Лёха Адлерберг Николай

Теперь сам себе он задавал вопрос: а что он вообще может рассказать? Ведь ясно было сказано: его должны доставить к вышестоящему субьекту, чтоб тот разобрался. И с чем тот будет разбираться? Ну, расскажет Лёха, что автомат Шпагина стал легендарным оружием. Так они это и сами знают. Или что винтовка Мосина всю войну прошла. И что в этом полезного? Про тот же Сталинград Лёха помнил, что там немцы конкретно попали, но было это в 1942 или 1943 году – ни за что не смог бы сказать точно. Опять же – что проку? Никакого проку, как в прогнозах Павла Глобы. Виденное в кино тоже никак не годилось. Ну, расскажет он, что готовили в НКВД детей-камикадзе. И что с того? Или что немок насиловали всех. Это никого сейчас не парит, до тех немок еще тыщи километров. Не, к тому же в кино, бывало, казали такой лютый бред, вроде танков под парусами и бомбардировок дырявыми ложками, что даже и инет не надо было читать, чтобы усомниться. Доводилось читать несколько книжек «провойну», но они тоже никак не годится. Ну, там написано было, что все красноармейцы хотели сдаться немцам в плен и сдавались, как только подворачивалась возможность – а эти трое, да и их командир, сдаваться всяко не собирались, хотя немцы, конечно, оказали бы раненому помощь, и он, возможно, выжил бы. Непонятно – вроде же обычная солдатня, пехота. Были бы там пограничники – еще куда ни шло.

Эх, попал бы Лёха в мир Варкрафта – он себя куда как проявил бы! Скрафтить что или там подкачаться – у него вполне получилось бы, он даже одно время подрабатывал тем, что качал персов на продажу. И фармил он удачно. И на ауке барыжил ловко и уверенно. Но тут мир вовсе не тот. Куда более жуткий, простой и свирепый. Штычком-то в спину… Неприятно. Колл оф Дюти? Вот там есть полезное – амеры в Нормандии высадились. А когда? Трава зеленая была, листья. Лето, наверное. Или во Франции зима тоже без снега? Черт, не ясно. И с годом тоже. Там писали наверху экрана даты, но Лёха, как нормальный юзер, на это внимания не обращал. Тоска, в общем. Разве что про автомат Калашникова рассказать? Вопрос: а что рассказать? Лёха его в руках не держал, а уж там чертеж начертить или принцип разъяснить… Не, как мог, он попробовал – Петров сразу отрезал, заявив, что отвод пороховых газов как принцип действия автоматики вот как раз был в Дегтяре этого самого дояра Семенова. И в винтовках Токарева, что были в их взводе. И в чем гениальность? Пес его знает, в чем.

Одна радость, что пронырливый дояр нашел небольшую деревушку, где немцев не было. Деревушка произвела на менеджера тягостное впечатление: полтора десятка народу, куча босых детей. Одеты, как с помойки. Заплаты на одежке! И не стильные, дизайнерски разработанные, как на модных трендах, а как попало. Вонь, даже сквозь насморк. Лапти! Самые настоящие лапти на ногах у деревенских! А вечером вместо электричества – лучину жгли! Накололи тонких длинных щепок – и палили вместо ламп или хотя бы свечей. Африка какая-то! Хотя в Африке жарко и вроде в лаптях не ходят. Но что хорошо, радушные хозяева оказались: накормили от души, выставили совершенно чужим солдаперам и самогонки мутной, и картошки вареной, и хлеба, и даже квашеная капуста нашлась заодно с луком, чесноком и огурцами. Петров намекнул насчет сала – так и сало нашлось. Все это Лёху сильно удивило, чтоб так посторонних угощать. И на вкус все это было вполне съедобно. Надо же, гости дорогие… В его жизни таких гостей пустили бы в пешее эротическое путешествие, а тут вон – кормят, и спать уложили на сеновале. Сено густо и одуряюще пахло, кололось, и мыши попискивали в нем, но зато наконец-то стало тепло, и Лёха впервые выспался по-человечески. А на завтрак дали яичницу. Впервые подумалось, что в прошлом тоже жить можно. Хреново, но можно. А еще обещали баньку истопить.

Его спутники уже корячились во дворе: Жанаев, как заведенный, пилил дрова на пару со стариком, а Петров с дояром и парой мужиков гремели какой-то странноватой ржавой железякой – издалека выглядело так, что они ее чинят. Детвора вертелась тут же, и как только Лёха появился из ворот сеновала, так сразу же окружили его и принялись глазеть, выдерживая безопасную дистанцию. Лёха хмыкнул про себя – сейчас-то он выглядел вполне себе: вчера ему притащили откуда-то гимнастерку, брюки навыпуск и ботинки. Все было почему-то мокрым, но подсохло и стало вполне впору. Теперь пришелец из будущего смотрелся вполне себе пристойно – не то что вначале. Вначале-то он бы этим деревенским устроил незабываемое зрелище. Правда, ботинки ноги намяли, и ходить в них теперь было больно, но Лёха терпел, надеясь, что разносится обувка. Чуни были в разы хуже, и в них как-то невозможно было себя уважать. А так – даже с распухшим носом – все же вид был почти бравый.

Боец Семенов

Все получилось, как нельзя лучше, даже удивительно. Начать с того, что еще на подступах к деревушке встретился толковый пацаненок, потому как, хоть и говорил тот не совсем по-русски, а все было понятно в разговоре. Так и оказалось: немцев в деревушке нет, и вряд ли приедут – мостик через топкий ручеек кто-то недавно разобрал, а за деревней дальше лес – тупичок тут, в общем, и нечего тут немцам делать. Старший из пятерых мужчин, что тут жили, опять же, очень удачно оказался сам бывшим воякой – осел тут еще во время Империалистической, женился, да так и жил, и часть жителей была теперь его прямой родней. Так что общий язык нашли быстро. Поторговались, конечно, не без этого, но и сапоги, и корову Семенов пристроил весьма удачно. Получили и хлеба, и картошки, и сала.

Еще и вечерять посадили как званых гостей, с почетом. Народу набилось – вся деревня, считай, благо, что маленькая. Ну, Семенов с Петровым знали, что такое манеры, держались как подобает – церемонно, сдержанно, Жанаев тоже не подкачал, а вот потомок подкачал: лопал, как свинья, и стаканчик держал неправильно – без оттопыренного мизинца, некультурно. А ему как раз стакан дали, стеклянный, настоящий городской. Остальные-то пили из разномастной посуды, а потомка уважили, потому как были на нем летная диагоналевая гимнастерка с голубыми петличками и старшинской «пилой» из четырех рубиново-красных треугольничков, хорошие хромовые ботинки и брюки полушерстяные, что для крестьян сразу показывало: он тут в группе самый старший. Красавец, как на картинке. Зато потомок, пока лопал, помалкивал, и Семенова это вполне устраивало.

Поддерживать беседу пришлось, таким образом, самому Семенову, что он аккуратно и делал, стараясь больше слушать. Хозяин, назвавшийся Евграфом Филипповичем, после третьей чарки сам разговорился, благо нашел свежих слушателей, а вот остальные поскучнели физиомордиями – видно, слышали это от деда не в первый раз.

Дед оказался бравым, георгиевский крест получившим за захват германского броневика, и по рассказу судя – да, ловко у него получилось: и пулю в смотровую щель водителю загнать, и по люку грохнуть прикладом, и рявкнуть «Ком хераус!» так, что и впрямь бронекатчики пошли делать хераус, заодно отстрелив деду два пальца на руке, а он их в ответ прикладом зашиб. Дед горделиво показывал искалеченную клешню, потом поведал, что попал сюда, в эту местность, на излечение, а тут и войне конец, и началась рррреволюционная катавасия, от которой голова кругом пошла. Но он решил в это не впутываться. Повоевал уже – хватит, и потому по возможности не ввязывался в разборки тех и этих, а бегало тут много всяких – не только белых и красных. Вот и остался жив и здоров, а кто драться лез – тут их по лесам и болотам много лежит.

Семенов вежливо слушал, кивал и соображал, что как-то уж очень намекающе речь старика звучит. Не, ну тут понятно: время уборки на носу, сено, опять же, убирать надо, работы сейчас полно, потому в деревушке лишние руки не были бы обузой. Это-то ясно. Опять же, вон молодайка на потомка смотрит зазывно – ясно дело, не прочь бы охмурить и замуж выйти, за летчика-то любая рада, вон он какой сидит пышный и даже «курица» на рукаве золотом вышита… С красным носом, правда, кавалер. Но женщине-то это не помеха – еще и полечит, и поухаживает. Нет, точно глаз положила: как человек опытный и бывалый – как-никак женат уже три года и дети есть, – Семенов был совершенно уверен, что томные взгляды молодухи он совершенно правильно оценил.

Вот Жанаев спокойно сидел и чинно, не торопясь, ел, и на него таращились только детишки, возможно, впервые увидев такого диковинного азиатского человека. Там, где сидел Петров, как раз стало шумно – токарь, накатив на грудь, распустил пышный павлиний хвост, расписывая свои героические подвиги, и вот его внимательно слушали. В общем, застолье шло, как подобает, достойно и приятно. Наконец, и потомок набил брюхо и стал не так выделяться своим поведением. Семенов успокоился, только посматривал на деда – мало ли, вдруг затеет старый хрыч послать кого для того, чтобы новую власть известить, что тут-де окруженцы есть… Оно, конечно, вряд ли. Но бдительность терять не следует. Потому пил Семенов аккуратно.

Надо заметить, что он правильно оценил поведение своих товарищей. Жанаев действительно чувствовал себя отлично. Его накормили, и никто не трогал. Но вот чего не представлял себе наблюдательный Семенов, так это то, что Жанаеву было хорошо, только хотелось ему обратно воевать. Не потому что он любил воевать – просто он знал, что пока война не кончится, он не поедет к своей Сэсэг. А кончиться война может, если они победят. А для этого ему, Жанаеву, надо идти и воевать. Потому ему было хорошо, но хотелось поскорее вернуться на войну. Чтобы вернуться домой.

И Евграф Филиппович, ветеран империалистической, тоже думал не вполне так, как предполагал молодой еще Семенов. Не любил Евграф Филиппович Советскую власть, хотя и не сказать, чтобы сильно от нее потерпел. Однако мыслей, чтоб не пустить или сдать германцам вояк, и в голову не пришло. Да и как это сдать – германцам! Это ж дело такое, что красные али белые – это одно, а германцы – они всегда германцы! Свои, бывало, зверствовали и почище, да все одно те – германцы… И все тут!

Потому мысли у Евграфа Филипповича были совсем другие: как бы уговорить этих крепких молодых мужиков не искать ходу до своих, а остаться тут. И работа, и защита, да и бабы, опять же, вон как смотрят… В этом Семенов – как крестьянин – угадал верно. Но и тут старик глядел немного иначе. Семенов ожидал подсознательно, что дед обратится к нему. Но для старика Семенов был не той фигурой – в знаках различия старый солдат разбирался неплохо, и потому сразу решил для себя, что старший здесь – летчик. С ним говорить и надо. Но напрямую Евграф сказать все не решался – вон, старшой-то их, из этих, что на еропланах летают – сидит себе молча, ни слова не говорит. Умный, значит, командир, хоть и молодой.

А с умным торопиться не след.

Да и помнил Евграф Филиппович насчет воинского долга и прочего – вспоминать не любил, да и не забудешь, что с иными за отказ воевать было. Потому решил отложить это на потом. Пока решил послушать, что заливает тут солдатик с городскими ухватками. И слушал.

Семенов тоже слушал и немного удивлялся тому, что его городской приятель, в общем-то, даже и не привирает. Что особенно удивило – в общем, простецкие ситуации в изложении языкатого черта Петрова становились красочнее и впечатлительнее, что ли. И первый налет ревущих дурниной самолетов, и бесконечное окапывание, и трупы на дорогах, и вонь горящей техники, и первый бой – все это становилось не просто обыденной жизнью сотни мужиков, а прямо кино каким-то. Тем более, что сам Семенов мог бы вспомнить особенно тяжелые моменты только какими-то кусками, словно смотрел в трубку. А Петров – гляди-ка – засек такие детали и нюансы, какие и Семенов не увидел. Вроде на одно смотрели, а видели разное. Да и рассказать бы все это так цветасто, как токарь, Семенов точно не смог бы. А если бы и изложил – получилось бы очень сухо и сдержанно. Да и не стал бы многое рассказывать – ни к чему.

Ну вот, например, зачем говорить посторонним людям, что когда серо-синий немецкий танк остановился совсем близко и стал разворачивать башенку в сторону ячейки, где в этот момент Семенов судорожно пытался заменить пулеметный диск, который заело, и никак не получалось оторвать тяжеленный стальной блин, жизнь перед глазами не проносилась. А тоска свинцовая одолела, впору выть было от злости, когда коротенький стволик танковой пушки неудержимо накатывался черной дыркой прямо в живую душу пулеметчику. И Семенов оплошал, испугался и не нашел ничего лучшего, как присесть в своей тесной вертикальной ячейке, которая в тот момент показалась вертикальной могилкой. И даже на молитвы не хватило времени, когда над головой тошно и оглушающее жахнуло и по спине тяжко ударило, прерывая дыхание. Кому это важно и интересно? Только себя позорить.

Семенов с неудовольствием вспомнил, как не мог разогнуться, и страшно стало, что так и будет медленно умирать на дне своей ячейки. Скрюченным, бессильным, нюхая до последнего момента оставшейся жизни кислую вонь сгоревшего пороха из наваленных на дне стреляных гильз. Не сразу понял, что это не позвоночник перебило, а просто свалился сверху сбитый взрывом покореженный пулемет. И кому это интересно? Да никому, и рассказывать такое стыдно и не нужно. Надо же – опытный обученный красноармеец, а не сообразил пулемет с собой захватить в ячейку, на бруствере бросил. У Петрова же все получалось картинно и героически, но при том не вызвало скуки, как высокопарные газетные статьи про героизм.

– Тут Габайдуллин нагреб гранат из ящика, свернул из них связку: четыре ручки в одну сторону, пятая – в другую, потом вторую такую же проводом обмотал и, как уж прямо, скользнул в траву. Смотрю, а он уже около этого танка, рукой махнул – полетела связка. Да неудачно. Железяка эта довернула – и на него. А его, видать, взрывом уже повредило, смотрю – возится, да слабо так. Когда почти наехала – он так рукой еле – еле пошевелил, да вторую связку и сунул прямо под гусеницу. Как долбануло! Габайдуллина отшвырнуло метров на пять, а гусеницу порвало, аж траки в разные стороны полетели, причем здоровенное колесо ведущее в щепки разнесло! Колесо в половину человеческого роста, огромное – а вдрызг снесло. Напрочь! Танк перекосило, стрелять перестал, а наш взводный это увидел и орет: «Раз назад нам нельзя – а ну все вперед, кто меня слышит! За мной!» Ну, и кто живой был – поднялись и за ним…

– Страсти-то какие, – ужаснулась соседка Лёхи, зазывно на него поглядывая.

– Не могли гранаты так железное колесо разнести, – твердо и уверенно сказал Евграф Филиппович. Не то чтобы осадить говоруна-рассказчика захотел, а скорее для порядку. Чтобы не очень заливал тут бабенкам. Танк с деревянными колесами, как же. Тут хотя и деревня, а про танки наслышаны.

Петров осекся на полуслове. Семенов, с одной стороны, порадовался, что вот опять горожанина в лужу посадили. С другой стороны, нехорошо получалось: все-таки токарь – сослуживец и товарищ, а его раз – и срезали. Тем более что Семенов не видел сам-то как Габайдуллин танк подбил, но когда этот самый Петров выдернул его за шкирку из ячейки и поволок в атаку, то и порванный труп Габайдуллина, и перекосившийся танк – без переднего здоровенного колеса, кстати, – сам своими глазами Семенов видел. Но вот разлетелось ли колесо в щепки – этого он сказать не мог.

Совершенно неожиданно на выручку токарю пришел потомок, решительно допивший самогон из стакана и, косясь на глядящую обожающим взглядом соседку, твердым, хотя и немного гнусавым голосом отчеканил:

– Если это был французский танк Рено ФТ-17 или, как его называли немцы, Pz.Kpfw.18R 730(f), то вполне возможно, что ведущее колесо разлетелось в щепки – на ряде машин оно было из дерева с обтяжкой железом. Несмотря на противопульную броню, танк превосходил ряд образцов немецких панцерваффе и потому использовался в количестве нескольких сотен штук.

– Кхм! – внятно сказал Семенов. Потомок уловил намек и заткнулся. Он, честно говоря, и сам не понял, что это вдруг его понесло вспоминать случайно прочитанное на форуме игры «Ворлд оф танкс». Не иначе, самогон, да еще упругое круглое бедро соседки, которым она то и дело, словно случайно, касалась его ноги.

– Вот он как раз и был, – с места в карьер продолжил свое повествование Петров. А Евграф Филиппович неожиданно спросил:

– А вы, значит, в том бою не вместе бились?

– Откуда! Мы же пехота – царица полей, а он – залетный, – несколько с намеком ляпнул Петров.

– Понятно, понятно, – успокоился Евграф Филиппович. Для него это было как раз хорошо: раз артель сбродная, значит, уговорить их остаться будет проще.

– А як так вышлось, что танк французский, а за немцев? – по-прежнему зазывно поглядывая на образованного соседа, волнующим голосом спросила прижавшаяся бедром к Лехиной ноге женщина.

– Это-то понятно, – отозвался Евграф Филиппович – Франции сейчас нет, а все ее добро германцам в наследство досталось. Да и от других стран тоже добра мусить перепало немало. Европа ж!

Петров кивнул и продолжил заливаться, как они по лощинке выскочили прямо на нескольких немцев и свалили их стрельбой в упор и штыками, а потом их героический взводный сунулся лицом в траву, и его пришлось тащить с собой, тяжелораненого. Но вот – сумели оторваться. И теперь они тут.

Другая из сидевших за столом женщин, пожилая, спросила – и Семенов понял, хотя язык и не был привычным русским – куда делся взводный, а после разъяснений взгрустнула и предложила выпить за упокой души всех павших. После этого уже Семенова сильно разморило, и он кивнул своим товарищам, что пора бы и честь знать. Застолье закончилось, поблагодарили радушных хозяев и отправились на боковую – на сеновал.

И даже не караулили этой ночью, расслабились.

Менеджер Лёха

Все-таки жизнь прекрасна – подумал Лёха, когда после парилки приходил в себя, сидя в предбаннике маленькой баньки. И позавтракали по-человечески, и пообедали добротно – нельзя сказать, чтобы изысканно, но плотно и вполне человеческой пищей – каша со шкварками вполне по душе пришлась. И даже злобный этот Петров после вчерашнего уже не так глядел. Уже не злобно, скорее – озадаченно. Сам Лёха не мог внятно себе ответить, с чего вдруг отверз уста свои и изрек важное, выручая злобного токаря. А хорошо получилось. Всего-то вспомнил, что на форуме ВоТ прочел. А как здорово получилось!

Ну, и немножко еще то помогло, что в помянутой игре у него этот несуразный танк был одним из любимчиков. Хитрый Лёха прокачал по максимуму экипаж, поставил на танк самую лучшую пушку, оснастил всякими прибамбасами – и потому, играя в «песочнице», где обычно возились именно такие слабосильные машинки и новички – рвал противника свирепо своим экипажем мастеров. Кто б мог подумать, что пригодится! А – пригодилось. Значит, не все потеряно, может оказаться, что знания окажутся важными не только для этих трех пехотинцев. На всякий случай Лёха стал вспоминать тактико-технические данные других танков из игры и неожиданно убедился, что помнит довольно много. Беда только в том, что не сможет отличить те машины, которые в войне участвовали, от экспериментальных, типа Мышонка пресловутого. Но все равно – не так уж все и плохо.

Тут его опять позвали в парную, и, чтобы не упасть лицом в грязь, Лёха гордо пошел в самую жару. В такой жаре, наверное, сталь варят. Зато в парной нос стал дышать, и вообще легче стало, простуда отступила. Напарившись до звона, выбрались на свежий воздух. Собрались было идти на сеновал, ан местные не дали – как дорогих гостей разобрали по домам, чтоб не обижались холодным приемом. Семенов стал было возражать, но Евграф Филиппович уверил его, что мостик предусмотрительно разобрали, потому дорога не проезжая в деревушку, собаки чужих задолго услышат, даже если кто сюда попрется, а к тому же он и его соседи ночью сами покараулят, чтобы воины отдохнули по-людски. Возразить вроде как было нечего, и потому группа распалась.

Лёха даже не очень удивился, когда оказалось, что его приветила та самая вчерашняя соседка. И, надо сказать, что и дальше он уже не очень сильно удивлялся тому, что ночью оказались они вместе с хозяйкой – она ловко скользнула к нему на печку – здоровенную, занимавшую половину небольшой избы. И вот там, на лежанке, близко к потолку, она и прижалась к нему всем телом – тоже пахнущим свежестью, баней и чем-то таким, отчего Лёха возбудился, как подросток.

– Прямо духи с феромонами, – еще успел подумать он.

А дальше думать уже не заладилось. Потому что огрызки мыслей типа: «Девайс интуитивно понятен, опция доступна… дурь какая в голову лезет… а сиськи у нее класс, и без силикона, а такие… чего это за ересь, еще никак подумай ябывдул» никак не тянули на плод мыслительного процесса. Женщина оказалась стройной (это было особенно заметно по контрасту с тем, какой она была в хоть и праздничной, но мешковатой одежде), страстной и, что особенно удивило Лёху, – явно не без опыта, так что виданные им не раз порноактрисы в подметки ей не годились, потому как были словно неживые. А эта была живая, и именно сейчас Лёха ясно убедился, что настоящая женщина – это замечательно и ни с чем не сравнимо. Разумеется, если она Настоящая Женщина. Эта была именно таковой. И мягкой, и крепкой, и нежной, и податливой, и понимающей, и очень смелой, и в то же время послушной…

Боец Семенов

Расставание получилось тяжелым. Не кривя душой – самому было очень трудно уходить из гостеприимной деревушки. Единственный, кто остался спокойным – это Жанаев, на его широкой физиономии никаких чувств не отражалось, а вот остальные трое брели с дурным настроем. Не заходить в деревеньку было нельзя, а зашли – тоже вон что вышло. То, что Петров влюбился по уши, Семенова не удивило: его сослуживец моментально влюблялся не реже одного раза в месяц, причем влюблялся истово и самозабвенно. И совершенно искренне. До следующего раза. Ну и тут, разумеется, так и вышло – так что не удивительно. Потомок тоже утром от шалой вдовушки вышел с глазами на пол-лица и широченной глуповатой улыбкой. Тоже, значится, любовь у них завертелась. Понятно, бабенка была хороша: белозубая, ладная, гибкая и улыбчивая. Все при всем, картинка. Чем-то она напомнила Семенову его собственную жену, потому, наверное, настроение и испортилось. Сразу по многим причинам. И потому что его жена тоже может стать такой же вдовушкой, голодной до мужской ласки и что сейчас она там, а он тут и потому, что если он останется здесь, то прикипит сердцем и получится так, что бросит и жену и дочку. Такого у них в роду делать было не принято.

