Индиго Шулепов Денис

1

Из дневника:

Когда-нибудь замечали у людей свечение? Внутреннее. Таких людей немного, но их видно сразу. И видят их только такие же – со свечением. В толпе, транспорте, метро их можно увидеть, но реже – не та атмосфера. Должно быть что-то более приватное. К примеру, на заводе, в бригаде из 10 человек, или в компании, куда только что влился. Рыбак рыбака видит издалека. Это свойственно всем. И не только людям. Люди со свечением обычно держатся особняком от общей массы. Они задумчивы. Их зачастую унижает та среда, в которой они живут… Вернее – пытаются жить. В них присутствует внутренний стержень одухотворенности (если так можно выразиться). Они стоят на планку выше вынужденного круга общения. И они знают об этом, знают, но понимают, что, показав себя, им грозит натолкнуться минимум – на непонимание, максимум – на ненависть и вражду.

Выскочек не любят.

2

– Что ж вы делаете, мерзавцы? – не выдержал он кощунственного зрелища. Сегодня Валентин увидел собаку, и ему открылась истина, которой он мог поделиться разве что с дневником. – Это ведь Храм Господень!

До встречи с собакой Валентин был убежденным атеистом и обходил церкви, церковные лавки и всё, что связано с крестом, стороной. Но сегодня он должен был прийти… И пришёл. Ниоткуда взявшийся трепет разволновал впечатлительного юношу; он ступил за ворота, на территорию святой земли, и встал, как сорняк, пустивший корни. Валентин понял, что никакая сила всех миров не сдвинет его с места в сторону парадного входа.

Человеки шли и уходили, крестились и кланялись, плакали и улыбались, а он стоял, чувствуя себя чужим для люда, просящего Его услышать их. Чужой людям, Валентин чувствовал, как близок к Богу, которого ещё вчера отрицал. Отрицал не потому, что в детстве внушили, а потому что до детства этот Бог предал его, когда больше всего был нужен.

Придя сюда, Валентин сделал больше, чем просто себя заставил. И силком двигать ноги внутрь Храма не собирался. Всему своё время.

Он посмотрел окрест и увидел тех подростков. Мальчишка и девчонка, стоят у подножья церкви и целуются… нет – сосутся. Будь Валентин чуть ближе, непременно бы услышал слюнявые причмокивания. Его передёрнуло. Он не знаком с канонами православия, но видел, что эти двое делают плохо.

На выкрик парочка недоуменно воззрилась на худосочного парня с всклокоченными волосами, в потёртых джинсах, спортивного кроя пиджаке и кедах.

– Занимайтесь своей похабщиной дома, а не на святой земле! – крикнул им Валентин, ожидая хульного отпора.

Но молодые – не вконец остервеневшие – взялись за руки, и пошли вокруг церкви.

Валентин не поверил голубкам, и желание удостовериться в своей правоте сдвинуло его с места. Коленные чашечки хрустнули, и он на ногах-ходулях – так они успели окостенеть от боязни двинуться ещё хоть на сантиметр ближе к Храму – засеменил вокруг церкви, но с другой стороны. Как и предполагал, любвеобильная парочка продолжила похабство, едва завернув за угол и скрывшись от него…

«тщедушного потроха»,

«чокнутого придурка».

Обидные словосочетания неоновой вспышкой сверкнули в мозгу Валентина. Ярость, которую Валентин с детства принял в себе, как дань прошлого, вспыхнула в глазах. Но махина Божьей обители, что нависла над ним, придавила тенью демонского прихвостня в Валентиновых глазах. Он, как и прежде бывало, не замечая того, растянул губы в безжалостном оскале.

И поспешил уйти с территории церкви.

Ждать пришлось долго. Но Валентин привык ждать. Он стоял через улицу, поглядывая на часы и по сторонам. В одной руке сигарета, вторая рука в кармане сжимает длинную рукоятку выкидного ножа. Ладонь вспотела. Валентин боролся с сильным зудом, чтобы не нажать на «собачку» и не пропороть острым лезвием карман старых и любимых джинсов.

Дождался.

Чёрно-патлатый парень в красной рубашке с алыми цветами (что за мода!) и девушка в ярко-бирюзовой блузке (с такими модными рюшками) вышли за ворота и не то что не перекрестились, как полагается, – не оглянулись даже! Словно в развлекательном центре побывали. Но девушка не виновата, Валентин это знал. Виновник – самодовольный хлыщ, что с ней. Все мужики такие, им бы только совратить и сбить слабый пол с пути истинного. Поматросить да бросить.

Патлатый хлыщ получит по заслугам!

Парочка шла к метро. Валентин следом, не приближаясь, но и не теряя из виду.

Парень с девушкой скрылись за стеклянными дверями подземки. Валентин тоже поспешил толкнуть дверь с «замечательной» рекламной наклейкой-вопросом: «Диарея?»

Он вытащил руку из кармана, продолжая сжимать любимую рукоятку. Ладонь уже не влажная. Волнение перед Возмездием исчезло. Как всегда.

