По ее следам Ричмонд Т.

Выжав меня до капли, один веб-сайт опубликовал фотографию мамы и папы «на отдыхе от трагедии», подпись под снимком гласила: «Родители Паркер гуляют по пляжу в Девоне». Видимо, автор статьи посчитал, что им нельзя отпраздновать годовщину свадьбы. Но этим дело не ограничивается. Имя Алисы стало наживкой для самых разных тем: отношения между родителями и детьми, дружба, пьяный разгул в центре города по субботним вечерам.

Я уже забыла, что говорила им и о чем умолчала. Просто нет сил. А они по-прежнему кружат поблизости, как шакалы, стремясь отхватить еще кусок мертвечины, еще один поворот сюжета, еще одну сенсацию.

Новые толкования, экстраполяции, преувеличения (Алиса сказала бы, что это похоже на комедийное шоу); поспешные и безосновательные выводы; уравнения, в которых дважды два равно пяти, причем доказательства весьма убедительны. Зачем портить увлекательную историю правдой?

В одной статье написали, что я уволилась вовсе не потому, что решила вернуться в университет, а потому, что больше не могла работать. Мои коллеги – пожелавшие остаться неизвестными – подтвердили, что я стала «тенью прежней Меган» и «не выдержала страшного груза утраты». Столько неизвестных источников, просто диву даюсь!

Не далее как на этой неделе популярный блог опубликовал «скандальную новость» – где-то в промежутке между историями о Джей-Зи и Джиме Дэвидсоне – о том, что мы с Алисой «регулярно» курили травку. Да что вы! Три или четыре раза за последние десять лет – это, по-вашему, регулярно? А доказательства? Случайно оброненная фраза нашего общего друга (не переживай, Ник, я не держу на тебя зла, ты просто попал к ним на растерзание).

Среди всплывающих объявлений о распродажах и скидках, требований о компенсации ущерба и обещаний мгновенного похудения журналисты переврали мою фамилию, возраст и родной город. Если уж на то пошло, мой отец никогда не работал менеджером в мебельном магазине, это была обивочная мастерская. Я выросла в небольшом доме на две семьи. Когда мне было одиннадцать, мы с родней Алисы ездили на каникулы в Грецию, а не в Турцию. Невозможно избавиться от мерзкого привкуса, даже когда про нас пишут что-то хорошее. Детство у нас было не «идиллическое», а вполне обыкновенное, и все слащавые эпитеты попахивают лицемерием.

Меня называли религиозным фанатиком, звездой вечеринок, девочкой на побегушках, заурядной дамой. С Алисой они обошлись точно так же. Но мне повезло больше, чем ей. В конце концов, я еще жива.

На некоторых сайтах появились другие призывы – оставить меня в покое. Может, тоже играют на аудиторию. «Сколько еще ей придется терпеть?» – вопрошают они.

Теперь я понимаю, почему Алиса так уставала от бесконечного потока новостей. «Эти люди никогда не спят, – сказала она однажды. – Прямо как я!»

Одни называют меня хорошим человеком, другие не соглашаются и ожесточенно спорят, встревая в чаты. Меня обсуждают наравне с экономическим кризисом и грязными скатертями в ресторанах на «Трипадвайзере». Кто-то говорит, что я «храбрая», другие утверждают, что я «сломалась»; меня называют «верной» и «лживой», «нормальной» и «чудаковатой».

Теперь я понимаю, зачем знаменитости и политики нанимают команды пиарщиков. Никогда не любила такую рекламу, хитрости и уловки, манипуляции вниманием, тайные сделки, которыми был так знаменит мастер пиара Макс Клиффорд, пока кровожадная пресса не накинулась на него самого. И поделом. Когда плаваешь с акулами, рискуешь быть съеденным.

Когда же им надоест? Когда эта саранча найдет себе новую жертву? Они уже напились моей крови. Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Наивная. Думала, что блог поможет мне объяснить свою точку зрения, но только подлила масла в огонь. Это последняя запись. А журналистам стоит обратить внимание на Кука, который решил нажиться на чужом горе. «Уникальный взгляд на дело Алисы Сэлмон, – звучат хвалебные отзывы. – Сенсационное расследование от участника событий. Трагедия, потрясшая всю страну».