А в том и беда, что уходить уже и не хотелось. Оно, конечно, и раньше место, где удалось поспать и пожить безопасно, сразу становилось очень симпатичным – даже кусок окопа почти дом родной, если в нем пожил, а тут ведь не окоп – вполне приятная и до мелочей знакомая деревня. И люди душевные, понятные, а что говор странноватый – так не удивительно – костромичи не так говорят, как ярославцы, масквачи – тем более, ну а уж про вяццких и говорить не стоит. И ничего, не мешает. Привык бы, делов-то. И помощь им пригодилась бы очень – самое время сейчас для крестьянской работы, а мужиков и без войны нехватка. Двое в город подались, двоих в армию забрали, потому бабенкам пришлось и за мужиков работать.

И все это клубилось в душе, и радости никакой от этого не было.

Потому, когда утром уже собравшийся Жанаев явился к Семенову, решать пришлось и для себя самого. И непросто было решать. В общем, все же позавтракали, попрощались и двинули дальше. Женщины всплакнули, потомок с Петровым тоже, в общем, почти совсем до того же дошли – глаза на мокром месте были, но все же выдвинулись из деревни. Еще ело то, что на прощание Евграф Филиппович притащил старую, но ухоженную винтовку, той еще, царской выделки – с граненым казенником – и попросил обменять ее на улановский карабин.

– Вы ж нас бросаете, а германец – враг серьезный. Понадобится если мосинка, то лучше бы покороче – прятать такую легче.

Жанаев согласился безоговорочно. Но старый винтарь все же проверил. Нормально все работало. Дед, впрочем, тоже карабинчик сноровисто проверил. Даже затвор разобрал-собрал, проверил пружину в магазине, отсечка-отражатель, точно повторив все, что делал Жанаев. Но не для того, чтобы как-то ущемить, а просто потому, что так положено у грамотных людей. Оставили ему еще четыре обоймы с темно-медными патронами. Петров выклянчил у строгого Семенова половину парашюта – тоже подарили. И пошли. И старались не оборачиваться. А в голове у Семенова вертелось негромко сказанные перед прощанием слова Евграфа Филипповича:

– Вы если фронт не догоните – возвращайтесь. Мы вам рады будем. А тебе, парень – особенно.

Может быть, еще и поэтому Семенов старался уйти подальше – от соблазна. Шли достаточно быстро, даже потомок втянулся и пер по лесу, башмаки обмялись по ноге и не терли.

Марш – он мозги от мыслей чистит, втягиваешься и идешь, как механизм. День прошли спокойно – места были глуховаты, немцев и не слышно было; правда, на нескольких дорогах, что перескакивали с опаской, видны были свежие следы шин. Переночевали спокойно, плотно перед этим поужинав и пообедав заодно уж свежими харчами, что деревенские с собой надавали довольно щедро: курица вареная, яйца вкрутую, лук, чеснок, хлеб свежий, огурцы. И на следующий день шли ходко, пока не услышали далекую пальбу. Теперь Семенов пошел уже осторожно, периодически останавливаясь и давая знак остальным, чтобы дали послушать, что вокруг творится. И ведь сработало: услышал негромкий звяк сбоку. Сначала подумал обойти стороной, но тут Петров подкрался поближе и прошептал:

– Кто-то гаечным ключом что-то делает. Зуб даю! Наверное, наши.

Семенов поморщился. Вопервых, это Петров считал, что он подкрался, на самом-то деле треску от него было, как от трактора. Во-вторых, с гаечным ключом вполне так же могли работать и немцы. Правда, пока они там бренчат и лязгают, можно легко подобраться поближе и посмотреть. Кивнув Петрову и приказав не лезть, пока он не разберется, что к чему, Семенов сторожко двинул на звук, присматриваясь и прислушиваясь еще старательнее. Те, кто чинят технику – если не совсем уж дурные, – должны охрану поставить. И не факт, что просто часового, вполне могут и секрет выдвинуть. А нарываться на секрет никак не охота.

Действительность оказалась куда проще. Тихо прокравшись и аккуратно высунувшись из кустов – так, чтобы самому видеть, но быть скрытым листвой, – Семенов оглядел небольшую полянку. На ней стоял маленький плавающий разведтанк, а на нем как раз и бренчали чем-то железным двое. Точнее, даже не на нем, а в нем, в танковом брюхе.

– С мотором у них что-то не в порядке, – догадался Семенов. Танк явно был наш, те двое, судя по форме и по характерной для делающих тяжелую грязную работу речи, – тоже. Форма, правда, была не совсем правильная – на одном был синий грязный комбез, второй щеголял когда-то белой майкой и галифе. Оба без головных уборов, зато перемазаны в машинном масле от души, даже физиономии. Работа отнимала все внимание ремонтников, потому Семенов пригляделся как следует. Немного удивился, заметив щегольской серый танкистский костюм, аккуратно висящий на вешалке, зацепленной за ветку дерева. Когда ветерок пошевелил и повернул одежду, удивился еще больше: под кителем была белая рубашка и даже галстук виден. Полный парад. Значит, танкистский командир. Уже хорошо. Потом заметил кусок брезента – тоже в пятнах, оттого и не увидел его сразу, – который висел так, что, видно, служил шалашом для этих двоих. Тряпки на полянке. Мятое ведро. Ну, это понятно: где техника ремонтируется – там всегда сразу срач возникает. На МТС тоже такое было. И трактористы тоже чумазые ходили. Что же – раз это свои, можно выходить. Только аккуратно, а то и стрельнут сгоряча. Что б такое сказать, чтобы не погорячились? Вроде как «Бог в помощь» не годится, тем более, если один из них – красный командир. «Слава труду»? Тоже как-то не то. Вроде как насмешка тут выйдет. Наконец, Семенов решился.

– Здравия желаю, товарищи! – негромко произнес он, сложив руки раструбом у рта.

Оба перемазанных в мазуте тут же сиганули с танка, как ветром сдуло. Спрятались по ту сторону машины.

– Кто идет? – строго, но опять же негромко послышалось из-за танка. Семенов огорчился, потому как если б это было на своей территории, то рявкнуто было бы от души. А раз тишком – значит, и немцы рядом. И не передовая это. Такие же, значит, окруженцы.

– Свои. Красноармейцы.

– Старший ко мне, остальные на месте! – хорошо поставленным командирским голосом, но опять же негромко, откликнулись из-за танка.

– Иду, не стреляйте! – и Семенов, не слишком поспешая, вышел из кустов, закинув винтовку на плечо. Двое высунулись из-за танка, что было для них несложно, благо был этот танк крошечным и низеньким. Тот, что в майке, держал наперевес танкового Дегтяря, второй – в комбезе – сжимал в руке наган. Смотрели настороженно, но видно было, что успокаиваются.

– Красноармеец Семенов, – отрекомендовался Семенов.

– Младший лейтенант Логинов, – представился комбинезон.

