Четверо детей и чудище Уилсон Жаклин

Глава 8

— Робби? Моди? Шлёпа? — позвала я. Никто не ответил. — Антея? Джейн, Сирил, Роберт? Кто-нибудь, прошу, ответьте! — снова крикнула я.

У песчаного дна карьера с гравием, казалось, не было конца и края. Я поскребла песок — сразу засаднило под ногтями.

— Псаммиад, прошу, это было не настоящее желание, я это не всерьез. Я не хочу на веки вечные застрять в эдвардианской эпохе.

Я уговаривала себя, что надо просто дождаться заката и меня утянет назад, в наше время, — но как знать? Я читала «Феникс и ковер», продолжение «Пятерых детей и чудища». В этой книжке кухарка пожелала остаться на тропическом острове навсегда — и осталась. Ну так она была и не против: аборигены приняли ее белый чепец за корону и сделали своей королевой, а потом еще появился добрый грабитель, дети с ним подружились, и он тоже остался на острове навсегда — сколько бы тропических закатов ни сменяли рассветы.

— Ну пожалуйста, псаммиадик, вы же знаете, что я это не всерьез, — взывала я, неистово ковыряясь в песке. — Простите меня, я знаю, надо было следить за языком. Я просто не подумала. Если так надо, оставьте меня тут до заката, ну, чтобы хорошенько проучить, — только потом верните обратно в наше время.

Псаммиада было не видать, ни тебе лапы, ни уха, ни даже уса. С полчаса я ползала на коленях по песку, умоляя псаммиада сжалиться надо мной. Потом подумала: а вдруг я перенеслась вместе со всеми в наше время и сижу в песчаном карьере в Оксшоттском лесу? Я запаниковала. Робби при первой же возможности попросит псаммиада вернуть меня обратно, в этом нет сомнений. Но ведь псаммиад ясно дал понять, что больше одного желания в день исполнять не намерен. Может, надо подождать до завтра?

Я сделала глубокий вдох и утерла слезы футболкой. Поревела я там будь здоров, что уж скрывать.

— Соберись, тряпка, — свирепо приказала я себе. Затем встала и хорошенько отряхнулась. — Вернешься ты обратно, не бойся, но раз уж сейчас в прошлом — пользуйся этим. Сходи в деревню, погуляй там. Посмотри, какие у них тут магазины. Поглазей на лошадок и эти их двуколки. Отмечай все отличия, какие найдешь. Давай, это же уникальный шанс, Розалинда Хартлпул. Не будь такой нюней.

Я бодро зашагала по тропинке — надо выбираться из карьера. Искать дорогу к дому бессмысленно: Антеи, Джейн, Сирила и Роберта с Ягненком все равно там нет, и наверняка домашние уже переполошились и ищут их.

И я пошла по дороге. Когда за спиной послышался стук копыт, у меня закололо в шее. Я обернулась: в повозке сидел человек в странной фуражке, он правил старой лошадью, все время кивавшей головой. Я прижалась к обочине и смотрела, как он проезжает мимо. Все равно что в учебнике истории оказалась!

— Чего уставился, прощелыга? — крикнул возница. Я не нашлась что ответить. — Ей-ей, каверзу какую затеял, маленький оборвыш!

Надо же, какой грубиян. Я же не виновата, что мне тут не во что переодеться, а джинсы на мне драные и я вся в песке. Я решила не обращать на него внимания и гордо двинулась дальше.

Показалась окраина деревни. Дома были вполне обыкновенные, небольшие, из красного кирпича, приткнутые вплотную друг к дружке. Они казались яркими и чистенькими, все явно были построены недавно. Дорога стала шире и оживленней, по обочинам выросли странные изогнутые фонари. Я во все глаза разглядывала прохожих: старушку в шали и юбке до пят; молодую женщину в блузке с очень пышными рукавами и шляпке набекрень; двух девочек в передниках — они бежали и катили палкой обруч. Они были точь-в-точь как из исторического кино, только одежда выцветшая и более мятая. Я зачарованно глазела на них, пока одна из девочек не показала мне язык.

Я тоже высунула язык, и она захихикала.

— Привет! Какая интересная игра, — сказала я, показывая на обруч. — Можно мне?

Она пожала плечами, и я решила, что это значит «да». Я попробовала катить обруч. Сперва он вихлял из стороны в сторону, но я быстро наловчилась. Хотя игра была какая-то бестолковая.

— Эй! Ты что же это у моей Джесси обруч отнял? А ну отдай живо! — Из дома, потрясая кулаком, вылетела разъяренная женщина.

— Я только на минутку одолжила. Извините. Не сердитесь! — сказала я, но она схватила меня и давай отвешивать затрещины. Надо же, как взбеленилась! Лупила меня всерьез. Меня раньше никогда в жизни не били, ощущение было ужасное.

На шум из окрестных домов вышли еще женщины, но ни одна не попыталась меня спасти.

— Хотел у нашей Джесси обруч утащить, попрошайка чумазый!

— Небось цыганенок. За этими глаз да глаз нужен, прут все, что плохо лежит.

— Только поглядите на его космы! Под маленького лорда Фаунтлероя, что ль, заделался?

Тетки прыснули со смеху. Я хотела воспользоваться всеобщим весельем и дать стрекача, но драчунья крепко в меня вцепилась. Я стала вырываться, замахала руками и ненароком врезала ей в грудь.

Она вскрикнула и согнулась пополам. Кто-то схватил меня и заломил мне руки за спину:

— Сущий бес! Надо полицию звать. Видала, как он на нее набросился?

— Прошу вас, не надо, извините! Я не хотела вас бить. Отпустите меня, — взмолилась я, но теточья кодла решительно повела меня по дороге.

— Ну что еще стряслось?

Из-за угла вышел полицейский в тяжелом шлеме и мундире, застегнутом на все пуговицы. Тетки все заговорили хором и давай подталкивать меня к полицейскому.

— Прошу вас, офицер, это ужасное недоразумение. Я не пыталась украсть обруч у девочки. Я просто хотела с ней поиграть. Она мне сама разрешила, — затараторила я, но он не стал слушать.

— Пойдешь со мной, шушера! Я тебя отучу пугать почтенных дам и ребятишек! Будьте покойны, дамы, уж я разберусь с этим шпаненком.

Он схватил меня за ухо и потащил за собой. Это было больно и невыносимо унизительно. Я заплакала, и тогда полицейский еще сильней дернул меня за мое несчастное горящее ухо.

— Хватит скулить! Ты же почти мужчина, утри сопли, — велел он.

— Никакой я не мужчина, я девочка! — прорыдала я.

— А чего ж так разоделась? — спросил он. — Девица или нет, добра от тебя не жди. Пойдешь со мной.

Так он довел меня до самого участка и втащил внутрь. Мне как будто снился безумный кошмар. Я ждала, что сейчас меня бросят в камеру, может, даже прикуют к стене, но меня посадили в самой обычной комнате со столом и стульями.

— Заканчивай уже хныкать. Сознайся во всем и расскажи, как все было по правде, — сказал он.

— Я уже вам говорила. Я правда не пыталась у той девочки обруч украсть. Они все не так поняли. Я в жизни ничего не крала!

— Ну-ну! Говори, как тебя звать, парень, и откуда ты. Только правду говори, а не то я очень разозлюсь.

— Меня зовут Розалинда Хартлпул, я… в основном я с мамой живу, в Сток-Ньюингтоне, в Лондоне, но сейчас гощу у папы в Оксшотте, в Суррее, — начала рассказывать я, отчаянно стараясь ничего не утаить и не думая о последствиях.

— А что ж ты тогда делаешь в Кенте? Больно ты много разъезжаешь. Родители твои — цыгане?

— Нет, папа в бухгалтерской фирме работает, а мама — в банке, — сказала я.

— Так давай пошлем за твоими почтенными батюшкой с матушкой, — предложил полицейский.

— Хотелось бы, но… не получится, — всхлипнула я.

— Конечно, не получится, потому что их на свете нет, и не было никогда, так? Ты, вестимо, попрошайка или вор, нечего тебе шмыгать по нашей деревне. Обкрадываешь малых детей, а как попался — давай брехать с три короба. Мальцам вроде тебя дорога только в одно место — в работный дом, где тебя к делу приставят, оденут как подобает и научат уму-разуму.

— Не надо, прошу вас! Послушайте, у меня здесь знакомые есть. Семья в красном доме, они мои близкие друзья. Антея, Джейн, Сирил, Роберт и Ягненок.

— Мне некогда слушать твои побасенки про какую-то ребятню и их скотину. Ступай давай за мной.

— Но я правда их знаю. Спросите в том доме, — сказала я.

— Как фамилия этой твоей семьи?

— Я… я не знаю… но их самих я знаю, клянусь. Вы спросите Антею. Ой, нет! Ее, скорее всего, сейчас нет, и остальных тоже, — но вы спросите Марту, их няню, она наверняка меня вспомнит.

— Да хватит уже балаболить! Не выводи меня из себя. Пошли давай.

— Пожалуйста, не надо в работный дом, прошу вас! Там ужасно, — закричала я.

— Стало быть, тебе не впервой, а?

— Я мюзикл «Оливер» смотрела, там мальчик ест одну жидкую кашу и умоляет о добавке.

— Замолчишь ты или нет? В наше время с кашей полный порядок. На завтрак получишь полную миску овсянки и кружку какао, а на обед — хлеб и баранину с картохой. Ночлежка открывается в шесть, если поторопишься — успеешь к ужину.

Что мне было делать? Пришлось идти с ним.

— Только не тащите меня больше за ухо. Ужасно больно, — взмолилась я.

— У тебя два уха. Ухвачу за второе, — сказал он.

Но это была такая мрачная шутка. Он взял меня за локоть и повел по деревне. Как раз представилась возможность увидеть типичные эдвардианские магазины — только я была в таком отчаянии, что ничего вокруг не замечала, пока мы не подошли ко входу в большое каменное здание.

Полицейский постучал массивным дверным молотком, крепко держа меня другой рукой. Дверь открыла тощая надзирательница в длинном фартуке. Она посмотрела на меня, прищурившись:

— Очередной шпаненок?

— Ну, сам-то он говорит, что девица. Полагаю, вы разберетесь, врет он или нет.

Женщина фыркнула — мол, ей дела нет, мальчик я или девочка.

— Ступай за мной. — Она втащила меня в дом.

— Прошу вас, мэм, я правда девочка, и я ничего плохого не сделала. Это какая-то ужасная ошибка, — взмолилась я. — Отпустите меня домой.

— И где твой дом? — спросила она.

Вряд ли она бы поверила, что от обоих домов меня отделяют века. Мамину квартиру, как и папин дом, еще не построили. Они сами еще не родились. Как и их родители, и родители их родителей. Мелькнула дикая мысль: может, прапрабабушка с прапрадедушкой признают во мне родню и возьмут к себе? Но шанс ничтожный.

— Отвечай же, — сказала надзирательница.

— Да вот… по всей видимости, сейчас у меня нет дома, — промямлила я.

— Тогда пойдешь со мной в приемное, — заключила она.

Это оказалась мрачная комнатушка с двумя большими каменными ванными напротив входа.

— Снимай это тряпье, да поживей, — велела она.

— Нет… я… я не хочу! — слабым голосом стала отказываться я.

— Надо тебя вымыть. Отдраить хорошенько и паразитов повывести. А то всех жильцов мне заразишь. — Она открыла кран над одной из ванн.

Съежившись от смущения, я сняла джинсы, футболку и трусы. Она с изумлением посмотрела на мою одежду, качая головой, потом подобрала ее двумя пальцами и бросила в плетеную корзину.

— Девчонка, значит. И чего только в этот диковинный мальчиковый костюм нарядилась, — сказала она. — Давай пошевеливайся. Залазь в ванну и начинай с себя грязь соскребать.

Я осторожно сунула ногу в воду и взвизгнула:

— Ледяная!

— Давай уже залазь, сколько можно. Ишь, расшумелась, — прикрикнула она. — По-твоему, у нас есть время для каждого тут воду подогревать? Шевелись, кому сказано, до полуночи мне как пить дать еще десяток приведут.

Я наскоро вымылась в леденющей воде сидя на корточках — дно у ванны было шершавое и мерзкое. Мыло воняло и щипало глаза.

— И космы свои вымыть не забудь, — сказала надзирательница.

Шампуня не было, так что пришлось намыливать голову мылом, а потом окунать в ванну. Вместо полотенца выдали маленькую ветхую тряпочку, так что с меня текло в три ручья, пока я натягивала чистую одежду, выданную надзирательницей: странную жесткую нижнюю юбку и длинные чесучие подштанники, грубое серое платье с фартуком, который мне оказался очень велик, и ботинки не по размеру.

— Извините, мне ботинки малы, — пробормотала я, но надзирательница плевать на меня хотела.

— Ступай. — Она потащила меня за собой.

Она провела меня через комнату, где было полно детей, совсем малышей и постарше. Меня, видимо, отнесли к категории повзрослее и потому потащили дальше. Какая-то девочка, не старше Моди, поймала меня за юбки — хотела, видно, на ручки, — но надзирательница, недовольно цокнув языком, отцепила ее пальчики.

Наконец мы пришли в длинную унылую комнату, где ровными рядами сидели женщины. Большинство были совсем старые, седые и беззубые. Одеты все были одинаково, в казенное серое.

— Посидишь здесь до ужина, — сказала надзирательница. — Твой номер — сто двадцать один. В спальне будешь спать в кровати с этим номером. А завтра определим тебя в полировальный цех. Не смотри на меня так! Это не работа, а чистая синекура. Скоро освоишься.

— А как же уроки? Я что, не буду в школу ходить? — спросила я.

— Читать-писать умеешь? Цифры знаешь?

— Да, мэм.

— Тогда какие тебе еще уроки? — Она покачала головой и энергичным шагом вышла из комнаты.

Неприятная дама, и все-таки мне хотелось, чтобы она осталась, не бросала меня с этими странными неподвижными старухами. Как себя вести? Что говорить, что делать? Я на цыпочках пошла по рядам, пытаясь отыскать свободный стул. Надо найти номер 121. Никаких пометок на них на первый взгляд не было.

Одна бабулька кивнула мне, вроде как приветливо, и я наклонилась к ней.

— Скажите, пожалуйста, куда мне сесть? — шепотом спросила я.

— А сюда и садись, деточка, — сказала она и сделала широкий жест, как будто перед ней было пять мягких кресел.

— Спасибо, но куда именно? — нерешительно спросила я.

— Прошу, раздели со мной скромную трапезу. — Пожилая женщина величественно указала на невидимое блюдо.

— Что, извините?

— Не слушай старую Сари, она в полном маразме, — сказала ее соседка. Она была куда моложе, лет тридцати-сорока, но лицо у нее было грубое, очень худое, изборожденное глубокими морщинами. — Половина наших не в себе, — продолжала она буднично. — Может, так оно и легче.

— Здесь очень плохо, да? — спросила я.

Женщина передернула плечами:

— Родным домом не назовешь — но другого-то у меня нет.

— А уйти отсюда нельзя? Мы тут заперты? — спросила я.

— А куда ты пойдешь? В канаве еще жестче спать, чем в тутошней постели, да и холоднее.

— Но можно ведь много работать, скопить денег и купить свое жилье, да?

Она уставилась на меня:

— Здесь жалованья не платят, барышня. Мы работаем за еду и крышу над головой.

— Но это же как тюрьма, а я ничего плохого не сделала, честное слово, — воскликнула я.

— У тебя нет денег, и идти тебе некуда. Этого им достаточно, — сказала женщина. — Тебе еще многому предстоит научиться.

— Значит, отсюда никогда не выйти? — спросила я.

— Ну, если будешь у надзирательницы в любимицах, она, может, при случае и сосватает тебя в услужение, только для этого надо к ней подлипать день и ночь, а это не по мне.

— В смысле — служанкой?

— А кем же еще?

Я подумала о всех прочих возможностях, оставшихся в будущем, и на меня накатило отчаяние. Я подняла голову и посмотрела на окна. Я смотрела на них весь тот длинный, одинокий вечер, пока медленно угасал свет.

Нас отвели в другое унылое помещение, где были длинные столы и скамейки. Мы снова расселись рядами и стали есть несвежий хлеб и запивать его водянистым какао с комками, от которых дрожь пробирала. За столом никто не разговаривал. Может, не разрешалось. Только печально шамкали беззубые рты, пережевывающие в кашу хлеб.

Потом звякнул колокольчик, и женщины послушно встали и поплелись вон. Далее следовало посещение неописуемо гадкой уборной с бесконечной очередью, а потом нас повели спать, хотя еще даже толком не стемнело. Я думала, мы будем спать в одной большой палате, но оказалось — у каждого свой закуток, вроде камеры. Камера номер 121 была такая тесная, что, лежа на жесткой койке, я могла достать руками до обеих стен. Постельного белья не было, подушки тоже, только грязное серое одеяло.

Окна как такового тоже не было, но через маленькую вентиляционную отдушину в кирпичной стене над головой виднелся лоскуток неба. Я не отрывала от него глаз, пока он не почернел. Солнце явно давно уже село — а я была все там же, в работном доме, в прошлом. Я застряла здесь навсегда.

Я снова заплакала, и кто-то постучал в стену:

— Хватит носом шмыгать! Спать мешаешь!

Я постаралась плакать потише. Я слышала, как плачут еще несколько женщин; где-то в здании отчаянно рыдал младенец. Я свернулась в тугой клубок и зажала уши. Как же мне вынести эту ужасную, безрадостную жизнь? И вдруг стало очень темно. Меня вышвырнуло из кровати, подбросило в воздух, закрутило, а потом я упала и с треском приземлилась… на собственной кровати, дома! В ногах у меня сидела Шлёпа, рот до ушей.

— Ох, Шлёпа! Я правда дома? Ты в жизни не поверишь, что случилось! Я застряла в прошлом из-за этого своего дурацкого желания, и там был просто кошмар. Меня в работный дом запихнули! Я думала, я там навсегда останусь. Как я вообще вернулась-то?

— Это я тебя вернула, — сказала Шлёпа, подпрыгивая на кровати.

— Мы все решили, что после заката ты так и так вернешься, и особо не дергались. Я даже подумала: так тебе и надо — главное, сама меня тупой обозвала, когда я не то желание сболтнула при псаммиаде! С ребятами из книжки мы здорово оторвались. Сирил забалдел от моего ноутбука, а когда я ему показала папину машину в гараже, он вообще чуть не рехнулся, и Роберт тоже. А Антея с Джейн все твои книжки перелистали и кое-что из твоей одежды мерили.

— Хотела б я на это посмотреть!

— Только желать не начинай опять, бестолочь! Короче, на закате они все резко исчезли, и мы давай тебя высматривать — а ты все никак не появляешься. Робби чуток поревел. Вбил себе в голову, что ты пожелала остаться в прошлом навсегда, а я ему говорю: не дрейфь, мол, завтра опять пойдем на пикник и попросим псаммиада вернуть тебя. Но он все равно весь извелся. Ты же его знаешь.

— А что папа? Раскричался небось? Маме моей звонил?

— Нет, он вроде не заметил, что ты пропала, — мы же псаммиада об этом и просили, — но все ходил осматривался, в затылке чесал, как будто искал что-то, но что именно — не мог вспомнить. Элис не напрягалась, но она бы не заметила, даже если б я исчезла. Что я и сделала.

— В каком смысле?

— Ну, Робби все никак не унимался, переживал — вдруг что с тобой стряслось. Ну и я тоже подумала… Ты ведь о себе позаботиться толком не можешь, права я или нет? И тут слышу, мама говорит твоему отцу, что хочет завтра Моди сводить в парк на детский праздник, — значит, в лес, может, и не получится попасть. Робби в истерике, боится, что тебе не понравится одной в прошлом торчать. Ну и я тоже без тебя заскучала. Робби у нас тот еще весельчак, а Моди хоть и прелесть, но с ней ведь особо не поболтаешь. И я решила тебя вернуть.

— Но как тебе это удалось, Шлёп?

— Легко. Я дождалась, когда пора было ложиться спать. Твоего папу к этому времени совсем скрючило — постоянно заглядывал в комнату и глазел на пустую кровать, но желание здорово работало — он так и не вспомнил, что у него дочка есть. Вроде знает, что кого-то не хватает, но кого — не понимает. Так вот, я подождала, пока он наконец к себе не ушел. Робби, думаю, поревел да и заснул, Моди тоже вырубилась, — я не хотела их тормошить. Оделась, спустилась тихонько вниз и нашла большой походный фонарь, стащила запасные ключи из ящика в буфете и вышла.

— На улицу? Ночью? Одна?

— Ага! — подтвердила Шлёпа. — Пошла к яме с песком, чтобы узнать, вернет тебя псаммиад или нет.

— Ох, Шлёпа! Как же ты не испугалась?

— А чего там бояться? — пожала плечами Шлёпа.

— Опасно ночью одной по улицам разгуливать. Вдруг бы на тебя бандит напал.

— Я решила: если кто подойдет — я его по голове фонарем огрею, — сказала Шлёпа. — В лесу и правда было страшновато. Я в какой-то момент подумала, что заблудилась в темноте, но все обошлось.

— Ну Шлёпа! Поверить не могу. Ты так рисковала, чтобы меня спасти! Ты настоящая героиня, — сказала я и крепко ее обняла.

— Да пусти ты меня, нюнища! — зашипела Шлёпа, вырываясь. Но вид у нее был довольный.

— Ты сразу псаммиада нашла?

— Не-а, пришлось пол-ямы перерыть — но я решила, вдруг он меня слышит. И стала ныть про то, как ты застряла в прошлом и небось перепугалась до чертиков. Я говорю: знаю, мол, вы обо мне не особо хорошего мнения, но сжальтесь над Розалиндой, она же паинька, — и сработало. Он вдруг высунул голову и заговорил со мной. Был страшно не в духе, потому что я его разбудила. Дал мне нагоняй, сказал, что сегодня уже одно наше желание исполнил и я, мол, хочу его уморить. Я давай его упрашивать исполнить завтрашнее желание, в долг. Говорю: у меня желание-то совсем малюсенькое, исполните его в два счета — и обратно в песочек, спатеньки, а иначе я же не уймусь, буду всю ночь у вас над душой стоять. Сто раз сказала «пожалуйста» и «спасибо» — он же свихнутый на вежливости. Ну и наконец он говорит: «Так и быть». Я пожелала, чтобы мы с тобой очутились дома, в нашей комнате, он напыжился — потом меня в темноте поболтало немного, и я сюда шлепнулась, и ты тоже!

— Ты самая лучшая сестра на свете! — восхищенно сказала я. — Шлёп, я бы точно умерла, если б мне пришлось в работном доме остаться. Там было так ужасно. Сейчас я тебе все расскажу.

Но уже через минуту Шлёпа вовсю дрыхла, посапывая. Я лежала в мягкой пижаме в чистой, уютной постели, все еще до конца не веря, что я дома.

Глава 9

Ворвавшись утром в нашу комнату, Робби, увидев меня, завопил от радости. Он так исступленно обнимал и целовал меня, что чуть не придушил. Когда я рассказала ему, как Шлёпа меня спасла, он и ее попытался сжать в объятиях.

— Вы себя кем возомнили — медведями, что ли? — сказала Шлёпа. — Хватит тискаться! Если полезешь целоваться, Робби, — ты труп, предупреждаю.

Моди тоже вполне себе обрадовалась моему возвращению. Раз сто повторила:

— Рози тут!

К счастью, папа и Элис ее не слышали. Папа так и не узнал, что я пропадала, но тем не менее за завтраком от меня не отлипал.

— Моя Рози-Шмози. — Он взъерошил мне челку и подергал за косички. — Какая же ты чудная девица! Иногда целый день на глаза не попадаешься. Вечно куда-нибудь убредешь, и никто тебя найти не может. Вчера я тебя, по-моему, вообще не видел. Ты где была?

— Да я… в книжку с головой зарылась, — промямлила я.

— Тебе бы тоже надо больше читать, Шлёпа, — сказала Элис. — Но раз уж тебе нравятся эти жуткие приключения Дитя Дьявола, Марвел О’Кэй сегодня будет выступать на детском празднике. Хочешь пойти?

— Нет, — помотала головой Шлёпа. — Хочу свои собственные приключения.

Мы на электричке доехали до Лондона, а потом на метро — до парка. Для Робби уже почти приключение. В метро ему по-прежнему было не по себе, и он всю дорогу не отпускал мою руку. После того как мы богатыми и знаменитыми разъезжали по Лондону на розовом лимузине, все это было как-то не того.

Детский праздник тоже оказался сомнительным весельем. Играть не во что, можно только смотреть. Элис повела Моди на кукольный спектакль по детским песенкам, а мы с папой, Шлёпой и Робби пошли в большой шатер слушать Мрвела О’Кэя.

— Что-то кажется, он очень страшные книги пишет, — шепотом сказал мне Робби. — Лучше б я с Моди в кукольный театр. Может, спросить у папы?