Святыня Лихэйн Деннис
Из-за наших спин к нам мягко подъехала «краун Виктория».
— О, меня подвезут! — воскликнул я.
Ларжант, оглянувшись, разглядывал машину.
— Послушайте, офицер Ларжант, — сказал я, — позвоните мне как-нибудь, ладно? Буду рад. Ну, бывайте! Всего наилучшего! — Я распахнул переднюю дверцу рядом с шофером. — Удачи в делах, старайтесь! Надеюсь, все у вас получится. Пока!
И, скользнув внутрь, я захлопнул дверцу.
— Гони, — сказал я.
— Нахал! — огрызнулась Энджи.
Рванув от Ларжанта, Мэнни, Джона и Горошин из того же стручка, мы свернули влево на Арлингтон, промчались мимо трех патрульных машин, припаркованных возле фасада административного корпуса «Утешения», их зажженные фары льдисто поблескивали, отражаясь в оконных стеклах.
Отъехав на порядочное расстояние и убедившись, что за нами никто не гонится, Энджи завернула за бар в Сауси.
— Итак, милый мой, — сказала она, поворачиваясь ко мне, — как прошел день?
— Ну…
— Спроси и меня, как прошел день, — сказала она. — Ну же! Спроси!
— Ладно, — покорился я. — А у тебя как прошел день, лапочка?
— Знаешь, милый, они примчались буквально через пять минут.
— Кто примчался? Полиция?
— «Полиция»! — фыркнула она. — Нет. Вся эта гнусь. Те, что окружали тебя и копа и того парня с разбитым лицом.
— А-а… — протянул я. — Эти…
— Ей-богу, Патрик, я здорово струхнула. Только я успела ухватить пару-другую компьютерных дискет, как вдруг — бах-та-ра-рах! — распахиваются все двери, кто-то кидается ко мне… словом, коллега, приятного мало было, смею тебя уверить!
— Компьютерные дискеты? — переспросил я.
Энджи помахала в воздухе стопочкой, перетянутой красной резинкой.
— А ты, — сказала она, — кроме как разбить лицо тому парню и самому чуть не попасть под арест, что сумел сделать?
В компьютерную Энджи проникла как раз перед тем, как Мэнни повел меня в Терапевтический центр. Она выждала, пока Джинни погасила свет, отключила кофеварку, аккуратно придвинула стулья к столам, и все это делала, без устали распевая «Хитрушку».
— Это Хендрикса, что ли? — спросил я.
— Во все горло, — отвечала Энджи, — да еще изображая акустическую гитару.
Я содрогнулся, живо представив себе эти звуки.
— Тебе полагаются боевые.
— Поучи меня еще.
После ухода Джинни Энджи потихоньку вышла из компьютерной и увидела, что офис прорезают тонкие лучи света. Выходя из разных точек стены, они пересекались подобно проводам — где-то дюймах в шести от пола, где-то повыше — футах в семи.
— Сигнализация что надо, — заметил я.
— По последнему слову техники. Вот я и осталась в компьютерной.
Для начала она занялась замками на картотеках, но там главным образом оказались бланки — истории болезни, карточки анкет сотрудников, бланки налоговых деклараций. Она попробовала влезть в стоявший компьютер, но не знала пароля. Роясь в ящиках стола, она услышала какой-то шум возле входной двери. Почувствовав, что дело близится к финалу, она воспользовалась ломиком, с помощью которого влезла в окно, — сбила им замок с ящика, встроенного в нижний правый отсек стола. Проделав щель в дереве, она сняла ящик с шарниров и вытащила его из стола, чтобы обнаружить там дискеты, которые словно ждали ее там.
— Ловкость рук в полном смысле этого слова, — сказал я.
— Ну! — радостно подтвердила она. — А в дверь уже эти хлынули лавиной. Ой, беда, да и только! Я сгребла, что сумела сгрести, и сиганула в окошко.
Внизу ее уже караулил один, но она пару раз треснула его по башке ломиком, после чего он предпочел прилечь в кустах. Выйдя на Бикон-стрит через палисадник возле неприметного особняка, она влилась в поток студентов Эмерсон-колледжа, направлявшихся на вечерние занятия. С ними вместе она добралась до Беркли-стрит, после чего забрала наш служебный автомобиль, припаркованный в неположенном месте на Мальборо-стрит.