– Старший сержант Спесивцев, – сказал тот, что был в майке.

Посмотрели друг на друга, потом старший сержант положил глухо брякнувший пулемет на броню, привычно поправил тыльной стороной ладони висячие унылые усы и спросил:

– Какая часть, боец?

Семенов, не чинясь, назвал дивизию, полк, батальон и роту. Танкисты переглянулись и тоже как-то приуныли. Не так, чтобы очень, но заметно. Спросил, в свою очередь, откуда они. Успокоившийся уже младший лейтенант засунул наган в кобуру и пробурчал, что из разведбата той же дивизии.

– Ясненько – подумал Семенов. Они уже губу раскатали, что, может, это на них свои вышли с внешней стороны, а тут опять окруженцы. Ну, так и он тоже огорчился, когда понял, что нет, до своих еще топать и топать. Симметричное получилось огорчение – вспомнил Семенов ученое слово. А дивизию немцы раскатали вдрызг, одни огрызки остались по лесам.

– Понятно, – протянул старший сержант. По его худой физиономии было видно, что схожие мысли его тоже посетили.

– Голоден? – спросил младший лейтенант. Он-то как раз, в отличие от тощего сержанта, был упитанный, с круглой физиономией, и глядя на него, Семенов прекрасно видел, что покушать лейтенант любит. И даже неурядицы последнего времени эту охоту у танкиста не отбили.

– Не откажусь, – дипломатично выразился красноармеец. Когда угощают – отказываться не следует, поголодать всегда успеешь.

– Ну, тогда возьми себе консерву из ящика и давай рассказывай, что да где видал. А нам недосуг сидеть, работы много. Ты тут один? – уточнил лейтенант.

– Никак нет, четверо нас.

– Поступаете в наше распоряжение? – вопросительно заявил младший лейтенант.

– Никак нет, сопровождаем летчика, обязаны доставить его к нашим, приказ такой: охранять и доставить. Потому – извиняйте, – парировал Семенов.

Он, в общем, понимал, что нарушает Устав, но не велик чин что у одного, что у другого из разведбата. Младший лейтенант или, как таких называли уничижительно, «мамлей» – считай, то же, что и старшина. На чин старше. Не впечатляло. А случись что, если до угроз дело дойдет – у них три винтаря, а у танкистов – пулемет, явно снятый с этого танка – вон, в цилиндрической башенке дырка зияет. Да наган. Не, не впечатляет никак. Лейтенант мрачно посмотрел на строптивого красноармейца, прикидывая, что следует делать, потом махнул рукой. Он тоже понимал, что в таком виде не производит серьезного впечатления, да и, говоря откровенно, предложить ему пока нечего.

– А с танком что? – поинтересовался вежливо Семенов.

– Это не танк, это «Дочь Антилопы Гну», – ехидно покосился на усатого сержанта мамлей.

– Карбюратор барахлит – с грузовика бензин слили, а он не подходит, дерьмовый у немцев бензин – отозвался усатый, пропустив мимо ушей иронию товарища.

– Не факт, что карбюратор. Мы ж его разобрали. Вроде в порядке. Слушай, боец, у вас в артели есть, кто в движках разбирается? Ты ж говоришь, летчик у вас? Давай его сюда! А мы вас за это консервами покормим, не едали вы такого, точно говорю, – сказал напористо мамлей.

– Вы же вроде сами танкисты? – удивился Семенов.

– Я – командир мотоциклетного фельдъегерского отделения связи разведбата, а товарищ старший сержант – башнер с бронеавтомобиля. А до того кавалеристом был. Так что с моторами у нас – швах – честно признался младший лейтенант.

– Тогда я своих веду – может, что и скумекаем, – не слишком воодушевленно ответил Семенов и нырнул в кустарник.

Менеджер Лёха

После ночной забавы в голове колесом крутились какие-то радужные мысли, и потому по лесу Лёха шел чисто автоматически. Очень хотелось плюнуть на все и вернуться назад, но хмурый дояр внятно пояснил, что теперь в деревне пришлось бы работать, не все кувыркаться, не для того – как он сказал – приманивали. Теперь, сидя в лесочке и слушая далекое позвякивание инструмента, Лёха пытался разобраться в своих ощущениях, но как-то это не получалось.

Дояр вынырнул совершенно неожиданно – умел он тихо ходить, не отнимешь, прямо ниндзя какой-то.

– Наши. Танк и двое в экипаже. Танк у них поломатый, не едет.

– Во, я ж говорил, что чинят что-то. Мотор засбоил? – сказал злобный Петров с удовольствием.

– Сказали, что крабюратор, – с трудом выговорил незнакомое слово Семенов.

– Понятно – протянул Петров, но Лёха отчетливо понял, что ни черта тому не понятно, просто токарь фасон городской держит.

– Сейчас пойдем к ним, обещали консервов дать. Петров, думай, чем помочь можем. Ты в моторах что понимаешь? – посмотрел Семенов на Лёху.

– Понимаю! – ответил неожиданно для себя Лёха. И в душе даже удивился немного тому, как уверенно это прозвучало. И, чтоб не зарываться слишком уж глубоко, пояснил:

– Только моторы у нас сильно отличаются. У нас же все на электронике. Так что именно в этом – возможно, и не разберусь.

– Тогда, значит, смотришь, но язык держи за зубами. Ты – летчик, а что да как – помалкивай. Это ясно?

– Ну, ясно. Только летчик – это дело такое. Я ж должен разбираться, где мы сейчас находимся, карту там иметь, все такое. Они ж спросят, что да как. Штурман там или что – вспомнил Лёха авиасимулятор Ил-2.

Дояр задумался.

– А ты начфином станешь, – хмыкнул ехидно Петров.

– Все начфины – со шпалами, – непонятно сказал в ответ Семенов.

– А этот – ВРИО, – еще более непонятно парировал Петров.

– Пожалуй. Я-то им сказал, что мы не можем присоединиться к ним, приказ у нас летчика к своим доставить. А толку-то с начфина никакого, – пояснил Семенов.

– Толку от них много. И вообще, первым попавшимся – хоть и своим, а все рассказывать не след. Вот, к примеру, если мы шифровальщика ведем, или секретчика, или он вообще особист – что мы, везде об этом кричать будем? Сам посуди, голова садовая. Так что начфин годится. Он все деньги в лесу закопал, вот мы его и сопровождаем – чтоб рассказал, где клад, – горделиво обосновал свое предложение токарь.

– Ладно, сгодится. В конце концов, есть такое слово «военная тайна». В общем, держим языки за зубами, – велел дояр. Потом подумал немного и покачал головой:

– А начфины все-таки старшинами не бывают!

– Далось же тебе, – досадливо сощурился Петров – Нехай он будет писарем при финчасти! Старший писарь – делопроизводитель.

– Годится – одобрил Семенов.

А Лёха решил про себя, что черт с ними, пусть он будет писарем. Во всяком случае, не придется выкручиваться, придумывая, почему он моторы не знает, не в курсе, где они сейчас находятся и так далее. Вообще – надо хранить важный вид. Как ни странно, в этот момент и сам Лёха поверил, что где-то в лесу им собственноручно зарыты мешки с деньгами. Как-то отчетливо это почуял и даже зауважал сам себя.

Танк на полянке поразил Лёху в самое сердце. Несколько секунд Лёха оторопело вертел головой, разыскивая танк. Только потом до него дошло, что низенькая маленькая коробочка зеленого цвета – это танк и есть. Размером этот, с позволения сказать, агрегат был с Жигуль-классику, только еще и пониже, пожалуй, нескладный, неказистый и – тут отлично подошло слышанное когда-то слово – плюгавый. Петров, видно, целиком разделял те же чувства, потому как негромко – так, чтобы танкисты не услыхали, – пробурчал себе под нос: «Портсигар на гусеничках».

