По ее следам Ричмонд Т.
– Ко всему можно привыкнуть.
Многие люди из моего круга общения канули в небытие, Ларри. Отец, одноклассники, друзья из университета, коллеги. Деверё увезли в дом престарелых, и ему остается только плеваться ядом, скорчившись в темном углу.
Я поставил вопрос ребром:
– Зачем вы попытались оклеветать меня?
– Иногда преступников сажают в тюрьму за то, чего они не совершали. Зато на их совести висит другое, не менее страшное преступление. Как по-вашему, это несправедливый приговор?
– Технически – да.
– Идите к черту со своим техническим подходом. Все сводится к одному. Справедливость должна восторжествовать. Для вас тоже.
– Вы не вправе вершить правосудие, Меган.
– А вы? – Она опрокидывала один бокал за другим, будто воду. Еще немного, и вино ударит ей в голову. – Одно я знаю точно. Публике нужна простая ложь, а не запутанная правда.
Комнату освещали слабые лучи зимнего солнца.
– Правда всегда находит прямой путь, Меган. Как свет.
– Прекратите говорить загадками. Что вы там хотели мне предложить? Или это тоже вранье? Не испытывайте мое терпение.
– Никаких бесплатных автомобилей и путевок в теплые страны, Меган.
Она фыркнула.
– В одной газете написали, что я сама творец своего будущего.
– «Тайна волшебного дерева»! – Я наконец-то вспомнил, из какой книги была эта фраза. – Вот оно что! Сказка Энид Блайтон.
– У вас совсем крыша едет.
– Не могу понять, Меган, вы завидуете? Потому что я оказался под прицелом у журналистов?
– Как вы можете говорить такие мерзости!
– Может быть, не хватает внимания? Тогда я щедро осыплю вас комплиментами.
В трубах переливалась вода. Пощелкивала батарея, распространяя тепло.
– Недавно я разговаривал с Лиз. Она сообщила, что вы решительно отстаиваете версию о самоубийстве. Интересно узнать, почему.
– Этот мост – любимое местечко у суицидников, как Бичи-Хед. Прыгают оттуда толпами, будто лемминги.
Ларри, об этом сооружении и вправду ходит множество мрачных слухов. Раньше я часто прогуливался вдоль реки и должен сказать, что это едва ли не единственное место в городе, где можно побыть наедине с самим собой.
– Неверный ответ. Попробуйте еще раз.
– Мне пора идти. У вас будут неприятности, если кто-нибудь узнает о нашей встрече.
«Никуда ты не пойдешь», – подумал я, украдкой озираясь в поисках ключа.
– Бросьте, Меган. Зачем Алисе убивать себя?
– После нескольких пинт она впадала в буйство, а после наркотиков все ее демоны вырывались наружу, так что страшно было смотреть. Она и раньше говорила о суициде.
Я снова прилежно вел записи, Ларри. Незаметно вернулся к привычной роли: архивариус, аналитик, исследователь. В вечном поиске доказательств.
– Неужели? Когда?
– Раньше. Наверное, у нее просто иссякла воля к жизни.
– Чтобы жить, не нужно прилагать усилия, Меган. Этот механизм работает автоматически. А вот для того, чтобы прервать жизнь, требуется решимость.
– Откуда мне знать? Я не господь бог. – Она откинулась на спинку кресла, обмахнула лицо. – Зря я сюда пришла. Пора собираться. Меня просили присмотреть за ребенком. Да хватит уже писать!
Я незаметно подхватил ключи и направился в другой конец комнаты, будто бы за книгой, и потихоньку запер дверь у Меган за спиной. Теперь никуда не денется.
– И кто вы такой, чтобы осуждать меня?
Поверь мне, Ларри, я составил мнение об этой юной особе на весьма серьезных основаниях. Мы много времени проводили вместе: по вечерам, пока моя жена играла в бридж или посещала занятия в университете, мы с Меган просиживали над «исследованием Алисы» – бок о бок, прямо за нашим обеденным столом. Странное, пугающее единение над бесконечными кипами материалов, раскопки чужой могилы, премерзкое занятие.
– Как Алиса покончила с собой, Меган?
– Вопросами ее не вернешь! Поздно. – Меган схватила со стола папку с бумагами, вырвала листок. – Это не она! И не я. Мы живые люди, а не буквы на странице.
Снаружи замигала лампа. Надо будет вызвать электрика.
– А ведь я вас уважала, – голос становился все громче, – да только зря. Пустые слова, сотрясание воздуха… – Меган презрительно расхохоталась. «ЛОЛ» – вот как это называется, по ее словам. – Вы просто дурак, профессор.
В соседних офисах постепенно гас свет, коллеги расходились по домам. Я забрасывал Меган вопросами, перемежая их лестью. Открыл вторую бутылку. Она захмелела: неуклюже закинула ногу на ногу, глаза заблестели. Пару раз нервно поглядывала на часы, но уже не могла сосредоточиться. А я запоминал каждое оброненное слово, каждую интонацию, чтобы не упустить ничего по рассеянности (на днях я назвал Флисс «Лиз»; к счастью, жена не заметила моей оплошности).
– Расскажите, когда вы с Алисой виделись в последний раз, – сухо поинтересовался я.
– Снег. В тот день шел снег, – сонно вздохнула Меган.
Прошлой зимой снегопад был только однажды – в ночь четвертого февраля.
– Вы виделись с ней у реки? Так ведь, Меган? Вы там были. Вы были в Саутгемптоне.
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 20 апреля 2013 г.
Дорогой Ларри!
– Это нормально – все время думать о женщинах? – спросил он у меня вчера вечером. – О сексе?
– Говорят, секс как кислород: пока он в достатке, не обращаешь особого внимания, а вот нехватку замечаешь сразу.
За мальчишкой интересно наблюдать: меня привлекает его грубоватая резкость, яркие рисунки на коже. И не упрекай меня, Ларри, – знаю, поганца давно надо было сдать полиции. Но пусть тот, кто без греха, первым бросит камень и прочая, прочая.
– Алиса для меня как кислород.
Он называет себя «Мокси»; на самом деле его зовут Гэвин.
– Вы собирали ее вещи. Становилось легче?
– Не особо. Это же просто вещи, не она.
На полу была разложена вся его коллекция – совсем скоро семейство Сэлмон получит ее в целости и сохранности. Несколько браслетов, игральные карты, распечатка эссе по творчеству Майи Энджелоу, открытки, ручки, подставка для пивной кружки с изображением кенгуру, засохшая роза, зубная щетка, заметки для музыкального обзора, джемпер с надписью: «СМЕЙСЯ, ЛЮБИ, ЖИВИ».
– Здесь не хватает только книжки какого-то японского автора. Я подбросил ее маме Алисы на порог.
– У меня недавно умер близкий друг, – сказал я.
– И учти, старик, я тебя по-прежнему ненавижу.
– Он был моим лучшим другом, но мы ни разу не виделись.
– И Алису ненавижу.
– Не стоит увлекаться ненавистью, Гэвин. Если вы будете пестовать ее слишком долго, то она пропитает вас насквозь.
Знаешь, Ларри, я до сих пор не привык к этому удивительному ощущению: впервые в жизни стараюсь увидеть в человеке лучшую сторону. Следует признать, что я не рассказывал Флисс все подробности об этих «встречах». В них нет ничего крамольного, но жена бы не одобрила такое поведение – в конце концов, мальчишка успел натворить бед и даже вломился в наш дом. Несомненно, он способен на злонамеренные поступки, однако в глубине души – ведь всякий ученый должен искать глубинные мотивы, правда? – он не так уж и плох. Пропащих людей не бывает. Мальчишка заявил, что хочет начать все заново, с чистого листа. «Tabula rasa»[9], как сказал бы истинный исследователь.
– Ты и про меня напишешь в своей книжке? – спросил он.
– Уже написал.
– Только не вздумай поднять хай!
– Я отплачу вам той же мерой уважения, с которой вы отнеслись ко мне на своем форуме.
– Так то Интернет! А книга – другое дело. Никто не станет удалять мои посты, если ты к этому клонишь. Политика у них такая.
– Про меня писали кое-что и похуже. Кроме того, ваши записи тоже стали частью книги.
– Не буду больше тусоваться на форумах. Одинокий Волк остался в прошлом. Стараешься, пишешь… всем начхать. От твоей книжки будет больше толку, даже если ты насочиняешь ерунды. Хоть какой-то шанс прославиться.
Мне нравится такой презрительный подход. Наши беседы напоминают мне разговоры с мозгоправом, Картером. Кстати, я его отыскал.
– Нужен редактор? Я бы мог вычитать твои каракули.
– Мне кажется, что никто из непосредственных действующих лиц не должен знать о содержании книги до ее выхода.
– Но ты-то знаешь! Думаешь, я растрезвоню всем про то, чем закончилось дело?
Мальчишка отошел к окну. Какой из нас вышел забавный дуэт, будто два аборигена с разных континентов. Экспонат А и экспонат Б. Он рассеянно потер правое ухо – в мочке красовалась огромная дыра, целый тоннель, какие сейчас в моде. Я ощутил укол жалости. Надо же было так себя изувечить!
– У тебя тоже есть свой форум, профессор: кабинет, университет, целый город. И с тобой никто не пытается спорить.
Забавно, в реальности он выглядит не так устрашающе и изъясняется куда более внятно, чем в Сети. Интернет исказил его характер, слова потеряли связь с живым человеком, невербальные средства коммуникации остались по ту сторону экрана – и на форуме разворачивается обыкновенная склока, в которой побеждают самые примитивные и низменные порывы.
– Она слишком сильная, да? Для нас обоих. Я про Алису.
– Желание, – ответил я, – это неотъемлемая часть человеческой природы. А поддаваться ему или нет – наш осознанный выбор.
На мгновение в памяти воскресло давно забытое ощущение – похоть. Упругость и солоноватый привкус чужого языка, древний непримиримый запах секса. И тут же исчезло, растаяло в пустоте, как воспоминание о стародавнем отпуске где-то на холмах острова Скай или, скажем, в итальянских Альпах. В одном из своих обличительных постов он назвал меня «сексуальным маньяком»; устаревший термин, прямиком из комедийных фильмов. Неужели меня так и запомнят? Комический персонаж, по молодости движимый тестостероном и эгоизмом, плохо замаскированным под интеллектуальность или, скорее, эксцентричность.
– Гэвин, не повторяй моих ошибок, – сказал я. – Чтобы выйти из затруднительного положения, достаточно просто избавиться от секретов, и противнику будет нечем крыть.
– Наверное, я любил ее, – сказал мальчишка. – Алису. Ну, или типа того. Теперь у меня новая девушка, настоящая. Зои. По-моему, ее я тоже люблю.
– А я люблю Флисс. Больше, чем самого себя.
– Ничего себе, прям так сильно? Я считаю, женщины меняют нас к лучшему.
– Аминь. К худшему тоже. Женское влияние сродни влиянию церкви. Я бы хотел снова обрести веру в Бога, но пока приходится верить в общечеловеческий потенциал.
– А в любовь ты веришь, Ледяной человек?
Воцарилось молчание, пока я отрешенно вспоминал о научных исследованиях, интересовавших меня много лет назад, и с нежностью думал о мелочах, из которых складывалась супружеская жизнь: вот Флисс прогоняет меня от кухонной раковины к стиральной машине, вот пощелкивают садовые ножницы, вот она дарит мне фартук с надписью «лучший в мире повар» на шестидесятилетие, а вот кондитерская на рыночной площади, букинистический магазин…
– Да, верю. Искренне верю. Все исчезает, и только любовь остается. Алиса щедро раздаривала это чувство изо дня в день. Теперь Алисы больше нет, но любовь по-прежнему с нами.
Я положил ладонь ему на плечо – узкое, на удивление мускулистое.
– Учти, Ледяной человек, я не гей.
Я вернулся к своему креслу.
– Да и я не гей. Вам тоже следует это учесть. Проблема в том, юноша, что даже те, кто выбивается из общего стада, порой нуждаются в своих соплеменниках. Защита, укрытие, общение, любовь. Человек – социальное животное.
Да, Ларри, мы с мальчиком изрядно похожи друг на друга: стремимся высказать личное мнение во что бы то ни стало, запечатлеть историю своей жизни. Он – в разноцветных узорах на предплечьях, я – в книге, а наши предки с той же целью разрисовывали стены пещер в Ласко.
– Думаете, мы и вправду сможем измениться?
– Да. Каждый способен на перемену, это заложено в человеческой природе. Мы сами выбираем, кем быть: что надеть, что сказать, что съесть на обед, как вести себя и какие татуировки сделать – нашу сущность определяют тысячи мелких повседневных решений.
– Я должен кое в чем сознаться. Старикан Деверё ничего не говорил о том, что ты оприходовал маму Алисы за год до того, как Алиса появилась на свет. Это я сам придумал!
Так трудно сдержать ненависть, Ларри… я стараюсь изо всех сил. Поудобнее устроился в кресле, расправляя затекшие ноги, и поморщился от неожиданной боли.
– Каково это, Ледяной человек? Жить с раковой опухолью? Моя бабуля говорит, что она разъедает людей изнутри.
Я страдаю вовсе не от этого, Ларри. Лечебные процедуры и постепенная физическая деградация – не самое страшное. В ужас меня повергает одна простая мысль: я умру, а жизнь будет идти своим чередом. Мы, ученые, тратим миллиарды фунтов и прилагаем невообразимые интеллектуальные усилия для каких-то отвлеченных задач, но при этом ровным счетом ничего не знаем о том, как продлить свое существование.
– Перед смертью я обязательно добьюсь справедливости. Ради Алисы.
– Надеюсь, ее мама не читала книжку, которую я оставил у них на пороге, – сказал мальчишка. – Там совсем бредовый сюжет: людей выращивают на запчасти, типа, доноры и клоны. Есть те, кто живет больше ста, и те, кто умирает молодым. Бред, в общем, полный. И все очень мрачно, лучше бы ей туда не заглядывать. Конечно, это только выдумка. Но все равно.
Он нервно почесал руку – дурная привычка. Под боевой раскраской скрывалась экзема. Я хотел сказать: «Рановато для таких украшений, ты еще совсем ребенок», – однако вышло другое:
– Набивать татуировку больно?
– Оно того стоит.
Еще пара тысяч лет, и мы наконец решим эту вселенскую головоломку. Мы, ученые. Мы, антропологи. Мое родное племя.
– Татушки – такое дело, – сказал мальчишка, – они надолго. Будто метку оставляешь.
– Так-то оно так, сынок. Жизнь тоже оставляет на нас свои метки.
Отрывок из письма, отправленного профессором Джереми Куком, 6 ноября 2012 г.
– Вы там были? – повторил я свой вопрос. – Вы были в Саутгемптоне?
Ларри, она поняла, что могла повлечь за собой неосторожно оброненная фраза, и пыталась подобрать достойный ответ. Алкоголь уже сделал свое дело: Меган выглядела потерянной, волосы торчали в разные стороны. Вино стоило целое состояние, но я ни капли не жалел о потраченных деньгах.
Пододвинул стул поближе.
– Вы ведь были там, Меган? Признайте.
Ее захлестывали злость и страх. Мне редко доводилось видеть эту эмоцию: только однажды, если быть точным. У Лиз. Меган пробормотала что-то себе под нос.
– Еще раз, – потребовал я, – громче.
Ларри, я повысил голос. С остервенением вглядывался в ее лицо, хотя ничего не мог сделать. Уже готов был ударить.
– Еще раз, – повторил я. – Если понадобится, мы просидим здесь всю ночь.
Она сморщилась, просчитывая риски и подбирая формулировки, но «Ганьяр-Делагранж» – белое вино, великолепное, утонченное, будоражащее кровь – уже спутало все мысли.
– Будет лучше, если вы сами сознаетесь. Здесь и сейчас. Расскажете мне все подробности. Это в ваших же интересах.
– Приехала, потому что она напилась до чертиков.
– Так вы действительно там были?
Ее взгляд беспорядочно блуждал по потолку.
– Да. Но с ней не виделась.
– Почему?
– Самоубийство.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да. – Пару секунд Меган разглядывала вульгарную викторианскую вазу, потом переключила свое внимание на пятно плесени. Раньше оно было размером с теннисный мяч, теперь стало чуть не с тарелку. – Она и раньше говорила про самоубийство. Какие еще доказательства вам нужны?
– Хоть какие-нибудь.
– Их не счесть!
– Не вижу ни одного.
Она икнула, заерзала. Я вылил в бокал остатки вина. Что ж, это не первая пьяная девушка в моем кабинете. Была Алиса. И другие. Да, другие.
– Меган, мы с вами наконец-то сдвинулись с мертвой точки. – Я взял со стола нож для конвертов со старомодным стальным лезвием. Похлопал им по ладони. – Это ведь было не самоубийство.
– Не отрицайте. Есть доказательства.
– Ни единого.
– Сообщение! – крикнула она. – Вот вам доказательство.
Мы смотрели друг другу в глаза.
– Какое сообщение, Меган?
На мгновение она заколебалась, потом ринулась в бой:
– Суицидное!
– Суицидное сообщение?
– Да! Цитата из Сильвии Плат, которую она отправила Лиз, прежде чем свести счеты с жизнью. Что вам еще нужно?
Лиз сохранила все в секрете: «Это ее последняя тайна, и никто не имеет права совать туда свой нос».
– Как вы о нем узнали?
– Прочитала в статье.
– Не может быть.
– Может! В газете.
– В какой?
– Мало их, что ли. Я не обязана терпеть ваши расспросы. – Она попыталась встать.
Я положил руку на плечо Меган, заставляя сесть снова.
– Ну что же, просветите меня! В моих материалах не было ни одного упоминания о подобном сообщении, а ведь я, смею заявить, настоящий эксперт по истории Алисы.
– Ага, маньяк.
– Разумеется. У меня даже есть коробка с газетными вырезками. Хотите, посмотрим их с вами вместе?
– Вот уж нет, мистер Клептоман! Я вспомнила, это было на сайте. Да, точно.
– Тогда подойдите сюда, и мы посмотрим все заметки и комментарии, написанные про Алису в Интернете. Я собрал целую коллекцию закладок. Покажите вашу статью.
– Издеваетесь? Думаете, у меня фотографическая память? Просто какой-то сайт. Она написала сообщение: как прекрасна смерть, как хорошо лежать в мягкой земле…
– Хм, цитата почти точная. А говорите, у вас плохая память.
– Что-то мне не по себе…
– Пора во всем сознаться, Меган. Хватит лгать.
Она взмахнула рукой, прочертив в воздухе резкую ломаную линию.
– Путь у правды не всегда прямой! – заявила Меган.
«Я утаила его ото всех, даже от Дэвида», – вот что сказала мне Лиз.
– Сегодня все тайное станет явным.
– Она упала.
– Вы видели падение?
– Да. Нет.
– А поточнее?
– Плотина… там высоко.
– Плотина? Странно, почему вы о ней упомянули?
– Далеко было.
– Но вы видели, как она ушла под воду?
– Алиса прыгнула.
– Откуда такая уверенность? Вы же сами говорите, что было далеко.
Меган уронила голову на руки. Оставалось надеяться, что она не скатится в пьяный бред и не уснет прямо у меня в кабинете.
– Я пыталась ей помочь.
– Какое интересное развитие событий!
– Двадцать пять лет пыталась! Сколько себя помню, защищала Алису от нее же самой. Она всегда была бомбой с часовым механизмом.
Я разглядывал пятно плесени на потолке. Затевать ремонт уже не имеет смысла, этим займется следующий владелец.
– За пределами следственной группы о сообщении знали только три человека: Лиз, я и тот, кто его отправил.
– Алиса всегда норовила заглянуть в пропасть, что бы я ни делала. Сидело в ней какое-то безумие. Досталось в наследство от мамы, ничего не попишешь.
Она снова попыталась встать, потом бросила затравленный взгляд в сторону двери. Заперто.
– Алиса убежала от меня. Поскользнулась.
– Но вы же сказали, что она прыгнула?
– Отстаньте. Не могу больше.
– Вы слышали плеск, когда Алиса упала в воду? Сможете его описать?
– Зачем вы так?
– Потому что никто не знает, что мы здесь. Потому что могу. Так что же? Слышали?
– Я пыталась вытащить ее! Она звала на помощь, и я бросилась к ней что есть духу…
Ларри, Меган не сдерживала ликования, когда прошел слух об аресте Люка. Не скрывала буйной радости. Но потом его отпустили, и она нашла себе новую жертву, расчетливо и хладнокровно направила подозрения на новый объект травли – на меня.
Я сказал:
– Она не могла звать на помощь. Трудно кричать, когда пытаешься сделать вдох и захлебываешься, когда тебе в глотку льется речная вода.
– Перестаньте!
– Алиса кашляла, отплевывалась, а вода постепенно заполняла ее желудок.
– Нет.
– Трепыхалась, боролась, пыталась грести, хрипела. Хотела перевернуться на спину, жадно глотая воздух…
– Ненавижу! Ненавижу вас! И ее ненавижу!
– Наверное, она пыталась задержать дыхание, но разве это поможет? Срабатывает дыхательный рефлекс. Она ушла на дно камнем.
Я вспоминал: Меган, загнанная в угол, окрестила меня лжецом, извращенцем и чудовищем. Понимала, что я встал на верный след. «Заново воссоздать Алису и обрести себя» – одна случайная фраза, но сомнений не оставалось. «Зачем вам это?» – спросил я, и ладонь Меган скользнула вверх по моему колену. Да, Ларри, я понимаю, что выхожу на зыбкую почву воспоминаний и трактовок (например, мы с женой совсем по-разному воспринимаем розовый цвет, и этот факт всегда оставался для нас неиссякаемым источником веселья). Однако действия Меган были весьма недвусмысленны. И хотя этот инцидент произошел несколько недель назад, я прекрасно помню, как дрогнули ее пальцы, переползая чуть выше. «Вы ведь не будете возражать? – спросила она. – Против маленькой общей тайны? Конечно, не будете. Остальным невдомек. Это останется между нами. Один из сотен секретов».
«Выметайтесь из моего дома», – отрезал я.
Вслед за этим событием – и по весьма очевидным причинам – Меган разразилась серией клеветнических публикаций в своем блоге.