Он побежал по движущейся эскалаторной лестнице, притормозил возле патлатого на миг… и, ускоренно семеня ногами, спустился вниз, влетел в подвернувшийся вагон поезда и был таков. Доехал до «Кольцевой», сделал пару пересадок и вышел на «Автозаводской». Здесь был «Новый книжный», сюда-то ему и надо.

3

Сегодня у неё закончились краски. Регулы раздражали. Она их терпеть не могла! А кто мог? Постоянное ощущение грязности, множество всяких «нельзя» и запретов, и с милым сердцу Кузьмой не поворкуешь вечерком: брезгливость какая-то от его прикосновений…

Но сегодня всё! Солнышко улыбается с самого утра, тёплый ветер колышет ржаную ниву. Отец с собаками, Мотей и Крошей, ушёл в лес – барин разрешил охотиться. Знать бы, с чего такая милость? И они с матерью пойдут по ягоды. Малины сейчас на опушке да земляники у-ух сколько! А к вечеру на пироги и Кузьма придёт. Уж она его теперича приголубит, нынча можно.

Но наперед на речку надо: стирать-полоскать, мамке помогать. А то ведь проспала сегодня, а мамка пожалела будить.

И полетела девонька в воздушном сарафане, размахивая белокурой косой, замкнутой алой лентой, и босиком под гору к речушке, к плоту, к мамке. Весело, озорно!

– Ах, чего ты так несёшься, Валь! – всплеснула руками мать.

4

– Валь! Валентин!

Валентин очнулся и резко захлопнул Библию. Оглянулся. Это был сварщик с ненавистной стройки, заядлый книгоман и любитель Тополя, Незнанского и Бушкова.

– Ты чего здесь? И с бестселлером всех времён и народов?! – спросил удивлённый сварщик.

– А ты чего? – буркнул Валентин, ставя томик на место.

– Да я-то ищу себе пищу для ума.

– Тем ширпотребом, что ты себя пичкаешь, сыт не будешь.

– Иди ты! Соевая колбаса – тоже жрачка.

– Только ученые сами не знают, чем соя окажется вредна впоследствии.

– Ай! – отмахнулся коллега. – Зануда ты, Валь. Когда на работу-то выйдешь?

– В понедельник… на приём. Во вторник закроют больничный.

– Ага. Бывай! – Сварщик отсалютовал и пофланировал к полкам любимого чтива.

Валентин не удосужился прощанием, пошёл к выходу. Он забыл, что сейчас час пик и все срываются с рабочих мест, едва минутная стрелка переваливает семнадцатичасовой рубеж. Ему претило встретить кого-то ещё из своих. И чего он приперся именно на «Автозаводскую»? Вот она – привычка, нажитая годами: с утра на эту гребаную стройку, вечером – с неё. Да и нож от крови надобно промыть…

Он жил в «Метрогородке». Выйдя из метро, зашёл в «Перекресток», купил арбуз на 67 рублей и по трамвайным путям вдоль Открытого шоссе – домой.

Дома располовинил арбуз тщательно вымытым любимым выкидным ножом, взял ложку, выковырял сочный кусок и отправил в рот. В последнее время Валентину нравилось писать в дневнике, поедая именно таким образом большую зелёную ягоду.

5

Из дневника:

Я шёл по дороге, спешил по своим делам, когда увидел бредущего навстречу унылого пса. Почти сравнявшись со мной, пёс вдруг вскинул голову и посмотрел своими печальными карими глазами в карие мои.

Мы разминулись. Я, подгоняемый толпой людской, ушёл далеко вперед. И шёл, пока в мозгу не сформировалась одна безумная мысль, срочно требующая иллюстрированного подтверждения. Наконец, я добрался до книжного магазина, выудил со стеллажа энциклопедию о животных и внимательно просмотрел каждый снимок. Моя безумная мысль подтвердилась! Но осталась безумной.

Она напрочь в моём сознании опровергла теорию Дарвина о происхождении человека от обезьяны или какого бы то ни было другого живого существа планеты, с человеческим названием – Земля. Я ощутил себя чужим, ощутил, что вся человеческая раса лишь разумный (чересчур) суррогат живой сущности Земли, взявший за основу своего физиологического существования в условиях планеты белковую форму материи, оставшись при этом с мышлением, чуждым мышлению разумных существ Земли.

Эволюция проходила долгие миллиарды лет, фауна видоизменялась. Но неизменными оставались ГЛАЗА! Посмотрите в глаза любого животного, что вы в них увидите? А, вернее, чего вы не увидите? Вы не увидите белков глаз. Даже у шимпанзе зрачок обрамлён широкой радужной оболочкой, где нет места для белка.

Только человек имеет такую, с позволения сказать, узкую радужную оболочку. Почему?

Почему у человека, эволюционированного от обезьяны, в отличие от других животных, произошла такая резкая метаморфоза глаз? Неужто этому посодействовал его незаурядный ум-разум? Вряд ли. Эволюция разума была нескорой.

Обезьяна схватилась за палку. А хваталась ли она за неё? Кто присутствовал при этом грандиозном историческом факте? Факте ли?

Допустим, обезьяна схватилась за палку. Эволюционный скачок. И что, с этого момента глаза первочеловека стали меняться? Он научился добывать огонь – радужная оболочка сузилась от яркости огня? Он придумал колесо – оболочка уменьшилась от осознания человеком своей гениальности? Чушь…

Я заскользил взглядом по корешкам книг и остановился на религии. Подошёл, взял Библию, отыскал, что хотел. Бытие 1.26.: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему». 1.27.: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». И я подумал, если истинно так, и Бог создал людей по образу и подобию Своему, то справедливо предположить, что образ – тело, а подобие, соответственно, душа. Ну, тело, как тело – устраивает, жаль только, что мозг функционирует лишь на 10 % (или сколько там высчитали учёные?), а вот с душой не понятно. Бог?

Мой взгляд натыкается на стеллаж с фантастикой. Безумная мысль обретает новую форму. Флора и фауна нашей (а нашей ли?) планеты испокон веков живёт по своим законам, не нарушающим естественный ход своего развития. С появлением человека всё меняется: он начинает творить во благо себе. Разводить огонь и с его помощью добывать пищу; приручать животных и делать из них рабов, пашущих землю, возящих их на своих горбах, охраняющих человеческий быт и досуг; копаться в недрах планеты, извлекая из неё полезные для себя ископаемые; вырубать леса, изменять русла рек, высушивать болота, меняя тем самым естественный микроклимат; изготовлять оружие, истребляя им целые виды животных. Придумав себе материальные ценности, бартер, деньги, улучшая условия своей жизни, понастроив ТЭЦ, ГЭС, АЭС, заводы и фабрики; изобретая яды, химикаты, спирт, бензин и асфальт, не думая об экологии, – можно ли назвать человека после всего этого коренным жителем планеты?

Человек приучил пса быть верным другом. А пёс потерялся в мире, созданном человеком. Созданном для своего удовольствия…

Некий Разум заслал на планету, названную впоследствии Землей, существо – человека, изначально младенца по мышлению, но с неуклонным его развитием до уровня Некоего Разума. Это разум хаоса, а хаос – это сущность Вселенной. Сущность рождения, динамичного развития и уничтожения.

Мы переживаем динамичное развитие. И дай то Бог, в которого я теперь верю, чтобы, когда придёт время уничтожения, человек придумал, наконец, межгалактический корабль и смылся с выстраданного лица бедной планеты до того, как уничтожит на ней всё живое…

P.S. Чёрно-патлатый хлыщ в гейской рубахе не должен дожить до утра. Раз я прочёл его мысли, значит, он плохой. И мог стать ещё хуже.

P.S.S. Почему Сын Господа не брился? Интересно.

6

Золотые рыбки в круглом аквариуме торчат у кромки воды и с шумом заглатывают ртами воздух. Валентин наблюдал за ними. Он не мог разуметь, почему рыбкам не хватает воздуха. Недавно он запустил новую, вторую, трубку, но увеличение числа пузырьков не повлияло на желание глупых рыб не заглатывать воздух. Звучно! Валентина раздражал этот чвакающий звук. Но заставить себя убить рыб сил не хватало. Может, не сейчас… потом… Например, прекратить их кормить и не чистить воду.

Валентин вспомнил молодого пса на цепи со стройки, жрущего свои экскременты. Он посмотрел на золотых рыбок, двух жирных и неповоротливых кляч, и его всего передернуло от отвращения возникшей взаимосвязи золота и дерьма. «Ах ты, моё золото, с дерьмом перемолото», – говаривал Валентинов сосед Толик, алкаш, женатый на алкашке (ей-то и адресовалось «нежное» обращение). Из жалости Валентин хотел убить бедного пса, но мешал сторож. Тогда Валентин вознегодовал, почему сторож не кормит собаку? Чтобы вывеска «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ СОБАКА» соответствовала истине, вот почему.

Валентин убил сторожа недалеко от остановки автобуса, за плотными рядами гаражей-«ракушек» у полусгнившего «стога» опавших листьев… И ограбил. На ту небольшую сумму он купил цепному псу мяса.

Он никогда не возвращался на те места, где убивал. И гнал от себя безумную мысль: где он будет ходить, когда таких мест станет очень много? Всё равно, что думать о том, что когда-то умрёшь и при этом обливаться холодным потом неизбежности.

Кроме того, он же не только он.

Валентин улыбнулся возникшей мысли и оторвался от созерцания золотых рыбок в круглом аквариуме. Поставил дневник на полку. Отнёс корку объеденной половины арбуза в мусорное ведро. Вымыл ложку. И взял в руки косметичку.

«Он же не только он».

Спустя сорок минут на Валентина из зеркала смотрело отражение очаровательной девушки. Они улыбнулись друг другу.

Если бы кто-то посмел его в таком виде назвать трансвеститом или «педиком», что ещё хуже, Валентин, не задумываясь, убил бы этого человека. Люди не знали о Связи, но это их не оправдывало. Валентин бы убил даже девушку, пусть и защищал слабый пол постоянно.

Образом прелестницы-простушки Валентин был доволен. Такой податливой и кроткой. И она возбуждала его внутренним знанием

знанием-силой

внешней обманчивости. Овечка с пастью волчьей.

Но Рио не для сегодняшнего вечера. К сожалению.

Сожалеть – не значит огорчаться. Валентин пошёл в ванную, где принял горячий душ, смыв макияж, а вместе с ним и образ девы.