— Ах да, — сказала она мне, — с нас возьмут штраф.
— Конечно, возьмут, — с воодушевлением подхватил я. — Конечно, конечно!
Ричи Колган был так рад нашему приходу, что чуть не сломал мне ногу, пытаясь закрыть дверь перед моим носом.
— Пошел вон, — прошипел он.
— Миленький халатик, — сказал я. — Можно нам войти?
— Нет.
— Что? — переспросила Энджи.
За его спиной в гостиной стояли зажженные свечи и в высоком бокале искрилось недопитое шампанское.
— Это Барри Уайта ты врубил, да? — спросил я.
— Патрик… — сквозь зубы прорычал он.
— Да, точно, — сказал я. — Это «Мне мало всей твоей любви» у тебя из динамиков рвется, Рич.
— Отойди от двери, слышишь? — приказал Ричи.
— Не пересласти, Рич, — отозвалась Энджи, — если хочешь, чтобы мы еще когда-нибудь зашли.
— Открой дверь, Ричард, — сказала Шерилинн, жена Рича.
— Привет, Шерри! — Энджи помахала ей в дверную щель.
— Ричард, — проговорил я.
— Разрази меня гром!
— Не думаю, что это уместно, Рич.
Бросив взгляд вниз, он понял, что халат его распахнут. Он запахнул халат и ткнул меня в бок по почкам, когда я проходил в дверь.
— Сволочь, — шепнул я, поморщившись.
Энджи и Шерилинн обнимались возле кухонной плиты.
— Прости, — сказала Энджи.
— Да ладно уж, — махнула рукой Шерилинн. — Привет, Патрик! Как дела?
— Не любезничай с ним, Шерри, — сказал Ричард.
— Дела отлично… Ты прекрасно выглядишь.
Одетая в красное кимоно, она сделала мне неловкий реверанс, и, как всегда, я почувствовал себя немного ошарашенным и смутился, покраснев, как школьник. Претендующий на звание лучшего газетного журналиста в городе, Ричи Колган был коренаст, с лицом, словно омраченным вечной вечерней тенью, угольно-черная кожа его носила следы слишком многих бессонных ночей, неумеренного потребления кофе и пребывания в кондиционированном помещении. Но Шерилинн — с ее смуглой кожей, светло-серыми глазами, точеными стройными, изящно вылепленными руками и ногами, с ее речью нараспев, навевающей воспоминания о золотистых ямайских закатах, которыми она любовалась каждый день в течение первых десяти лет своей жизни, — была одной из красивейших женщин, виденных мною в жизни.
Она поцеловала меня в щеку, и я ощутил благоухание сирени, шедшее от ее кожи.
— Только, — сказала она, — давай побыстрее.
— Вот те на! — воскликнул я. — А я как раз голоден. У вас найдется что-нибудь в холодильнике, а, ребята?
Когда я потянулся к холодильнику, Ричи обрушился на меня, как снегоочиститель, и, схватив в охапку, понес в столовую.
— Ну что? — спросил я.
— Только посмей сказать, что это важное дело. — Его рука зависла в дюйме от моего лица. — Только посмей, Патрик!
— Ну…
Я рассказал ему о последнем вечере, об «Утешении в скорби», о Мэнни и парнях из одного с ним стручка, о встрече с офицером Ларжантом и набеге на офис «Утешения», который предприняла Энджи.
— И, говоришь, видел там «вестников»? — спросил Рич.
— Ага. Человек шесть по меньшей мере.
— Гм…
— Рич? — вопросил я.
— Давай дискеты.
— Что?
— Ты же поэтому и пришел, правда?
— Я…
— Ты не владеешь компьютером, Энджи — тоже.
— Прости. Что, это большой минус, да?
Он протянул руку:
— Дискеты!
— Если б ты мог просто…
— Да, да, да! — Он выхватил у меня из рук дискеты и секунду в задумчивости похлопывал ими по колену. — Стало быть, я делаю тебе новое одолжение?
— Выходит, что так, — сказал я.
Перенеся тяжесть с ноги на ногу, я возвел взгляд к потолку.
— О, прошу тебя, Патрик, кончай эту бодягу, играть в кошки-мышки можешь с кем-нибудь еще. — Он похлопал меня по груди дискетами. — Я тебе помогу, но я хочу их заполучить.
— В каком смысле?
Покачав головой, он улыбнулся:
— А теперь ты думаешь, что в кошки-мышки играю я, не правда ли?
— Нет, Рич, я только…
— Лишь из-за того, что мы вместе учились в колледже и все такое, ты думаешь, что я сейчас скажу: «Патрик попал в западню. Я сделаю все, что в моих силах».
— Рич, я…
Подойдя ко мне вплотную, он прошипел:
— Ты знаешь, когда я в последний раз занимался сексом с женой без оглядки на часы, знаешь?
Я слегка отпрянул от него:
— Нет…
— Вот и я не знаю, — громко сказал он. Зажмурившись, он поправил пояс халата. — И я не знаю, — опять прошипел он.
— Ну, значит, я ухожу, — сказал я.
Он преградил мне путь.
— Не раньше, чем мы поставим все точки над «i».
— Ладно.
— Если на дискетах я обнаружу что-то, чем смогу воспользоваться, я этим воспользуюсь.
— Правильно, — сказал я. — Как всегда. Как только…
— Нет, — прервал он меня. — Без всяких «как только». У меня эти «как только» уже вот где сидят! Как только ты мне это позволишь? Нет. Как только я смогу это сделать, Патрик. Таково будет новое правило. Если я здесь что-нибудь обнаружу, я этим воспользуюсь, как только смогу. Идет?
Я посмотрел на него, а он в ответ в упор посмотрел мне в глаза.
— Идет, — сказал я.
— Извини. — Он поднес руку к уху. — Я не расслышал ответа.
— Идет, Рич.
Он кивнул:
— Вот и хорошо. Тебе это когда надо?
— Самое позднее к завтрашнему утру.
Он кивнул:
— Хорошо.
Я пожал ему руку:
— Ты отличный парень, Рич.
— Ладно, ладно. Убирайся из моего дома, чтобы я мог наконец заняться любовью с женой.
— Конечно, конечно.
— И немедленно, — добавил он.
8
— Стало быть, они узнали, кто ты такой, — сказала Энджи, входя ко мне домой.
— Угу.
— И значит, не пройдет и нескольких часов, как они выяснят, кто такая я.
— Весьма вероятно.
— Но задержания твоего они не хотели.
— Что-то их останавливало, правда?
Она кинула свою сумочку на пол возле матраса в гостиной.
— А что, тебе показалось, думает Ричи?
— Сначала ему было вроде как наплевать, но когда я упомянул «вестников», он насторожился.
Она кинула свой жакет на кушетку в гостиной, служившую теперь дополнительным шкафом для ее одежды. Жакет приземлился на кучку свежевыстиранных и аккуратно сложенных футболок и свитеров.
— Думаешь, «Утешение в скорби» как-то связано с Церковью Истины и Откровения?
— Не удивлюсь, если это так.
Она кивнула:
— Не такая уж редкость, когда религиозная организация прикрывает банду.
— А мы им здорово досадили.
— Похоже, это наше хобби — досаждать тем, кто по идее не должен и внимания обращать на мелочь — не имеющих влияния людишек, вроде нас.
Она растянула губы в улыбке.
— Ну, должен же каждый в чем-то преуспеть…
Перешагнув через ее постель, я нажал мигающую кнопку автоответчика.
— Привет, — заговорил голос Буббы. — Не забудьте насчет сегодняшнего вечера. «Деклан», в девять часов. — И он повесил трубку.
Энджи сделала большие глаза:
— Прощальный вечер Буббы! Я чуть не забыла!
— Да и я тоже. Подумать только, что нас ждет!
Она передернулась и покрепче обхватила себя руками.
Бубба Роговски был нашим другом — к несчастью, как казалось нам временами. Правда, бывали времена, когда дружба эта оказывалась нам на руку, потому что не раз и не два он спасал нам жизнь. В смысле роста и размеров Бубба мог дать сто очков вперед Мэнни, как и в смысле отвязности. Мы вместе росли — Энджи, Бубба, Фил и я, однако Бубба никогда не был, что называется, добропорядочным, и какой бы ничтожный шанс стать таковым он ни имел, пренебрег этим шансом окончательно и бесповоротно, когда ему еще не было двадцати: записавшись в морскую пехоту, чтобы избежать тюремного срока, он служил в американском посольстве в Бейруте и находился там при исполнении в тот день, когда туда ворвался террорист-камикадзе, уведший вслед за собой всю его роту. Будучи в Ливане, Бубба наладил связи, положившие начало его бизнесу — незаконной торговле оружием в Штатах. Больше десяти лет назад он стал отдавать предпочтение делу более выгодному — изготовлению поддельных удостоверений личности и паспортов, фальшивых денег и печатанию всевозможных документов — безукоризненно выполненных кредитных карточек, разрешений и лицензий. Бубба мог добыть вам диплом Гарварда на четыре года раньше, чем выдал бы вам его Гарвардский университет, и сам он с гордостью демонстрировал докторский диплом Корнелла, висевший у него на складе на чердаке. Доктора физических наук, ни больше ни меньше. Неплохо для парня, которого вышибли из третьего класса приходской школы Св. Варфоломея!
Торговлю оружием он в последние годы сворачивал, однако имя себе он сделал именно этим, равно как и ловкими операциями по ликвидации некоторых зарвавшихся парней. В конце прошлого года на него был наезд, в результате которого в машине у него обнаружили незарегистрированный девятимиллиметровый «Токарев». Жизнь наша полна неопределенностей, и мало за что в ней можно ручаться, однако несомненно, что обнаружение у жителя Массачусетса незарегистрированного огнестрельного оружия означает для его владельца обязательный тюремный срок в течение года.
Адвокату Буббы удавалось, сколько это было возможно, вызволять его и отдалять перспективу отсидки, но всему на свете приходит конец. Назавтра, к девяти часам вечера, Буббе надлежало явиться в Плимутское исправительное заведение для приведения в исполнение приговора суда.
Перспектива эта Буббу не слишком удручала — ведь большинство его друзей уже находилось там. Немногие же остававшиеся на свободе собрались в этот вечер в «Деклане».
Сие злачное место затерялось в Апхам-Корнер среди заколоченных магазинных витрин и предназначенных на слом домов на Стоутон-стрит, и расположено оно как раз напротив кладбища. От моего дома оно в пяти минутах ходьбы, но пробираться туда мимо явных следов упадка городского хозяйства и медленного его разрушения не очень-то приятно. Улицы вокруг «Деклана» поднимаются в гору к Митинг-Хаус-Хилл, но ощущение такое, что тянет их в противоположном направлении — кажется, что вот-вот они сами по себе рассыплются в прах и, обрушившись с холма, очутятся у его подножия, на кладбище, словно смерть теперь, как ни крути, единственная здешняя перспектива.
Буббу мы обнаружили на задах заведения; он резался в пул с Нельсоном Ферраре и братьями Туоми, Дэнни и Игги, — не слишком интеллектуальная компания, а те скудные мозги, что были им отпущены, кажется, порядком замутил алкоголь.
Нельсон выступал иногда партнером Буббы в делах и был его закадычным дружком в периоды безделья. Он был маленький, смуглый, жилистый, с лицом, на котором застыло сердитое недоумение. Он редко открывал рот, а когда открывал, то речь его была тихой, словно он опасался быть услышанным кем-нибудь неподходящим; в его робости с женщинами было даже что-то трогательно-нежное, впрочем, трудно было испытывать нежность к человеку, однажды откусившему кому-то нос в пьяной драке в баре. Откушенный нос он отнес к себе домой в качестве сувенира.
Братья Туоми были мелкими гангстерами из уинтерхилльской банды в Соммервилле, поднаторевшими в перестрелках и автомобильных угонах, однако если в головы к ним случайно забредала какая-нибудь мысль, ей суждено было там захиреть от истощения.
Бубба поднял голову от стола, когда мы вошли, и ринулся к нам.
— Вот это да! — воскликнул он. — Я знал, что вы двое меня не подведете!
Энджи поцеловала его и сунула ему в руку литровую бутылку водки:
— Еще чего, кретинчик!
Бубба, более оживленный, чем обычно, обнял меня так крепко, что мне показалось, будто одно из ребер у меня вдавилось внутрь.
— Идем! — вскричал он. — Выпей со мной рюмочку. Так и быть, выпей две!
Судя по всему, вечер нам предстоял нелегкий.
В памяти моей он остался как нечто туманное. Такой эффект обычно дает водка в сочетании с пивом. Но я все же помню, как ставил на Энджи, игравшую против всех, кого сдуру угораздило схлестнуться с ней. Я помню, как беседовал с Нельсоном и извинялся за ребра, которые ему поломали четыре месяца назад в разгар истерии по поводу Джерри Глинна.
— Да ничего, — сказал он. — Ей-богу, ничего. Я в больнице с сестричкой одной познакомился и, кажется, влюбился в нее.
— А она как, тоже влюбилась?
— Точно не знаю. У нее что-то с телефоном, и, похоже, она переехала, а мне забыла сообщить.
Позже, когда Нельсон вместе с братьями Туоми поедали сомнительного вида пиццу в баре, мы с Энджи уселись рядом с Буббой, прислонившись к стене и задрав ноги на бильярдный стол.
— Вот чего мне будет не хватать, так это моих телесериалов! — с горечью сказал Бубба.
— В тюрьме есть телевизор, — напомнил я ему.
— Есть, но разве пробьешься к нему — там ведь негритосы и чистопородные распоряжаются. Вот и будешь либо комедии смотреть, либо картины с Чаком Норрисом.
— Мы можем записывать для тебя сериалы, — предложил я.
— Правда?
— Конечно, — сказала Энджи.
— Вас это не затруднит? Не хочу никому быть в тягость.
— О чем разговор! — заверил его я.
— Ладно, — сказал он и полез в карман. — Вот список.
Мы с Энджи стали просматривать список.
— «Крошка Тунс»? — спросил я. — «Доктор Куин, женщина-врач»?
Он наклонился ко мне, массивное лицо приблизилось к моему почти вплотную.
— Что? Сложно?
— Ничуть, — сказал я. — Вовсе нет.
— «Вечерние развлечения»? — удивилась Энджи. — Ты хочешь целый год напролет глядеть «Вечерние развлечения»?
— Мне нравится глядеть на звезд, — сказал Бубба и громко рыгнул.
— Ну, Мишель Пфайффер среди них редко можно встретить. Глядел бы ты «ЕТ», ты бы в этом разобрался.
Бубба толкнул локтем Энджи и наставил на меня палец:
— Значит, Патрик у нас разбирается. Он во всем разбирается.
— Вы же мужчины. — Энджи покачала головой. — Впрочем, — продолжала она, — к вам двоим это не относится.
Бубба опять рыгнул и посмотрел на меня:
— Чего это она?
Когда наконец принесли счет, я выхватил его из рук Буббы.
— Платим мы, — сказал я.
— Нет, — запротестовал он. — Вы ведь уже четыре месяца как не работаете.
— Четыре месяца до сегодняшнего дня, — сказала Энджи. — Сегодня нам поручили выгодное дело. За ним большие деньги. Так что разреши уж заплатить за тебя, маленький.
Я дал официантке свою кредитную карточку (удостоверившись, что в этом заведении они знают, что это такое), и через несколько минут она вернулась с сообщением, что карточка моя не принята.
Бубба был в восторге.
— Выгодная работа! — закудахтал он. — Большие деньги!
— Вы уверены, что не принята? — спросил я.
Официантка была необъятных размеров, пожилая, с грубой, как будто дубленой кожей. Она сказала:
— Да, вы правы. Я шесть раз вводила ваш номер, но, может быть, в чем-нибудь ошиблась. Дайте попробую еще.
Потом я взял у нее карточку под хихиканье уже не только Буббы, но и Нельсона и братьев Туоми.
— Вот вам и толстосум! — покатывался со смеху один из этих недоумков Туоми. — Небось все денежки потратил, когда самолет прикупил на прошлой неделе, а?
— Смешно, — сказал я. — Обхохочешься.
Энджи оплатила счет частью наличных, которые мы получили в то утро от Тревора Стоуна, и мы всей компанией с шумом вывалились на улицу.
На Стоутон-стрит Бубба и Нельсон поспорили насчет того, какой из стриптиз-клубов больше отвечает их изысканным вкусам, а братья Туоми стали толкать друг друга в сугроб и драться на кулачках.
— Какого кредитора ты разозлил на этот раз? — поинтересовалась Энджи.
Читать бесплатно другие книги:
