Минус одна минута. Книга третья. Последняя земля Тимошенко Галина

© Галина Тимошенко, 2019

© Елена Леоненко, 2019

ISBN 978-5-4490-0908-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

17.20. За восемь дней до…

…Стас сидел в своем потайном кабинете в Доме Совета и наблюдал за происходящим в Зале Одобрения сквозь крохотное окошко, из Зала выглядевшее всего лишь частью орнамента под потолком. Собственно, в данный момент он не столько наблюдал за происходящим, сколько от скуки рассматривал висевшие на стенах Зала огромные фотографии членов Совета. На фотографиях каждый из них держал в руках большой темно-фиолетовый кристалл странной формы: больше всего тот был похож на ежа, покрытого очень толстыми искристыми иголками. Лица у всех членов Совета на фотографиях выглядели торжественными, но несколько растерянными.

Знали бы все они, зачем, принося дурацкую клятву членов Совета, берут в руки этого фиолетового ежа… Именно в момент принесения ими клятвы Стас и понял: ему необходимо какое-то потайное место, откуда можно было бы контролировать ход каждого заседания Совета. Правда, контролировать имело смысл только Цветану: в предсказуемости и лояльности всех остальных Стас и так был вполне уверен.

Буряк в Совете воплощал здравый смысл в самом практическом его понимании – и, кроме того, был своего рода научным и техническим консультантом. Зинин отвечал за социальные и стратегические последствия действий, о которых просили жители Равнины, жаждущие что-то самостоятельно создать. Присутствие Алены и Артема намекало на демократию: дескать, в Совете должны иметься представители разных слоев населения? Должны. Так Алена – морталка, а Артем – и вовсе эктор. Нате, получите. Конечно, намек был слабым, что и говорить: ни дричей, ни итеров, ни тем более приоров в Совете не было, но все-таки…

Цветана же была включена в Совет всего лишь для нечетности его состава: предполагалось, что Совет является самостоятельным органом и все вопросы решает исключительно голосованием. Только его членам было известно о тайном кабинете с окошком для подсматривания и о том, что Стас в любой момент может появиться в Зале Одобрения.

В результате Цветана получила тот же статус (и, соответственно, те же возможности), что и прочие члены Совета – это-то и держало Стаса в напряжении последние три года. Конечно, во время событий трехлетней давности в Долине она была в курсе многого, но все же в самый ближний круг не входила. Именно поэтому Стасу приходилось часами торчать в этом кабинете каждый раз, когда Совет собирался для рассмотрения очередных просьб жителей Равнины.

Впрочем, нынешнее бдение можно было считать даже увлекательным – хотя вначале, как всегда, Совет выслушал четырнадцать совершенно обычных заявлений на разрешение что-то создать.

Один чересчур романтичный итер возжаждал сотворить реку через всю Равнину. Ему, разумеется, было отказано: такая река создала бы огромное количество транспортных и прочих проблем.

За ним перед Советом предстала семейная пара дричей, которым позарез нужно было оборудование для переработки кобыльего молока. Этим Совет одобрение даровал, и дричи радостно удалились, вознося хвалу установившемуся на Равнине порядку.

Следом Совет отклонил просьбы о создании собственного самолета и небольшой механической мастерской (слишком рискованно в нынешних условиях), метеостанции (бессмысленно, если учитывать до отвращения стабильный климат Другой Земли), нового холма (просто бессмысленно) и прочих противозаконных или ненужных предметов.

Благосклонное разрешение было даровано еще лишь двоим ученицам Цветаны: они мечтали о создании огромной оранжереи со сложной системой поддержания искусственного микроклимата. В оранжерее планировалось выращивать всякие лекарственные растения – а это, разумеется, никак не могло не радовать медика Цветану.

После всей этой рутины пришел черед рассмотрения редкого в последние два года преступления: перед Советом должен был предстать сильно нашкодивший мортал Макс.

Во время памятных событий в Долине он выступал в роли бунтаря и оппозиционера, но после волны дестабилизации и возвращения основной массы долинных жителей на Равнину вроде бы притих и смирился. Однако пару дней назад патрулировавшие Равнину экторы-полицейские внезапно обнаружили несанкционированно возникшую рядом с домом Макса семиметровую башню, увенчанную чем-то вроде телескопа. Насколько можно было судить, этот телескоп позволял видеть все дома на Равнине. А при ближайшем рассмотрении телескопа выяснилось, что посредством него можно наблюдать мельчайшие подробности жизни за любыми окнами.

Безусловно, подобное строение следовало считать абсолютно противозаконным, но еще более крамольным был сам факт того, что Макс сотворил свой наблюдательный пункт, не запросив одобрения Совета.

Конечно же, полицейские немедленно схватили Макса и водворили его в бывший вольер для безвременно усопших питеков. Последние три года вольер использовался как раз для таких случаев, хотя их количество и можно было считать исчезающе малой величиной. С помощью говорунов-инженеров преступную башню разрушили, а жене Макса сделали первое – оно же и последнее – строгое предупреждение.

Супруга ослушника Макса, по ее словам, была совершенно не в курсе преступных замыслов мужа и вообще уже несколько дней не выходила из дому, так что видеть возникшую башню никак не могла. Тем не менее, пока ей читалось грозное внушение, она вполне искренне плакала, каялась и клялась в своей преданности Совету, Стасу и общему равнинному порядку. Возможно, причиной неожиданно мягкого отношения к ней в момент задержания ее преступного мужа стало именно это ее искреннее раскаяние – а может, полицейские просто не захотели перегибать палку… Милосердие правоохранительных органов и Совета дошло даже до того, что несчастную супругу было решено пустить на заседание, на котором будет рассматриваться дело ее мужа.

Поэтому сейчас она вошла в Зал Одобрения следом за Максом, с надменным видом шествовавшим между двумя полицейскими, и застыла в уголке, с ужасом переводя взгляд с одного члена Совета на другого.

Стас наклонился поближе к своему наблюдательному окошку, отчаянно надеясь на то, что память у членов Совета не хуже, чем у него самого. В конце концов, именно Макс с его крикливой женой сыграли одну из главных ролей в событиях, которые привели к волне дестабилизации.

А та волна убила Лилию.

Лилии нет.

Черт, черт, черт. Вовсе незачем было об этом сейчас думать…

В любом случае, если Совет решит вдруг засомневаться перед вынесением приговора, придется вмешаться. Конечно, на Равнине станет известно, что заседания Совета проходят под незримым контролем Стаса – ну черт с ними со всеми. Макс должен получить свое, раз уж ему повезло выжить три года назад, во время волны дестабилизации. Тем более наказание за подобное преступление четко оговорено в законе: высылка обратно на Землю. И непременно надо проследить, чтобы мортал, который будет обеспечивать скорую смерть Макса на Земле, постарался как следует.

Зинин, как председатель Совета, взял слово первым:

– Итак, Макс, мы хотим тебя выслушать. Почему ты позволил себе нарушить закон?

Как и следовало ожидать, Макс не собирался сдаваться без боя:

– А с какого перепоя я должен у кого-то спрашивать разрешения? Ваш Стас у кого-то спрашивал, можно ли ему самолет создавать? И можно ли ему делать все остальное? Спрашивал?

Алена немедленно вспыхнула и ровным голосом проговорила:

– Стас здесь ни при чем. Есть закон, и ты это прекрасно знаешь.

Перед каждым членом Совета прямо в стол было вмонтировано по два листа, на которых полностью умещалось нынешнее законодательство Равнины, и Артем тут же прочитал, глядя на столешницу:

– Любой человек, осмелившийся создать что бы то ни было без одобрения большинства членов Совета, считается преступником…

– Ха! Большинства! И часто вы голосуете не единогласно? – немедленно встрял с язвительным комментарием Макс.

Артем, ничем не выдавая своего отношения к Максу и ко всему происходящему, продолжал:

– За подобное деяние преступник наказывается принудительной высылкой обратно на Землю в максимально неблагоприятные условия из тех, которые могут быть для него там созданы силами компетентных морталов.