Экипаж был тоже странноватый: один танкист – кругломордый и явно ехидный, как Петров, другой – сухопарый, худолицый, с пышными висячими усами и настороженным колючим взглядом, что делало его похожим одновременно на школьного учителя и на встревоженного рака, оба перемазанные в чем-то черно-коричневом. Представились, обменялись рукопожатиями, только вместо ладоней танкисты протянули сжатые кулаки, причем Петров привычно пожал им запястья, а за Петровым то же и остальные сделали. До Лёхи дошло, что, видно, так здороваются те, кто в тавоте всяком руки замарал.

– А что, крылатый винт, поможешь разобраться с мотором? – нетерпеливо спросил тот, что был в синем комбезе.

– Ну, попробую, – пробурчал Лёха. Собственно, в моторах он ни черта не смыслил, но помнил, что в них могут «засраться свечи» и что-то еще может засраться. А еще в моторе есть уровень масла. А еще надо попинать колеса, судя по анекдотам. Но тут не прокатит – на гусеницах танчик.

– Может, перекур сделаем? – предложил Петров, которому вид техники явно не понравился, и потому он решил оттянуть решающий момент.

– Не получится – курить у нас нечего, – сожалеюще заметил худощавый танкист и пригладил усы.

– Это исправимо, мы тут недавно разжились. Семенов, может, и перекусим заодно? Товарищи танкисты, говоришь, консервов обещали? – задорно спросил Петров.

– Обещали – с достоинством, как подобает солидному человеку, кивнул Семенов.

– Да берите, – мотнул головой синий комбез.

Лёха тут же залез в деревянный ящик, вытянул обычную консервную банку и немного ошалел – на банке написано было не пойми по-каковски «СНАТКА» и нарисован какой-то жутковатый паукообразный зверь, почему-то красного цвета.

– Что это? – удивился он. Подняв взгляд, он убедился, что и остальные его спутники тоже вытаращили глаза.

– Крабы, – лаконично ответил усатый.

– Цельный ящик крабов? – еще больше удивился Лёха.

– Уже не целый, – ухмыльнулся кругломордый.

– Это что такое – крабы? – недоумевающее спросил Петров. Жанаев и Семенов промолчали, но видно было, что вопрос этот и у них возник.

– То же, что раки, только в океане живут, – еще больше становясь похожим на школьного учителя пояснил усатый.

– А почему написано «СНАТКА»? – спросил Лёха, читая на банке всякое разное странное вроде Главрыба и Наркомат пищевой промышленности.

– Чего не знаю, того не знаю. Мы эти консервы пятый день едим и, как видите, живы пока. Действительно, на раков похоже, сладковатее только. Хлеба бы еще к ним – размечтался усатый.

– И пива! И горчицы, – заржал тот, что в синем комбезе.

– Горчица-то зачем? – искренне не понял Семенов. Пиво у него возражений не вызвало. Сочетание «Пиво-раки» – это ему было хорошо знакомо, видал в городе вывески – значит, не только в деревне так лакомились, что сразу боец и сказал.

– Так все равно же нету ни того, ни другого, ни третьего, – ответил синий комбинезон. Потом прищурился и спросил:

– А что, у вас хлебушек есть? Может, махнемся? Патроны нужны?

– Давайте тогда и перекурим, и перекусим – решил Семенов.

– Я консерву эдихэ не буду – проворчал Жанаев.

– Тогда покарауль пока – вон в тех кустах засядь. А поешь потом, я тебя подменю.

– Лабтай! – согласился тот и обосновался в кустах.

Остальные поглядели ему вслед и стали накрывать на стол – то есть рядом с танком расстелили кусок относительно чистого брезента, расселись вокруг, и танкисты выставили несколько банок, а пехота, не торопясь и с достоинством, выложила на самобранку и хлеб, и вареную картошку, и огурцы с луком и чесноком. Сало, правда, Семенов зажал – не то что из жадности, а просто самый ценный это был продукт – компактный, легкий и нажористый, что было понятно даже одетому в летную форму потомку, а вот вареные яйца по штуке на брата зажимать не стал.

Лёха тут же вскрыл ближайшую к нему банку. Крабов он пробовал дважды, остальное время пробавляясь крабовыми палочками, которые стоили не в пример дешевле и его кошельку были доступнее. Под крышкой оказался плотный пергамент, а уж под ним, упакованное в бумагу, нашлось и бело-красное крабовое мясо. И на вкус оно оказалось куда лучше, чем сделанные из безвкусного минтая крабовые палки. Не зря это кушанье считается деликатесом! К его удивлению, остальные к крабам отнеслись куда прохладнее. С танкистами оно понятно: если лопать любой деликатес несколько дней, так приестся, но вот Семенов, вскрыв банку, жевал спокойно, Петров – даже с некоторой опаской. Лёха подумал было объяснить этим примитивам, что крабы – мировой деликатес, денег стоят немерено, и вообще они дураки, что не понимают свалившейся им удачи, но решил, что лучше помолчать.

Вряд ли такое выступление ободрило бы его сотрапезников. Особенно обоих танкистов, которые наворачивали огурцы с таким хрустом, что треск стоял. Да и остальному, что вывалила на стол пехота, они оказывали полное уважение. Видно было, что соскучились по нормальной человеческой еде. Сам Лёха не терялся и уплел две банки – свою и Жанаева. Тоже пожалев при этом, что нет пива, а так был бы полный праздник. Попутно он слушал, о чем говорили за едой остальные. Тот, что в синем комбинезоне, младший лейтенант Логинов, оказывается, был мобилизован в первые дни войны, причем прибыл к месту службы со своим мотоциклом известной марки «Вандерер». Так и попал в мотоциклисты.

Тот, что усатый, все время подшучивал над рассказчиком, почему-то называя его «кустарем-одиночкой с мотором», что почему-то понимал Петров, а Семенов только глазами хлопал. «Вандерер» этот был так отремонтирован, что признавал только хозяина, а в чужих руках отказывался работать напрочь. Но, тем не менее, Логинов на нем носился достаточно лихо, выполняя свою таинственную фельдъегерскую работу, пока мотоцикл не пал смертью храбрых во время очередного воздушного налета.

Бывший кавалерист Спесивцев встретился со своим нынешним напарником после того, как его бронеавтомобиль тоже приказал долго жить – придали несколько машин пехотному батальону, командир которого понятия не имел о том, как пользовать эту технику, и погнал броневички вперед своей пехоты в атаку, словно это были танки. По заболоченной низинке, где в редком, но очень неприятном (для этих, хоть и бронированных, но все-таки всего лишь колесных автомашин) лесочке их и перещелкали немецкие противотанковые пушчонки. Пошло в атаку шесть броневиков, а вернулся только один. Да из экипажей сгоревших машин выбралось всего семеро, причем двое раненых, а четверо с ожогами.

Спесивцев печально погладил усы и продолжил. Обидно, конечно, получилось: командиру броневичков надо было все же упереться, а не выполнять это приказание так слепо. Но тут дело такое: молодой лейтенант, только что из училища, а приказ отдал цельный майор. Фигура! Вот и погорели ни за понюх табаку в прямом смысле слова. Уцелевшие выбрались к расположению штаба разведбата аккурат под очередную бомбежку, разделавшую блиндажи со штабом и стоявшую рядом технику под орех.

