом девяносто градусов.
Свернув на новую дорожку, «БМВ» сразу увеличил скорость. Из-под заднего колеса немецкого мотоциклета на дорожку полетели маленькие камни и глина. Федоров чуть притормозил, опасаясь опять принять грязный вид.
И только тут Федоров обнаружил, что новая тропинка, вернее узкая дорожка шириной чуть более метра, посыпана мелкой щебенкой.
«Богатые людишки ходят или ездят по этой тропинке! Ближайший щебеночный карьер во Владике или другом городе! Но таскать сюда щебенку совсем не дешевое дело!» — оценил дорожное покрытие Федоров, смотря, как у впередиидущего «БМВ» неожиданно вспыхнул стоп-сигнал.
Федоров затормозил и аккуратно подъехал к небольшому языку глины, наползшему на аккуратную щебеночную дорожку, тянущуюся между густыми кустами и высоченными лиственными деревьями.
Две аккуратные колеи, в пяти сантиметрах от краев дорожки, показывали, что по ней ездит какая-то тележка шириной в метр. Была ли тележка трех— или четырехколесной, Федоров с ходу не разобрал, аккуратно переезжая глиняный язык.
«Хорошо бы остановиться и внимательно все осмотреть! Наверное, нашли бы много интересного!» — помечтал Федоров, снова увеличивая скорость, так как идущий впереди «БМВ» ушел метров на двести вперед.
Еще пару километров по прекрасной дорожке, и идущий впереди «БМВ» снова притормозил.
Дорожка заканчивалась прямо перед двумя кустами. Дождавшись, пока федоровский мотоциклет подъедет, «БМВ» свернул круто направо и прямо по траве поехал вперед, виляя от дерева к дереву, по какой-то странной схеме.
Минута, и в просвете между деревьями показалась грунтовая дорога, на которую «БМВ» и вырулил.
Еще через минуту оба мотоциклета мчались вперед, разбрызгивая лужи, стоящие посередине дороги.
«Рано я надел новые брюки!» — пожалел, чувствуя неприятный холод от быстро намокшей ткани.
Впереди показался бревенчатый мост, перед началом которого «БМВ» остановился. Федоров встал рядом и сразу слез с мотоциклета, зная, что Соколов уже опустил ноги на землю и удерживает равновесие оставленного мотоциклета.
Выйдя на мост, сложенный из толстых неошкуренных тонких бревен, вернее, толстых жердин, Федоров катнул ногой вторую жердину и обнаружил, что она не закреплена.
— Я первый перееду на ту сторону! — безапелляционным тоном заявил Федоров, круто разворачиваясь.
Усевшись на свой мотоциклет, мотор которого продолжал работать, Федоров газанул и секунд за двадцать пересек мост.
Не останавливаясь, Федоров быстро поехал вперед, так как никакого съезда с грунтовки видно не было.
— Почему ты первым поехал? — спросил сзади Соколов.
— Мост больно хлипкий, а «БМВ» тяжелее нашего мотоциклета раза в два. Раскидал бы жерди «БМВ», и мы опоздаем на поезд! — пояснил Федоров, слыша, как за спиной взревел мотор «БМВ».
Через минуту немецкий мотоцикл обогнал неторопливо двигавшегося по обочине Федорова и, не снижая скорости, помчался вперед.
Проехав километров пять, «БМВ» свернул в кустарник и через метров двести снова оказался на грунтовой тропе, которая шла параллельно старой просеке.
«Та щебеночная тропа была не в пример лучше этой тропинки!» — оценил качество новой дорожки Федоров, следуя за «БМВ» на расстоянии десяти метров, всерьез опасаясь, что бородач может «случайно» свернуть в какой-нибудь кустарник или совершенно безобидный подлесок и пропасть.
Снова на совершенно прямом участке тропы «БМВ» свернул налево и, пропетляв по редкому лесу, выскочил на грунтовую дорогу, обсаженную с обеих сторон высокими густыми деревьями.
Через пару километров с правой стороны показался темный деревянный столб, на котором было написано: «8-я верста». «БМВ» проскочил столб и помчался дальше, чтобы метров через пятьсот свернуть направо, следуя изгибу дороги.
