Детский сад Себастьянович Павел

© Джиллиан, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Быстрое шлёпанье босых ног по сухому асфальту отдавало ритмично шуршащим эхом в стены пустых высотных домов. Переулок был небольшим, и в темноте наступающей ночи чёрные тени от зданий почти скрывали маленькую фигурку – мальчишки лет десяти. Бежал он уже давно, слыша за спиной то близкий, то словно уходящий назад гул моторов. Преследователи иной раз теряли плывущий в пространстве след, но, притормаживая и прислушиваясь, быстро восстанавливали его.

Между последними домами, перед следующей большой дорогой, маленький беглец тоже остановился – отдышаться. Теперь, когда он позволил себе небольшую остановку, саднящие порезы на лице ощутились уже приглушённой, ноющей болью. Кровь на них застыла и, засыхая, стянула края порезов. Но всё равно – больно, очень больно. И страшно. Мальчишка вздохнул, но прерывистое от бега дыхание превратило вздох в горестный всхлип. Прислушался к себе. Сбитые об асфальт ноги дрожат, но пока бежать он может. Ещё немного – и будет в безопасности. Добраться бы только до реки. Эти даже на мост побоятся въезжать…

На шорох слева он подпрыгнул, мгновенно разворачиваясь и так же мгновенно пригнувшись. Секунды лихорадочно осматривал здание, стараясь уловить бьющее по глазам синее сияние. Но торец дома был тих и тёмен, как и пространство вокруг него. Больше шорохов не слышалось, зато в установившейся тишине уверенно нарастало гудение моторов.

Оглядевшись и чутко прислушавшись к пустынным улицам, мальчишка подавил новый вздох и рванул с места.

…Вчера на этой витрине висели джинсовые шмотки. А сегодня здесь небрежно навалены огромные картонные коробки, из-за чего за стеклом пусто и пыльно.

Лена нерешительно подошла, изображая любопытство и пряча от самой себя нежелание идти домой. В громадной витрине отражалась вечерняя улица середины ноября. Себя не рассмотреть. Виден лишь силуэт. Длинная куртка, бесформенные джинсы; взлохмаченные на ветру, плохо собранные волосы; обвисшая сумка, с которой вышла в продуктовый магазин и которая привычно набита бог знает чем… За спиной деловито мельтешат люди – тенями, чуть искажёнными витринным стеклом; время от времени проезжают машины… Домой не хочется. Если б не хлеб, который домашние так и не удосужились купить… Впрочем, что уж – не удосужились? Прекрасно знали – есть кому сходить, пусть и после работы… Подождут. Она же, защищённая с этой стороны здания от резкого, пронизывающего ветра, может постоять, подумать о привычном.

Никчёмность. Нереализованность. Даже думать не хочется о том, что могла бы!.. А вот проехали. А ведь было бы!.. А вот фиг…

В последнее время её улыбка, которую раньше называли шаловливой и плутовской, слишком быстро превращается в гримасу горечи… После смерти матери, продав неожиданно пустую квартиру и оставшись в семье брата, Лена часто думала: лучше бы не продавала. На каторгу надо было пойти, чтобы денег хватило на квартплату, но не продавать…

Под ногой хрустнул лёд сероватой лужицы.

Хватит нытья… Сосредоточься на… Что за серовато-белые мёрзлые точки на пыльной витрине? Машина проехала, грязью обдав, а потом всё замёрзло?.. Сыграть, что ли? Как в детстве. Провести от одной точки линию к другой. А от этой – к третьей.

Лена замерла. Первые точки соединились легко. Но потом… Она же хотела провести линию к точке выше! А рука вдруг, как будто на неё мягко нажали, опустилась вниз. Странный узор получился… Хм. Пыталась руку от стекла отвести, а она продолжает выписывать корявые линии. И внезапно – точка. Руку позволили опустить. Лена отступила. Что получилось? Странные буквы. Странные письмена. Не прочитаешь… Разве что интуитивно чувствуешь – от этих каракулей исходит опасность…

Витрина неожиданно взорвалась – с грохочущим звоном, словно в неё швырнули целую кучу камней! За спиной – визг и крики. Зажмурившись от страха, Лена одновременно вскинула сумку, чтобы защитить голову, и метнулась – бежать!

И будто в пружинистую преграду упёрлась. Не пускают?! Кто?! Но… Боли нет. Ни одного пореза на лице или на руках… Опустила сумку, опасливо выглянула… И впрямь – все осколки мимо. Но сколько их!.. И все летят в страшном взрыве, только странно как-то – медленно. Каждый осколок разглядеть можно, а то и потрогать…

А из рвано растущей – звеняще разлетающимися осколками под ноги! – стекольной дыры внезапно вылетела когтистая лапа, вцепилась в куртку на груди и рывком подтащила Лену к себе. Вскрикнув от ужаса и отворачиваясь, чтобы не врезаться лицом в торчащие осколки, отчаянно жмурясь в ожидании боли («Не надо! Пожалуйста! Не надо!»), девушка услышала чудовищное пронзительное шипение:

– Никчёмная, говориш-шь?.. Тут такие и нужны!

И её со страшной силой рванули к дыре, скалившейся клыкастыми краями…

Она пронзительно закричала.

И грохнулась на колени, охнув от боли, между огромными камнями, почти чёрными – в сумерках!

…Пришла в себя. Левая нога горела. Нетрудно догадаться: синячище ожидается немереный. Слава богу, кажется, всё-таки не сломала…

Лена поднялась и неуверенно огляделась. Вечер. Как тот, из которого только что выпала сюда. Но… сюда – это куда? И здесь темней. Потому что света нет. Но даже без освещения Лена разглядела: вокруг не камни. Искорёженные плиты асфальта, уродливо выломанные из дороги. Будто чудовищный трактор пропахал.

Так где же она?

Дорога, широкая и длинная. С обеих сторон глухие парапеты. Впереди и сзади сплошь странные кучи, заросшие, оплетённые травой. Далеко впереди высотные дома – серые на фоне тёмно-синего неба и будто вылезающие из чёрных скал. Приглядевшись, Лена со страхом поняла: каждое из зданий обросло ползучими травами или кустарниками, а зелень издалека и ближе к ночи обычно видится чёрной… Пригород? И ни одного огонька в домах. Казалось бы, безо всякой связи с представшим пейзажем Лена вспомнила, что на дне сумки валяется небольшой складной нож. Однажды ходила в лесопарк – за грибами, а потом забыла выложить… оружие. Так что… Сунулась в сумку и, нашарив нож, переложила в карман куртки.

Только немного успокоилась и почувствовала себя менее уязвимой, как снова замерла, забыв дышать.

Пока возилась, шуршала одеждой и предметами в сумке, не сразу заметила, что и вокруг много шорохов. Во-первых, за высокими парапетами слышны всплески, которые затем рассыпаются в беспорядочно мелкий шумок. Во-вторых, оттуда же доносятся короткие тихие звуки, явно издаваемые живыми существами. Лена почему-то сразу уверилась, что существ много… И запахи – терпкие запахи гниющей рыбы и водорослей, облепивших сырой бетон.

Соединила всё вместе. Это не дорога. Это мост. Огромный. И снова испугалась. Место открытое, и бежать некуда, произойди что…

Она подтянула к себе сумку. Первая мысль – снимают дурацкую передачу, типа «Жизнь за стеклом». Сунули неподготовленного человека в глупую ситуацию и смотрят, как он себя поведёт. Если сделает что-то неловкое, будет идиотский закадровый смех.

– Глупо, – шепнула она, лишь бы услышать свой голос. И сразу вспомнила, потрогала лицо. Ни царапин, ни крови. Значит, когда втаскивали сюда, о стекло не порезалась? Крови – чуть-чуть, и только на ладони. Рассекла, пока падала.

Втаскивали? Значит… Всё-таки это было?

Домой бы. В мирный покой привычного бытия. И нога всё ещё болит… Кажется, именно боль, которая постоянно отвлекает, и притупила острый страх перед неведомым…

Что ж… Неизвестно, где она оказалась (эхом вспыхнуло злорадное шипение: «Тут такие и нужны!»), но время – к ночи. Надо оглядеться, найти безопасное место и переночевать. А утром, когда будет светлей…

Напряжённо всматриваясь в густеющие чёрные тени, зашагала к домам, медленно и с опаской. Как бы не провалиться куда-нибудь.

Пару раз чуть не попала в ловушки – в трещины, спрятанные под травами или кустарниками, окутанными вечерним сумраком… Один раз шагнула – а из-под ноги с негодующим писком кто-то вышмыгнул. Еле сердце уняла… Взглянула на небо. Низкие тучи тоже наполнялись густой тьмой. Не попасть бы под дождь.

Последнее соображение заставило поторопиться. Пусть дома и выглядят обезлюдевшими, но ливень, например, лучше переждать под крышей.

По ощущениям, шла довольно долго. Раз взглянула на старенькие наручные часы, но циферблата не увидела. Можно, конечно, посмотреть и при свете: в сумке есть газовая зажигалка. Только вот на открытом пространстве как-то не хочется светиться – во всех смыслах. Вспомнив про сумку, Лена слегка встряхнула её, тяжёлую, и впервые с благодарностью вспомнила о родных: нет, они молодцы, что забыли купить хлеб!.. И передёрнула плечами. Здесь, кстати, не слишком жарко… Может, параллельный мир? Или будущее? А если прошлое?.. Вот ужас-то… В «Жизнь за стеклом» как-то уже не верилось. Снова в ушах зашипело: «Никч-чёмная…»

Ближе к концу моста Лена зашагала быстрей: дорога ровней и чище, травы почти нет. И возблагодарила своё дурацкое для всех остальных пристрастие к высоким ботинкам на толстой подошве. Брат с женой всё морщились – неженственно, а Лена возражала – практично. Зато как шагалось в удобной обувке сейчас!.. Мягко, плавно. Ушибленная нога почти и не болела.

Перешла с моста на дорогу, положенную по насыпи, пересекла её. Уже медленней, остерегаясь неизвестно чего, подкралась к ближайшему дому. Окна первого этажа, с выбитыми стёклами, зияли пустотой и мраком – бездонной пропастью.

Нерешительно остановилась. Как идти: прижимаясь к стенам, чтобы её не видели с дороги, или наоборот – подальше от окон? А вдруг из них кто-нибудь выпрыгнет? Хотя выбор невелик: ближе к стенам – мусору-у… И по большей части битое стекло, строительный хлам. По нему идти – себя обнаружить сразу: хруст, дребезжание… Машинально похлопала по карману, проверяя нож, и сделала первый шаг.

Затаив дыхание, она двигалась вдоль дома, наверное, минут двадцать – длинным оказался. Следующий – такой же. Зато подъездами – страшными чёрными провалами – выходил на дорогу. И под окнами первого этажа дорожка довольно чистая – даже страшно стало, почему бы это. Хотя шагать можно, не спотыкаясь…

И правда, пусто везде. Что тут было? Война?

Осторожно подошла к подъезду с полуоткрытой дверью. Приблизилась к порогу. Постояла у чёрного проёма, изо всех сил напрягая слух. Тишина. И жуткое ощущение пустоты. Показалось, внутренности у здания вообще нет – только стены…

Она ещё долго сомневалась, войти ли, поискать ли место для ночлега. А на улице совсем стемнело. Соседнего дома через дорогу почти не видно.

Внезапно насторожилась: уже привыкшая вслушиваться, различила странный, пока слабый звук. Он-то и заставил её шмыгнуть за дверь, в темноту здания. Здесь она застыла: пустота за спиной и нос к носу – чёрная дверь, в ручку которой она вцепилась, поспешно нашарив её… Вцепиться-то вцепилась, а руки всё равно от страха ходуном ходят – дрожь не остановить.

Ровно нарастающий гул, кажется, в три гудящие ноты, постепенно накатывал на дорогу. Не со стороны реки, а из города. В этом сильном гудении был слышен четвёртый, слабый, странно диссонирующий с первыми звук – подпрыгивающий, жалобный. Не сводя глаз с улицы, Лена отставила сумку в сторону, стараясь примерно запомнить – куда.

А гудение приближалось – вместе с тем прыгающим тоненьким подвыванием.

Теперь к звукам добавился суховатый стук по дороге, еле слышным эхом отдающийся в стены. Лена чуть высунулась из-за двери… Прижимаясь к стене дома, прихрамывая, в её сторону бежала маленькая фигурка. Она-то как раз и подвывала.

Сердце подпрыгнуло больно-больно, когда из-за угла дома вывернули мощные огни и шарахнули ослепляющим белым потоком по дому напротив, а затем, развернувшись, ударили светом по дороге и полетели по ней. Мотоциклы?! Но из-за мощных фар они сейчас казались чёрными чудовищами…

Фигурка всё бежала – и теперь Лена расслышала детское хныканье. Бежал ребёнок, который задыхался от усталости и плакал от страха, что его вот-вот догонят.

Ничего не понимая, Лена приготовилась. Мотоциклисты приближались, и до беглеца им оставалось совсем немного. Правда, тот мчался вдоль стены здания и в темноте. Сообрази преследователи осветить дом…

Белые полосы заливали дорогу, ослепляя, но Лена разглядела-таки, что мотоциклистам до её подъезда – несколько секунд. Зато ребёнок уже пробегал мимо.

Она стремительно шагнула вперёд. Резко выбросила руку в темноту и, схватившись за плечо беглеца, под его дикий, почти звериный визг пойманного (хорошо – в мотоциклетном гудении не слышно!), рывком втянула к себе, за дверь. Был миг – Лена испугалась, что ребёнок вылетит из собственной одёжки: так натянулась, потрескивая, непрочная ткань. Но всё-таки прижала его к себе:

– Тихо!

Ребёнок снова взвизгнул, как пойманный зверёныш. Он вцепился в её руку, отдирая её от себя, а потом сильно дёрнулся – бежать. Сама перепуганная, Лена поневоле, совсем не желая того, шлёпнула его по губам, обрывая крик. Стремительно наклонилась к уху:

– Тихо… Тихо… Я тебе ничего не сделаю.

Только секунды спустя дошло, что он, наверное, и не понял её. Ведь, возможно, в этом мире говорят на неизвестном ей языке…

Тяжёлое дыхание. Напряжённые худенькие плечи под её руками медленно опали, почти расслабляясь. Она почувствовала, как он повернулся взглянуть на неё. Убрала руку с дрожащего рта, погладила по голове. Другую оставила на тонком плече… Какой маленький. Совсем ребёнок. Лет семь есть ли? Она чувствовала под пальцами лихорадочно трепещущий пульс беглеца, и казалось, что он бьётся в одном ритме с её. Господи, сердце от страха зашлось не только у неё…

На мгновение свет фар попал в подъезд – и у Лены перехватило дыхание, когда она увидела запрокинутое к ней лицо. Да, детское. Но исполосованное страшными, вспухшими царапинами, словно из кожи пытались нарезать… Что нарезать?!

Свет уехал из подъезда, зато затормозили мотоциклисты. И тут Лена ещё сильней прижала к себе мальчика, уже послушного её движениям. Преследователи остановились недалеко, перед соседним подъездом, приглушив свет и явно пытаясь рассмотреть, куда же делся беглец.

От опасливого наблюдения за мотоциклистами отвлёк мальчик. Вцепившись ладонями в её поддерживающую руку, он что-то жалобно, даже умоляюще спросил – что-то неразборчивое в гудении трёх машин.

– Да-да, – рассеянно покивала Лена, не спуская с мотоциклистов глаз.

И не закричала, а замычала от ужасающей боли только потому, что успела теперь прихлопнуть ладонью рот самой себе: мальчишка впился зубами в её руку, чуть выше кисти. После первого шока до неё дошло, что он, прокусив ей кожу, высасывает из раны кровь… И она ничего не может с этим поделать. Ведь, попытайся она отодрать его от себя, движение привлечёт внимание с дороги: свет еле-еле, но проникал сюда. Преследователи ребёнка показались страшней, чем укус. Их больше, и они взрослые – одной не справиться с ними… И она собралась с силами – выдержать боль. Полная ненависти к подловившему её в ситуации-западне страшному мальчишке.

Только часы спустя, как показалось, боль слегка притупилась. И, хотя пальцы прокушенной руки похолодели, Лена уже могла выдерживать ощущение, тянущее воспалённым зубным нервом. И могла соображать. Мальчишка – вампир?! И теперь вампиром (по многочисленным сведениям из книг и фильмов) станет она сама?!

Когда он вынул зубы из её плоти (она снова ощутила это, как будто из руки тупо тянут жилы или нервы), он, как ни странно, не облизал, а погладил место укуса и снова поднял к ней лицо. Лена, стараясь дышать спокойно, медленно опустила руку, которую дёргало от тупой боли. Кажется, теперь он не собирался сбегать. Успокоившись, она осторожно заглянула в его лицо. И снова оцепенела. Ни одной царапины. Ровная кожа без единого повреждения… Это что? Он пил её кровь, чтобы… Чтобы излечиться?

Мельком она вспомнила: он спросил о чём-то, прежде чем укусить. Она кивнула и ответила утвердительно. Значит… Он просил разрешить ему… и она согласилась?

Потом разберёмся.

Но как больно до сих пор…

Тем временем на дороге зашевелились. Трое развернули угрожающе гудящие машины так, чтобы пустить свет по всем направлениям. Опять мазнуло светом по их дому. Лена отступила было в темноту, но теперь мальчишка вцепился в её куртку, останавливая с характерным, наверное, для всех народов: «Ш-ш…»

И опять мельком: а как говорить? На каком здесь говорят языке?

Мальчишка вдруг попятился – так внезапно и так явно забывшись, что наступил на ногу Лены, стоящей за ним. Сначала не испугалась. Она в ботинках, а мальчишка, как сейчас выяснилось, босиком. Но чего он боится?..

Маленький беглец тем временем, сообразив, куда идёт – во тьму подъезда, снова машинально шарахнулся к Лене. Она обняла его. Он стремительно развернулся и буквально влепился – лицом в её живот. А потом повернул голову, словно боялся и не смотреть… На что?..

Судя по подбородку, он поднял голову, чтобы смотреть вверх. Лена взглянула, отыскивая глазами… И оцепенела.

Мотоциклисты сидели на своих ревущих машинах уже лицом к их дому. Кажется, они собирались приблизиться к их подъезду, а может, обшарить все подъезды подряд… Но взгляд Лены был направлен не на них.

С крыши дома напротив, за их спинами, сползало нечто.

Прозрачное, оно тускло блестело каким-то не освещающим, а замкнутым на себе сиянием. Такое Лена видела, лишь когда зажигала конфорки на газовой плите. Туманно-синий цвет, режущий глаза.

Дом напротив – многоэтажный, с пропадающим в ночном небе последним этажом. И ЭТО сползало, исчезая краями – и сверху, с крыши, и по сторонам здания, продолжая равнодушно сиять холодным, убивающим глаза тусклым светом. А мотоциклисты тихо переговаривались, не подозревая, что у них за спиной…

Мальчишка судорожно всхлипнул. Лена пришла в себя. Плюнула на всё, повернула его к себе лицом. И, подхватив под мышки, обняла так, чтобы он тоже смог обнять её. Вампир не вампир, но он знает, что это такое… Знает и боится – страшно боится. Значит, ребёнок не должен видеть чудовища… А сама молилась: не знаю, что будет делать это страшное прозрачное покрывало, только – Господи, помоги! – пусть оно до нас не долезет, не доползёт!

Её движение защитить мальчишка понял: крепко, чуть не до удушья обнял её за шею, ткнулся лицом, холодным носом, ей в ключицу. А весу-то в нём – подумалось с жалостью, косточки ж одни…

Нечто скользило, словно ломаясь углом или стекая со стены ровным водопадом на узкие газоны под окнами дома, а затем – на дорогу. Преследователи тем временем уже, кажется, договорились, что будут делать, но… Край ЭТОГО оказался в нескольких метрах от них. Один мотоциклист, наверное, что-то услышал или почувствовал – оглянулся. Край «покрывала» мгновенно взвился в воздух и опустился на всех троих.

Ни крика, ни другого звука, который бы свидетельствовал о том, что происходит под мерцающим «покрывалом». Лишь ровное гудение моторов.

Лена от ужаса сама обняла мальчишку так, что он ойкнул. Но услышала она его придушенный стон как-то отстранённо… Если эта дрянь сейчас полезет уже на них…

Нечто медленно стекло с преследователей назад, к дому, с которого сползло. Мотоциклы валялись на дороге, продолжая гудеть и светить фарами в разные стороны. Людей не было. А «покрывало» медленно и не спеша взбиралось на дом, с которого сторожило свою добычу…

Лена почти не дышала…

– Оно ушло? – жарко выдохнул в ухо мальчишка.

– Ушло, – следя, как уволакивается в темноту над домом светящийся край чудища, и промаргиваясь от режущего глаза света, машинально ответила она. И через секунды сообразила: мальчишка сказал – она поняла. Только у него несколько странный выговор. Но, может, это она пару слов не так услышала. Главное – она его понимает… В общем, лучше разобраться с этим потом. – А что это было?

– Ночной Убийца, – удивлённо сказал (как это?! Ты не узнала этого зверя?!) мальчишка и разомкнул руки. – Ты отпустишь меня? А как ты здесь оказалась? Ты со своей группой? Тебя выгнали? Куда ты пойдёшь? У тебя есть место, где переночевать? Возьмёшь меня с собой?

– Тихо-тихо, – велела Лена, ошарашенная непрерывно падающими на неё вопросами, и спустила егозу на землю. Почему-то ожидала, что он немедленно сбежит. Но он встал рядом, прижимаясь к ней, быстро и зорко оглядываясь, и явно боялся отходить далеко. А потом вспомнила – босой! Господи, да как же он бегает босиком? Среди стеклянных осколков! – Подожди. Где-то здесь была моя сумка. А ты кто?

– Я Мика. А ты?

Мальчишка до сих пор говорил шёпотом, не сводя глаз с дома напротив, хотя мерцающий голубым, газовым огнём Ночной Убийца уже утянулся в темноту. И Лена отвечала шёпотом – всё-таки он местный, лучше соображает, как говорить.

– А меня – Елена.

– Селена? Красивое имя.

Кажется, мальчишка не расслышал, какое имя она произнесла. Но Лена вдруг решилась: новый мир – новое имя! Неизвестно, вернётся ли она в свой старый мир, но… Селена – так Селена! Интересно, а в этом мире есть луна?

Она выпрямилась, уже с сумкой. Постояла, посмотрела в дверной проём.

– Мика, я здесь пришлая. Чужая. Я не знаю ничего.

– Дома, значит, у тебя нет и группы – тоже, – со вздохом заключил Мика. Помолчал, глядя на улицу. – Ладно. Пошли, Селена. Есть одно местечко, где переночевать можно. Правда, идти придётся долго.

Она заколебалась, глядя на лохматую макушку мальчишки. А вдруг он приведёт её куда-нибудь, где их встретят его взрослые сородичи?!

Не отводя глаз от дома напротив, Мика предупредил, словно услышал её беспокойные мысли:

– Только у меня есть нечего.

– Как это? Ты же у меня…

– Я не чистокровный, – шёпотом объяснил Мика. – У меня папа человек был. Да и чистокровным был бы – ел бы всё подряд, только мяса побольше.

– А почему ты сейчас не с родителями? Сбежал?

– Папа умер. А мама ушла давно.

– То есть кровью… – Лена запнулась. – Кровь ты не пьёшь – ну, в смысле…

– Я ем всё, когда найду чего-нибудь. Ну, что? Бежим?

Они осторожно вышли из-за двери на неровный свет мотоциклетных фар. Остановились. Мика сунул ладошку в ладонь Лены. Сначала она не сообразила: ей показалось – он хочет погреться, очень уж холодная ладошка была. Но Мика стиснул пальцы и потянул её в сторону, ближе к стене, шёпотом предупредив:

– Ты на окна смотри, а я на дорогу.

Как ни странно, он повёл её обратным путём – причём именно к мосту, который и при первом знакомстве показался опасным, а уж теперь, почти в полной тьме, после того, что случилось… Приглядываясь с той же опаской к мальчишке, Лена заметила, что он чуть ссутулился, когда они двинулись в кромешном мраке.

– Мика, ты видишь, как мы идём?

– Вижу, – прошептал мальчишка. Кажется, он, наконец, обратил внимание, как она идёт – шаркая, ногами нашаривая поверхность. – А разве ты не видишь?

– Нет.

– Ты же маг! Почему ты не видишь?

Лена поперхнулась. Маг? Она? Кхм… Наверное, лучше промолчать. Или сказать что-нибудь такое… Только вот какое – такое? Что у этого маленького аборигена не вызовет подозрений? И подозрений в чём? Знать бы ещё… Ну вот. А она хотела спросить, не война ли здесь была.

– Я… болела.

– Отравилась небось, – тоном специалиста по отравам сказал мальчик.

– Ага…

Лена замолчала, да и Мика явно не был расположен говорить, когда они начали путь по мосту. Он шёл на шаг впереди, чутко прислушиваясь: Лена замечала, что он то и дело словно кивает головой. Она всё ещё не могла привыкнуть, что мальчишка идёт босиком, поэтому следила за ним – не укололся бы, и раздумывала, предложить ли взять его на руки? Но он шёл спокойно, будто не замечая, что босой. И она побоялась спрашивать: а вдруг скажет лишнее, выдавая собственную неосведомлённость? Оказаться снова в одиночестве ой как не хотелось.

Пару раз останавливались. Сначала – когда всплеск за перилами моста раздался слишком сильный, а потом по твёрдому раскатился металлический цокот. Пришлось следом за мальчишкой присесть, притаиться. Второй раз оба чуть не споткнулись, когда буквально под ногами кто-то пронзительно заверещал, а потом крик резко оборвался, и некоторое время пришлось слушать удаляющееся чавканье явно громадной пасти.

«Если бы не темнота», – обмирая от страха, подумала Лена… Она уже поняла, что здесь будет делать – особенно первые дни. Да, в этом мире страшно. Да, непонятно. Поэтому она вцепится в этого мальчишку, вампира-полукровку, и будет постоянно рядом с ним. Сделает всё, только бы он хоть чуть-чуть нуждался в ней. И, пока она будет держаться рядом с ним, она постепенно привыкнет к этому месту и узнает этот мир. И больше никто не будет воспринимать её чужачкой. А там, глядишь… Её передёрнуло, а когда снова начала нормально двигаться, сумела криво усмехнуться: только бы назад, домой, не отправили…

Мост остался позади. Здесь, где по обе стороны дороги чернели ряды невысоких кустов и, кажется, поля, тьма не была кромешной. Небо густо синело и поблёскивало острыми уколами звёзд. Не вынимая ладошки из её руки, Мика начал время от времени наклоняться и что-то поднимать с дороги, благо брели еле-еле. Правда, не совсем с дороги – шли по обочине, насколько смогла разглядеть Лена. Не выдержала, спросила:

– Что ты собираешь?

– Здесь кустов много было, – сказал мальчишка тихо, но уже не шёпотом. – Ветки обломанные везде валяются. Наберу, а когда придём – можно будет костёр разжечь.

– Ветки передавай мне. Ты будешь собирать, а я нести. А почему ветки валяются?

– Демоны передрались, – обыденно сказал Мика. Так обыденно, что Лена сначала и не поняла, о чём это он. – За мост пройти не смогли – вода всё-таки, не пускает, но здесь такая драка была – ух! Деревья так и летали!

Из её пальцев ладошка выскользнула, зато почти сразу что-то ткнулось в руку. Прутики. Те самые ветки – полуобморочно думала Лена, всё ещё слыша внутренним слухом поразившую её фразу: демоны передрались.

Там – ночные убийцы, здесь – демоны. Весело живут. Но ведь… живут. Значит, привыкнет и она? И Лена пообещала себе: привыкну! Точно привыкну. Домой – ни за что. Когда умерла мама, за которой она ухаживала года два, и пришлось продать квартиру, где, прячась от мира, жила привычно уединённо, Лена поняла, что стала никому не нужной. На работу девушка устроилась быстро. Вот только общаться с коллегами было тяжело…

И робко подумалось: а вдруг здесь придётся быть другой? Мир-то тоже непривычный. Хоть что-то сдвинет с насиженного места её, отшельницу последних лет? Под лежачий камень вода не течёт. Но сейчас Лену забросило в неизвестность, так что поневоле придётся шевелиться. «Судьба, пожалуйста! Пусть всё изменится! Пусть меня заставят быть другой! Не хочу домой!»

Длинный ремень сумки Лена забросила на плечо. Раньше она не любила носить сумку так – через плечо. Но лямок-ремней не убирала, привыкла прятать их в сумке, как носила в ней и другой практичный хлам. Зато теперь, благодаря лямкам, можно много чего на свободной руке нести. И ручонку Мики не отпускать. Веток Мика набрал много, видимо, радуясь, что есть на кого их взвалить. Хозяйственный – невольно улыбнулась.

Потом они шли неопределённо долго в раздражающей и опасной тьме. Начала побаливать ушибленная нога…

Мальчишка неожиданно, наверное забыв предупредить, свернул, и ещё пару минут они спускались в кромешную тьму – и не по дороге, а по какой-то насыпи. Это оказалось до жути страшно: идти наобум вниз – в глубокий мрак.

– Пришли, – с облегчением сказал Мика, и Лена почувствовала, что он, только что стоявший рядом, пропал.

– Мика… – выдохнула она.

Никто не ответил.

Надеясь, что правильно поняла ситуацию, сумку, болтавшуюся сбоку, она повернула на живот и пошарила в ней. Нашла. Газовая зажигалка вспыхнула и осветила странную дыру – громадную, в человеческий рост. Наполовину закрытую – лохматой и грязной дерюгой. Поднесла зажигалку ближе. Нет, не дерюга. Тонкий покорёженный лист металла, весь в ржавчине. Вроде как большой холодильник «освежевали», а потом молотком «шкуру» распрямили.

Через минуту Лена поняла, что это – бетонная труба гигантских размеров. Может, здесь мелиорацией народ занимался когда-то – с полей лишнюю воду после половодья спускал? Или по ней когда-то текла речка, а над нею был мост. Или ещё что…

– Ты идёшь? – изнутри глухо спросил мальчишка, и Лена шагнула в дыру.

Она оказалась права. Труба. Внутри получилось довольно просторное округлое помещение – с утоптанным земляным полом, с какой-то ветошью – возможно, для сна. А чуть дальше от ветоши едва-едва светилось серое пятно. Наверное, здесь Мика жёг свои ветки. Кострище. Но ведь… Лена задрала голову. Круглый потолок.

– Там две дыры есть, в потолке, – объяснил мальчишка, забирая у неё охапку ветвей. – Дым туда и утягивает. Ну что? Зажигай давай.

– То есть – зажигай?

– Ну, ты же не настолько больная. Огонь-то можешь сотворить.

Лена молча прошла вперёд и, нагнувшись, сунула под сухие ветки огонёк зажигалки. Пока поджигала, заметила за кострищем ещё какую-то кучу. Приглядевшись, поняла только, что там небрежно навалены металлические детали. Наверное.

Сухие тонкие ветки, почти хворост, занялись быстро.

Лена прикинула: кажется, принесённого хвороста на всю ночь не хватит, но однажды она в каком-то журнале читала, что одной свечи достаточно, чтобы согреть за ночь закрытую семиместную палатку… Мальчишка постоял за нею, следя, как разбегается по веткам пламя, и сказал, пожимая плечами:

– Тебя точно выгнали.

Он завесил узкий вход в трубу каким-то толстым, в ошметках грязи полотном, протянув его от металлического листа до крюка, вбитого изнутри, рядом со входом, а потом дошёл до костерка и присел, протянув к нему руки. Лена тоже присела на корточки напротив, через огонь, и положила перед собой сумку. Хлеб она прямо в магазине обычно засовывала в пакет, а потом – в сумку. Итак, что мы на сегодня имеем? Один чёрный круглый и два батона. Кроме того, ожидая вечера, Лена решила себя побаловать и купила пластиковую бутылку сладкого кефира. На «полу» перед костром она расстелила опустошённый пакет, наломала батон кусками и выставила кефир.

– Это у тебя… столько-о… – Кажется, у Мики, присевшего у костра, перехватило дыхание при виде того, что появилось на свет из её сумки. И, кажется, чисто на всякий случай, он переполз поближе к сумке.

– А ты хлеб ешь? – спросила Лена и протянула ему кусок батона. Вечерний привоз. И батон до сих пор свежий, только-только с завода: пропечённая корочка твёрдая, что так вкусно хрустит и ломается на зубах, а внутри – мякоть, которую сожми – и она слипнется, такая свежая! А уж запах! Этот крепкий хлебный запах заставил Мику сглотнуть так, что он опомнился.

В протянутые ему полбатона он вцепился обеими руками. Но, даже вгрызшись, ел аккуратно, подставляя под крошки ладонь. Лена спокойно сняла с бутылки крышечку и протянула ему кефир: уж этот-то, голодный, точно не прольёт ни капли. И вздохнула: а предложи она племянникам кефир с батоном? Покривились бы.

Пока Мика ел, не обращая внимания ни на что, она осторожно и быстро потрогала ладонью пол в его убежище. Холодно, хотя бетон присыпан землёй. Что ж… Она сняла куртку, постелила и заставила мальчишку пересесть с пола на тёплое. И только тогда отщипнула от батона себе кусочек. Есть не хочется пока. Видимо, адреналин ещё не улёгся.

Спустя минуту она улыбнулась: пригревшись, Мика подтянул на куртку и ноги. Рядом с костром было светло, и Лена, наконец, рассмотрела мальчишку. Наверное, светловолос. Но гря-язный!.. И попахивает от него так, что хочется немедленно сунуть его в ванну с тёплой водой… Найти бы её ещё… Отросшие волосы прямо-таки задубели: когда Мика поворачивается, они даже не шевелятся. Лена почувствовала, как снова вздрогнули её пальцы: отмыть бы ребёнка… Тощий – понятное дело. Глаза небольшие, зато под тёмными бровями. Как там у Лермонтова про Печорина – порода? Ну, когда сам светловолосый, а брови – тёмные? Рот – большой. Как раз, чтобы запихать в него последний кусище и давиться им с выражением блаженства на лице. Носишко прямой, а главное – порезов на лице так и не видно. Неужели её кровь помогла? И нет ни одного признака, что мальчишка – вампир. Или этих признаков и не должно быть? Да и откуда Лене знать про это? Ну, какие признаки должны быть у вампиров…

Когда мальчишка наелся, она начала осторожно допрашивать его:

– Почему мы не остались в том доме? Это из-за Ночного Убийцы, да?

– Ты правда не знаешь? – спросил он, явно сонный от сытости.

А она обрадовалась этой сонливости. Ребёнок же. Если и услышит лишний вопрос – вдруг завтра не вспомнит?

– Мика, я жила очень далеко отсюда. И долго путешествовала. Здешних порядков и жизни не знаю. Поэтому и спрашиваю.

– Середину города охраняют. Застав много, – медленно сказал Мика, приваливаясь удобней к ней и берясь за её руку – точно, потянулся к теплу! – А по краям всякие бывают. И ночные убийцы, и топтуны… Да и охотников много. Я быстро бегаю, а вот тебе вокруг города лучше не ходить.

– А кто за тобой гнался?

– Не знаю. Они меня пообещали накормить, если я дам лицо порезать. В прошлый раз – кормили. А сегодня не захотели.

– А… А зачем… кожу резать?

– Ну, посмотреть, как долго заживать будет. Только я не думал, что они по второму разу резать начнут… Ну, и сбежал.

«Посмотреть, как заживать будет…» Перед глазами вспыхнула картинка: лето, племянники сидят на подоконнике распахнутого окна и что-то сосредоточенно разглядывают. Лена подходит, заинтересовавшись: по подоконнику ковыляют мухи с оборванными крыльями.

Её передёрнуло. Среди взрослых такие уроды тоже бывают… Она вспомнила огромные машины, мчавшиеся по ночной дороге, ослепляя фарами; с какой-то злорадной усмешкой вспомнила, как волна Ночного Убийцы упала на преследователей. Жаль, нельзя их проучить по второму разу… Ишь, придумали забаву: бездомного сироту прикармливать, чтобы резать ему кожу – из праздного любопытства.

– Мика, а как ты догадался, что я… маг?

– Ты светишься, как маг… – прошептал мальчишка, уже не открывая глаз. – Очень сильная… Селена… Ты охранные обереги поставишь у двери? Или ты…

– Или, Мика, – вздохнула Лена.

Тот, с трудом разлепив глаза, недовольно завозился, с видимым сожалением вставая с пригретого местечка рядом с нею, – Лене даже стыдно стало. Но, вместо того чтобы пойти к входной дыре, вяло приблизился к костру, обошёл его и склонился к куче металлических предметов. Откуда устало и с заметным усилием вынул две какие-то странные штуки, похожие на длинные вытянутые свёклы или на огромные гранаты-лимонки, такие же ребристые, и понёс их к «двери».

Лене стало любопытно. Она поднялась с пола, прихватила куртку – надеть, чтобы не остыла, и последовала за мальчиком. Их длинные корявые тени то застывали, то дёргались размазанными чёрными кляксами по круглым стенам, заставляя её вздрагивать.

Мика положил штуковины на землю, у выхода, покачал их, чтобы они встали прочно на широком основании, и велел:

– Сторожить!

Странно. Лена мгновенно поверила, что Мика сразу отойдёт, а штуковины так и останутся – и правда сторожить. Попытается кто-нибудь нехороший войти в трубу – и ка-ак подорвётся!.. Но мальчишка не уходил и как будто ожидал чего-то, сонно помаргивая на штуковины.

Ржаво-металлический скрежет заставил вздрогнуть.

Сначала одна, а затем и вторая штуковина, словно перерезанные пополам, подняли верхние половинки. Лена быстро поморгала, не веря глазам: обе «перерезанные» половинки по краю были усеяны острыми гвоздями! И обе штуковины так выразительно повернулись этими чудовищно разинутыми пастями к мальчишке, что стало ясно: они ему напрямую угрожают!

Мика зевнул и безразлично, будто не впервые, сказал:

– Попробуйте только! Без меня – заржавеете! Кто вас смазывать будет?

Бронированные штуковины немедленно лязгнули, захлопнув ужасающие пасти, и будто притаились. Поскольку Мика всё не уходил, Лена, опасливо поглядывая то на него, то на «сторожей», тоже выжидала, что ещё будет.

Дальнейшее оказалось таким неожиданным, что она снова не поверила: штуковины медленно подросли сантиметров на десять – да они на ножки встали! Лапчатые! И быстро полезли на стенки выхода прятаться: одна – за металлический лист, другая – за толстое, напоминающее шинельное полотно.

Лена перевела дыхание.

А мальчишка побрёл к костру – Лена за ним, постоянно оборачиваясь.

Словно сообразив, Мика посмотрел на неё (Лене показалось – в большей степени с сожалением на её куртку) и объяснил, поминутно зевая:

– У них память полетела. Приходится каждый вечер напоминать, что без меня им туго будет. – И снова зевнул.

У вороха ветоши – старой одежды – он постоял немного, скептически глядя на неё. Потом, не оглядываясь, нагнулся разбросать тряпки. Лена опомнилась, подошла к мальчишке, отодвинула его в сторону. Осторожно потрогала тряпки. Сухие. Но ветхие до пыли. Ничего. Не помрём.

Куртку она когда-то приобрела на два размера больше. Не растолстеть надеялась, а потому, что эту отдавали за смешные деньги. И она купила, уверив себя, что выглядит в свободной одежде довольно стильно. Теперь она быстро расстегнула нагревшуюся куртку, уложила на кучу мягкого тряпья, легла сама и кивнула:

– Мика, иди сюда!

Мальчишка немедленно шмыгнул к ней чуть ли не под мышку. Она закрыла его краем куртки, вспоминая его быстрый вопросительный говорок совсем недавно: «У тебя есть место, где ты можешь переночевать? Возьмёшь меня с собой?» Возьмёшь меня с собой… Она обняла мальчишку, хотя сомнения всё ещё оставались: а вдруг он не просто полукровка, а вдруг ночью… Страшно же… Но хлеб-то он ел с удовольствием.

Она услышала сопение под своим подбородком, почувствовала на руке тёплую тонкую кожу, чуть прикрытую тканью ветхой рубашки, и отчётливо твёрдые тонкие косточки… Один… Сколько же времени этот ребёнок один?

Странное ощущение. Никогда она раньше не обнимала ребёнка. Спала разве что с кошкой в обнимку… Кажется, в этом мире ей придётся учиться жить заново. И начинать с основ, которые даёт только детский сад. Потому что лишь этот мальчишка может взять её за руку и познакомить с этим миром в меру своего понимания. Вряд ли пригодится всё то, что она оставила в прошлом, все её знания. Библиотечный техникум был только началом. Поработала и в ВОХре, и продавщицей на рынке, и санитаркой в больнице… Интересно, хватятся ли её в больнице? А дома? Если и будут искать, то недолго…

Тихий треск сгорающих сучьев был таким мирным и уютным, что Лена… ммм… Селена постепенно задремала.

…Утро вообще оказалось весёлым. Мика давно проснулся, но вылезать из куртки не хотел. Он кутался в нее, нежась в тепле, благо Селена встала и уже при свете утра обследовала маленькое убежище. Тогда она быстренько пригрозила, что остатки сладкого кефира выпьет сама, не дожидаясь некоторых сонь. Мальчишка вылетел из-под одёжки немедленно. Опять босой, но в какой-то большой рубашке, на которой не хватало пуговиц, и в штанах, о ткани которых трудно было судить по причине их жуткой заскорузлости от грязи. Они позавтракали, причём во время завтрака Селена объяснила Мике своё положение в этом мире так:

– Понимаешь… Меня не выгнали. И я не совсем больна. Просто я упала на камни, а когда пришла в себя, поняла, что ничего не помню. Мне надо заново всё вспоминать.

– А такое бывает? – недоверчиво спросил мальчишка. – Чтобы упал – и ничего не помнить?

– Со мной же случилось, – пожала плечами Селена. – Поэтому я тебя попрошу: я у тебя много чего спрашивать буду, а ты мне помогай. Но, если тебе это не понравится…

Он, кажется, думая – незаметно, покосился на её куртку, а потом на сумку.

– Помогу. Булка у тебя вкусная.

– А чем ты питаешься? Что ты обычно ешь?

– Тут речка недалеко, – уже деловито сказал мальчишка. – Я на большую реку не хожу, там бумбумы живут, сожрать могут. А в речке рыба есть.

Селена поёжилась: бумбумы – звучит жутковато.

– Мика, а почему ты живёшь в трубе? Здесь вообще есть где-нибудь дома?

– Полно, – отмахнулся мальчишка. – И целые есть, и погромленные… Можно было бы вселиться. Бесхозных много. Только я не умею оберечь их. А вот ты… – Он вдруг внимательно оглядел её. – Селена, ты и правда колдовство забыла?

– Ага, – виновато сказала Селена. – Мне всему теперь надо учиться сначала. А ты? – осторожно спросила она. – Ты умеешь?

– Не-а. У нас соседка умела, но она меня не любила. Не показывала ничего.

– Тогда, Мика, вот что. Ты чем хотел заняться с утра?