7

Пироги удались на славу. У горячей печи жарко; Валя ополоснула лицо колодезной водой из кадушки и лучисто засмеялась, когда капельки пота щекотно растворились в холодной воде. Её смех отразился на лицах родителей ласковыми улыбками. Отец был сегодня особенно доволен: он подстрелил трёх зайцев, за которых – спасибо барину! – не нужно никому платить. Почаще бы такие милости!

И не задаваться вопросом – с чего они, эти милости.

Вскоре пришёл Кузьма. И Валя крутилась подле него, яко юла-непоседа: то бусы рябиновые завязать на шее попросит, то прибаутку скажет. А Кузьме льстит, но в почёте он в семье Валькиной своей сдержанностью и рассудительностью, потому не даёт волю рукам да словам праздным. Отчего и желаннее становятся мгновения те, когда одни они с любимушкой.

Валя души в женихе не чает: такой большой и сильный, грозный и буйноголовый, а с нею – кроткий и мягкий, нежный и ласковый. Просто чудеса какие!

Ну вот и стол готов: пироги с малиной да земляникой, да со щавелем, мёд душистый, молоко парное, квас, чай в самоваре.

– Как обед княжий! – молвил Кузьма, увидев большой стол.

– Когда же сватов пришлёшь? – отозвалась мать, поправляя сбившийся нагрудник.

Отец, Лаврентий его звали, ухмыльнулся в бороду, а Потап, младший Валькин брат, развеселился, глядя на него. И старка засмеялась с дедом. Весело всем стало. А Кузьма всерьёз:

– Так вот, на Кузьмодемьянки, думаем мы, Валюша и станет хозяйкой.

Смутился молодой кузнец от своих слов и на непросватанную невесту смотрит. А Валя закрутила косу длиннющую вокруг шеи и хихикает в неё, ждёт, как женишок будущий выкрутится дальше, что отец да мать скажут. Хихикает, а у самой сердечко бьётся-волнуется.

Глава семьи сам был мужиком серьезным и ответственным, любил семью. И Кузьма казался старому охотнику-зверолову (и умелому бортнику) парнем, подходящим для Валюши, кузнецов ценили, а добрый нрав богатыря ценился пуще.

– Ну, так тому и быть! – объявил отец и пригласил всех за стол.

… Когда сверчки застрекотали, чуя вечернюю прохладу, Кузьма под руку с Валей пошли сквозь отцовскую пасеку, устроенную в бортях, к речке. Здесь на песке они любили сидеть, беседовать неспешно, а чаще молча слушать природу-матушку. Вот берёза листьями шуршит. Вон рыба в воде хвостом плескает. Где-то в лесу, что прямо за речкой, сук под лапой зверя хрустнул. В деревне петух прокукарекал, ему вторил другой, третий. Слышно, пёс дворовый брехнул. Кто-то топором вдалеке орудует, а дятел передразнивает-стучит. Полна мирных звуков тишь деревенская, любо молодым слушать её да друг дружкой втихомолку любоваться. Но больше всего любили Кузьма с Валей песчаные замки строить у воды, просачивая мокрый песок сквозь пальцы. И в этот раз дивный дворец у них получился. Загляденье! Глядя на него, Кузьма сказал:

– Мы тоже дом отстроим!

8

Стройку Валентин не любил, а Москва строилась, обрастая всё больше высотками, тесня «хрущобы» и дома прошлых веков. Ультрамодные дизайны из металла и стекла заменяли добротный и тёплый кирпич. Валентин любил старину и часто ездил по столице с фотоаппаратом, фиксируя на плёнку старинные дома и постройки. Теперь же Валентина переполняла радость от осознания, что к своей коллекции фотографий он смело может приплюсовать множество церквей, часовен и монастырей: отныне крест не вызывал в нём неприязни культа Бородатого Плотника.

Он взял свой полупрофессиональный «Никон» и вышел в вечер.

На «Новослободской» Валентин из подземки поднялся наверх и двинулся по Долгоруковской к часовне готического вида, что принадлежит «Союзмультфильму». Он давно её заприметил, но смотреть на здание через объектив до сего момента не мог себя заставить. Сегодня же он даст себе волю! Валентину нравился потрепанный вид заброшенной башни.

Два ворона, две благородные и гордые птицы, так непохожие на своих сородичей – подлых и хитрых серых ворон, взялись откуда-то над самым верхом, кружа у разбитых окон. Валентин не упустил момент. Заходящее солнце протуберанцами освещало в бордовый с плавным переходом в розовый цвет перистые облака, придавая этюду мистический вид. Валентин едва не визжал от восторга.

В приподнятом духе он поехал домой. Но в переходе метро на кольцевой его хорошее настроение растворилось, как радуга при солнечных лучах. Такое сравнение подходило идеально, потому как Валентин получил удар. Нет, никто его не стал бить и отнимать фотоаппарат, удар был иного плана… Как импульс или разряд тока в бок. Валентин резко обернулся, но ничего не заметил. На него пялилась своим мутным глазом лишь видеокамера, но теленаблюдение никогда ничего подобного не вызывало, тем более боль. Мимо шли люди, чертыхаясь и огибая его. Валентин потёр бок и пошёл дальше, недоумевая. Ступил на эскалатор, посмотрел наверх и увидел. Женщина, лет за пятьдесят, стояла на ступеньке соседнего подъёмника чуть выше него, уперев кукиш в спину мужчины. «Что за магия?» — спросил Валентин себя и ответил себе. – «Чёрная». Он смотрел на женщину, соображая, что делать… И она оглянулась. Их взгляды пересеклись, женщина вздрогнула, в глазах возник испуг, она растопырила пальцы, только что сложенные в шиш, и в следующий миг побежала верх по лестнице эскалатора. Валентин последовал её примеру, он хотел догнать ведьму, не задумываясь – зачем. Может, убить?

Валентин молод и проворен, быстро догнал женщину.

– Пусти меня! – зашипела ведьма. – Сейчас хай подниму, менты набегут!

– Ты меня мусором не пугай, ведьма, – ответил Валентин. – За что демонов на людей насылаешь? Меня задела! – Он подтолкнул её к телефонным будкам. Та не сопротивлялась.

– Кто ты?! Что ты умеешь видеть? – спросила она.

– Не твоего ума дело, баба! – отрезал Валентин и выхватил её сумку, проворно открыв и сунув в неё руку.

– Ты что делаешь, скотина! Отдай!

На выкрик ведьмы не отреагировал никто, несколько беглых взглядов скользнули, не отпечатываясь в сознании прохожих.

Валентин достал паспорт и, одной рукой удерживая женщину на расстоянии, раскрыл, посмотрел.

– Теперь я знаю твой адрес, – сказал он ведьме. – Я приду за тобой.

– Я прокляну тебя и весь твой род! – закричала ведьма, выхватывая паспорт и сверля яростными глазами молодца.

– С этим ты опоздала. Жди меня, готовься к аду.

– Чтоб ты сдох!

– Я кавалер: дамы вперед, – сказал Валентин и рассмеялся ей в лицо.

Та завизжала от бессильного гнева.

– Ты меня не найдёшь!

– Ты собралась стать бомжом?

Этот вопрос остался открытым, так как женщина сломя голову бежала на выход к трём вокзалам. Валентин спокойно отправился дальше домой. Его настроение слегка поднялось от маленькой победы, он ещё не знал, выполнит ли свою угрозу. Ощущать себя вершителем ведьминой судьбы оказалось приятно и приближало Валентина в его представлении к Богу суровому, но справедливому.

Валентин приехал домой, когда ножницы часов отстригли из его жизни очередные двадцать четыре часа из суток. Но спать он не ложился. Встреча с ведьмой неожиданно впрыснула в кровь адреналин, какой не возникал даже после убийств. Он вставил в ди-ви-ди диск с коллекцией фильмов с Джонни Деппом и выбрал из списка «Девятые врата». Принёс вторую половину арбуза и, вооружившись ложкой, взялся за просмотр.

9

Из дневника:

А кто сказал, что Люцифер был мужчиной?

Почему люди снимают фильмы о пришествии дьявола, а не явлении Христа?

Почему людям нравится смотреть ужасы и со скепсисом воспринимать чудеса? Даже шедевр Мела Гибсона «Страсти Христовы» – УЖАС, вызывающий жалость, а не БЛАГОДАРНОСТЬ за искупление людских грехов!

И Папа Римский одобрил этот фильм…

Католики…

10

– Помоги, Боженька! Завтра у барина генеральная уборка зачинается, к именинам Ивана Демьяныча, – тоскливо вспомнила Валентина о работе.

Она числилась крепостной девкой в усадьбе, что от деревни находилась в двух верстах пешим ходом, если идти через кладбище. Работа не особо хлопотная и очень бы даже нравилась, если бы не молодой барин Иван Демьяныч, блуд, охотливый до женских юбок. Но Кузьме Валя о том не говорила, опасаясь, как бы кузнец чего лихо не натворил от ревности. Старый барин Демьян Евсеевич на расправу быстр: высечет кнутом да в кандалы и на каторгу, и никакая удаль молодецкая Кузьме не поможет. На кого же она останется? У них с Кузьмой всё не как у людей: не признавал богатырь посиделочных правил. По имени-отчеству не называл, на «вы» не обращался, комплиментов не сыпал, а уж про шутки сальные и вовсе не вспоминалось. Однако ж были они парой в деревне известной и завидной, никто поперёк плохого не говорил, никто не нарывался на пудовые кулачищи мастера Кузьмы.

– И у меня работы невпроворот… Слушай, Валюша, а давай после именин к барину на поклон пойдём, пусть добро нам даст на свадьбу-то?! После праздников он добрый, верно, будет, не заартачится.

– Ишь ты какой! – рассмеялась девушка, и сама радуясь в душе.

– А что? Заранее и сердечко на покое будет! – жарко настаивал Кузьма. – Давай, сходим. Ради дела такого и шапку сломить не жаль!

Согласилась Валя, хоть и поломалась для виду. Так и так к барину придётся топать – не будет батюшка венчать без соизволения его, они с барином одним миром мазаны. Не зря ведь церковный надел крестьянами за бесплатно каждый год обрабатывается.

Кузьма доволен остался. Влюбленные поднялись с песка. Парень обнял подругу, Валюша казалась хрупкой берёзкой в объятиях скалы, она наклонилась-подалась к любимому и они поцеловались.

11

Вторник, первый рабочий день после больничного, прошёл в обычной тупой работе. Какое начальство, такова и работа. С утра мастер дал задание бригаде, в которой работал Валентин, подвинуть ограду стройки на три метра, в ущерб проезжей части. Легко сказать! Да только блоки те железобетонные, меж которых крепились трубы-столбы, краном не зацепишь: троллеи мешают. И ковыряла бригада в поте и крови восемь блоков ломами… Делу время, а к трём часам дня одолели-таки мужики через мат-перемат те три метра, установили забор. Сели на перекур, но сигаретку докурить не успели, как явился Прораб Ясно Солнышко. Взял он рулетку, померил с умным видом оставшуюся проезжую часть, посмотрел на троллеи и сказал:

– Молодцы, мужики! Только теперь надо всё это дело на метр назад подвинуть. Троллейбусы пока не ходят, но вдруг пустят. «Мосгортранс» нас не поймёт.

Что тут с мужиками началось! Словоблудию такому сам Венедикт Ерофеев позавидовал бы. Ох уж они и чихвостили мастера с прорабом за вечную несогласованность и некомпетентность. Валентин бросил в сердцах кувалду (в его руках, похожих на ручки рахита второй стадии, она казалась нелепой и неуместной) оземь, махнул рукой и пошёл в бытовку переодеваться. Плевать он хотел на этот зоопарк! В очередной раз он подавил в себе желание написать заявление на увольнение. Жили бы мать с отцом – не медлил бы…

Он ушёл с работы, но не домой, а к Москве-реке. Вода, как небо, успокаивает расшатанные нервы. А Валентину нервничать было ни к чему. Все ищут смысл жизни, а он – счастливчик, сызмальства знал, зачем родился и что нужно делать, чтоб жизнь не потеряла смысл, даже находясь в глубоком котловане, в социальном низу, в грязи.

Валентин шёл, вспоминая родителей, детство. И большинство воспоминаний были рассказами матери. Она много говорила об отце, которого Валентин помнил смутно. Отец был участником ликвидации Чернобыльской АЭС и умер в девяносто втором, спустя семь лет, оставив вдовой жену и сиротой пятилетнего сына. Мать рассказывала, что после облучения здоровье отца резко улучшилось, а либидо и вовсе зашкаливало. Он был просто сексуальным монстром, не давая покоя ни себе ни матери. И на заре той необъяснимой активности родители зачали ребёнка. В Новый 1987 год Валентин явился на свет семимесячным (повзрослев, Валентин не давал спуску никому, кто неосторожно называл его недоноском). Здоровье же отца оказалось параболой американской горки: резкий взлет, секундная зависка и мощное резкое падение. В последний год жизни он сгорел, как свеча…

Мать… Она работала фасовщицей в химическом цехе завода до последнего своего вдоха. Да, именно так и было. До последнего ядовитого вдоха. Она не рассказывала сыну о «вредности» её профессии, всё он узнал поздно, уже после смерти, от одной из её коллег, чахоточной старухи. Мать убил «Богомол», препарат по борьбе с насекомыми с истекшим сроком годности. И, несмотря на то, что по лабораторным показателям препарат оставался годен к использованию, не потеряв своих убийственных свойств, ни одна страна мира не согласилась на его переупаковку. Ни одна страна, кроме России! Директор завода позарился на дешевизну дорогого препарата и скупил всю многотонную партию, заботясь о своём обогащении, а не о здоровье своих рабочих. Он даже не побеспокоился о приобретении копеечных респираторов-«лепестков», и бедные женщины вдыхали ядовитую пыль, туманом висящую в цехе ручной упаковки, страдая от аллергии и отравления лёгких. И молча плача… Та чахоточная сказала, что мать убил препарат, но Валентину не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы знать истинного виновника смерти матери. Валентин узнал кое-что об этом директоре, оставалось дождаться праздника Дня города.

Пить Валентин не очень любил, но сейчас выпить захотелось. Он поднялся от берега реки в город, зашёл в первый попавшийся продуктовый магазинчик и купил крепкого пива. Первую бутылку осушил залпом – пока не начал пить, не думал, что его так мучает жажда. По жилам к ногам пролилось тепло, стало хорошо. Валентин глупо хихикнул в кулак и пружинистой походкой вошёл в один из дворов, где блаженной тушей развалился на скамейке. Откупорил вторую бутылку, отпил маленький глоток и запрокинул голову к небу. Предвечернюю голубую высь то и дело рассекали галдящие стрижи. Валентин вновь окунулся в воспоминания. И вспоминалось то мутное, что помнилось об отце. Хорошего почему-то было мало.

Может, хорошего и не было вовсе?

Парню не хотелось напрягать память в поисках позитивных воспоминаний, потому перед глазами всплывали те сцены, которые были отчетливы, как фотографии. Как однажды весной он пришёл домой после веселой регаты на ручьях в сапогах, полных воды, попав под горячую пьяную руку отца… Потом отец извинялся, говорил, что вспылил (он всегда извинялся за вспыльчивость), но боль и обида не исчезали, как пыль с мебели после влажной уборки. Ярким снимком осталась в альбоме воспоминаний Валентина картинка того наказания: отец приподнял его над полом верх ногами, резким рывком сдирая штаны, и лупил грязной тапкой по ягодицам и ногам, не слыша молений о прощении. Отец отпустил сына только когда устали руки. Валентин ничего не сказал маме. Как всегда…

Вспомнился и другой случай, когда к ним приезжали родственники с трёхгодовалым сыночком. Пили, веселились, а когда пришло время гулять, отец был пьян и никуда не пошёл. На его попечение оставили спящего трёхлетку и Валентина. Отец увалился в спальне рядом с чужим дитём, а Валентин нашёл себе занятие в катании шариков от подшипника по пазам половиц. И до того увлёкся, что не заметил, как в зал влетел разъярённый отец с ревущим чужим сыночком на руках и, не думая, влепил сколько было сил подзатыльник сыну родному. Он что-то ещё орал, тыча пальцем то на него, то на ревущего трёхлетку. Но Валентин не слышал, оглушенный от удара, он просто тупо смотрел на бесившегося отца, не понимая, почему для него важнее сон чужого ребёнка, а не интересы сына. Откуда пятилетний Валентин мог знать, что невинное катание шариков по полу будет так слышно в спальне и разбудит трёхлетку? Но Валентин был благодарен отцу за этот расшибающий мозги подзатыльник: что-то он в нём сдвинул… или ускорил процесс? Кто знает. Тогда Валентин впервые увидел, глядел на отца и успокаивался, не давая прорваться слезам. Успокаивался от осознания, что отец скоро умрёт и не будет больше его бить. «Пусть пьёт. Это его и убьёт», – подумал тогда он. Отца не было жалко. Жалко было мать. Она тянула свою лямку, вытягивая жилы и губя себя вредной работой. На уговоры Валентина уйти оттуда мать отвечала:

– Вот встанешь на ноги, сынок, будешь зарабатывать, тогда и брошу эту каторгу. А пока… куда ж я пойду, кто меня возьмёт без образования? Дворником я не потяну, здоровья не хватит.

Так и проработала до смерти, не дождавшись восемнадцатилетия любимого сына.

Вот уж год, как её нет…

Валентин потряс захмелевшей головой и отставил недопитую бутылку в сторону. Некоторое время последил за ребятней во дворе, потом встал и пошёл к метро.

12

Из дневника:

Вы верите, что у некоторых людей присутствует на лице отпечаток смерти? Возможно, верите. А я вижу эти отпечатки (иногда сам выступаю в качестве лика смерти, потому что вижу некоторых, и эти некоторые – плохие). Это моя мёртвая зона, тёмная половина. У всех есть такие зоны и половины. Тёмные нафталиновые тайники души (кто-то думает, что они светлые и благоухающие – наивные!). Не зря ведь говорят: душа – потёмки. Король ужасов Стив в курсе этих тонкостей, он чертовски пронырливый психолог. Фатальная обреченность, даже если человек весел и его лицо растянуто в улыбке? Взглянув на такого человека, невольно захватывает внезапная мысль о смерти. И жар пробегает волной от корней волос до кончиков пальцев ног от осознания того, как мало нам отпущено и что все мы смертны.

Прах к праху.

И тут всё зависит от настроения, в котором ты был прежде, чем попал под влияние этой мысли. Если оно позитивное – хочется быстрее что-то делать, успеть, созидать, чтобы о тебе осталось не простое воспоминание, умершее вслед за тобой через поколение, а посчастливится – два. Хочется оставить СЛЕД. А если же пребываешь в негативе – то мысль о смерти захлестывает волной, заставляя думать о тщетности существования и – что хуже всего – о нежелании расставаться с этим миром, боясь, что с физической смертью ты исчезнешь СОВСЕМ.

А кто может рассказать достоверно, что нас ждёт после смерти?

Рай? Ад? Астрал? Ничто?

Что такое человеческая душа?

Трёхдневный зародыш ребёнка – он живой. В нём есть душа? Мой разум подсказывает – нет. Девятимесячный ребёнок пред самым рождением. В нём уже есть душа? Или она вселяется с первым вздохом?

Если душа бессмертна, почему она, вселяясь в новорожденного, утрачивает знания, накопленные веками? Почему она не помнит, что с ней было до этого нового рождения? Что такое на самом деле «дежа вю»? Почему эти знания не выходят из глубины памяти души к моменту или в процессе формирования мозга? Человеческий мозг ограничен восприятием трёхмерного пространства. Он пасует перед мыслью о бесконечности Вселенной. Почему?

Неужели жизнь на Земле всего лишь испытание души, возможность роста души путём преодоления трудностей?

?

Моя мама чуть не умерла при родах. Она родила мёртвого младенца. Меня. Как это объяснить? Почему моя душа не сразу вошла в моё тело?

Или спрошу иначе.

Почему моя душа вошла в моё тело? Младенец мог остаться мёртвым, если бы не вмешательство врачей. Они вдохнули жизнь в кусок мяса (грубо). Моя умная душа ждала этого момента?

И почему моя душа помнит о ней, о той девчушке?

Почему я вижу больше остальных?

И ещё вопрос в дебри.

Почему моя душа выбрала этого младенца? Потому что была ближе остальных душ? Или, как сказано в одной брошюре, она специально выбрала данную судьбу, предварительно составив её тернистый сценарий, дав возможность мне теперешнему достойно сыграть роль или быть позорно освистанным? И от того, как я проживу эту жизнь, будет ли зависеть благой рост моей души?

А умирать всё равно не хочется. Даже бомжи, человеческие отбросы цивилизации, цепляются за свою никчемную жизнь.

Богачи множат свои капиталы, зная, что ничего не заберут на тот свет.

И все задают в разное время и с разной частотой вопрос: есть ли он, Тот Свет?

13

С утра Демьян Евсеевич с супругой Светланой Андроновной уехали на тарантасе по делам в город, оставив усадьбу на сына и приказчика Василия Михайловича. Василь Михалыч человек был не строптивый и спокойный, но исполнительный до хозяйских приказов. Крепостные бабы и девки его не боялись, часто посмеивались над жердяным ростом и внешней сухостью, что сюртук на нём висел, как на пугале. А вот от Ивана Демьяныча все шарахались: бестолковый он был хозяин и бабник, каких свет не видывал. Учился он где-то в Петербурге, а на летнюю вакацию домой приезжал, чтоб нагуляться вдоволь. И не было у женщин всех, кому до сорока, покоя от тридцатилетнего кобеля… Да и тридцать-то стукнет только через две недели! А уж любил он хватать да потискать за груди чужих жён, заставляя мужиков стискивать зубы да инвентарь в руках, и злобу свою на барина держать в себе, не выпускать пар.

И нынче, стоило Валюше появиться у белоснежного господского дома о двух колоннах, как подкрался он сзади и обнял крепко и больно, шепча глумливо на ухо ей:

– Когда любиться будем? Ах, хороша ты как! Как сладка!

– Оставьте, барич, что вы в самом деле! Некогда мне, барыня работы надавала к вашим же именинам уйму! – вырывалась Валя.

– Да что маменька! Я её уговорю, не тронет. Разве не мил я тебе? – домогался Иван Демьяныч.

Отринувшись от пут барских, Валя молвила крепко:

– Не милы, барич. Жених у меня есть! – И прикусила губу, поняв, что сболтнула лишнего не ко времени.

– Жених, говоришь? Кто таков?! – нахмурился Иван Демьяныч и, расправляя шелковый платок (что было признаком его крайнего недовольства), прикрикнул: – Говори!

Валюша стушевалась вся, растерялась и молчала. Иван Демьяныч схватил её за локотки и сжал пальцы так, что коленки у девушки обессилились от резкой боли.

– Кузьма… кузнец наш… – молвила она.

– Кузнец, значит, – барин оттолкнул девушку. – Иди, работай.

Второй раз Валюше говорить не надо, она опрометью бросилась в дом, подальше от глаз хозяйских. Да и от работы стычка эта её не освобождала.

14

С великим нетерпением Валентин дождался выходных. Этот уик-энд особенный. Москва отмечает День города. Центр, особенно Кремль, как всегда оцеплен силовиками, и пробиться туда нереально. В парке Горького делать нечего. Потому отправился Валентин на Поклонную гору. Там концерт, и нет такого зубодробительного милицейского кордона. Здесь ряды ментов состояли из молокососов-призывников, которых при желании можно и соплей перешибить. И какой всё-таки наивной кажется эта тонкая цепочка охраны! Да задумай толпа ринуться к сцене, где Лолита в песне своей посылает кого-то на небо за звёздочкой, этих неоперившихся юнцов затопчут, как ненавистных колорадских жуков.

Валентину посчастливилось занять место на скамье и, держась за монумент, поставленный в честь одного из фронтов ВОВ, стоять-балансировать на спинке скамьи и видеть сцену с маленькими человечками – звездами российского шоу-бизнеса. Халявные уличные концерты всегда поражали Валентина народной выносливостью; он сам мог простоять в таком положении три-четыре часа кряду и не чувствовать изнурённости. Единственное обстоятельство, заставляющее людей уходить неожиданно, – надобности физиологии. Валентин больше смотрел не на сцену, а на толпу: столько в ней энергии и силы, глупо растрачивающейся вот на такие сборища…

Но время поджимало. Валентин спрыгнул со скамьи и, лавируя меж людей, поспешил к метро. Нужно вернуться домой, чтобы достойно подготовиться к встрече с директором. На его радость убийца матерей был хроническим холостяком. Валентин пробил по компьютерной базе данных МГТС номер его телефона. Оставалось поднять трубку.

– Станислав Семёнович? Здравствуй… те… – проворковал Валентин бархатным женским голоском.

15

Из дневника:

Кружась юлой

Меж небом и землёй,

Ты не увидишь Бога,

Ты Бога не заметишь.

БОЖИЙ СТРАХ.

Когда разверзнется зев Вселенной

Над грешным шариком Земли,

Тогда поймёшь и ты, наверно,

Что не святые были мы.

МИЛОСТЫНЯ.