В двухстах метрах стала видна высокая насыпь, поверх которой шли блестящие рельсы. С правой стороны от переезда была видна деревянная платформа, куда быстро подъехал «БМВ». Два человека выскочили на платформу и стали помогать бородачу разгружать немецкий мотоциклет. Федоров не стал заезжать на платформу, а съехал вниз с дороги и прислонил свой мотоциклет к перилам лестницы, которая вела наверх, на платформу.
Соколов соскочил со второго седла и, подхватив две сумки, рванул наверх. Тем более что справа приближался паровоз, ярко сверкая единственным глазом.
Встряхнув головой, и Федоров рванул наверх и появился на платформе, когда к ней подходил маленький паровоз, шипя и плюясь огромными клубами белого пара. На платформе стоял железнодорожник в черной форме с красной фуражкой на голове.
Паровоз проскочил вперед, подогнав к платформе два обшарпанных вагона. Как чертики из бутылки, на платформе появились человек двадцать мужиков и баб и рванули к дверям. Но не тут-то было! Бородач, до этого о чем-то переговорив с Соколовым, мотнул головой и рванул вперед.
Первым заскочив в вагон, бородач перегородил своей массивной фигурой проход и стал шустро принимать вещи, закидывая их себе за спину.
Соколов, каким-то путем заскочив в вагон, яростно махал руками, стараясь привлечь внимание Федорова, истуканом стоящего в пяти метрах от двери, которую осаждала толпа жаждущих уехать пассажиров.
Соколов исчез из дверного проема, а через двадцать секунд, прямо напротив столбом стоящего Федорова, опустилось вниз стекло и в нем появились две физиономии — бородача и Соколова.
И тут до Федорова дошло! Подбежав к окну, Федоров подпрыгнул и уцепился двумя руками за металлическую решетку окна. Раздался громкий гудок, и вагон дернулся. Четыре мощные руки за пару секунд затащили Федорова внутрь вагона, где он головой ткнулся в приличный живот бородача.
— Стой и держи место! — приказал бородач, переворачивая Федорова с головы на ноги.
Бородач с Соколовым моментально исчезли из купе, оставив Федорова стоять, держась руками за столик около окна.
Поезд тем временем набирал ход, весело постукивая на стыках рельсов.
В купе, справа от стоящего столбом Федорова, сидела здоровенная сивая бабища, с обеих сторон к которой прижимались две испуганные девчонки.
С верхней полки свесилась лохматая голова небритого с неделю мужика и, смотря на Федорова осоловелыми глазами, спросила:
— Выпить есть?
От немедленного ответа на вопрос Федорова спас бородач, несший перед собой огромный бэк, который моментально положил в рундук, подняв деревянное сиденье.
Хмыкнув на все так же стоящего Федорова, исчез, чтобы через полминуты появиться с Соколовым, неся два грязных кофра. Соколов нес две сумки в левой руке, свысока поглядывая на толпящихся в проходе пассажиров.
Часть 2
Глава первая. Благополучный отъезд. Первые сутки в дороге из Владивостока
Присев за стол, бородач жестом фокусника вытащил из правого кармана суконной куртки бутылку «Московской» и со стуком поставил ее на стол. Из другого кармана вытащил приличных размеров пакет, завернутый в газету, и аккуратно, скорее нежно, положил на стол. Сквозь типографский шрифт явственно проступали жирные пятна.
— А у меня и стаканы есть! — спрыгнул с верхней полки небритый мужик, держа в правой руке три грязных граненых стакана.
— Мадам! Не желаете выпить водочки с четырьмя благородными идальго? — неожиданно спросил Соколов, жестом руки отправляя лохматого в конец коридора, где находился проводник.
— У мадам даже найдутся два хрустальных бокала и лютня! — встрепенулась бабища, толкнув девчонку постарше.
Девчонка нырнула под стол, испуганно косясь на сидящих вокруг мужиков.
Бородач тем временем, не торопясь, разворачивал газетный сверток, в котором оказался приличных размеров шмат ветчины, круг одуряюще пахнущей колбасы, толщиной в три пальца, и кусок козьего сыра размером с кулак взрослого мужика.
«Как примерно кулак бородача», — оценил Федоров размеры куска сыра, внимательно смотря по сторонам.
Девчонка поставила на стол две действительно хрустальные рюмки, каравай хлеба и три яйца.
Теперь Федорову так захотелось поесть, что затряслись руки.
Как раз вернулся Лохматый, неся на вытянутых руках три чисто вымытых стакана и не сводя с бутылки водки жадного взгляда.
Бородач тем временем быстро нарезал колбасу, сыр и ветчину. Сотворив два больших бутерброда, протянул их девчонкам со словами:
— Брысь наверх! И молчать до самого Хабаровска!
Девчонок как ветром сдуло.
Соколов разлил водку в разнокалиберную тару, себе и бабище налив в хрустальные рюмки.
— Щоб мы были здоровы! — одним махом вылив в себя водку, провозгласил бородач, смачно закусив куском хлеба с положенным на него толстым куском ветчины.
— Аналогично! — возвестила бабища, с ловкостью одесского амбала хлопнув рюмку.
Изящно оттопырив мизинец левой руки в сторону, бабища указательным и большим пальцами взяла со стола кусок колбасы толщиной миллиметров пятнадцать и отправила в широко открытый рот, в котором не хватало штук пять зубов с левой верхней стороны.
— Между первой и второй промежуток небольшой! — провозгласил Соколов, разливая до конца бутылку.
Опять дружно выпили и накинулись на закуску, которая убывала с завидной скоростью.
Бородач, сотворив еще два бутерброда, передал их наверх, девчонкам, которые молча приняли еду.
Поезд стал замедлять ход, и постукивание по рельсам стало реже. За окном был виден мелкий кустарник у самого полотна, дальше шел кустарник повыше, а метров через сто стеной поднимался лес.
Появился проводник, вопросительно посмотрев на бородача, которого сразу принял за главного в купе. Щелкнув себя по горлу указательным пальцем, бородач показал три пальца и как-то непонятно покрутил пальцами.
— Через час после прицепки! — теперь уже словами ответил проводник, переходя в следующий отсек.
С правой стороны появился заброшенный путевой домик и остатки платформы с неожиданно хорошо сохранившимся дощатым щитом, на котором пламенела надпись «20-я верста».
— Сейчас наши вагоны перекинут на широкую колею и прицепят к московскому поезду! — возвестил бородач, неподвижно смотря перед собой.
Возникший проводник беззвучно сделал шаг вперед, остановился перед столом и выгрузил на него две бутылки с китайскими иероглифами на этикетке.
«Хотя почему китайские? Может быть, японские или корейские?» — прикинул Федоров, внимательно смотря на лицо бабищи, которое после двух стопок водки как-то подтянулось и облагородилось.
— Расскажите, Мария Ивановна, о станции, на которую мы едем, — попросил бородач, наливая в рюмки желтоватую жидкость.
— Только что промелькнули остатки двадцатой платформы, из-за которой до революции чуть не началось восстание аборигенов[40].
История разъезда Озерный Ключ началась двадцать седьмого марта одиннадцатого года, когда по просьбе местных землевладельцев и крестьян была построена платформа «Двадцать четвертая верста». Тогдашний владелец Сучанской ветки, общество КВЖД, поставил условие, чтобы местные жители содержали платформу за свой счет, с ежегодным текущим ремонтом, уборкой, освещением, колкой льда, подсыпкой песка и наймом сторожей. Плата за проезд до ближайшей станции взималась железной дорогой, как за полный перегон между станциями Шкотово — Новонежино.
— Как много вы знаете! — льстиво воскликнул Федоров, действительно восхищенный знаниями бабищи, пардон — Марии Ивановны.
— Мама уже семь лет работает библиотекарем в узловой библиотеке! — пискнула с верхней полки белобрысая девчонка.
— Цыц, малявка! Спать ложись! — усмехнувшись, приказал бородач, передавая наверх два бутерброда с колбасой и сыром.
— Сам, дядя Миша, спать ложись! — огрызнулась вторая малявка, тем не менее принимая бутерброды.
Опрокинув еще одну рюмку китайско-японской огненной воды, Мария Ивановна продолжила рассказ:
— Экономическое значение разъезда Озерный Ключ скачкообразно возросло в четырнадцатом году после появления рядом с разъездом крупных угольных копей.
