Р.А.Б. Минаев Сергей
– Представляю.
– Да ни хера ты не представляешь! Я получаю двадцать пять тысяч рублей. В начале каждого квартала покупаю себе три рубашки и костюм (я же должен соответствовать!) – это примерно шесть тысяч. Отдаю банку триста долларов ежемесячно за кредит, который я брал, чтобы купить такой же гребаный «ВАЗ» (я ведь должен передвигаться мобильно!) – это семь с половиной тысяч. Отдаю другому банку еще двушку за кредит, который мы взяли на покупку техники. Сотку долларов плачу за телефон (у нас же компенсация мобильной связи очень щедрая – тысяча рублей). Что-то проедается-пропивается. Обеды на работе. Одежда там, кафе и все такое. Иногда откладываю тысяч пять, типа «на отпуск», которые потом тратятся на всякие непредвиденные попадосы.
– Ты думаешь, я миллионер?
– Я думаю, что через месяц я закончу платить кредит за машину и технику, что у меня есть два костюма, что в сентябре мы поедем с женой на дачу. И все наконец будет нормально. Но приходит сентябрь и нормально не получается: говеная машина ломается, говеные костюмы выглядят так, что на них страшно смотреть, ребенок идет в школу, и ему нужны новые вещи, а я думаю о том, что мне придется опять у кого-то подзанять, месяца на три, не больше, понял? – Колпин снова потянулся за сигаретой.
– Хочешь «Парламент»? – примирительно предложил я.
– Нет, спасибо, – Колпина, кажется, отпустило. – Проходят еще три месяца, и все начинается по новой. Кредиты, займы, скандалы с женой, и не дай бог, еще какие-нибудь неприятности. А на работе тебе говорят о «ценностях», о «команде», о том, какие у тебя «перспективы», о «самосовершенствовании и общих целях», о плане продаж и о том, что это именно ты, Витя Колпин, сука такая, подводишь всю компанию. И что тебе урежут бонус или вообще уволят. И ты, Витя, полный урод и бездарь, но все-таки компания позволяет тебе называть ее родной… и каждый день приходить в офис, чтобы умирать от тошноты.
– Ну, ты чего-то сгустил краски, – вздохнул я, понимая, что мог бы повторить его монолог слово в слово, изменив лишь фамилию и зарплату, – не все так плохо…
– Конечно не все, шеф! Еще мне платят сущие копейки, чтобы я хоть как-то мог потреблять необходимые для работы калории и поддерживать свой внешний вид! – Колпин отдал мне честь. – И я доволен!
– Знаешь, Колпин, ты хороший парень, – вкрадчиво начал я психологическую атаку.
– Ни хера ты так не думаешь, Исаев, – вздохнул он, – хороший парень был тот клиент. Знаешь, я спросил его: «А зачем же вы купили нашу машину?». И он ответил, опять же честно: «Я не знаю». Потом помолчал и спросил: «Скажите, а если я все-таки выскажу вам свои претензии, вы сможете что-то у себя исправить? Вы станете лучше?» «Скорее всего, не станем», – говорю. И тогда он вежливо так говорит тихим голосом: «ТОГДА ЗАЧЕМ ЖЕ ВАС ЗАСТАВЛЯЮТ МНЕ ЗВОНИТЬ?»
Я затушил сигарету в пепельнице и глубоко вздохнул. Пробка начала понемногу рассасываться. Колпин все не мог остановиться:
– Я помялся немного и ответил: «Не знаю зачем… наверное, потому что так положено». А он: «Мы с вами оба какие-то странные люди. Я потратил деньги на покупку заведомо плохо сделанной вещи. Вы тратите время на ненужный звонок, чтобы узнать то, что вы и так знаете, – вещь плохая. Зачем мы делаем это? Разве мы можем что-то изменить? Я думаю, что нет». – «Я тоже думаю, что нет». Мы попрощались. После этих двух «нет» я уволился в тот же день, прикинь! – Колпин посмотрел на меня с грустью.
– Прикинул, – ответил я, делая вид, что не понимаю, к чему он клонит. – Невеселая история. Ты ее просто так рассказал, Вить?
– Нет, не просто. Тебе не приходило в голову, что твоя работа напоминает работу сотрудника call-центра, Исаев?
– Мне? Честно говоря, нет. – А что я мог еще ответить? – Мы работаем с живыми людьми, продаем нормальную продукцию и получаем вменяемые деньги.
– Угу, точно! Ты Рифата не понял? Или не захотел понять?
– При чем тут Рифат?
– Не валяй дурака, а? При том, что сначала мы его нагружаем дефективными куклами, которые, попав на солнце, пахнут так, что можно тараканов морить, а потом приезжаем учить продавать эту туфту. И очень удивляемся, какого черта этот чурбан называет наше говно – говном? Но его мнение очень важно для нас, да, Исаев? Мы же с тобой все в блокнот записывали. Ты, кстати, мат опускал?
Я вырулил на обочину и остановил машину.
– Послушай, Вить, давай разберемся по порядку. Во-первых, наши куклы, скажем так, имеют… э… некоторые проблемы, но не все. Во-вторых, сервис для клиентов – наша работа, в-третьих…
– В-третьих, дай я выйду, а? – Колпин достал из своего потасканного портфеля пластиковую карточку, фиксирующую время прихода на работу, фирменный органайзер и папку с бумагами. Кинул все это на пассажирское сиденье и тихо добавил: – Знаешь, надоело. За трудовой на следующей неделе заеду. Ты постарайся без проволочек все оформить. Хотя, если не получится, не обижусь.
– И что ты собираешься делать? – растерянно спросил я.
– Не знаю. Мне двадцать девять лет. Попробую в другой сфере состояться… или в третьей. В крайнем случае вернусь в call-центр. Там хоть клиентам в глаза смотреть не надо, когда врешь. И работы меньше.
– А как же… конец месяца? – Я в отчаянии начал перебирать ключевые слова, которые могли бы его зацепить. – Премия годовая, ведь мы на собрании решили…
– Это ты решил, Исаев. Мы ничего не решали. Мы тебя слушали. А точнее, решил не ты. И не твой начальник. И не начальник твоего начальника. И не коммерческий. А кто решил – неизвестно. – Колпин развел руками. – А диск у тебя клевый, ну… этот, с ар-энд-би, – зачем-то сказал он.
Я кивнул.
Колпин развернулся и пошел тропинкой к пролеску. Какое-то время я еще видел его фигуру, мелькавшую среди деревьев. Тут мне пришла в голову мысль – из тех, что непременно хочется озвучить.
– Колпиииин! – крикнул я.
– Чего? – отозвался тот из-за деревьев.
– Я вспомнил! У Джей Ло кукол вообще не было, наверное! Она же из бедной семьи!
– Точно! А я и забыл, – отозвался Колпин прежде чем окончательно скрыться из вида.
Я выкурил две сигареты, достал диск Бандераса и выбросил в окно. Порывшись в бардачке, я выудил оттуда кучу старых чеков, две смятые пачки сигарет, свернутые бланки отчетности, салфетки из «Макдональдса». В самой глубине я нашел диск «Nirvana», который последний раз слушал еще в институте.
Весь оставшийся путь до дома на реверсе играла «Rape me». «Состояться на другом поле он хочет! – думал я про Колпина. – Интересно, а чего же хочу я?»
«Rape me…rape me in my friend. I am the only one, oooh I am the only one…»
6
«Потому что ты часто уезжаешь в город, снимаешься там в программах, тебе до нас уже нет никакого дела, может тебе лучше уйти?»
«Мне? Ребят, ну я разве виновата в том, что меня так часто приглашают на телевидение? Я же сердцем с вами…»
Открыв дверь, я попал в самый разгар перепалки. Все пространство квартиры было пронизано голосами обитателей «Дома-2». Телевизор работал на предельной громкости.
В гостиной я обнаружил привычную сцену: жена, лежащая на диване в окружении вороха глянцевых журналов, с мобильным телефоном, блокнотом, ноутбуком с погасшим монитором и несколькими пультами управления (который из них чем управляет, я уже не понимал). На экране большого жидкокристаллического телевизора шесть пар, усевшись у бассейна, яростно обсуждали какую-то Машу (Лену?), которая ведет себя как выскочка, хотя у нее нет такого права, даже несмотря на то, что она является старожилом шоу. «А разве вести себя так для привлечения большего внимания не задача каждого участника подобных террариумов?» – подумал я, но вслух сказал:
– Привет!
Света, судя по отсутствию реакции, не заметила, что в квартиру кто-то вошел.
– Привет! – снова сказал я, встав между ней и экраном таким образом, чтобы она меня наконец увидела.
– Ой, привет! – Света зажмурилась, предлагая себя для поцелуя. – Ты приехал?
Интересно, какой ответ предполагает этот вопрос, так часто задаваемый девушками? «Нет, я не приехал» – или: «Нет, приехал не я»? Чмокнув ее в щеку, я вышел из комнаты, на ходу снимая пиджак.
– Как дела? – попыталась перекричать телевизор Света.
– Плохо, – буркнул я уже из ванной, без надежды быть услышанным. Хотя слушать меня никто и не пытался.
«Тебе не приходило в голову, что твоя работа напоминает работу сотрудника call-центра?» – снова вспомнилась мне фраза Колпина.
Я залез под душ, тщательно намылил голову, смыл. Снова намылил голову, сел на пол ванной и принялся поливать себя водой.
«После этих двух “нет”, я и уволился». Как просто, а?
Я выключил воду, тщательно вытерся, надел халат, подошел к зеркалу. В тысячный раз отметил, что синяки под глазами становятся все больше. Подошел к весам, нажал на кнопку «старт», начал было снимать халат, но снова надел и вышел из ванной. Весы продолжали приветственно мигать: «Hello».
На кухне я выпил два пузырька «Актимеля» (энергетическая ценность 76 ккал, белки – 2,85, углеводы – 12,0 и 1,5 г жира), подумал о том, что следует попробовать прочесть книгу Алена Кара «Легкий способ бросить курить» и пойти, наконец, в спортзал, чтобы перестать передвигаться по пляжам как парализованному, отчаянно концентрируясь на втягивании живота.
Вернувшись в гостиную, я отметил, что Света так и не сменила позы. Мысли о спортзале и никотиновой зависимости моментально улетучились.
Я сел рядом и попытался вникнуть в суть происходящего на экране. Света положила голову мне на колени и неловко обняла рукой за шею, отчего пришлось немного наклонить голову.
– Нууу как делаа? – нараспев спросила она.
– Так себе, – ответил я. Жители «Дома-2» продолжали костерить неведомую мне Лену (Машу?).
– Ты какой-то напряженный, – исходя из того, как часто я это слышу, можно предположить, что «напряженным» я бываю как минимум триста шестьдесят четыре раза в году, за исключением предновогоднего дня. А расслабляюсь в триста шестьдесят пятый, потому что начинаю пить уже с полудня. И так уже несколько лет подряд – это я помню точно. – Расскажи, что на работе творится?
– У меня сотрудник уволился, – сказал я довольно громко, главным образом чтобы услышать самого себя.
– Ну и правильно, – кивнула она.
– Что правильно? – не понял я.
– Что уволился. Рыба ищет где глубже, а человек где лучше, – пояснила она свою позицию. Надо сказать, что Света имела полное право на столь точное замечание, подкрепленное народным фольклором. Блестящее образование (красный диплом МГУ, полученный на папины деньги) позволяло ей выбирать «где глубже» и «рассматривать интересные предложения» о работе уже третий год подряд.
– Он получал не самую плохую зарплату, – попытался я защитить свое реноме руководителя.
– Тогда дурак! – стремительно изменила свое отношение к этой бесспорно волнующей ее ситуации Света. – Ты же не самый плохой начальник. И у вас не самая плохая компания.
– Представляешь, сегодня такая история приключилась, – начал я пересказ событий этого вечера. – Мы поехали с ним на переговоры с сетью павильонов…
– Сейчас, погоди, – перебила меня Светка, приподнялась на локте, и, указывая пальцем в экран, взвизгнула: – Нет, ты посмотри, как она их всех! Интересно, что они ей теперь предъявят? Вот твари!
– Ты не хочешь меня послушать? – разозлился я. – Ты же сама спросила, что у меня на работе творится!
– Пять сек! – Она явно не заметила нарастающей во мне бури. – Сейчас ей Солнце ответит! – Она захлопала в ладоши и села на диван.
Я судорожно схватил пульт управления и ткнул им в телевизор – включился кондиционер. Я взял с дивана другой пульт и попытался им отключить чертов ящик – экран музыкального центра приветственно заморгал. Третий пульт оказался тонкой трубкой домашнего телефона. В телевизоре Маша-Лена уткнула голову в колени, обхватив их руками. В комнате Света восхищенно застыла, одной рукой прикрыв рот, а другой привлекая мое внимание к происходящему на экране. Постояв секунду в идиотской оторопи с пультами в руках, я брякнул:
– У меня же чайник вскипел! – и отвалил на кухню.
Открыв холодильник, я лишний раз убедился, что он пуст, вытащил еще один «Актимель», но пить не стал.
Потом сел за стол и тупо уставился на фотографию в металлической раме, изображавшую морскую гладь с едва заметным парусом на горизонте.
Наконец Света зашла на кухню, чтобы в десятый раз за эту неделю осведомиться, «что у нас с отпуском». Я снова ответил, что отпуск мне не подписали, Света заметила, что «это безобразие»: она практически договорилась с подругой ехать вчетвером, ведь она так устала «в этой Москве», Маринка вон уже третий раз с мужем в этом году едет в Анталию, а мы, а мы…
– А давай родим ребенка? – не глядя на нее, предложил я.
– Знаешь, я как раз сегодня об этом думала, – молниеносно переключилась она. – Даже Ленке позвонила, узнать, как там… ну в смысле где лучше рожать, у какого врача наблюдаться… когда, ну… лучше всего начинать…
– И что она сказала?
– Ну… что летом очень хорошо, как раз… весной рожать …
– И что ты?
– Я вот думаю… думаю, что пора начинать работать в этом направлении.
– Я тоже думаю, что пора начинать.
Мы «работали в этом направлении» целый год (презервативы, противозачаточные таблетки, снова презервативы, снова таблетки – гинеколог сказал, лучше чередовать). Мы дважды были у врача, который готовил семейные пары к зачатию, мы участвовали в каждом разговоре на эту тему, Света даже какое-то время покупала журнал «Мой малыш». Мы уже почти определились. Мы точно знали, что ребенок – единственное логичное продолжение замужества. Мы были уверены в том, что мы его хотим. Наши обследования не выявили ни одного противопоказания. Мы наводнили холодильник обезжиренными йогуртами и продуктами с пониженным содержанием холестерина. Мы резко сократили потребление фаст-фуда (не более раза в неделю). Мы почти определились. Но у нас все еще оставались «кое-какие неулаженные бытовые вопросы», как это называла моя супруга.
А потом мы по очереди принимали душ, и я долго лежал в кровати, бессмысленно щелкая пультом, но смотреть в сотый раз одни и те же новости просто не мог. Я выключил телевизор и минут через десять мы начали «работать в этом направлении»:
Света тяжело задышала подо мной:
«После этих двух “нет” я и уволился».
Я поймал себя на том, что хочу слишком быстро кончить.
«Интересно, когда начинается старость? В сорок или пятьдесят?»
Света попросила меня поменять позу.
«Может, бросить пить эти идиотские антидепрессанты?»
Мы продолжили на боку.
«А четыре и четыре процента значит его, козла, не устраивают?!»
Света впилась в мои губы.
«Четыре с половиной процента, да, ублюдок?»
Света просунула руку себе в промежность.
«Попробовать какие-то травы успокоительные?»
Света двигалась четко в такт моему телу, чуть постанывая – так продолжалось довольно долго.
«Даже хорошо, что он не подписал отпуск, а то бы опять две штуки выбрасывать и смотреть на ее тупых друзей».
Она снова повернулась на спину.
«Интересно, одышка от сигарет или от лишнего веса?»
Она обвила меня ногами.
«Неужели она правда хочет ребенка?!»
Она укусила меня за мочку уха.
«Rape me. Rape me in, my friend».
Она попросила взять ее сзади.
«I am the only one oooh I am the only one».
Она снова начала стонать.
«Тебе не приходило в голову, что твоя работа…»
Она начала стонать еще громче.
«Четыре с половиной процента».
Она начала кричать.
«Четыре с половиной процента!»
Она очень больно вцепилась ногтями в мой бицепс.
«Четыре с половиной процента!!»
Она кончала.
«Четыре с половиной процента!!!»
В этот момент она как-то неловко подалась всем телом вперед и…
«Четыре…»
Я выскочил из нее.
«…напоминает работу сотрудника call-центра?»
Через полчаса Света спала, как спят вернувшиеся из забоя шахтеры или водители-дальнобойщики, или ночные медсестры – сном человека, который очень устал и заслужил наконец право на отдых. Она спала как убитая, безо всяких на то оснований. Глядя на ее лицо я отчего-то вспомнил, что в тот день, когда я предложил ей выйти за меня замуж и подарил кольцо, она выложила его фото в своем блоге. Видимо, была очень тронута.
Я тихо выскользнул из-под одеяла и вышел на кухню. Бессонница вкрадчиво напоминала о своем присутствии.
В самом начале ее появления я успокаивал себя тем, что это просто мозг требует сосредоточенности, поэтому устанавливает для себя активные фазы ближе к трем утра, когда я наконец могу остаться один, в тишине кухни и неспешно подумать например о работе. Я чертил графики, делал пометки в отчетах, изучал аналитику. Все самые удачные решения приходили, как мне тогда казалось, именно ночью. Месяца три я этому даже радовался. Потом все начало резко меняться – голова отказывалась думать о работе, и каждая попытка обратиться к документам моментально наполняла ее туманом.
Я пробовал смотреть кино или слушать музыку в наушниках, но мозг все это не воспринимал. Единственное, на что он был способен – погружать меня в паутину собственных страхов и самых пессимистичных сценариев будущего. Я заменил музыку и кино интернетом. Я стал частым гостем форумов знакомств, но игривые обитательницы этих виртуальных борделей либо искали серьезных спутников, либо стремились продать свои ласки (что в данный момент времени представлялось невозможным), еще они могли оказаться тинейджерами, прячущими собственные комплексы за фотографиями отвязных порнодив, или извращенцами, заводящими знакомства с целью разыграть таких же мучающихся бессонницей одиночек. Самой ужасной категорией были девушки на позитиве – они быль столь веселы и разговорчивы, что мысль о том, чтобы разделить с ними свое унылое настроение, отпадала сразу.
Форумы знакомств сменились порно-сайтами, которые я запивал (заедал?) валиумом. На некоторое время я снова нормализовал сон, благодаря то ли лекарству, то ли мастурбации. В любом случае выяснять причину не хотелось, поэтому чаще всего я совмещал оба эти метода. Потом сон пропал опять. Я бесцельно слонялся по квартире или по сети – до четырех-пяти утра. В конце концов квартира стала давить. Я стал выходить на улицу, сидеть на берегу Москвы-реки (летом) или в салоне машины (в остальное время года). Так происходило два-три раза в неделю. Удивительно – но я даже приноровился высыпаться за четыре часа.
Однажды я попытался написать книгу о своей жизни. Я включил компьютер, налил себе «Dewars», разложил по столу бумагу и ручки и закурил. В общем, вооружился, как мне казалось, всеми писательскими атрибутами. Через два часа книга о моей жизни была готова. Все, что я хотел сказать обществу, уместилось на четырех страницах…
Я подумывал купить собаку, которая могла бы оправдывать мои ночные прогулки. Но надобность в ней ничем не подтверждалась – за шесть месяцев такой жизни я ни разу не был встречен дома всполошенной моим отсутствием женой. Заспанные глаза, испуганное лицо, лихорадочные эсэмэски, звонки на мобильный: все приметы поведения испуганной женщины – были не про нее. Возможно, и к лучшему. Не покупать же в самом деле собаку?
Полная луна светила через кухонное окно, отражаясь в экране телевизора, стаканах на столе и уголке металлической рамы с картиной. Полнолуние всегда вселяло в меня смутную тревогу. Я подходил к окну, подолгу смотрел на луну, вглядывался в мутное свечение вокруг. Потом я начал открывать окно, словно так было лучше видно, хотя на самом деле, по ощущениям, я скорее слышал луну. И закрытое окно в данном случае играло роль регулятора громкости. Я где-то читал о том, что если долго смотреть на луну, якобы можно заработать шизофрению. Бред, правда?
Минут пятнадцать ушло на поиск подходящего видео. Кончив под аккомпанемент двух матросов ближневосточного типа, неартистично изображавших изнасилование неопытной, но почти не протестующей пассажирки корабля, я вспомнил Рифата. Отчаянно захотелось марихуаны. Валиум начал медленно растормаживать меня. Прихватив сигареты и паспорт, я отвалил на улицу. Было очень тихо, лишь где-то далеко проехала машина, потом раздался гулкий клич: «В России нет еще пока…». Должно быть, футбольные фанаты – или просто гопники. Что, в сущности, одно и то же.
Набережная была пуста, последние влюбленные освободили скамейки, а первые собаководы еще не вывели своих маленьких чудовищ оглашать окрестности визгливым лаем. Я спустился к набережной, сел на траву и закурил. В такие минуты хорошо слушать музыку, но плейер я с собой никогда не брал из боязни не услышать подкрадывающуюся шпану. Хотя, честно признаться, мои ночные трансы оглушали похлеще любой музыки. Да и ценных вещей у меня с собой не было. Чего, впрочем, шпана знать не могла…
«Тебе не приходило в голову, что твоя работа напоминает работу сотрудника call-центра»…
Господи, Витя Колпин, если бы ты знал, что приходит мне в голову последние несколько месяцев! Я гоню от себя эту паранойю, я заставляю себя думать о том, что жизнь циклична, и сейчас просто тяжелый момент переосмысления ценностей. На самом деле я все делаю верно, двигаюсь в правильном направлении, и потом, я знаю, время от времени всех посещают такие мысли. Но выяснять у знакомых или коллег, мучаются ли они такими же проблемами, задают ли себе те же вопросы, я не стал. Страх показаться неуспешным, или сомневающимся, или озабоченным чем-то, кроме карьеры или ипотеки, был сильнее, чем страх перед этими ночными диалогами с самим собой. В конце концов их никто, кроме меня, не слышит.
«Переосмысление ценностей». То еще выражение. Как и «движение в правильном направлении». Я хотел стать менеджером, и все шаги по карьерной лестнице показывали, что когда-нибудь я сменю тертые джинсы торгового представителя на корпоративный костюм сотрудника солидной компании. Так оно и вышло. Это и было движением в однажды выбранном правильном направлении? Какие же ценности я переосмыслил или заново обрел?
В семнадцать я мечтал стать депрессивной рок-звездой, в двадцать – прогрессивным диджеем, в двадцать два – гениальным журналистом. Каждое из этих устремлений вначале взрывало мой мозг, а затем очень быстро исчезало. Виной тому были не жизненные препоны, не недостаток таланта, не отсутствие единомышленников, не малая работоспособность. Мне не потребовалось испытывать судьбу или козни завистников, я не подвергал детальному анализу каждую из профессий на предмет будущих бонусов, я не переосмысливал свои жизненные ориентиры. Все было гораздо проще – я так и не сделал ни одного шага навстречу своей мечте, не предпринял ни одной попытки доказать, в первую очередь самому себе, что у меня получится.
Мне казалось, что будущее странным образом предопределено. Я отчего-то был уверен, что так же, как и мои родители, стану обычным служащим, обычным семьянином, обычным соседом. И ввиду этой жизненной определенности мечты о сцене, диджейском пульте или разбитой клавиатуре ноутбука казались мне по-юношески романтичными, или несерьезными, или просто глупыми. Судьба обычного человека представлялась мне нормальной. Более того – единственно верной.
Я заканчивал институт, смотрел телевизор, встречался с девушками, употреблял легкие наркотики, посещал спортзал, смотрел кино, в меру пил, ходил на дискотеку, брал краткосрочные кредиты, менял компании – все это воспринималось мной как нечто временное – в ожидании настоящей работы, настоящей семьи, в общем – всего того – что сделает меня наконец обычным человеком.
Теперь мне кажется, что все это время я занимался тем, что предпринимал всевозможные попытки для того, чтобы не состояться ни на одном из жизненных поприщ. Как это теперь принято говорить – ввиду страха перед социальной ответственностью. Попросту говоря – ввиду страха.
В тридцать два года становится очень страшно. Если раньше ты подспудно понимал, то теперь даже боишься произносить вслух слово состояться. Единственным твоим желанием становится желание попросту удержаться на плаву. Твое прошлое бессмысленно, а будущее погружено в черное болото фатальной неопределенности. Определенно лишь то, что в нем будут стрессы, переутомления, болезни, надвигающийся упадок потенции и проблемы с психикой. Плохие, но зато единственно твердые перспективы. Все твои дни становятся борьбой с дурными предзнаменованиями и депрессией нереализованности. В последней винить некого, ведь ты даже толком и не пытался.
А потом приходит страх. Он будит тебя по ночам, покрывает спину потом, когда ты стоишь в пробке, душит в конце рабочей недели, легонько постукивает по затылку во время тихих семейных праздников. Ты находишь его всюду – в старых фотографиях, в глазах друзей, в рекламных постерах пенсионных фондов, в вечерних новостях, в выписках по кредитным картам, в эсэмэс, сообщающем тебе, что вчера (в воскресенье) ты пропустил звонок от начальника (не смог подойти, да?), в зеркале, во время утреннего бритья. Он всюду – и кажется, это единственное, к чему ты по-настоящему привязался. Теперь ты даже не задаешь себе вопроса «зачем?» по отношению к своей жизни. Слишком очевиден ответ.
Я часто стал плакать по ночам. (Валиум? Переутомление? Переутомление, вызванное злоупотреблением валиумом?) Я разрывался между мыслями о невыполненном плане, страхе потерять работу, одиночестве, ролике с двумя матросами, насилующими блондинку, обрывками текстов «Nirvana», нарастающей тревоге, желтой луне, увольнении Колпина, «завтра опять на работу», о жене, которая должна бы заметить неладное, но что-то ей мешает. (Дом-2? Несостоявшаяся поездка в Турцию? Поиски работы?) Я не мог остановить себя, проваливаясь в пустоту, между осколками этих мыслей. Не мог собрать все воедино, потому что где-то на периферии сознания рождалась мысль попробовать что-то изменить. Но осколков было так много, что они ее застилали. Или мысль была очень слабой. Или мне показалось?
Маленький человек плакал, сидя на маленьком, невытоптанном клочке травы, перед бетонным заграждением, за которым темнела стоячая вода Москвы-реки, делающей в этом месте плавный изгиб. С другого берега его трудно было бы заметить, если бы не огонек сигареты, который, казалось, последние полтора часа не угасал. Кое-где в домах еще горели окна, но никто не смотрел из них на улицу, и маленького человека не замечали. Целый город безразличных окон.
Знаете, иногда мне кажется, что в Москве-реке и не вода вовсе, а кисель. Если бросить в нее камень, всплеска практически не будет слышно. Только короткое «плюм». Я не уверен, что разбегутся круги, хотя это и против законов физики. Зато убежден, что даже звук упавшего в воду тела не привлечет ничьего внимания.
Я закурил последнюю сигарету, повертел головой по сторонам, нашел глазами луну, утерся рукавом джинсовой куртки, медленно поднялся и пошел домой. Вероятно, все будет хорошо. Точнее, я думаю о том, что в конце концов все будет хорошо. Эта последняя фаза моих ночных бдений самая тяжелая. За трехминутный путь домой я, как обычно, перебираю в голове самые лажовые мысли.
Я думаю о том, как же все так вышло. Откуда взялось это чертово «правильное направление», выражение, которое в последнее время стойко ассоциируется у меня с выражением «передел мечтаний». Неужели об этом я и мечтал в раннем детстве?! Ведь так не бывает, чтобы дети мечтали стать менеджерами. Все хотели быть космонавтами, или футболистами, или актерами, или учеными, или писателями на худой конец. Кто-то даже мечтал стать музыкантом или просто героем. Я уверен, что среди моих знакомых нет ни одного человека, который бы в детстве мечтал стать менеджером. Почему же мы тут оказались? Или теперь все по-другому? Что-то изменилось, а мы и не заметили?
Может быть, такой путь прочили нам наши родители? Нет, они и слова-то такого не знали. Они мечтали о том, что когда-нибудь у детей все будет хорошо. «Все будет хорошо» – это предсмертные слова моей матери. Именно тогда я понял весь кошмар это бессмысленной в своей простоте фразы. Что-то вроде «пока», или «увидимся», или «так получилось». Мы говорим их в надежде на то, что когда-то что-то изменится к лучшему, точно зная, что не изменится ничего. Или это вроде эстафетной палочки? И я, прежде чем закрыть глаза, тоже тихо скажу: «Все будет хорошо». Если найду кому сказать…
Уже дома, перед тем как улечься, я уселся за стол со стаканом воды в руке. Это тоже была часть моего ритуала. Остатки тревоги / передавшейся от луны шизофрении медленно освобождали мою голову. Почему когда я плачу, не идет дождь? Так не случилось ни разу. А мне хотелось бы, чтобы он пошел. Группа «A-ha» пела песню «Crying in the Rain», где была пошлая фраза типа: «raindrops fallen from heaven, to wash away my misery», зато сама песня была клевая, правда не их, а перепевка, я где-то об этом читал.
Я смотрел на фотографию с парусником. На ней ярко светило солнце, и море было слегка подернуто белыми бурунами. Вероятно, штиль, хотя я в этом и не разбираюсь. Очень красиво снято и стильно упаковано («ИКЕА», 1 260 рэ)…
Аудит мертвецов
Мозг – прекрасный орган. Он начинает работать в тот момент, когда вы встаете с постели утром, и не прекращает, пока не войдете в свой офис.
Роберт Фрост
7
Проблемы начались с того, что я дважды подряд не получил пятнадцати процентов своей зарплаты, так называемый «командный бонус». Стоит сказать, что зарплата у нас, как и везде, начислялась по-хитрому: теоретически я зарабатывал восемьдесят тысяч рублей (вау!), из которых двадцать пять составлял мой оклад, двадцать – базовая комиссия в случае выполнения плана, пятнадцать – премия за продвижение товаров определенной торговой группы (складывающаяся из суммы отгрузок и сложной системы баллов за «представленность на полках»; ее определял начальник отдела, и она часто выдавалась не полностью, а то и не выдавалась вовсе, ввиду «отрицательного коэффициента» – от самого этого определени я мистически веяло наебаловом). Восемь тысяч составлял директорский бонус (поощрение за личную самоотдачу) и двенадцать – «командный бонус», который ты получал в случае, если твой труд и умение работать в команде линейные коллеги оценивали положительно. Именно этот бонус дважды чудесным образом меня и обошел. Кто из коллег голосовал «за», а кто «против» выяснить не представлялось возможным. Пробовал сунуться в бухгалтерию, но там эта информация, ясное дело, не разглашалась. Разъяснилось все на тренинге, посвященном воспитанию командного духа, который проводился в конце июля в бывшем пионерлагере «Березка».
Я шел по бревну с закрытыми глазами, а мои коллеги шли рядом, страхуя меня, на случай, если оступлюсь. Дойдя до конца бревна я, следуя сценарию, открыл глаза, ласточкой прыгнул на руки коллег, но свалился на землю. Супервайзер сказал, что во мне проявилось «чрезмерное необоснованное лидерство» и «недоверие к команде», и поэтому я бессознательно прыгнул немного в сторону. Но я-то точно знал, что прыгал куда надо, просто эти два урода, Нестеров и Керимов, незаметно отступили назад и не особенно тянули ко мне руки. Вот такая у меня была команда. Кстати, за тренинг я получил бы один из самых высоких баллов, если бы не тот злополучный прыжок.
По окончании тренинга ко мне подошел Загорецкий и предложил вместе выпить пива. С командой. И несмотря на дикую обиду и злость я согласился.
В кафе, занимавшем весь второй этаж здания, похоже, в прошлом служившего сельским клубом, было многолюдно. За столиком у окна вяло перебрасывались словами Нестеров и Керимов. Захарову, Евдокимова и идиота не взяли, видно, они тоже «не в команде», отметил я.
Протискиваясь мимо барной стойки, которую облепила местная молодежь полууголовного вида, я случайно задел локтем парня лет двадцати, с цветной татуировкой на плече, который немедленно изрек: «Слы, ты чо!» – и еще что-то про глаза, которые надо бы разуть. Я последовал его совету, и вспоминая детство в спальных районах, набитых такими же фабричными пареньками, пристально посмотрел на него. Молодой человек, обладатель угреватой наружности и собачьего взгляда, который ему, должно быть, казался волчьим, попытался было вскинуться в ответ, но, оглядев меня, быстро сник. Чтобы совсем уж не ронять его реноме в глазах «пацанов», я тихо изрек: «Извини, отвлекся!» – давая ему пас «закрыть тему ровно». Чем он и не преминул воспользоваться, брякнув с деланной хрипотцой: «Да ладно, нормально все». На самом деле все было совсем не нормально, потому что по сценарию он должен был хватануть меня за грудки, и я уже примерялся к поллитровой пивной кружке, которая в следующий момент должна была обрушиться ему на голову, создав ощущение недосказанности у его дружков и выигрыш времени для меня. Но паренек не знал об этом, равно как и о том, что лагерная хрипотца в двадцать лет не появляется, сколько бы об этом ни пели юношеские рэп-исполнители. Будучи активным представителем поколения «МузТВ», весьма трудно сочетать в себе любовь к цветным татуировкам и Тимати с кодексом поведения уличной шпаны. Это работает на плохо освещенных улицах Жулебина, при наскоке на запозднившегося студента технического вуза, но сталкиваясь с и без того взвинченными психопатами, более известными как менеджеры среднего звена, подобная система ценностей разваливается, как шоколадное яйцо «Киндер-сюрприз». Впрочем, паренек всего этого не знал, и в этом незнании не было его вины, просто его родители сильно пили, а в современных ПТУ были совсем уж слабые трудовые программы.
Оказавшись за столом, я разнервничался еще сильнее. И дело было не в забытом дома ксанаксе, хотя и в нем тоже. Просто коллеги смотрели на меня как бы изучающе, чужими глазами.
– По пиву? – нарушил общее молчание Керимов.
– Не люблю пива, – честно ответил я, а Нестеров хмыкнул, мол, «и пива он не пьет».
– Может, лучше водки? – поправился я.
– А пожалуй, что и так, – улыбнулся Загорецкий. – Еще бы еды заказать, – добавил он, глядя на Нестерова, отстраненно листающего меню.
Я был дико напряжен, напряжен до такой степени, что не особенно вникал в названия блюд. Какого черта они меня сюда пригласили? Явно не годовой бонус обсуждать! Ткнув наугад в меню, я выбрал какой-то салат и горячее, кажется мясо. Официантка, выслушав заказ, кивнула и исчезла. Через пару минут другой официант принес водки. Мы чокнулись. Нестеров неторопливо отламывал кусочки хлеба, кидал их в рот и сосредоточенно жевал, упорно глядя на меня. Глаза его блестели, видимо, графин с водкой не был первым на сегодняшнем столе.
– Ну и как тебе тренинг? – поинтересовался Керимов.
– Так… – Я пожал плечами. – Тренинг… никакой.
– Они все… никакие, – отвернувшись, добавил Нестеров.
– Ну почему же никакие! – Загорецкий казался единственным, кого беседа интересовала. – А как же командный дух? Два дня в отрыве от мегаполиса, вот где познается истинное чувство локтя, не так ли?
Лица коллег перекосила усмешка. Все молча выпили. Шапито.
– Как на сборах, – добавил Нестеров, – или как в армии. Вот в девяносто четвертом…
– Я тебя умоляю, давай без войны, а? – Загорецкий молитвенно сложил руки на груди.
– Саш, а ты раньше в таких мероприятиях участвовал? – лукаво подмигнул мне Керимов. – На предыдущей работе.
– Не участвовал. На предыдущей работе я был торговым представителем. Там командная игра ни к чему. Каждый сам за себя. Или за фирму.
– Ну, в целом так оно и есть. – Загорецкий снова налил. – Торговых представителей сплачивать – только портить. Выпьем?
– Сань, а тебе нравится тут работать? – Нестеров немного навис над столом.
– Прикольно, – кивнул я, – коллектив неплохой, начальство не самое злое. Продажи, конечно, тяжелая вещь, но… – Я выдержал паузу, чтобы сказать еще что-нибудь обтекаемое, но Керимов не дал мне договорить.
– …Но ты же справляешься, правда, Сань? Ты стараешься, и у тебя получается!
– А вы разве не стараетесь? – Я обвел их взглядом. – Это же нормально, или нет?
Принесли еду. Так, как это делают в сельских кабаках: все и сразу. На столе стало тесно от тарелок с салатами, закуской, горячим, бутылками с водой и стаканами с морсом. Зато пепельницу, заполненную окурками, официантка, конечно, не поменяла. Все начали шумно выражать свое неудовольствие по поводу перепутанных блюд: «Я рыбу не заказывал!», «А кто просил грибы?», «Это Керимов суп хотел, а не я!», «Записывать заказы надо, а не учить наизусть! Это не стихи». Водка тем временем разлилась по пустому желудку, приятно затуманила мозги, и кровь стала наполняться той отчаянной смелостью, с какой одни бросаются на вражеские танки, другие – на амбразуру пивного ларька, а третьи, самые забитые, составляют перечень накопившихся к обществу претензий.
– А ты что заказывал? – вырвал меня из подступившей эйфории Нестеров. – Она тебе все точно принесла?
– Я? … Не помню, – тихо признался я. – Да мне все равно, если честно. Берите мое, если хотите.
– Вот что командные тренинги с людями делают! – колхозным голосом заголосил Загорецкий. – Какое удивительное самопожертвование! Разделить с товарищами последний кусок… чего, кстати? Это у тебя «Оливье»?
– Хорошо сидим, – широко улыбнулся Керимов, чем ввел меня в состояние бешенства. Выдерживать паузу дольше не имело смысла.
– Чуваки, а скажите честно, неужели так трудно было поймать меня с бревна? – Я пристально посмотрел на Нестерова.
– Опа! – Он вытаращил глаза. – Под маской овцы таился лев!
– А ты не пробовал писать сатирические рассказы по мотивам советских кинокомедий? У тебя получится, – еще больше разозлился я.
– Рассказы? – Нестеров побагровел. Видимо, сам того не зная, я попал в больное место.
– Обидеть писателя может каждый, да, Леш? – Загорецкий откинулся на спинку стула и захохотал: – Шутка, шутка! Саш, Нестеров у нас не просто талантливый менеджер, он еще и короткую прозу в интернете ваяет.
– И чо? – набычился было Нестеров, но тут же сник, видимо опасаясь еще более иронического продолжения. – Пишу, нельзя, что ли? Ты вот марки собираешь, Керимов проституток покупает, а я пишу!
– А ты не покупаешь? – обиделся Керимов. – Тебе будто они бесплатно дают!
– У Леши красивая жена, – продолжал ржать Загорецкий. – А главное, – проза, проза, проза!
Оказавшись в водовороте этих привычных подколок, я растерял всю свою агрессию. Внимательно наблюдая за их словесной пикировкой, я думал о том, что, в общем, они неплохие ребята, мои коллеги. И дался мне этот гребаный тренинг вместе с бревном?! Обида потихоньку уходила, уступая место расслабленному состоянию. В конце концов, может, я сам не туда прыгнул? Случайно.
– Слушай, Саш, – внезапно прервал этот водевиль Загорецкий, – а тебе нравится то, чем ты занимаешься?
– Тебя на самом деле прикалывает рвать задницу на фашистские знаки ради плана, выкладки и всей этой херни? – снова навис над столом Нестеров.
– Или ты думаешь, тебя за это в должности повысят? – Керимов медленно ввинтил сигарету в пепельницу. – Так вроде и повышать-то некуда!
– Или ты надеешься, что за твое рвение тебе более легкий и прибыльный сектор отдадут? Но ведь в том, что у тебя все получается, не твоя заслуга, а твоего предшественника, Громова.
– Ты же очень стараешься, да, Саш?
– Ты же не можешь позволить себе расслабиться?
Я затравленно переводил взгляд с одного на другого.
Дружеской иронии и след простыл. На меня смотрели три пары глаз с красными прожилками, полные усталости и вместе с тем напора. На лицах читалось явное желание побыстрее с этим покончить. Они в самом деле были командой. Зондеркомандой.
– А вы разве не стараетесь?
Пауза.
– У нас с вами разные задачи, что ли?
Пауза.
– Ребят, я чего-то не совсем понимаю…
Очень долгая пауза.
– Скажи, Исаев, а тебе не приходило в голову: как так получается, – Нестеров слегка склонил голову набок и начал постукивать пальцами по столу, – все стараются, а план выполняют только двое, ты и Евдокимов. Остальные, мы то есть, проработавшие в компании по пять лет, выходит дело, бездари! Сидели-сидели, тут пришел новый чувак, отличный парень – Саша Исаев, и показал всем, как надо работать.
Читать бесплатно другие книги:
