Свобода учиться. Игра против школы Грей Питер

Примерно 30 лет назад команда психологов из Политехнического университета Виргинии под руководством Джеймса Майклса провела простой эксперимент в реальных условиях: в студенческом центре они наблюдали за обычной товарищеской игрой на бильярде. Сначала экспериментаторы незаметно подсчитывали процент успешных ударов у каждого игрока, чтобы определить его уровень. Затем они подходили ближе и начинали смотреть за игрой так, чтобы игрокам стало очевидно: их игру оценивают. Психологи проделывали это в течение нескольких игр с разными игроками. И вот что они обнаружили: если наблюдать за игроками высокого уровня, те начинают играть еще лучше, а вот на новичков пристальное наблюдение оказывает противоположный эффект. В целом под наблюдением профессионалы в среднем улучшили результаты с 71 до 80 процентов, а новички ухудшили с 36 до 25 процентов{166}.

Другие эксперименты с разными вариантами заданий подтвердили эти результаты. Когда за испытуемыми наблюдали и оценивали их, результаты тех, чьи навыки были лучше, улучшались еще больше, а у новичков падали. Было обнаружено, что деструктивный эффект наблюдения и оценки гораздо выше при выполнении заданий, требующих умственных усилий: решении сложных математических задач или попытках опровергнуть высказывания классических философов. При выполнении физических упражнений, как та же игра на бильярде, он меньше{167}. Когда задание связано с творчеством или необходимостью обучиться чему-то сложному, то в присутствии наблюдателя почти все участники эксперимента действуют хуже{168}. Чем выше статус наблюдателя и чем важнее для участников его оценка, тем сложнее процесс изучения.

Есть все основания верить, что принцип действует и в школе, – оценка облегчает работу тех, кто уже что-то умеет, и усложняет для тех, кто только учится. Школа задумывалась как место, где дети учатся и отрабатывают навыки, а не демонстрируют свои способности, чтобы произвести впечатление. Кроме того, из-за постоянного контроля и оценки работы учащихся школа представляется идеальным местом для того, чтобы продвигать тех, кто уже и так хорош, и мешать процессу обучения. Те, кто уже каким-то образом выучил школьные задания, скажем, дома, чаще показывают себя лучше и в этих условиях, а те, кто нет, обычно плавают. Оценки вклиниваются между теми, кто уже знает, и теми, кто еще нет, чтобы первых подтолкнуть вверх, а вторых – вниз. Это вносит разногласия в отношения между первыми и вторыми. Еще пагубное влияние оценок проявляется в том, что они формируют склад ума, противоположный игровому. А игровой склад ума идеален для получения новых навыков, решения новых задач, а также для всех занятий, где нужно мыслить творчески.

Эта глава о том, как важны игры. Сначала я расскажу о четырех основных заключениях, сделанных в ходе одного психологического исследования, которое, как я понимаю, хорошо показывает образовательную значимость игр. Затем дам определение игре и объясню, как каждая из конкретных характеристик способствует развитию игровых способностей.

Четыре вывода о влиянии и значении игры

Что такое игра?

Сила игры – в простоте

Часто люди думают, что игры легкомысленны и несерьезны. И они правы. Как я уже сказал, мы играем ради процесса игры, а не для достижения каких-то серьезных целей в реальном мире – например, добыть еду, заработать денег, снискать похвалы, убежать от тигра или добавить строчку в резюме. Это занятие, по крайней мере частично, происходит в придуманном мире. Поэтому, конечно, это очень просто! Но в этом и заключается самый очаровательный парадокс игры: огромное ее значение для образования обусловлено именно ее несерьезностью.

Игра много значит для образования, и при этом участники игры не учат ничего сознательно. Они играют для удовольствия, образование – это побочный продукт игры. Если бы участники играли, имея серьезную цель, игра перестала бы быть игрой и потеряла бы часть образовательной значимости.

Во время игры дети не думают о будущем и не боятся ошибаться, потому что в играх ошибки не приведут к серьезным последствиям. Дети спокойно пробуют делать разные опасные или вообще невозможные в реальной жизни вещи в своем придуманном мире. Поскольку в игре ребенок не ищет одобрения старших, он не думает об оценке и не беспокоится о ней. Страх и беспокойство об оценках сковывают разум и тело, загоняют их в рамки, в которых возможно выполнять хорошо заученные и привычные действия, но они не подходят для изучения нового или размышления о новом. В игре дети не волнуются ни об ошибках, ни о суждениях других, поэтому могут полностью посвятить все внимание тем навыкам, которые им нужны в данный момент для игры. Они стремятся делать все как можно лучше, потому что это и есть настоящая цель игры. И при этом они знают, что даже в случае провала никаких последствий в настоящем мире у них не будет.

Играть просто, но не легко. В основном вся радость от игры кроется в решении сложных задач на ходу. Если игра становится слишком легкой, то перестает быть привлекательной и в нее никто не играет. Тогда участники игры усложняют игру или находят себе другое занятие. Маленькие дети, которые учатся ходить, как только у них начинает получаться, переходят к более сложным двигательным занятиям – начинают бегать, прыгать или лазать. Молодые животные тоже усложняют себе задачи, постепенно используя в играх все более продвинутые приобретаемые навыки. В одном исследовании наблюдали за детенышами горных коз. Когда они уже научились бегать по ровной поверхности, то стали играть в догонялки на более крутых склонах, где бегать было сложнее{190}. Точно так же молодые обезьяны качаются и перепрыгивают с ветки на ветку, которая находится довольно далеко, чтобы дотянуться, но при этом достаточно близко к земле, чтобы не ушибиться, если с нее упасть{191}. В видеоиграх подростки переходят с одного уровня сложности на следующий. Нет никакого удовольствия играть на одном и том же уровне. Комбинаторные игры Эйнштейна постоянно ставили перед ним новые задачи для ума и подталкивали его к новым высотам. Когда у детей есть свобода играть, они играют естественно, на пределе своих физических и умственных способностей.

Еще один аспект игры, который тоже способствует обучению, – повторение. В большинстве игр действия повторяются. Когда кошка играет с мышкой, то преследует ее, ловит, а потом отпускает, чтобы поймать снова. Ребенок, который учится говорить, лепечет, повторяя одни и те же слоги или сочетания слогов, иногда меняя последовательность, словно специально отрабатывает произношение. Ребенок, который учится ходить, ходит туда и обратно по одному и тому же маршруту. Дети, которые играют в чтение книжек, могут много раз «читать» одну и ту же небольшую книжку, которую знают наизусть. Во всех структурированных играх, таких как догонялки, бейсбол или данетки, действия повторяются снова и снова. Одна из отличительных черт игры – внимание к процессу, а не к результату, и идея повторения как раз очень хорошо соотносится с этой характеристикой. Участники игры повторяют одно и то же действие несколько раз, чтобы запомнить, как делать его правильно.

Но это не механическое зазубривание. Любое повторение – творческий акт, потому что желание повторить исходит от участника игры. Если каждое новое действие полностью повторяет предыдущее, то это только потому, что играющий специально старается это сделать. Однако чаще всего очередное такое повторение чем-то отличается от каждого предыдущего. Играющий нарочно изменяет действие, чтобы попробовать сделать то же самое, но по-новому. Побочным эффектом такого повторения будет совершенствование и закрепление нового навыка. Когда ребенок начинает повторять одно и то же, родители или другие взрослые часто думают, что ничему новому дети уже не учатся. Но если бы это было так, дети бросили бы игру и стали играть во что-то другое.

Заключительная мысль. Представьте себе, что вы всесильны, и вот вы столкнулись с необходимостью заставить молодых людей и детенышей других млекопитающих отрабатывать навыки, необходимые для выживания и размножения в условиях их обитания. Как бы вы решили эту проблему? Сложно представить себе более подходящее решение, чем встроить в их мозг механизм, который заставлял бы их хотеть отрабатывать навыки, чтобы каждый раз дети испытывали радость в качестве награды. На самом деле такой механизм уже встроен благодаря естественному отбору, и результат его действия – поведение, которое мы называем игрой. Вероятно, игра вызывала бы больше уважения, назови мы ее как-нибудь по-другому, например «отработка жизненно необходимых навыков по собственному желанию». Однако такая формулировка лишила бы игру беззаботности и, следовательно, снизила бы эффективность. Поэтому остается противоречие. Мы должны принять простоту игры, чтобы осознать ее глубину. Почти 300 лет назад английский поэт Томас Грей писал: «И где неведенье есть сладость, там буйство есть ученым быть»[37]. Я бы перефразировал его слова так: «Где знания и навыки есть сладость, есть мудрость в том, чтоб быть глупцом».

Играя друг с другом без взрослых, дети учатся принимать самостоятельные решения, контролировать эмоции и желания, ставить себя на место других, преодолевать разногласия и дружить. Если коротко – в игре дети учатся контролировать свою жизнь.

Чему учат неформальные занятия спортом

Представьте, как раньше играли в бейсбол: на пустыре объявлялась группа ребят в надежде найти себе компанию для игры. Кто пешком, кто на велике, кто один, а кто с друзьями. Один нес биту, другой – мяч (причем это совсем не обязательно именно бейсбольный мяч), у кого-то находились перчатки принимающего. Народу собиралось достаточно, игра начиналась. Двое лучших по местным меркам игроков назначались капитанами команд и определяли, кто за кого будет играть. Они ставили базы: это могли быть шапки, летающие тарелки фрисби или любые другие предметы подходящего размера. Если игроков не хватало для занятия всех позиций, приходилось импровизировать. Тут не было ни одного взрослого, который давал бы указания или улаживал споры, дети все придумывали и делали сами. Такой способ играть в бейсбол и есть по сути игра, то есть деятельность, которую дети выбрали сами, которой сами руководят и играют ради процесса, а не ради награды.

А теперь представьте себе игру в Младшей лиге. Она проходит на ухоженном поле, которое выглядит точь-в-точь как профессиональное, только меньше. Детей привозят туда на машинах, потому что одни далеко живут, а у других так захотели родители. Большинство взрослых остаются посмотреть на игру и поболеть за маленьких игроков. У каждой команды действующей лиги есть взрослый тренер, а состав определен заранее. На игре взрослый судья объявляет подачи, штрафные мячи и выводит игроков из игры. Ведется официальный счет, и в каждом сезоне с учетом всех выигрышей и поражений определяется победитель. Некоторые ребята действительно сами хотят играть в этих турнирах, но остальных либо уговорили, либо заставили родители.

Неформальная игра в бейсбол, как и другие игры, в которые дети играют сами по себе, учит их тому, чему не научит ни одна формальная игра под руководством взрослых. Вот пять наиболее ценных уроков, которые дети могут извлечь в жизни.

Урок 1. Чтобы игра продолжалась, все должны быть довольны. Основной признак свободы в игре – свобода в любой момент из нее выйти. В неформальной игре никто не будет вас заставлять остаться и никто из взрослых не расстроится, если вы уйдете, – ни тренер, ни родители, ни кто-то еще. Игра продолжается до тех пор, пока есть достаточное количество игроков и все хотят играть. При этом каждый заботится о том, чтобы все участники – даже игроки из команды противников – были довольны игрой.

Это значит, что в неформальной игре вы определенным образом подстраиваетесь под игроков и меняете установленные правила в зависимости от сил каждого. Вы не будете бежать к базе защитников изо всех сил, если игрок защищающейся команды меньше вас и может упасть и ушибиться. При этом в Малой лиге это был бы хороший ход (там, если вы не бегаете в полную силу, тренер будет еще и ругаться). Именно поэтому в неформальных играх дети гораздо реже получают травмы, чем в спортивных секциях, несмотря на то что родители уверены в большей безопасности спорта, проходящего под присмотром взрослых{192}. Если вы подаете мяч маленькому Джонни, то подача будет не такой сильной, потому что он не сможет отразить сильный удар. Вы прекрасно знаете, что даже ваши товарищи по команде обвинят вас, что нечестно бросать мяч изо всех сил тому, кто моложе. Однако когда против вас встает более старший и опытный Джером, вы покажете себя во всей красе, но не потому, что хотите победить его, а потому, что слабый удар может его обидеть. Поэтому золотое правило социальных игр – «поступай с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними», а совсем не «поступай с другими так, как ты бы хотел, чтобы они поступали с тобой». Равенство в игре не означает быть одинаковыми. Равенство означает, что следует действовать с учетом индивидуальных особенностей и пожеланий каждого игрока.

Чтобы быть хорошим игроком в неформальной спортивной игре, недостаточно слепо следовать правилам. Скорее нужно посмотреть на игру с точки зрения остальных участников, понять, чего они хотят, и по возможности постараться сделать хоть что-то из этого. Если у вас совсем не получится, то вы останетесь один. В неформальных играх доставить удовольствие остальным участникам гораздо важнее победы, и в жизни это правило тоже работает. Многим трудно это усвоить, но они так хотят играть с другими детьми, что в конце концов осваивают этот навык. Если, конечно, у них достаточно времени на игры, где есть масса возможностей проиграть, испытать на себе последствия и попробовать снова.

Урок 2. Правила игры определяют участники; правила можно менять. Участники игры могут сами создавать свои правила и менять их в зависимости от разных условий, потому что в неформальной игре нет стандартов. Если площадка для игры слишком маленькая, а единственный найденный мяч резиновый и улетает слишком далеко, участники могут считать вне игры любой улетевший за границы площадки мяч. Тогда игроки будут внимательнее кидать мяч, а не бить по нему изо всей силы. Или же самого сильного игрока могут попросить играть одной рукой – левой, если он правша, или еще вместо биты взять швабру. Если условия во время игры поменялись, то и правила могут измениться. Что-либо подобное невозможно в Малой лиге, где нельзя менять установленные взрослыми правила. В формальной игре условия должны соответствовать правилам, а не наоборот.

Еще давным-давно Жан Пиаже, наблюдая за детьми, играющими в шарики[38], заметил, что они гораздо лучше понимают правила игры, когда играют сами по себе, а не под началом взрослых{193}. Если игрой руководят взрослые, дети считают, что правила определяет кто-то вышестоящий и с ним нужно соглашаться. Однако когда дети играют сами по себе, то приходят к выводу, что в большинстве случаев правила – это условия, которые помогают сделать игру более веселой и справедливой. Их можно менять, если меняются условия. Для жизни в демократическом обществе чем меньше наставлений, тем лучше.

Урок 3. Конфликты решаются в спорах, участники приходят к соглашению в процессе обсуждения. В неформальных играх участники не только сами придумывают и меняют правила, но и выступают в роли судей. Они сами решают, честный был бросок или нет, выбежал игрок за поле или остался внутри, не слишком ли сильная была подача для малыша Джонни и не должен ли Джулио дать свою новую фирменную перчатку поиграть другой команде. Тот, кто играет лучше, иногда имеет более веские аргументы в этих спорах, но право голоса есть у всех. Каждый отстаивает свое мнение как может, и в конце концов дети договариваются, но это не значит, что все со всеми полностью согласны. Это значит, что для продолжения игры необходимо согласие, продолжать игру хочется, и поэтому кто-то уступает. В неформальной игре единодушие не просто громкие слова, и оно не обусловлено какой-нибудь нравственной философией. Это необходимость, продиктованная реальностью. Тот, кого решение не устраивает, выходит из игры, а если уйдет слишком много народу, игра закончится (об этом я говорил, описывая урок 1). Неформальные игры учат нас: хотите продолжать играть – найдите компромисс. Если у вас нет главного, который все решит за вас, придется научиться управляться самостоятельно.

Однажды я смотрел, как дети играют в баскетбол во дворе. И на то, чтобы обсудить правила, а также что честно в игре, а что нет, они тратили гораздо больше времени, чем непосредственно на саму игру. И я услышал, как кто-то из взрослых рядом сказал: «Плохо, что у них нет арбитра на такой случай, они бы не тратили столько времени на болтовню». А разве это плохо? Какой навык важнее в жизни – попадать мячом в корзину или уметь договариваться? Играя в неформальные игры, дети одновременно многому учатся, и спорт при этом может быть наименее важен.

Урок 4. Нет большой разницы между вашей командой и командой противника. В неформальной игре все участники знают, что делятся на команды произвольно, просто потому, что так нужно для игры. Состав команд каждый раз разный. Сегодня Билли играет за вашу команду, а завтра – за команду противника. На самом деле состав команды может меняться даже в процессе игры. Тот же Билли может начать играть в команде противника, а когда двоих из вашей команды загонят домой ужинать, он может перейти к вам, чтобы уравновесить силы. Если в обеих командах не хватает игроков, то Билли может быть принимающим и там и там. Идея команды «врага» или «противника» в неформальных играх находится четко в рамках игры, а не в реальности. Это временно и ограничено игрой. В этом смысле неформальная спортивная игра немного схожа с игрой на воображение, где Билли может притвориться огромным великаном, который хочет всех поймать и съесть.

В формальной игре в спортивной школе, наоборот, состав команды не меняется на протяжении нескольких игр. И результаты – голы и очки – в какой-то степени имеют последствия в реальном мире, например, в виде призов и наград от взрослых. Поэтому у ребенка развивается чувство причастности к определенной команде и, как следствие, появляются мысли вроде «моя команда лучше других». Причем это «лучше» может быть никак не связано с игрой и распространяться на ситуации вне игры. Главная тема исследований в социальной психологии и политологии касается внутригрупповых и межгрупповых конфликтных ситуаций. Банды, шайки, этнический шовинизм, национализм, войны – все эти понятия отражают тенденцию оценивать людей в зависимости от принадлежности к той или иной группе, делить их на своих и чужих. Деление на команды в формальных спортивных играх только подталкивает нас к подобному разделению на группы, а в неформальных играх такого деления нет{194}. Конечно, хороший тренер спортивной команды будет рассказывать о достойном поведении, о том, что нужно уважать команду противника, но все мы знаем, как подобные убеждения влияют на детей, да и на взрослых тоже.

Урок 5. Хорошая игра и удовольствие от нее намного важнее победы. «Игра и удовольствие от процесса намного важнее победы», – так обычно тренер детской сборной говорит после поражения, и очень редко – после победы. Но интересно, кто поверит в эту поговорку, когда на кону главный приз и дети видят, сколько народу смотрит игру и какое значение придает счету. Интересно, много ли детей втайне подумают, что именно так считал Винс Ломбарди[39]. Идея «победа – самое главное» становится все более очевидной, когда ребенок переходит в старшую школу или начинает играть за команду вуза. В большей степени это проявляется, если он играет в футбол или баскетбол – самые популярные и престижные виды спорта в американских школах. Когда дети постепенно переходят из младшей школы в старшую школу и вуз, они начинают играть более профессионально, лишь немногие становятся участниками команды. Остальные на всю жизнь останутся зрителями, будут лежать на диванах и набирать вес, пока не смогут научиться играть самостоятельно.

В неформальном спорте игра и удовольствие гораздо важнее победы. Об этом знают все, в этом никого не нужно специально убеждать. Играть можно независимо от уровня подготовки. Сами по себе мы играем в спортивные игры, чтобы получать удовольствие, развивать навыки игры, иногда по-новому или каким-то необычным способом, за что в формальной игре вас либо поругают, либо засмеют. Например, можно попытаться отбить подачу узкой частью биты, чтобы потренировать глазомер. Можно усложнить легкие мячи в дальней части поля, отбивая их через плечо. Если вы играете лучше остальных, то такие приемы ограничат ваши возможности, что сделает игру интереснее для всех. В формальной игре, где победа имеет значение, вам никогда не попробовать подобные вещи, так как вас обвинят в том, что вы подставляете свою команду. Конечно, нужно быть аккуратным, когда вы вносите подобные творческие изменения, даже в неформальной игре. Вам придется научиться это делать, никого не обижая и не выставляя себя хвастуном. В неформальной игре всегда нужно прислушиваться к внутреннему голосу: что он подсказывает по поводу поведения в социальной среде.

Я в своей жизни побывал и игроком, и зрителем и по опыту могу сказать, что в неформальной игре больше внимания уделяется красоте игры, а не победе. Эта красота может заключаться в новых, необычных движениях, которые позволят вам проявить себя, улучшить свои физические способности и при этом скоординировать свои действия с остальными. Неформальная игра в своем лучшем проявлении не что иное, как оригинальный групповой танец, где игроки создают собственные танцевальные фигуры в пределах правил, согласованных с остальными. При этом каждый думает о том, чтобы не наступить на ногу партнеру. Мне также приходилось играть и в формальные игры, где на кону была победа университетской команды в чемпионате, это было очень далеко от творчества и танцев. Там ради выигрыша ты всем наступаешь на ноги.

Так что же нас учит большему, необходимому для жизни, – формальная игра или неформальная? Мне ответ кажется очевидным. Жизнь – это неформальная игра. Правила этой игры можно менять бесконечно, и вы обязаны принять участие в их создании. В конце игры нет ни победителей, ни проигравших; все мы в конце концов окажемся в одном и том же месте. Уживаться и ладить с людьми гораздо важнее, чем победить их. В жизни самое главное – как играть, сколько удовольствия вы получите по ходу игры и сколько радости принесете окружающим. Все эти уроки ребенок усваивает в неформальной игре, и они куда более важны, чем научиться у тренера подавать крученый мяч или быстро проскользнуть ко второй базе. Я ни в коем случае не против профессионального спорта для тех, кому этого очень хочется, но такой спорт не должен исключать свободную игру, особенно когда речь заходит о том, чтобы извлечь из нее уроки и жить насыщенной жизнью.

Майкл Гринберг, бывший ученик школы «Садбери Вэлли», выразил примерно те же мысли о неформальном спорте, что и я, но более поэтично. Вот отрывок из его сочинения:

«За все годы, что мы играли [в «Садбери Вэлли»] в активные игры, такие как футбол, американский футбол или баскетбол, не было ни одной серьезной травмы, разве что незначительная ссадина или синяк. Все играли в обычной одежде, у нас не было никакой специальной защиты, которую обычно требуют. Как же объяснить, что игроки в защите настолько часто травмируют друг друга? Потому что в организованной игре, когда мы смотрим на спорт (или на жизнь) с точки зрения достижения, победить важнее, чем не причинить кому-нибудь вреда. Поэтому совсем неважно, сколько на нас надето защиты или сколько мы говорим о «достойном поведении в спорте», – игроки все равно будут получать травмы. Когда мы играем (или живем) для веселья и удовольствия, для красоты процесса, когда все, что мы делаем, нам в радость, тогда самым главным для нас становится не задеть кого-нибудь, не лишить кого-то возможности тоже радоваться вместе с нами… Участие в занятии, где в поисках важного опыта физическое столкновение неодинаковых тел и объединение одинаковых душ трансформировалось через командную работу в стремление к личному совершенству, надежности и ограничивающему контролю, осталось для меня самым важным в жизни. Я уверен, что на остальных это влияло точно так же»{195}.

Чему учит социодраматическая игра

Не только в неформальном спорте, но и в других социальных играх дети учатся важным вещам, необходимым для жизни в обществе. В качестве иллюстрации могу привести реальный пример своего рода игры на воображение – исследователи истолковали ее как социодраматическую, – где дети распределяют роли и следуют сюжетной линии. По всему миру именно этот вид игры наиболее популярен среди детей от трех до шести лет.

Исследователи Ганс Ферт и С. Р. Кейн записали на видео, как две девочки, Энни (пять лет и одиннадцать месяцев) и Бет (пять лет и два месяца), играли в раздевалке детского сада в игру на воображение{196}. Энни начала игру, предложив: «Давай как будто мы завтра вечером идем на бал и нам нужно приготовиться». Бет согласилась, взяла в руки платье и сказала: «Это как будто мое платье». Этим она продемонстрировала подруге, что принимает идею игры и очень хочет использовать именно этот реквизит. Дальше девочки 20 минут разбирали предметы одежды и аксессуары и обсуждали, что будет на балу. Большую часть времени они торговались, кто кем будет и кто что будет использовать. Они спорили из-за нарядных вещей, телефона, столика, бинокля, а также из-за того, кто где будет спать в ночь перед балом. В каждом маленьком споре каждая приводила аргументы, почему именно она должна играть эту роль или почему именно ей нужна определенная вещь. Но делали они это очень тактично, чтобы не обидеть друг друга.

Затем, когда Энни и Бет практически договорились по этим вопросам, в раздевалку вошла еще одна девочка, Кейла (четыре года и девять месяцев), и попросилась в игру. Девочки приняли ее, и все втроем, уже с Кейлой, они заново начали обсуждать реквизит и роли. Каждая отстаивала свою точку зрения: что носить, что именно будет происходить на балу, кто старше и у кого выше статус в игре. Чтобы игра не прекращалась, девочки должны были договориться по важным вопросам.

Например, Энни и Бет предлагали Кейле, которая была и самой младшей из них, стать маленькой сестрой, но Кейла категорически отказывалась от этой роли. Чтобы ее успокоить, девочки согласились, чтобы она была большой сестрой. Затем, чтобы сохранить родственные отношения, Энни и Бет возвели себя в статус мам. Далее последовало небольшое обсуждение того, что у Кейлы не может быть двух мам: «На самом деле у человека только одна мама». Тогда они решили, что одна из них будет мачехой. Все три девочки хотели, чтобы их звали Глория, и было решено, что и в жизни так бывает. Все три хотели выйти замуж за принца и стать королевой. Бет и Энни, в принципе, понимали, что в жизни принц может жениться только на одной из них, но решили, что понарошку можно и на обеих. Однако все три девочки не приняли идею, что Кейла тоже будет женой принца, – это было бы слишком даже для игры. Но чтобы ей не было обидно, они повысили Кейлу до большой сестры и принцессы.

Эти три девочки уже умели играть в социальные игры, и этот эпизод показывает, как они оттачивают свои навыки в игре. Самое важное, чему учит такая игра, – умение отстаивать свою точку зрения, вести переговоры и приходить к соглашению. Каждой из них нужно было грамотно заявить о своих желаниях и при этом не обидеть остальных. По тому, как девочки говорили друг с другом, было ясно: они понимают, что нужно договориться. Например, обсуждая, как играть, они предлагали идеи, а не требовали. Большинство предложений дети заканчивали словами «хорошо?», «давайте?» или «правда же?».

Во время обсуждения они часто говорили о правилах, которые уже по традиции стали правилами всех игр в этом детском саду. Например, правило «кто нашел первый»: кто первый нашел или назвал какую-то вещь своей, тот ею и будет пользоваться в игре. Однако есть еще правило справедливости, которое важнее первого. Было бы нечестно, если бы все или почти все самые желанные вещи достались одному. Они должны быть честно поделены между всеми. В любой игре участники не всегда могут быть согласны с тем, в какой форме и какими методами воплощается справедливость, но это не мешает им всегда отстаивать сам принцип справедливости в игре.

Еще одно правило, которое часто применяют (хотя и не называют его), – правило последовательности. В игре все должно быть последовательно. Например, Энни, которой ужасно хотелось, чтобы бал поскорее начался, объявила, что он начинается прямо сейчас. Но Бет напомнила ей, что бал не начнется раньше следующего дня, они же уже так решили. А перед этим нужно было притвориться, что приходит ночь, они спят, и только после этого можно начинать бал. Энни немедленно согласилась. Также в игре хотя бы до некоторой степени все должно соответствовать представлению участников о реальном мире. Иногда от этого правила отступают, например, когда Энни и Бет решили, что обе выйдут замуж за принца. Но такие отступления специально обсуждаются и часто принимаются с оговоркой «на самом деле так не бывает». То есть во время игры девочки укрепляли свое понимание определенных правил и устоев реального мира. Согласно анализу, который провели Ферт и Кейн, в социодраматической игре дети учатся мыслить так, как это принято в обществе, где они живут. По словам исследователей, дети в игре «строят общество».

Три маленькие девочки занимались именно тем, чем хотели, – они играли. Но поскольку они хотели играть друг с другом и вместе придумывать игру, то не могли делать именно то, что хотела каждая из них по отдельности. Им приходилось договариваться и идти на уступки, нужно было контролировать свои желания, чтобы соответствовать роли и играть по обговоренному сюжету. Это волшебное свойство детской социальной игры. Играя, делая то, что хочется, дети учатся идти на компромисс и не делать то, чего бы им хотелось. Кейла хотела стать королевой, но согласилась быть большой сестрой и принцессой. Всем трем девочкам хотелось носить самую красивую одежду, но им пришлось делиться друг с другом, что было честно, и все это признали. Энни в какой-то момент захотелось, чтобы бал начался прямо сейчас, уж больно не терпелось, чтобы принц сделал ей предложение, но ей пришлось контролировать свои желания, чтобы сохранить последовательность игры, и все было так, как договорились. Девочки контролировали свои желания, договаривались друг с другом, и все это – без вмешательства взрослых. А если бы взрослые вмешались, это, наоборот, могло бы помешать игре. Дети общались друг с другом, им нравилось испытывать свои полномочия, умственные способности и самообладание без участия взрослых.

Я привел именно этот пример игры, потому что он был зафиксирован и я смог его найти. В нем нет ничего необычного. Понаблюдайте за любыми детьми, которые играют вместе и у которых есть опыт таких игр. Вы удивитесь, но это будет общественное сознание в действии. Только смотрите на них издалека, не привлекая к себе внимания. Наблюдая за мальчиками, вы можете заметить, что они не такие тактичные, как Энни, Бет и Кейла, но и они находят способы, чтобы желания всех были учтены и игра продолжалась.

Невозможно провести настолько длительный эксперимент, чтобы определить, насколько лучше впоследствии развиваются социальные качества у детей, которые больше играют в социальные игры, чем у тех, кто не играет. Но это подтверждают кратковременные эксперименты, равно как и здравый смысл. Дети, которые чаще и больше других участвовали в социодраматических играх, по разным оценкам, проявляли большую заинтересованность в желаниях других и лучше понимали мысли, мнения и желания других людей{197}. Более того, несколько экспериментов, которые проводились среди дошкольников, показали следующее: когда у одних детей есть дополнительная возможность участвовать в социодраматических играх, а у других нет, то первые гораздо лучше могут посмотреть на ситуацию с точки зрения других людей и легче уживаются с другими{198}.

Детские игры во время холокоста

А сейчас мы перейдем от трех милых девочек, играющих в детском саду в принцесс, к более ужасным сценам – детям в нацистских концлагерях. Если бы игры были роскошью, то дети бы здесь не играли. Но игра не роскошь. В игре дети учатся понимать реальность и жить в ней, насколько это возможно, и неважно, какова эта реальность. Историк Джордж Айзен собирал дневники и брал интервью у тех, кто выжил в лагерях. В своей замечательной книге Children and Play in the Holocaust («Детские игры времен холокоста») он описал, как дети евреев играли в нацистских гетто и концентрационных лагерях{199}.

В гетто, еще до того как евреев отправили на работы или в лагеря смерти, родители всеми силами пытались отвлечь детей от творящегося вокруг ужаса и сохранить хоть какую-то видимость тех игр, что были раньше. Родители устраивали игровые площадки и учили детей обычным играм. Сами же взрослые если и играли, то в те игры, которые могли психологически вывести их из мрачной реальности. Например, один мужчина выменял на корочку хлеба шахматную доску, потому что игра в шахматы отвлекала его от чувства голода. Но у детей было все совсем по-другому. Они не пытались избежать ужаса, но в своих играх старались противостоять ему. Дети играли в войну, во взрыв в бункере, в резню, в игру под названием «сними одежду с мертвеца» и в сопротивление. В Вильно (ныне Вильнюс) еврейские дети играли в евреев и гестаповцев. В этой игре евреи побеждали своих палачей и забивали их палками, изображавшими винтовки.

Даже в лагерях смерти дети играли, пока у них было достаточно сил, чтобы передвигаться. В Освенциме они подначивали друг друга прикоснуться к забору под напряжением, в другом лагере их игра называлась «пощекочи труп». Была и игра в газовую камеру: одни дети бросали в яму камни, а другие издавали крики умирающих людей. Еще одна игра называлась «клепси-клепси» (этим словом обозначали воровство) и была придумана по мотивам ежедневной лагерной переклички. Водящему завязывали глаза, а затем кто-то выходил из ряда и больно бил его по лицу. Затем повязку снимали, и водящий должен был по выражению лиц и другим признакам угадать, кто его ударил. В игре «клепси-клепси» дети тренировали очень важный для выживания в Освенциме навык – умение хорошо притворяться. Этот навык был необходим, например, чтобы никто не догадался о краже хлеба, о чьем-то побеге или о планах Сопротивления.

Что в той беззаботной игре, которую мы себе обычно представляем, что в описанной Айзеном дети вносят условия реального мира в выдуманный контекст, в рамках которого можно противостоять этим условиям, попробовать жить в них или научиться с ними справляться. Некоторые боятся, что дети после жестоких игр станут жестокими взрослыми, но на самом деле все совсем наоборот. В сущности, именно жестокость мира взрослых приводит детей к жестоким играм. Как еще они могут эмоционально, интеллектуально и физически подготовиться к действительности? Ошибочно мнение, что мы сможем изменить будущее, контролируя детские игры и обучение детей. Если мы хотим изменить мир, то должны это сделать – дети подстроятся. Им нужно подготовиться к реальному миру, в котором им предстоит выжить, и они сделают это.

То, как дети в игре переживают какой-то трагический эпизод, было замечено и в более спокойной ситуации. Например, дети, которые видели из окна детского сада, как человек упал на землю с высоты семи метров и получил серьезные травмы, очень переживали это событие. После этого по собственной инициативе в течение нескольких месяцев в своей игре они падали, получали травмы, попадали в больницу и умирали{200}. Дети, пережившие нападение террористов – может быть, на них самих или же на их родителей, – воспроизводят в играх пережитые события, сопровождая их утешением{201}. В качестве утешения в игре дети могут «починить» или «восстановить» якобы поломанные вещи, защитить обиженных или позаботиться о пострадавших, продемонстрировать, как добро побеждает зло.

Даже дети, которые никогда не переживали никаких травм, кроме разве что тех незначительных, что бывают у всех, часто играют в эмоциональные игры со сценами травм. Таким образом они морально готовятся к тому, что им придется столкнуться с непредвиденными, но неизбежными случаями, когда они испытают боль и несчастье. Исследователь Гизела Вегенер-Шпёринг описала примеры таких игр среди обычных уравновешенных детей в детских садах Германии.

Например, она описала сцену из игры, в которой ребенка пороли ремнями. Мальчик, который был в группе на хорошем счету, сидел привязанный к стулу, а остальные дети довольно сильно били его{202}. Чтобы успокоить, две девочки предлагали ему бананы – в игре это были кубики. Мальчики, которые били его, иногда останавливались и давали ему попить воды, тоже понарошку. Всем участникам нравилось играть, потому что боль и сострадание – очень важная жизненная тема. По мнению Вегенер-Шпёринг, единственный случай насилия за всю игру произошел, когда вошла воспитательница и прекратила игру, потому что считала ее жестокой. Вегенер-Шпёринг считает, что прерывать игру без какой-то особой причины оскорбительно и реакцией всегда будет агрессия. Когда воспитатель прекратила игру, у детей испортилось настроение. Они начали опрокидывать стулья и плохо вести себя в знак протеста.

В чем ценность «опасных» игр

Исследователи, изучавшие игры животных, предполагают, что самая главная цель игры с точки зрения эволюции – научить младшее поколение справляться со сложными жизненными ситуациями{203}. В своих играх молодняк всех видов млекопитающих постоянно и сознательно ставит себя в затруднительные и даже опасные ситуации. Когда они скачут, прыгают или бегают друг за другом, то теряют и снова восстанавливают контроль над телодвижениями. Например, когда козлята скачут, они наклоняются и крутятся в воздухе – так им сложнее приземлиться. Молодые обезьяны играют, качаясь на ветках деревьев, при этом, чтобы было немного страшно, они выбирают те ветки, которые удалены друг от друга и расположены весьма высоко над землей, но в то же время не столь высоко, чтобы при падении можно было очень сильно ушибиться. Молодые шимпанзе любят играть, срываясь с верхних веток и цепляясь за нижние в самый последний момент, уже перед самой землей.

Почти все детеныши млекопитающих играют в догонялки. Они бегают друг за другом по очереди: сначала один убегает, другой догоняет, потом меняются. Большинству животных больше нравится убегать{204}. Например, типичная игра для молодых обезьян, козлят или белок начинается с того, что один из них весело и понарошку нападает на другого, а затем отбегает, оглядываясь, чтобы убедиться, что за ним побежали. Те, кто наблюдал за играми обезьян, отмечают, что животное, которое убегает, обычно радуется больше, чем то, которое догоняет (у обезьян это видно по морде – она как будто расплывается в улыбке){205}. Очевидно, что наградой за необходимость догонять будет возможность убегать. Когда тот, кто догоняет, ловит или «пятнает» убегающего (животные обычно в этом случае слегка кусают друг друга), он радостно разворачивается и убегает. Обратите внимание, что в таких играх участникам больше хочется быть слабой стороной. Убегающий в меньшей степени контролирует ситуацию, у него меньше возможности остановиться и отдохнуть, больше, чем у догоняющего, вероятность упасть и ушибиться. Чтобы получить сильное впечатление, нужно побыть уязвимым.

Кроме догонялок, детеныши млекопитающих, особенно самцы, много дерутся – тоже понарошку. В зависимости от вида животного они бодаются, пытаются уронить друг друга на землю, укусить или ударить друг друга по определенному месту. В отличие от настоящей драки, в игре более крупное и опытное животное специально поддается, чтобы не занять доминирующую позицию. Наблюдения за драками у крысят показывают, что, по крайней мере у этих животных, каждый из участников драки больше любит находиться в зависимом положении. В этой ситуации он получает больше удовольствия и эмоциональных трудностей{206}. Один крысенок сначала будет поддаваться остальным, чтобы на него напали, а потом – изо всех сил отбиваться. Через какое-то время участники игры поменяются местами, так что у всех появится возможность потренироваться выйти из положения уязвимого.

Даже случайные наблюдения за детьми показывают, что они нарочно в играх ставят себя в более уязвимую ситуацию. Чтобы испытать страх, они лазают по высоким деревьям, прыгают в воду со скал или с вышки, перепрыгивают с камня на камень через трещины, показывают всякие акробатические трюки на детских площадках, спускаются на скейтах с балюстрад. В игровых драках дети, как и детеныши других млекопитающих, меняются, чтобы каждый мог и нападать, и защищаться{207}. Более сильный участник поддается, чтобы более слабый мог вырваться и тоже стать нападающим. Так оба получают удовольствие от уязвимого положения и от возможности из него выбраться. Очевидно, что таким образом дети, как и детеныши животных, получают одни и те же важные уроки.

Подумайте о том вселенском удовольствии, которое мы получаем от игры в догонялки. Трехлетняя девочка визжит от нетерпения и радости, когда ей удается удрать от ужасного чудовища, которое на самом деле ее папа или старший брат, грозящийся поймать ее и съесть на завтрак. В любой игре, где дети бегают друг за другом, всегда интереснее убегать. При том что в жизни нет ничего ужаснее, чем когда за тобой гонится хищник или чудовище. А в играх нет ничего более захватывающего.

Дети всего мира играют в догонялки, это наиболее распространенная игра, где нужно убегать и догонять. И цель всегда одна и та же: как можно больше времени убегать и как можно реже водить. Если тебя осалили, ты должен водить до тех пор, пока сам не осалишь кого-нибудь. Когда дети становятся старше, то они играют в более продвинутые версии догонялок – с дополнительными правилами, меняющими структуру игры. Типичный пример – «Лиса и гуси». В эту игру мы играли на катке, который расчищали от снега на замерзшем пруду в Миннесоте. Конечно, все хотели быть «гусями», а не «лисой». Если тебя поймали, приходилось становиться «лисой» до тех пор, пока ты сам кого-нибудь не поймаешь, а потом снова становишься «гусем». Прятки и вышибалы, конечно, не вариант догонялок, но там тоже всем хотелось быть на стороне тех, кто прячется или кого вышибают. Наказание – водить, если тебя нашли или попали по тебе мячом.

Даже формальные командные спортивные игры, например футбол, баскетбол или хоккей, можно рассматривать как вариант догонялок. Удовольствие получаешь от того, что бежишь через поле, пиная мяч, ведя его ударами или толкая перед собой шайбу, а тебя преследует «вражеская» команда. Даже бейсбол – это вариант догонялок. Подающий бьет по мячу и после этого старается перебежать через поле из одной безопасной точки в другую, а команда противника старается выбить его из игры. В таких играх команды меняются, сначала одни – нападающие, другие – защитники, а потом наоборот. И всем больше нравится играть в команде защитников, когда тебя догоняют, пока ты бежишь через «вражеское» поле.

В большинстве таких активных игр дети проверяют не только свои физические способности, но и то, насколько им может быть страшно. То чувство, которое одновременно состоит из страха и радости, мы называем возбуждением. В таких играх дети должны сами отвечать за свои поступки, поскольку только они сами знают свою порцию страха. Когда дети качаются на подвесных качелях, лазают по деревьям или веревкам, то знают, насколько высоко могут залезть, чтобы им стало достаточно страшно, чтобы испытать возбуждение, но не ужас. Ни родители, ни тренер, ни учитель физкультуры не могут это оценить за них. В игре, описанной Вегенер-Шпёринг, мальчик, которого били, подал бы сигнал, как только ему стало бы слишком больно, и дети сразу остановились бы. Во всех играх, где есть погоня или драки, каждый ребенок вправе дать сигнал и выйти из игры, если ему физически или эмоционально становится слишком трудно. Если такого права нет, то это уже не игра.

В современном обществе опека родителей и других взрослых над детьми чрезмерна, она ограждает от возможной опасности в игре. Мы совсем недооцениваем способности ребенка позаботиться о себе и принять адекватное решение. Хотя в этом смысле мы не отличаемся не только от общества охотников-собирателей (как я писал во второй главе), но и от других культур, где дети играли сами по себе. В итоге наше пророчество сбывается: не давая детям достаточно свободы, мы отнимаем у них возможность научиться контролировать свои эмоции и поведение.

Все меньше сопереживания другим, все больше самолюбования

В первой главе я уже писал, что с 1955 года уменьшается время, которое дети тратят на игру, но при этом у них повышается уровень тревожности, чаще наблюдаются депрессия, ощущение беспомощности и одновременно детский нарциссизм и снижение эмпатии.

Нарциссизм – чрезмерное любование собой – приводит к тому, что человек отделяет себя от остальных и ему становится сложно строить отношения с людьми. С конца 1970-х годов степень нарциссизма в нормативных группах студентов вузов оценивают с помощью нарциссического опросника личности, специально разработанного для выявления степени, до которой люди заботятся только о себе и насколько они думают об окружающих. Эмпатия – состояние, более или менее противоположное нарциссизму, это способность держать эмоциональный контакт с другим человеком, смотреть на вещи с его точки зрения, умение сочувствовать неудачам других людей. Ее в нормативных группах с конца 1970-х годов оценивают по опроснику, который выявляет индекс способности реагировать на межличностном уровне. По результатам опросов выявили, что показатели нарциссизма с тех пор значительно выросли, а показатели эмпатии, напротив, снизились{208}. Показатели, полученные в результате опросов, имеют обоснования и напрямую связаны с поведением человека в реальном мире. Например, те, у кого высокие показатели нарциссизма, больше, чем остальные, переоценивают свои возможности, резко отвечают на критику и более склонны к совершению должностных преступлений{209}. Те, у кого низкие показатели эмпатии, гораздо чаще обычного издеваются над людьми и реже помогают нуждающимся{210}.

Из всего написанного в этой главе должно быть понятно и очевидно, почему сокращение времени на игру влечет за собой расстройства эмоционального и социального характера. Игра – естественный способ научить детей решать их проблемы, контролировать желания, управлять эмоциями, смотреть на проблему с разных точек зрения, обсуждать разногласия и общаться друг с другом на равных. Другого способа освоить эти навыки нет, и этому невозможно научиться в школе. Такие уроки личной ответственности, самоконтроля и навыков общения гораздо важнее для жизни в обществе, чем школьные уроки.

Кроме логических доводов, подтверждающих прямую связь снижения количества игр и торможения эмоционального и социального развития, существуют и экспериментальные доказательства. Очевидно, что мы не можем провести эксперименты, в ходе которых могли бы в течение длительного времени наблюдать за детьми, которым намеренно не дают играть. Но такие эксперименты возможны с животными. Например, проводились эксперименты, в ходе которых сравнивали макак-резус, выращенных только их матерями, с теми, кто вырос в более привычных условиях, общаясь и с матерями, и с ровесниками{211}. Матери макак много и по-разному общаются с детьми, но не играют с ними, поэтому первая группа обезьян была лишена игр на всем протяжении взросления. Неудивительно, что, когда эти особи стали молодыми взрослыми, у них были обнаружены разные отклонения. Они были очень пугливыми и чрезмерно агрессивными. Когда их поместили в новую для них среду обитания, что у нормальных обезьян вызвало бы лишь некоторый страх, они реагировали с ужасом и даже по прошествии времени не приспособились к этим условиям, как это сделали бы нормальные обезьяны. Когда они встретились с ровесниками, то не смогли правильно отреагировать на социальные сигналы других обезьян, которыми те пытались привлечь их к себе. Например, когда одна из обезьян попыталась поухаживать за новенькими, те стали агрессивно пинаться, вместо того чтобы принять дружеский шаг и завязать отношения. У них точно так же не получилось продемонстрировать, что они не проявляют агрессии, и поэтому другие обезьяны нападали на них чаще, чем на тех, кто был воспитан в нормальных условиях.

Похожие результаты получены и в экспериментах с крысами. По данным разных поведенческих тестов, у крыс, которые в детстве не играли с ровесниками, наблюдался повышенный уровень и страха, и агрессии{212}. В серии экспериментов крысятам, которые изначально были лишены общения со сверстниками, позволяли общаться с ровесниками и играть час в день. Другим таким же лишенным общения животным позволяли проводить время с ровесниками, которым для подавления активности вводили амфетамин{213}. Он снижал у крысят тягу к игре, при этом не нарушая социального поведения. Результаты экспериментов показали, что крысята, которым позволяли играть со сверстниками, во взрослой жизни вели себя намного адекватнее, чем те, которые столько же времени проводили со сверстниками, не способными играть. Очевидно, что в игре у крысят происходило общение друг с другом, необходимое для нормального эмоционального и социального развития. В других экспериментах у крысят, которым не давали играть, мозг развивался неправильно. Без игры нейронные проводящие пути, идущие от фронтальных областей мозга, которые, как известно, очень важны для контроля импульсов и эмоций, как следует не развивались{214}.

Может показаться, что жестоко ради науки помещать молодых обезьян и даже молодых крыс в условия, когда они не могут свободно играть с себе подобными. Но если это жестоко, то почему мы считаем нормальным не давать детям свободно играть с другими детьми ради того, чтобы уберечь их от опасности или дать им образование? Это, безусловно, жестоко. И опасно.

Теперь о видеоиграх

Единственный вид игр, количество которых в последнее время не уменьшается, – видеоигры. Есть мнение, что именно эти игры и телевизор виновны в том, что дети стали меньше гулять, потому что они столько времени просиживают перед монитором компьютера или экраном телевизора, что ни на что другое времени не остается. Я понимаю эту точку зрения и знаю, почему многие в этом убеждены, однако она не соответствует ни моим наблюдениям, ни результатам периодически проводимых исследований.

В школе «Садбери Вэлли» дети могут играть или что-то изучать сколь угодно долго и любыми способами. У всех есть неограниченный доступ к компьютерам и телевизору, и почти все любят играть в видеоигры. Но большинство из них все-таки проводят много времени в поле или в лесу. Исследования с участием детей, которые любят играть в видеоигры, показали: если разрешить детям одинаково и играть за компьютером, и гулять, то вскоре они начинают тратить на оба занятия одинаковое количество времени{215}. Обычно становятся зависимыми от компьютера дети, которым недоступны другие игры{216}. Видеоигры в большей степени составляют конкуренцию телевизору, а не прогулкам. В общем и целом, согласно исследованиям, любители играть в компьютерные игры проводят на свежем воздухе не меньше времени, чем те, кто не играет, а вот телевизор они смотрят меньше{217}. В Голландии проводили масштабное исследование факторов, увеличивающих желание детей проводить время на улице. Удивительно, но факт: дети, у которых в комнате был собственный компьютер или телевизор, гуляли не меньше, а гораздо больше, чем те, у кого компьютера или телевизора не было{218}.

Мне кажется, что дети стали меньше времени проводить на улице в основном из-за боязни родителей их отпускать и изменений в обществе (подробнее описанных в десятой главе). Мне кажется, что видеоигры стали так популярны по двум причинам. Во-первых, это действительно интересно и с развитием технологий и человеческой мысли становится все более интересным. Во-вторых, в связи с тем, что родители все больше контролируют детей в реальном мире, виртуальный мир для многих из них – место, где они чувствуют себя свободными. Ребенку в девять лет могут не разрешать самому дойти до ближайшего магазина, зато ему можно делать что угодно в захватывающем виртуальном мире, полном опасностей и приключений.

Когда детей в рамках опросов и исследований спрашивают, чем им нравятся видеоигры, они обычно говорят о свободе, самостоятельности и возможности заниматься разными видами деятельности{219}. В игре они принимают самостоятельные решения и берут за них ответственность, стараются справиться с трудностями и решить сложные проблемы, могут применить необычные способности. В школе и других местах, где их контролируют взрослые, с ними обращаются как с недоумками, которых нужно постоянно наставлять на путь истинный. Возраст в игре не имеет значения, самое главное – это навыки. В этом отношении видеоигры очень похожи на все остальные формы игры. Похоже, что видеоигры совсем не виноваты в повышении тревожности, депрессии и беспомощности нынешнего поколения – наоборот, они ослабляют их воздействие. Особенно это верно в последнее время, когда появились так называемые массовые многопользовательские ролевые онлайн-игры, например World of Warcraft[40]. В них гораздо больше общения, чем в более ранних видеоиграх, а также они требуют решения различных задач, что дает бесконечные возможности для проявления творческих способностей{220}.

В таких онлайн-играх игрок создает себе персонажа, который обладает уникальными физическими и психологическими способностями и определенными ресурсами. Персонаж входит в сложный и очень заманчивый виртуальный мир, который населяют бесчисленное множество других персонажей. В реальном мире они могут находиться где угодно, в любой точке планеты. Игроки выполняют разные задания (квесты) и по ходу игры общаются с другими игроками – как с друзьями, так и с противниками. Игру можно начинать в одиночку и специально ни с кем не взаимодействовать, но для перехода на более высокий уровень необходимо найти друзей и вместе пройти общие квесты. Чтобы подружиться в игре, понадобятся те же навыки общения с людьми, что и в реальном мире. Нельзя грубить, нужно знать и соблюдать правила этикета того общества, где находишься, понимать цели своих потенциальных друзей и помогать им в их достижении. В зависимости от вашего поведения другие игроки могут добавить вас в список своих друзей или в список персонажей, которых они игнорируют, и они могут рассказывать о вас хорошее или плохое другим игрокам.

В этих играх есть масса возможностей для эксперимента, можно пробовать себя в роли разных персонажей и по-разному себя вести. В придуманном мире не бывает реальных последствий от ваших ошибок. Во многих онлайн-играх у участников есть возможность создавать группы по интересам, которые называются гильдии. Чтобы вступить в такую гильдию, нужно заполнить анкету, очень похожую на заявление о приеме на работу, в ней нужно объяснить, чем данный персонаж может быть полезен гильдии. Гильдии устроены примерно так же, как компании в реальном мире: в них есть начальники, правление и даже персонал по найму сотрудников. Онлайн-игры очень похожи на социодраматические игры на воображение, в которые играют дошкольники, только здесь все действие идет в виртуальном мире, а общение осуществляется по Сети. Эти игры включают разные уровни сложности, чтобы было интересно и детям постарше, и подросткам, и взрослым. Как и все социодраматические игры, онлайн-игры основаны на реалиях нашей жизни, поэтому в них отрабатываются идеи и социальные навыки, имеющие отношение к реальному миру. Результаты исследования, которое проводилось под эгидой корпорации IBM, показали, что в игре нужны такие же лидерские качества, как в реальном мире для управления компанией{221}.

Раньше видеоигры в основном изучали из боязни, что грубость и насилие в некоторых из них могут провоцировать у детей жестокое поведение в реальном мире. У тех, кто озаботился и изучил эту проблему более глубоко, это исследование рассеяло все страхи{222}. Нет доказательств, что убийство нарисованных персонажей заставляет людей поступать жестоко по отношению к другим в реальном мире. На самом деле существует версия, что проявление жестокости в играх, пожалуй, так же, как «опасные» игры на улице, помогает подросткам научиться контролировать свои эмоции и справляться с ними. Например, в ходе одного исследования выяснили, что студенты, регулярно играющие в жестокие компьютерные игры, меньше, чем те, кто не играл никогда, испытывали неприязнь и в меньшей степени были подвержены депрессии после выполнения сложной умственной задачи{223}. Вынужден признать, что лично я не могу играть в видеоигры или смотреть кино, где есть сцены насилия: они мне кажутся отвратительными. Но я не нашел в литературе, в результатах исследований ничего, что заставило бы меня утверждать, что мое неприятие подобных игр и фильмов – моральное достоинство. Я никогда не ограждал своих детей от такой вот вымышленной жестокости, и они выросли абсолютно мирными, достойными с точки зрения морали гражданами.

В последнее время исследователи начали обращать внимание на положительный эффект компьютерных игр. Несколько экспериментов показали, что игра в быстрые и динамичные игры значительно повышает результаты игроков в тестах на зрительно-пространственные способности, в том числе в стандартных тестах на IQ{224}. Другие исследования показывают, что некоторые компьютерные игры повышают показатели работы оперативной памяти (способности держать в голове несколько задач одновременно), расширяют критическое мышление и способности быстро решать проблемы{225}. Кроме этого, все больше фактов подтверждает, что дети, которые раньше не хотели читать и писать, сейчас улучшают грамотность, общаясь с помощью сообщений в онлайн-играх{226}. И как я уже сказал, существует по крайней мере несколько доказательств того, что в ходе динамичных игр, выражая свои эмоции, дети учатся контролировать чувства в напряженных ситуациях реальной жизни. На сегодняшний день существует мало официальных исследований, подтверждающих пользу видеоигр для общества, но есть множество единичных случаев, доказывающих социальную значимость таких игр. И исследование, которое было проведено, показывает, что люди, которые часто играют в видеоигры, в среднем лучше приспосабливаются к жизни в обществе, чем те, кто не играет{227}.

Компьютер и телевизор – прекрасные источники знаний и развлечений, и выбросить их из дома – все равно что выбросить из дома все книги. Совсем не обязательно делать это для того, чтобы отправить детей гулять. Самое главное – убедиться, что у них есть достаточно свободы для игры на свежем воздухе, с другими детьми, но при этом без взрослых. В современном мире детям необходимо уметь обращаться с компьютерами, точно так же как детям охотников-собирателей нужно было знать, как обращаться с палками-копалками и луком со стрелами. Чтобы эти навыки развить, детям нужны свобода и возможность играть с основным инструментом, необходимым для современной жизни, то есть с компьютером. Но для того чтобы они развивались и были здоровыми, нужны свобода и возможность играть с другими детьми на улице, вне дома. Ключевые слова здесь – свобода и возможность, а не принуждение.

{228}

Однажды утром в игровой комнате в «Садбери Вэлли» я стал свидетелем удивительной сцены{229}. Трое мальчиков, одному из которых было тринадцать, а двум другим по семь, исключительно ради собственного удовольствия сочиняли сказку о героях, монстрах и сражениях. Младшие мальчики радостно выкрикивали наперебой продолжение сказки, а мальчик постарше составлял из этих идей связную историю и зарисовывал сцены на доске. Он был очень хорошим художником и рисовал с той же скоростью, с какой младшие выдавали свои идеи. Так продолжалось полчаса, по крайней мере столько, сколько я мог себе позволить наблюдать за ними, прежде чем пойти дальше, в другие помещения школы. Это большая честь, подумал я, быть единственным свидетелем создания художественного произведения, которое не могло бы появиться у двух семилетних мальчишек без старшего, равно как и у тринадцатилетнего мальчика, будь он один. Я наблюдал, как безграничный восторг и воображение семилеток и художественные способности играющего с ними замечательного рассказчика 13 лет как бы вступили в химическую реакцию, в результате чего мы наблюдали творческий акт.

Дэниел Гринберг – духовный наставник и создатель школы «Садбери Вэлли», о котором я рассказывал в пятой главе, на протяжении долгого времени утверждал, что секретное оружие, благодаря которому дети в его школе получают образование, – обучение в разновозрастных группах{230}. Точно так же Сугата Митра, который изучал минимально инвазивное образование в Индии, уверен, что общение детей разного возраста между собой способствовало быстрому освоению компьютеров (об этом я рассказывал в шестой главе){231}. И как мы видели, антропологи, изучавшие общество охотников-собирателей, тоже говорили о жизненной необходимости общения детей разных возрастов, поскольку они благодаря этому многому учатся самостоятельно (об этом я говорил во второй главе){232}.

Для того чтобы у ребенка развивались способности к самостоятельному обучению и по собственной инициативе, ему необходимо общаться с детьми разного возраста. Дети учатся, наблюдая друг за другом и общаясь с теми, кто моложе или старше их. При этом работники образования почти не придают значения образовательной ценности разновозрастных групп. Они зациклены на идее, что учителя должны контролировать процесс обучения и детям лучше всего учиться в группах, где у всех один уровень. Очень редко кто задумывается (если задумывается вообще) о том, что дети учатся друг у друга, если они разного возраста, то есть если у них разные навыки и разный уровень интеллектуального развития.

С исторической точки зрения, равно как и с эволюционной, нелепо делить детей на группы по возрасту. Я бы даже сказал, что для современного мира это страшная нелепость. Дети охотников-собирателей учились через игру, исследовали и познавали мир, это обязательно происходило в группах, где участники сильно различались по возрасту (об этом я рассказывал во второй главе). Поселения охотников-собирателей были небольшие, дети рождались в разное время, и очень редко ребенок мог найти больше одного или двух товарищей-ровесников. Обычно в группе играли примерно шесть человек в возрасте от четырех до 12 лет или даже от семи до 17. И так продолжалось все то время, что мы были охотниками-собирателями, то есть 99 процентов времени существования человечества{233}.

Если мы заглянем в более ранний период истории – до появления человека, – то увидим, что детеныши животных тоже играли с детенышами разного возраста. Наши предки, человекообразные обезьяны, включая шимпанзе, бонобо и горилл, жили небольшими группами, и самки рожали по одному детенышу за раз. Поэтому детеныши обезьян очень разного возраста обычно играли вместе{234}. Благодаря этим наблюдениям можно сказать, что условия у наших последних общих предков были те же, что и у человекообразных обезьян: дети редко общались со сверстниками. Мне кажется, наши игровые инстинкты и инстинкт самообучения начали развиваться миллионы лет назад. Возможно, это происходило примерно в то время, когда человек шел уже по собственному пути развития, отдельно от других человекообразных обезьян, и в условиях, когда общение между представителями молодого поколения происходило в смешанных возрастных группах.

С началом развития земледелия – примерно 10 тысяч лет назад – люди стали жить большими поселениями, где запасы пищи позволяли иметь большее количество детей на ограниченной территории. Благодаря этому у детей появилась возможность общаться в группах, где все были примерно одного возраста (далее я буду называть это общением с ровесниками). До сих пор за пределами западного общества, там, где нет школ, считалось и считается нормой общение детей разного возраста. Отчасти причина в том, что в таком обществе старшие должны заботиться о младших братьях и сестрах, а значит, и играть с ними вместе{235}. И в западной культуре до начала распространения всеобщего школьного образования (началось это примерно сто лет назад) и, соответственно, разделения на классы по возрасту дети довольно много общались не только с ровесниками.

В последние три или четыре десятилетия в Соединенных Штатах и других западных или европеизированных культурах детям все больше и больше навязывают общение только с ровесниками, и это принимает ужасающие масштабы. Сегодня у большинства детей что в школе, что после нее почти нет возможности играть с теми, кто старше или моложе больше чем на год или два. Количество семей, состоящих только из родителей и детей, растет, родственные связи ослабевают, дети все меньше играют во дворе и больше времени проводят в школе, после школы они все равно находятся под присмотром взрослых и общаются с ровесниками. Распространяются страхи, связанные с возможным негативным влиянием старших на младших. Все это похоже на заговор против детей, направленный на то, чтобы лишить их возможности познакомиться с теми, кто на несколько лет старше или моложе. В современной культуре навязывается основная модель школы, в рамках которой дети делятся на классы по возрасту. Сейчас довольно много людей, в том числе и психологов, занимающихся детским развитием, считают, что детям свойственно общаться с двумя категориями людей: ровесниками и взрослыми (опекунами или учителями){236}.

Школа «Садбери Вэлли» – одно из немногих мест в современной Северной Америке, где общение в разновозрастных группах аналогично тому, что было у охотников-собирателей или в других традиционных социумах. В школе учатся от 130 до 180 детей, самым младшим – четыре года, старшие – подростки. В течение дня школьники могут общаться с кем хотят и большую часть времени проводят с теми, кто намного старше них или моложе. Для того чтобы понять, насколько ученики «Садбери Вэлли» предпочитают общаться именно с детьми разного возраста, мой коллега Джей Фельдман провел исследование. В течение нескольких недель он 14 раз приходил на школьные игровые площадки и записывал возраст детей в тех группах, которые встречал. Анализ результатов показал, что больше половины времени общения школьники проводят с теми, с кем разница в возрасте более двух лет, и больше четверти – с теми, с кем разница более четырех лет{237}. Мы обнаружили, что игра – самое популярное занятие, в котором участвуют дети разного возраста, а серьезные беседы чаще ведутся среди ровесников. После этого мы с Фельдманом провели более качественное длительное исследование: записали и проанализировали почти 200 бесед, в которых принимали участие подростки (в возрасте 12 лет или более) и маленькие дети (моложе 12 лет и более чем на четыре года младше самых старших участников беседы){238}.

Эта глава посвящена тому, что хорошего могут получить дети от общения с теми, кто старше или моложе их. Сначала я наблюдал, какие преимущества общение в разновозрастных группах дает маленьким детям, а затем переключился на более старших. Большинство примеров – мои наблюдения в школе «Садбери Вэлли». Некоторые взяты из работ исследователей, изучавших общение детей в разновозрастных группах в незападной культуре или в школах Запада, где в порядке эксперимента учащимся из разных классов иногда разрешают общаться между собой.

Почему общение в разновозрастных группах важно для маленьких детей