Туда же и Логинов, на свою беду, прикатил в самый неподходящий момент. От любовно перебранного своими руками «Вандерера» нашел он после того, как «лаптежники» улетели, только переднее колесо, болтавшееся вместе с какими-то тряпками высоко на ветках побитой осколками березы. Так вот Логинов опешел. А дальше двое безлошадных встретились и стали пробираться к своим – сначала с группой таких же, потому как стало ясно: дивизия разгромлена, фронт укатил дальше. Потом часть публики рассосалась – кто в деревне, где пристроили раненых, остались примаками, кто просто слинял не пойми куда. То, что немцы явно прочесывали места боев, и пришлось несколько раз ввязываться в перестрелки, тоже поспособствовало.

– А крабами где разжились? – спросил Лёха.

– А в грузовике немецком, – ответил просто Спесивцев.

– Мы по серьезным дорогам старались не шляться – там гансы прут валом, колонна за колонной, а тут, на лесной дорожке, слышим – брякает что-то, – пояснил в свою очередь Логинов.

– Провели пешую разведку, в результате которой обнаружили противника в количестве одного ефрейтора и одного грузовика марки «Опель-блитц» – серьезно подтвердил усатый.

– Говоря проще, там вот эта кракозябра стояла брошенная, – кивнул круглолицый на стоящий за его спиной «с позволения сказать, танк с гордым именем Дочь Антилопы».

– А ганс в ней рылся. Видно, ехал порожняком и решил по дороге трофеями разжиться. Хотя какие с нее трофеи? Разве что винт открутить.

– Какой винт? – удивился Петров.

– Она же плавающая. Вот у нее для плаванья в заду винт вставлен. Как на пароходе, – пояснил Логинов.

Недоверчивый Петров и впрямь оторвался от трапезы, встал и сходил удостовериться. Вернулся задумчивым – действительно, винт у танка этого имелся. И именно на корме. Трехлопастной такой.

– Что, пристрелили ефрейтора-то? – невозмутимо спросил Семенов, посыпая солью половинку огурца.

– Нет. Стрелять опасно было. Спесивцев его ножом пырнул.

Усатый почему-то сконфузился и забурчал, что он не хулиган какой-то – вот была бы шашка, тогда по-другому бы вышло, не зря же его знаком нагрудным «За рубку» награждали. Тут уж любой, а не только Лёха, догадался бы, что не заладилось у бывшего кавалериста с ножиком-то, облажался он.

– Ну да, видно, в лопатку попал, пришлось мне еще кувалдометром рихтовать, пока они по земле в обнимку катались, – ехидно улыбнулся Логинов, подталкивая товарища локтем.

Кавалерист неожиданно густо покраснел. Очень это было неожиданно для его суровой усатой физиономии.

– А кувалдометр – это что за инструмент? – уточнил с интересом Семенов.

– Специальная танковая кувалда – вон она на броне в держалках, – крайне серьезным тоном заявил мамлей.

– А, кувалда. Ну, понятно, – не купился Семенов.

– Потом, значится, посмотрели, что в машине – а там тряпки всякие, одежка женская, бельишко – все новое, с ярлыками – видно, какой-то магазинчик шоферу по дороге попался. Из полезного вот только ящик с консервами. Мы думали, что толковое, а это пауки-переростки. У нас в гарнизонном магазинчике эти крабы стояли пирамидой – не покупал никто, а этот, видишь, позарился. В общем, никакого толку. Представь, даже винтовки у этого ефрейтора не оказалось. Как на каникулы приехал покататься. Вот мы ему ума и вставили. Пораскинул мозгами. Зато стали танк этот осматривать – а он, оказывается, просто без бензина. И совершенно исправен. Даже пулемет боеготовым стоит и патронов до черта – и в дисках, и два цинка нетронутых.

– И стали вы думать, на чем ехать дальше, пехотой-то для вас, барчуков механизированных, невместно, – тонко ухмыльнулся Петров.

– Разумеется, – немного свысока ответил мамлей.

– Не бросать же технику исправную. И так ее эти сволочи бросили. Не уподобляться же им, – немного непонятно отозвался и усатый.

– Это ты про кого? – уточнил Лёха.

– Про сбежавший экипаж. Какой-никакой – а это танк. И если немцам попадет как трофей, а не куча металлолома, они его против нас же и применят. Если уж оставляешь врагу технику – так надо ее вывести из строя. Навсегда. Чтобы не пользовались, – опять став похожим на школьного учителя, разъяснил Спесивцев. В этот момент ему для полноты образа только очков на носу не хватало, чтобы он строго посмотрел поверх них.

– Это – танк, извините за выражение? – картинно поднял бровь Петров. Но его тут же осек Семенов, напомнивший бывшее совсем недавно – когда такая же ерунда бронированная задала им жару. С гранатами и винтовкой не очень-то и с такой даже железякой повоюешь. Петров, видно, вспомнил Габайдуллина и заткнулся.

– Вот мы, значится, подумали, на чем дальше ехать – и решили все-таки на танке. Грузовик-то только по дорогам и мостам может, а на мостах, ясное дело, охрана, на дорогах – патрули и комендантская служба с регулировщиками. Раз повезет, другой, а потом и присмотрятся. И все – отъездились гуси лапчатые. Не годится. Перелили по-быстрому бензин из грузовика в танк, благо у ганса там шланг и ведро были, и ударили автопробегом по бездорожью и разгильдяйству.

– Танкопробегом – поправил Спесивцев.

– Ну да. Для начала спихнули танком грузовик с дороги в кусты, чтобы больше он тут не ездил…

– Хорошо трещал, пока пихали. Переднее колесо вывернуло совсем. И двигатель потом еще покалечили, как могли. Кувалдометр и тут сгодился, – с удовольствием добавил кавалерист.

– Вот-вот. И поехали потихоньку. Командором пробега, разумеется, я, а старший сержант выступал в роли Козлевича, потому как все время мечтал о бочке бензина. В общем, гладко вышло ехать. А кое-где и плавать пришлось. Сейчас вот что-то засбоила машинка – на холостых оборотах все в порядке, а как трогаться – словно гусеницы к земле приклеены. А у вас что да как? – спросил младший лейтенант у Лёхи.

– У нас – по-всякому – уклончиво вывернулся Лёха. И добавил, чтобы не обострять:

– Товарищи из пехоты. А я из финчасти. Писарь. Старший писарь.

И вдруг чуть не заржал, вспомнив известное: «Бонд. Джеймс Бонд».

– А, ну это серьезно! – уважительно до неприкрытой иронии заявил мамлей. – Вот Спесивцев – тоже старший. Самый старший сержант. Мне-то рядом с вами и сидеть страшно, я-то наоборот – самый младший лейтенант, куда уж тут.

– В общем, когда встретился с товарищами из пехоты, их командир приказал им меня сопровождать до наших. Вот и двигаем соответственно, – не стал обращать внимания на подколки Логинова Лёха. В конце концов, лучше пусть Петров рассказывает, что с ними было. А ему, как попавшему не в свою тарелку, лучше помалкивать.

Токарь намек понял правильно и тут же влез в разговор. Нельзя сказать, что Петров был великим сказителем, но говорил толково и складно, за словом в карман не лез, и Лёха сам заслушался тем, как роту, в которой служили его спутники, сначала клевали стервятники на марше, потом – только-только успели окопаться – навалились танки с осатанелой пехотой, тут рота была крещена минометами и артобстрелами, но позицию удержала-таки, хотя и ополовинилась за один только день. Немцы все же пробили дыру где-то правее, рота – точнее, все, что от нее осталось, – отошла, опять стала окапываться, но теперь ее не трогали – грохотало сбоку, а потом и сзади.

Пушки, которые до этого роту прикрывали, куда-то делись – впрочем, видно было, что дивизия агонизирует, пропала связь и что толком делать, было неясно. На позицию роты вылетели только какие-то шалые немецкие мотоциклисты, получили по каскам и улепетнули, оставив пробитый пулями передовой мотоцикл и пару трупов. Красиво, надо заметить, улепетнули: четко, слаженно, забрав тех своих подраненных, кто был подбит пулями. Штаб батальона куда-то делся, посланный связным Семенов нашел только кучи брошенного добра, затарившись там разными подходящими для самокруток бумажками, выбирая при этом, чтобы без печатей были и надписей ДСП и «секретно».

Остатки роты попались на глаза какому-то незнакомому подполковнику, и тот велел им удерживать перекресток лесных дорог, зачем – непонятно, потому как мост в паре километров был сожжен. И причем велел: ни шагу назад! А на следующий день немцы каким-то чудом мост починили, и по нему прямо на роту выперлись грузовики с каким-то барахлом. Петров – как самый нахальный – успел прошариться по кузовам остановленных грузовиков, но толком так и не понял, что там была за фигня – какие-то банки и канистры с чем-то несъедобным. И вроде как не медицина – крестики зеленые были, а не красные.

Шоферня была сильно удивлена, когда напоролась на засаду. Рота была удивлена, как быстро немцы наладили переправу. А дальше через несколько часов притащились два этих самых сине-зеленых танчика с деревянными ведущими колесами, подошла какая-то унылая пехота. Семенов, тоже вслух, заметил, что у тех, кто атаковал их в первый раз, и вид был молодцеватей, и автоматов побольше, и действовали они нагло и бодро, бегали быстро и сноровисто, а эти какие-то унылые были, медлительные и сплошняком с винтовками. Но и унылые достаточно умело обложили остатки роты и основную расправу учинили как раз нелепые танчики, беспрепятственно расстреливая сослуживцев Семенова с безопасного расстояния. Вот тогда-то Уланов и вывел остатки взвода, рванув вперед, раз назад запрещено. Ну, а потом вот нашли в лесу летуна, и после беседы с взводным летуна приказано доставить к своим. Взводный помер. Собственно, и все.

Пока Петров пел соловьем, Семенов вытащил мешок, который называл кисетом, и предложил табачку. Жанаев и старший сержант бодро оторвали от пущенного по кругу листка с надписью «расходная ведомость» по квадратику бумажки, аккуратно высыпали на него пару щепоток самосада, аккуратно послюнили краешек и ловко, по-цирковому, словно фокус показали, свернули цыгарки. Семенов и Петров сделали то же, но без лихости.

Лёха отказался, так как в его время курили, в основном, девушки, и для него это было не вполне мужским занятием, а мамлей горестно вздохнул и попросил своего напарника, чтоб тот и ему цыгарку свернул. Спесивцев привычно ухмыльнулся, отпустил шпильку, что надо было быть проще, а не курить городские сигаретки, словно пижон какой-то, но свою самокрутку отдал, а себе так же ловко свернул другую. Пару минут сосредоточенно дымили, причем Лёха отметил, что запах дыма был не такой паскудный, как от современных ему сигарет, вполне нюхать можно без отвращения.

– Понятно, – наконец, сказал мамлей.

– Что понятно? – переспросил Петров.

– То, что сидим мы в немецком тылу. И они этот тыл, как и положено по уставам, чистят. Ясно, что служба охраны тыла не такая боевитая, как ударные части, ну, да и мы тоже не те, что в начале были. Вот и вам вполне старья хватило. И нам, не ровен час, если напоремся – тоже хватит с походом. Даже такого хлама, как «Рено». У него, как ни верти, броня пулю держит, и наш пулемет ему только для шумового беспокойства. А у него – пушечка. И всех делов. Как дуэль на мясорубках: любое попадание – смертельно. Ладно, пока живы – не помрем. А помрем, так живы не будем. Вопрос остается тот же: что у нас с танком такое, что оно, извините за выражение, (тут мамлей подмигнул Петрову) ехать не хочет?

– Свечки могли засраться, – выдал свою версию некурящий Лёха.

– Нет, свечки мы проверили и прожгли. Думаешь, с чего мы такие поросята? – возразил младший лейтенант.

– Все равно что-то засралось, – уперся Лёха. Он понимал, что ни черта не смыслит в этом дурацком танке, но слово было подходящим, раз танк сначала ехал, а потом перестал.

– Может, вывести его из строя окончательно, да и вместе с нами пеше? – предложил Семенов, поднимаясь со своего места, чтобы подменить Жанаева. Все равно в технике Семенов ни черта не понимал, а как от караульщика могла быть большая польза. Это уже и Лёха понимал.

– Жалко! – с сожалением отозвался Спесивцев. – Это ж машина все-таки. Сорок лошадиных сил, три тонны брони. Если попадутся немцы без артиллерии – мы им колбасы наварим в свою очередь. Не везде же у них танки!

– Фигасе! – удивился про себя Лёха. Сорок лошадок! Как у Дэу-Матиз! Ну, действительно танк, извините за выражение. Как же это он ездит? Да еще и плавает??? Но вслух ничего не сказал.

Вообще этот танк был какой-то не то что несуразный… Старомодный – вот точно. Для глаза Лёхи это чудо армейской техники было очень непривычно. Вот Т-34 – те нормально смотрелись на своих постаментах. А это… И смешные узенькие гусеницы, и странные тележки со словно игрушечными колесиками по бортам, и башня цилиндром. И особенно – покрашенные зеленым досочки над гусеницами. Деревянные, к слову. Ну, бронетехника – у одних колеса деревянные, у других – вон, скамеечки.

Усатый поймал его взгляд, понял его правильно и усмехнулся кривовато:

– Ну, что есть, то есть. Логинов, вон, тоже все время страдает, потому как влюбился с первого взгляда в какой-то мифический танк. А приходится ездить на том, что нашлось – прямо на дороге валялось.

Логинов покосился, потом буркнул:

– Вот видел я ворошиловский танк – вот это моща! Огроменный, башня с баньку размером, пушка еще больше – такая, наверное, как в корпусном полку. И броня, наверное, толстая. Вот это – мощь! А эта плюшка – немощь.

– Ты тише говори, а то машинка услышит и обидится, – опять грустно усмехнулся Спесивцев.

– «Клим Ворошилов» танк называется. КВ сокращенно. Две модификации: КВ-1 и КВ-2. Башня здоровенная? Кубиком? Пушка толстая и короткая? – спросил Лёха.

Логинов кивнул удивленно.

– Тогда это КВ-2. У него гаубица в 152 миллиметра калибром. Не получилось бы у вас с КВ-2 – заявил уверенно Лёха. И пояснил, чтоб остальным понятно было:

– Там экипаж – аж шесть человек. И тяжеленный он, не по всякому мосту пройдет. 52 тонны как-никак. Доворот башни медленный, и сведение долгое. А сам танк здоровенный по силуэту, по нему как раз влепить не сложно.

– И все равно не сравнить! Не трогайте мою светлую мечту своими грязными лапами, – уперся Логинов.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Машинное обучение преображает науку, технологию, бизнес и позволяет глубже узнать природу и человече...
Гирудотерапия, традиционная лекарственная методика оздоровления, веками помогает побеждать болезни, ...
Казалось бы, жизнь Генри Хайдена вполне удалась: он – знаменитый писатель, у него полно денег, прекр...
Рукописи Леонардо да Винчи; великого художника и мыслителя эпохи Возрождения; дошли до наших дней в ...
Жанна была уверена, что она единственная и неповторимая для бильярдиста Саши Степанова. Пока не выяс...
В центре повествования – судьба Веры, типичная для большинства российских женщин, пытающихся найти с...