Сестры Толстой Алексей

Глава 20

Как только Тэмми начала работать, темп жизни в доме на Восточной Восемьдесят четвертой улице, казалось, заметно ускорился. У Сабрины начался очень напряженный осенний сезон: казалось, половина супружеских пар в Нью-Йорке хочет развестись и звонит ей. После лета, когда дети снова идут в школу, люди звонят своим поверенным и умоляют помочь им вырваться из этого кошмара. Обычно они делают то же самое и после Рождества.

После возвращения из Европы Кэнди ежедневно бывала на съемках. Вмешательство в ее нарушенный режим питания немного помогло. Она никогда не страдала булимией, а просто не ела и была склонна к анорексии. Но ее состояние немного улучшилось, и она ежедневно взвешивалась: за сестрой тщательно следила Сабрина, которая всякий раз звонила врачу, чтобы узнать, не отлынивает ли она. В клинике не могли сообщать Сабрине вес Кэнди, но они говорили ей, приходила ли сестра на взвешивание. И если она пропускала взвешивание, Тэмми и Сабрина устраивали ей скандал. Они держали эту проблему под контролем, и Кэнди, кажется, набрала несколько кило, хотя ее весу было еще весьма далеко до нормального, что было типично для людей ее профессии. За то, чтобы она выглядела подобным образом, ей платили баснословные деньги. Победить в этой жестокой борьбе было трудно, но они, по крайней мере, не сдавались. Разговаривая с Сабриной, психоаналитик Кэнди называла это «анорексией на почве моды». Кэнди не имела психологических проблем ни в детстве, ни когда стала женщиной. Ей просто нравилось выглядеть худой, как шест, как это нравилось миллионам других женщин, читающих модные журналы, и людям, управляющим этой индустрией. Психоаналитик утешила их, что это не связано с нарушениями психики, но сестер беспокоило здоровье младшенькой. Они не имели желания потерять еще одного члена семьи, даже если, умирая, она будет выглядеть великолепно, будет богата и будет красоваться на обложке журнала «Вог». «Черта с два» — как грубовато выразилась Тэмми.

После двух месяцев учебы, в Паркеровской школе Энни, кажется, ходила туда с удовольствием и очень подружилась с Бакстером. Иногда они встречались даже по уик-эндам, разговаривали об искусстве, обменивались мнениями и обсуждали произведения, которые им приходилось видеть раньше и которые им нравились. Она часами рассказывала ему о галерее Уффици во Флоренции, но уже относилась к произошедшему без гнева, а испытывала благодарность за то, что видела все это прежде, чем ослепла. Она никогда не говорила о Чарли, хотя по-прежнему болезненно переживала его предательство. Однако обида на него еще усилилась бы, если бы она знала правду. Но сестры так и не сказали ей ни слова. А Бакстер на вечеринке по случаю Хеллоуина в канун Дня всех святых познакомился с парнем. Тот явился на праздник, изображая слепого, что показалось Энни отвратительным. Но парень, с которым Бакстер стал встречаться, был, судя по всему, хорошим человеком. Однажды он приходил в школу, чтобы пообедать вместе с Энни и Бакстером, и Энни он понравился. Правда, это несколько сокращало время, которое они проводили с Бакстером, но она не возражала. Парню этому было двадцать девять лет, он работал модельером в одном из крупных домов моды, закончив Парсоновскую школу дизайна. Судя по всему, он не придавал значения тому, что Бакстер слепой, и это благотворно сказывалось на душевном состоянии Бакстера и Энни, давая надежду, что со слепотой жизнь не кончается. Сама Энни в этом сомневалась и уверяла, что ее это не волнует, хотя никто этому не верил. Однако в школе она уже научилась множеству полезных дел.

Сабрина поручила ей кормление собак. Сибата была неспособна на это. Время от времени она давала им что-нибудь такое, отчего они заболевали. Однажды она накормила Бьюлу кошачьим кормом, и ее пришлось целую неделю лечить в ветеринарной клинике, что обошлось весьма недешево. К тому же она по-прежнему незаметно добавляла в их пищу морские водоросли. Энни бывала дома больше, чем остальные, и приходила из школы раньше других, поэтому Сабрина поручила ей кормление собак.

Энни возмутилась:

— Ни за Что! Разве ты не знаешь, что я терпеть не могу собак?

— Неважно. Наши собаки должны есть, а ни у кого больше на это нет времени. Тебе же после школы нечего делать, если не считать поездок к психоаналитику дважды в неделю. А миссис Сибата может довести их до серьезной болезни, и нам придется заплатить ветеринару целое состояние. Они тебя любят, так что корми их.

Энни целую неделю возмущалась и всячески отказывалась. Но мало-помалу она научилась пользоваться электрическим открывателем для собак, отмеривать корм и раскладывать его в нужные миски разного размера. Она ворчливо кормила собак, как только приходила домой, и даже добавляла полоски холодной вырезки в миску Хуаниты, которая была весьма разборчива в еде и презрительно отворачивала нос от обычного собачьего корма, который они покупали. Однажды она даже приготовила собакам рис, когда они заболели после того, как миссис Сибата снова дала им морские водоросли, добавив в качестве особого деликатеса какой-то маринованный японский овощ, распространявший по всему дому отвратительный запах.

— Я не обязана кормить ваших собак, — недовольно заявила Энни. — У меня собаки нет, так зачем мне это делать?

— Потому что я тебе это поручила, — заявила, наконец, Сабрина, и это показалось Тэмми слишком суровым. — В этом все и дело, — объяснила Сабрина. — Мы не можем обращаться с Энни как с инвалидом. На мой взгляд, ей следует поручить еще какую-нибудь работу. — Сабрина старалась заставить ее отправить письма на почте или зайти в химчистку в соседнем доме за вещами, потому что Энни возвращалась домой раньше других, а те не успевали.

— За кого вы меня принимаете? Я вам что, мальчик на побегушках? — ворчала Энни. Между ними шла нескончаемая битва, но Сабрина постоянно давала ей все новые и новые поручения. В ее задачу входило сделать Энни независимым человеком, а это был наилучший способ добиться цели, хотя иногда самой Сабрине он казался слишком жестоким. Она даже устроила Энни скандал из-за того, что та рассыпала собачий корм и оставила после себя грязь. Велела убрать за собой, пока в доме не завелись мыши или крысы. Энни расплакалась и не разговаривала с Сабриной два дня, но становилась все более независимой и способной позаботиться о себе.

Тэмми была вынуждена признать, что этот суровый метод дает хорошие результаты. Кэнди чаще всего становилась на сторону Энни, не понимая, зачем это делается, и даже назвала Сабрину злюкой. Это походило на игру в доброго и злого полицейских, причем Тэмми чаще всего играла роль примирителя. Но, так или иначе, Энни постепенно становилась независимой женщиной, хотя и незрячей. И она больше не боялась выходить из дому. Ее уже не пугали походы в супермаркет, в аптеку или химчистку.

Самой большой проблемой Энни стало отсутствие светской жизни. В Нью-Йорке у нее почти не было друзей. Наименее общительная из сестер, раньше она любила проводить целые часы в одиночестве, делать наброски или писать картины. Потеря зрения еще более изолировала ее от окружающего мира. Энни выходила куда-нибудь только с сестрами, но вытащить ее из дома было нелегко. Кэнди вела сумасшедшую жизнь, вращаясь в обществе фотографов, моделей, издателей и других людей из мира моды, большинство из которых старшие сестры считали неподходящей для нее компанией, но Кэнди с ними работала, и ей неизбежно приходилось общаться с ними. Сабрина подолгу задерживалась в офисе, ей хотелось проводить время с Крисом, но они оба очень уставали, чтобы выходить куда-нибудь поразвлечься в будни. А Тэмми погрузилась в круговерть своей новой деятельности, где было не меньше критических ситуаций, чем на ее прежней работе в Лос-Анджелесе. Так что большую часть времени Энни оставалась дома одна. Для нее было целым событием, когда она раз в неделю выходила с ними поужинать. Они понимали, что этого для нее недостаточно, но не знали, как решить эту проблему. А Энни настойчиво утверждала, что ей нравится находиться дома. Она начала читать по Брайлю или, надев наушники, часами слушала музыку и мечтала. Для двадцатишестилетней женщины такую жизнь едва ли можно было назвать полноценной. Ей требовалось общение с людьми и развлечения, вечеринки, подружки и мужчина в жизни, но ничего этого не было, и, как опасались ее сестры, никогда не будет. Энни и сама так думала, хотя не говорила об этом. Ее жизнь была кончена, как и жизнь их отца, который сидел в своем доме в Коннектикуте и оплакивал жену. Сабрина и Тэмми тревожились за них и хотели бы как-то помочь, но у обеих не хватало времени.

Жизнь Тэмми превратилась в безумную круговерть. Как оказалось, Ирвинг Соломон хотел переложить на ее плечи все проблемы, связанные с шоу, и позволить ей решать их по своему усмотрению. Сам он половину недели проводил во Флориде и играл в гольф. Он уже порядком устал и имел намерение удалиться отдел пораньше, однако это шоу являлось для него «дойной коровой». Когда Тэмми пыталась обсудить с ним накопившиеся вопросы, он отделался от нее, сказав, что ей удавалось решать и более серьезные проблемы в своем последнем шоу, следовательно, она справится и теперь. Словом, полностью ей доверился.

— А мне что прикажете со всем этим делать? — спросила как-то Тэмми у помощника продюсера. — Я руковожу шоу, в котором люди в прямом эфире истязают друг друга, и хочу придать этому шоу хотя бы капельку достоинства, а их интересуют только рейтинги. Пока рейтинги высоки, об этом и слышать никто не желает.

Она решила придать участвующим в шоу «супружеским парам» хотя бы относительно приличный вид, и ее ассистентка позвонила в «Барниз», чтобы узнать, нельзя ли приодеть их в кредит за счет поступлений от шоу. Там ухватились за это предложение.

— По крайней мере, не придется смотреть на их татуировки, — с облегченным вздохом сказала Тэмми. Она понимала, что попытка придать шоу более респектабельный вид — рискованная затея.

— Не надо чинить то, что еще не сломалось, — предупредил ее помощник продюсера, но Тэмми доверилась своей интуиции и решила, что зрителям будет приятнее отождествлять себя с участниками шоу, если те будут выглядеть не как обители трейлерного городка, а скорее как представители среднего класса. Ей хотелось отыскать более респектабельную нишу для своего шоу.

Она наняла двух отличных парикмахеров, обслуживающих популярный «мыльный» сериал, чтобы привести в порядок волосы женщин и поработать над внешностью Дезире. Та возмутилась, узнав, что Тэмми не нравится ее внешний вид, однако зрительской аудитории результаты очень понравились. В конечном счете, Тэмми удалось приодеть штатного психолога в весьма привлекательные бежевые костюмы от известных модельеров и более скромные шелковые платья, через вырез которых не вываливалась на колени огромная грудь, и та вдруг стала похожа на знатока в своей области, а не на страшилище из ночных кошмаров. По прошествии трех недель после введения подобных новшеств у них появились два новых спонсора, рекламирующие жидкость для мытья посуды и подгузники, то есть вполне приличную продукцию. А рейтинги подскочили.

Все это, однако, не решало проблем, связанных с «супружескими парами», а проблем этих было великое множество. Один «супруг», когда ему что-то не понравилось, вытащил пистолет и прицелился в ведущего, обозвав его «мерзким мошенником». Едва дождавшись выхода из прямого эфира, он припечатал ведущего к стенке, приставив дуло пистолета к животу. Никто не смог бы объяснить, каким образом ему удалось пронести оружие под носом у охраны, но факт оставался фактом, и Тэмми, проходя мимо, видела это собственными глазами.

— Я согласна с тобой, Джефф, — спокойно сказала она. — Этот парень — полное дерьмо. Мне он тоже не нравится, но он не стоит того, чтобы из-за него садиться за решетку. К тому же, кажется, всем стало ясно, что твоя жена любит тебя. Зачем от этого отказываться? Дезире считает, что у вас с ней большой опыт по части примирений. — Тэмми пыталась говорить убедительно и даже с сочувствием, стараясь успокоить разбушевавшегося и надеясь лишь, что кто-нибудь из охраны подоспеет, пока он и ее не пристрелил.

— Вы так думаете? — сказал вдруг парень, но тут же снова всполошился: — Вы нарочно так говорите! Все вы здесь делаете из нас полных кретинов.

— Ты не прав. Аудитория тебя любит, а наши рейтинги стали выше, чем на прошлой неделе, — убеждала Тэмми. Его супруга плакала где-то в углу за кулисами, потому что, как оказалось, он переспал не только с ее лучшей подругой, но и с ее сестрой, о чем она раньше не знала. Можно ли спасти такие супружеские отношения? Лучше бы, конечно, этого не делать. Потому что жена, чтобы свести с ним счеты, тоже переспала с его братом и со всеми соседями, не считая, разве что собаки. С точки зрения Тэмми, всем им было место в тюрьме, где Джефф уже побывал дважды за словесное оскорбление и угрозу физическим насилием. Да и как они вообще попали в это шоу? И самое главное, почему она работает над этим шоу? Чтобы уговорить парня, потребовалось двадцать минут. К тому времени вызвали полицейских, которые увели его в наручниках. Этот кадр на следующий день появился в «Нью-Йорк пост». Разумеется, это лишь способствовало повышению рейтингов. Тэмми поняла, что шоу рассчитано на психически неполноценную аудиторию и обращено к самым низменным человеческим инстинктам. Зрительская аудитория состояла из этаких «любопытных Томов», с нездоровым интересом заглядывающих в чужие жизни и постели. — Ну что ж, все мы повеселились от души, — сказала все еще бледная Тэмми ассистентке, вернувшись в свой кабинет и садясь за письменный стол. — Кто, черт возьми, набирает этих людей и где их находят? Тебе не кажется, что нам следовало бы проверять этих психов, прежде чем принимать их в шоу? — На следующем производственном совещании она поставила вопрос об этом, и режиссер-постановщик рассыпался перед ней в многословных извинениях. В ведущего, как оказалось, уже однажды стреляли. Благодаря этому он получил существенную прибавку к зарплате, потому что его должность теперь отнесли к категории повышенного риска.

«Что я здесь делаю?» — спрашивала себя Тэмми, выходя из кабинета после совещания. По пути ее перехватила Дезире. Она пребывала в восторге от своего нового гардероба и спросила, не сможет ли Тэмми уговорить Оскара де ла Ренту создать для нее эксклюзивный гардероб. Она, видите ли, обожает его стиль. Месяц тому назад она одевалась в магазинах распродаж, а теперь ей подавай гардероб от Оскара де ла Ренты! Нет, все они здесь чокнутые.

— Я постараюсь, Дези. Но это шоу, возможно, окажется не в его стиле, — сказала Тэмми. Особенно если участников будут после каждого выхода в эфир уводить в наручниках. Накануне у них произошел чуть менее трагический случай, когда жена ударила мужа по физиономии и разбила ему нос в прямом эфире. Кровь брызнула во все стороны. Аудитория ревела от восторга. — Мне понравилось платье, которое было на тебе сегодня.

— Мне тоже, — с довольным видом отозвалась Дезире. — То, которое было на мне вчера, мне тоже нравилось. Но этот придурок забрызгал его кровью. А я всего лишь сказала за кулисами, что он, видимо, женат на распутнице. Не ожидала, что он скажет ей это в прямом эфире. Но он сказал, и она разбила ему нос на глазах у зрителей. Можете себе представить? — воскликнула Дезире. — Надеюсь, в химчистке сумеют вывести пятна крови с платья, — заметила она. Дезире только что добавила к своему контракту оговорку, позволяющую оставлять за собой одежду, в которой она появляется в шоу. Неудивительно, что ей теперь хотелось иметь гардероб от Оскара де ла Ренты. Тэмми и сама не отказалась бы от такого гардероба, но большую часть времени работала в пуловерах, джинсах и кроссовках. Ей приходилось много двигаться, а для этого требовалось, чтобы одежда не стесняла движений.

— Да уж, могу себе представить, — согласилась Тэмми, решив, что психологиня все-таки ненормальная. Но, несмотря ни на что, у них за последующие две недели добавилось еще двое новых спонсоров-рекламодателей. Рейтинги шоу взмывали к звездам, причем журнал «Вэрайети» ставил этот успех в заслугу Тэмми. Она старалась держаться в тени, но не тут-то было. Старые друзья из Лос-Анджелеса начали звонить и поддразнивать по поводу ее работы в Нью-Йорке.

— Я думала, ты туда уехала, чтобы ухаживать за сестрой, — сказала одна из подруг.

— Так оно и есть.

— Так что же тогда происходит?

— Она учится в школе, а мне стало скучно сидеть дома.

— Ну, с этим шоу ты не соскучишься.

— Я когда-нибудь кончу свои дни за решеткой.

— Сомневаюсь. Думаю, когда-нибудь ты будешь руководить одним из телевизионных каналов. Жду этого с нетерпением.

Иногда бывало и еще того хуже. Газета «Энтертейнмент тунайт» попросила у нее интервью вскоре после инцидента с пистолетом, и Ирвинг хотел, чтобы она дала это интервью. Но этим дело не ограничилось, так как на следующий день ее пригласил на ужин ведущий. Ему было пятьдесят лет, он был четыре раза разведен, на зубах его красовались защитные накладки размером с прямоугольнички жвачки «Чиклетс», а волосы были подвергнуты причудливой фигурной стрижке в Мексике. В юности он был актером второго плана в «мыльных» сериалах и занимался бодибилдингом. На расстоянии он выглядел вполне приемлемо, но вблизи был ужасен. При всем при этом он слыл «заново рожденным христианином», что казалось ей слишком сложным для понимания. Она предпочитала духовность в более мелких дозах, но он регулярно подкладывал ей религиозные буклеты о спасении души. Возможно, ему это было необходимо, чтобы не пасовать перед ежедневной опасностью быть застреленным.

— Я… гм-м… это очень мило с вашей стороны, Эд, но я взяла за правило никогда не ходить на свидания с мужчинами, с которыми вместе работаю. Если ничего не получится, потом могут возникнуть проблемы.

— Почему вы считаете, что ничего не получится? Я парень хоть куда. — Он взглянул на нее с ослепительной улыбкой. От четырех жен у него было семеро детей, и всем он оказывал финансовую поддержку — весьма благородно с его стороны, но в результате он ездил на машине, служившей ему уже двадцать один год, и жил в Вест-Сайде на четвертом этаже дома без лифта. Тот факт, что его пытались пристрелить, значительно улучшил его финансовое положение. Он сообщил даже, что в следующем месяце переезжает в более престижный район. — Думаю, нам было бы неплохо поужинать вместе после работы. Что-нибудь простенькое. Я, знаете ли, сейчас на вегетарианской диете.

— Вот как? — Она по доброте душевной попыталась изобразить заинтересованность. — А вы делаете глубокие промывания прямой кишки? — Каждый урод, с которым Тэмми встречалась в Лос-Анджелесе, делал такую процедуру. Это было первым признаком того, что данный мужчина ей не подходит. Не желала она встречаться с человеком, для которого самым драгоценным предметом обихода была резиновая груша для клизм. Уж лучше уйти в монастырь, если так пойдет дело и дальше. Причем такая перспектива начинала казаться ей все более привлекательной.

— Нет, не делаю. Думаю, ими больше увлекаются на Западном побережье, чем здесь. А вы делаете, Тэмми?

— По правде говоря, нет. Видите ли, я сторонница смешанной диеты. С детства. Глубокие промывания прямой кишки на меня не оказывают воздействия.

— Плохо. — Он с сочувствием взглянул на нее и понизил голос: — Вы уже нашли Иисуса, Тэмми?

Где, под письменным столом? На чердаке? Может, он ее разыгрывает? Почему она должна искать Его? Разве Он не всюду?

— Думаю, что не ошиблась бы, сказав «да», — уклончиво ответила она. — Религия была для меня важна с детства, — добавила Тэмми. Она не знала, что еще сказать ему, но то, что сказала, было отчасти правдой. В детстве они ходили в католическую школу, но она, будучи верующей, не была ярой католичкой.

— Но вы христианка? — спросил он, сверля ее пристальным взглядом, а она пыталась не смотреть на его волосы, которые в дополнение к мексиканской стрижке были еще плохо покрашены. Она мысленно напомнила себе найти и ему приличного парикмахера.

— Я католичка, — просто ответила она.

— Это не одно и то же. Быть христианкой — это намного шире. Это включает весь образ мыслей, способ существования. Это не просто религия.

— Да, в этом я с вами совершенно согласна, — сказала Тэмми, пытаясь незаметно взглянуть на часы. Через четыре минуты начиналось совещание, посвященное вопросу о том, как избежать забастовки. Проблема обсуждалась серьезная. Она не могла не присутствовать. — Думаю, нам лучше поговорить об этом в другое время. У меня через четыре минуты начинается совещание.

— Понятно. Так как насчет ужина? Я знаю отличный вегетарианский ресторанчик на Западной Четырнадцатой улице. Может быть, сегодня?

— Извините, нет. Помните мое правило? Никаких мужчин из шоу. Это правило я никогда не нарушаю, а после работы мне нужно быть дома, чтобы ухаживать за сестрой.

— Она больна? — спросил он, обеспокоенно глядя на нее. Тэмми ненавидела себя за то, что собиралась сделать, но это помогло бы отвязаться от него. Мысленно извинившись перед Энни, она печально взглянула на него:

— Она ослепла. Я не люблю уходить из дома и оставлять ее одну.

— Вот оно что… Извините, я и понятия не имел. Вы просто святая, что заботитесь о ней. Вы живете с ней вместе?

— Да. Все произошло в этом году. Ей всего двадцать шесть лет, — сказала Тэмми. Было, конечно, стыдно таким бессовестным образом использовать слепоту сестры, но утопающий хватается за соломинку. Чтобы отделаться от него, она бы и умирающую бабушку могла придумать.

— Я буду молиться за нее, — заверил ее он. — И за вас.

— Спасибо, Эд, — печально сказала Тэмми и отправилась на совещание. Возможно, он был даже неплохим человеком, просто непривлекательным и навязчивым. Но таков уж контингент ее поклонников. На обоих побережьях ее приглашали на свидания исключительно такие мужчины, как он.

В тот вечер она рассказала об этом сестрам, когда они мыли посуду после ужина. Энни споласкивала тарелки и загружала в посудомоечную машину. Сабрина проверила собачьи миски и убедилась, что Энни покормила собак. Энни пожаловалась на то, что старшая сестра обращается с ней, как с Золушкой, на что Сабрина даже не отреагировала. Тэмми рассмешила всех, описывая внешность Эда.

— Теперь понимаете? Только такие мужчины и приглашают меня на свидания: с ужасными зубами, кошмарными стрижками, причем все они либо вегетарианцы, либо приверженцы глубокого промывания прямой кишки. Клянусь, я уже много лет не встречалась ни с одним нормальным мужчиной. Я, кажется, даже забыла, как они выглядят.

— Я тоже, — призналась Кэнди. — Мужчины, с которыми встречаюсь я, либо бисексуалы, либо геи. Им нравятся женщины, но гораздо больше нравятся мальчики. Я давным-давно не видела парней традиционной ориентации.

Энни промолчала. После несчастного случая она чувствовала себя словно участник забега, сошедший с дистанции. Будь с ней все в порядке, после разрыва с Чарли она через месяц-другой вновь начала бы с кем-нибудь встречаться. А теперь все это осталось для нее в прошлом. Единственным мужчиной, с которым она разговаривала, был ее школьный приятель Бакстер. Его любовная жизнь сложилась гораздо счастливее, чем у нее. У него теперь был бойфренд. А вот у нее никогда не будет.

— В нашей семье только Сабрина не может пожаловаться, — заметила Кэнди. — Крис — единственный нормальный мужчина из всех, кого я знаю.

— Согласна, — поддержала ее Тэмми. — Нормальный мужчина и хороший человек. Редкостное сочетание. Когда мне попадаются нормальные парни или такие, которые хотя бы выглядят нормальными, они оказываются либо придурками, либо женатыми. Боюсь, что когда-нибудь дело кончится тем, что я начну встречаться с одним из участников шоу.

Сабрина покачала головой. Она все еще не могла поверить, что Тэмми согласилась работать над этим шоу. Отказавшись от прежней работы, она действительно пошла на огромную жертву, чтобы помочь старшей сестре. Она об этом почти не говорила, но все это понимали. Шоу, за которое Тэмми взялась теперь, было диаметрально противоположного класса. Но Тэмми не жаловалась и радовалась тому, что нашла здесь хоть такую работу. А Ирвинг Соломон, исполнительный продюсер, оказался вполне приличным человеком, с которым было хорошо работать.

На следующей неделе Тэмми пригласил встретиться еще один мужчина. Он обладал чрезвычайно привлекательной внешностью, был женат и изменял своей жене направо и налево, объясняя это тем, что отношения в его семье свободные и что жена относится к этому с пониманием.

— Она, возможно, и относится, — резко оборвала его Тэмми, — но я — нет. Это не мой стиль. Но, тем не менее, благодарю вас. — Отшив его, она почувствовала себя не польщенной, а скорее оскорбленной. Она всегда так себя чувствовала, когда ее приглашали на свидания женатые мужчины, как будто она была дешевой шлюхой, с которой можно приятно провести время, а потом отправиться домой, к жене. Если у нее когда-нибудь будет мужчина, в чем она, откровенно говоря, начала сомневаться, то не такой, которого она украла или позаимствовала у кого-то другого. Это будет ее собственный мужчина. Ей только что исполнилось тридцать, и она не паниковала по этому поводу.

В день рождения Сабрины, когда ей исполнилось тридцать пять лет, они с Крисом уехали на уик-энд. Он подарил ей очень красивый золотой браслет от Картье, который она никогда не снимала с руки. Отношения между ними были, как всегда, безупречными, хотя он оставался у нее ночевать реже, чем когда она жила одна. Она постоянно напоминала ему, что все это только на год, пока не приспособится к жизни Энни, и он редко говорил об этом или жаловался. Правда, его иногда смущала Кэнди, бродившая по дому в полуобнаженном виде, совершенно не замечая, что в доме присутствует мужчина. Столько людей видели ее обнаженной, или, по крайней мере, полуобнаженной, во время показа модных коллекций или съемок, и она перестала обращать на это внимание. Но он-то не перестал. К тому же свора собак, хотя он всех их любил, порой действовала ему на нервы. Временами раздражало также отсутствие возможности уединения, поскольку Тэмми жила на одном с ними этаже. Но это были пустяки.

В начале ноября всех вывело из равновесия появление в доме мужчины, которого привела однажды Кэнди, вернувшись с трехдневных съемок на Гавайях. Сабрина читала о нем. Тэмми о нем никогда не слышала, а Энни заявила, что в его присутствии у нее мурашки по коже забегали, но поскольку она не видела выражения его лица, то не могла объяснить, чем это вызвано. Было в его голосе что-то фальшивое, как у Лесли Томпсон, когда она приехала к их отцу с яблочным пирогом, что-то приторно-сладкое, как сказала Энни, будто у него было на уме что-то другое.

Он говорил с акцентом и представился как итальянский князь Марчелло ди Стромболи. Сабрина отнеслась к нему настороженно, и всех неприятно удивило, что ему сорок четыре года. Кэнди впервые встретилась с ним в Париже на вечеринке, которую устроил Валентине, и она знала другую модель, которая с ним встречалась и считает, что он очень хороший. Князь водил Кэнди по самым модным местам развлечений в Нью-Йорке и на какие-то великолепные вечеринки. Их фотографии почти сразу же появились на страницах бульварной прессы, а когда Сабрина с озабоченным видом стала расспрашивать Кэнди, та ответила, что она просто потрясающе проводит время.

— Будь осторожна, — предупредила Сабрина. — Он слишком взрослый. Иногда мужчины его возраста охотятся за молоденькими девушками. Не уединяйся с ним и не ставь себя в неловкое положение. — Сабрина чувствовала, что ведет себя как наседка, а младшая сестричка только хохотала.

— Я не такая глупая. Мне двадцать один год. Я жила одна с девятнадцати лет. Я все время встречаюсь с такими мужчинами, как он. А иногда и старше. Ну и что?

— Как ты думаешь, зачем она ему нужна? — с озабоченным видом спрашивала у Тэмми Сабрина несколько дней спустя. За последние две недели о них писали в «Неделе», в нескольких бульварных газетенках и на шестой странице «Пост». Но ничего не поделаешь: Кэнди — знаменитая модель, а он из высшего света Нью-Йорка, сын известной итальянской актрисы. К тому же у него был титул. В высших кругах общества титулованные аристократы пользовались большим спросом, что заставляло людей смотреть сквозь пальцы на множество их грехов. Стромболи несколько раз заезжал за Кэнди, заходил в дом и обращался с сестрами как со служащими, которые открывают двери. Даже не удосужился поговорить с Энни, поскольку она не могла оценить его несравненную красоту. А он и впрямь был потрясающе хорош собой, аристократичен и элегантно одет в европейском стиле. Носил великолепные итальянские костюмы, безупречно накрахмаленные сорочки, сапфировые запонки и золотую печатку с фамильным гербом, а его штиблеты были сделаны на заказ у Джона Лобба. Под руку с Кэнди он выглядел как кинозвезда, впрочем, так же как и она. Они казались потрясающе красивой парой.

— Неужели это серьезно? — в панике спросила у Тэмми Сабрина, когда однажды вечером он заехал за Кэнди в черном «бентли», нанятом на вечер. На Кэнди было жемчужно-серое атласное вечернее платье, на ногах — серебряные туфельки на высоком каблуке. Она выглядела как юная королева.

— Конечно, нет, — ответила ничуть не встревоженная Тэмми. — В кинобизнесе я все время вижу подобных мужчин. Они бегают за известными актрисами или супермоделями вроде Кэнди. Этим самовлюбленным типам всегда хочется добавлять какой-нибудь изящный аксессуар к своему несравненному образу. В Кэнди он заинтересован не больше, чем в своих штиблетах.

— Он хочет встретиться с ней в Париже на следующей неделе, когда она будет там на съемках.

— Возможно, но это не продлится долго. Подвернется какой-нибудь другой объект. Такие типы приходят и уходят.

— Уж поскорее бы он ушел. Есть в нем что-то подозрительное. Кэнди такая наивная и доверчивая. Хотя она и является одной из самых знаменитых моделей в мире, она остается под всем этим великолепием сущим младенцем.

— Что правда, то правда, — согласилась Тэмми. — Но у нее есть мы. Он, по крайней мере, знает, что мы рядом, как родители, и не спускаем с нее глаз.

— Да ему наплевать на нас, — сказала Сабрина. — Скользкий тип. Он куда хитрее нас. Мы для него никто.

— Думаю, Кэнди сумеет за себя постоять, — с уверенностью заявила Тэмми. — Она встречает немало мужчин, подобных ему.

— У меня такого опыта нет, — усмехнулась Сабрина. Крис был полной противоположностью итальянскому аристократу, словно их отделяло друг от друга множество световых лет, — человек основательный и цельный. Все инстинкты Сабрины подсказывали, что Марчелло таким не назовешь. Но Кэнди увлеклась им, хотя сестры считали, что он для нее слишком стар.

Вернувшись из Парижа, она рассказала, что они великолепно провели время. Он без конца водил ее на вечеринки, включая бал в Версале, и представил ее всему Парижу. Каждый из его знакомых обладал титулом. Сабрине не нравилось, что он так вскружил сестренке голову, и ей показалось, что Кэнди снова похудела. Когда Сабрина заговорила об этом с Кэнди, та объяснила это тем, что в Париже было слишком много работы. Но Сабрина все-таки позвонила ее психоаналитику. Психоаналитик ничего не сказала, но поблагодарила за звонок.

День благодарения приходился на следующую неделю, и все отправились к отцу в Коннектикут. Он тоже похудел. Тэмми с озабоченным видом спросила, как он себя чувствует. Он сказал, что с ним все в порядке, но выглядел одиноким и тихим, хотя был очень рад видеть девочек.

В тот уик-энд они по его предложению пересмотрели материнские вещи и отобрали для себя кое-какую одежду. Остальное он собирался отдать на благотворительные цели. Нелегкая работа, но отцу, судя по всему, хотелось поскорее расстаться со всем этим. Они помогли Энни выбрать для себя то, что ей хотелось. Ей всегда особенно нравились материнские мягкие кашемировые пуловеры пастельных тонов, которые отлично смотрелись на ней. Волосы у Энни были такого же цвета, как у матери.

— Как я выгляжу? — спросила она у сестер, надев один из свитеров. — Я похожа на маму?

Глаза Тэмми наполнились слезами.

— Да, ты действительно на нее похожа. — Тэмми тоже походила на мать, хотя ее рыжие волосы были ярче и значительно длиннее. Но между матерью и этими двумя дочерьми было несомненное сходство.

Уик-энд прошел тихо и спокойно, гостей не ждали. Сестры с увлечением приготовили праздничную индейку, фарш и овощи для гарнира.

Крис приезжал в День благодарения, а потом уехал с друзьями на уик-энд в Вермонт кататься на лыжах. Сабрина осталась с сестрами и отцом. Такой спокойный семейный уик-энд был очень важен для них, особенно в этом году.

В субботу Тэмми неожиданно наткнулась на пару спортивных туфель на резиновой подошве в комнатке возле кухни, где мать обычно составляла букеты. Туфли были девятого размера, тогда как их мать носила шестой размер. Они не принадлежали ни одной из сестер. У экономки отца тоже была маленькая нога.

— Чьи это туфли, папа? — спросила Тэмми. — Они не мамины.

— Ты уверена? — спросил он. И Тэмми рассмеялась:

— Уверена, если только размер ноги у мамы не вырос в этом году на три размера. Можно выбросить?

— Почему бы их не оставить там, где ты нашла их? Может быть, кто-нибудь за ними придет? — сказал отец. Он в это время что-то чинил и говорил, повернувшись к ней спиной, так что она не видела выражения его лица.

— Кто, например? — с любопытством спросила Тэмми. И тут ей неожиданно пришла в голову одна мысль. — Уж не встречаешься ли ты с кем-нибудь, папа? — поинтересовалась она. Он круто повернулся, как будто в него выстрелили, и взглянул на нее.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Просто мне показалось странным видеть здесь чьи-то туфли, — сказала она. Разумеется, как свободный человек, он имел право встречаться с кем угодно. Просто ей казалось, что для этого слишком рано. Их матери не стало всего лишь без недели пять месяцев тому назад.

— Несколько недель назад ко мне приезжали на ленч друзья. Кто-нибудь, возможно, оставил здесь свои туфли. Я им позвоню. — Он не ответил на ее вопрос, и она не хотела проявлять излишнее любопытство. Только бы это была не Лесли Томпсон. В этот уик-энд она не привезла никаких пирогов, и вообще ничто не свидетельствовало о том, что в доме бывает женщина. В машине по дороге домой Тэмми рассказала об этом сестрам. Они выехали рано утром в воскресенье, чтобы избежать пробок на дорогах, когда все после уик-энда будут возвращаться в город.

— Перестаньте шпионить за папой, — пристыдила их Кэнди. — Он имеет полное право делать все, что захочет. Он взрослый человек.

— Мне бы не хотелось, чтобы он попал в когти какой-нибудь хищницы потому лишь, что чувствует себя одиноким без мамы. С мужчинами такое иногда случается, — сказала искренне обеспокоенная Сабрина. С июля и по сей день он казался невероятно беспомощным. Летом с ним были хотя бы дочери. А теперь они с трудом находили время, чтобы навестить его. Правда, они планировали провести с ним Рождество. День благодарения получился удачным, хотя всем не хватало матери. В праздники это ощущалось особенно остро.

— Я думаю, отец достаточно умен, чтобы не попасться в лапы какой-нибудь охотнице за состоятельными мужчинами, — заверила их Тэмми.

— Надеюсь, ты права, — сказала Сабрина.

Как только они вернулись домой, Кэнди принялась куда-то собираться.

— Куда ты идешь? — удивилась Тэмми.

— Марчелло пригласил меня на вечеринку. — Она назвала имена нескольких известных людей из высшего общества, о которых Тэмми часто читала в газетах. Она улыбнулась.

— Вы ведете весьма экстравагантную жизнь, княгиня, — поддразнила ее Тэмми.

— Я пока еще не княгиня, — отшатнулась Кэнди. Однако с Марчелло она ощущала себя княгиней. И хотя она не сказала об этом сестрам, он был невероятно хорош в постели. Пару раз они принимали экстази, что делало секс еще более восхитительным. Она знала, что он иногда баловался кокаином, но ему это было не нужно, хотя виагру он принимал, чтобы продлить эрекцию и заниматься с Кэнди любовью всю ночь напролет. Она была увлечена им и начинала подумывать, уж не любовь ли это. Он намекал на брак. Конечно, она была слишком молода, но через несколько лет… возможно.

Он сказал, что хотел бы иметь от нее детей. Но пока было просто здорово заниматься с ним сексом. Ночь она предполагала провести у него и осторожно намекнула об этом сестрам, когда шла к выходу. Они собирались встретиться в его квартире, и она сомневалась, что они вообще попадут на вечеринку. Иногда они даже из дома не успевали выйти, а оказывались в постели или вообще на полу. Кэнди совсем не противилась этому.

— Я сегодня, возможно, не вернусь домой, — пробормотала она через плечо, открывая входную дверь.

— Эй, подожди-ка минутку… — остановила ее Сабрина. — Как это понимать? Где же ты будешь ночевать?

— У Марчелло, — беспечно ответила Кэнди. Ей был двадцать один год, она уже в течение двух лет жила самостоятельно, и ее сестры не имели права указывать ей, что она может и чего не может делать. Но они тревожились за младшую сестру.

— Будь осторожна, — сказала Сабрина и подошла поцеловать Кэнди. — Кстати, где он живет?

— У него квартира на Восточной Семьдесят девятой улице. И потрясающая коллекция произведений искусства, — ответила Кэнди. Сабрина хотела сказать, что это еще не делает его порядочным человеком, но промолчала. Кэнди в черной кожаной мини-юбке длиной до промежности и доходящих до бедер черных кожаных сапожках на высоком каблуке выглядела невероятно красивой. Наряд дополняли облегающий фигуру черный кашемировый свитер и жакет из голубой норки.

— Выглядишь сногсшибательно, — с улыбкой сказала Сабрина, любуясь красавицей сестрой. — Где именно на Восточной Семьдесят девятой? Просто мне спокойнее знать, где ты находишься на всякий случай. Сотовые телефоны не всегда работают.

— Ничего не случится, — сказала Кэнди, ее раздражало, когда Сабрина начинала вести себя как мать, а не как сестра, однако на сей раз она не стала спорить. — Дом сто сорок один по Восточной Семьдесят девятой улице. Прошу не приходить в гости!

— Не приду, — пообещала Сабрина, и Кэнди ушла. Вернулся из Вермонта Крис, катавшийся там на лыжах, и они удалились в ее комнату, чтобы посидеть, обнявшись, вдвоем, поболтать и посмотреть фильм по телевизору. В ту ночь он спал у нее, а Тэмми находилась в комнате Кэнди, так что весь этаж был в их распоряжении.

Прежде чем лечь в постель, Сабрина заглянула к Энни, которая делала домашнее задание по Брайлю.

— Как успехи?

— Думаю, справлюсь, — ответила Энни. Видимо, у нее не все получалось, но она, по крайней мере, не оставляла попыток. В целом у нее все складывалось неплохо, и все единогласно решили, что День благодарения удался, хотя и прошел без мамы.

Глава 21

В понедельник после Дня благодарения жизнь пошла своим чередом. Сабрина и Крис уехали на работу вместе, Тэмми спешила на очередное производственное совещание. А Энни уехала в школу на такси. Она предполагала в ближайшее время начать пользоваться автобусом, но пока еще не решалась. Энни уже три месяца училась в Паркеровской школе. В тот день обстоятельства для нее несколько усложнились, потому что ночью шел снег и образовался гололед. Она поскользнулась на ледяной лунке прямо перед входом в школу и шлепнулась, только на сей раз не на колени, а на ягодицы. Однако в отличие от первого раза она не расплакалась, а расхохоталась.

Энни только что поздоровалась с Бакстером, который услышал звук падения.

— Что случилось? — спросил он, не понимая, что происходит: ее голос слышался откуда-то снизу.

— Сижу на заднице. Я шлепнулась.

— Опять? Ах ты, увалень!

Теперь они оба хохотали, и кто-то помог ей встать. Рука была надежная, сильная.

— Нельзя кататься на ледяных лунках перед входом в школу, мисс Адамс, — шутливо произнес голос, который она сначала не узнала. — Это следует делать в Центральном парке.

Когда ей помогли подняться, она поняла, что задняя часть джинсов у нее мокрая, а переодеться не во что. И тут она вспомнила голос. Он принадлежал Брэду Паркеру, директору школы. После первого дня занятий в школе она с ним ни разу не разговаривала.

Бакстер услышал, что он разговаривает с Энни, а поскольку они опаздывали, сказал, что встретится с ней в классе, напомнив, что надо поторапливаться.

— Вижу, вы с ним подружились, — весело заметил Брэд и, продев ее руку под свой локоть, повел ее в школу. Земля обледенела. Снег в том году выпал рано. И хотя его тщательно расчищали, перед школой то и дело происходили мелкие неприятности.

— Он хороший парень, — сказала Энни. — Мы с ним оба художники, и оба в этом году попали в аварию. У нас много общего.

— Моя мать была художницей, — сообщил Брэд Паркер. — Вернее, живопись была ее хобби. А по профессии она была балериной и выступала в парижском балете. Она попала в автокатастрофу, когда ей было двадцать лет, и это положило конец обеим ее карьерам. Но, тем не менее, она достигла успехов, занимаясь другим.

— Чем же она занималась? — вежливо осведомилась Энни. Страшно подумать, сколько жизней разрушили или вообще унесли автомобильные катастрофы. В школе она познакомилась с несколькими такими людьми, причем некоторые из них, как и она, были художниками. В школе училось около восьмисот человек самых разных профессий, и у каждого была своя история.

— Она преподавала танцы. Причем была очень хорошим педагогом. Она встретилась с моим отцом в тридцать лет, но продолжала работать и после того, как вышла замуж. Отец мой был слепым от рождения, так она даже его научила танцевать. Ей всегда хотелось основать школу, подобную этой. И я сделал это в память о ней. Кстати, у нас здесь тоже есть танцевальные классы. Там учат и бальным танцам, и балету. Надо бы вам как-нибудь попробовать, возможно, вам понравится.

— Не понравится, если этого нельзя увидеть, — резковато сказала Энни.

— Похоже, что тем, кто занимается в этом классе, это нравится, — возразил ничуть не обескураженный Брэд Паркер и заметил вдруг, как она прикоснулась рукой к промокшим сзади джинсам. Она промокла, шлепнувшись на подтаявший лед, ей хотелось съездить домой переодеться. — А у нас на такой случай имеется шкаф с запасной одеждой. Знаете, где он находится? — Она покачала головой. — Я покажу. Вы будете чувствовать себя очень неуютно в мокрых джинсах целый день, — тихо сказал он. Судя по голосу, он был не лишен чувства юмора. Наверное, он доволен жизнью и вообще хороший человек, решила она. По-отечески отнесся к ее проблеме. Интересно, сколько ему лет? Ей показалось, что он не молод, но спросить она не решилась.

Он повел ее наверх, в чулан, где на вешалках в шкафах висела одежда, которую хранили там на всякий случай. Окинув ее взглядом, он протянул ей джинсы.

— Эти, кажется, подойдут. В углу за занавеской есть примерочная. Я подожду вас здесь. Если не подойдут, можно примерить другие, — сказал он. Она, испытывая некоторую неловкость, примерила джинсы. Длинноватые, зато сухие. Она вышла из-за занавески, похожая на сиротку, и он рассмеялся. — Вы позволите мне закатать их? — спросил он. — Иначе вы споткнетесь и снова упадете.

— Конечно, — сказала она, все еще испытывая неловкость. Он закатал штанины, и получилось то, что надо. — Спасибо. Вы были правы. Мои джинсы промокли насквозь, я хотела в обеденный перерыв съездить домой переодеться.

— И к тому времени успели бы простудиться, — сказал он. Она рассмеялась:

— Вы говорите совсем как моя сестра. Она всегда боится, что я ушибусь, упаду или заболею. Совсем как мама.

— Это не так уж плохо. Иногда нам всем бывает нужна такая забота. Матери мне до сих пор не хватает, хотя ее нет уже почти двадцать лет.

— Я свою маму потеряла в июле, — тихо проговорила Энни.

— Сожалею, — искренне сказал он. — Это тяжелая потеря.

— Да, было очень тяжело, — честно призналась она. В этом году Рождество для всех них будет тяжелым праздником. И, слава Богу, что хотя бы День благодарения позади. Но все они боялись Рождества без матери. Они разговаривали об этом, когда разбирали ее одежду.

— Я потерял обоих родителей сразу, — сказал Паркер, провожая Энни в классную комнату. — В авиакатастрофе. В такие моменты, когда между тобой и загробной жизнью не остается никого, быстро взрослеешь.

— Мне это в голову не приходило, — задумчиво произнесла она, — но вы, возможно, правы. Правда, у меня остался отец. — Они добрались до ее классной комнаты. Утром у нее были уроки по Брайлю, а после обеда — уроки кулинарии. Предполагалось, что ученики должны научиться готовить мясной хлеб, который она терпеть не могла, но в том же классе занимался Бакстер, и они дурачились вовсю. Тем не менее, она научилась готовить отличные кексы и жарить цыпленка. И то, и другое в ее исполнении дома встретили с шумным одобрением. — Спасибо за джинсы. Завтра верну.

— В любое время, — сказал он. — Желаю удачного дня, Энни, — пожелал он и добавил; — Веди себя хорошо в песочнице. — Энни рассмеялась. У него было перед ней большое преимущество. Он ее видел, а она его — нет. Но голос у него был приятный.

Она проскользнула на свое место во время урока Брайля, и Бакстер принялся безжалостно подшучивать над ней:

— Теперь, значит, директор школы носит за тобой твой школьный портфель?

— Заткнись! — фыркнула она. — Он водил меня переодеться в сухие джинсы.

— Помогал тебе их надеть?

— Да замолчи ты. Нет, закатал штанины.

Бакстер тихо присвистнул и продолжал поддразнивать ее все утро.

— Кстати, я слышал, он очень привлекательный.

— Наверное, старый, — вздохнула Энни. Брэд Паркер вовсе не пытался приударить за ней. Он просто хотел помочь и вел себя как директор школы. — К слову сказать, это ведь он, а не ты помог мне подняться, когда я шлепнулась на лед.

— Я не мог, — просто ответил Бакстер. — Ведь я слепой, дурочка.

— Не смей называть меня дурочкой! — возмутилась она.

Они вели себя словно двенадцатилетние дети.

Учитель призвал их к порядку, и некоторое время спустя Бакстер вдруг сказал:

— Я думаю, ему тридцать восемь или тридцать девять лет.

— Кому? — удивилась Энни, успевшая сосредоточиться на домашнем задании по Брайлю, которое она, как обнаружилось, почти наполовину сделала неправильно. Это оказалось труднее, чем она думала.

— Мистеру Паркеру. Я думаю, ему тридцать девять лет.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Я знаю все. Он разведен, детей не имеет.

— Ну и что дальше? Что все это должно означать?

— Может, он к тебе неравнодушен. Ты его не видишь. Но он-то тебя видит. А мне уже трое говорили, что ты настоящая красавица.

— Они лгали. У меня три головы, и у каждой двойной подбородок. И помог он не потому, что я понравилась ему, а потому, что отнесся ко мне по-доброму.

— Между мужчиной и женщиной нет такого понятия, как «доброе отношение». Есть только заинтересованность или отсутствие интереса. Может быть, он как раз заинтересовался тобой.

— Даже если это так, то из этого ничего не выйдет, — рассудительно заметила Энни. — Он слишком стар для меня. Мне всего двадцать шесть.

— Да, это правда. Он слишком стар, — сказал Бакстер, и оба продолжили работу, пытаясь овладеть Брайлем.

Вернувшись вечером, Энни не застала сестер дома. А миссис Сибата собиралась уходить. Энни покормила собак и принялась за домашнее задание. В семь часов пришла домой Тэмми. Переступив через порог, она вздохнула с облегчением, сняла сапожки и заявила, что измучена до предела, потом увидела Энни и спросила, как прошел день.

— Хорошо, — ответила та. Она не сказала сестре, что упала, потому что Тэмми всегда боялась, как бы она не ударилась головой. После того как пять месяцев назад ей сделали хирургическую операцию на мозге, это могло бы быть опасно. Но сегодня Энни ушибла только ягодицы. Полчаса спустя вернулась Сабрина и спросила, видел ли кто-нибудь Кэнди. Сабрина после обеда несколько раз звонила ей на сотовый, но он был переключен на автоответчик.

— Должно быть, она работает, — сказала Тэмми, когда сестры сели ужинать. Хотя они продолжали обращаться с Кэнди как с младенцем, она уже выросла и сделала великолепную карьеру. — Она говорила тебе, чем будет заниматься сегодня? — спросила Тэмми у Энни, но та покачала головой, хотя потом вспомнила: Кэнди говорила о съемках для рекламы во второй половине дня и собиралась заехать домой за своим саквояжем с косметикой. Обычно, когда она работала, при ней всегда находился саквояж с косметикой и со всем необходимым.

— А она за ним заходила? — продолжала расспрашивать Сабрина. Однако Энни была в школе и не могла этого знать. — Пойду, посмотрю, — сказала Сабрина и взбежала по лестнице в комнату Кэнди.

Рабочий саквояж — потрясающее изделие от Гермеса из крокодиловой кожи коньячного цвета — все еще стоял на месте. Иногда сестра носила в нем Зою. Но сегодня Зоя была целый день дома с остальными собаками. Обнаружив саквояж в комнате, Сабрина встревожилась не на шутку. Следовало бы позвонить в агентство Кэнди и узнать, на работе ли она, но не хотелось уподобляться сыщику. Узнав об этом, Кэнди пришла бы в ярость, несмотря на самые лучшие побуждения сестры.

— Ну? — спросила Тэмми, когда Сабрина вернулась на кухню. К этому времени все они собрались вместе, кроме Кэнди, которая так и не появилась.

— Вещи в комнате, — сообщила Сабрина, окинув сестер встревоженным взглядом.

После ужина они несколько раз звонили Кэнди, но телефон не отвечал. Сабрина пожалела, что не спросила у нее номер телефона Марчелло, а знала только адрес. Не могла же она поехать к нему, чтобы спросить, где сестра. Кэнди с ума бы сошла, если бы Сабрина позволила себе такое. Хорошо еще, что он жил в приличном квартале, хотя это едва ли о чем-то говорило. Наступила полночь, а Кэнди так и не позвонила. Тэмми и Сабрина не ложились, только Энни ушла спать.