Издатели почуяли бестселлер и обещают выпустить его на прилавки уже следующим летом – а может, и весной. Ни стыда, ни совести. И у этого Кука тоже. Самодовольное чудовище с ложной скромностью посасывает дужку очков и говорит, что в этой печальной истории есть еще одна незаконченная глава.

В рекламе нужно придерживаться сценария, однако порой надо говорить прямо. Как любила повторять Алиса, выкладывать все начистоту. И я так и сделаю.

Простите, что моего горя вам показалось мало. Простите, что оно не соответствует вашим ожиданиям. И просто оставьте меня в покое. Вам не понять всю тяжесть этой потери.

Возможность комментирования отключена.

Письмо, отправленное Робертом Сэлмоном, 3 сентября 2012 г.

«Гардинг, Янг энд Шарп»

Боус-Ярд 3,

Лондон

Здравствуйте, мистер Кук!

Мне снова приходится писать вам от лица всей семьи.

Обратите внимание, что мы никоим образом не одобряем и не поддерживаем публикацию вашей книги. Так что вы не имеете права написать на обложке «с добровольного согласия и разрешения родственников».

Мою мать неприятно поразило одно описание: «помесь увлекательного чтива и социального исследования». «Скорее уж разграбление могилы!» – говорит она. Интересную вы выбрали себе работу – раскапывать мертвых.

Вы редкая дрянь, мистер Кук. Я прилагаю к письму распечатанную копию письма, которое Алиса написала, но так и не отправила десятого декабря 2004 года. Готов поспорить, вы не станете включать его в свое «всеобъемлющее» исследование. Столько рассуждений о правде – что ж, не будьте голословны, опубликуйте и это письмо.

Недавно я услышал одну радиопередачу: вы говорили, что собираетесь восстановить справедливость и верите в торжество правосудия. Но правосудие так и не дало нам никаких ответов, один бред.

Я исполнил свой сыновний долг, сообщив вам о том, какого мнения мои родители придерживаются в отношении книги. Меня не просили рассказывать вам все остальное, однако я все равно доведу до вашего сведения следующие факты: мама уже несколько недель подряд не прикасается к спиртному. Мы гордимся ею.

Послушайте, мистер Кук, я собираюсь нарушить свою клятву и вступить с вами в диалог. Правду о вас говорят, вы умеете завлекать людей в свои сети. Но постарайтесь унять свое раздувшееся самомнение. Мама сказала, что вы для нее – все равно что грязь под ногами. Слово в слово.

А что касается нас с отцом, то мы с первого взгляда распознали старого извращенца. Нам вас даже немного жаль. Воздержитесь от чванливого самодовольства – новости о любовной связи между вами и мамой не могут перевесить страшную трагедию, которую мы пережили.

Я начал это письмо, планируя придерживаться формального тона, но в процессе оно обрело совершенно иной характер. Алиса говорила, что я на редкость чванливый зануда. «Роберт, расслабься, рискни хоть разочек, – советовала она. – Вот увидишь, сразу станет легче». Я решил прислушаться к ее словам. Должен признаться: двадцать четвертого мая я оставил вам голосовое сообщение неприемлемого содержания. И приношу за это свои извинения.

Несмотря на все вышесказанное, вам следует с величайшим вниманием отнестись к нашей просьбе и держаться подальше от моей семьи. Я не стану рассказывать, что отец пообещал сделать с вами, если вы снова перейдете черту.

Все попытки выйти на связь обречены на провал. Родители уезжают. Начинают жизнь заново, перебираются в другой город, меняют номера телефонов – все с чистого листа. Вы не найдете их, профессор. Мама говорит, можете подавиться своим самомнением. Говорит, катитесь вы к черту. Она уверена, что Алиса – настоящая Алиса – будет жить в ее сердце дольше, чем в любой книге. А книжку можете засунуть… в какое-нибудь укромное место.

Кстати, никто из нас не собирается ее читать.

Искренне ваш,

Роберт Сэлмон

Письмо, отправленное Алисой Сэлмон, 3 февраля 2012 г.

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: МИР

Вложение: лемминги.jpg

Привет, мистер Л.

Я много думала о нас. Собственно, за последние месяцы я не думала почти ни о чем другом. И вот к какому выводу я пришла. Не стану врать, долго ходила кругами и по-прежнему ненавижу твой поступок, но тебя ненавидеть не могу. Потому что люблю. Люблю, и все тут, а прочее – ерунда. Я пока не готова к встрече, но хочу, чтобы ты знал о моих чувствах. Вот так вот.

Ты сделал ошибку, поступил как самовлюбленный идиот. Я тоже далеко не эталон добродетели. Не хочу, чтобы из-за моей гордости наше общее будущее полетело под откос. Не пугайся, я сейчас не про свадьбу – надо слегка остыть, прежде чем рассуждать о совместной жизни, – но будущее у нас определенно есть.

Помнишь, как мы катались на колесе обозрения? Хочу, чтобы такие дни бывали почаще. Мы поднимались высоко-высоко в небо, а внизу простирался Лондон – наш Лондон. Я притворялась, что разглядываю реку, Парламент и Саут-Бэнк, а на самом деле смотрела только на тебя и не могла оторваться, задыхаясь от сладкого трепета.

Последние два месяца я прожила как во сне – работа, спортзал, встречи с подругами – дел было много, но все казалось черно-белым и пресным, без ярких вспышек, без сочных красок. Настоящая жизнь начинается, когда мы вместе. Так что принять решение было нетрудно, мистер Л.: я хочу остаться с тобой, но не потому, что боюсь альтернативы – разрыв можно пережить, сцепив зубы, но разве в этом смысл? Взять и перетерпеть? К черту этот бред. Я достойна большего. Мы оба достойны.

Мне пора бежать, начальство требует материалы для статьи. Надо позвонить возмущенному читателю, который обнаружил, что поперек его подъездной аллеи начертили двойную желтую разметку. Прилежно запишу все его комментарии: «поражен», «в бешенстве», «эти бюрократы совсем с ума посходили». А ты говоришь, что я серьезный журналист. Как же! Только что по памяти набрала твой номер – удалила его из адресной книги, но из головы выбросить не удалось – и едва не нажала кнопку вызова. Знал бы ты, каких усилий мне стоило сдержаться. Слишком хорошо помню, как звучит твой голос, каждую модуляцию (загляни в словарь, если не знаешь). Но чтобы принять твой поступок, мне нужно время. Не хочу закрывать глаза на произошедшее, и ты должен уважать мое решение. Пожалуйста, послушай. На следующей неделе закончатся условленные два месяца, и мы наверняка захотим увидеться снова, замкнуть этот круг, только я прошу тебя, не дави. Знаешь, в глубине души мне даже нравится откладывать нашу встречу, растягивать сладкое ожидание. Впереди бурные выходные в Саутгемптоне (оторвемся по полной!), но даже посреди вечеринки меня будет согревать мысль о тебе. Пусть это станет нашим секретом. Думаешь, я совсем съехала с катушек? Что ж, мы все не в своем уме, особенно когда влюблены. Я ведь уже говорила, да?

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

Ал

P.S. Конечно, это письмо имеет смысл, только если ты еще не передумал. Прошло восемь недель, и за такой срок ты мог найти кого-нибудь поумнее и покрасивее. Хотя, с другой стороны, редкая девушка станет часами слушать болтовню про очередной новый фильм и терпеть твой психоз на тему идеально выглаженных рубашек.

P.P.S. Если ты еще раз выкинешь такой финт, я тебя собственноручно кастрирую!

P.P.P.S. Люблю.

Письмо, отправленное Элизабет Сэлмон, 8 октября 2012 г.

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: О ней

Дорогой Джем!