В семнадцатом году очень активно функционировал полустанок «9-я верста», который располагался вблизи угольного рудника. Там были установлены один станционный домик и типовой железнодорожный сарайчик, не говоря о платформе.
— Откуда вы так много знаете? — восхитился Федоров, подливая в рюмку Марии Ивановны желтоватую жидкость.
Сам Федоров, только пригубив шибающую сивухой жидкость, отставил стакан в сторону.
Соколов тоже не стал пить, чего нельзя было сказать о бородаче и Лохматом.
Поезд снова стал притормаживать и вскоре остановился прямо в поле. Дернулся вагон, лязгнула автосцепка, и вагон куда-то повезли. Правда, недалеко. Паровозный гудок, и остановка. Снова гудок, и вагон поехал обратно.
Федоров внимательно смотрел в окно и увидел, что их вагон стоит рядом с первым. Что-то загремело в голове и хвосте вагона, стали слышны скрипы. Вагон покачнулся с борта на борт.
«Откуда качка? Мы же не в море идем, а стоим в открытом поле?» — удивился про себя Федоров, переводя взгляд на Соколова.
На лице капдва тоже отразилось удивление. А вот лица бородача и Марии Ивановны были абсолютно спокойны. Бородач вылил из бутылки последние капли и открыл вторую.
— Что там шумит под палубой? — недовольно спросил Соколов, озабоченно вертя головой.
«Мне так вертеть головой по штату не положено!» — пожалел себя Федоров, продолжая напряженно прислушиваться к странным звукам.
— В нашем вагоне меняют тележки с узкой колеи на широкую! — пояснил бородач, жестом приглашая Соколова и Федорова взять стаканы.
— Чувствую, что без очень серьезных людей здесь не обошлось! — поднял свою рюмку Соколов.
— Две недели железнодорожники пути меняли! — мотнул головой Лохматый, забирая свой стакан.
Весь вагон лязгнул и опустился вниз.
— Теперь можно спокойно ехать до самого Хабаровска! — констатировал бородач, снимая со своего левого запястья металлические часы на широком кожаном браслете.
— Держи, моряк! Это самые новые швейцарские часы с автоподзаводом![41] — широко улыбнулся бородач, другой рукой поднося стакан к широкой, заросшей черным волосом пасти.
Вагон дернулся и покатился.
Буквально через пять минут вагон остановился в чистом поле, и к нему шустро кинулись люди, обвешанные со всех сторон мешками и сумками. Десять минут, и в поле не осталось ни одного человека. Зато в вагоне людей набилось как сельдей в бочке. Вот только в купе, где сидел бородач, не зашло ни одного человека.
Соколов опустил вниз левую руку, на которой Федоров увидел наручные золотые часы.
«Капдва мышей не ловит! Снял с бородача золотые котлы!» — отметил Федоров, не чувствуя ни зависти, ни злобы. Одну только усталость и желание бухнуться на койку и заснуть.
— Ты совсем плохой, старшина! Ложись на второй ярус, и отбой! — шепотом приказал Соколов, помогая застегнуть на левом запястье только что подаренные часы.
Через двенадцать часов, которые Федоров беспробудно проспал на второй полке, Соколов тряхнул за плечо и негромко сказал:
— Сейчас все спят. Вагон полностью перепился, и нам пора идти на свои места. Ничему не удивляйся!
Федоров широко открыл глаза и увидел стоящего в изголовье капитана второго ранга, одетого в форму торгового флота, с капитанскими нашивками на рукаве черного кителя. От Соколова на версту разило сивушными маслами, острым перцем и еще чем-то противным, названия которому Федоров не знал.
— У меня есть пять минут, чтобы сбегать в гальюн? — мотнув головой, спросил Федоров, внимательно смотря на одутловатое лицо капдва с большими мешками под глазами.
— В переходе оправишься! — выдал капдва, метнувшись к ногам Федорова.
Десять секунд, и на ноги старшины обуты новые мокасины.
— Я бы сам надел! — попробовал отказаться Федоров.
— Времени нет! — отрезал капдва, насильно всовывая правую руку старшины в темную куртку.
Двадцать секунд спустя, под громогласный храп бородача, который сотрясал вагон, Федоров шел по проходу плацкартного вагона, держа в руках свою и соколовскую сумки.
В Омске Соколов снова вытащил Федорова из купейного вагона и сразу потащил в кассу, где, пошептавшись с каким-то подозрительным мужиком блатного вида, купил за наличные деньги два билета до Одессы.
Через три часа, накупив по три комплекта чистого белья, всякой снеди на местном рынке, сходив в баню, где в отдельном номере час ожесточенно терли друг друга, сели в купейный вагон поезда Новосибирск — Одесса.
В купе, несмотря на осенний период, никого, кроме их двоих, не было.
В городе за сорок минут Соколов, посетив главный телеграф, дозвонился до Севастополя и, выйдя из тесной кабинки, объявил:
— В Одессе тебя на вокзале, вернее около вагона, встретит капитан третьего ранга Малышев, в распоряжение которого ты поступаешь!
— Что я должен делать на ПЛ? — попробовал уточнить Федоров, с отвращением смотря на две бутылки водки, которые Соколов выставил на стол.
— Готовить экипаж по методике Савичева и отрабатывать с группой из трех водолазов навыки передвижения под водой по компасу и методику минирования судов под водой! — жестко сказал Соколов, наливая в стакан водки.
Набрав в рот водки, пополоскал ею зубы и выплюнул снова в стакан, который, не мудрствуя лукаво, вылил в открытое окно.
— Граждане пассажиры! Через две остановки самый красивый и веселый город Советской России — Одесса! Просьба быстро выходить и не забывать свои вещи! Вагон не трамвай — ждать не будет! — громогласно объявил здоровенный рыжий проводник-одессит, всю дорогу сыпавший одесскими шутками и прибаутками.
— Хороший парень — наш проводник! За всю дорогу не подсадил к нам ни одного пассажира! И кипятком снабжал весьма регулярно! — оценил Федоров условия поездки в купейном вагоне, снимая пижаму.
— Мы с тобой путешествовали в этом поезде, как в СВ![42] И это мне обошлось в кругленькую сумму, а не «доброта» одесского проводника, который отнесся к нам, как к родным братьям! — пояснил ситуацию Соколов, кидая Федорову новые флотские брюки.
— Весьма признателен, ваше благородие! — шутовски поклонился Федоров, надевая предложенные брюки.
Голландку и бушлат за длинную дорогу Федоров вычистил до первозданного состояния, как и ботинки, которые сияли, как новенькие.
— Оборзел ты, старшина, до невозможности! Разленился! Нет на тебя старорежимного фельдфебеля, который погонял бы товарища старшину по хорошему плацу часов десять прусским шагом![43]
— Что я вам плохого сделал, товарищ капитан второго ранга? Я каждый день и медитировал, и отжимался, и присаживался, и даже занимался с вами тренировками по системе Ознобишина! — делано плаксивым голосом заныл Федоров, смотря, как Соколов придирчиво просматривает его сумку, откладывая в сторону немецкий компас, старый комплект формы номер три и желтую робу. Немного подумав, Соколов отложил десяток банкнот и сунул в карман брюк Федорова. Остальные деньги без зазрения совести положил в свой карман.
На вопросительный взгляд Федорова пояснил, кивая на вещмешок:
— Тебе, старшина, по штату не положено иметь все эти дорогие вещи. Дашь адрес, и я отправлю все это к тебе домой!
— Жалко, товарищ капитан второго ранга! — протянул Федоров, прекрасно понимая, почему Соколов так говорит.
— Придешь в новую команду, обязательно просмотрят все твои вещи. И если наличие компаса, часов и некоторой суммы денег еще можно объяснить, то вот присутствие дорогой гражданской одежды моментально вызовет не только вопросы со стороны каптерщика, но и пристальное внимание как командования подводной лодки, так и соответственно офицеров Особого отдела!
— Еще жальче стало! — протянул Федоров, внимательно смотря на капдва.
— Жалко у пчелки, товарищ старшина! — чуть повысил голос капдва, складывая мокасины в сумку Федорова.
— Слушаюсь! — вспомнив все флотские правила, коротко ответил Федоров, присаживаясь к столу.
Быстро написав почтовый адрес, Федоров подпер рукой голову и уставился в окно, за которым проплывали пригороды большого города.
«Интересно, Одесса больше Владика или меньше? Сколько же здесь живет народа? — размышлял Федоров, смотря, как после остановки поезд медленно тронулся, оставляя за собой еле освещенный перрон, на котором стояла одинокая фигура дежурного по станции.
«Какой станции? Половину страны проехали, а что я видел? Вокзалы, убогие домишки, которые что во Владике, что в Сибири практически одинаковые, за исключением мелких деталей и отсутствия китайцев и японцев, рынок и баню в Омске, и больше ничего!» — пожалел себя Федоров, поправляя бескозырку на голове.
— Постели сдавать! — гнусаво пропел проводник, дважды стукнув металлическими ключами в закрытую дверь.
«Дверь была полуоткрыта перед станцией. Почему сейчас дверь закрыта?» — спросил сам себя Федоров по извечной привычке водолазов говорить сам с собой.
Повернув голову, Федоров внимательно осмотрел купе. Кроме него, в купе больше никого не было. Как, впрочем, сумок, записки и недопитой бутылки водки.
— Вот Соколов сквалыга! Водку, и ту забрал! Не мог мне оставить! — вслух выдал Федоров, снимая простыни с постели и начиная их аккуратно складывать.
— Не надо этого делать! Я все равно каждую простыню и наволочку разворачиваю и проверяю! — посоветовал проводник, возникая в дверях. От проводника явственно попахивало водкой.
Теперь стало ясно, куда делась стоящая на столе бутылка с недопитой водкой.
Быстро подняв койки, Федор проверил рундуки, но, как и следовало ожидать, ничего там видно не было. Вот только парочка тараканов валялась в противоположном от Федора рундуке.
— Опять бригадир орать на меня будет! — констатировал проводник, опуская койку и присаживаясь прямо на скомканное белье.
— За что? — вяло поинтересовался Федоров, опуская свою койку.
— Денег мало принес с поездки! — выдохнул проводник, вынимая из кармана бутылку, в которой жидкости осталось едва ли одна треть.
— Будешь, моряк? — спросил проводник, наливая водки в стоящий на столе стакан.
— Я на службе! Мне нельзя! — отказался Федоров, смотря на красное потное лицо проводника.
— А я выпью! У меня сейчас будет перестой[44] трое суток! Так что можно и выпить и закусить вволю! — печально заявил проводник, медленно выпивая водку, как воду.
— Через пять минут конечная! И мне надо стоять в рабочем тамбуре и выпускать пассажиров второго класса! — встрепенулся проводник, тяжело вставая со своего места.
— Куда же ты в таком состоянии? — поинтересовался Федоров, сам не понимая, чем он может помочь проводнику.
— Ты прав, моряк! — встряхнул головой проводник и, схватив бутылку, одним махом вылил в себя остатки водки, прямо из бутылки, не утруждая себя переливанием огненной воды в стакан.
И странное дело. Едва только проводник допил водку, как моментально выпрямился, схватил грязное белье и зарысил к себе.
— У каждой Марфушки — свои игрушки! — вслух констатировал Федоров, надевая на плечи вещевой мешок.
В коридоре оказалось человек пятнадцать пассажиров с чемоданами, в хвост которых и пристроился Федоров, абсолютно не представляющий, куда ему идти, если его не встретит капитан третьего ранга Малышев.
Глава вторая. Не удалось посмотреть на красавицу Одессу. Своеобразный одесский дворик
У трапа на перроне стоял абсолютно трезвый проводник, благоухающий тройным одеколоном на метр вокруг. Едва Федоров вышел из вагона, как к нему моментально подошел лейтенант в морской форме и требовательно спросил:
— Вы старшина первой статьи Федоров?
— Так точно! — встал по стойке «Смирно» Федоров.
— Следуйте за мной! На катере вас ждет капитан третьего ранга Малышев! — приказал лейтенант, круто разворачиваясь на месте.
«Как хорошо было ехать в поезде с Соколовым! Ни разу он со мной не разговаривал таким презрительным тоном! Всегда уважительно и почти на равных! А ведь Соколов — капитан второго ранга, а не какой-то лейтенант, который только что окончил военное училище!» — с ностальгией вспомнил Федоров, следуя в кильватере за невысоким лейтенантом.
Выйдя на привокзальную площадь, лейтенант бодро направился к черной «Эмке», которая стояла у выхода из здания вокзала.