– Да какая разница, где подыхать? – резвился непримиримый Макс. – По мне – так лучше уж там, чем в этом идиотизме!

Жалостливая Алена решила вмешаться:

– Макс, мы ведь против тебя ничего не имеем. Мы просто призваны соблюдать законность на Равнине…

– Да не старайся ты, подстилка Стасова! – расхохотался Макс. – Тебе-то уж точно плевать на закон. Ты все что угодно сделаешь, если он тебе прикажет. Скажешь, не так?

Алена широко раскрыла несчастные глаза и умолкла, а Макс обвел всех присутствующих торжествующим взглядом.

– Заканчивайте вашу бодягу, придурки! Смех смотреть, как вы щеки дуете, изображаете представителей власти… Самим-то не смешно?

Цветана (единственная из всех, кто продолжал сохранять безмятежное спокойствие) бесстрастно оборвала его:

– Ты можешь говорить что угодно, но закон ты нарушил. Мы можем тебя выслушать, а можем просто зачитать приговор. Не хочешь попытаться оправдаться – дело твое. Или хочешь?

Умница Цветана. Именно на ее здравомыслие и флегматичность и был расчет при включении ее в Совет. А ведь могла бы сейчас и встать на сторону Макса: помнится, в свое время она больше всех удивлялась новому закону.

– Да в чем мне оправдываться?! – заорал Макс. – Ваш дебильный Стас сначала сделал нас всех всемогущими, а потом испугался: какой кошмар, теперь все могут то, что могу я… Все же вокруг идиоты, разве можно им давать такую возможность?! Вот и весь ваш закон! И я еще должен оправдываться?

– Макс, милый, зачем ты так? – попыталась урезонить его жена, но Макс не обратил на ее слова никакого внимания:

– Не дождетесь! Читайте свой гребаный приговор, а то надоел уже весь этот цирк.

Члены Совета переглянулись, и Зинин потянулся за лежавшим перед ним листом пергамента.

Ну уж нет! Так легко этот олигофрен-народоволец не отделается…

И Стас решительно поднялся и вышел из кабинета.

Макс встретил его появление в Зале Одобрения злорадным:

– Я так и знал. Что, подсматриваешь в щелочку за своими прихвостнями? И то верно: вдруг чего-нибудь натворят?

Стас остановился прямо напротив Макса и насмешливо прищурился:

– Ты снова против всех, дурачок?

Макс заиграл желваками на скулах и яростно проскрипел:

– Я не против всех, я только против тебя – как был, так и есть! Тебя это расстраивает, Гитлер недоделанный?

Стас долго с непроницаемым видом разглядывал Макса, прежде чем спросить:

– Как тебе это удалось-то?

– Представь себе, удалось! – расхохотался Макс. – Ты с чего вообще решил, что никто тебя ослушаться не посмеет?!

Стас задумался и, пожевывая нижнюю губу, засмотрелся на пол. Макс какое-то время с той же задиристой ухмылкой ждал ответа, потом все-таки не удержался:

– Что, не нравится? Чего молчишь?

Стас, продолжавший сосредоточенно глядеть вниз, очнулся не сразу:

– Прости, не услышал… Повтори, будь ласков, а?

Тут даже бестолковый Макс сообразил, что при повторе его страстные реплики сильно потеряют в эффектности, и предпочел промолчать.

Стас еще немного помолчал, потом поднял отстраненный взгляд, кивнул Зинину и сел в дальнем углу зала.

Члены Совета, несколько озадаченные его поведением, тревожно переглянулись, и Зинин, пожав плечами, зачитал приговор:

– За самостоятельное несанкционированное создание предметов, ранее не существовавших на Другой Земле, преступивший главный закон Равнины мортал Макс Корчень приговаривается к принудительному возвращению на Землю. Мортал Виктор Бедунец назначается ответственным за обеспечение максимально неблагоприятных земных условий для Макса Корченя. Супруге преступника Дарье Костыльниковой предоставляется право выбора: она может вернуться на Землю вместе со своим мужем или остаться на Другой Земле. В случае ее возвращения на Землю никаких особых условий для ее дальнейшего проживания там организовано не будет. Преступник Макс Корчень до момента приведения в исполнения данного приговора должен содержаться под стражей.

– Да на здоровье! – выкрикнул Макс, повертел головой в поисках хоть какой-то возможности выплеснуть свои чувства и с размаху изо всех сил топнул по ноге стоявшего рядом эктора-полицейского. Тот взвыл от неожиданности и отвесил Максу увесистую затрещину.

– Не смей! – крикнула Алена. – Ты всего лишь охранник!

Эктор тут же пристыженно отскочил от Макса и начал что-то бормотать себе под нос: видимо, уговаривал себя сохранять спокойствие и при необходимости подставить Максу другую ногу.

Упомянутая в приговоре Дарья Костыльникова тихонько всхлипывала и с надеждой посматривала на членов Совета. Впрочем, ее молчаливые призывы к их предполагаемому милосердию никакого действия не возымели: все пятеро тут же, загремев отодвигаемыми стульями, двинулись к Зинину для подписания вынесенного приговора.

Экторы-полицейские, опасливо оглядываясь на Алену, развернули Макса к двери и решительно, но аккуратно вытолкали его из Зала Одобрения.

Поставив свою подпись под приговором, каждый из членов Совета в свою очередь бросал вопросительный взгляд на Стаса. Тот продолжал сидеть в своем углу, задумчиво морща лоб и не обращая никакого внимания на окружающих.

Буряк, последним поставивший свою подпись, долго ждать не стал:

– Эй, в камышах! Мы свободны? Или ты имеешь что-то нам сказать?

Стас неторопливо поднял глаза и все так же молча перебрался к столу, расположившись на стуле Артема. Некоторое время сидел там, разглядывая членов Совета, а потом тихо поинтересовался:

– Сдается мне, это вы хотите поговорить. Или я ошибаюсь?

Буряк неопределенно повел плечами, а остальные, как по команде, расселись вокруг стола. Артем смущенно повертел головой, словно в нынешних обстоятельствах у стола мог сам собой возникнуть еще один стул. Поскольку ничего такого не произошло, он подавил сокрушенный вздох и послушно принес стул, на котором только что сидел в углу Стас.

– Хотите сказать, мы с вами перегнули палку? – поинтересовался Стас.

– Вообще-то телескоп – хорошая штука… – ни к кому конкретно не обращаясь, невыразительно проговорил Зинин.

Алена бросила встревоженный взгляд на Стаса, но тот только ядовито усмехнулся и промолчал. Вместо него, царственно вскинув голову, ответила Цветана:

– Раз уж мы приняли какой-то закон, его надо соблюдать. Нельзя кому бы то ни было позволять на этот закон плевать. В законе сказано…

– Цветка, уймись, – с досадой прервал ее Буряк. – Мы знаем, что сказано в законе. Стас о другом спросил.

– Я поняла, о чем спросил Стас, – с прежним достоинством сообщила обстоятельная болгарка. – Стас хочет понять наше отношение к тому приговору, который мы только что вынесли. Поскольку это всего лишь третий случай в нашей новой истории, мы еще не привыкли выносить подобные приговоры. Поэтому Стас полагает, что нам может быть некомфортно, когда мы фактически приговариваем человека к смерти.

Зинин у нее за плечом тоскливо закатил глаза, а Алена, не сдержавшись, сдавленно хихикнула. Цветана посмотрела на нее – не столько укоризненно, сколько удивленно – и упорно продолжала:

– Я, разумеется, не могу говорить за всех, но за себя скажу: я считаю, что Макс давно это заслужил. Он заслужил это еще три года назад, но тогда у нас не было такого закона. Я не могу сказать, что поддерживаю идею смертной казни…

– Короче, Цветка, короче! – взмолился Буряк. – Есть хочется, пить хочется, спать хочется, а тут ты со своими древнегреческими монологами…

– Я вовсе не поддерживаю идею смертной казни, а изгнание обратно на Землю при условии обеспечения там человеку тяжелейших условий существования, безусловно, можно считать именно смертной казнью, – неумолимо продолжала Цветана, категорически неспособная бросить какое бы то ни было дело на полпути. – Но я поддерживаю идею о необходимости законного регулирования нашей жизни. Три года назад большинство проголосовало за этот закон – значит, его необходимо соблюдать. Макс не просто нарушил закон: он смеялся над этим законом, поэтому вынесенный приговор я считаю вполне справедливым.

Зинин беспокойно заерзал, подозрительно глядя на замолчавшую болгарку: она все-таки закончила или просто набирается сил для следующего повествования? Но Цветана продолжала хранить безмятежное молчание, и он с облегчением выдохнул.

Стас с насмешливой благодарностью кивнул Цветане и опять уставился куда-то вверх.

Голодный и сердитый Буряк проворчал себе под нос:

– Меня больше интересует, почему Макс вообще смог…

Стас, слегка нахмурившись, искоса уставился на него.

Воцарилось молчание, во время которого все по нескольку раз посмотрели друг на друга и в конце концов свели все настороженные взгляды на Стасе. Заметив это, он раздраженно спросил:

– Ну? Что вы на меня смотрите? Откуда я знаю, почему он смог?

– Разумеется, ты понятия не имеешь, почему остальные не могут, – бесстрастно заметил Буряк. – Но почему-то мы дважды в неделю часов по пять-шесть выслушиваем просьбы жаждущих и страждущих. И почему-то же они к нам идут, а не создают без разрешения все, что им в голову взбредает. И ты, конечно же, даже не догадываешься, почему…

– Слушай, не начинай, а? – разозлился Стас. – Уже тысячу раз говорено: теперь будет так. Вам-то зачем знать, как я это сделал?!

– Хотя бы затем, чтобы понимать, что ты нам доверяешь, – ровным тоном произнес Зинин. – Пока мы про все это знаем столько же, сколько остальные – мы тебе не друзья, а марионетки. Если тебя это устраивает – пожалуйста.

Стас собрался было что-то сказать, но тут в зал влетел запыхавшийся эктор-полицейский с вытаращенными глазами и прямо с порога выпалил:

– Он сделал себе кровать! Мы его отвели в вольер, а он там сделал себе кровать!

Стас сорвался с места и вылетел из зала, пробормотав:

– Вот сучонок!

Все переглянулись и начали тоже выбираться из-за огромного стола: Алена – торопливо, не отрывая взгляда от двери, за которой исчез Стас, Цветана – без малейшей суеты, сохраняя свое фирменное спокойствие, Артем – четко, по-военному. За столом задержались только Буряк с Зининым, обменявшиеся сложно-выразительными взглядами.

– Думаешь, там есть на что смотреть? – полюбопытствовал наконец Буряк. – Ты кроватей не видел?

– Я Стаса в подобной ситуации не видел, – сквозь зубы ответил Зинин.

– Ладно, – пожал плечами Буряк, никуда не торопясь. – Пойдем посмотрим, раз ты считаешь, что это будет занимательное зрелище.

– Скорее познавательное, – пробормотал Зинин и нехотя поднялся.

…Когда они добрались до бывшего вольера питеков, ныне игравшего роль тюрьмы, действо там еще только начиналось.

За прозрачной стеной вольера-тюрьмы красовалась роскошная кровать с густо-вишневым балдахином, наводившая на мысли о Версале или Эрмитаже. На кровати привольно возлежал Макс, со злорадной ухмылкой любуясь балдахином. По другую сторону стены разъяренным изваянием застыл Стас с руками в карманах и вздернутым подбородком. В нескольких метрах позади него стояли члены Совета, оглянувшиеся при приближении задержавшихся Буряка с Зининым.

– И что это значит, позволь спросить? – подрагивающим от сдерживаемого бешенства голосом спросил Стас.

– Это? – удивился Макс, слегка повернув голову на голос. – Это – кровать. Разве не похоже? Не спать же на голой земле…

Стас еще немного помолчал, договариваясь с собственной выдержкой, а потом бросил через плечо:

– Отойдите все. Дайте мне поговорить с ним.

– Оп-па! Оказывается, у нас с тобой есть общие тайны? – продолжал веселиться Макс.

– Ну?! – не оборачиваясь, рявкнул Стас, спиной почувствовавший всеобщую напряженную нерешительность.

Экторы заполошной петушиной стайкой метнулись прочь от вольера. Члены Совета отошли с бльшим достоинством, хотя и без всякого желания. Только Алена, сделав пару шагов назад, остановилась, не отрывая тревожно-сосредоточенного взгляда от спины Стаса.

Стас подошел поближе к прозрачной тюремной стене и негромко спросил:

– Как тебе это удалось?

– Здрасте! Ты же сам сделал так, чтобы мы все это могли – вот я и смог, – торжествующе заявил Макс. – А почему нет-то?

Стас еще больше понизил голос:

– Где ты был, когда… – он осекся, помолчал немного и сам себе возразил: – Да нет, я тебя тогда видел.

Макс так заинтересовался, что даже повернулся к Стасу, приподнявшись на локте:

– Это когда же?

– Проехали, – отрезал Стас.

– Ух ты! – возрадовался Макс. – Раз ты так всполошился – значит, сильно я тебе в компот нагадил. Не поверишь: приятно… Просто чертовски приятно! Эх, знал бы я раньше, что не только закон нарушаю, а еще и тебя так сильно злю…

После небольшой паузы Стас ледяным тоном поинтересовался:

– И что именно ты создавал раньше?

– Да кучу всего! Тебе бы в мой подвал спуститься… Да, кстати: подвала-то у меня раньше тоже не было. Ты разве не знал? Так вот у меня в подвале – целый зоопарк. И штук пять экторов, чтобы все это зверье обслуживать. Ну не Дашка же моя стала бы их дерьмо выгребать, верно? Между прочим, о Дашке. Я ей в подвале тоже местечко выделил, – забавлялся Макс. – Представляешь, ей вдруг приспичило померить королевские наряды. Пришлось уважить, а то ж не давала, зараза! Мне продолжать, или ты боишься от злости лопнуть?

Стас молчал, покачиваясь взад-вперед. Макс терпеливо ждал его реакции, продолжая злорадно скалиться. Наконец ждать ему надоело, и он снова плюхнулся на спину:

– Все, надоел ты мне до смерти. Сил больше нет тебя видеть, – и в ту же секунду вокруг кровати возник небольшой аккуратный дом, приткнувшийся передней стеной прямо к невидимому ограждению тюрьмы.

В наступившей тишине неожиданно громко прозвучал голос Цветаны, констатировавшей:

– Макс продолжает плевать на закон, а его жена, оказывается, все знала.

Стас резко повернулся и обнаружил, что практически все зрители за время его разговора с Максом, сами того не замечая, вернулись на свои прежние позиции.

Вот же любопытные паршивцы! Наверняка все слышали. Хотя…

Ну даже если и слышали – что они могли понять? Ничего конкретного никто не сказал. Впрочем, Макс и не мог ничего сказать. Не мог же он, в самом деле, что-то понять: просто ума бы не хватило. Если Зинин с Буряком до сих пор в тумане бродят – куда уж тут простачку Максу…

Или эти двое тоже только прикидываются, что ничего так и не поняли? Впрочем, если поняли – тогда тем более неважно.

Да черт возьми, что вообще в этом дурацком разговоре могло быть опасного?! О чем тут думать? Или… Может, об этой ерунде думается просто для того, чтобы не думать о том, что произойдет сейчас?..

И Стас, оглядев притихших зрителей, спокойно сказал:

– Алена, уведи Цветану. Все остальные тоже могут идти.

Цветана изумленно вздернула брови, но Алена что-то зашептала ей на ухо, одновременно увлекая болгарку за крепкий локоть в сторону едва видного за деревьями институтского здания.

Небось, дамы решили, что это – наказание за любопытство. Ну и хорошо, если решили именно так. Буряк-то, судя по всему, не так доверчив… Ни за что не уйдет. Зинин тоже не уйдет, но останется скорее из любопытства. Что ж, дело хозяйское: если человек мечтает за компанию утопиться… Грех мешать людям делать то, что они хотят.

Стас снова повернулся к вольеру.

В следующую секунду дом внутри тюрьмы вспыхнул пронзительно-желтым столбом пламени.

Интересно, стена вольера выдержит такую температуру? Изначально-то она на это рассчитана не была… Надо будет не забыть проверить, иначе – прощай, тюрьма.

Через минуту гигантский костер угас так же стремительно, как и возгорелся. До слуха потрясенных свидетелей не донеслось ни одного крика единственного обитателя дома. На месте казни осталось лишь уродливое черное пятно, которое посреди пожухшей к концу лета травы выглядело провалом в глубины реальности.

Стас постоял минуту спиной к остальным, затем с непроницаемым лицом повернулся и посмотрел на замерших невдалеке Буряка с Зининым.

Зинин, кривя губы, смотрел в сторону. Буряк исподлобья тяжело поглядел на Стаса, потом пробормотал что-то евнятное себе под нос, затолкал кулаки в карманы и, сгорбившись, пошел прочь.

Стас проводил его тоскливым взглядом и подошел поближе к Зинину. Артем маячил где-то сбоку и ни во что не вмешивался, хотя вид у него был сердитый.

– Я, помнится, предлагал вам уйти, – негромко сказал Стас.

Зинин отстраненно покивал, но ничего не сказал.

– Ты считаешь, у меня был другой выход?

Зинин, снова промолчав, неопределенно поиграл бровями.

– Иди ты к черту! – разозлился наконец Стас. – Можно подумать, я сейчас пляшу от восторга! Или ты думаешь, что я мечтал об этом последние три года?

Зинин вскинул на него несчастные глаза:

– Стас, что ты творишь?..

Некоторое время Стас недобро разглядывал лицо историка, потом крепко ухватил того за локоть, как давеча Алена Цветану, и повел в глубину парка – подальше от благоговейно застывших полицейских и хранившего гневное молчание Артема. Зинин покорно позволял вести себя, только время от времени потрясенно мотал головой и повторял:

– Что ты творишь?

Стас провел не сопротивлявшегося историка через парк, втолкнул в здание института и, уже не обращая на него внимания, рассерженно зашагал по коридору в сторону своего кабинета. Зинин все так же покорно побрел за ним, а Артем, бросив им обоим вслед непонятный взгляд, повернул в другой конец коридора: Стас, давным-давно охладевший к институтским делам, свалил на своего верного эктора всю ответственность за происходящее в институте, так что дел у того всегда было невпроворот.

Стас размашисто прошагал через весь кабинет к холодильнику, вынул из него мгновенно запотевшую на воздухе бутылку водки и водрузил ее на стол. Жалобно лязгнули пущенные вскользь по столу тяжелые стаканы, и Стас обессиленно бросился в кресло перед камином.

Через секунду он вскочил, как подброшенный: это было любимое кресло Лилии, и в другой ситуации он бы ни за что…

Зинин терпеливо подождал, пока Стас пересядет во второе кресло, подтянул к столу один из беспорядочно стоявших вдоль стен стульев и тоже уселся.

Стас молча разлил водку по стаканам и быстро опрокинул свой.

– Здорово получается, да? – агрессивно заговорил он, вызывающе глядя в упор на потянувшегося за своим стаканом Зинина. – Пока я играл в демократа – вы все на меня бочки катили: дескать, стал вождем – так веди, нечего сопли жевать…

Зинин, не отвечая, налил себе снова и откинулся на спинку стула.

– Скажешь, ты мне этого не говорил?

– Не скажу, – равнодушно согласился историк, внимательно рассматривая свой стакан. – Говорил.

Стас сник и тоже уставился в опустевший стакан. Зинин молча потянулся за бутылкой и налил Стасу и себе.

– Ты-то хоть понимаешь, кто убил Лилию? – с горечью спросил Стас.

– Понимаю. Ты.

– Правильно понимаешь. Ее убил я – как раз тем, что играл в демократию. Ты, помнится, сам говорил: все, кто оказался на Другой Земле – недочеловеки.

– Положим, так я не говорил, – возразил Зинин, впервые с момента пожара в вольере обнаружив признаки здравого рассудка.

– Неважно. Значит, Галилей говорил, – отмахнулся Стас. – Все, кто здесь, на нашей Земле хотели не сделать, а получить.

Услышав это неожиданное «на нашей Земле», Зинин выхлебал еще порцию водки и наконец-то заинтересовался:

– Матушев тоже?

– Ну… – смешался Стас, – Матушев – это совершенно особая статья. У него мечта была такая, которую только здесь и можно было осуществить.

– Ну не скажи… – запротестовал Зинин. – Тогда уж будь последовательным: чтобы придумать теорию Большого взрыва, вовсе не надо было оказываться в начале времен. Значит, Матушев тоже мог бы…

– Да ладно тебе! – досадливо прервал его Стас. – Я тебе про другое говорю. Если бы я с самого начала построил народ в Долине ровными рядами, загасил бы Макса во время истории с питеками… Если бы я не делал вид, что Тимофей не опасен – не было бы той волны! И Лилия была бы жива, понимаешь ты?!

Он вскочил с кресла и заметался по кабинету, нервно перебрасывая стакан из руки в руку.

– И нельзя было, чтобы все научились создавать то, что хотят!

Зинин улучил момент, когда Стас проносился у него за спиной, и воздел вверх руку с бутылкой.

Стас недоуменно остановился, рассматривая полупустую бутылку, потом аккуратно извлек ее из зининской руки, наполнил свой стакан и так же аккуратно вставил бутылку обратно. Выпил, даже не поморщившись, как воду, и неожиданно спокойно проговорил:

– Поэтому сейчас я буду делать то, что считаю нужным. Вы считаете меня последним подонком – на здоровье. Сегодня я стал убийцей – пусть так. Я решил, что его нужно убить, и убил. Не надейся, я не жалею. Так было нужно.

– Нужно для чего? – мрачно спросил Зинин. – Чтобы скрыть последствия твоей ошибки?

Стас медленно обошел кресло и встал прямо перед Зининым, нависая над тщедушным историком всем своим длинным телом.

– Не скрыть, а устранить, – жестко произнес он, глядя поверх зининской головы куда-то в окно. – Макс бы не остановился.

Зинин негромко уточнил:

– Ты действительно не мог его остановить? Поэтому он и не приходил к нам в Совет за одобрением, и при этом спокойно создавал, что хотел?

Стас наклонился и внимательно взглянул в лицо историку.

– Думай, как хочешь. Он бы не остановился – в этом вся суть. Он был угрозой всем. Всем и всему.

– Значит, я прав, – задумчиво сказал сам себе Зинин. – Ты пытался его остановить – и не смог. Очень странно… Других смог, а его нет. Почему именно его?

Стас, не отвечая, снова заходил по кабинету, подбрасывая опустевший стакан, а Зинин продолжал общаться с самим собой.

– Ты все устроил так, как хотел. Тимофеевы экторы теперь подчиняются только тебе. Все бегают к нам за разрешением на любой чих. Галилеанцев будто бы и в природе не было, Тимофей забился в норку и не рыпается… Ты не смог остановить только Макса. Ну ладно, еще тех двоих, которые раньше… В общем, тех, кого мы уже угробили. Почему?!

– Если бы я знал, не было бы нужды Макса убивать, – угрюмо пробурчал Стас.

Бутылка с жалко плещущимися на дне остатками снова взмыла вверх. Стас вылил остатки в стакан и не вполне твердыми шагами пошел к холодильнику.

– Что, там еще есть? – изумился Зинин, с горечью рассматривая свой пустой стакан.

– Есть… – печально сообщил Стас и извлек из холодильника преемницу первой бутылки.

Они продегустировали содержимое преемницы. Оно их вполне удовлетворило, и стаканы снова были наполнены.

Стас обрушился в кресло и в упор посмотрел на Зинина: