На тропе Луны Вологжанина Алла

Глава 14

Колдун на крыше

Ночью Карина проснулась и поняла, что сна ни в одном глазу. По беленому потолку скакали причудливые тени. В окно лупилась ветками старая яблоня, последние листья на ней напоминали тряпки, которыми стирали мел с доски. От каждого хлюпающего удара на стекле оставались размазанные кляксы. Хлестал тот самый надрывный октябрьский дождь, готовый вот-вот перейти в снег. Брр, только завывающего ветра не хватает для полной картины. Впрочем, либо хлюпанье дождя, либо вой ветра, два в одном не предлагают, звуки нынче экономят. Носки, что ли, надеть? Ноги зябнут…

Странно, почему не спится, – за день умоталась так, что уснула еще в момент падения на кровать, «утыкание» носом в подушку прошло без ее сознательного участия. Карине, конечно же, доводилось слышать о той степени усталости, когда даже уснуть не получается. Но в неполные четырнадцать, с кипящей, из ушей прущей энергией и гибким, сильным, до последней клеточки натренированным на постоянных превращениях телом, уделываться до бессонницы ей пока не приходилось. Во всяком случае, физически.

Другое дело – морально. За последнюю пару дней на ее «трехмерный», как сказал Диймар, разум свалилось как-то слишком много информации. А на душу – переживаний.

Карина перевернулась на спину, втянула носом зябкий воздух. А в комнате-то холодновато… И дождь беснуется за окном.

Когда она, полумертвая после неполезных для здоровья приключений в межмирье и омертвении, дотопала до улицы, дождь только накрапывал. Вообще-то топать ей почти не пришлось. Митька, поджидавший ее там, где лесная тропа упиралась в тротуар, вцепился в подругу, как клещ.

– Ты где была? Что с тобой?

А с ней не было ничего особенного – просто глаза закрывались от дневной перегрузки. Она мешком повисла на Митьке, вроде бы даже заревела, попыталась выложить ему все-все, до последней мелочи, но он не позволил. Практически закрыл ей рот ладонью, замотал головой.

Потом откуда-то нарисовался физрук, они вдвоем тащили ее до дома Закараускасов. Митька звонил отцу, но разговаривал с дядей Артуром почему-то Марк.

– Артур, это Марко. Да со мной, со мной твой поганец. Приглашай меня. Ты знал, что однажды придется…

В следующий раз соображалка включилась уже в гостиной у Митьки дома. Почему-то вошла Лариса, сбросила на руки Марку Федоровичу свой мокрый плащ, потерла озябшие руки.

– Опять мое чучело в дерьмо вляпалось? – кивнула она на смирно лежащую на диване Карину. – Пойдемте, что ли, совет держать. Видимо, давно пора, но мы все на авось надеялись.

– А… дети? – Митькина мама взялась за ручку двери.

– Не переживай, Региночка, – фыркнула тетка, – дети ничего не услышат. Маменька и сестрицы меня и за человека не считали, но защиту от любопытных ушей я уж как-нибудь сотворю.

Ее пальцы нарисовали в воздухе замысловатый серебристый узор. Знак?!

Защита, видимо, удалась. Потому что, сколько Карина с Митькой ни пытались, через неплотно закрытую дверь услышать ничего не получилось. Зато Карина наконец-то смогла вывалить на Митьку весь свой рассказ, сбивчивый, местами прерывавшийся слезами.

Что там Митька ей сказал по существу, она уже не помнила. Но слушал он, как всегда, внимательно, в задумчивости теребя нижнюю губу. Что он ответил – потонуло в дремотном тумане. На первых же его словах Карину просто стало вырубать. Митька раздобыл какое-то покрывало и даже пытался ее чаем напоить. Но куда там! Адреналин отступил, сонливость побеждала.

– …От тебя только отвернись, сразу парнями какими-то обвешаешься с головы до ног, – расслышала она бурчание Митьки.

– Ревнуешь? – сквозь сон пробормотала она.

Митька засмеялся каким-то непривычным, взрослым, не митькинским смехом.

– Ревную, – серьезно, будто не ржал только что, ответил он. – Ты моя, а мое – не трогать.

– К Арно ревнуешь?

Вот как будто других проблем нет. Но под покрывалом было тепло, глаза слипались, и вообще, если уж так вышло, что она сегодня самая маленькая и слабая, то можно хоть немного лирики отхватить?

Митька засмеялся, на этот раз, как всегда, с насмешечкой, только не громко.

– Нет, Резанов – это несерьезно, это так, почувствуй себя героиней девчачьей комедии. Пришел новенький в школу, такой весь… круче-только-яйца. И девчонки сошли с ума, начались гонки, кто ж его заклеит. Заклеишь, ясное дело, ты, а потом будешь долго-долго тупить, на фиг он тебе сдался. Дальше Люська заплюет все ядом, сгрызет себе ногти по локти, а Ермолаева и ее тридцать три коровы будут тебя бить. А я, по ходу, опять спасать. Ну и так еще… э… девять лет.

– Почему девять?

Дебильный вопрос, но какой бред, такие и уточнения, чего уж там.

– Потому что еще три года школы и шесть лет универа…

– А потом?

– Тупой вопрос, потом я на тебе женюсь. Куда ты денешься? Так что Арно – фигня. А вот этот Диймар пусть мне только попадется.

– Да ладно тебе, он мерзкий, заносчивый, самодовольный и…

– Вот я и говорю, совсем не Резаныч, тут дело посерьезнее.

– Дурак ты, Митька… – и отвернулась носом в подушку.

– Точно, дурнее не бывает, – долетело до нее сквозь сон.

Следующее, что она помнила, – звонок Люсии. Митька побормотал что-то в трубку, а потом бесцеремонно толкнул Карину в плечо.

– Хватит спать, Земля вызывает. Люська звонит, сообщает, что ее сейчас «Арношин папа» проводит до калитки и надо ее, панымаешь, встретить.

– Что? Какой еще папа, он же в Москве?

– Вот и мне интересно, что там за папа нарисовался. Погнали посмотрим.

Они выскочили на крыльцо, но, видимо, недостаточно быстро. По ночному саду им навстречу уже шла Люсия, помахивая своей изящной сумочкой. Балетная осанка, сиреневая куртка, светлые волосы локонами по плечам… Картину портил только Каринин неказистый рюкзачок на плече. Она обернулась на полпути, помахала кому-то невнятному, черно-фиолетовому, проводившему ее до калитки, и продолжила путь домой как ни в чем не бывало.

– Забери это, я к тебе в носильщики не нанималась, – пропела она, стряхивая рюкзак прямо в руки хозяйки. Надо же, за весь вечер Карина так и не вспомнила, что бросила рюкзак прямо на улице возле дома, где поселился Резанов.

Дальше смутно помнилось, что они с Ларисой шли домой. Перед уходом тетка пообещала Закараускасам забежать к ним завтра до работы. Как Карина добралсь до кровати – осталось тайной.

Зато теперь сна как не бывало. Карина поворочалась с боку на бок.

– Эй, организм, – шепотом сказала она, – а ты в курсе, что мне положено хотя бы девять часов сна, поскольку я еще детеныш?

Организм, понятное дело, молчал, хоть и был в курсе. А вот слово «детеныш» выплыло вместе с «символьером» из совсем уж глубоких глубин памяти. Кажется, так говорил папа, подкидывая ее к потолку своими громадными веснушчатыми руками. Угу, самое время предаться ностальгии. Да и с чего вдруг? Неужели явившийся из непонятного Трилунья и рассуждавший о Карининой родне и о четырехмерности длинноносый Диймар каким-то образом сплелся с ее отцом в общий мысленный узор в ее голове?

Очередной порыв ветра швырнул в окно остатки листьев, и яблоня жалобно зацарапалась в стекло оголившимися ветками. В лесу, наверное, деревья валятся. В лесу. Что-то там такое в лесу… Черт! Диймар!!!

– Придурок с палаткой. Видите ли, не пропадет он, четырехмерник паршивый, – ворчала Карина, вылезая из окна. – Воспаление легких, по башке елкой какой-нибудь и еще истощение, да.

Проблема была в том, что ее теплая куртка осталась в коридоре на вешалке, а спуститься вниз Карина не решилась, чтобы не разбудить Ларису, – и пол, и лестница скрипели так, что сигнализации не надо, враг не прокрадется. Зато оконные петли она смазывала постоянно – тайный выход из собственной комнаты был ей необходим. Только бы древняя рама не вывалилась в неподходящий момент. Ох, дежавю, только какое-то тормознутое – пару недель назад они с Митькой лазили через окна в архив, и это едва не закончилось плохо.

Карина примерилась, легла животом на подоконник, спустила ноги из окна и ощутила коленками наружную стену дома. Летом здесь можно было наловить заноз, но сейчас старые вельветовые штаны отлично уберегли ее шкурку. Девочка повисла на руках и почти сразу отцепилась. Приземление прошло удачно, разве что стерла ветровкой всю грязь с подоконника.

Перемахнуть через забор – вообще было раз плюнуть.

Вот и улица. С одной стороны – их заросший участок с древним деревянным двухэтажным домом, с другой – симпатичный красно-белый кирпичный коттеджик Закараускасов. Их дома крайние, дальше только садовые участки, железнодорожные пути и темный лес, взбирающийся в горы.

Странное это было место. Смотришь в одну сторону – видишь улицы в разноцветных огнях фонарей, окон, рекламы. Повернись вокруг своей оси – и только тьма перед тобой, вековые сосны да теряющаяся среди них дорога. Вот туда-то ей и надо, к городу задом, к лесу передом.

Карина не соврала Диймару – найти его ей не составило бы труда даже в человеческом теле. В конце концов, от путешествия в обнимку сквозь глубины деревьев должна быть и польза, а не только смущение. Вот запах его запомнила, даже насморком не вышибешь. И мерещится повсюду. Или не мерещится?

Диймар вышел из-за дерева так бесшумно, что даже чуткие волчьи уши не уловили бы. Хотя вернее предположить, что он вышел все-таки из дерева. Хорошо устроился, наглая морда, – кому темный мокрый лес, а кому коридор с дверями. Впрочем, последние полчаса мальчишка явно проторчал не в помещении – с куртки и волос лилась вода. И руки холодные, как лапы лягушачьи. Он ухватил Карину за руку и поволок обратно к дереву, сосне, из которой вроде только что выскочил. Конечно же, ничего не объясняя.

– Пусти, псих больной! Пусти, куда тащишь?

Ледяная ладонь приглушила ее вопли. Да какого фига? То Митька ей рот затыкает, то этот лягух отмороженный. Она замотала головой.

– Не бойся, – прошептал, вернее, прошипел Диймар. И шмыгнул носом. Простудился все-таки, четырехмерник фигов. – Да не дергайся ты, ничего я тебе не сделаю. И кусаться не вздумай.

Она перестала вырываться. В самом деле, если бы он хотел ей навредить, возможностей у него было предостаточно.

– Успокоилась? Убираю руку, не ори, спугнешь…

– Кого… спугнешь? – кое-как перевела дыхание девчонка. – Придурок, задушить меня хотел?

– Хотел бы, ты бы тут не вякала, – зло сообщил тот. – Куда тебя понесло, мало приключений на свою… эту самую наискала?

– Не твое дело куда.

Щас, так и созналась, что его в лесу искала, промокшего и замерзшего. Причем так и есть. В лесу, мокрый и с насморком. И далеко бежать не пришлось, замечательно. Вот только с какой радости он тут околачивается? Ему сейчас полагается тихо-мирно помирать от воспаления легких в палатке. И быть придавленным деревом, да. Тьфу, еще и дождь прямо в лицо хлещет, даже под деревом не укрыться.

– Я тут кое-кого знакомого увидел, – сквозь зубы сообщил Диймар. – И по-моему, тебе тоже не повредит поглядеть, чем он занят. Помнишь, я в столице знаккера встретил? Он тут!

– Ну и чего московский знаккер в нашей жо… глубинке забыл?

– Я примерно догадываюсь, чего он забыл, но тебе объяснять только зря время терять. Пойдем покажу… – И закашлялся глухо, почти надрывно. – Чего он делает, я, кстати, не совсем понимаю… Ну что, пойдем?

Ну раз уж все равно она здесь, можно и посмотреть. Тем более что Карина и сама «примерно догадывалась», какой такой «знаккер» неожиданно объявился в их городе. Девочка кивнула, и они нырнули в глубину дерева.

В этот раз она снова не успела понять, что произошло, – они мгновенно вывалились из другого дерева, совсем рядом с коттеджем Резановых. Дождь вконец взбесился и, похоже, решил их покусать. Зато он прекрасно глушил звуки шагов. Квакающе-хлюпающих, надо полагать.

– Ну и?.. – отплевываясь от воды, пропыхтела Карина.

Диймар только махнул рукой, указывая куда-то вверх.

Карина кое-как составила козырек из ладоней, поглядела туда же и обалдела. На крыше веранды на уровне второго этажа спокойненько сидел какой-то мужик. Вроде довольно крупный, но в полутьме и под дождем не разглядишь ни волчьими, ни человеческими глазами. Он смотрел не в сторону ребят, а на город. И делал какие-то странные движения руками, будто настраивал невидимый механизм – там подкрутить, там подтянуть, тут передвинуть. Лиловые, зеленые, отчетливо видимые даже через дождь линии складывались в непонятные знаки, несколько линий уходили вперед и вверх, терялись в тучах… И все это так спокойно, словно не бушевала вокруг непогода.

– Ритуал творит, – прохрипел Диймар, его голос прозвучал неожиданно громко. Карина аж подскочила. – Насколько я понимаю, у него есть четырехмерный механизм, и он сейчас его размещает где-то далеко отсюда и настраивает.

– Ритуал с кровавыми жертвами? – поразилась Карина. – Серьезно? Полицию вызывать бесполезно, так, может, мы его хоть камнем сшибем?

Даже сквозь мрак и дождь стало понятно, какими глазами Диймар на нее посмотрел.

– Камнем? С дуба рухнула? Ритуалиста за работой? Да ты не успеешь понять, чем обожглась, а твой пепел уже на совок сметут… и полной-то кретинкой не прикидывайся. Наверное, и сама понимаешь, что не всем ритуалам требуются жертвы. Кровавые, во всяком случае…

Диймар снова зашмыгал носом. Судя по всему, согревающим эффектом шмыганье не обладало. Тогда он нахохлился, затолкал руки в карманы куртки. На публику, что ли, играет? Хотя какая тут публика, кроме нее? Мальчишка чихнул. И опять неожиданно громко даже на фоне дождя. Карина, не раздумывая ни секунды, изо всех сил пихнула его к стене дома и нырнула за ним следом. Но, судя по всему, маг на крыше не обратил на посторонний шум внимания – до ребят не долетело ни звука шагов, ни чего-то другого, отличного от шума дождя и хлопанья мокрых веток.

– Ты чего расчихался? – зашипела девочка. – Хочешь, чтобы нас заметили и это… на совок смели?

– Нет, я просто… – Он с трудом подавил очередной чих. – Слушай, а ты чего на улицу среди ночи потащилась?

– Неважно уже. Тебе вон тоже в палатке не сидится. От простуды загнуться хочешь? Хотя что там, что тут, все равно мокрая курица.

– На себя посмотри. А со мной все нормально.

– Ага, норма прямо из ушей прет, из носа льется. – Она бесцеремонно потрогала его лоб. – Блин, лапы ледяные, голова горячая.

– Да у меня всегда руки холодные…

– А нормальная температура тридцать восемь или около того?

Короче, молодец, спасительница. И что ты теперь с ним будешь делать? Вариантов не густо. И за самый лучший можно серьезно огрести по ушам. Потому что самый лучший это, как ни крути…

– Эй, ты, четырехмерный, давай-ка уматывать отсюда.

– Куда?

– Куда надо. Если до полнолуния дожить хочешь…

– Думаешь, он нас заметил?

– Думаю, ты болеешь и в палатке совсем загнешься. А этому мужику на крыше, во-первых, нас не видно, во-вторых, на нас плевать. Ты в окно забраться сможешь? Или через твою глубину пойдем?

– Э… – растерялся тот, – нет, не через глубину, там надо находить места соприкосновения и все такое. Я в город дорогу через деревья три дня выстраивал. А куда полезем-то?

– Ко мне домой. – Она на секунду замешкалась, все-таки не каждый день приходится нарушать главное из ста тысяч тетушкиных правил, но потом решительно выпалила: – Я тебя приглашаю в свой дом. Не бросать же тебя тут, у меня на совести и так камни некуда складывать.

Если Диймар и удивился, то виду не подал. А для лазаний через окно (особенно если надо забраться на второй этаж) он оказался просто неоценим – сначала легко подсадил Карину, как будто она была бумажной куклой. Карина слезла с подоконника прямо в лужу, натекшую из оставленного нараспашку окна. А потом…

– Хорошо подтягиваешься, – прошипел Диймар снизу, – от окна отойди.

– Что?

Карина высунулась наружу. И едва успела отскочить – Диймар отошел на несколько шагов, вытащил свое оружие и, коротко разбежавшись, как заправский прыгун с шестом влетел в окно. Приземлился бесшумно, им с Митькой до него далеко. Карина проглотила восхищенное «вау», вернула на лицо скептическое выражение. И указала мальчику на диван.

– «Зафиксируй свое внимание, прыгун», – процитировала она Илью Черта[3], – это диван. На нем будешь спать. После того, как я тебе футболку выдам и лекарствами накормлю.

Она по-быстрому накидала на диван подушек и вытащила пару зимних одеял из шкафа. Там же нашлась большая не то футболка, не то рубашка, которая ввиду фасона «поло» не слишком выдавала свою принадлежность к бабушкиному гардеробу. А может, кстати, и не к бабушкиному… да и наплевать – футболка почти новая, а главное, в отличие от всей диймаровской одежды, су-ха-я.

Диймар по пятам за ней подошел к шкафу. Остатки зеркала они с Ларисой убрали, дверца была пробита насквозь. Карина мысленно порадовалась, что темно и не видно, как она покраснела. Ее жилище и так изяществом дизайна не блистало, а тут совсем уж позорище – шкаф поломанный.

– Значит, через вот это к тебе пытались пройти гости из Трилунья?

– Угу…

– Тут было зеркало? Их чаще всего используют в качестве выходов из глубинных коридоров, особенно межпространственных.

– Диймар, погоди. Что вообще такое эти «коридоры»?

– А, это… ну, когда ты несколько предметов совмещаешь глубинами. Они могут быть в разных городах в трехмерном пространстве, но соприкасаться в четвертом измерении. И ты можешь через глубину по разным городам ходить. Вот как через деревья. Я их передвинуть не мог, но неделю копался и нашел, через какие надо идти, чтобы к городу выйти.

Ха-ха, так вот что получалось, когда Арноха просовывал руку в свой планшет на столе, а высовывал из стены. Тоже как бы через коридор. Только и вход, и выход – на их Земле.

– Получается, что и в Трилунье можно искусственным коридором пройти?

Диймар помрачнел.

– Нет… искусственный коридор между мирами – верная смерть. Туда входят двое, выходит один. Ровно половина глубины уходит. Ну, или входят трое, а выходит один живой и один наполовину омертвевший… Хотя на Тающих островах всякое умеют… – И он чихнул.

– Ладно, успеем еще всю эту мистику обсудить, вот тебе футболка…

Карина даже рискнула спуститься на кухню. Предательские половицы скрипели так, словно у них с Ларисой был особый уговор о выдаче лазутчиков. После вчерашнего Карина в это запросто поверила бы. Но тетка не вышла из комнаты, видимо, тоже спала крепче обычного.

Девочка выпотрошила почти всю аптечку и забрала наверх электрический чайник. Лимон и сахар рассовала по карманам. В последний момент ей пришла в голову мысль, что неплохо бы впихнуть в пациента какой-нибудь еды. Пара котлет и что-то вроде пирожка были признаны годными на эту роль.

Впихивать пришлось не еду, а таблетки. Котлеты Диймар проглотил, как голодный удав. Но вот лекарства… Какой-то несчастный парацетамол, а крику, будто это хорошо концентрированный мышьяк как минимум. Только когда Карина догадалась превратить левую руку в волчью лапу и выразительно показать пациенту кулак (ну или нечто похожее на кулак, ведь пальцы волка не сжимаются, как человеческие), тот прекратил выделываться и проглотил таблетки, растворимый порошок и чай с лимоном. И послушно сказал: «Спасибо, что не молоко с медом». Только взгляд у него при этом был такой, словно завтра поутру он бегом помчится за лицензией на отстрел волков. Оборотней. Забавно, еще вчера знакомы не были, а сегодня уже готовы прибить друг друга, как будто всю жизнь в одном доме прожили, в одну школу проходили.

Короче говоря, от этой возни Карина устала едва ли не больше, чем от дневных приключений. Поэтому, когда она опять упала на подушку, сил на то, чтобы подумать «в моей комнате ночует парень», уже не оставалось. Зато на «могу поспать полтора часа» – в самый раз.

Вскочила она опять не от звонка будильника, а от невнятной тревоги. Тревога стала внятной, когда Карина посмотрела на часы. Как так? Почти на сорок минут проспала. Подумать страшно, что было бы, если бы Ларик пришла ее будить… У девочки в спальне какой-то непонятный белобрысый пацан спит как у себя дома. Не говоря о том, что пришлось пригласить практически незнакомого человека в дом. Но выбора-то не было. Не бросать же простуженного на улице, наверняка зная, что ему некуда деваться. И тем более не тащить же его к Митьке. Если приглашать в дом, то в свой…

Внизу на кухне полностью одетая и готовая уходить Лариса пила кофе точно в такой же позе, как мама из кошмарного сна, – сидя на подоконнике спиной к стеклу. От сходства тетки с мамой Карину прямо передернуло. Под ложечкой тревожно засосало.

– Что за дурдом, – вместо «доброе утро» проговорила Ларик, – не пойму, куда чайник делся…

– В ремонт он делся, – на автопилоте вдохновенно соврала Карина, – забыла, что ли?

С утра тетушка была вполне внушаема.

– Иди спи, – Лариса отхлебнула еще кофе, – в школу сегодня не отпущу. Но особо не радуйся. Из дома ни ногой.

– Ну, Ларик, куда я денусь из школы-то? Вот на что поспорим, что Митьку и Люську дома не оставят? – не веря своей удаче, театрально заканючила Карина.

– У них свои родители есть, пусть что хотят, то с ними и делают. А пока я за тебя отвечаю, все будет так, как я скажу. Есть хочешь?

– Не-а, я бы еще поспала, раз такое счастье подвалило.

– Вот и дрыхни, пользуйся удачей, черт знает, когда теперь отоспаться доведется. – Лариса неловко убрала черную прядь с лица, рука ее мелко дрожала.

Карина поняла, что тетушкины нервы совсем на пределе, вот-вот рванет. То ли страшно ей, то ли еще что… Пожалуй, про мужика на крыше лучше рассказать сначала Митьке, потом Марку. Предварительно придумав, как она вообще его увидела. А Ларику эта лишняя головная боль ну совсем без надобности.

– Ладно, мне пора. Сначала к соседям, потом на работу. Иди досыпай.

Тетушка чмокнула ее в щеку, взъерошила рыжие волосы. Неужели приласкала? Получилось как-то неловко, словно неумело. Хотя почему «словно»? Тетка на положительные эмоции всегда была скуповата. Чего вдруг на нее нашло? Ответа на этот вопрос не последовало.

– Пока… – И Ларисины каблуки зацокали к двери.

Карина белкой взлетела по лестнице. Диймар уже не спал, сидел на диване и с удовольствием пил остывший чай. На вбежавшую девчонку он и внимания не обратил. Во всяком случае, пока не допил чашку.

– Есть мы что-нибудь будем? – поинтересовался он.

– А ты не офигел ли, часом, гость дорогой? – оторопела от такой наглости Карина. – Будем, конечно. Попозже. Сейчас я еще поспать хочу. И ты тоже спи, только еще таблетку…

– Да иди ты со своими таблетками, я здоров уже.

– Сам пойдешь, умник. – И она залезла с головой под одеяло.

– Ты в этом доме с теткой живешь? – не унимался вчерашний больной.

– С теткой, с теткой, – пробурчала из-под одеяла Карина, – она сейчас к соседям пошла, потом на работу…

Диймар завозился на диване, пружины заскрипели.

– К каким еще соседям? Не к тем, которые по ночам на крышах колдуют?

– У тебя еще температура не спала, похоже. И бред продолжается. Мы его вообще не знаем, ты же его три дня назад в Москве видел. – О том, что, по словам Арнохи, его отец был в Москве еще вчера вечером, она предпочла умолчать. Зато было можно переключить внимание Диймара на других соседей. – Она пошла к дяде Артуру и тете Регине, в дом напротив нашего.

Стены содрогнулись от раската грома, тоненько зазвенели стекла. Гроза? В ОКТЯБРЕ? Едва ли. Дождя-то больше не было. Да и звук был не совсем тот. Это больше походило на… на взрыв?

– У кого тут бред? – ехидно отозвался Диймар. – Напротив вас никакого дома нет, только болото и лягушки квакают.

Карина похолодела. Страшная это секунда, когда «средь шумного бала» ты один понимаешь, что что-то произошло. Непонятно что, но очень страшное и совершенно непоправимое.

– Ди…Диймар… – выдавила она, выбираясь из-под одеяла, – что это был за грохот?

Диймар нахмурился:

– Какой грохот? Ты о чем? Тебе приснилось…

Карина бросилась наружу.

Без двадцати восемь утра Митька и Люсия шли в школу. Родители разбегались по своим конторам гораздо позже. Мама непривычно долго расцеловывала их у дверей, зачем-то выскочила провожать к калитке. Молчаливый, как обычно, папа тоже долго махал вслед. О чем они договорились вчера? Неужели решили отправить их к бабушке в Вильнюс, подальше от всех этих странных историй?

Разговаривать о вчерашнем Люська наотрез отказалась, а когда Митька попытался расспросить ее о Резанове-старшем, она хмыкнула и задрала нос. Благодаря постоянному общению с сестрицей и лучшей подругой Митька разбирался в девчонках гораздо лучше, чем большинство сверстников. И он точно знал – Карину надо добивать расспросами, а с Люськой прокатывала совершенно другая тактика – надо было делать вид, что тебя ее бредни не интересуют. Так он и поступил.

– Ладно, забей, – примирительным тоном сказал он, – понятно, что ты к Арно решила через его батю подкатить, так что можешь меня своими девчачьими романами не грузить.

Люська тут же вспыхнула.

– Много ты понимаешь, Митечка, – самым вредным своим голосом произнесла она. Как пятилетняя, честное слово. – Арнольд Ромуальдович серьезно заинтересован в нашем будущем, ему нужны необычные сотрудники. Хорошо образованные, заметь. Так что скоро он нами займется. И все у нас будет замечательно, не забудь сказать мне спасибо.

У Митьки глаза на лоб полезли.

– Люська, ты совсем того? Чего ты ему вчера натрепала? Вот погоди, родители тебе устроят!

По красивым губам сестренки пробежала усмешка. Точно такая гримаска заставила Митьку однажды сказать Карине: «Злая она…» Люсия поправила волосы отточенным жестом кинозвезды.

– Родители нам больше не указ. И не помеха.

– Что ты?..

Митькины слова потонули в страшном грохоте, воздушная волна швырнула ребят на землю. Митька сразу же вскочил на ноги, не церемонясь поднял сестру за шиворот.

Их дома, от которого они и отойти толком не успели, больше не было. Остались только дымящиеся развалины. Митька стоял, пошатываясь и пытаясь осознать, что же произошло. Не получалось. Что-то происходило прямо сейчас – развалины дома, остатки кирпичных стен, черепичная крыша, какие-то балки и даже садовые деревья бесшумно погружались в… болото. Зеленая трава покрывала развалины разрастающимися пятнами, по-осеннему желтела на глазах. Миг, и над водой взметнулись камыши – настоящие, пожухлые, с распушившимися «метелками» вместо коричневых шишек. Как будто их дома, их логова никогда не существовало. Это было невероятно, но факт – это было.

– Видишь? Я же говорила, – каким-то одеревеневшим голосом произнесла Люсия.

Митька безумными глазами смотрел то на сестру, то на то, что пару минут назад было их логовом. Нет, не так. Домом, где остались родители.

– Люся, что ты… что ты сделала?!! Там мама и папа!!!

– Я ничего не делала. Я виновата, что ли, что они не вышли из дома, который надо было разрушить? У тебя вечно я во всем виновата!

Губы сестренки задрожали, на светлые глаза навернулись слезы. Но даже сквозь слезы ее взгляд был… спокоен?

Митька сделал шаг назад. Просто чтобы не оторвать ей голову прямо посреди улицы. Развернулся и бегом, на двух ногах, потом на четырех лапах кинулся через болото в лес. Он не заметил Карину, которая, всхлипывая, пыталась перевернуть кусок рухнувшей бетонной перегородки, стремительно погружавшейся в болото.

Угол плиты крепко вдавливал ничком лежащую Ларису в холодную жижу. Карина кое-как догадалась оставить попытки поднять груз. Вместо этого она ободрала все руки, выковыривая едва живую тетку из-под плиты, села рядом и разревелась уже окончательно.

Люсия же еще довольно долго стояла на улице, глядя в никуда и бормоча:

– Я не виновата, не виновата. Это не я. Я тут ни при чем. Я не виновата…

Потом она смахнула непрошеные слезы.

– Я просто перепутала время. Или они сами перепутали. На работу опоздать решили. Сами виноваты, я тут ни при чем. – С этими словами она вздернула подбородок и направилась по своим делам. Но не в школу, а к коттеджу, который занимали Резановы. Впереди маячила чудесная новая жизнь.

Глава 15

Блестящее будущее

Она всегда знала, что ей уготована необычная судьба. В мечтах она видела себя, прекрасную и стройную, с таинственно запавшими бездонными глазами, принимающую судьбоносные для всего мира решения. А короли, президенты и прочие главы правительств, почтительно затаив дыхание, внимали ее словам и претворяли ее решения в жизнь, лишь тайком восхищаясь ее красотой, добротой, умом и загадочностью.

Ей грезились роскошные приемы, куда она приезжала с королевским опозданием, шурша шелком, шествовала среди восхищенных гостей и лишь снисходительно и горько улыбалась, услышав долетевший шепот: «Это она… Она так прекрасна и столько страдала…»

В своем блестящем будущем Люська была уверена, сколько себя помнила, разве что детали менялись со временем. Блестящему будущему должны были послужить ее невероятные способности. Если, конечно, родители перестанут ей мешать.

Родители никогда не воспринимали ее всерьез, все время носились с братом как с писаной торбой. А Люся только и слышала: «Ты у нас умница и красавица, ты сама всего добьешься, несмотря на то что ты обычная девочка». Обычная девочка, подумать только! И это родные папа с мамой!

Когда ей было года четыре, она с радостными криками примчалась к маме – через пеструю упаковку подарка под елкой она неожиданно, но очень четко увидела, что там лежит мебель для куклы – пара кресел, диванчик и что-то еще. Не какая-нибудь пластмасса, а прямо как настоящая, с обивкой ее любимого ярко-сиреневого цвета, красота! Мама внимательно выслушала дочку, обняла и растрепала ее тогда еще слегка вьющиеся волосы.

– Малыш, ты точно это видела? Давай-ка посмотрим, что в этой закрытой коробочке. – И взяла какую-то первую попавшуюся шкатулку с полки.

Люська прекрасно знала, что внутри лежат пуговицы, ножницы и еще какие-то швейные принадлежности. Несмотря на строгий запрет, она не раз лазила туда полюбоваться или стащить пуговку для игры. Но через плотно закрытую крышку она не видела ничего. Могла соврать, описать содержимое. Но говорить маме неправду было так некрасиво и… недостойно девочки с особой судьбой. Поэтому она только помотала головой. Попытка номер два тоже была неудачной – она не увидела того, что лежало в другой подарочной коробке. Мама тогда очень опечалилась, даже рассердилась и долго отчитывала дочку за вранье и за то, что она без спроса полезла в подарки.

– Люсенька, если твой брат не совсем обычный ребенок, это не значит, что мы любим его больше. – Голос мамы задрожал. – Тебе не надо прикидываться не такой, как все, ты все равно наша самая любимая, самая умная и красивая девочка… пусть даже обыкновенная.

Обыкновенная.

Тот день принес Люське бесценный опыт. Во-первых, она поняла наверняка, что ее старший брат Митька не обычный мальчик. Во-вторых, что мама считает ее обыкновенной девчонкой, такой же, как все. И, похоже, это ее расстраивает.

После Люська неоднократно умудрялась увидеть, что находится в запертых ящиках и коробках, иногда ей даже удавалось что-то извлечь оттуда, не открывая. Она знала совершенно точно, что умеет делать то, чего не умеет больше никто. Но все ее попытки продемонстрировать это родителям терпели крах. Когда на нее смотрели, она ни с того ни с сего начинала волноваться так, что тряслись руки. И ничего не получалось. Попытки похвастаться подружкам, что ее брат «настоящий волк» тоже были встречены насмешками. К счастью, она вовремя научилась притворяться обычной среди обычных детей.

А потом в деревянную развалюху стоявшую напротив их красивого нового домика приехала соседкина сестра со своей дочкой, Люськиной ровесницей.

В то утро Люська в первый раз в жизни прошла сквозь стену.

Она сидела в комнате и слушала разговор родителей. Один из тех, что не предназначался для ее или Митькиных ушей.

– Мама только что звонила, – сообщил папа, имея в виду свою маму, бабушку Ангелию, которая жила в Вильнюсе и мечтала, чтобы сын с семьей переехали к ней. – Она спрашивала, насколько хорошо Митя научился владеть собой и не проявляются ли хотя бы какие-то способности у Людмилы.

– Ох, Артур, – ответила мама, – с нашим мальчиком все в порядке, для шести-то лет. В полнолуние, конечно, беда. Но он пока совсем детеныш, так что справимся и воспитаем. А вот Людмила меня расстраивает. С одной стороны, я бы поверила, что она четырехмерник. С другой – ни одного доказательства, только ее слова. Но они так похожи на обычные детские «я умею летать» или «смотри, мамочка, я слоник»… И это всего лишь слова, на деле у нее не получается ничего. Знаккерство тоже должно было уже проявиться хоть как-то. Мне кажется, пора признать, что наша дочка бездарь. Ничего страшного, ты же тоже не в свою маму уродился. И Лариса Кормильцева даже на десятую долю талантов Александры не получила. Говорят, все досталось ее сестрам. И ничего, живет себе нормально.

– Солнышко, Ларисину жизнь нормальной не назовешь, как и ее саму…

– Но ее растили не мы с тобой. Мы свою обычную девочку вырастим и поможем ей устроиться в жизни. Ну подумаешь, не блистательная судьба между двумя мирами… И без этого можно жить счастливо, ведь так?

Сначала Люська разозлилась – значит, мама считает, что блистательная судьба не для нее? Но потом раздался звук поцелуя. Ох уж эти родители! Люська смутилась. Чтобы ее не заметили, она прижалась к стене и почувствовала, что сделала это не просто так, а по-особому В следующую секунду девочка поняла, что стоит в другой комнате. Не в соседней, Митькиной, а в своей собственной, на другом конце коридора.

А потом мама разговаривала внизу с новой соседкой, с которой, оказалось, была давно знакома.

Женщины стояли возле покосившейся открытой калитки домика напротив. Новоприбывшая была выше, чем мама, и так ослепительно красива, что Люська смотрела во все глаза, будто торопилась насмотреться. Через открытое окно их было хорошо слышно. И видно, как в соседском саду кубарем катались брат, превратившийся в белого волчонка, и кто-то, похожий на крупную мохнатую дворнягу. Люська сразу поняла, что это был точно такой же волчонок, только серый. Оборотень. Люське стало ужасно обидно. Теперь и брату не будет до нее дела.

Она решительно затопала вниз и вышла из сада.

У соседки были немыслимой красоты руки, а ногти выкрашены в удивительный – нежно-бирюзовый – цвет. Девочка дернула говорившую за палец. Та удивленно посмотрела вниз.

– Привет, – сказала она, – а ты еще кто?

– Это моя младшая, – сказала мама, как будто извиняясь, – Людмила.

Соседка присела на корточки, заглянула Люське в глаза своими, чуть насмешливыми, сиреневато-голубыми, огромными, как озера, глазами. Погладила малявку по льняной макушке.

– Ну здравствуй, Людмила, а я тетя Арина. А вон там с твоим братом играет Карина, моя дочка. Будете подружками… наверное. – И, быстро распрямившись, снова обратилась к маме: – Тоже волчонок?

Нет, не волчонок, и что теперь? Но грубо отвечать взрослым Люська, конечно, не стала.

– Меня зовут Люсия, – стараясь не зареветь, сказала она, – и я умею проходить через стены.