Основы философии Гуревич Павел

Как человек появился на Земле? Кто его предки? Эти и подобные вопросы не являются новыми для философии, поскольку ими была напичкана вся дофилософская мифология. Не является новым вопрос о происхождении человека ни для естествознания, ни для антропологии – специальной отрасли знания, занимающейся исключительно вопросом происхождения человека – «антропоса» (в латинской транскрипции). Во все времена люди не только задумывались над вопросом происхождения человека, но и давали, как они полагали, вполне убедительные и окончательные ответы.

Эти «ответы» несли на себе печать своего времени, уровень его интеллектуальных и духовных достижений. Пробивающийся сквозь века метафизический материализм не мог справиться с вопросом происхождения жизни и сознания, а идеализм, эксплуатирующий постулаты религии, настаивал на внеприродной сущности сознания, уводя вопрос о природе человека в религиозно-мистические построения. Многие столетия «ясным» для сознания и убедительными в глазах масс были религиозные представления: он – высший продукт свободного творения верховного существа – Бога (идеалисты высшей силой считали Творческий Разум, Мировой Дух и др.). Материалистические аргументы в пользу естественного происхождения человека не имели достаточного влияния. Эти противоречивые концепции не вызывали острой полемики, поскольку каждая из них не могла представить доказательных аргументов.

Но ситуация в естествознании и в смежных областях «человекознания» резко изменилась после выхода в свет работы Ч. Дарвина «Происхождение видов...» (1859) и его последующей фундаментальной работы «Происхождение человека и половой подбор» (1871), сквозь которые красной нитью проходит основная идея дарвинизма – эволюционный взгляд на живую материю, в том числе и на человека. Ближайшие предки человека, согласно теории Дарвина, – человекообразные обезьяны. В лапидарной форме эту концепцию в основных чертах изложил Ф. Энгельс в статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Глубокого анализа дарвинизма Энгельс не делал; он сосредоточил внимание на том, что в силу изменившихся природно-климатических условий и нехватки питания на деревьях обезьяне пришлось слезть на землю и взять в руки палку, чтобы с её помощью обеспечить себе пропитание. Это было началом трудовой деятельности, приведшей к изменению морфологии тела, разделению конечностей на «руки» и «ноги», росту и совершенствованию мозга, появлению сознания и речи. Поскольку в период господства марксистской идеологии всё, вышедшее из-под пера основоположников марксизма, было для всех «истиной в последней инстанции», то и представленная Энгельсом картина происхождения человека была воспринята как окончательная истина. Всем стало всё понятно.

Однако в теории Дарвина было одно звено, которое прошло мимо внимания Энгельса: идея дивергенции, нашедшая свое объяснение только на генетическом уровне познания живой материи. Суть этого кратко состоит в следующем: существование какого-либо вида животных или растений продолжается во времени в, казалось бы, неизменном виде, но одновременно в нем идет и накопление каких-то новых качеств, для современной науки ещё не совсем ясных. На определенном этапе существования данной формы происходит взрыв, развал данной формы, когда её потомство приобретает новые признаки, которых не было в исходной, «родительской» форме. Дарвин в своей работе «Происхождение видов...» даже нарисовал настоящее «дерево видов», когда на общем стволе вырастают гигантские «сучья» видов и подвидов – и все они тянутся вверх, сквозь время. На определенном этапе часть ветвей отмирает, другие дают новые вторичные и третичные ответвления – и так до современной эпохи со всем многообразием видов и подвидов. Отмирание отдельных ветвей или их отростков – это результат внутривидовой и межвидовой борьбы за существование, а победители в этой борьбе продолжают «двигаться» сквозь столетия и тысячелетия, путем дивергенции порождая новые, более приспособленные виды.

Дарвиновская теория видообразования современным естествознанием не отвергнута, а лишь уточнена. Вполне вероятно допустить, что человеческий вид – именно продукт подобной дивергенции, которая произошла с его предком около трех миллионов лет назад, когда гуманоид расщепился на человекообразных обезьян и нашего далекого пращура. Анатомоморфологически и психически он ещё далеко отстоял от современного человека, но он уже не был исходным гуманоидом: впереди его ждала трехмиллионнолетняя эволюция, когда он буквально пробивался сквозь дебри природы к своему современному облику.

Материально-трудовая деятельность – одна из видовых особенностей человека, но её не следует фетишизировать. Поскольку все живое способно к выживанию во внешней среде только в силу наличия связи с этой средой, то для человека именно трудовая деятельность выступает формой такого вписывания в окружающую природу.

Эволюция низших форм живой материи происходит в ритме общей эволюции природы. Человек вышел из природы, и на это «вышел» мы обращаем особое внимание. Предок человека жил в естественной среде обитания и вполне гармонировал с ней. После его расщепления на два подвида эта способность гармонировать сохранилась за человекообразными обезьянами, а вторая ветвь, «человеческая», стала стремительно утрачивать её, эволюционируя в таком темпе, что стала перегонять естественную эволюцию окружающего бытия, стала медленно подниматься над природой, «выходить» из неё. Природа, бывшая когда-то матерью для предка человека, теперь все больше стала походить на злую мачеху. Это отторжение продолжалось многие тысячелетия, и в таком же темпе шло становление трудовой деятельности. Природа, наделяя человека все новыми и новыми качествами, поднимая его над собой, тем самым обрекала его на вымирание. Инстинкт выживания, как самый сильный во всех видах живого, заставил нашего далекого предка становиться умелым, разумным, деятельным.

Философия рассматривает труд не как способ получения прибавочной стоимости, а относится к нему как к совокупности осмысленных утилитарных действий, призванных обеспечить превращение естественной природной среды в искусственную, пригодную для её использования человеком. В результате труда человек окружающую среду «очеловечивает», делает её пригодной для использования. Трудовая деятельность оказывается формой связи общества с природой, или, выражаясь философски, труд – это условие обеспечения единства социальной формы материи с остальными формами материального бытия, и поэтому формой существования человека становится активная жизнедеятельность. Активность трудовой деятельности, её многовекторность пропорциональны нарастающему «удалению» человека от окружающей среды.

Степень воздействия на внешнюю среду диктовалась также тем, каков был уровень расхождения между потребительскими свойствами окружающей человека природы и его потребностями. Там, где эти расхождения были незначительными (готовые фрукты, готовое мясо и т.п.), там степень воздействия на природу была незначительной, трудовая деятельность усложнялась очень медленно; в тех регионах обитания первобытного человека, где окружающая среда была не столь «благосклонна», жизнедеятельность человека шла более активно, поскольку социальная пассивность обрекала человека на вымирание. Здесь кроются истоки неравномерного состояния уровней развития цивилизаций в различных регионах земли. Все разговоры о развитых и отсталых народах являются некорректными; интенсивность развития в различных природно-климатических ареалах обитания человека зависела от той «дисгармонии», которая складывалась между человеком и «матушкой-природой». Активная жизнедеятельность – показатель интенсивности приспособления, продиктованной инстинктом самосохранения.

Переход от гуманоидного состояния к состоянию человеческому – это длительный процесс единовременного становления всех человеческих особенностей: превращение биофизиологического стада в человеческое общежитие, становление морального сознания и морального поведения, сменивших биофизиологические инстинкты, понимание должного и недопустимого, осознание своей отчужденности от остальной природы. Умирал авторитет физической силы и нарастал «авторитет» знания, опыта, житейской мудрости. Росло чувство коллективизма и понимание единства своего «Я» с общим «МЫ». С позиций антропологии формирование человека завершилось около 70–50 тыс. лет назад. Но она акцентирует внимание только на его анатомических и биофизиологических особенностях, тогда как философия основное внимание обращает на духовно-нравственное в человеке, на рост его сознания и развитие способности к познанию и деятельности, в чем и проступает наружу великое человеческое «Я». Для естествознания человек – это высшая форма живой материи; для философии человек – это качественно новая форма бытия, определяющее звено социальной материи, а вся человеческая биофизиология выступает лишь субстратом для проявления человеческого.

Многовековое развитие знаний о внешнем мире показывает, что понять природные закономерности, связи гораздо доступнее, чем понять человека и его сущность. Раскрытые природные закономерности выступают для нас как установленные константы, тогда как каждая эпоха, каждая философская система рисуют свою систему человеческой сущности. В равной мере это относится и к мышлению нашего времени, которое рассматривает человека как одну из сложнейших для познания загадок. Философия при своем анализе человека исходит из того, чтобы всё многообразие сторон человеческой индивидуальности было сведено в определенную систему, упорядочено, было проанализировано с позиций общих закономерностей социального бытия. В итоге высвечивается ряд общих характеристик, относящихся в одинаковой степени как к отдельному индивиду, так и ко всему человечеству.

Что же такое человек?

Во-первых, это одно из звеньев материи. Как и всякая иная форма материи, он обладает её всеобщими признаками и свойствами (объективность, движение, время, пространство, отражение и др.).

Во-вторых, он выступает не только высшей формой живого, но и высшей формой материального бытия вообще. И в той же степени, как каждый вышележащий уровень материи включает в себя признаки нижележащих уровней и одновременно обогащает их своими, так и «человеческая» материя выступает концентрированным выражением всех её дочеловеческих состояний. Из этого следует, что человек оказывается на вершине всей Вселенной (при условии, что разумно организованной жизни больше нет нигде). При таком допущении он действительно оказывается «микрокосмосом» в «Космосе», как определяли его место в мироздании античные мыслители Греции.

В-третьих, человеческий индивид является действительно особой формой материи, и эту «особость» не следует рассматривать как расхожее определение, философскую банальность. При поверхностном подходе и на кирпич можно смотреть как на «особую форму», поскольку он выступает как данное единичное. Но только человек во всем мире бытия выступает принципиально новой формой по отношению ко всем видам и уровням бытия. Эта новизна обеспечивается разумно-нравственными основами общежития, цементируемого совместной материально-производственной деятельностью. Биологическое в человеческом индивиде не исчезает: человеку присущи обмен веществ, размножение, приспособление, цельность, организованность и др., но все эти признаки социализированы, причем природное оказывается в подчинении у социального.

Обычно сущностными признаками человека принято называть сознание, разум, волю, внутренний моральный мир, ориентацию на духовные ценности. Все это, несомненно, присутствует в человеке, и оно составляет его важный компонент. Но кроется все это внутри индивида, составляет его личностное «Я».

Все вышеперечисленное становится социально значимым только при своем проявлении «во вне», в смысловой жизнедеятельности. К примеру, гоголевский Манилов или гончаровский Обломов были неплохими людьми, имели свое внутреннее «Я». Но во вне, в повседневной социальности бытия их «Я» ни в чем не проявлялось: они ели, пили, спали, мечтали, разговаривали – и всё. Они принадлежали к роду человеческому только по своим внешним признакам, в силу владения речью, мышлением; но по своей сути их можно отнести к цивилизованным млекопитающим, поскольку в них уснула жизнедеятельность как основной признак социальности. Социальность как категория философии включает в себя и разумно-нравственный мир, и прочие духовные компоненты, но основной составляющей социальности выступает деятельность, общественная мобильность, когда каждый индивид своим общественным поведением и общественной деятельностью (материально-производственной, духовной, политической, управленческой и др.) объективно способствует совершенствованию и развитию всего общества или, наоборот, расшатывает его, когда эта деятельность носит негативный характер (убежденный правонарушитель, носитель экстремистской идеологии и т.п.). От носителей негативного общество защищается морально-правовыми и силовыми барьерами, активных носителей позитивного начала поощряет, поддерживает их авторитет. Следовательно, социальность – это деятельное внешнее проявление и утверждение внутреннего «Я».

Социальность как сущностный признак человеческого индивида – явление историческое. Она зарождается вместе с формированием общества и постоянно развивается. В науке этот процесс называется «антропосоциогенез», и его не следует смешивать с понятием «антропогенез», которое несет биофизиологическое содержание, тогда как «антропосоциогенез» выступает социальной характеристикой человека и картиной того, как развивались черты социальности. Завершенной теории антропосоциогенеза, в силу специфики задачи, до сегодняшнего для не создано. Воссоздать картину того, как шло становление «человеческого» в человеке, крайне трудно, поскольку здесь историкам приходится вести речь о нюансах духовного плана, реставрировать картину развития межчеловеческих отношений, которые оставили по себе лишь косвенные «улики». Антропосоциологи по имеющимся материальным свидетельствам, остаткам письменности ближайших к нам эпох рисуют картину развивающегося человека лишь ближайших к нам эпох (5–10 тысячелетий), что выступает всего лишь мигом во всей миллионолетней истории человечества.

Но даже при наличии множества исторических «дыр» в нашей истории мы можем с полным основанием утверждать, что антропосоциогенез носит исторический характер, все свойственные человеку черты социальности следует видеть только в их истории. Всё, чем богат и славен современный человек (духовность, речь, коллективизм, сострадание, способность и готовность к труду, постоянное стремление к идеалу и многое другое), – всё знает свою историю. Развиваясь, человек словно выпрямлялся, становясь во весь рост перед всей Вселенной. Не случайно в ранней мифологии сквозит мысль о причастности человека к божественному.

Не до конца решен вопрос о биофизиологической и морфологической эволюции человека. Уже аксиоматическим стало положение о том, что такая эволюция была. Природа как бы «утрясала» первобытного человека, добиваясь гармонии его строения с «гармонией» нового, социального существования, но эту эволюцию следует рассматривать с общей эволюцией всей природно-климатической среды. Если бы земные условия оставались неизменными последние несколько миллионов лет, то никакого «происхождения» человека не получилось бы. К примеру, наличие угля, нефти и газа в пределах северных широт говорит о том, что когда-то здесь было буйство тропической растительности. В современной тундре ничего этого нет, и её мерзлота не может называться «вечной». Сегодня открыто более трех тысяч месторождений каменного угля на всех континентах земли, в том числе и в Антарктиде. Толщина угольных пластов порой достигает несколько сотен метров (Хет-Крик в Канаде – 450 метров, Латроб-Вели в Австралии – 330 метров, Экибастуз в России – 200 метров и др.). Китай по запасам каменного угля может быть назван «столицей мира». Северная оконечность Африки и часть регионов Ближнего Востока буквально «плавают» на нефтяной подушке; богат нефтью и российский Север. Выходит, что первобытные тропики буквально «бродили» по Земле. Окажись современный географ или ботаник в том ландшафте и климате, какими они были миллионы лет назад на Земле, они не узнали бы в той природе нашу, довольно скромную по природным буйствам, планету.

Ко времени появления первобытного человека на нашей планете уже не было того буйного круговорота бытия, какой существовал на Земле десятки и сотни миллионов лет назад. Земля как бы утихала, успокаивалась, была близкой к её современному состоянию. Природа словно шлифовала существующие формы жизни, уничтожая слабых и заставляя приспосабливаться более жизнестойких. В каждой форме живого, в том числе и в человеке, инстинкт самосохранения является самым сильным. Формой приспособления человека явилась развивающаяся жизнедеятельность, благодаря которой он начал создавать искусственную среду обитания через коллективную деятельность, приведшую к формированию общежития. В условиях общежития формируются осмысленная речь, новые правила поведения, деление поступков на добрые и злые, новая духовно-нравственная атмосфера вообще.

Окружающая среда словно предъявила первобытному человеку своеобразный «ультиматум»: будь социальным – или умри! И если в Библии написано: «...Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться... Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их...» (Матф. 6:25–26), то для первобытного человека подобный образ жизни был бы равносилен смерти. В силу своего отчуждения от природы ему с самого первого шага пришлось научиться и сеять, и жать, и собирать в житницы, научиться шить одежду и строить жилище, готовить перевариваемую желудком пищу и мн. другое. Это было практическим воплощением развивающейся способности к материально-практической деятельности, когда человек осознанно превращал природно-данное в человечески-необходимое.

Трудовая деятельность явилась способом соединения двух ярусов материи, естественно-природной и социальной; она постоянно развивалась и усложнялась, а «ритм» усложнения задавался скоростью «удаления» человека от биофизиологии своего предка. Когда человек научился производить не только естественно-необходимое, но и социально значимое (т.е. стал уметь делать не просто нужные предметы и вещи, но предметы и вещи красивые, пригодные для обмена или продажи и т.п.), то началась эпоха становления цивилизации. Умирала родовая организация общежития, на его место приходило именно общество со всеми его преимуществами и недостатками. Потому весь длительный период развития человечества от его древнейшего состояния до становления цивилизации – это его предыстория; лишь с начала становления цивилизации начинается подлинная история человечества. Её возраст определяется примерно в 10–15 тыс. лет (в зависимости от ареалов становления ранних человеческих культур).

Весь длительный процесс антропосоциогенеза с философской точки зрения – это картина становления нового, необычайно сложного, уровня материи, социального бытия. Его исходной единицей выступает человек – самая сложная форма живой материи. Простая живая форма меняется просто и быстро: тот же самый всем надоевший вирус гриппа буквально «выворачивается наизнанку» за несколько минут, если не происходит ударного воздействия на него медицинских препаратов. Человек в миллионы раз сложнее вируса, а потому для «расшатывания» его природы самой природе потребовались миллионы лет, когда происходил его антропо– и социогенез. Итогом воздействия двух параллельных эволюционных процессов (природного и социального) являлось то, что человек оказался одновременно включенным в две сферы бытия: телесночеловек – часть живой материи со всеми присущими ей сущностными признаками; в силу своей деятельной сущности, просвещенной сознанием, нравственностью, всеми сторонами народившейся духовности, он формирует высшую форму бытия – человеческое общество, т.е. социальную материю. В итоге просто живая материя оказалась очеловеченной, пронизанной осознанным бытием: сформировалось общежитие.

По данным сравнительной антропологии, биофизиологическая эволюция человека завершена. Это значит, что морфологические изменения в человеческом теле прекратились, уже не вырастет пятая конечность или третий глаз, но духовно-нравственная эволюция продолжается. В этой области процесс бесконечен. Для ясности: первобытному человеку, чтобы подготовить своего ребенка к взрослой жизни, достаточно было научить его правилам тогдашнего примитивного общежития, приемам охоты, рассказать о поведении зверья, научить изготовлять лук и стрелы и минимум остального. Включение подростка в практическую жизнь эту «премудрость» быстро отшлифовывало.

Однако с развитием общежития подготовка ребенка к взрослой жизни непрерывно усложнялась, отражая в себе нарастающую сложность социального бытия. Сегодня всё общество вынуждено пропустить нового гражданина через систему школьной подготовки, систему колледжей, лицеев, техникумов, высшего образования, обеспечить серьезную профессиональную подготовку – при этом осуществляя непрерывное повышение квалификации. Корни подобной «заботы» о подрастающем поколении заложены в степени сложности самой цивилизации, наукоемкости самого производственного процесса, сложном состоянии межчеловеческих отношений. Прожить достойно в подобном обществе без постоянного совершенствования интеллекта, восприятия усложняющейся духовной сферы общества просто уже нельзя.

Поскольку общественная жизнь в своем развитии выступает как многовекторное явление, то подобная же многовекторность требуется сегодня и от человека в мире его знаний, умений, опыта, понимания. В этой связи укажем на то, что проблема «отцов и детей» зародилась не вчера и не два столетия назад, когда о ней заговорили вслух: каждое новое поколение вынуждено пересматривать бывшие ранее ценности и духовные ориентиры «отцов». Но и обретенное новыми поколениями, так удачно найденное сегодня, их потомки, в свою очередь, на тех же санках отвезут в лес (по мотивам одной сказки). В этой сфере общественной жизни (в сфере многогранного духовного бытия) эволюция никогда не прекратится. «Виноват» в этом сам человек, его пытливость, неуемность в исканиях своего духа. Но в этом корни прогресса.

Каждый индивид неповторим и одновременно всеобщ. Как человек, он выступает частью рода человеческого, а потому несет в себе общие всем людям черты: сознание, разум, способность к трудовой деятельности, наличие опережающего отражения действительности, когда человек, пребывая в реальном бытии, способен мысленно «побывать» в прошлом или будущем. Это идеальное будущее как для всего человечества, так и для каждого индивида очень важно, поскольку вся наша деятельность в настоящем ориентирована на будущее (весенне-полевые работы и ожидаемый урожай; представления матери о своем ребенке в его будущей жизни; экзаменационная сессия студента и представления о ждущей его работе). Такая экстраполяция реального настоящего в идеальное будущее присуща не только человеку, но и всему обществу. Это будущее предстает обязательно без «негативов» действительного. Здесь проявляется стремление человека к достижению идеала. В действительной жизни идеал окажется несколько ниже того, что грезилось в сознании, но сам факт наличия такого идеала и стремления к его достижению выступает важным стимулом активной деятельности.

Человечество, выступая единым родом, одновременно допускает множество делений: по полу, расам, национальности, возрасту, роду занятий, цвету волос и глаз, – можно сказать, что деление по подобной методике может быть бесконечным.

Наиболее простое и неопровержимое по результатам деление – это деление общества на индивиды. По числу жителей наша планета накануне XXI столетия вступила в седьмой миллиард. Следовательно, сейчас на Земле проживает шесть с лишним миллиардов неповторимых индивидов (по внешнему облику, характеру, пристрастиям, жизненным ориентирам и многому другому). Но для философии, как и для всего общества, существенными признаками выступают не индивидуальные признаки и особенности, а разделение людей по их социальной значимости для общества. Даже на уровне бытового сознания мы делим людей не на высоких и низких, а на добрых и злых, на простаков и плутов, на трудяг и бездельников и т.п.

Человек, будучи социальным существом, дает окружающим социальные оценки, т.е. подходит к другим людям с позиций тех социальных идеалов, которыми руководствуется сам. Если кто добросовестно трудится на любом участке порученной работы, то он уважительно относится к людям, которые так же исполняют порученную работу; напротив, тот, для кого определенное место превратилось в «мать родную», то тот в промежутках между «сидками» будет искать общества себе подобных, поскольку считает жизнь на грани балансирования с правонарушениями наиболее достойной для «свободного» человека. В советские времена в центр формирования духовного мира личности был поставлен «трудовой коллектив». Но в реальной жизни «трудовой коллектив» существует лишь «от гудка до гудка», спаянный производственно-технологической дисциплиной.

Центром формирования новой личности трудовой коллектив не стал и просто не мог таковым стать, поскольку он выступает административным объединением различных социальных индивидов, начиная от директора и заканчивая подсобными рабочими цехов. Администрация требовала от каждого лишь «хорошую работу» и не более. Отсюда исходила и оценка человека: хорошо работает – «наш человек», плохо, допускает прогулы – «не наш». За «хорошей работой» может скрываться и корыстный расчет, соображения о карьерном росте, надежда на привилегии при плановом распределении социальных благ (путевка в санаторий или дом отдыха, внеочередное получение квартиры, рекомендация на курсы и т. п. – всё это было!). Встречались и просто добросовестные работники, но это было большой редкостью. Но в целом оценка человека по трудовому рвению хотя и является важной, но её нельзя считать определяющей.

При характеристике индивида, его личностных свойств для философии крайне важными критериями выступают ценностные ориентиры, которыми руководствуется личность в своей жизнедеятельности, смыслосодержащая константа его повседневного бытия, её человеческое измерение. По типу избранных человеком смыслосодержащих констант людей можно разделить на эгоистов (жить только для себя, после нас – хоть потоп!), гедонистов (жить с полным букетом удовольствий, не возражая при этом, если и другие будут жить так же), гуманистов (когда человек признает и отстаивает высокое предназначение каждого человека, признает права каждого на уважительное отношение к себе, видеть в каждом равную тебе личность и её право на достойное существование), альтруистов (людей, всецело отдавших себя служению общественному благу, быть готовым к страданиям и жертвенности во имя счастья других людей).

Социологические исследования и реальная практика жизни показывают, что личности названных типов в своем «чистом виде» встречаются очень редко, но какая-то сторона из названных признаков обязательно перевешивает. В российском обществе сегодня в основном доминируют представители двух названных первых типов. Последний тип – альтруисты – редчайшее явление, настоящие подвижники человечества. В русской литературе таким подвижником выступает князь Мышкин («Идиот» Достоевского), в религиозном сознании – образ Иисуса Христа: Он во имя любви к людям и их вечного спасения принял мученическую смерть на кресте. Драма этого момента не только в факте мученической смерти во имя спасения человечества, но в основном в том, что окружившая Голгофу толпа представителей «спасаемого человечества» не оценила жертвенного подвига и дружно кричала: «Распни Его!». Мимо их ушей прошли слова Спасителя: «...как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня, каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня» (Матф., 26:55). Мы видим трагедийное восприятие человеческой неблагодарности: Сын Человеческий метал бисер своей веры перед свиньями.

Но есть в том же Евангелии и другое место, послужившее для философа Канта источником глубокого философского размышления о сущности межчеловеческих отношений. В Нагорной проповеди читаем: «И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки» (Матф.,7:12). Главным в межчеловеческих отношениях Христос считает чувство самоуважения, осознания себя личностью при одновременном отношении к другим людям как к личностям. Встает вопрос о самовоспитании, осознании своего человеческого достоинства. Следовательно, социальные законы общежития должны быть облагорожены самосознанием, идеями общечеловеческого единения, идеями гуманного сосуществования.

Моральный кодекс Нагорной проповеди носит общечеловеческий характер, но продиктован он в условиях рабовладельческой Римской империи. Осуществись в реальной жизни эти и подобные рекомендации, обращенные к каждому индивиду вне зависимости от его положения внутри общества, мы имели бы набор идеальных индивидов и медленно засыпающее общество, своего рода мирное сельское стадо, бродящее по зеленому лугу. Все сыты, все довольны – мирная идиллия. Но что будет с тем же стадом, когда вся трава будет выщипана? Как минимум, пойдет борьба за каждый сохранившийся клок зелени. А когда и его съедят?!

В мире живой природы всё организовано довольно четко: в поисках корма и нового ареала обитания всё стадо идет за вожаком, авторитет которого подкреплен его силой, готовностью биться за сохранность стада в минуты опасности. В человеческом роде, начиная с самой глубокой древности, также постоянно наличествовали «социальные вожаки», но их авторитет среди сородичей опирался на знания, житейскую мудрость, умение координировать общественную деятельность, быть арбитром в разборе возможных конфликтов. Древний лидер выражал общественные потребности того периода развития общества. С появлением упорядоченных семейно-брачных отношений лидерство переходит к главе семьи, а в решении общих вопросов – к совету старейшин.

С появлением семьи отношения внутри рода усложнились. Каждый индивид отныне становится не только членом рода, но и членом определенной семьи, а это значит, что интересы отдельного человека по отношению к роду и семье теперь не всегда совпадали, а само общежитие делается соревновательным: глава семьи заботился о том, чтобы построить хорошее жилище, иметь эффективные орудия охоты, быть бесстрашным воином в случаях вооруженных конфликтов с соседями. В суммарном выражении эти и подобные новые качества способствовали тому, что отдельные индивиды стали выделяться из общей массы своих соплеменников, приобретая авторитет нового качественного уровня, вытекающий из эффективной жизнедеятельности. Всё это говорит о том, что уже в условиях первобытнообщинного общежития создавались условия, когда отдельные индивиды в силу своих личных качеств начинали приобретать черты личности.

Понятие «личность» не совпадает с понятием «человек» (или «индивид»). Они, как это определяется в формальной логике, находятся в соподчиненном отношении, подобно тому, в каком находятся понятия «лес» и «береза»: все березы являются деревьями, т.е. выступают частью леса, но не каждое дерево в лесу является березой; подобно этому каждая личность является человеком, индивидом, но не каждого отдельного человека можно рассматривать как личность.

Кого же, с позиций общественных оценок, можно рассматривать как личность?

Во-первых, от личности требуется ясное осознание своей органической связи с обществом, видения своей востребованности.

Во-вторых, человек должен быть убежден, что он совершает (производит) что-то очень нужное, важное для общества, и лучше него этого сделать никто не может.

В-третьих, от личности требуется осознанное восприятие сложившихся общественных отношений, уважительное отношение к существующим общечеловеческим ценностям, таким как право каждого на жизнь, на свободу, на достойное человека существование, доступность достижений науки и культуры, социальную защиту.

В-четвёртых, что является самым главным, личности необходима гражданственность сознания, ясное понимание того, что ты не просто член человеческого общества, одно из его звеньев, но что ты лично ответствен за все общество, готов болеть его болью и радоваться его радостями. Подобная «жизненная позиция» особенно важна и востребована в переломные моменты истории, когда общество «переворачивается» (это характерно для современной России).

Личность – это представитель человечества, когда его «Я» не выступает основополагающей константой бытия. Он на подсознательном уровне убежден, что его дела, мысли, идеи необходимы и дороги всем; сам он, не подозревая того, выступает эталоном жизни для других. Великий механик древних Сиракуз Архимед, углубившись в производимые им на песке математические расчеты, просил занесшего над его головой меч солдата не загораживать ему солнце, поскольку тень мешает видеть цифры. А вот уже не легендарные примеры из совсем близкой к нам истории: великий микробиолог Луи Пастер, открывший противочумную сыворотку, предварительно испытал её на себе, для чего ему пришлось заразиться чумой; ныне замалчиваемый Карл Маркс, бывший на голову выше своих современников-экономистов, мог бы своим талантом в эпоху набирающего силу капитализма обеспечить себе и своей семье безбедное существование. Но он настолько был убежден в нужности для пролетариата открытого им закона прибавочной стоимости, что всю жизнь затратил на доказательство неизбежности «экспроприации экспроприаторов», а написанный им «Капитал» называл самым крупным снарядом, пущенным когда-либо в голову буржуазии. Но из его писем видно, как его семье приходилось считать каждый талер, чтобы уходить от голода. В России примером подвижничества подобного рода может служить художник Иванов, написавший величайшее в русской живописи полотно «Явление Христа народу» и отдавший ему 25 лет жизни. Но это великое полотно не было оценено ни Русским православием и его верхами («слишком светское исполнение евангельского сюжета»), ни московским «обществом» («чувствуется влияние итальянцев, да и сюжет чисто церковный» – из отзывов современников). Только помощь московского купца первой гильдии Третьякова, купившего картину, спасла художника от голодной смерти (в этой связи: сам Третьяков потратил на собирание картин все свое состояние и подарил свое собрание Москве).

История любой страны, особенно России, дает множество примеров служения идее, делу, творчеству, примеров бесстрашия и мужества единиц во имя блага, просвещения, добра и справедливости для всех. Подвижники первых веков христианства претерпевали лишения, шли на муки и смерть, но все они были твердо убеждены, что своими мучениями только приближают установление «Царства Божия» на земле. Руководители декабрьского восстания 1825 года были представителями высших дворянских кругов России; многие понимали обреченность выступления с горсткой подчиненных им батальонов против гигантской машины самодержавия, но боль за страдающий в тисках крепостничества народный люд заставила их выйти на площадь.

В такой же мере проявилась готовность к самопожертвованию и у первых российских революционеров, которые искренне верили, что своей кровью платят за будущее счастье всего человечества. Примером всенародного героизма явилась Великая Отечественная война 1941–1945 гг., когда земля от Бреста и до Волги оказалась пропитанной кровью миллионов солдат.

Выдающиеся личности порой оказываются «возмутителями спокойствия» в общественной жизни. Их идеалы не всегда оказываются понятыми современниками, и лишь потомки делают их своим знаменем. В свое время не всем было понятно, почему известный и уважаемый всеми академик А. А. Сахаров так упорно не желает примириться со «светлыми идеалами коммунизма», почему он упорно переводил часть своей академическо-директорской зарплаты в помощь детским домам, приводя в конфуз тем самым справедливейшую власть на земле. И лишь после его смерти думающим людям стали понятны его идеалы, его политическая наивность, его слепая вера в силу слова, идеи, в нравственное совершенство громогласно провозглашаемых новых лозунгов. Его счастье, что он не увидел грабительского разгула «демократии» 90-х годов, во имя которой пожертвовал всем. Но личности подобного типа, как нравственные и социальные идеалы, нужны во все времена. Это та «соль земли», о которой говорил Христос, обращаясь к своим ученикам. Это, а не мимолетный успех и рвачество, должно быть в душе молодежи, на плечи которой ложится ответственность за судьбу России.

Получившее распространение в теоретических исследованиях о человеке тезисное определение «Человек есть тайна» представляет собой переведенную на философский язык народную мудрость «Чужая душа – потемки». В советский период в монографической литературе, посвященной раскрытию сущности человека, доминировало ясное и четкое положение из небольшой работы молодого Маркса, направленное против фейербаховского понимания человека. Дело в том, что философия Фейербаха была в свое время очень популярна в Германии, поскольку в центр своих исканий он поставил человека. Не случайно тот же Маркс называл её «антропологическим материализмом».

Для Фейербаха человек – чисто природное существо, только высокоразвитое, приобретшее в ходе эволюции духовно-нравственный мир, который проявляется в его сознании, чувствах, моральных ориентирах, в религиозных верованиях. Ни о каком влиянии на человека общественной среды, социальных условий существования Фейербах не писал. Для него вся история человечества – это история непрерывного развития и смены религиозных верований, питающих мир моральных ценностей, а они – подлинные двигатели истории. Возражая против подобных концепций подхода к человеку, Маркс писал: «Религиозную сущность Фейербах сводит к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность общественных отношений».

Сравнивая фейербаховский и марксовский подходы к определению сущности человека мы видим, что оба автора взяли крайние стороны человеческой сущности, абсолютизировали их, положили в центр своей социальной антропологии: Фейербах абсолютизировал биофизиологическое начало в человеке, Маркс – социальное; в его анализе общественная социальная среда буквально «штампует» человека по своему образу и подобию, формируя соответствующий тип личности. Но тогда становится непонятно, почему сам Маркс, выросший и воспитанный в буржуазно-бюргерской среде, запускает самый крупный снаряд в голову буржуазии; почему сын тверского губернатора М. Бакунин оказался на баррикадах Праги и Дрездена в период буржуазных революций в Европе, или почему сын дослужившегося до дворянского чина разночинца, прикупившего для своей семьи небольшую деревеньку под Симбирском, становится первым коммунистом планеты? Примеров «выламывания» из социальной среды её представителей можно привести множество, но одинаково веские возражения можно привести и против положений Фейербаха. Из них наиболее «авторитетным» будет такое: почему при одинаковой биофизиологической природе духовность конкретных индивидов так разнится между собой? Вероятно потому, что без воспитания и образования никакой духовности не получится?

Маркс в своем анализе абсолютизировал социально-экономические условия, доминирующее влияние существующих общественных отношений, но опустил наличие в человеке духовно-психологического, разумно-волевого начала, которое пробивается сквозь пресс социальной среды, а именно на этом построен весь «антропологический материализм» Фейербаха. Можно заключить, что подлинную картину раскрытия человеческой сущности можно получить в процессе синтеза этих двух взаимоисключающих концепций.

При раскрытии человеческой «тайны» следует исходить из признания наличия в нем трех взаимовлияющих компонентов: общего, особенного и единичного. Общим в каждом человеке выступает то, что он является представителем рода человеческого, несет в себе характерные признаки как животного, так и социального происхождения; особенным будут выступать его социально-этнические и профессионально-деятельные особенности, которые уже значительно усложняют общее; единичным оказываются конкретные признаки человека, вытекающие из его неповторимых индивидуальных особенностей, определяемых его внутренними душевно-духовными признаками, конкретной социально-бытовой средой, характерным профилем профессиональной деятельности, материальным положением, определяющими мотивами жизнедеятельности. Если общее и особенное в каждом человеке поддаются относительно объективному анализу, то специфическое для каждого индивида единичное остается тайной за семью печатями. Отсюда исследователи человеческой сущности и начинают вести речь о «человеке как тайне».

Но эта «тайна», а признать её существование следует, имеет, тем не менее, возможность её земного объяснения, поскольку именно внутренний мир человека оказывается «зеркалом и эхом всей Вселенной». Он формируется под влиянием больших и малых эмоционально-психологических потрясений разных уровней, будь они естественно-природными, общественно-социальными или межличностными (при этом не обязательно негативными). Окружающий нас мир полон закономерного и случайного, причем это присутствует не только в природе, но и в обществе. Например, жители средних широт знают, что летом случаются дожди, а зимой идет снег. Но в дни совершения этих естественных явлений они воспринимаются большинством людей эмоционально, с удивлением и с обстоятельными разговорами. Здесь закономерность выступила как случайность, поскольку о дне и часе дождя или снега, их интенсивности никто людей не предупредил (порой даже и синоптики). Различной будет и реакция каждого на эти явления.

В социально-экономической сфере жизни общества азбучным является положение, что богатство общества, состояние качества жизни во многом определяются степенью и интенсивностью развития материального производства. Для владельца дачного участка это положение является стихийно осознанной аксиомой, но когда дело доходит до производства общественного, тут для коллективного сознания эта аксиома не работает (коллективная беда современного российского общества: бегство из сферы материального производства при одновременном «перепроизводстве» кадров управленческо-чиновничьего профиля, финансистов и адвокатов). Недостатки состояния нашей российской экономики мы воочию замечаем только, когда оказываемся «за бугром» и начинаем вечное «вот у нас – вот у них». Разница большая! Но мы не имеем представления о степени интенсивности труда в условиях утвердившейся на Западе «тейлоровской» системы, будь то материальное производство или интеллектуально-управленческая деятельность. Отсюда идут все потоки материального изобилия. Так что если желаем жить «как у них», – давайте дружно работать «как у них». В теории мы в основном об этом знаем, но движение к стремлению воплощения пока не выходит за «столбы дачного участка». Индивидуальный человек в мир «Мы», где пребывает каждый из нас, вносит и в основном сохраняет свое неповторимое «Я», которое превращает общество в единство многообразия, бесконечность индивидуальностей в едином общежитии.

Широчайшим примером человеческих индивидуальностей выступает зрительный зал во время спектаклей или концертов, когда те же номера, репризы и шутки порождают самые различные реакции зрителей, вплоть до противоположных. Но одно дело спектакль – искусственное действие, и совсем другое дело – трагедийные жизненные ситуации (война, пожар, стихийные бедствия и др.). Но даже в этих, казалось бы, объединяющих людей событиях индивидуальное «Я» обязательно проявит себя.

В человеке, начиная с младенчества, начинает формироваться индивидуальное рационально-логическое и духовно-нравственное личностное сознание, на которое, по мере вписывания в разные социальные общности (школьный класс, студенческий коллектив, рабочее место на предприятии, служба в армии и др.), на индивидуально-личностное начинает наслаиваться социальное, причем гармония между этими двумя уровнями сознания индивидуального «Я» не всегда получается. Потому педагоги и психологи доказывают важность семейной атмосферы в воспитании будущей личности, а также наличия в семье уважительного отношения к традициям, будь они семейно-бытовыми или профессиональными. Ребенку, имеющему пусть и смутные представления о своем будущем и его особенностях, легче будет вписаться в конкретную социальную среду, не произойдет жесткая ломка складывавшегося в детстве духовного стереотипа.

При всей важности для формирования духовно-нравственного «Я» социальной среды и конкретных условий проживания и деятельности, на уровне подсознания все, полученное в детские годы, продолжает оставаться и выступает «корректировщиком» эмоций и поведения во взрослой жизни. Исследуя этот порог «стыка» социального и досоциального, философы, психологи и психиатры сообща стремятся раскрыть «тайну бытия человеческого», поскольку с позиций вульгарно-материалистического взгляда на человека («совокупность общественных отношений») многое непонятно в его поступках и мотивах действий.

Тысячелетия, начиная от древнейшего анимизма и заканчивая поздним средневековьем, эту неведомую сторону человеческих особенностей объясняли мистически понимаемой «душой». Античные философы пытались понять и объяснить душу либо на путях материалистического подхода к раскрытию сущности человека, рассматривая «душу» как особую комбинацию особых по форме и сочетаниям «атомов» (Демокрит, Эпикур), либо видели в духовном частичку внематериальной вечной идеи, которая откололась от неё и «на время» приняла образ человека. В период европейского средневековья все споры о душе прекратились. На место проблем пришла религиозно-догматическая ясность: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт., 2:7).

В Новое время многие философы, а вместе с ними врачи и физиологи изломали много копий, чтобы доказать, что ничего божественного в человеческой природе нет и быть не может, а источником души и духовного вообще выступает человеческий мозг или другие внутренние органы тела (вплоть до желудка). В XIX веке были экспериментально получены первые результаты, позволившие направить исследования в материалистическое направление. Работы по исследованию природы духовного велись как на Западе, так и в России. Открываются центральная нервная система и решающая роль мозга в мыслительно-познавательной и духовной деятельности. Русский физиолог И. П. Павлов, опираясь на работы И. М. Сеченова, завершает период многовековых исканий открытием рефлекторной природы сознания и духовно-психической деятельности, решающей роли коры головного мозга в этом процессе. Разделив все присущие человеку рефлексы на два вида: безусловные (родо-видовые) и условные (индивидуальные, формирующиеся в коре головного мозга под влиянием меняющейся предметно-человеческой обстановки и угасающие, как только обстановка меняется; с изменением окружающего предметно-человеческого бытия на месте угасших формируются новые условные рефлексы, позволяющие человеку адекватно отразить изменившуюся среду).

Учение Павлова о наличии в сознании двух видов рефлексов (за что ему была присуждена Нобелевская премия) объяснило многое, но не всё. Эта теория обратила на себя внимание австрийского невропатолога и философа Зигмунда Фрейда, который четко разграничил природно-данное и социальное в сознании, разделив все сознание на сознательное и подсознательное (хотя о наличии подсознания писал и Павлов, но не рассматривал его как особое состояние). Фрейд заострил на этом внимание, сделав подсознательное, природно-биологическое в сознании его главным, определяющим элементом. Рационально-понятийный блок в сознании, формирующийся под влиянием социальной реальности, он определил как само сознание.

Новизна подхода Фрейда к сознанию заключается в том, что он рассматривал природно-биологическое в сознании как его определяющую часть, диктующую свою «волю» рационально-понятийному блоку сознания. Итогом исследований Фрейда явилась разработка им новой отрасли медицины – психоанализа, призванного объяснить истоки психических отклонений, ведущих к деградации личности. Психоанализ Фрейда противоречил теории Павлова, согласно которой поведенческой основой социальной жизни является условно-рефлекторная деятельность коры головного мозга. Однако почему у разных людей поведенческая реакция на адекватную ситуацию бывает разной? Теория Павлова хорошо объясняет такие явления в сознании, как запоминание, доминантное состояние определенной зоны коры головного мозга, творческое возбуждение, даже гениальность. Но почему к этому способны не все? Почему один человек вдали от Родины заболевает ностальгией, а другой хорошо приспосабливается к любой ситуации, лишь бы было хорошо? Почему один человек влюбляется раз и на всю жизнь (как это было, например, в жизни И. С. Тургенева), а у другого «любовь до гроба» держится лишь до встречи с новым представителем противоположного пола?

Фрейд своей теорией подсознательного пытался преодолеть эти и подобные затруднения. Для него подсознательное – это природные психофизиологические инстинкты, сформировавшиеся в человеке в ходе длительной эволюции. Они не имеют какой-либо социальной детерминированности, а определяются теми порывами и влечениями, которые призваны обеспечить наше биофизиологическое выживание (инстинкт жизни, инстинкт опасности, половой инстинкт и др.). Согласно Фрейду, вся человеческая жизнедеятельность определяется не сознанием, а подсознательным в сознании, которое, в свою очередь, руководит сознанием – следовательно, нашей жизнедеятельностью. Среди всех вложенных в нас природой инстинктов инстинкт продолжения рода («либидо» – половой зов) является самым сильным, влияющим на все остальные инстинкты и определяющим их. Им определяется наше практическое поведение в реальной жизни, а индивид превращается в социальную личность только с наступлением периода половой зрелости. С этой вехи вся общественная жизнь, деятельность индивида характеризуется как «сексуальное соревнование», выступающее внешне как повышенная деловитость в её самых разнообразных проявлениях, при этом проявляя внимание к совершенствованию своих половых особенностей: желание быть самым красивым, самым знаменитым, самым влиятельным, самым остроумным, самым богатым и др. – все это для того, чтобы привлечь к себе внимание представителя противоположного пола и тем самым выиграть «сексуальное соревнование». С угасанием свойства «либидо» угасает и личностная активность, поскольку исчезает потребность становиться социально значимым индивидом, т.е. личностью.

Психоанализ Фрейда, его учение об определяющей роли подсознательного заставили ученых-психологов и философов обратить внимание на новые нюансы человеческой природы, вытекающие из качественных особенностей каждого индивида. Доминирующая роль либидо в социальной характеристике личности серьезной наукой не была принята, но его наличие и важность пришлось признать, а вместе с ним и наличие целой области подсознательного в человеческом сознании и влияние самого этого «подсознательного» на психику человека. Именно с позиций учения о наличии подсознательного удается объяснить многие «стихийные» порывы личности, которым порой невозможно дать рациональное объяснение.

Но в целом положение Фрейда о ведущей роли природно-дочеловеческого, его примате над социальной составляющей личностной духовности осталось без поддержки серьезной наукой. С подобной трактовкой человека ни философия, ни человечество вообще согласиться не могут: согласиться – это значит признать, что сотни тысячелетий эволюции двуногому существу ничего не дали, кроме измененной морфологии. Вся социальность превращается в случайное наслоение, которое может быть сметено случайными раздражителями. И тогда все осмысленное, духовно-нравственное уйдет на задворки сознания, а наружу выступит природно-животное, агрессивно-защитное. Признать именно это «тайной» человека – это все равно, что перестать считать человеком клиента психиатрической больницы и подвергнуть его уничтожению: он не заболел, а вернулся «домой», в дочеловеческое состояние. В подробном изложении психоанализ Фрейда усложнен, запутан, но главная идея ясна: жизнь человека в обществе – это постоянное подавление «голоса», настоящего «рева» подсознания, зажатого нормативами социального общежития. Этот голос говорит о постоянной половой неудовлетворенности человека, а социальные нормы и ценности выступают для индивидуальной природности настоящими оковами. Здесь – корни постоянной агрессивности человека и его готовности к вандализму.

Современная цивилизация – это общая характеристика состояния всех сторон жизни данного общества, его материально-производственной и духовной сфер, всех сторон социального бытия. В суммарном виде её можно определить как развитое состояние качества жизни, сложившееся на базе высокоразвитого производства. К достижению такого уровня стремится приблизиться и Россия. Современную цивилизацию характеризуют не только материально-технические достижения, но и размывание былого четкого размежевания общества на классы, слои, социальные прослойки. Наблюдается резкая мобильность в общественном положении каждого индивида. Жизнь идет так, как её характеризуют слова из «дворового» романса начала XX века:

Мог ли в начале восьмидесятых увлеченный «американской мечтой» австрийский юноша Арни мечтать о том, что он из простого, но честолюбивого и упорного юноши, превратится в губернатора богатейшего штата США Арнольда Шварценеггера? Но этот случай – единственный на миллион мечтателей; чаще получается наоборот: жесткая конкуренция; условия состояния «борьбы всех против всех», вытекающие из самой сути рыночных отношений и свободной конкуренции цен и товаров, выдавливают на улицу несостоявшихся «губернаторов» и «президентов». Но не следует приписывать это только условиям США: для конкретных Ивановых и Смитов мир господства товарно-денежных отношений необычайно суров, но иным он и не может быть в силу своей природы: так конкретный индивид платит за достижения цивилизации.

Цивилизация, раскручивая маховик научно-технического прогресса, создала горы богатств, которые выступают как достижение всего общества, но не индивида, поскольку в громаде машин, строений, промышленных конгломератов, научно-технических достижений потерялся вклад конкретного человека. Если дикарь мог похвастаться перед сородичами созданным лично им луком, топором, удачно подобранной мотыгой, то строитель-корабел лишь в условном смысле может сказать, что этот корабль сделал он, тогда как в действительности его вклад мог состоять лишь в сотне заклепок или в километре сварных швов. Это противоречие современного производства, когда утрачивается, нивелируется индивидуальность производителя, выступает новой формой отчуждения в мире современной цивилизации. Громада «ноосферы» подавляет человеческую единицу своими джунглями произведенного.

Молот цивилизации диктует человеку свой ритм труда и отдыха, требует от него максимального профессионализма в ущерб другим сторонам. Машины и техника вообще освобождают человека от части физических нагрузок, но резко повышают нагрузки интеллектуальные и нервно-психические. Если спавшее с оси телеги колесо в худшем случае повредит лишь вознице, то выпавшая из-под вагона скорого поезда колесная пара станет трагедией для сотен пассажиров. Техника освободила человека от напряженного труда, оставив ему только нажатие кнопок. Но природа миллионы лет лепила его морфологию и физиологию также и для того, чтобы физические нагрузки в разумных пределах оставались. Сегодня человек, чтобы не зачахнуть вовсе, ударился в занятия физкультурой и спортом.

Все это прекрасно, но только искусственно. Инфаркт миокарда – болезнь цивилизованных обществ. Физическое здоровье сегодня оказалось на втором месте по востребованности, сегодня обществу нужны знания, грамотность, мобильность мышления, общая и профессиональная культура и многое, подобное этому. Даже имеющаяся подготовка за 10 лет устаревает, требуется её пополнение или перемена деятельности. Единичный человек уже не в состоянии увидеть, познать, понять всё то, что накопило человечество в своем нарастающем расширении всех элементов материального и духовного бытия. Человек из элемента цивилизации превращается в элемент при цивилизации. Это противоречие между цивилизованным обществом и индивидом продолжает нарастать. Сегодня обществом востребованы хорошие слесари, токари, грамотные инженеры, агрономы, адвокаты, министры и президенты. Но ни одно общество, ни одна фирма, ни один профессионально-производственный коллектив не издал клич: требуется хороший человек! Цивилизации, будь она даже трижды гуманной и человечной, требуется не человек во всей сумме своих индивидуальных качеств, а востребованным становится человек-роль. Нарастающее сегодня стремление к самоизоляции и «социальному бродяжничеству» (заиметь свой дом, свою дачу, отдельный вход в доме, совершить круиз – и как можно дальше) – это ответ индивида на неизбежный пресс современной цивилизации.

1. В каком состоянии находится решение вопроса о предках человека?

2. Каково соотношение биологического и социального в человеке? В чём проявляется социальность?

3. Почему история развития человечества рассматривается как история развития социальности?

4. Тождественны ли понятия «индивид» и «личность»? В чём общественная ценность личности?

5. В чём кроется непостижимость человеческой индивидуальности?

6. Почему цивилизация порождает противоречие между человеком и обществом? Каковы пути его преодоления?

Это самый длительный этап в истории сознания, охватывающий несколько тысячелетий, начиная от самого факта становления сознания и до его рационального (т.е. мыслительного) рассмотрения, падающий на детство человечества. Чтобы сделать картину становления сознания более доступной современному мышлению, поставим перед собой невинный вопрос: в каком возрасте человек бывает самым смелым? Если не подумать серьезно, то можно быстро найти ответ: в период полного возмужания, в 30–40 лет! Так или примерно так ответит каждый взрослый человек, если «не подумает». Но если немного подумаем, то увидим, что максимальной смелостью обладает начинающий ползать и ходить ребенок. Родители хорошо знают, сколько раз на день приходится повторять ребенку запретительное «нельзя!», как только он начинает ползать по квартире и, тем более, путешествовать вокруг дома. Он ко всему тянется, все готов своротить или потянуть в рот. Он не боится ни огня, ни воды, ни собак, ни змей, ни ям – ничего не боится вообще! Откуда такая смелость?

Смелость ребенка объясняется просто: его пробуждающееся сознание ещё не делит мир на «Я» и «не Я». В его восприятии окружающего мира идет полное отождествление себя со всем тем, что его окружает. Анализ ребенку неведом. Взрослые, повторяя многократное «нельзя!», учат малыша делать такое разграничение. Нашему далекому пращуру, жившему многие тысячелетия назад, приходилось осваивать, постигать это разграничение в ходе практической жизни. Выживание первобытного человека было для него центральной проблемой, этому было подчинено всё его поведение. Но, осваивая мир мыслительно и деятельно, он в целом смотрел на окружающее антропоморфно, т.е. видел мир во многом похожим на себя, а в себе находил признаки, делающие его похожим на окружающий мир.

Этнографы ХVIII–ХIХ вв. собрали богатый материал о первозданной природе, духовном мире и мировоззрении туземцев Центральной Африки, Южной Америки, аборигенов Полинезийского архипелага, тасманийцев Австралии. В те века племена и народности этих регионов земного шара еще не были «испорчены» современной цивилизацией и не требовали с этнографов «доллар» за показ своих хижин, плясок, ритуальных танцев, распевание религиозных мифов. Они жили в природе и искренне смотрели на себя как на ее органическую часть. Дикарь двигался, дышал, стонал, разговаривал, радовался, гневался, рождался и умирал. В его сознании и природа проявляла такие же признаки: шум деревьев, ливни и грозы, горящие леса, циклы жизни зверья, весеннее ликование и осеннее уныние природы и многое подобное – всё заставляло видеть в природе свой образ и подобие. Этот первобытный антропоморфизм служил для первобытного человека отправной точкой в понимании природы сознания, внутренней духовности: в человеке присутствует то, что есть во всей окружающей природе, «мы все одной крови» (Р. Киплинг).

Но подобное отождествление порождало и определенные трудности: духовное незримо присутствует во всем, но почему человеческая духовность прорывается наружу в виде эмоций, желаний, поступков, радости или печали, а в природе всё скованно, таинственно, загадочно, понятное лишь шаманам? Но при всех подобных возникающих вопросах для дикарей безусловным являлось одно: незыблемая вера в существование природной духовности, которая порой прорывается наружу, принося людям нежданные радости или невыносимые страдания. На этой почве появились первые религиозно-мифологические представления, которые делали окружающий мир в сознании дикаря ясным и понятным; предстояло только отыскать это высшее и слиться с ним в единую гармонию. Появились верования в многочисленных духов гор, лесов, морей, водоемов и др., при этом «одухотворение» носило утилитарный характер: одухотворялось то, что играло крайне важную роль в реальной практической жизни. Так, земледельческие народы поклонялись богам и богиням плодородия, причем выстраивалась четкая иерархия божеств, отражающая иерархию усложняющейся деятельности и иерархию складывающихся общественных отношений. И как в земной жизни телесное и духовное природы и человека выступают в органическом единстве, так и после смерти телесное идет в землю, а духовное – к высшей духовности, где душа будет обласкана или наказана в соответствии с её земным бытием.

Как только укрепились представления о сознании как о чем-то сверхприродном, наступила мировоззренческая «ясность» в вопросе о том, как же понимать сознание. С приходом на смену мифологии религии с её четким делением всего бытия на «мир дольний» и «мир горний», её укреплением в общественном сознании все проблемы сознания были сняты: сознание и вся духовность становятся дарованной нам Богом «душою», временно облаченной в земную грешную оболочку – тело. Душа превратилась в «мост» слияния человека с божеством, но для этого в процессе земного бытия душу надо подготовить.

Сравнительное религиоведение показало, что формы религиозных верований у разных народов различны. Причин такого различия множество, но в силу единой человеческой природы – наличие в человеке материального духовного – принципиальные основания самых различных религиозных представлений остаются едиными: неразгаданность сущности сознания.

Рассмотрение сознания в ходе становления философии подробно будет отражено во второй части настоящего учебного пособия, здесь же студент найдет лишь сквозное рассмотрение проблемы сознания в ходе развития теоретического мышления. Философское осмысление сознания начинается тогда, когда в ходе развития и усложнения материально-практической деятельности, расширения познания окружающего мира начинается угасание религиозно-мифологических представлений. Принцип: верую, сменяется принципом: хочу знать, – начинается очередной этап постижения человеческой духовности.

Но искания первых философов были обременены традиционными верованиями, отношение к которым было двойственным: одни философы стремились их примирить с формирующимся новым мировоззрением, давая при этом рационалистическое обоснование прежним убеждениям; другие, наоборот, стремились от традиционных убеждений уйти вовсе, стремясь одновременно найти такие аргументы при объяснении духовности человека, чтобы вовсе отказаться от религиозно-мифологического понимания бытия, будь то бытие природное или духовно-человеческое. У древних философов вопрос о «психее» (душе) превратился в осевой вопрос мировоззрения. В итоге формируются материалистическое и идеалистическое объяснения души, духовности.

Примерами материалистического подхода к объяснению сознания являются общефилософские концепции Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена, Демокрита. Верно, в этих стихийно материалистических концепциях в итоге нередко философ приходил к полному отрицанию духовности как особому явлению человеческого «естества», рассматривая её или как проявление воды (Фалес), или как скопление атомов особого качества (Демокрит). Более глубокими в попытке объяснить сознание явились поиски Гераклита, для которого человеческая психея хотя и выступает естественно присущей человеку, но её корни следует искать в мировом Космосе, в вечном горении мирового «огня», подчиненного высшему Логосу. Человеческая психея глубока, как замечал Гераклит.

Идеалистическое объяснение сознания ярче всего отражено в учении Платона о мире идеальных сущностей, этих действительных первоосновах материального бытия. В том мире пребывает человеческая душа, которая видит, познает эти идеальные прообразы будущих вещей. В силу этого познание человеком окружающего – это «узнавание» душой того, что она встречала в идеальном мире. После смерти человека его душа вновь возвращается в прекрасный идеальный мир, прощаясь с серостью материального бытия. О подходе к проблеме души идеалиста Пифагора мы знаем только по комментариям его последователей – членов разгромленного в Кратоне «пифагорейского союза» (Кратон – город на юге Италии, бывший в V веке глухой провинцией Греции). Но есть все основания утверждать, что на душу Пифагор смотрел как на проявление бесконечного в конечном. Душа пребывает вечно в «мире Сатурна», откуда спускается на Землю для очищения через ряд «инкарнаций», чтобы потом навсегда слиться с всеобщим «Единым». Сократа и его мировоззрение мы знаем, в основном, по «Диалогам» Платона. Проблемы мироздания, финитные (конечные) причины бытия волновали Сократа значительно меньше, нежели его современников. Главным объектом его внимания был духовно-нравственный мир человека. Он восстал против своего времени, против низменности моральных ценностей и интересов афинян, их ханжеской религиозности, необоснованной самоуверенности в своей правоте. Его современник драматург Аристофан написал даже против него литературный пасквиль-комедию «Облака».

Главное в учении Сократа – теория добродетели. Гражданин общества просто обязан быть добродетельным. Добродетель, по Сократу, это смелость, знание, стремление к истине, скромность в потребностях, гражданское мужество, следование законам, умение постигать красоту, добро, справедливость. Для этого каждый человек обязан «перетрясти» свой духовный багаж и оставить в нем только то, что сделает его достойным гражданином. Сознание для Сократа – автономная область, которой человек обязан правильно распорядиться. «Познай самого себя» – вот призыв Сократа к своим собеседникам. Человек станет духовно совершенным, если постигнет знания «красоты вообще», «доброго вообще», «истины вообще», которые существуют объективно. Ни о какой связи духовного с телесным Сократ нигде не упоминает. Вот его предсмертные слова к ученикам и друзьям: «Ваш путь – в жизнь, мой путь – в смерть. Какой из них лучше – никто не знает». Они дают нам право говорить, что в вопросах конечных причин мироздания Сократ придерживался здорового скептицизма.

Для Аристотеля весь возникший из слияния активной формы и косной материи Космос пронизан «архе» – мировой целеполагающей душой. В трактате «О душе», где анализируются мыслительная деятельность сознания и психические состояния человека, картина «архе» конкретизируется: в человеке «архе» становится разумной душой, проявляется как логико-аналитическая работа сознания. В целом за человеческой душой Аристотель признавал бессмертие.

В период европейского средневековья, когда вся общественная жизнь, вся духовная культура были теологизированы, а в мировоззрении господствовал теоцентризм, вопрос о сущности души и сознания больше не вызывал споров и сомнений, поскольку ответ на него содержался в Библии: «И вдохнул Бог в него (человека – Ю. Б.) душу живую». Всех сомневающихся в этом ждало обвинение в «ереси», богохульстве и даже – костер. Церковь смотрела с подозрением даже на тех мыслителей из среды теологов, которые пытались отстаивать тезис о праве «божественного» разума познавать «божественную» природу, увидев в этом опасность противопоставления веры – знанию, религии – науке. В философии Нового времени споры о природе сознания приобрели необычайную остроту, поскольку общество жило ожиданием наступления «царства разума», основанного на познанных законах природы и общественной жизни.

В этих условиях было крайне важно установить, кроются ли корни сознания в природе или в высшем «духе». Сторонники материализма (особенно французские), развивая идеи пантеизма, встали на путь материалистического объяснения природы сознания, считая его чисто природным явлением, результатом работы мозга. Клод Гельвеций, издавший в 1758 году свое главное сочинение «Об уме» (преданное сожжению под давлением церкви), рассматривал ощущения и сознание свойствами материи, результатом её сложнейших образований. Проявление в сознании какой-либо высшей силы Гельвецием отрицается безоговорочно. Сознание, как писал Гельвеций, делает человека и все человечество хозяином жизни и всей истории вообще. Поль Гольбах, развивая положения Гельвеция, объявил сознание атрибутивным свойством материи вообще, а религиозное истолкование сознания не имеет ничего общего с действительным положением вещей.

Философы-идеалисты Нового времени отошли от открытой поддержки библейских представлений о сознании, но в своей защите внеприродной сущности сознания активно использовали положения неоплатонизма, защищая тезис невозможности превращения материального в идеальное (материи – в мысль) без вмешательства высших сил. Это ярко проступает наружу в «монадологии» Г. Лейбница, где Бог выступает в качестве высшей «монады», а сознание – проявление в нас этой божественной «монады».

Проблема сознания заняла особое место в немецком классическом идеализме, начиная от Канта и заканчивая Гегелем. Для Гегеля сознание – это выражение в человеке высшей идеи, которая одновременно является первоосновой всего бытия, из которой истекает вся объективная реальность. У Канта нет подобной «ясности», поскольку Канта по его отношению к вопросу «что первично, дух или материя?» нельзя отнести ни к материалистам, ни к идеалистам; по его мнению, его невозможно решить. Оба ответа доказуемы одинаково, хотя они будут противоположными. Проблему первоосновы мира Кант считал антиномией, т.е. неразрешимым противоречием. Но в целом в трактовке сознания Кант пытается быть ближе к естественнонаучной трактовке сознания, хотя своим утверждением о наличии в уме априорного (доопытного) знания дает основание предположить, что он склонялся к мысли и о наличии в сознании чего-то сверхприродного.

Выросшие на гегелевском идеализме Фейербах и Маркс, но позже выступившие с критикой гегелевской философии, также не обошли вниманием вопроса о природе сознания. Для Фейербаха, поскольку человек представляет собой только природно-чувственное существо, то и его сознание – это порождение и продолжение природы, обогащенное моральными ценностями; для Маркса сознание – это природно-биологическое явление, но сформировавшееся в условиях общественной жизнедеятельности, отражающее в себе социально-классовую основу существующего общественного уклада.

Русская философия также не обошла молчанием вопрос о природе сознания. Первым к этой проблеме обратился А. Радищев в своей работе «О человеке, его смертности и бессмертии». Верно, в работе в основном идет речь не о сознании, а о «душе» (в то время эти понятия часто отождествлялись). О существовании человеческой души до рождения человека не говорится ничего, но её наличие в теле признается безусловно. Загадка, по Радищеву, состоит лишь в том, умирает ли она вместе с телом или остается навечно в загробном мире. Работа выполнена в виде сравнительного анализа теорий европейских мыслителей; идет рассмотрение доводов за признание смертности души и за признание за душой бессмертия. Формально в работе обе концепции как бы уравновешивают друг друга: две главы «за» смертность, две главы «за» бессмертие. Сам автор в отношении к этим взаимоисключающим концепциям занимает позицию стороннего наблюдателя, давая, как пишет сам Радищев, читателю самому решить этот вопрос. Сегодня эта работа представляет для исследователя лишь чисто историческую ценность: она говорит о том, что русская философия в конце ХVIII века только подходила к постановке основного мировоззренческого вопроса.

В течение XIX века русская философия «ускоренным маршем» пережила все 300-летие европейской философии Нового времени, пройдя свою эпоху Просвещения, идеализм, материализм, политический радикализм. Проблема сознания рассматривалась многовариантно: следование шеллингианско-гегелевской традиции, в православно-христианском истолковании или в духе европейского романтизма начала XIX века – как постоянное стремление души к прекрасному, а сознание выступает всего лишь ориентиром в этом стремлении (что было особенно характерно для Белинского, которого порой почему-то причисляют к представителям философского материализма). Н. Чернышевский и Вл. Соловьев расставили точки над «i» в этом споре, причем каждый свою: Чернышевский сознание рассматривал как чисто природное явление, как способность человека мыслить с помощью мозга; Соловьев, продолжая традицию славянофилов, подошел к сознанию религиозно-мистически. Сознание, считал он, является высшим даром Божьим, проявлением в человеке и всем человечестве «Софии – Премудрости Божьей». Оно – орган богопознания.

Многовариантными остаются подходы к сознанию и в философии новейшего времени. Поскольку стоящая перед исследователями проблема оказалась гораздо сложнее, нежели это представлялось одно – два столетия назад, когда на помощь философам пришло естествознание. Сегодня чисто умозрительные рассуждения о сознании (в философии любые чисто теоретические рассуждения, не подкрепленные практикой, экспериментом, называются «спекуляциями». Поэтому сегодня ни один серьезный философ не станет рассуждать «о мире вообще», «о сознании вообще», т.е. не станет заниматься философскими спекуляциями).

На важное место головы в состоянии здоровья и даже жизни человека люди обратили внимание давно: в многочисленных схватках с диким зверьем, в столкновениях с соседями, в предпринимаемых военных походах за захват пленников они могли многократно убедиться в том, что ранение любой части тела, кроме головы, оставляет шанс к выживанию, а серьезное ранение головы, а тем более, её потеря, никаких шансов для выживания не оставляет. Как только у медиков появилась возможность анатомического исследования трупов (в средние века церковь запрещала подобные исследования), врачи обратили внимание на мозг, его особое строение и структуру, наличие крепкой защиты от внешних воздействий черепной коробки. К началу XVIII века философы-материалисты всю мыслительную деятельность человека связывали с деятельностью мозга. В следующем столетии стал изучаться сам мозг, его физиолого-анатомическое строение. Все обратили внимание на неоднородность структуры мозга. Практика военно-полевой хирургии показала, что при нарушении разных зон мозга последствия поражений (в случае излечения) оказываются разными: одни теряли зрение, вторые – слух, третьи – координацию движений и т.д. Эти наблюдения дали основание для выводов о наличии «специализации» разных отделов головного мозга и их влиянии на различные функции человеческого тела.

Человек, казалось бы, начал приближаться к раскрытию механизма работы сознания, но на пути стояло одно большое «но»: исследователи имели дело с мертвыми тканями, а копаться в работающем мозге невозможно ни по этическим, ни по правовым, ни по гуманным соображениям. Выход был найден: человек обратился за помощью к своим «меньшим братьям»: стали исследовать живой мозг усыпленных лягушек, крыс, кроликов, собак. В итоге многочисленных опытов было установлено наличие в высокоразвитом организме центральной нервной системы, замкнутой системой нервных волокон на верхнюю пленку головных полушарий – кору головного мозга. Наше зрение, слух, органы ощущений – всё это является «выдвинутыми во вне» рецепторами, нервными окончаниями центральной нервной системы, которые как бы «ощупывают» окружающее нас бытие и по нервным волокнам посылают полученную информацию в кору головного мозга.

В начале XX века формируется новая отрасль медицины – «физиология высшей нервной деятельности», приведшая к появлению нейрофизиологии, неврологии, научной психиатрии. Полученные данные дали основание говорить о том, что человек приблизился к раскрытию «кухни» варки самого сознания, к раскрытию тончайшего механизма формирования и проявления психики. Русский физиолог И. П. Павлов получает Нобелевскую премию за раскрытие механизма работы сознания. Оно связано с деятельностью коры головного мозга.

Кора головного мозга – это засеянное нервными клетками поле; подсчитано, что число этих специфических нервных клеток доходит до 40 млрд. Под электронным микроскопом нервная клетка выгладят ядром с нервными усиками, «нейронами». Эти нервные окончания постоянно электрически возбуждены. Это – материальная основа человеческого биополя. При попадании какого-либо сигнала на рецепторы (зрительного, звукового, вкусового и др.) электрический сигнал по нервным каналам поступает в кору головного мозга, вызывая замыкание пары или нескольких пар (когда сигнал биологически или социально важен) нейронов. Например, идя по дороге, мы отмечаем «про себя» массу предметов, людей, каких-то случайных связей. Одно запоминается, другое сразу же ушло из сферы внимания. Это нам наше зрение принесло в кору мозга сигналы, и потому всё встреченное нами увидено. Но если что-то важное (знакомое лицо, но мы никак не можем вспомнить, кто это мог быть), тут нейронная связь окажется более устойчивой. Мы минуты будем перетряхивать свою память, чтобы под конец мысленно сказать: «Да это же одноклассник Федя, с которым не раз ссорились!». Условные рефлексы подвижны. Они сохраняются в коре головного мозга до той поры, пока действует, присутствует вызвавший его раздражитель. Как только он перестает действовать на нас (что-то ушло, уехало, смыто дождем), нейронная связь рассасывается, угасает, а если это было что-то важное, – в подкорковой зоне мозга формируется зона памяти, зона знаний.

Биологической основой сознания выступает кора головного мозга – будущий собиратель информации о действительности, в которой оказывается каждый индивид с самого момента своего рождения. Предметы, лица, звуки, радостные и болезненные ощущения – все отражается и фильтруется в коре головного мозга. При смене обстановки начинается этап формирования новых условных рефлексов, а от прежних остаются только следы памяти. Мозг «работает» избирательно, отражая на ранних этапах биологически важное, а с возрастом – социально важное, которое буквально «насаждается» семьей, школой, соседями, всем общественным и социальным окружением. Общую жизнедеятельность организма обеспечивают врожденные, безусловные, рефлексы. Как заключение к этому разделу темы можно сказать: природа создала биофизиологический механизм сознания – мозг и его высший отдел – кору головного мозга, а высшему представителю живой материи сказала: «Делайся человеком сам!».

О сознании пишут медики, психологи, психиатры, педагоги, криминалисты, этнографы, социологи, философы. Пишут разное, но одинаково объективно-значимое. Вот каково поле для анализа сознания!

Об отражении как всеобщем свойстве материи и его роли в жизни живых форм в общих чертах было рассказано в предыдущей теме. Здесь данный вопрос освещается несколько шире, поскольку речь идет о человеческом отражении действительности – природной и социальной. Для человека формой отражения выступает сознание, когда оно приобретает идеально-понятийную форму. Например, если собаку запустить в незнакомое помещение, то она для «знакомства» предварительно обнюхает все углы, чтобы разделить все на полезное (съедобное), нейтральное и опасное (усыпанный острыми гвоздями угол); человеку нет нужды все «обнюхивать» – он окинет помещение взглядом, все увидит, оценит, поймет. Человек не просто воспринял сознанием все окружение, но и одновременно «подвел» увиденное под свои прежние знания, прежние понятия, расставил все новое по своим местам. Если же здесь окажется что-то действительно для него новым, с чем он раньше не встречался, вот тут он к этому предмету может подойти, рассмотреть, потрогать, составить понятие о нем. В итоге он приобрел новое знание, ставшее элементом его сознания.

Человек, отражая реальность в идеально-понятийной форме, сразу включает отраженное в весь комплекс своих переживаний, знаний, социальных характеристик. Даже увиденный новый кирпич на дороге породит у него массу вопросов и намерений: Кто потерял? Надо ли поднимать? Куда его положить? А нужен ли он в его доме? А если уже кто-то идет, чтобы забрать этот кирпич? Эти и подобные вопросы и сомнения говорят о социальной сущности человеческого отражения действительности. Ни одно животное, даже при всей своей «разумности», ничего подобного в своей голове не содержит.

Все, или почти все, представители молодого поколения знают занимательную и душевную сказку Р. Киплинга «Маугли». Человеческий детеныш, выросший среди волков и воспитанный ими, усвоив уроки пантеры, медведя, мудрого удава, стал «своим» для всех джунглей, кроме злого тигра Шерхана (без такого антипода сказка утратила бы свою занимательность). Но при всех своих звериных злоключениях Маугли оказывается наделенным человеческим поведением и человеческими эмоциями: он влюбляется и, надо полагать, навсегда расстанется с джунглями, доживая свою жизнь в окружении любящей жены и оравы ребятишек (как это укоренилось в Индии).

Имя героя Киплинга стало нарицательным, вошло в серьезную науку. А науке известны факты поимки детей, прошедших «школу» звериного воспитания. В той же Индии в джунглях нашли девочку примерно 14 лет, которой дали имя Джуна; нечто подобное наблюдалось в Европе, когда на улицах города оказался молодой человек, примерно 16 лет от роду, который совершенно не знал слов, не понимал никакого языка, у него отсутствовало чувство общения. Кто он и откуда, где и как вырос – никто не знал. Было предположение, что Каспар (так его назвали) – плод «греха» какой-то высокопоставленной дамы, которого выращивали в полной изоляции от мира, людей, общения. Им заинтересовались только медики и психологи. Никакое воспитание на него не действовало. Скончался он, как утверждала медицина XVIII века, от нервного потрясения: не выдержал пресса цивилизации.

Индийская Джуна отличалась от Каспара только наличием звериных привычек; она пряталась от людей, проявляла активность лишь в темное время суток, не принимала пищу из рук, из звуков пользовалась лишь рычанием, при опасности скалила зубы; во всем чувствовалось волчье «воспитание». В человеческой неволе она прожила недолго, около 4 месяцев. После вскрытия черепа этого человеческого ребенка кора головного мозга оказалась покрытой жировой прослойкой: она не работала и не была в состоянии работать.

Эти два примера, научно подтвержденные, дают основание делать вывод, что наличие коры головного мозга является только условием появления сознания, его возможностью. А для того чтобы эта возможность стала действительностью, новый человек должен формироваться в человеческой среде, а потому, когда родители ребенка кормят, поят, одевают и обувают, при этом проговаривая что и почему они это делают, – тут уже начинается социализация сознания, т.е. вписывание младенца в человеческое общество. Ребенок осваивает не просто звуки голоса, а одновременно и смысл сказанного, осваивает значение слов «мама», «папа», «киса» и остальных.

Ребенка можно «вписывать» в общество по-разному: его можно сделать подозрительным или доверчивым, щедрым или прижимистым, откровенным или подозрительным и др. Родители в первые годы развития ребенка, порой не ведая того, лепят из него «свой образ и подобие». В итоге маленький гражданин общества вступает в относительно самостоятельную жизнь уже как определенная цельность – сложившийся характер, с которым подросший ребенок вступает в социальную среду: школа, институт, рабочий коллектив и др., где доминируют уже не семейные, а общественные ценности. Если различия между вынесенными из детства ориентирами и новыми незначительные, то «вписывание» человека в общество идет легко; если различия оказываются значительными, то предстоит процесс «ломки» сложившегося стереотипа работы коры головного мозга, болезненного переориентирования доминировавших ранее внутренних целевых установок. Но для этого необходимо твердо захотеть сделать это: если форма носа и цвет волос определяются генным кодом родителей, наследственностью, то духовно-нравственные ориентиры поведения и действий, общие целевые установки всей жизнедеятельности социальны от начала и до конца.

Сознание и речь тесно связаны, более того, правильнее сказать, что они образуют единство. Любая наша мысль, даже самая простая, в нашем сознании обязательно выражается в словесной оболочке. Думать о чем-либо – это словесно проговаривать «обдумываемое». В итоге наше мышление оказывается «внутренней речью», нескончаемым монологом. Словесным оформлением наших знаний и нашего понимания выступает язык – внешняя действительность нашей мысли. В связи с превращением понятий «речь» и «язык» в синонимы, автор считает своим долгом обратить внимание читающих на следующее: язык – фонетическое исполнение, оформление понятийного содержания. На Земном шаре сегодня обнаружено более 2 тысяч различных языков и наречий, произошло действительное «вавилонское столпотворение». Почему так произошло – ищите объяснение у лингвистов. Философия отстаивает положение о понятийном содержании мышления, когда в разных языках, различным фонетическим строем звуков передается одно и то же содержание. Поэтому речь – это смысловое содержание звуков, а язык – фонетическое оформление понятия. Речь – социальное явление, она едина для всего человечества, выступает одним из признаков его социальности.

Философия отстаивает положение о понятийности нашей речи, поскольку в ней выражается понятийность нашего сознания. Человек не может «просто думать», он может думать лишь «о чем-то», даже если это пустые мечтания маниловского типа. Даже ребенок, мастерящий из влажного песка детское строение, имеет в сознании образ того, что пытается смастерить. Попробуйте убедить его, что он делает совсем «не то», он будет до глубины души обижен. Мышление ребенка является образным, но не понятийно-логическим. Последним оно становится только после получения тысячекратных ответов на его тысячекратные вопросы – «А это что?», «А это почему?». В понятийно-логическом мышлении порядок слов, очередность следования одной мысли за второй передают логику связи отраженных в сознании явлений, которые мы желаем выразить в мысли. Речь – это внешняя действительность мысли, мысль для других. И когда мы порой говорим: «Знаю, но не знаю, как сказать», – это глубокое заблуждение: то, что знаешь, – обязательно выскажешь.

Сознание ассоциируется со словом «сознавать». Сознавать – это означает знать, понимать, отдавать отчет в чем-либо и т.п. Суть проблемы состоит в том, что основой, самым существенным звеном сознания выступают знания. Если мы мысленно направим наше внимание на само сознание, то можем увидеть, что оно буквально наполнено знаниями.

Человек имеет перед собой мир природно-социальной конкретики: мир вещный (деревья, горы, моря, небесный свод и т.д.); мир социальных образований (семья, государство, органы власти и управления, общественное производство и распределение, расслоение людей по размерам доходов и т.д.); мир вещно-социальный (построенные людьми дороги, промышленное и жилищное строительство, мир машин, книг и т. д.). В итоге оказывается, что мы все пребываем в вещно-человеческом мире. Всё многообразие этого мира присутствует в нас как знание.

Знание вещи или явления – это знание каких-то её существенных сторон, признаков, отношений, целостное восприятие «каркаса» этой вещи без её внешней оболочки. Вся сумма наших знаний вещно-социального мира – это знание идеальных моделей различных элементов бытия. В нашем сознании мир предстает широкой картиной своих сущностей, и чем эти сущности глубже нами восприняты, тем глубже наше познание и, как следствие этого, развитее само сознание. Но наши знания – это не только знание вещей, но и знание законов общественной жизни, закономерностей общественных явлений. При этом нам необходимо помнить (знать!), что общественные явления очень мобильны, подвижны, представляют собой переплетение социально-экономического, политического, духовно-нравственного. Общественная жизнь подвижна в такой же степени, как подвижен, изменчив сам человек, его духовный мир, целевые и нравственные ориентиры. Когда мы постоянно учитываем эту «живую жизнь» социальной действительности, то она меньше приносит нам нежелательных неожиданностей, способствует формированию чувства социальной интуиции, помогает улавливать тенденции и перспективы общественного развития.

Для человека познание – жесткая необходимость. Благодаря познанию он начинает вписываться в окружающую среду, беря из неё полезное, нужное, избегая одновременно опасного. Успехи в материально-практической деятельности убеждают человека в правильности имеющихся представлений о вещах и их признаках, а неудачи – в их ошибочности.

Познание носит исторический характер, т.е. оно развивается вместе с развитием человека и человечества. Каждое новое поколение усваивает накопленные знания прошлых поколений, одновременно обогащая и расширяя их. Рост интересов и потребностей заставляет человечество все глубже познавать окружающий мир, его закономерности. В каждый исторический период людям начинает казаться, что им все известно, все стало доступным. Характерен в этом плане пример древнегреческих «мудрецов», писавших мощные по замыслу трактаты «О природе», «О богах», «О душе», «О природе вещей» и т.п. Вне всякого сомнения, что изложенные в этих фундаментальных по замыслу работах «истины» сегодня могут вызвать только улыбку даже у школьника средних способностей, поскольку реальный ход познания бытия показал, что до раскрытия «природы вещей» ещё очень далеко!

Однако несомненная заслуга древних мыслителей в том, что они в своих теориях поставили вопрос о познаваемости мира вообще, о способности человека постичь самое сокровенное, скрытное, обратить познанное себе на пользу. Для мыслителей раннего периода характерен гносеологический оптимизм. Им казалось, что они постигли всё: Космос, богов, человека, человеческую психею. Их можно уподобить детям, которые, начав понимать смысл слов «горшок», «каша», «мама», полагают, что мир уже ими освоен; но как только эти «знающие дети» попадают на улицы большого города, то начинают крепче держаться за подол маминой юбки: мир оказывается таким многообразным!

Нечто подобное происходит и с современным человеком: его знания, даже самые полные, постепенно устаревают, поскольку цивилизация постоянно раздвигает область постигнутого; окружающие человека природный и социальные миры словно раздвигаются, а сами усложняющиеся условия существования обязывают познавать нарастающие элементы бытия.

Философия с самого начала своего зарождения обратила внимание на объективную потребность человека в знаниях. В силу этого философы одной из своих задач поставили разработку теории получения знаний, поскольку первые представления о бытии и его природе сразу подводили философа к мысли: а познаваемо ли оно? Таким образом, вопрос о познании окружающего мира становится одной из задач философии, а потому этот её раздел стал называться гносеологией, теорией о познании, выступающей наукой о постижении бытия. Следовательно, на теоретическую философию надо смотреть с двух сторон: она выступает и общим представлением о бытии и его природе, и из теории познания этого бытия, выступая одновременно и как онтология, и как гносеология. У каждого философа, оставившего свое имя в истории философской мысли, эти обе части обязательно присутствуют. Для примера обратимся к наследию великого грека Платона: согласно его теории, основой бытия является идея «блага», что является фундаментом онтологии; но весь образовавшийся из мира идей мир вещей познаваем нашей душой (сознанием – Ю. Б.), поскольку душа до своего проявления в человеке также пребывала в мире идей. И наше познание мира, всех его составляющих возможно потому, что душа в свое время видела идеальную сущность каждой формы материального бытия. Для Платона познание вещи – это её «узнавание». В силу этого, гносеология Платона определяется как теория узнавания. Если в вопросе возможности познания мира большинство философов согласны между собой и отвечают на этот вопрос утвердительно, то вот в вопросах «Как?», Каким путем осуществляется познание?» мнения философов расходятся, и нередко довольно значительно.

Даже из личной практики каждый знает, что мы получаем представление о вещах как в результате непосредственного контакта с ними через наши органы чувств, когда что-то видим, слышим, обоняем, осязаем, но также и в ходе размышлений о вещах, когда непосредственно их не воспринимаем. Какой из этих путей предпочтительнее? Какой быстрее приведет нас к знанию? В истории философской мысли были философы, которые полагали, что подлинное знание вещей мы можем заиметь только в результате данных органов чувств, через наши ощущения, поскольку наше мышление способно фантазировать и может приписать вещам такие признаки, которых там совершенно нет. Такой подход к познанию называется философским сенсуализмом. Такой взгляд на познание активно отстаивал английский философ Локк, считая, что только живой опыт является источником познания.

Противоположный взгляд на познание развивали многие философы, начиная с древности. Так, Демокрит все познание делил на «темное» и «светлое»; «темное» знание поступает к нам из наших органов чувств, «светлое» – от нашего размышления. В эпоху Нового времени самым убежденным сторонником исключительной роли в познании нашего разума оказался Гегель, поскольку, по его мнению, сущность бытия – «идея», наше сознание – отблеск «идеи», а потому только идея способна постигнуть сущность, т.е. идею; да и вообще, если сказать о Гегеле немного шире, согласно его концепции, мир даже не заслуживает внимания подлинной философии, поскольку он – «серость бытия». Подобное признание исключительной роли в познании нашего сознания называется философским рационализмом. Согласно утверждениям рационалистов, чувственные данные у разных людей о тех же вещах бывают различными: голодному кажется вкусной любая пища, тогда как пресыщенный найдет невкусной даже хорошую. Потому, доказывают рационалисты, чувственные данные могут обманывать нас, а сознание, рациональное мышление – никогда.

Повседневная практика, ход развития естествознания показали, что в познании оба пути одинаково необходимы и важны. Абсолютизация какого-либо из них приводит к крайностям, к ошибкам в выводах. В философии утвердилось положение (а реальная познавательная деятельность это многократно подтверждала), что чувственное познание – это обязательная, исходная ступень познания, когда мы как бы «скользим» по поверхности явления, ищем пути проникновения в его сущность. Формами чувственного познания выступают ощущения, восприятия, представления. На уровне ощущений мы имеем первое соприкосновение с какой-либо гранью вещи (жесткое, теплое, острое и др.). Восприятие – это ступень познания, когда мы на основе расширения ощущений (на основе детального осмотра, ощупывания, обнюхивания, потягивания и т.п.) пришли к окончательному выводу «Это вот что!» или к чему-то подобному (всесторонне в магазине «прокрутили» предложенную нам вещь и решили для себя или вслух – «Покупаю!»).

Как можно заметить, путь от ощущений к восприятию оказался очень коротким: само восприятие явилось синтезом, обобщением ощущений. Представление – это картинно-образное познание, освоение предмета, которого в действительности... нет. Простейший пример: кто не слушал или не читал в детские годы сказок, особенно если они занимательны по сюжету и героям. «Аленький цветочек» Аксакова, доведенные до поэтического совершенства русские народные сказки в обработке Пушкина и многие другие предстают перед нами в образной форме. Мы представляем себе и жалеем завороженного под чудовище принца, видим не знающую предела в жадности и всевластии старуху, удивляемся плутовству кота в сапогах. Прослушав сказку, мы как бы узнали героев, познакомились с ними. Это и будет представлением как одной из форм чувственного познания. Но вместе с тем здесь не следует допускать упрощения, рассматривая представления как одну из форм чувственного познания. Допустим на минуту, что нам кто-то читает того же «Золотого петушка» Пушкина, но написанного на языке папуасов Новой Гвинеи, о котором у нас нет ни малейшего понятия, да и русскоязычный вариант сказки не знаем. Каким же останется наше представление о сказке и её героях? Никаким! Только гул в голове, если у чтеца был зычный голос.

Следовательно, представление как форма чувственного познания «работает» только тогда, года в багаже нашего сознания есть определенные знания, на которые накладывается представляемое. Мы можем представить себе Антарктиду, пингвинов «адели», спрессованный до плотности льда снег, поземку на этой поверхности только потому, что знаем, что такое снег, что такое холод, что такое плотный снежный наст, как выглядит пингвин «адели». Если ничего этого в нашем сознании нет, то и никакого представления об Антарктиде в нашем сознании не возникнет. Значит, чувственное познание требует обязательного наличия или самого предмета исследования, или наличие у нас в сознании знания чего-то подобного, когда желаем заиметь представление о чем-то новом. Например, все слышали о корне женьшеня и его целебных свойствах, но редко кто может его представить себе. Но если желающему заиметь представление об этом корне посоветовать откопать корень лопуха, обстоятельно, до белизны промыть его – приблизительный прообраз «уссурийского чуда» будет готов.

Но при всей своей доступности, простоте, повседневности чувственное познание в большинстве случаев оказывается недостаточным не только в научном исследовании, но и в повседневной практике. Почему древнегреческих философов их сограждане называли «мудрецами», а полной мудростью наделяли только своих богов? Для грека быть мудрым – это уметь мысленно проникнуть в невидимые стороны вещи, или, выражаясь современным языком, постигнуть сущность явления, выразить её в понятии. Понятие выступает исходной формой рационального познания. Содержание, смысл термина, должно сидеть в сознании студента прочно, поскольку его сплошь да рядом путают с понятием «понимание», хотя они далеки от того, чтобы выступать как синонимы.

Почему в обыденной жизни распространеннейшей формой общения выступает дружеская беседа? Ответ прост: у собеседников имеется общая тема разговора и люди обсуждают вопрос, проблему потому, что она интересует их; кроме того, разговаривая, они понимают друг друга, так как говорят на том же языке. Если та же проблема будет принята к обсуждению калмыком и немцем, то им потребуется переводчик. Но в том и другом случае суть дела заключается не в обмене звуковыми сигналами, а в том, «что» выступает предметом разговора (погода, лесные пожары, реальная возможность освоения Марса и т.д., до бесконечности). Особенность человеческой речи в том, что она смыслосодержательна. Фразы человеческой речи состоят из слов, а почти каждое слово что-то, да обозначает. «На возвышенности ветер всегда сильнее, чем в низине». Простая и всем понятная фраза, но только для тех, кто владеет русским языком. Почему она понятна? Понятна она потому, что знающему русский язык человеку известно смысловое содержание исходных элементов этой фразы: «возвышенность», «ветер», «всегда», «сильнее», «низина». А слова из фразы «на», «чем», «в» выступают своеобразными регуляторами, уточняющими реальное соотношение того, о чем идет речь. Люди способны беседовать потому, что наша речь понятийна. Вспомним из школьных лет слово «подлежащее». Это – «гвоздь» предложения. Оно наполнено своим смыслом, характеризует целый класс явлений («объем»). «Студент-отличник всегда пользуется уважением в коллективе». Сказавши «студент-отличник», мы сразу дали многогранную характеристику не только данного студента, но и тысячам студентов во всех вузах России, именно тысячам, но не всем. Слова «студент-отличник» и «студент» оба являются понятиями, но у них разный «объем». Если отличников в вузах России мы можем насчитать лишь десятки тысяч, то число студентов характеризуется уже миллионами. Следовательно, каждое понятие имеет содержание (какие признаки оно характеризует, выражает) и объем (сколько, какую ширину класса вещей оно выражает). Понятия делятся на единичные, общие и всеобщие (примеры: Байкал – глубочайшее озеро мира; всем людям свойственно чувство коллективизма; все виды бытия изменчивы). Верно, приведенные примеры оказались «многословными», что формальная логика запрещает делать, но их смысловое содержание несет в себе смысловую цельность, поэтому на них следует смотреть с позиций их смысловой цельности, видеть их примерами «сложного понятия».

Понятия играют решающую роль в познании. Узнать предмет – это составить понятие о нем через многочисленные приемы и методы познания. Именно через понятия идет передача знаний и человеческого опыта, понятия характеризуют узловые моменты, признаки, сущностные стороны предметов и явлений. На базе понятий формируются суждения и умозаключения как формы рационального познания. Суждения и умозаключения – это логические формы нашей мысли, когда первая из них развивает, обогащает содержание понятия, а вторая выступает как итог, суммарный вывод из многих понятий и суждений (но они обязательно должны быть посвящены одному и тому же явлению, проблеме). Простейший пример:

Зима.

Зима – самое суровое время года для средних широт.

______________________________________________

В последние годы зимы становятся какими-то неустойчивыми.

Возможно, действительно приближается глобальное потепление климата Земли?

Здесь перед нами три формы рационального познания: понятие, суждение и умозаключение. Можно заметить, что во всех них повторяется понятие «зима», но в первом случае оно выступает как общая характеристика; во втором, к этой общей характеристике добавляются её сезонные особенности, а уже помещенное под чертой наше умозаключение переносит нас в конкретику, подводит к итоговому выводу – верно, со знаком вопроса. Этот пример хорош также и тем, что позволяет показать и роль чувственного познания, поскольку без реальных наблюдений мы не смогли бы перейти к теоретическим обобщениям и итоговому умозаключению. Так что два этих вида познания не следует смешивать, как и нельзя ставить между ними непреодолимой стены: они дополняют друг друга, находятся в диалектическом единстве, хотя в исключительных случаях может быть применим только один из них, чаще всего – абстрактно-теоретический, когда чувственное наблюдение и восприятие явления невозможно. Например, как измерить душевные страдания человека при потере близких ему людей? Атмосферу коллективизма в студенческой группе? Здесь, и при рассмотрении явлений подобного плана, куда чувствами проникнуть невозможно (состояние земного ядра!), мы можем рассчитывать только на силу абстрактно-логических рассуждений с опорой на чувственные данные из смежных областей.

Целью любого познания является получение полного, исчерпывающего знания о каком-либо предмете или явлении; или, если эту задачу выразить на языке философии, целью познания является достижение истины. Истина – это отражение в нашем сознании всех признаков, свойств, отношений и связей какого-либо предмета, явления, состояния. В повседневной практической деятельности нам редко бывает нужно знание подобного уровня, нам хватает знания частичного, неполного, но удовлетворяющего нашим потребностям к данному предмету. Если нам нужно ведро – нам следует убедиться, не худое ли оно. А кто и когда его изготовил – нам до этого дела нет. Таким же или подобным является наше отношение и к другим предметам повседневного быта. Но совершенно иным является наше отношение к степени познанного при научных исследованиях. Например, физики всего мира дорого бы дали за то, чтобы знать всё об атоме, а биологи, соответственно, – о живой клетке, хотя на сегодня мировая наука знает об этих объектах очень многое.

Разобраться в этом вопросе помогает философия. Все полученные нами истины она делит на истины относительные и истины абсолютные. Абсолютные истины – это предельная цель, идеал наших стремлений в познании, но нашей действительностью являются относительные истины, которыми мы пользуемся в нашей повседневной деятельности и в теоретических исследованиях; но относительное знание постоянно расширяется, делается более полным, более глубоким, стремится стать абсолютным. Это движение относительного знания к абсолютному философия называет диалектикой относительной и абсолютной истин.

Но диалектическая природа истин проявляется не только в этом движении неполного знания к полному. Самое интересное в этой диалектике заключается в том, что и относительную истину можно рассматривать как абсолютную. Суть состоит в том, что даже неполное знание вещи, знание её до определенного уровня является в то же время знанием полным и точным. Химическая формула воды «аш-два-о» – это усваивает даже самый нерадивый школьник. Следовательно, даже при всей своей неполноте, достигшее данного порога знание является абсолютным. Более серьезным будет выглядеть пример из сравнения школьного и вузовского образования. Школьник получает абсолютное знание изучаемых дисциплин до определенного уровня. При встрече с вузовской программой оказывается, что его знаний недостаточно, объекты исследований физики, химии, обществоведения оказываются гораздо шире, чем он представлял себе в школе. Абсолютное знание превратилось в относительное, выступая одновременно абсолютным в пределах школьной программы.

Рассмотренные выше теоретические положения – это раскрытие содержания истин-процессов. Существуют еще истины-факты, когда к полученному знанию нечего прибавить, но одновременно и нечего отнять. «Рим – столица Италии», «2004 год в жизни России – год выборов президента». Истины этого уровня также важны в обыденной и общественной жизни, но серьезного внимания философии они не привлекают: они «застывшие». Студенту необходимо также запомнить одну «мелочь»: не искать истин где-то, они – в нашем сознании, запечатлены в учебной и научной литературе в виде определений, схем и формул, но в объективном бытии истин нет.

1. Каково различие между сознанием человека и «сознанием» высших животных?

2. Каковы дофилософские представления о сознании?

3. Каковы были подходы к пониманию сознания в истории развития философской мысли?

4. Что выступает биофизиологической основой сознания?

5. Почему сознание рассматривается как высшая форма отражения?

6. Как понимается социальная сущность сознания?

7. Какое место занимают в сознании знания?

8. Почему познание является для человека основной жизненной потребностью?

9. Какое познание определяется как чувственное, а какое как рациональное? Каково соотношение между ними?

10. В чем состоит философское понимание истины? Каковы основные виды истин и соотношение между ними?