«Меня уважают! Раз за мной прислали легковую машину! Но мотоциклет лучше!» — оценил прием черноморских моряков Федоров, вслед за лейтенантом протискиваясь внутрь пропахшей табаком легковушки, в которой кроме лейтенанта находился еще один матрос с двумя круглыми железными коробками.
— Поехали! — скомандовал лейтенант и, не оборачиваясь, пояснил: — Сейчас заедем к сапогам[45] и поменяем фильм, а потом на катер поедем.
— Как прикажете! — согласился Федоров, откидываясь на спинку довольно жесткого сиденья.
Десять минут спустя автомобиль подкатил к высоким металлическим воротам, украшенным двумя красными пятиконечными звездами.
— Я быстро! — оповестил матрос, выскакивая из автомобиля.
Федоров вытянул ноги вперед и закрыл глаза, приготовившись вздремнуть.
— Не спать, старшина! Не спать! — рявкнул лейтенант, демонстрируя служебное рвение.
— Слушаюсь! — не стал спорить Федоров, смотря, как из железной двери, справа от ворот, выскочил маленький, худенький солдатик в застиранной форме с двумя железными бачками и остановился.
Следом быстро вышел матрос из машины, тоже с двумя бачками и быстро пошел к «Эмке».
— Товарищ лейтенант! Я два фильма взял! — радостно сообщил автомобильный матрос, ставя металлические бачки около автомобиля и протягивая правую руку к дверце.
Федоров тоже протянул руку и быстро открыл дверцу, куда местный солдатик стал быстро загружать бачки.
Минуту спустя автомобиль покатил по городу Одессе, держась посередине улицы.
«Почему все люди и книги прямо взахлеб пишут об Одессе? Ничего особо красивого я не нахожу в городе», — сам себя спросил Федоров, смотря на булыжную мостовую, по которой сейчас катил автомобиль.
— Куда ты едешь, матрос? — удивился лейтенант, смотря по сторонам.
— Вы же сами обещали, что если быстро управимся, то поедим бычков на Дерибасовской и попьем там пива! У нас же еще два с половиной часа до отхода катера! — авторитетно заявил водитель.
— Бычков сам наловишь и пожаришь! Двигай в морпорт к третьему причалу! — приказал лейтенант тоном, не терпящим возражений.
Прямо у бордюра дороги стояла худенькая бабка с большим пакетом, из которого торчали небольшие рыбьи хвосты.
«У нас в Приморье бычки не в пример больше!» — промелькнула в голове быстрая мысль.
Правая рука Федорова хлопнула по плечу водителя, и голосом капдва старшина первой статьи приказал:
— Тормозни, браток!
Водитель послушно нажал на тормоз, и автомобиль остановился прямо напротив бабуси.
Бабка привстала и открыла рот, удивленно посмотрев на «Эмку» выцветшими голубыми глазами.
Выскочив из машины, Федоров подбежал к бабусе и с ходу предложил:
— Давайте четыре! Нет, восемь кульков бычков!
— Спасибо, матросик! — прошамкала бабка, на глазах которой показались слезы.
— Только дайте большой пакет! — попросил Федоров, вынимая первую попавшуюся купюру.
— У меня сдачи не будет! — развела руками старушка, складывая пакеты в сетку-авоську.
— Старшина! Марш обратно в машину! — заорал фальцетом лейтенант, высовывая голову из открытого окна автомобиля.
— Сдачи не надо! — отмахнулся Федоров, забирая сетку с бычками и не торопясь идя к «Эмке».
По тротуару шли две девушки в открытых коротких платьях и с интересом посмотрели на ладного старшину.
У Федорова почему-то сладко заныло сердце.
Федоров открыл свою дверь автомобиля, обнажив при этом наручные часы.
Глаза лейтенанта алчно сверкнули, что не ускользнуло от внимания Федорова.
«У нас на ТОФ таких алчных летех не было. Первый раз видит человека и уже готов снять с него часы. Не лейтенант ВМФ, а какой-то барыга!» — выдал моментальную оценку встретившего его офицера Федоров, передавая авоську с бычками матросу, сидевшему на заднем сиденье.
— Десять суток ареста! — объявил лейтенант, едва Федоров сел в машину.
Читать бесплатно другие книги:
