Отдать всего себя. Моя автобиография Дрогба Дидье

Глава 17

Истинная проблема

У меня два паспорта – французский и ивуарийский. Я вырос во Франции и мог на национальном уровне представлять любую из этих стран. Мой выбор сложился из нескольких факторов. Во-первых, меня никогда не вызывали в юношеские сборные Франции, поскольку я не был частью их юношеской футбольной системы и не задерживался надолго на одном месте. Во-вторых, Тьерри Анри, Давид Трезеге и Николя Анелька наряду с остальными уже закрепились в сборной, и я свои двадцать с небольшим лет не имел никаких шансов попасть в команду, поскольку еще не превратился в такого качественного игрока, каким стал позднее. И наконец, мой дядя играл за сборную Кот-д’Ивуара, и я, хотя и вырос далеко от родной страны, всегда чувствовал тягу к тому, чтобы продолжить семейную традицию и надеть футболку «слонов» (так называют нашу национальную сборную). У меня еще в юности по телу начинали бегать мурашки, когда мне доводилось услышать национальный гимн. Таким образом, я был прочно связан со своей родиной, несмотря на то что к моменту первого вызова в сборную я не жил в Кот-д’Ивуаре уже много лет.

В августе 2002 года раздался звонок с приглашением присоединиться к команде на общекомандном собрании возле аэропорта Шарля-де-Голля, расположенного в пригороде Парижа. Мне было 24 года, у меня только что начался мой первый полноценный сезон в «Генгаме». Для меня это была первая возможность встретиться со своими будущими партнерами, и меня пугали имена этих известных игроков, некоторые из них уже побеждали в больших европейских турнирах в клубах вроде «Интера», «Марселя» и «Фейеноорда». И тут в уголке стоял я, из своего маленького бретанского клуба. В то время новым тренером сборной стал Роберт Нузарет, француз, который заприметил меня в «Ле-Мане». Он сам до этого работал в «Бастии», клубе «Лиги 1» из Корсики. Кроме того, в национальной федерации футбола сменился президент, новым стал Жак Анума, желавший обновить дела и привить в национальной сборной порядок и дисциплину и который был в отношении нас весьма амбициозен. Он чувствовал, что с имевшимися игроками он мог нацеливаться не только на попадание Кот-д’Ивуара на Кубок африканских наций в 2004 году, но и на первое в истории участие национальной сборной в чемпионате мира в 2006 году. И он был прав. Мы вполне были в состоянии выступить намного лучше, чем раньше, и было здорово чувствовать себя частью новой команды, которая собиралась добиться больших успехов.

Через две недели после этого собрания моему агенту позвонил тренер французской национальной сборной Жак Сантини: может ли Дидье сыграть за Францию, если его пока еще никуда не привлекли? Этот звонок наполнил меня чувством гордости, я такого просто не ожидал. «Извините, но вы опоздали», – проинформировал его мой агент. Так все и произошло, и я рад, что в конечном итоге все разрешилось именно таким образом, поскольку это было правильное решение, и я бы его ни за что не изменил.

Наш первый отборочный матч на Кубок африканских наций 2004 года мы играли в сентябре 2002 года в Абиджане против сборной ЮАР. Это была последняя возможность квалифицироваться на турнир, и, к сожалению, игра завершилась нулевой ничьей. Однако, несмотря на этот разочаровывающий итог, мы знали, что у нас подобралась замечательная команда и что наши результаты обязательно улучшатся. Разумеется, в моей памяти остался прежде всего не итоговый счет той игры. Мне навсегда запомнилось эмоциональное возбуждение, которое я испытал в тот момент, когда выходил в кипящий котел нашего стадиона «Стад Феликс Уфуэ-Буаньи». Атмосфера была совершенно потрясающей, ее было невозможно сравнить с чем-либо, что я встречал ранее. Зрители словно смотрели какое-то шоу в течение всего дня. Уже с десяти утра стадион был набит битком. Выступали популярные артисты и музыканты, к которым присоединялись все желающие. Музыка, танцы, напитки, веселье – все это продолжалось уже несколько часов к тому моменту, когда мы появились на поле. Мы могли в полной мере прочувствовать атмосферу карнавала, и это, безусловно, добавляло волнения к выступлению за свою страну. Вскоре я понял, что такая обстановка – это обычное явление перед каждой игрой!

А еще мне запомнилось, что в тот день стояла удушающая жара. Я этого тоже никогда не забуду. У меня было такое ощущение, будто я зашел в сауну. К концу разминки вокруг не было ни одного места, где можно было бы спрятаться в тени, температура была под сорок, было очень влажно, и у меня было ощущение, что я задыхаюсь, что я едва живой. Можно было почувствовать, как жар от земли прожигал бутсы и накалял ноги. Как, черт возьми, я должен был бегать в таких условиях полтора часа?

Когда заиграл национальный гимн, весь стадион подхватил его. Все пели громко, с гордостью, и я почувствовал, как у меня на голове зашевелились волосы. Я до сих пор отчетливо помню свои эмоции в тот день. Я воссоединился со своей страной, которую покинул много лет назад и к которой все это время испытывал непреодолимую тягу.

Через десять дней в Кот-д’Ивуаре разразилась гражданская война. Я думал, что возвращение на родину обойдется без проблем, но на деле все вдруг осложнилось. Для тех из нас, кто жил за границей, было тяжело с расстояния в тысячи миль наблюдать за происходящим на родине. По крайней мере, я знал, что члены моей семьи в Кот-д’Ивуаре не находились в непосредственной опасности, но для меня все равно было больно видеть, как разделилась моя страна.

Бои продолжались до января 2003 года, когда было подписано шаткое соглашение о прекращении огня, но в последующие года два между повстанцами и правительственными войсками регулярно вспыхивали конфликты, несмотря на присутствие в стране миротворцев из Франции и ООН.

В то время как стартовали отборочные игры к Кубку африканских наций 2006 года и Чемпионату мира 2006 года, мы продолжили реорганизацию своей национальной сборной, и я забивал практически в каждой игре – причем не по одному, а зачастую по два или даже три мяча. Мое присутствие становилось все более значимым для команды, и не только в качестве игрока, но и в качества человека, готового выступить от имени всех остальных. «Марсель» и «Челси» дали мне необходимый опыт, научили уважать ветеранов команды, но в то же время уметь высказывать свое мнение, когда это требуется. В 2005 году пришла пора сменить капитана сборной, и я попросил возложить на меня эту обязанность. Для меня это было огромной честью, я с радостью принял это назначение.

В сентябре 2005 года страна вновь оказалась на грани открытой гражданской войны. Наряду с этим люди объединялись, следя за игрой нашей команды и надеясь на то, что она попадет на Чемпионат мира, где наша страна не выступала еще ни разу. К сентябрю 2005 года мы возглавляли свою отборочную группу (это был прекрасный результат), и нам нужно было добыть как минимум ничью в игре против Камеруна, чтобы сохранить имевшиеся у нас шансы. Победа же автоматически давала бы нам путевку на Чемпионат мира, и именно на это мы все рассчитывали.

Камерун был (и остается до сих пор) нашим главным футбольным конкурентом в Африке. Когда две наши сборные встречаются между собой, дух соперничества и статус такого матча неизменно придают игре дополнительный накал. Их называют «львами», нас – «слонами».

Матч 4 сентября 2005 года имел особое значение для обеих команд. Уже за несколько недель до него я едва ли мог думать о чем-либо другом, психологическое давление на всю команду постоянно росло, настолько важно было добиться желаемого результата. Проблема заключалась в том, что в Африке «результатом» игры не могла стать просто ничья. «Результат» предполагал победу со счетом 3:0 или 4:0, то есть такую победу, которой можно было бы по-настоящему насладиться и отпраздновать ее. Все, от средств массовой информации и до различных слоев общества, включая руководство страны, только об этом и говорили. Никто не стал бы радоваться ничему другому, кроме убедительной победы. У меня были склад ума и мировосприятие футболиста клуба «Челси», для которого победа, конечно, была бы идеальным исходом, но очко тоже есть очко, и это неплохо, если при этом сохраняешь лидерство. Однако я понимал, что находящейся в столь ужасном состоянии стране победа поможет объединиться на почве общенационального ликования. Таким образом, на нас лежала громадная ответственность за результат предстоящей игры.

Меня весьма тронуло, когда Роман Абрамович вместе с Жозе Моуринью решили посетить эту игру. Они прилетели на частном самолете Абрамовича, и, учитывая то, что до этого момента тот никогда не бывал на Африканском континенте, для него это, безусловно, был незабываемый опыт! Для меня был важен тот факт, что они нашли время и добрались сюда, чтобы посмотреть наш матч, ведь это продемонстрировало, насколько высоко они ценят отношения со мной. Благодаря этому у меня также появилась дополнительная причина страстно желать победы нашей сборной.

В итоге я сыграл так, словно был игроком из другого измерения. Это был один из моих лучших матчей на международном уровне. Досадно только, что результат получился не таким, как хотелось бы.

Первый гол забили соперники, но я сравнял счет. Затем в конце первого тайма они вновь вышли вперед. Я не сдавался, так как был решительно настроен на выход нашей сборной из отборочной группы на Чемпионат мира. Во время перерыва в раздевалке я старался всех воодушевить: «Мы отыграемся. Мы забьем, а потом сможем удержать счет 2:2. Одно очко – это хорошо, нам этого вполне достаточно».

И верно: спустя десять минут после начала второго тайма мы заработали свободный удар, и я забил один из самых красивых штрафных в своей карьере – 2:2. «Мы должны сохранять спокойствие, мы должны контролировать мяч и ситуацию на поле», – убеждал я своих партнеров. Вместо этого вся команда продолжала рваться в атаку. Игра шла столь драматично, что зрители падали в обморок, глядя на то, как рисковала наша команда. Некоторых даже увозили на «Скорой». И вот на последней минуте мы нарушили правила. Штрафной удар. Гол, и они побеждают – 3:2. Вся команда и болельщики были подавлены. Это было первое поражение сборной на своем поле за последние десять лет. Мы еще долго не могли покинуть стадион.

Этот результат означал, что итог отборочных игр теперь зависел от матчей последнего тура, которые должны были состояться через месяц. Мы встречались на выезде с Суданом и должны были выиграть (для нас это был предсказуемый результат). Сборной же Камеруна предстояло в тот же день и в то же время играть против египетской сборной в Каире. Если бы они выиграли, то заняли бы позицию выше нас в турнирной таблице и завоевали бы путевку на Чемпионат мира.

Обычно Камерун всегда обыгрывал Египет, однако за день до игры раздался звонок от Мидо, египетского нападающего, вместе с которым мы выступали в «Марселе».

– Брат, выиграйте свой матч! – сказал он. – А Египет, как всегда, создаст Камеруну трудности.

– Да-да, – ответил я. У меня в то время было подавленное настроение, потому что судьба путевки находилась не в наших руках. – Мы-то обыграем Судан, но я не уверен, что Камерун проиграет или закончит вничью.

– Нет, все в порядке, мы позаботимся о них, – продолжал Мидо, сохраняя позитивную интонацию.

Матч для нас складывался без особых затруднений, и вскоре мы вышли вперед. Наша скамейка запасных постоянно созванивалась с одним из наших физиотерапевтов, которому из-за утери паспорта пришлось вернуться во Францию. У него была возможность передавать нам детали другой игры, которую транслировали по телевидению.

В конце второго тайма мы вели со счетом 3:1 (в конечном итоге эта игра так и закончилась), в то время как в том матче счет был 1:1 после того, как Египет смог сравнять его на 80-й минуте. Я так устал, что ноги отказывались держать меня. Я не мог бегать, я просто стоял как вкопанный.

– Беги, беги! – кричали мне тренеры со скамейки запасных.

– Какой счет? Какой счет?

– Забудь об этом, все в порядке, просто продолжай играть!

– Не могу, я уже выдохся, просто скажите мне счет!

– Нет-нет, просто играй!

Однако я был настолько уверен в том, что из-за происходящего в Каире мы не выходим из отборочной группы и не попадаем на Чемпионат мира, что просто не мог двигаться или делать что-либо еще.

Наконец прозвучал финальный свисток. Наш матч закончился. В той игре, к нашему удивлению, оставалась еще пара минут основного времени, а потом было еще добавочное. Это было достаточно странно, учитывая то, что начинали мы одновременно. Но это – Африка, я не мог знать, что там происходило во втором тайме, если произошла такая задержка. Когда начался отсчет дополнительного времени, нам по телефону сообщили, что судья добавил пять минут. Целых пять минут! Счет оставался 1:1, но, хотя им еще предстояло отыграть эти добавленные минуты, наша команда стала радостно прыгать, словно мы уже победили в отборочных играх. Я вел себя иначе: «Нет-нет, подождите! Игра еще не закончена!» У меня вдруг подскочил адреналин, сердце забилось так быстро, что казалось, будто оно сейчас выпрыгнет из груди. Мы все сгрудились вокруг телефона, по которому держали связь с физиотерапевтом, требуя от него посекундного комментария того, что происходило в Каире.

Я просто знал это. У меня было предчувствие того, что им дадут пенальти, что Камерун получит пенальти. И нам тут же сообщили, что судья назначил пенальти!

После просмотра повторов у меня сложилось впечатление, что никакого пенальти там не было – или, по крайней мере, оно показалось спорным. Может быть, на решение судьи повлияли значимость момента и беснующиеся болельщики. Так или иначе, шла 95-я минута того матча, до его завершения оставались считаные секунды, и наша судьба теперь зависела от одного-единственного удара.

Я чувствовал себя отвратительно. Мои остальные партнеры по команде были просто потрясены. Мы соединили наши руки так, чтобы получился круг, словно хотели поддержать свою слабую надежду на выход из группы. Нас переполняли эмоции. «Давайте все помолимся! Дидье, давай помолимся!» – призывал Ахмед Уттара, бывший игрок, который в то время работал с нашей командой. Некоторые из нас, включая меня, сразу же опустились на колени, горячо посылая в небеса свои мольбы и в отчаянии надеясь, что они будут услышаны. Те несколько секунд, пока мы ждали исполнения пенальти, были крайне мучительными для нас. Казалось, что они тянулись целую вечность. И вдруг из телефона донесся людской гул. Потребовалось несколько секунд, чтобы новость из Каира, ретранслированная через Париж, дошла до нас – удар пришелся в штангу! Они промахнулись! Мы проходим на Чемпионат мира!

Коло Туре и я все еще не могли в это поверить. Мы начали шикать на остальных, пытаясь их успокоить. Некоторые начали прыгать от счастья, тогда как остальные продолжали молиться. «Еще не все, это еще не все». К счастью, в течение нескольких секунд все прояснилось. Я полностью отдался своему восторгу и пустился, словно сумасшедший, в забег вокруг поля, обнимая всех подряд, прежде всего нашего нового тренера Анри Мишеля, благодаря которому наша мечта сбылась. Я не мог поверить в то, что произошло, и вскоре у меня из глаз потекли слезы радости и облегчения. Вместе со мной начали плакать и другие мои партнеры по команде. Мы упали на колени и поблагодарили Бога, а потом, когда празднования непосредственно на поле завершились, торжественно вынесли Анри Мишеля оттуда на руках.

В раздевалке веселье продолжилось. К нам присоединились все те, кто пришел поздравить нас с этим достижением – нашим первым в истории выходом из отборочной группы на Чемпионат мира. Это был исторический момент общей радости в сложный для всей страны период.

Неожиданно во время этого веселья я заметил, что нас снимает национальное ивуарийское телевидение. «Дай мне микрофон!» – попросил я оператора, у которого он был. Мы всегда говорили, что если выйдем в Чемпионат мира, то сделаем это для всех остальных, чтобы таким образом попросить их вернуть в Кот-д’Ивуар мир, – и теперь у нас появилась такая возможность.

Совершенно спонтанно, не имея каких-либо заранее продуманных или подготовленных речей, я попросил всех своих партнеров выстроиться вокруг меня. «Тише, парни, вот послушайте-ка!» – обратился я к ним. В раздевалке воцарилась абсолютная тишина. Можно было услышать лишь наше дыхание. Когда я обращался со страстным призывом к своим соотечественникам, никто не сводил с меня глаз.

– Мои собратья ивуарийцы, с севера и юга, с центра и запада! Мы сегодня доказали вам, что Кот-д’Ивуар может быть единым ради достижения заветной цели – участия в Чемпионате мира. Мы обещали вам, что это сплотит наш народ. И теперь мы просим вас, – продолжал я, жестом призывая всех вокруг меня встать на колени, – мы просим вас: единственная африканская страна, обладающая такими богатствами, не может погрязнуть в войне. Пожалуйста, сложите оружие! Организуйте выборы! И все тогда обернется к лучшему!

Я не имел ни малейшего понятия, будет ли услышано мое обращение, либо в тот день, либо когда-нибудь в будущем. Я не имел ни малейшего понятия, сколько людей могли увидеть или услышать мое обращение и слышал ли его вообще хоть кто-нибудь. Я знал лишь то, что этот порыв был от моего сердца и что все было сделано мной инстинктивно. Я поступил так из-за любви к своей стране, из-за горечи в связи с положением, в котором она оказалась.

На следующий день мы вылетели обратно в Абиджан. Я настолько устал от событий предыдущих суток, что в самолете просто сидел, совершенно вымотанный, и с волнением вспоминал все то, что произошло со мной с того момента, когда я пятилетним ребенком покинул свою страну, и до настоящего времени. Я думал о своей семье, о том, как я их люблю, о любимой бабушке Зехе, которая умерла. Мне было больно осознавать, что она не дожила до этого момента, чтобы разделить с нами эту радость и почувствовать гордость за меня. Я работал весьма усердно, чтобы всего этого добиться. Во время полета все эти мысли до такой степени разволновали меня и вскружили мне голову, что я начал плакать.

К моменту нашего прибытия в Абиджан в аэропорту собралась огромная толпа встречающих. Они радостно праздновали наш успех. Родители были в числе первых, кто обнял и поприветствовал меня, и моя встреча с ними была очень эмоциональной, хотя мы и виделись всего несколько дней назад. Я мог с уверенностью сказать, что они гордились мной, и даже не столько тем, что мы прошли на чемпионат (по существу, это было второстепенно), сколько моим публичным воззванием к миру. Позднее выяснилось, что его неделями крутили каждый день в новостных выпусках на радио и телевидении. Я никогда не смел и надеяться на это, однако мой призыв получился звучным и мощным.

На пути в город перед нами представали столь же безумные сцены ликования, как и в аэропорту. Более сумасшедших сцен я не мог когда-либо припомнить. Повсюду, насколько мог видеть человеческий глаз, были люди: они залезали на здания, сидели на деревьях, ожидая нас часами под палящим солнцем, развешивая флаги, дуя в трубы, издавая ликующие возгласы и протягивая руки к автобусу с открытым верхом, на котором мы направлялись к резиденции президента. Это было настоящее безумие. Наша страна пробилась на Чемпионат мира, и казалось, что (по крайней мере, на какое-то время) ожесточение между различными людьми стихло. Нам еще предстояло проделать длинный путь к достижению настоящего мира, однако начало было положено.

Глава 18

Чемпионаты мира и другие важные события

Больше всего я хотел выиграть какой-либо турнир в составе нашей национальной сборной. У нас была отличная команда, в которую входили такие игроки, как Коло и Яя Туре, Эммануэль Эбуэ и Аруна Коне, так что в январе 2006 года мы отправлялись на Кубок африканских наций полные уверенности, что нам удастся выступить хорошо. В нашу группу также попали Египет (хозяева чемпионата), Марокко и Ливия. Двух побед в трех матчах нам хватило для выхода в четвертьфинал. Жеребьевка определила нам в соперники Камерун, наших давних конкурентов, одну из сильнейших сборных континента (наряду с нами и Египтом).

Игра, проходившая в Каире, вышла драматичной. Основное время закончилось вничью – 0:0. На второй минуте дополнительного времени мы открыли счет, но надежда на то, что этот гол обеспечит нам следующий раунд, угасла спустя три минуты, когда Камеруну удалось отыграться. Игра завершилась при счете 1:1, предстояла серия пенальти. Эта серия была весьма не простой. Она стала одной из самых продолжительных в истории международных турниров. Счет дошел до 11:11, игроки обеих команд в полном составе, включая вратарей, забили по одному пенальти. Поскольку мы были первыми бьющими, мне и Самюэлю Это’о нужно было начинать второй раунд серии пенальти.

Психологическое давление было огромным, оно охватило всех, включая тренерский штаб. Было трудно успокоиться и сосредоточиться, поскольку я мог думать лишь о том, что было связано с моей семьей в Кот-д’Ивуаре. Я знал, что все они: моя семья, друзья, знакомые и те, кого я даже не знал, – смотрели игру. Я не хотел все испортить и, как капитан, ощущал дополнительную ответственность, осознавая, что не имею права никого подвести. Стоит ли бить в ту же сторону, что и в первый раз? Или же стоит попробовать другой вариант? К огромному разочарованию Самюэля, лично он выбрал последнее и послал мяч над перекладиной. Настала моя очередь. Я выждал время и постарался сохранить спокойствие. Я посмотрел вниз, взглянул в последний раз на вратаря соперника, разбежался и вколотил мяч мимо вратаря (он успел лишь раскинуть руки) в угол, противоположный тому, куда я бил в первый раз. Не без труда, но мы все-таки пробились в полуфинал! Психологически мы на какое-то время взяли вверх над Камеруном. Раньше мы чувствовали себя неудачниками, мальчиками для битья: ведь у них было полно опытных футболистов, и они уже выигрывали этот чемпионат. Однако после этого дня для нас все изменилось, мы стали значительно более уверены в себе.

В следующем раунде мы прошли Нигерию (я забил единственный мяч) и внезапно первый раз в истории страны оказались в финале международного турнира, где нам предстояло встретиться с хозяевами чемпионата – египтянами. Мы чувствовали уверенность в своих силах, но, оглядываясь назад, теперь я понимаю, что эмоционально и физически к тому моменту мы уже отчасти выдохлись. А тот день, день игры, не задался с самого начала: наш автобус добирался до стадиона полтора часа из-за царившего на дорогах хаоса. Из этого времени 45 минут мы провели в считаных метрах от стадиона: нам не давала проехать группа местных болельщиков, а полиция, казалось, была не в состоянии (да и, похоже, не хотела) что-то предпринимать. Удивительно, конечно, но, возможно, что она просто осознала всю важность события, решила слегка помочь своей сборной и поэтому не пришла на выручку к ее соперникам. Так или иначе, мы вошли в раздевалку нервничающими и раздраженными, и наш распорядок действий в связи с опозданием сместился.

Я чувствовал себя измученным, ощущал упадок сил, и для меня эта игра получилась весьма тяжелой. У нас было несколько голевых моментов, однако мы не реализовали ни одного из них. А Египет в одном из эпизодов не забил даже с пенальти.

В конечном итоге и здесь дело тоже дошло до серии одиннадцатиметровых. Как капитан, я решил пробить первым – и промахнулся. Обычно со мной этого не происходит, но уж если случается, то я просто принимаю такие вещи – в жизни все бывает. Рискуя, ты ставишь себя на линию огня, и иногда что-то может пойти не по плану. Это часть игры, и нужно уметь убедить себя в том, что ты, по крайней мере, нашел в себе смелость взять на себя ответственность, поэтому в этом случае не стоит о чем-либо жалеть. Тем не менее худшего начала серии пенальти нельзя было даже представить. Их первый удар попал в цель, как и следующий. Коло Туре обеспечил нам первое очко. Затем они промахнулись – счет остался 2:1 в их пользу. Если бы мы забили следующий мяч, то смогли бы сравнять счет. У нас еще оставалась надежда. Увы, Аруна Коне не реализовал пенальти, и, хотя Эммануэль Эбуэ принес нам еще одно очко, Египет забил дважды и победил – 4:2.

Это поражение было весьма болезненным для меня, но не столько из-за неудачного пенальти, а скорее из-за того, что мы так близко подошли к выигрышу. Мы ведь даже обыграли египтян в своей отборочной группе, поэтому питали большие надежды на успех.

Что же касается Чемпионата мира в Германии, то на нем ситуация была совсем другой. Я мечтал об этом моменте многие годы, часто думая, что это так и останется просто моей мечтой и никогда не воплотится в реальности. Я не мог и представлять себе такой удивительный сценарий: я забиваю первый в истории своей страны гол на Чемпионате мира, причем это был гол в ворота Аргентины – команды, за которую когда-то выступал мой герой, Марадона. Однако именно все так и произошло в нашей первой игре, и, несмотря на наше итоговое поражение, начало этого чемпионата можно было назвать просто сказочным.

Мы попали в довольно сложную группу: вместе с Нидерландами, Сербией и Аргентиной. Сербов нам удалось обыграть в заключительном туре, однако перед этим мы уступили голландцам, и чемпионат закончился для нас уже после двух матчей. Выход из группового этапа стал бы для нас огромным достижением, но это было нелегко, хотя мы чувствовали, что шансы у нас все же были.

В Германии меня сильно разочаровал также еще один момент. Несмотря на весь мой оптимизм и надежду на хорошее выступление команды (что было обусловлено потенциалом собравшегося коллектива), внутри самой команды возникли какие-то проблемы, которые, я уверен, повлияли на нашу игру. Я был капитаном, у меня было определенное признание как на клубном, так и на международном уровне. Кроме того, я стал кем-то вроде кумира в своей собственной стране, в основном благодаря своему выступлению в прошлом году с призывом прекратить внутриполитические беспорядки. Все это привело к тому, что, куда бы мы ни направлялись всей командой, фанаты, завидев меня, тут же собирались вокруг, желая получить автограф или сфотографироваться со мной. Я никогда не добивался этого внимания, но это не имело значения. Ситуация для команды была непростой, и теперь я это понимаю.

Знаю, что в то время я совершал ошибки – но кто их не совершает? Тем не менее я всегда буду утверждать, положа руку на сердце, что, несмотря на определенные просчеты в своем поведении в отдельных ситуациях, я стремился делать все, исходя из лучших побуждений. Я выдвигался на первый план в качестве представителя команды, выступал ее спикером исключительно ради повышения статуса Кот-д’Ивуара, ради того, чтобы тот отличный футбол, в который мы играли, получил признание. К сожалению, как мне кажется, порой это плохо отражалось на общекомандном духе и сказывалось на нашей игре и наших результатах.

В то же самое время в моей стране продолжалась политическая напряженность, страна разделилась на две части.

Именно на этом фоне в начале марта 2007 года я полетел в Аккру, столицу Ганы, на церемонию вручения премии лучшему футболисту Африки 2006 года. Я летел вместе со своим партнером по команде Майклом Эссьеном, который также принимал участие в этом состязании, представляя Гану. Я горжусь тем днем, потому что там присутствовала моя мама, она поприветствовала меня за кулисами и помогла одеться в традиционные разноцветные одежды из Кот-д’Ивуара. И когда объявили мое имя (я не знал результата заранее), я был весьма тронут и рад. Мне удалось стать первым ивуарийцем в истории футбола, завоевавшим этот престижный титул. В прошлом его выигрывали такие личности, как Джордж Веа и Самюэль Это’о. Майкл Эссьен занял третье место, поэтому я оказался в замечательной компании, и мы были горды представить всему миру положительный образ Африки.

4 марта, спустя пару дней после этой церемонии, было объявлено о прекращении огня между правительственными силами и повстанческой группировкой «Новые силы» на севере страны, в результате чего появилась надежда на мир в скором будущем.

24 марта на Мадагаскаре мы играли очередной отборочный матч в Кубке африканских наций и победили со счетом 3:0. На обратном пути меня внезапно посетила следующая мысль: теперь, когда гражданская война в стране стихла, я могу обратиться к президенту с просьбой разрешить мне направиться в Буаке, оплот повстанцев, чтобы презентовать там свой трофей лучшего футболиста Африки. В этот город несколькими неделями ранее никто из южной части страны ни за что бы и не подумал ехать. А затем, если только это возможно, почему бы не организовать там же ответную игру со сборной Мадагаскара? Она была назначена на 3 июня, и оставалось еще время, чтобы все уладить и согласовать все детали. Через пару дней мне предстоял прием у Лорана Гбагбо в его президентском дворце, а это была для меня отличная возможность изложить ему мою просьбу.

Во время полета я спросил у президента нашей футбольной федерации Жака Анумы, что он думает об этой сумасшедшей идее. Он горячо поддержал ее, так что уже через два дня я в присутствии многочисленных лиц, присутствовавших на этой церемонии, представил свой трофей президенту сраны и, волнуясь, обратился к нему со своими двумя просьбами.

Как говорится в таких случаях, сказано – сделано. Идея пришлась ему по душе, и он пообещал обеспечить мне безопасность во время поездки в Буаке и обратно. Прошло еще два дня, и 28 марта я отправился в самую глубину территории, контролируемой повстанцами. Я ехал в машине с открытым верхом, всю дорогу меня сопровождали солдаты, после чего я встретился с лидером повстанческого движения «Новые силы» Гийомом Соро (в следующем месяце в качестве очередного шага на пути к миру его назначат премьер-министром).

На протяжении всего пути, пока я демонстрировал всем свой трофей, который приобрел такую символическую значимость (ведь он стал символом одновременно и гордости для страны, и надежды на будущее), я чувствовал себя удивительно спокойно, не ощущая каких-либо угроз ни от присутствия солдат, ни от того факта, что я оказался в этой потенциально опасной части страны. Напротив, вид тысяч мужчин и женщин, заполнивших улицы, приветствовавших меня, причем нередко со слезами на глазах, оказал на меня очень сильное впечатление. Одна пожилая женщина бежала рядом с машиной всю дорогу. Другие буквально бросались на капот, выпрыгивали прямо перед машиной и пытались оказаться как можно ближе ко мне. Стояла сумасшедшая жара, но эти люди были решительно настроены быть именно здесь, чтобы поприветствовать меня в этой части страны как человека, олицетворявшего идею общенационального примирения. Меня, простого футболиста, выросшего в простой семье. Я наблюдал сцены абсолютного сумасшествия и энтузиазма, которые меня просто потрясли и вызвали у меня сильные эмоции.

Прием, оказанный мне тогда этими людьми, показал мне, что они были готовы отложить разногласия в сторону, и это было символом большой надежды. Это заставило народ поверить в возможность восстановления единой страны.

3 июня, как и планировалось, мы играли в Буаке ответный матч против Мадагаскара.

– Зачем мы едем туда? Это не опасно? – беспокоились некоторые игроки накануне поездки.

– Парни, мы должны ехать, – ответил я. – Я там был, я их видел, они любят футбол, они любят вас и команду, и они всегда нас поддерживали, даже когда мы проигрывали. Поэтому мы просто обязаны туда приехать.

До матча, во время него и после происходили такие же сумасшедшие сцены, как и в марте. Стояла невыносимая жара, было влажно, но очередь из пытающихся попасть на стадион извивалась на несколько километров. Во время самой игры (а мы выиграли 5:0) трибуны поддерживали нас с невероятной силой, и все сложилось идеально, когда мне удалось забить заключительный гол. Он олицетворял собой все то, что я пытался сделать, чтобы этот матч состоялся именно здесь. Он продемонстрировал, что, несмотря на все случившееся, мы по-прежнему оставались одной страной, объединенной вокруг одной команды.

Эта игра стала символом наших попыток покончить с разногласиями в стране. Я видел, как солдаты правительственной армии наблюдали за ней, стоя рядом с бойцами повстанческих сил. Впоследствии я слышал, что люди, которых гражданская война вынудила оставить свои дома и имущество и выехать на юг, решили, что теперь им можно вернуться. Мне доводилось слышать, как люди говорили: «Если Дидье побывал в Буаке, значит, там безопасно и туда можно вернуться». Было очень приятно осознавать, какое влияние на события мы, футболисты, могли иметь.

Через три дня после игры я впервые примерно за пятнадцать лет посетил две деревушки на западе страны, откуда были родом мои родители. Я не владею диалектом, на котором там говорят, поэтому мне было достаточно сложно общаться, но там были мои родители. Вместе с ними были и родственники из моей огромной семьи, включая любимую бабушку по материнской линии Хелен – маленькую, красивую, степенную даму, чья любовь и жизненная мудрость были видны хотя бы по тому, как она держалась и смотрела на меня. Было замечательно оказаться там, где родились родители. Это помогло мне лучше понять их, их образ мыслей и то, что они хотели получить от жизни.

Меня поразили виды тех мест, запахи этой обжигающе горячей земли. Красота этого края, радушие его людей – от всего этого я влюбился в свою страну еще сильней. Мне был оказан там такой же теплый прием, как и во всех остальных местах, в которых я побывал в течение той недели. Моя поездка на машине заняла в пять раз больше времени, чем обычно, – из-за массы людей, выстроившихся вдоль дороги и плакавших от счастья, изо всех сил пытавшихся дотянуться до меня, кричавших мне, махавших мне руками с выражением искренней любви на своих лицах. Эта поездка позволила заново открыть для себя свою страну и еще сильней почувствовать свои корни. Я никогда не терял этой связи с родиной, но за ту неделю она укрепилась сильнее, чем когда-либо. Я был горд, что являюсь ивуарийцем. Я был горд за то, кем я стал. Но больше всего я гордился возможностью дать надежду и радость стольким людям.

Глава 19

Неприятные события

В 2010 году Чемпионат мира по футболу впервые в истории проводился в Африке, в ЮАР, это были замечательные перспективы, и сборная Кот-д’Ивуара с воодушевлением ждала этого события. Кроме того, для меня очень успешно сложился клубный сезон 2009–2010 годов. Это был лучший в моей карьере сезон в «Челси», по итогам которого мы впервые сделали дубль. Меня признали лучшим футболистом Африки 2009 года (я заслужил эту награду уже второй раз) и вручили мне «Золотую бутсу» как лучшему бомбардиру Премьер-лиги (также уже второй раз). Я даже появился на обложке июньского номера журнала Vanity Fair («Ярмарка тщеставия»), который посвятил Чемпионату мира специальное приложение. Мне сказали, что из африканцев на передовицу этого американского журнала попадал только Нельсон Мандела. Таким образом, я оказался в весьма уважаемой компании. В этой связи я страстно ждал предстоящий Чемпионат мира. Я хотел, чтобы это событие стало для меня особенным.

В начале июня наша сборная отправилась в Швейцарию, чтобы потренироваться в высокогорье и перед началом турнира сыграть несколько товарищеских матчей. Все шло прекрасно. В одном из матчей (против Японии) спустя несколько минут после того, как мне удалось в первом тайме забить быстрый гол, я пытался обработать мяч, двигаясь на полной скорости, и краем глаза заметил центрального защитника соперников (перед этим мой удар стал результативным благодаря рикошету от него), летящего мне навстречу. Неприятное столкновение было неизбежным, так как он намеревался, как это называется, просто «впечататься» в меня. В последнее мгновение я инстинктивно поднял правую руку, пытаясь защитить свою грудь. Оглядываясь назад, я понимаю, что легко отделался: если бы он воткнулся мне в грудную клетку, я даже боюсь представить, насколько сильно я бы пострадал. Это было действительно очень грубо с его стороны.

Сразу же после столкновения я понял, что травма весьма серьезная, потому что в области предплечья была мучительная боль. В раздевалке от этой боли и с отчаяния я даже заплакал. За 11 дней до первого матча Чемпионата мира в Африке я был абсолютно уверен, что могу проститься со своей давней мечтой сыграть на нем.

Новость о моей травме распространилась со скоростью света. Сразу же после матча множество людей связывалось со мной, предлагая свою помощь. Самюэль Это’о, мой камерунский друг, тоже нападающий, позвонил одному хорошему хирургу, чтобы выяснить, что тот мог бы сделать в этой ситуации.

На следующее утро я был на осмотре у лучшего хирурга в Берне, неподалеку от того места, где мы поселились. Он изучил рентгеновские и томографические снимки (у меня был перелом в районе локтя) и сказал, что он может вставить мне в кость пластину, но на поле я вернусь только через два или три месяца. Я недоверчиво покачал головой.

– Постойте, мне необходимо вам кое-что объяснить. Видите вот эту дату, через десять дней? – спросил я, указывая на календарь на его столе. – Это Чемпионат мира, и это день матча, в котором я должен принять участие. Я должен играть! Это возможно?

Врач глубоко вздохнул, после чего медленно ответил:

– Я никогда не делал этого раньше.

– Я об этом и не веду речи, – прервал я его. – Я веду речь о том, могу ли я быть готовым к игре? Возможно ли это хотя бы на пятьдесят процентов?

– Да, ты сможешь играть, но со специальной защитой. И если ты получишь сильный удар, то все будет кончено. После этого ты вообще не сможешь играть восемь-девять месяцев или даже больше.

– Хорошо, я согласен. Приступайте!

В тот же день он сделал мне операцию. Рядом с костью он вставил восьмидюймовую металлическую пластину и закрепил ее восемью длинными металлическими болтами, после чего мне на руку надели защитную повязку из углеродного волокна. В моей руке стало довольно много металла (к сожалению, в аэропортах из-за этого все равно никогда не срабатывала сигнализация), и я носил его целых пять лет (его извлекли из меня лишь летом 2015 года). Металл, впрочем, я сохранил в качестве сувенира – это было забавное напоминание о не слишком забавном случае.

Через день или два в отеле, в котором остановилась наша команда, зазвонил телефон.

– Сынок, – зазвучал на другом конце знакомый голос (это был сам Нельсон Мандела, и говорил он в типичной для южноафриканцев медленной манере), – это наш Чемпионат мира. И даже если ты не можешь играть, то все равно должен приехать! Мы ждем тебя здесь.

– Я приеду, я уже собираюсь! – немедленно ответил я.

Мы с Нельсоном Манделой виделись год назад на Кубке конфедераций. Я был в его доме, встречался с его семьей и разговаривал с ним. Наряду с мудростью и спокойствием в нем чувствовалась также безмерная доброта. Я, безусловно, осознавал, что нахожусь в присутствии уникального человека, понимал, что это редкая привилегия – иметь возможность провести с ним некоторое время. С тех пор я по-прежнему общаюсь с одной из его дочерей, Зиндзи. У нее остался номер моего телефона, так что это именно она позвонила мне и затем передала телефон своему отцу. Меня этот звонок, раздавшийся в фойе швейцарской гостиницы, застал врасплох.

Мне позвонил также Зепп Блаттер, чтобы пригласить на чемпионат, и в этом заключалась определенная ирония, учитывая, что произошло с ним самим и с ФИФА спустя некоторое время. «Чемпионат мира в Африке без тебя – это не Чемпионат мира», – любезно сказал он. Конечно же, это было замечательно, что он потрудился мне позвонить, но меня в гораздо большей степени тронул звонок от Нельсона Манделы, и я никогда в своей жизни не забуду этого факта.

Всю следующую неделю я ежедневно молился, чтобы моя рука зажила и чтобы я мог сыграть. Я продолжал чувствовать боль, даже когда мы прибыли в ЮАР, но я был настроен терпеть и вышел на первую тренировку, за которой наблюдали наши многочисленные болельщики, с защитной повязкой.

Спустя неделю я наконец-то начал снова чувствовать руку (до этого времени она словно онемела). Чтобы проверить свои ощущения, я попробовал пару раз отжаться.

– Стоп! Ты что, с ума сошел?! – закричал на меня весь тренерский штаб.

– Нет, все в порядке. Все хорошо, – ответил я им, сделав для верности еще несколько отжиманий. Именно тогда я понял, что буду готов к первому матчу. Я вполне мог играть, на меня можно было положиться. Не развлекаться же с командой я сюда приехал!

В первой игре мы встречались с Португалией, и я вышел на 66-й минуте. К сожалению, я не был на все сто процентов уверен в том, какую нагрузку способна выдержать моя рука, и в концовке матча упустил голевой момент. Я уже падал, получив мяч, и в это мгновение вдруг подумал, что, ударив по мячу, могу приземлиться на руку. Я невольно сосредоточился именно на этой мысли вместо того, чтобы контролировать мяч, – и промахнулся. Игра закончилось нулевой ничьей, но это все равно было для нас хорошим результатом.

Наша вторая игра была против Бразилии. Я вышел в стартовом составе, это означало, что рука у меня восстанавливалась достаточно быстро, и тренер верил, что я могу провести на поле все 90 минут. Это была далеко не лучшая наша игра, и спустя час мы уступали со счетом 0:3. Впрочем, был и положительный момент: я смог забить гол и стал первым в истории футбола африканцем, забившим в ворота Бразилии. Это был важный момент для меня, хотя на исход встречи это никак не повлияло.

В последнем матче мы разгромили КНДР – 3:0, а мой хороший друг и партнер по «Челси» Саломон Калу забил наш третий мяч. Саломон начал выступать за нашу национальную сборную в 2007 году и играл важную роль в успехах нашей команды. За те годы, что мы играли вместе, он забил больше 20 голов. Несмотря на эту победу, мы опять «вылетели» с чемпионата после группового этапа. Это был разочаровывающий итог, который, впрочем, не стал какой-то неожиданностью. Обойти Португалию и Бразилию всегда невероятно сложно, и я не думаю, что моя травма кардинально на что-то повлияла.

Лично для меня главным положительным моментом того Чемпионата мира стала возможность сыграть в данном турнире на своем континенте – и это воспоминание навсегда останется в моей памяти. Африка впервые принимала финальный этап Чемпионата мира по футболу, и я гордился этим, зная, что вся планета следит за ним и видит, чего можно достичь на этом замечательном континенте. Кроме того, должен признаться, что стать первым африканцем, поразившим ворота самой легендарной футбольной команды в мире, – это, конечно, здорово.

Кубок африканских наций 2012 года – это тот турнир, который я вспоминаю с большой грустью и печалью. В том году мы смогли преодолеть свой самолюбивый индивидуализм и действительно стать единой командой. Мы чувствовали, что достигли зрелости, смогли сплотиться, вышли на свой пик. Мы не боялись играть, не боялись пропускать в свои ворота, мы собирались неустанно давить на соперников, играя в хороший, конструктивный футбол. С этим был связан и тот факт, что наша страна наконец-то вновь стала единой как никогда. Кто знает, возможно, именно это и сыграло с нами злую шутку.

Как бы то ни было, мы прошли в финал, проводившийся в самом большом городе Габона – Либревиле, где нам предстояло сыграть с Замбией. Их французский тренер Эрве Ренар установил в команде жесткую дисциплину, создал отличную атмосферу, но я чувствовал, что это был наш самый благоприятный шанс победить в турнире за все то время, что я выступал за сборную.

В финале ни одна из команд не смогла забить. Во втором тайме мы заработали пенальти, и тот момент вполне мог стать решающим. Как капитан, я решил пробить сам – и каким-то образом направил мяч выше перекладины. Я до сих пор не могу объяснить, что со мной случилось, ведь я никогда не исполнял пенальти так неудачно. Что произошло? Никто этого не знает. В итоге счет так и остался нулевым даже в дополнительное время.

Настало время очередной серии пенальти. Погода стояла ужасная (дождь лил как из ведра), и, как всегда во время серии пенальти, мы все испытывали огромное напряжение. Мы били первыми – и повели 1:0. Замбия сравняла счет. Один за другим игроки обеих команд подходили к мячу и отправляли мяч в сетку. Все пенальти пробивались успешно, у вратарей было мало шансов парировать какой-либо из них. На этот раз я решил быть пятым, поскольку зачастую это решающий момент серии, и теперь я хотел уже наверняка забить. Мы неуклонно продвигались все дальше и дальше – 5:5, 6:6, 7:7. С каждым пробитым одиннадцатиметровым нервы у всех присутствующих натягивались все сильнее и сильнее.

Следующим от нашей команды бил весьма опытный Коло Туре. Он взял длинный разбег (возможно, слишком длинный, что и позволило вратарю по его движению догадаться, куда именно последует удар), ударил – и вратарь взял этот мяч. Теперь психологическое давление испытывали замбийцы. Пробивать предстояло Рэйнфорду Калабе – и он отправил мяч над перекладиной. Мы почувствовали огромное облегчение. Теперь настала очередь Жервиньо из «Арсенала». Он разбежался и сделал ту же самую ошибку: мяч после его удара ушел над перекладиной и в сторону. Мы все были в шоке, мы едва могли смотреть на то, как их центральный защитник Стофира Сунзу устанавливал мяч и готовился к удару, который может стать победным. Он разогнался – и вколотил мяч в сетку. Счет стал 8:7 в пользу Замбии, а мы снова оказались в роли проигравших в финале.

Мы очень сильно переживали из-за этого поражения. Мы проиграли, несмотря на то что не пропустили за весь турнир (включая финал) ни одного мяча. Мы были лучшей командой по игре в атаке, и я закончил чемпионат, разделив первую строчку списка бомбардиров. Я не переставал задавать сам себе вопрос: как это вообще стало возможно, что такая команда, которая наконец-то сплотилась, с ее духом, с уровнем ее игроков – как мы опять остались с пустыми руками? Мы сделали для победы все, что только было возможно, мы были невероятно едины – и все эти усилия ни к чему не привели. Все мои партнеры были в слезах, и я рыдал вместе с ними.

Я могу объяснить такой итог (включая мой нереализованный пенальти) лишь тем, что такому просто суждено было случиться. Мы могли играть еще хоть десять часов – все равно на трофее было бы выгравировано имя наших соперников. Замбия одержала победу на территории Габона, недалеко от того места, где девятнадцатью годами ранее произошла авиакатастрофа, в которой погибли 18 игроков их сборной и их тренер. Очевидно, некоторым событиям просто предначертано свыше произойти именно так.

Я вернулся домой в Англию в разбитых чувствах. Одновременно с этим пришли еще кое-какие тяжелые вести о нашей семье, что также повлияло на мое эмоциональное состояние. В тот вечер, когда моя жена была в Кот-д’Ивуаре, а мои дети мирно спали в своих кроватях, я разговаривал с другом по телефону, обсуждая навалившееся на меня в последние дни. Внезапно я ощутил странное чувство, словно я просто переполнен эмоциями, что они бьют уже через край. «Извини, знаешь, мне надо идти», – быстро сказал я ему. Я понял, что должен как можно скорее положить трубку. Сразу же после этого, почти без перехода, я начал плакать. Слезы текли и текли, их невозможно было остановить. Все накопившиеся у меня эмоции вышли наружу: и те, которые касались финала чемпионата, и те, которые касались семьи, и те, что затрагивали мою жизнь в целом. Я бы никогда и не подумал, что вообще можно так плакать, потому что у меня еще не случалось подобной реакции на что-либо. Скорее всего, это явилось кульминацией сложного периода в моей жизни, и то, что тогда происходило в «Челси», отнюдь не способствовало улучшению ситуации.

В следующем месяце у меня постоянно менялось настроение. В один день все могло быть нормально, а в другой я мог быть озабоченным и встревоженным. Я не из тех футболистов, которые способны полностью игнорировать внешнюю жизнь, поэтому такой настрой, безусловно, отражался на моей игре. К счастью, через месяц в «Челси» сменился главный тренер. После этого я воспрянул духом и завершил сезон просто прекрасно. Тем не менее тот финал Кубка африканских наций останется в моей памяти как момент, о котором я не могу вспомнить без сожаления.

Чемпионат мира 2014 года был для меня последней возможностью сыграть за национальную сборную. Поскольку он проходил в Бразилии (в сердце футбола, в стране, где спорт является религией и где я всегда мечтал когда-либо сыграть), я думал, что после этого для меня настанет правильный момент для завершения международной футбольной карьеры.

Перед началом чемпионата, как только завершился сезон в Англии, я отправился в Катар, чтобы должным образом подготовиться физически. Я работал настолько усердно, что сбросил около трех килограммов, половину из которых составлял жир. Принимая во внимание то, что у меня не было лишнего веса и что мне не требовалось сильно худеть, это означало, что к моменту отъезда в Бразилию я стал поджарым и чувствовал себя в превосходной форме.

Приехав, мы обнаружили огромное количество своих поклонников со стороны бразильцев, которые устроили нам невероятно теплый прием. И хотя мне так и не удалось сыграть на стадионе «Маракана» (это была мечта моей жизни), я был очень рад возможности играть в стране, где так страстно любят футбол.

Мы гордились тем, что стали первой в истории африканской сборной, сумевшей трижды подряд пройти отборочные игры и попасть в следующий этап. Было бы еще лучше, если бы нам удалось впервые выйти из группы. За нас по-прежнему играли Яя и Коло Туре и Жервинью, на подходе был также ряд отличных молодых игроков, поэтому мы смотрели в будущее с надеждой, тем более что в группе с нами оказались Япония, Колумбия и Греция.

К сожалению, наш тренер, похоже, особо не верил в меня, своего капитана, и в первой игре против Японии не включил меня в стартовый состав. Естественно, меня это не обрадовало, к тому же он сообщил мне об этом лишь за несколько часов до начала матча. Я продолжаю считать, что нормальное общение между тренером и его командой крайне важно, и я до сих пор не понимаю, почему он не мог предупредить меня заранее. Я вошел в игру со скамейки запасных, когда мы проигрывали 0:1, и полностью изменил ход игры. В итоге мы выиграли со счетом 2:1, и это, разумеется, был лучший ответ, который я мог ему дать.

Во второй игре случилось то же самое: я вновь остался в запасе, на этот раз до 60-й минуты, и мы уступили Колумбии – 1:2. И вновь я был расстроен.

Все теперь зависело от заключительного матча против Греции. Чтобы обеспечить выход из группы, нам требовалась ничья. На этот раз меня включили в стартовый состав. Греция смогла перед самым перерывом открыть счет, но на 74-й минуте после контратаки нам удалось его сравнять. Мы были в пятнадцати минутах от выхода в следующий круг. Именно в эти минуты меня заменили, и (сам не знаю, почему) у меня появилось предчувствие, что нам сейчас забьют. У меня уже было нечто похожее в полуфинале Лиги чемпионов в 2009 году во время матча с «Барселоной».

Пошла 90-я минута матча. Такая ситуация была уже мне знакома. Началось дополнительное время. Я чувствовал нутром, я просто знал, что сейчас произойдет. И действительно: на 93-й минуте, практически последней минуте игры, судья назначил в наши ворота пенальти. Он был уверен, что Самараса в нашей штрафной ударили сзади по ногам. Это было спорное решение, я до сих пор с ним не согласен.

Я был вынужден наблюдать за всем происходившим на поле со скамейки запасных, не в силах что-либо сделать. Я едва мог контролировать свои эмоции. Я опустился на колени у боковой линии и стал молиться – это было единственным, что я мог сделать. Я молился, я надеялся. Увы, в тот день мои мольбы остались без ответа, и Самарас реализовал пенальти, обеспечив Греции победу и первое в их истории попадание в плей-офф Чемпионата мира. Одновременно были разрушены наши надежды на такой же результат.

Больше всего меня тогда разочаровало то, что меня с самого начала словно отодвинули в сторону, хотя я по-прежнему был капитаном команды. Я думаю, что наш тренер, француз Сабри Лямуши, чувствовал, что он был не в состоянии справиться с моим влиянием в команде. Возможно, он считал, что я угрожал его авторитету, и вообще не желал моего присутствия. Президент федерации ни слова не сказал ему по поводу того, как со мной обращались, поэтому спустя месяц после чемпионата, несмотря на то что тренер к тому моменту уже ушел в отставку, я также объявил об уходе из сборной. Мне было 36 лет, я только что вернулся в «Челси», и в футбольном плане у меня все было хорошо. Я решил, что для меня, для моего будущего здоровья и моей семьи будет лучше, если я сосредоточусь на клубном футболе. Я знал, что мои ивуарийские поклонники отнесутся к этому решению с пониманием, поэтому нисколько не сожалел, что принял его.

Всего через шесть месяцев, в феврале 2015 года, «слоны» наконец-то завоевали Кубок африканских наций. Я, безусловно, испытал в тот вечер, когда они победили, массу смешанных эмоций. Прежде всего необходимо отметить, что финальный матч между Кот-д’Ивуаром и Ганой перерос в очередную серию пенальти, которая на сей раз завершилась со счетом 9:8 в нашу пользу. Наблюдать за этим спокойно было совершенно невозможно. Я смотрел матч дома с друзьями и семьей, и сразу после победного пенальти начал безумно прыгать и восклицать. Я был искренне рад и чувствовал облегчение оттого, что мои партнеры все же добились победы. С другой стороны, я тоже человек, и нужно признаться, что немного расстроился, потому что не получил возможности разделить с ними радости от завоевания этого кубка. Я бы с радостью оказался там, празднуя успех с командой, частью которой я до сих пор себя ощущал, несмотря на то, что покинул ее полгода назад.

Впрочем, для меня эта победа была связана не с моим собственным успехом (или его отсутствием), она была связана прежде всего с моей страной. Теперь, когда в Кот-д’Ивуаре воцарилась стабильность, мы могли надеяться на то, что победа «слонов» будет способствовать поддержанию мира и единства на нашей земле. Мы могли рассчитывать на то, что победа нашей национальной сборной покажет людям: если они готовы поддерживать одну команду, составленную из разных игроков, то им по силам отложить все разногласия в сторону и продолжать трудиться для достижения нашей общей цели – национального единства.

Глава 20

Моя семья и другие люди

Я не рассказывал особенных подробностей о своей семье (в частности, о своей жене), но без них я не был бы тем, кого я сейчас представляю собой, и без их любви и поддержки я бы никогда не смог достичь того, чего я достиг. Мы стремимся оградить свою семью от постороннего любопытства, особенно это касается наших детей. Мы не делаем дома каких-либо фотосессий и не даем интервью в домашней обстановке. Тем не менее рассказ об истории моей жизни был бы неполным, если бы я не упомянул о членах своей семьи, поскольку они являются наиболее важной составной частью этой жизни.

Когда я увидел мою будущую жену, Лаллу Дияките, меня словно пронзило молнией (как говорят французы, это было как гром среди ясного неба; короче говоря, это была любовь с первого взгляда). Я впервые увидел ее в 1995 году, когда мне было 17 лет. Я тусовался в магазине своего дяди Мишеля в городе Ван. После того как он ушел из футбола, он открыл продуктовый магазин, и я любил бывать там во время школьных каникул, когда у меня выпадало свободное время после футбольных тренировок в Левалуа. Я помню, как помогал ему в магазине. В тот день я устал, поэтому прилег на свой диван в комнатке в задней части магазина. Там же была и моя двоюродная сестра Вивиан. Она была дочерью одного из моих дядей, который в то время проживал в Ване, и Лалла была ее лучшей подругой. Когда появилась Лалла, она меня сразу же заинтересовала. Я никогда не встречал ее прежде. В ней было нечто, что очень сильно отличало ее от других, что-то благородное. Кроме того, она была очень красива.

Мы с ней поболтали немного, а затем года два поддерживали друг с другом отношения. Я тогда был еще молод, но уже достаточно сильно влюбился в нее. Я писал романтические письма, опрыскивал их своим одеколоном и отправлял их ей, надеясь, что она ответит взаимностью. Это были дни, когда люди еще посылали друг другу любовные письма! Во всяком случае, мы некоторое время поддерживали отношения друг с другом, и я, бывало, выезжал в Ван, чтобы увидеть ее, как только мне это позволяло время и наличие средств, но затем все это прекратилось.

Лалла на пару лет старше меня, и, очевидно, она считала, что я был слишком молод, что я еще не повзрослел, поскольку жил достаточно легкомысленно – и она была права. К тому времени я переехал в Ле-Ман, а она училась на медсестру и воспитывала своего малыша, Кевина, которому было три года. Я между тем вел жизнь молодого человека, у которого в кармане впервые оказалось немного денег. Деньги приходили ко мне – и тут же стремительно исчезали. Я, как правило, тратил их на одежду, на различные вечеринки – на все, кроме предметов первой необходимости, продуктов питания и оплаты счетов. Помнится, как-то я попытался организовать ужин для своих друзей и вдруг обнаружил, что не было электричества. Что же произошло? В конце концов я понял, что в остальной части моего многоквартирного дома электричество было. Оказывается, я не оплатил счет за него и проигнорировал письма с соответствующим напоминанием, поэтому мне его просто отключили.

Я все еще не терял надежды встречаться с Лаллой. Однажды она приехала навестить меня вместе с Кевином и Вивиан. В ней что-то явно переменилось, потому что с того дня наши отношения возобновились и стали крепче, чем прежде. Как только у меня выпадал выходной, я обычно спешил, чтобы успеть на поезд в Ван (а дорога туда и обратно составляла 530 км), только чтобы увидеть ее. Какой удивительный прилив сил ты ощущаешь, когда ты молод и влюблен! Я выезжал в Ван даже вечером после тренировок, а потом садился на ранний поезд, чтобы успеть на очередную тренировку на следующее утро. Я знал расписание электричек наизусть. Я так часто ездил по маршруту Ван – Ле-Ман, что контролеры на электричках узнавали меня и редко проверяли у меня билет.

Однажды в День святого Валентина я выдумал, будто бы не смогу приехать к Лалле в Ван, чтобы отпраздновать этот день вместе с ней, потому что у меня на следующий день якобы была запланирована игра. Она, как всегда, смирилась с особенностью моей жизни футболиста и стала сама строить какие-то планы на этот день. И вдруг вечером я появился на пороге ее дома и пригласил ее на ужин в прекрасный ресторан. Более того, я купил ей подарок, который вручил ей за столом на глазах у всего ресторана. Поскольку Лалла не привыкла к таким широким жестам, она сразу же положила подарочный пакетик в свою сумочку, чтобы посмотреть подарок позже. Я, однако, настоял на том, чтобы она достала этот пакетик и открыла его именно сейчас и именно здесь. Не правда ли, романтично?

В январе 2000 года Лалла переехала ко мне в Ле-Ман. Я завершил свою холостяцкую жизнь, когда мои друзья постоянно приходили и уходили, и дверь моей квартиры постоянно была нараспашку. Теперь у меня появились совершенно другие приоритеты, я изменил свой образ жизни. Лалла видела, как бездарно я решал финансовые вопросы, поэтому она полностью изменила эту ситуацию, определив, сколько я мог потратить, а сколько – сохранить. Она действительно помогла мне привести свои дела в порядок. Кевина я знал еще ребенком, поэтому мне было легко принять его в свою жизнь и воспитывать его, как если бы он был моим собственным сыном.

В марте этого же года Лалла сообщила мне, что она была беременна. Я был на седьмом небе от счастья. Все складывалось просто замечательно. За год до этого я подписал свой первый профессиональный контракт, обосновался в Ле-Мане, а теперь определился в своей личной жизни. Жизнь поворачивалась ко мне своей яркой стороной. Я был безумно рад стать отцом в 22 года, поскольку жаждал оседлой семейной жизни.

День, когда родился наш сын Айзек (это произошло 15 декабря 2000 года), был лучшим днем в моей жизни. Рождение первого ребенка – это всегда нечто особенное. Меня переполняли эмоции, и не в последнюю очередь в связи с тем, что он родился с пуповиной вокруг шеи, поэтому роды сопровождались драматическими мгновениями, когда врачи боролись за то, чтобы позволить ему сделать первый в своей жизни вдох.

Рождение Айзека изменило мою жизнь. Следующий случай подтвердил, что у меня теперь появились новые обязанности и что от меня теперь требуется новый уровень ответственности. Несколько недель спустя после рождения Айзек заболел, и мне пришлось идти к банкомату, чтобы снять какую-то сумму и заплатить за лекарства. Я был все еще дезорганизован в финансовом отношении (дела обстояли лучше, чем раньше, но все равно еще не так хорошо, как должны были бы). Я вставил свою карту в слот, и она вышла обратно – на ней было недостаточно средств. У меня не хватило денег на лекарства для моего сына, и мне пришлось занимать эту сумму у одного из своих друзей. Для меня это было крайне унизительно. «Все! – там же решил я тогда. – Такого больше никогда не повторится! Никогда!» В тот день я повзрослел и стал отцом, осознающим свою ответственность.

Чуть более года спустя, в январе 2002 года, я по трансферу перешел в клуб «Генгам», и мы переехали в прекрасный дом возле этого клуба. Мы были счастливы вчетвером, особенно с учетом того, что Лалла снова была беременна. 12 марта нас осчастливила своим появлением на свет наша дочь Иман. Это было на следующий день после моего дня рождения – какой подарок я бы мог получить лучше, чем прибавление в семействе?

Теперь, когда я стал получать больше, я смог купить себе первую машину, «Опель Зафира». Я был очень горд этим. Машина была удобной, на семь человек, поэтому там было достаточно места для колясок, детских стульчиков и трех детей. Мне она очень нравилась.

Вскоре мы снова переехали, на этот раз в Марсель. Вначале мы поселились на окраине, в красивой части города под названием Ла-Трей. Правда, вскоре после этого мы перебрались в приморский район Ла-Сьота, примерно в 20 километрах от центра, но это было даже лучше. Мы поселились на берегу моря, наш дом был на холме. С нашей террасы открывался восхитительный вид на Средиземное море, и пляж находился в пяти, от силы в десяти минутах ходьбы. Мы обычно пили кофе на террасе в одних лишь майках в середине зимы, любуясь на сверкающее синее море совсем рядом. Для детей теперь не существовало фразы: «Давайте выберемся на каникулы на море!» Для них теперь это звучало так: «Давайте сходим на море сегодня вечером!» Когда у вас есть солнце и море, жизнь выглядит лучше, поэтому в тот год мы жили замечательно и были очень счастливы. Кроме того, я действительно рассчитывал на то, что останусь в Марселе надолго.

Мой переход в «Челси» был неожиданным как для моей семьи, так и для самого меня. Для всех нас это было просто потрясением. Мы переехали в район рядом с тем местом, где планировалась новая тренировочная база в Кобхэме. Затем нам пришлось искать школу для Кевина, которому к тому времени было уже 12 лет. Мы нашли недалеко от своего дома хорошую английскую школу (мы не хотели посылать детей в международную школу, потому что для нас было очень важно, чтобы они научились говорить по-английски), и вначале он не мог там вымолвить ни слова. К счастью, Кевин – умный парень, поэтому уже через пару месяцев он начал разговаривать на английском достаточно свободно. У него это получилось легче, чем у Лаллы или меня. Мне сначала даже было стыдно говорить по-английски в его присутствии, и я постоянно переспрашивал у него, что именно он имел в виду. Таким образом, это именно он помогал нам, взрослым, выучить язык.

Для Лаллы этот переезд оказался не из легких. У нее во Франции были друзья и семья, и ей пришлось оставить их и перебраться в страну, где она не могла даже свободно общаться с окружающими. Когда вы не говорите на языке коренного населения, вам приходится сложно. Хотя в то время в Англии жила моя сестра, и это до определенной степени помогло нам освоиться, Лалле, безусловно, потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть (не только к языку, но и к климату, к образу жизни). Франция очень похожа на Англию, тем не менее эти страны во многих отношениях сильно отличаются друг от друга. Таким образом, для нас этот переезд означал смену культуры, и было трудно обустроить семью, найти ей место для проживания и школы для обучения наших детей.

Когда мы переехали, даже Айзеку, которому было только три годика, было очень сложно привыкать к новой обстановке. Для меня был далеко не самый лучший день, когда он сказал мне: «Папа, я хочу вернуться в Марсель!» Я это воспринял как свое поражение. Безусловно, если я сейчас задам ему вопрос на эту же тему, то он мне сразу же ответит: «Нет! Никогда!» Я готов поспорить, что он даже не помнит своей жизни там, в Марселе.

В конце концов в моей семье все обустроилось, но на это потребовалось время, в начале же у меня было ощущение, что я поселился в клубе. К концу второго сезона, летом 2006 года, ситуация исправилась. Дети были довольны в своих школах и свободно говорили на двух языках.

Наши дети играют, дерутся и спорят, общаясь друг с другом на английском языке (особенно если они в это время в Англии), но когда они с нами, то мы в своей семье говорим на французском. Нам с Лаллой смешно от этого, потому что мы так и не научились свободно изъясняться ни на одном из этих двух языков. Когда дети приезжают на каникулы во Францию или Кот-д’Ивуар, они говорят друг с другом больше по-французски. Они чувствуют себя как дома во всех этих трех странах и ощущают себя свободно во всех трех культурах, и это наполняет нас с Лаллой чувством гордости и счастья.

В мае 2009 года у нас родился сын Кейран. Прежде чем завести еще одного ребенка, мы подождали, пока окончательно не обустроимся в Англии всей семьей, и были очень рады, когда он появился на свет.

Эмма, наш самый младший ребенок, родилась в декабре 2013 года. Мы чувствуем себя просто счастливыми от того, что теперь у нас пятеро здоровых детей. Иман – это моя первая принцесса, а Эмма, безусловно, моя маленькая принцесса! Она невероятно улыбчивая и смышленая, и я с нетерпением жду того времени, когда она станет такой же замечательной дочкой, как и ее старшая сестра.

В июне 2011 года мы с Лаллой наконец-то поженились. Многих удивило, что мы не сделали этого раньше, но, честно говоря, мы никогда не чувствовали в этом необходимости. Для нас этот шаг не казался таким уж важным.

Наряду с этим женитьба была для меня способом отблагодарить Лаллу, сделать для нее что-то такое, что она будет помнить, а также что запомнят мои дети и другие члены нашей большой семьи. Она была матерью моих детей, она была моим партнером в жизни, она всегда была на моей стороне, что бы со мной ни происходило. Она знала меня в те времена, когда у меня в карманах было совершенно пусто, она поддерживала меня и морально, и материально в те дни, когда нам действительно приходилось крайне тяжело, она мне помогала во всем. Она никогда не жаловалась. Какие бы я ни принимал решения, куда бы мне ни приходилось переезжать как профессиональному футболисту, она всегда говорила: «Ты тот, кто играет, а мы всегда с тобой, мы всегда поддержим тебя». Она всегда устраивала нашу жизнь так, что я мог жить своей мечтой. Такие ситуации порой могут порождать большие разногласия между двумя людьми, но с нами такого никогда не происходило, и я понимаю, что мне очень повезло. Именно поэтому для меня было крайне важно выполнить свои обязательства перед ней и оформить наши отношения.

Мы провели нашу свадьбу в отеле «Монте-Карло Бэй». Мы пригласили на трехдневное празднество в основном всю нашу семью и близких друзей. Свадьба, по существу, была на второй день. Эта церемония прошла в гостинице, было много еды и выпивки, много музыки, танцев, пения и веселья! Это была совершенно грандиозная вечеринка. Очевидно, я пристрастен, но Лалла выглядела на ней в этот день еще более красиво, чем обычно, и все наши дети также выглядели прекрасно. Мы хотели, чтобы наши старшие дети (Кевин, Айзек и Иман) запомнили этот день и чтобы теперь, когда мы вместе смотрим фотографии, они тоже могли сказать: «Ах да, а ты помнишь…» – что для нас очень радостно. Это был действительно прекрасный день свадьбы, который полностью оправдал свои ожидания.

Мы очень стараемся научить наших детей тем ценностям, которые мы считаем важными. Это, прежде всего, образование, готовность делиться с другими, думать о них, умение подать себя. Когда они возвращались из школы домой, мы настаивали на том, чтобы вначале они делали свои домашние задания, а потом уже играли или расслаблялись. Даже Кейран, хотя он еще слишком молод, хорошо вписывается в эту схему – он обычно сидит за кухонным столом, читая книгу, и нам (даже если нас нет) не приходится давить на него. Для нас образование – это действительно очень важная вещь, поэтому мы крайне заинтересованы в том, чтобы все наши дети приобрели необходимые навыки с самого раннего возраста. Я помню, как тяжело было со мной моему отцу и сколько ему потребовалось сил, чтобы поощрить меня продолжить свое образование, пока я не получил квалификацию, которая хоть что-то значила. Я так рад, что он сделал это, и надеюсь, что мои дети смогут добиться того же.

Они являются частью большой семьи, имеется в виду – нашей общей большой семьи, поэтому никогда не возникало вопроса о том, делиться или не делиться и думать или не думать о других. Как я уже упомянул ранее, наша африканская культура, вполне очевидно, влияет на наш образ жизни, и желание поделиться – это обычное явление в любой африканской семье. Когда в дом приходят гости, дети всегда подходят, чтобы поздороваться с ними, чем бы они в этот момент не были заняты. Это входит в основные правила поведения.

Если говорить о материальном аспекте, то мои дети никогда ни в чем не нуждались, но мы стараемся не покупать им все то, что им захочется, хотя любой родитель знает, что в наше время очень трудно решить, в чем именно следует ограничивать детей. Когда наши дети были совсем маленькими, у них было много игрушек. Но по мере их взросления мы объясняли им, что если они хотят, например, новую пару кроссовок, то они должны сделать что-то по дому, чтобы заработать право на эту новую вещь. Мы открыли им банковские счета и объяснили им, как можно сэкономить деньги, как растут проценты, если деньги долго лежат на счете. Я надеюсь, что незначительные детали вроде этой помогут им понять ценность денег, хотя их школьные приятели наверняка будут подначивать их: «Зачем тебе это надо? У твоего отца есть куча денег!» Это постоянная, непрекращающаяся борьба за умы наших детей.

Мы также стараемся быть очень осторожными в вопросе дружеских отношений. Даже когда Кевин учился в школе в Марселе, возникали вопросы о дружбе и о том, кто был ему настоящим другом, а кто набивался ему в друзья потому, что его отец – футболист. Всем моим детям приходится разбираться в этом, но, как правило, они приходят к тому выводу, что настоящими друзьями являются те, кого они знали уже достаточно давно. Иногда некоторые говорят им: «Ах, так ты сын Дидье Дрогба? Так почему бы тебе не…» – и так далее. Если не быть достаточно осторожным или умным, то можно невольно создать ситуацию, когда кто-то может использовать твоих детей в своих корыстных целях. Мы стараемся дать им понять, что, когда ты находишься на вершине мира, тебя всегда окружает множество людей, но стоит только измениться ситуации, как все они куда-то пропадают. Такова жизнь, и это жестокий урок для тех, кто хочет чему-то научиться в жизни.

К сожалению, моим родителям сейчас приходится сталкиваться с теми же проблемами, что и моим детям. В Париже, где они живут, и в Кот-д’Ивуаре некоторые пытаются сблизиться с ними, стать их друзьями. В лучшем случае все эти люди хотят просто войти в их окружение, но зачастую в конечном итоге они просят денег или каких-то услуг. «Мы организуем такое-то мероприятие, – говорят они, например, – и у нас возник вопрос, не могли бы вы…» Очень печально, но такое может случиться с каждым, кто стал хорошо известной личностью и превратился в состоятельного человека. Мне доводилось терять деньги, помогая тем, о ком я думал лучше, чем они оказались на самом деле. Это случается также и с нашими дальними родственниками. Мои родители хорошо понимают, что теперь люди относятся к ним иначе, чем раньше, когда они были «никем», поэтому они всегда находятся начеку и стараются, чтобы их не одурачили.

Я вынужден регулярно предупреждать своих детей об одной из потенциальных опасностей, с которыми они сталкиваются в своей жизни, – о социальных сетях. Я знаю, что они могут принести большую пользу, но могут также и нанести невероятный вред. «Не каждый человек окажется тебе другом, – постоянно повторяю я им. – Будьте осторожны. Встречаются и плохие люди, которые хотят общаться с вами только из-за вашей фамилии, а не за тем, чтобы стать вашими друзьями». Это очень печально, но, к сожалению, это часть их жизни, и они должны быть осторожными.

Порой мои дети оказываются из-за своей фамилии, Дрогба, не совсем в приятных ситуациях, особенно когда дело доходит до футбола. Например, Айзек любит играть в футбол, но иногда его товарищи по команде дразнят его, когда он не забивает: «Ха-ха, Айзек, если ты хочешь быть, как твой отец, ты должен забивать!» Сначала, конечно, он расстраивался и хотел даже бросить тренировки или как-то еще изменить ситуацию.

«Послушай, – сказал я ему, – когда я играю, я тоже иногда промахиваюсь. Но я же не перестал играть. Я не начинаю играть в обороне. Я вновь стараюсь забить. И я могу опять промахнуться – а могу забить и два мяча. Я могу один раз промахнуться, а затем забить два гола. Как бы там ни было, я всегда буду пытаться забить снова и снова. И ты тоже должен пытаться. Даже лучшие игроки промахиваются. Они тоже упускают голевые моменты, с ними тоже случается так, что они играют и никак не могут забить, поэтому надо просто продолжать играть дальше.»

Иногда я хожу смотреть на его игры, но всегда стараюсь прийти инкогнито, чтобы он не увидел меня, хотя его друзья все равно сообщают ему об этом: «Эй, Айзек, твой отец здесь!» В этих случаях родители больше фотографируют меня, чем смотрят игру, а я бы хотел, чтобы они смотрели на игру своих детей, а не наблюдали за мной и не снимали меня. Именно поэтому я не так часто хожу смотреть, как играет Айзек, хотя это и неправильно, но, возможно, это все же лучше для его развития как человека и как футболиста.

Наши дети воспитываются в основном благодаря влиянию Лаллы. Я так мало бываю дома, что это именно она воспитывает их так, как хотели бы мы оба. У нее раньше были в жизни тяжелые времена. Родившись в Мали, она затем, еще в молодости, вместе со своей матерью переехала во Францию. После этого она потеряла мать и настойчиво училась для того, чтобы обеспечить себя и Кевина, когда он был совсем маленьким. У нее возникали весьма сложные ситуации, с которыми ей приходилось справляться, и она реально смотрит на вещи, когда дело касается таких важных вещей в жизни, как семья, любовь, образование, стабильность.

Это может показаться странным, но я инстинктивно всегда чувствовал, что вскоре после того, как я встретил ее, она станет моим идеальным партнером. Наблюдая за тем, как она растила Кевина, я хотел, чтобы она стала матерью моих детей. Мне был всего 21 год, когда она переехала ко мне, и 22 года, когда родился Айзек, но я был готов стать отцом. Даже в столь раннем возрасте я уже хотел иметь собственную семью. И даже в то время я думал: «Если, не дай бог, со мной что-то случится и меня не станет, я знаю, что она позаботится о моих детях. Я знаю, что она будет способна поднять их». Любовь и то влияние, которое Лалла оказывает на наших детей, – это лучшее, что она может дать мне.

Вместе с женой мы стараемся воспитывать наших детей так, чтобы они разделяли нашу любовь к Кот-д’Ивуару и нашу гордость за свои африканские корни. Это очень важно для нас обоих, потому что мы выросли вдали от своих родных стран и, возможно, не воспринимали как должное то, что некоторые люди проводили свое детство на родине. Когда у меня появились собственные дети, я понял, что мои корни очень много значат для меня, и я убежден в том, что, когда вы теряете свою привязанность к своей родине, вы теряете смысл жизни, вы перестаете ощущать, кто вы есть и откуда вы пришли.

Мне повезло, что я рос с дядей: он всегда поддерживал тесные связи со своими родственниками и знакомыми в Кот-д’Ивуаре, поэтому я хорошо понимал нашу культуру, знал наши национальные блюда и нашу национальную музыку. Когда я повзрослел, я стал проводить на родине больше времени, узнал свою страну гораздо больше и стал больше понимать ее, и это очень обогатило меня. Это также означает, что мои дети понимают, откуда я родом (и откуда родом они сами), они любят возвращаться в Кот-д’Ивуар, где у нас есть дом. У нас много друзей, большая семья, и мы со всеми общаемся, когда приезжаем туда на каникулах.

Дома я всегда предпочитаю блюда национальной кухни Кот-д’Ивуара. Мое любимое блюдо – с очень спелыми бананами и ароматным соусом, моя мать готовит его просто великолепно! Я также люблю национальную музыку и всегда включаю ее, чтобы выплеснуть свои эмоции и расслабиться. Я не демонстрирую это в своей повседневной жизни (благодаря влиянию Лаллы я исправился в этом отношении), но музыка всегда была важна для меня, и я больше всего люблю танцевать под хорошую национальную музыку.

Мое имя также используется (неофициально) как название крепкого пива в нашей стране. «Не хотите ли «Дрогба»?» – могут спросить там. Его пьют во всех «маки», небольших ресторанчиках на открытом воздухе, которые широко распространены в Кот-д’Ивуаре. Там грает музыка, туда приходят поесть и выпить, отдохнуть и повеселиться. Это пиво, должно быть, похоже на меня. Говорят, что я большой, сильный, крепкий, не позволяю обижать себя – и это пиво такое же: его дают больше, чем обычного пива, оно крепче, и вы никак не можете допить его (хотя некоторым это все же удается!). Ивуарийцы любят веселиться и устраивать вечеринки, и, как я уже сказал, я тоже это люблю. Может быть, это оттого, что у многих очень тяжелая жизнь, и они пытаются насладиться моментом вместо того, чтобы беспокоиться о будущем. В любом случае я считаю, что для жителей моей страны характерно желание быть оптимистами, не жаловаться, принимать жизнь такой, какая есть. И это весьма впечатляет.

Хотя на меня, очевидно, очень повлияла моя жизнь по европейским стандартам, особенно мое пребывание во Франции и Англии, где я провел большую часть своей жизни, я считаю себя, прежде всего, ивуарийцем, и я знаю, что в ближайшие годы моя безграничная любовь к своей родине будет только расти.

Глава 21

Благотворительность начинается дома

Я думаю, что в этом вопросе сказалось мое воспитание. Когда я был еще маленьким, мои родители всегда учили меня, что надо делиться с теми, кто жил в нашем доме (с дядями, тетями, двоюродными и родными братьями и сестрами), а также с теми, кто был беднее нас. Как и мой отец, я был первенцем в нашей семье, и это накладывало на меня ответственность за то, чтобы показывать остальным пример и защищать других.

Теперь, когда я стал старше, я понимаю, что эта потребность помогать другим связана также с тем, что я расстался со своей семьей и покинул свою страну, когда был еще очень молод. Хотя последующие десять лет я большую часть времени жил отдельно от своих родителей, братьев и сестер, я чувствовал себя частью общей большой семьи и всегда ощущал близость к родителям и семье, которые остались в Кот-д’Ивуаре. Некоторым не повезло так, как мне. Я скучал по своим родителям, а также по своему детству в родной стране, и я думаю, что это тоже явилось веской причиной, по которой я ощущал необходимость восстановить с ними связь и дать что-либо своей стране, которую я так сильно люблю.

Первый раз я выступал за национальную сборную, к собственному удивлению, в сентябре 2002 года в матче против Южной Африки. Я первый раз вернулся в Кот д’Ивуар в другом качестве, нежели просто член семьи. Помня, как восторженно была встречена наша команда, когда мы выбежали перед переполненными трибунами национального стадиона, я был ошеломлен, когда всего через десять дней наша страна погрузилась в бездну жестокой гражданской войны. Эти события потрясли меня до глубины души и заставили понять, насколько хрупкой была внутриполитическая ситуация.

Впервые появившись в сборной, я впоследствии стал регулярно возвращаться в Кот д’Ивуар играть за «слонов» в многочисленных отборочных играх и в Кубке африканских наций, и в финале Кубка мира. Именно тогда я действительно увидел свою страну в другом свете и узнал намного больше о том, что в ней происходит. Справедливости ради стоит отметить, что с тех пор я увидел много из того, что опечалило меня и оказало на меня большое впечатление – не только в Кот д’Ивуаре, но и на Африканском континенте в целом. Играя в других странах и посещая их по личных причинам или в гуманитарных целях, я стал оказывать там посильную помощь.

Довольно скоро после первой игры за сборную я стал добиваться заметных успехов, регулярно забивая голы. Как результат, я начал приобретать популярность как в своей команде, так и на национальном уровне. В 2005 году я стал капитаном сборной, и вскоре после того, как я в прямом телеэфире обратился к соотечественникам с призывом сложить оружие, моя жизнь в Кот д’Ивуаре навсегда изменилась. Этот шаг сразу же превратил меня в национального кумира, чего я совершенно не ожидал. Я неожиданно приобрел статус национального лидера и увидел, как люди хотели мне помочь. Я уже был не просто кем-то, кто являлся примером в своей семье, но человеком, которого его народ считал одним из лидеров. Я не стремился получить эту роль, просто мне казалось, что на меня смотрели с надеждой, и я чувствовал, что пусть и незначительно, но все же мог бы помочь.

Даже за границей моя популярность резко возросла. Я бы пояснил это следующим образом: «Когда мы говорим, что мы из Кот-д’Ивуара, нам отвечают, что об этой стране ничего не известно. Но когда мы говорим, что Дидье Дрогба из этой страны, в ответ раздается: «Ах, вот как! Теперь-то мы знаем!»

Я прекрасно осознаю, что такого рода признание налагает на меня ответственность, но я рад нести ее. Я не рассматриваю это как обузу. Наоборот, я горжусь этим и готов делать все необходимое. Я вскоре понял, что мне нужно было найти способ использовать свою популярность, чтобы попытаться поддержать тех, кто нуждался в этом, – как в своей собственной стране, так и на Африканском континенте.

Я должен был с чего-то начать. Я стал посещать интернаты, больницы, обеспечивать их продовольствием, кроватями, одеждой, делал все, что было в моих силах, чтобы помочь им. Моя жена делала еще больше. Мы чувствовали, что должны были так поступать. Когда вы видите этих детей и их семьи, у которых совершенно ничего нет, вы осознаете, что просто необходимо что-то сделать. У нас самих все в порядке, поэтому мы просто не можем пройти мимо, сделав вид, будто ничего не происходит. Мы оба – глубоко верующие люди, и мы знаем, что надо помогать, когда сталкиваешься с недопустимыми вещами. Наша совесть просто не позволяет нам поступать иначе. Два события (и оба произошли в схожих обстоятельствах) наиболее сильно повлияли на меня и окончательно сформировали у меня готовность помогать другим людям.

Первое из них связано со Стефаном, молодым братом одного из моих хороших друзей во Франции. Стефан жил в Абиджане, и на мой первый международный матч он принес огромный баннер, который развернул на стадионе, чтобы все видели: «Клуб поклонников Дидье Дрогба». В то время в Абиджане никто не знал меня, потому что я вырос во Франции, и это был очень добрый жест, поднявший мне настроение. Видя этот большой баннер каждый раз, когда я смотрел вверх, я ощущал во время игры особые чувства. После этого на каждом моем матче появлялось все больше и больше баннеров, все больше и больше моих поклонников, однако Стефан любил напоминать мне, смеясь: «А я-то был первым! Я был единственным, кто знал тебя!»

Затем, в начале 2005 года, я получил звонок от его брата. У Стефана обнаружили лейкемию, и в Абиджане у него практически не было возможности получить необходимый курс лечения. Я сразу же обзвонил всех, кто, на мой взгляд, мог бы помочь Стефану получить французскую визу, чтобы он начал лечиться во Франции, но, к сожалению, в то время между Францией и Кот-д’Ивуаром были большие проблемы, политическая ситуация в стране была ужасной, и получить визу было почти невозможно. Я пытался дозвониться до французского посла в Кот д’Ивуаре, но в те времена меня никто еще толком не знал. Я только что был переведен в «Челси» и еще не оброс связями, которые помогли бы мне быстро выйти на тех, кто был бы способен оказать содействие этому парнишке. В конце концов нам наконец-то удалось получить долгожданную визу, но было уже слишком поздно. Стефан был слишком слаб, чтобы совершить поездку, и умер спустя две недели в возрасте 16 лет. Вся его семья была безутешна. Мне было очень жаль, что я не смог ничем помочь ему, хотя и пытался. Я первый раз стал свидетелем смерти того, кого я хорошо знал. Меня тем более шокировало то, что это была смерть молодого человека, у которого впереди была вся жизнь, а он умер, поскольку другие были лишены возможности помочь ему.

Я стал понимать, что мне необходимо не только больше делать, но также изменить способы оказания помощи. Мне пришлось расширить круг своего общения, познакомиться с людьми, имеющими вес, с теми, кто имел власть и деньги и мог легко влиять на ситуацию. Мне потребовалось познакомиться с разными послами и президентами, потому что я хотел помогать больше (и быстрее!) и понимал, что когда-нибудь мне придется обратиться к ним за содействием. Я стремился познакомиься с этими людьми не для того, чтобы самому стать счастливым (для меня счастьем являлась моя семья) или почувствовать свою значимость. Мне это требовалось для того, чтобы они могли помочь мне, а я мог помочь другим.

К счастью, в то время я становился все более и более известен, многие хотели со мной познакомиться, так что двери открывались мне гораздо легче. Вначале я опасался обращаться к этим людям, стараясь сохранить свою независимость, чтобы делать все так, как хотел я сам. Но со временем понял, что могу использовать властные полномочия других, чтобы добиться того, к чему я стремился, и что если я откажусь от этого, то это достаточно существенно ограничит мои возможности.

Именно тогда я решил создать свой собственный фонд, который станет известен благодаря моему имени и деятельность которого я хотел бы контролировать. Это замечательно – уделять время и предоставлять средства различным благотворительным организациям, и я был счастлив какое-то время заниматься этим, но в конечном счете мне захотелось располагать чем-то, за что я бы мог нести ответственность и где я мог бы сам решать, на какие цели расходуется та или иная помощь. И в 2007 году я принял решение использовать все свои накопления для создания фонда, и я занимаюсь этим до сих пор.

Я не хотел, чтобы дело происходило так, как я уже неоднократно мог наблюдать: с большой помпой объявляется о создании какого-либо фонда, проводится грандиозное мероприятие по сбору средств, торжественный ужин или что-то в этом роде. Собирается куча денег – а затем наступает тишина. И никто не знает, на что пошли собранные деньги. На следующий год возникает вопрос: «Как дела с этим фондом?» А в ответ говорят: «Ах, знаете, нам пришлось все оставить, потому что как-то не сложилось, планы оказались нереальными», – или нечто подобное. И оказывается, что все добрые пожелания, надежды и собранные деньги ни к чему не привели. Я не хотел, чтобы так случилось, – и не в последнюю очередь потому, что я не люблю проигрывать! Так что, пока я не был готов представить что-то конкретное, до 2010 года фонд официально не существовал, хотя я сам вкладывал в него деньги и продолжал кое-что планировать.

Второе событие, которое убедило меня в том, что я должен был заняться собственной благотворительной и гуманитарной деятельностью, произошло в марте 2009 года. Мы играли в отборочном матче Чемпионата мира против сборной Малави на нашем национальном стадионе в Абиджане. Перед игрой обрушилась одна из стен стадиона, в результате погибло девятнадцать человек, было ранено более ста, включая детей. Может показаться удивительным, но игра все же состоялась, поскольку никто на поле не понял, что произошло. Мы могли видеть машины «Скорой помощи», которые приезжали и уезжали, но это был очень жаркий день, народу было очень много, было шумно, поэтому казалось, что все в порядке. В таких ситуациях, как правило, многим требуется медицинская помощь.

После игры, как только мы узнали, что случилось, мы всей командой направились в больницу навестить пострадавших. Когда я был там, я также навестил маленького мальчика Нобеля, которому материально помогала французская рэп-исполнительница Диамс[13]. Она еще раньше связывалась со мной, потому что она хотела пожертвовать деньги и закупить еду для детских домов и для нуждающихся, а в ходе своего визита в Кот д’Ивуар она встретила Нобеля. У него была лейкемия, и она искренне полюбила его. Она тут же, не колеблясь, решила оплатить его лечение на год вперед. Я был тронут ее великодушием, и, когда год подошел к концу, для меня было вполне естественно продолжить начатое ею дело. Когда мы навещали пострадавших, этот паренек был еще в больнице, и я пошел посмотреть, как он поживает. То, что я увидел, очень расстроило меня, поскольку картина была крайне угнетающей: в маленькой палате ютилось девять детей, каждый из которых был болен раком. Матери этих девяти детей спали на полу на циновках, пристроенных между кроватями. Когда они увидели меня, то начали упрашивать меня спасти их детей. Они в отчаянии протягивали ко мне руки, поскольку осознавали, что ожидает их детей. На это было больно смотреть. Я ведь сам отец, и мое сердце буквально разрывалось на части. Это было душераздирающе и ужасно.

В тот день я решил сделать все от меня зависящее, чтобы спасти этого ребенка. Я также понял, что должен придать своему фонду официальный статус, чтобы поднять его на новый уровень.

На этот раз благодаря моей популярности оформление визы заняло минимум времени. Я использовал необходимые связи и справился со всеми формальностями! Я заплатил за поездку Нобеля в Женеву, и он пробыл там три месяца, получив необходимый курс лечения. Я навещал его, и он стал большим фанатом «Челси». «Когда я приду в «Челси», я хочу увидеть Фрэнка Лэмпарда и Саломона Калу, я хочу всем передать привет», – говорил он мне взволнованно. Я старался поддерживать у него оптимистический настрой, но в ответ мог лишь повторять: «Приятель, мы скоро увидим их, как только тебе станет лучше».

Он боролся с болезнью изо всех сил, но однажды врачи позвонили мне и сообщили, что дела обстоят печально, поскольку у него была очень редкая и агрессивная форма лейкемии. Я был более расстроен, чем этот ребенок, потому что он, в отличие от меня, не понимал всей ситуации. Я не был уверен, что его родители также в полной мере осознали то, что сказали врачи. Возможно, это было и к лучшему, поскольку они до самого конца цеплялись за надежду.

Как и следовало ожидать, Нобелю становилось все хуже, и однажды кто-то из госпиталя в Женеве позвонил мне и сказал, что ему осталось жить всего несколько дней. Я помню этот звонок, как будто это было вчера. Я хорошо помню, что находился дома, когда узнал это. Я сидел, казалось, целую вечность, онемев, не веря услышанному, все еще горячо надеясь, что смогу спасти этого ребенка, что врачи еще смогут что-нибудь сделать. Этот девятилетний мальчик стал частью моей жизни, и он навсегда останется в моем сердце.

В течение следующих нескольких дней я не отвечал ни на какие звонки. Я страшился того, что мне сообщат ужасную новость. Наконец, я ответил на очередной звонок. Это был врач, который сказал: «Мы ничего не можем понять. Этот ребенок не сдается, он опроверг все наши прогнозы, он все еще жив. Он каким-то образом находит в себе силы жить». После этого я сел на самолет и прилетел, чтобы увидеть его последний раз. Мы оба были счастливы. Невероятно, но он прожил еще один месяц. Затем мне позвонили и сообщили, что он был при смерти и на следующий день умер. Я никогда не забуду этого мальчика. Я был в таком отчаянии, что не смог спасти его, хотя, если вспомнить историю со Стефаном, в этом случае в глубине души я знал, что сделал все возможное. И все же это событие остается для меня крайне болезненным.

Единственным позитивным моментом в этой истории является то, что она укрепила мое желание реализовать свою идею, ускорить решение всех необходимых вопросов и организовать все правильно. Я объявил: «Мне нужно построить больницу. Я хочу построить больницу, чтобы дети, у которых имеются схожие проблемы, могли бы лечиться в Кот д’Ивуаре. Мне все равно, сколько времени это займет, но я намерен сделать это».

Для осуществления этого проекта главное было – окружить себя нужными людьми как в Кот д’Ивуаре, так и в Англии. К настоящему времени я смог подобрать команду, которой я доверяю. У этих людей имеется опыт ведения бизнеса, реализации различных проектов, сбора средств, все они понимают, как я вижу будущее.

Одна из проблем на первом этапе заключалась в том, чтобы понять, как следует подходить к людям, чтобы убедить их выделить необходимые финансовые средства. Я беспокоился, что они могли просто сказать: «Ты – футболист, который много зарабатывает, так почему бы тебе не организовать все это самому?» На самом деле, еще в 2007 году, когда я подписал коммерческое соглашение с такими компаниями, как «Пепси», «Найк» и «Самсунг», я решил использовать свои деньги на цели своего фонда, и я продолжаю так поступать до сих пор. Я показывал личный пример, и все понимали, что я лично реализую данный проект. Некоторые известные компании, с которыми я работаю и чьи бренды использую, такие, как «Пепси» и «Турецкие авиалинии», поддержали деятельность моего фонда дополнительной спонсорской помощью.

Целью деятельности фонда является здравоохранение и образование, потому что я верю, что если людям обеспечить эти две вещи, то у них будет больше возможностей в жизни. В области здравоохранения мы обращаем особое внимание на здоровье детей и матерей. В области образования можно делать самые простые вещи, например обеспечивать школы книгами. Хотя бы это. Нет смысла планировать то, что нам может оказаться пока еще не под силу. Мы вскоре уже сами осознали, что сделать все сразу нам было просто невозможно.

Первоначальный план заключался в том, чтобы построить клинику специально для детей, где их матери также могли бы находиться в лучших условиях, чем те, которые я наблюдал при посещении Нобеля. Было ясно, что для того, чтобы пытаться лечить детей от серьезных заболеваний, таких как рак, нам необходимо обеспечить наличие основных лекарственных средств (поскольку они точно так же могли умереть от диабета при отсутствии инсулина). Мы также хотели иметь другую клинику, связанную с детской, где взрослые могли бы получить элементарную медицинскую помощь и шанс просто выжить.

Наконец (это уже были дальнейшие планы), я бы хотел построить школу, чтобы обеспечить доступ к образованию для тех, кто его не имел. Я видел в этом основной и единственный путь к прогрессу для Кот-д’Ивуара и для Африки в целом. Образование – это единственный путь для таких стран, чтобы изменить сложившуюся непростую ситуацию, потому что чем больше людей получают образование, тем больше людей имеют свое собственное мнение; чем больше людей имеют свое собственное мнение, тем меньше они будут воевать, потому что у них будет больше информации, и они могут заявить: «Все, хватит, давайте прекратим ссориться, давайте сядем и все обсудим, давайте сделаем по-другому». Если ты не можешь читать или писать, ты полностью зависишь от окружающих, от твоих соседей, от своей семьи, от местного лидера. А если ты грамотен, то можешь сказать: «Постой, я не согласен с этим, для этого вопроса может быть и другое решение». Самое главное, что у тебя появляется возможность изменить свою жизнь, самому строить свою судьбу таким образом, каким ты не сможешь ее построить, если ты неграмотен.

В Кот д’Ивуаре с 2002 года идет гражданская война, которая никому не нужна. Совершенно бессмысленно гибнут люди. Когда я ездил по стране и видел, что происходит, когда я ездил по другим африканским государствам или читал о таких странах, как Руанда, которая перенесла чудовищную гуманитарную катастрофу, я пытался понять, как такое могло случиться, – и я вновь и вновь вспоминал о высоком уровне неграмотности во всех этих странах. С этим нельзя было смириться. У образования важная роль в борьбе с нищетой, в борьбе за демократию. В противном случае, на что еще у людей остается надежда?

Когда мы начали разговаривать с людьми о наших планах, в подавляющем большинстве случаев к ним относились очень хорошо (и продолжают относиться так же). Многие хотят помочь нам. Городской руководитель того квартала Абиджана, где мы хотели построить клинику, помог нам получить участок земли для строительства, а господин Абрамович сделал в мой фонд большое личное пожертвование (причем без всякой просьбы с моей стороны, что меня весьма тронуло). Вот почему неправы те, кто считает, что я уважаю клуб «Челси» только из-за его высоких результатов, а его владельца – за то, что он обеспечил клубу финансовую стабильность. Это больше, чем уважение. Надо жить жизнью этого клуба, чтобы понять, почему для меня «Челси» больше, чем просто футбольный клуб. Для меня он – как семья.

В конце концов я понял, что только строительство крупной больницы – это еще не решение вопроса. Предположим, мы сделаем это – но кто будет обеспечивать ее работу, откуда будут поступать для этого деньги? Ведь это крайне дорого – обеспечивать работу крупной больницы. Я подумывал о возможности строительства нескольких небольших клиник в разных районах страны, но затем понял, что нуждающиеся не смогут добраться до них, чтобы получить необходимую им помощь. И будет ли возможно укомплектовать эти клиники опытным персоналом? Я не был в этом уверен.

В Лондоне я посоветовался со своим другом-кардиохирургом. Он создал несколько мобильных клиник и перевез их в такие страны, как Гаити и Нигер, для того, чтобы там, на месте, лечить и оперировать больных. Он пояснил мне, что такой подход гораздо более эффективен. Вы можете на автобусе приехать в какой-то район, остаться там на месяц или два, а затем переехать в другое место и так далее. Кроме того, такой метод был дешевле и эффективнее, поскольку в этом случае врачи и медицинский персонал приезжают из-за границы только при возникновении в этом необходимости. Как результат, расходы существенно снижаются.