Не ожидал письма, да? Я тоже не думала, что снова напишу. Что жизнь обернется таким кошмаром. Не переживай, я скоро оставлю тебя в покое. Просто после разговора с Меган я не могу промолчать. Насколько мне известно, вы с ней разошлись во мнениях, но тебе нужно забыть о своих глупых предрассудках. Она открыла мне глаза.

– Простите, что так давно вас не навещала, – сказала Мег. – Чем дольше откладываешь дело, тем труднее к нему приступить.

– Солнышко, ну что ты! – ответила я и распахнула объятия. Мег прижалась к моей груди, а я вдыхала смутно знакомый запах, напоминавший об Алисе.

Заехала к Мег под благовидным предлогом: вернуть книгу Кадзуо Исигуро. Бедняжка! Она оставила эту книжку у нас на крыльце – видимо, не смогла собраться с духом и постучать, – а я решила, что раз уж Алиса отдала Мег этот роман, пусть и останется у нее.

– Я так по ней скучаю, тетя Лиз!

С тех пор как она перестала называть меня «тетей», прошло больше десяти лет – примерно тогда же Алиса перестала называть маму этой девочки «тетей Пэм».

– Время не лечит. Боль не проходит, ты просто привыкаешь и приспосабливаешься к новой жизни.

На столе лежат сигареты, коричневый пузырек с таблетками, газеты, оставшиеся с прошлой недели, пестреют яркими заголовками про дебаты между Бараком Обамой и Миттом Ромни, столкновение с паромом в Гонконге и грузинскую долгожительницу, которая, если верить автору, умерла в возрасте ста тридцати двух лет. Вот она, новая жизнь.

– Не нужно стыдиться шрамов. Они тоже часть нашего прошлого.

Рядом с Мег я еще острее почувствовала, что Алисы больше нет: от человеческого тепла могильный холод становился только сильнее. Моя дочь далеко. Так далеко – никогда не дотянуться. Я помню детские голоса, доносившиеся со второго этажа, заливистый хохот, шепотки, проказы, песни. Девочки копили карманные деньги, чтобы купить роликовые коньки. А еще через пару лет – наряды и вечеринки, Алиса и Мег часами напролет крутились перед зеркалом, веселые, бесстрашные.

– Некоторые родители называют звезды в честь погибших детей. Взгляни на небо ясной ночью, Мег. Там наверху сияет целая галактика ребятишек. – Мы плакали и утирали друг другу слезы; когда-то Алиса тоже ее утешала. – У тебя обязательно будет ребенок, милая моя, и ты поймешь, какое это счастье! Алиса принесла мне столько радости, столько света…

– Зачем она это сделала, тетя Лиз?

Я продолжала поглаживать Мег по щеке, будто пытаясь стереть невидимый след.

– Почему она выбрала для себя такой конец? Алиса ведь…

Странно, о чем это она? Я сообразила не сразу.

– Солнышко, это был несчастный случай.

– Простите, тетя Лиз. Мы не сможем помочь друг другу, если будем кривить душой.

– Алиса никогда не пошла бы на такое.

– Но это очевидно.

– Не надо, не говори так.

– Простите. Я должна поговорить с вами начистоту, просто чтобы спокойно жить дальше. Вам нечего стыдиться. Самоубийства… Послушайте, люди сводят счеты с жизнью по самым разным причинам. Алиса сделала осознанный выбор, хотя нам трудно с этим смириться.

– Моя дочь не такая.

– Дело не в характере, так сложились обстоятельства. Это может случиться с каждым.

Стало нечем дышать: Алисы больше нет, я ее никогда не увижу.

– Она рассказывала мне о том, что произошло, когда вы преподавали в Саутгемптоне. Что вы… ну… в общем… Дедушка проболтался.

– Тридцать лет прошло.

Говорят, в эпоху Интернета не осталось секретов и тайн. Но это не так, Джем. Я получила сообщение от Алисы.

Полицейские говорили про анализ данных сотовой связи. Сбор доказательств. Сообщения Алисы, телефонные разговоры, даже история интернет-браузера стали известны широкой публике – просочились по капле в комментариях следователей, случайных догадках, сплетнях и рассказах ее собеседников. В вихре лжи мелькали цитаты с ее любимого айфона, извлеченного со дна реки, факты переплетались с выдумкой, миф с реальностью.

Однако не все сообщения вышли на свет, одно так и осталось тайной. Она отправила его мне в свою последнюю ночь.

Опять секреты.

Что мне делать, Джем?

Твоя, Лиз

Речь Элизабет Сэлмон на похоронах Алисы Сэлмон, 13 февраля 2012 г.

Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 10 октября 2012 г.

Ларри, она приезжала ко мне. Ни звонка, ни предупреждения: стук в дверь, и заходит она.

Все еще красавица. Небрежно одета, вид чудаковатый; неуловимо похожа на старых актрис – Редгрейв или Хепберн. Привлекательная женщина, как хорошее вино, с годами становится только лучше, хотя многие бы сочли это сравнение неполиткорректным.

– И где же твои хваленые ответы? – заявила она.

– Лиз… Сколько лет!

Она устроилась на самом краешке стула.

– Давай-ка, Доктор Смерть, ты возишься со своим исследованием сутками напролет. Поделись наконец выводами.

Н-да, любезностей и разговоров о погоде ждать не стоит. Тридцать лет назад наша беседа оборвалась на точно такой же ноте.

– Если ты считаешь себя таким суровым интеллектуалом, может, объяснишь, что случилось с моей дочерью, а? Я жду.

В кабинете пахло алкоголем, но запах исходил не от Лиз, а от бокала красного вина на моем столе. Из глубин памяти поднимались старые воспоминания, зыбкие, постыдные.

– А что, если она и вправду покончила с собой?

– Лиз, она не делала ничего подобного.

– Меган с тобой не согласится.

– Я бы не стал всерьез воспринимать каждое слово мисс Паркер.

– Постарайся побороть свою антипатию, это нелепо. Ты публично раскритиковал девочку, назвал «выдумщицей». Сущее ребячество.

Я хотел было процитировать слова Флисс о том, что Мег явно испытывает ко мне нездоровый интерес, но вовремя удержался. Говорить с Лиз о жене – было в этом что-то в корне неправильное; как и рассказывать Флисс о сегодняшней встрече.

– Меган была ее лучшим другом.

Я оказался в затруднительном положении, Ларри. Мы с Алисой виделись в ночь ее смерти, долго выясняли отношения, как ты помнишь, и она страшно разозлилась. Одно я могу сказать точно: люди, готовые совершить самоубийство, ведут себя совершенно иначе (делиться своим мнением с Лиз я пока не готов; о нашем разговоре с Алисой никому не известно). Да и кроме того, собирая по крупице мельчайшие подробности чужой жизни, волей-неволей составляешь четкое представление о личности этого человека. Она просто не могла покончить с собой.

– Лиз, – начал я. Почти протянул руку.

– Самоубийство – единственное, во что я отказывалась верить. И теперь все вокруг убеждают меня в обратном.

– Нет, Лиз. Она была сильной.

– Джем, старый ты осел, самоубийство – не проявление слабости. Самоубийство, как и депрессия, – болезнь сильных.

Она разглядывала мой офис. Пустой лоток для писем, папки с документами, каменное пресс-папье, которое Лиз подарила мне много лет назад. Я вспоминал гостиничные номера, кафе у обочины, ссоры, эластичное кружево ее белья.

– Я не могла смириться с такой версией событий, не могла поверить, что моя малышка настолько отчаялась. Восемь месяцев отрицания… Но тут как ни отрицай, все равно ничего не поделаешь.

Под глазами глубокие тени – тоже мучается от бессонницы. Вот мы с ней вдвоем на концерте; или едим макрель в комнате, обитой деревянными панелями; маленький пансионат в провинциальном приморском городке, пока еще никому не известный; липкие кожаные сиденья в моем спортивном авто. Воспоминания всплывают одно за другим – слоями, наносами, как в скальной породе.

– Да и вообще, она прислала мне эсэмэску.

– Эсэмэску? Какую эсэмэску?

– Ночью, в двадцать минут первого. А я заметила только утром.

– Какую эсэмэску, Лиз?

– Поначалу я не обратила внимания. Что тут такого? Алиса вечно пишет сообщения после пьянки. Но к десяти часам она по-прежнему не отвечала на звонки, и я уже не находила себе места. Потом раздался стук в дверь – на пороге стояли полицейские, мужчина и женщина. Я сразу поняла, что случилась беда: личные визиты наносят только родственникам погибших. – Она поскребла пятно на подлокотнике. – Я прочитала это сообщение обычным воскресным утром. И после этого обычная жизнь закончилась.

– Лиз, послушай меня! Что за эсэмэска?

– Цитата из Сильвии Плат, чтоб ей пусто было. «Лежать в траве…». Строчка про самоубийство.

Она лизнула палец и принялась скрести пятно на подлокотнике с удвоенным усердием.

– Не оттирается, – пробормотала Лиз, и сострадание тисками сжало мне грудь. – Журналисты пронюхали обо всем, кроме этого сообщения. Мне было страшно взглянуть правде в глаза: ее последние слова могли означать только одно… Как смириться с таким исходом? Я утаила его ото всех, даже от Дэвида.

– Полиция…

– Следователи в курсе, но больше никто не знает. Тем, которые пришли с новостями, я тоже ничего не сказала. У Алисы почти не осталось секретов. Это ее последняя тайна, и никто не имеет права совать туда свой нос.

Воцарилось напряженное молчание, будто после изнурительной ссоры.

– Я сразу поняла, что она перебрала с выпивкой. На трезвую голову Алиса не допустила бы неточности в цитате. – Лиз всхлипнула, на лице появилась слабая улыбка и тут же исчезла. – У тебя всегда на все есть свое мнение. Что скажешь, Джем?

Совсем как тридцать лет назад, когда она презрительно бросила мне в лицо: «Ты не собираешься бросать жену, да?» Моя безумная страсть привела к неизбежной трагедии, столкнула Лиз в бездну. Теперь же на смену прежней одержимости пришло другое, незнакомое чувство: глядя на ее отчаяние, я желал одного – облегчить боль.

– Полагаю, что служители правосудия рано или поздно придут к правильным выводам. Но тебе лучше уйти. Хочешь, отвезу тебя домой?

– Слишком далеко ехать.

– Мне несложно. Ты же знаешь, что для тебя я готов на многое.

– На твоем месте я бы не рискнула встречаться с моим мужем.

Я снова наполнил бокал, и перед глазами сразу всплыл образ Лиз – темные пятна от красного вина на зубах. Меня мучила совесть, Ларри, но поверь мне, я не совершал ничего дурного. После этой неожиданной встречи я отправился домой, где меня ждала другая женщина с такими же седеющими волосами – обычный шестидесятилетний мужчина, который страдает от изжоги и близоруко щурится, разглядывая информационные табло на вокзале. Тридцать лет назад события развивались точно так же, но тогда я был другим человеком: носился по живописным дорожкам на сверкающем спортивном авто, мог отыграть пять партий в сквош, а потом запрыгнуть на велосипед и умчать прочь. И ничего не знал о раке.

– Дэвид в курсе, что ты здесь?

– А сам как думаешь?

Как в 1982-м, вопросом на вопрос.

– Дэвид и Робби квохчут надо мной, как наседки. Но мне не нужна опека.

– Ты сильная.

– Нет. Разве сила тут поможет? – Она обхватила себя руками, словно пытаясь согреться. Позади нас стоял диван, на котором восемь лет назад спала ее дочь, напившись до беспамятства. – Джем, я очень люблю своего мужа.

– Журавлиная верность?

– Ага, журавлиная. Сплетники выдвинули теорию о том, что Алиса – твоя дочь. Ты наверняка заметил.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Деверё сочинил. У нас с ним кровная вражда.

– Дэвид хороший человек. Я бы никогда ему не изменила.

Алиса всегда напоминала мне о Лиз. Но в то мгновение, Ларри, причинно-следственные связи сместились: я смотрел на эту женщину и видел Алису.

– Прочитай стихотворение «Атлас» Урсулы Фанторп, – сказала она. – Там отлично сказано о том, что такое брак.

Я протер очки. У меня всегда хранился запас платочков на тот случай, если какой-нибудь первокурсник решит поделиться своими печалями, но в последнее время студенты только отстаивали свои права и требовали повторной оценки сданных работ. Ларри, у меня есть собственная теория об Алисе. Не просто теория – неоспоримый факт! И я не рассматриваю версию о самоубийстве.

– Тебе точно не нужна помощь? – поинтересовался я.

– Знаешь, синяя полицейская форма по телевизору выглядит совсем иначе, чем вживую.

– Лиз, тебе точно не нужна помощь?

Если я выполню задуманное, то без помощи будет не обойтись, – сама Лиз с этим точно не справится.

Запись телефонного разговора из шоу «Бодрое утро с Мартином Кларком» в эфире радио «Дейн», 2 сентября 2012 г.

М. К. Сегодня мы с вами обязательно ударимся в политику и обсудим вопросы свободной эмиграции, но сначала послушаем ваши истории о странных совпадениях и самых что ни на есть удивительных случайностях. Первой к нам дозвонилась Элли из Саутгемптона. Элли, приветствуем вас на нашем бодром утреннем шоу! Чем вы хотели поделиться со слушателями?

Э. Э. Хотела рассказать про одно неожиданное совпадение. Однажды я встретила девушку, про которую писали в газетах.

М. К. Так, ясно. И что же это была за девушка?

Э. Э. Алиса Сэлмон. Я разговаривала с ней в тот день, когда она умерла.

М. К. Хм, интересно. Не совсем по теме, но… Продолжайте.

Э. Э. Я была беременна, на седьмом месяце, а она уступила мне место в автобусе. «Тяжело вам, наверное, с таким животом, – говорит. – Ждете двойню?» Я сказала, что нет, и она начала извиняться, мол, до сих пор не научилась думать, прежде чем ляпать всякие глупости. А я ей в ответ: «Ничего страшного, из-за этого живота я и вправду похожа на огромную баржу». Тогда она сказала, что тоже стала как баржа, только без уважительной причины. «Вы прямо лучитесь от счастья», – говорит. Знаете, моя коллега в восторге от книги «Творите добрые дела». Так вот, эта девушка тоже сотворила доброе дело: в автобусе все обычно ездят молча.

М. К. Отлично, Элли. Наконец-то на нашем шоу вспомнили о культуре! Теперь слушатели знают, что почитать на досуге. Мы глубоко тронуты вашей историей. Расскажите поподробнее.

Э. Э. Только несколько дней спустя я сообразила, что это та самая девушка, про которую рассказывали в новостях.

М. К. Да, мы все наслышаны о трагической смерти Алисы. У нас в студии даже проводилось обсуждение по следам этой драмы. Позвольте мне выступить в роли зловредного критика, Элли: ваш рассказ весьма печален, но что же в нем удивительного?

Э. Э. Да-да, я к чему и веду. Понимаете, мой муж ни с того ни с сего прислал сообщение и предложил назвать дочку Алисой – как раз когда я разговаривала с той девушкой! И она сказала, что ее тоже зовут Алиса.

М. К. Спасибо, Элли! Жители южного побережья, подключайтесь к нашей беседе. С вами происходили удивительные случайности, которые смогут потягаться с этой историей? Непостижимые совпадения, судьбоносные встречи, воля рока… Контактные данные на нашем сайте, присоединяйтесь!

Э. Э. Она и говорит: «Собираюсь сегодня напиться до чертиков». Я в ответ пожаловалась, что мне нельзя ни капли. А она добавила, глядя на мой живот: «Как же вы, должно быть, устаете за день… Мамам всегда приходится нелегко, но они до последнего на нашей стороне. Хотя порой им самим нужна поддержка».

М. К. Чудесно, Элли, спасибо за звонок… Ах да, чуть не забыл: как же вы назвали дочку?

Э. Э. Алиса. Мы назвали ее Алисой.

М. К. Что ж, сейчас мы послушаем музыку, потом поговорим о ситуации на дорогах и выслушаем еще несколько историй об удивительных совпадениях…

Отрывок из письма, отправленного профессором Джереми Куком, 6 ноября 2012 г.

– Вы хотели со мной встретиться, – сказала она. – Вот я и пришла.

– Рад вас видеть, юная Меган. Проходите.

Она зашла в дом, развязала шарф и презрительно заявила:

– Записка под дверью… не староваты ли вы для таких интриг, профессор?

Ларри, если бы она отвечала на письма, мне бы не пришлось прибегнуть к старой уловке с запиской. «Я бы хотел искупить свою вину, – нацарапал я на листке, чтобы выманить ее из норы. – Загляните на часок, и вы не пожалеете о потраченном времени». Несмотря на холод, на ней были надеты сапоги, черные колготки и короткая юбка.

– Хорошо выглядите, – соврал я.

Она сбросила пальто и повесила его на подлокотник.

– У вас тут как в подземельях. Совсем дышать нечем.

Я протянул бокал вина, припасенного специально для ее прихода. Белое, очень холодное – так, как ей нравилось.

– Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома.

Она села.

– Так что за предложение?

В своем послании я намекнул, что паре музеев могут потребоваться услуги ее новой рекламной фирмы, и я помогу им установить партнерские отношения. Как же быстро она позабыла о своем намерении вернуться в университет. Отношения между нами резко ухудшились, но я рассчитывал, что жадность перевесит возможные опасения. После неутешительного разговора с врачом я был готов к открытой стычке.

– Почему вы заявили, что я приставал к вам?

– Правда глаза колет?

– Этого ведь не было.

Она презрительно сморщилась и отхлебнула из бокала.

– Что за вино?

– «Ганьяр-Делагранж». Потрясающий букет.

– Я почти не пью в последнее время. Страшно – после того, что случилось с Алисой. Когда вижу пьяных девушек, хочется прочитать им мораль об опасностях, которыми чревато употребление алкоголя. Старею, наверное!

– А я с возрастом становлюсь только импульсивнее, – рассеянно ответил я. – В следующей жизни превращусь в настоящего сумасброда.

– Смерть Алисы для вас – просто большая головоломка?

– Вовсе нет.

– В одном интервью вы назвали себя «заядлым исследователем человеческой природы», но на деле вас интересуют только мертвецы и туземные племена с другого континента. С таким же успехом можно закопаться в книги! Вы просто пытаетесь сбежать от настоящей жизни, ведь жители дальних земель и мертвые никогда никому не причиняют боли.

«Жители дальних земель» – фраза из книги, вот только из какой? Моя память уже не та, что раньше, Ларри.

– Вы закончили с порицанием моих недостатков?

– Еще нет. Как насчет нас, живых? Разве мы не заслуживаем внимания? Или вы уже забыли о праве на частную жизнь? Журналисты втоптали его в грязь. Про нас обоих – и про меня, и про Алису – насочиняли такого, что просто диву даешься.

– «Про нас обеих», – автоматически поправил я. – Не «обоих», а «обеих».

Она протянула мне пустой стакан, и я послушно долил вина.

– Я говорю себе, что сегодняшние газеты завтра пойдут на оберточную бумагу. Но толку от этого мало.

Ларри, она завела речь про частную жизнь, однако сама не упустила ни одного случая покрасоваться на камеру, принять кокетливо-страдальческий вид – прямо как принцесса Диана – и с глубоким вздохом завести хвалебную оду о погибшей подруге.

– К вам-то ничего не пристает, – бросила она, – как к тефлоновому покрытию. Еще не надоело выслушивать чужие мнения на свой счет?