Третий Храм Колумба Берри Стив

Глава 53

– Кто такой раввин Берлингер? – спросил Захария.

– В прошлом он возглавлял нашу общину. Он один из последних ныне живущих людей, переживших холокост, – ответил мэр.

– Он выжил во время войны?

Градоначальник кивнул.

– Его отправили в Терезин вместе со многими другими. Раввин Берлингер состоял в правлении лагеря и пытался защищать свой народ.

Крепость Терезин служила перевалочным лагерем, откуда десятки тысяч чешских евреев отправляли на восток в лагеря смерти. Многие не доживали до отправки, умирая уже там из-за тяжелых условий.

– Раввин пользуется огромным уважением, – сказал мэр. – Никто не ставит его решения под сомнение. Если он изъявил желание поговорить с двумя нарушителями, значит, так тому и быть.

Саймон прекрасно понял, что осталось невысказанным. Выборы будущего мэра зависят от поддержки людей, подобных этому раввину. Берлингер мог сам быть королем, но предпочитал стать их создателем. И все же…

– Я хочу знать, почему у него появилось такое желание, – сказал австриец.

– А вы не скажете, в чем ваш интерес?

– У человека, пойманного в синагоге, есть то, что принадлежит мне. И я хочу вернуть свою собственность.

– Должно быть, эта вещь имеет большое значение.

– Для меня – да.

Захария тщательно подбирал слова.

Нужно было сказать достаточно, но не слишком много.

– Я послал человека, который должен узнать, что происходит, – сказал его собеседник. – Давайте помолимся вместе до его возвращения. Смотрите, в восточное окно видно, как встает солнце.

Саймон взглянул на восточную стену и узкое окно, сквозь которое пробивались первые лучи утреннего солнца. Он вдруг понял, что евреи семьсот лет смотрели отсюда на восходящее солнце. Все, что он намеревался совершить, все, что планировал, Захария делал для них. Сто тысяч его соплеменников были уничтожены во время войны, чешский президент преподнес страну Гитлеру, и Чехия стала немецким протекторатом. Сразу же появился закон, запрещавший докторам неарийского происхождения лечить больных, а потом евреи потеряли право посещать общественные парки, театры, кинотеатры, библиотеки, спортивные соревнования и бассейны. Они больше не могли работать в государственных учреждениях, им разрешалось ездить только в задних вагонах, места общественного пользования на станциях были для них закрыты, а в магазины они могли приходить только в определенное время. Комендантский час начинался для них в восемь вечера. Евреям не позволялось иметь телефоны и менять место жительства без специального разрешения. Список запретов был бесконечным, и практически любые действия вели к аресту и смерти.

Однако нацисты не уничтожили еврейский квартал.

Они не тронули синагоги, в том числе и Староновую. Даже кладбище практически не осквернили. Их идея состояла в том, чтобы превратить квартал в экспонат под открытым небом.

Экзотический музей исчезнувшей расы.

Но этого не случилось.

Русские освободили страну в 1945 году.

Когда Захария приезжал в Прагу, его решимость добиться задуманного усиливалась. В течение всей своей истории евреи уважали сильных правителей с четкими идеями и жесткими действиями. Они ценили в людях решимость. И он может оправдать их ожидания. Однако мэр прав. Пришло время молитвы. Поэтому австриец сцепил пальцы за спиной и попросил у Бога помощи во всех своих начинаниях.

– И еще одно, – тихо заговорил градоначальник.

Саймон открыл глаза и посмотрел на стоящего рядом человека, который был на треть метра ниже его.

– Вы спрашивали о документах, которые когда-то лежали на чердаке, – сказал тот. – Периодически, как и положено, мы их хоронили. Однако мы придумали другой способ следовать традиции.

Захария прищурился, ожидая дальнейших объяснений.

– Место на еврейском кладбище закончилось, никто больше не хочет копать там могилы. Но осталось много могил без надгробий. И тогда мы построили склеп, в который относим документы, – рассказал мэр. – Там их начали складывать после войны. И эта система работает. Однако у нас возникла проблема с поддержанием порядка в склепе. Это дорогое удовольствие. Требует серьезных усилий.

Саймон понял намек.

– Мы сражаемся каждый день, – продолжал его собеседник, – чтобы вернуть нашу собственность и восстановить кладбище и синагоги. Мы стараемся управлять нашей жизнью, возрождать наследие предков. А для этого нам необходимо внешнее финансирование. – Он немного помолчал. – И мы готовы его принимать из самых разных источников.

– Полагаю, один из моих фондов способен сделать существенный вклад, – заверил его австриец.

Мэр кивнул.

– Это будет очень щедрым поступком с вашей стороны.

– Конечно, мне было бы легче принять решение, если бы я мог посмотреть склеп, чтобы оценить объем необходимых вложений.

Глава города снова кивнул.

– Думаю, это вполне разумное пожелание. Так мы и сделаем. Сразу после того, как помолимся.

Том смотрел на старого раввина, скептически оценивая происходящее. У него не могло быть уверенности, что этот мужчина действительно является тем, за кого себя выдает. Саган лишь знал, что теперь полное послание Абирама стало известно еще одному человеку.

Он вдруг вспомнил самодовольного типа из «Барнс энд Ноубл», а также его предупреждение.

«Вы никогда не будете знать, правда это или нет».

Как сейчас.

– Когда вы услышали об этом в первый раз? – спросил Том у Берлингера.

– Ваш дед приехал сюда в пятидесятом году. Его мать была чешкой. Мы с ним стали друзьями. Прошло время, и он многое мне рассказал. Не все, но достаточно.

Журналист посмотрел на внимательно слушавшую их Элли. Он бы предпочел вести разговор с раввином один на один, но это было невозможно.

– Марк был удивительным человеком, – продолжал старик. – Мы много времени проводили вместе. Он говорил на нашем языке, знал историю, разбирался в наших проблемах… Я никогда не понимал, откуда у него такие познания, но не сомневался, что это очень важно. И я стал настолько ему доверять, что выполнил его просьбу.

– И в чем она состояла?

Старик посмотрел на репортера усталыми маслянистыми глазами.

– Некоторое время назад меня разбудили и передали мне вещи, сейчас лежащие на столе. В тексте было написано мое имя, поэтому ко мне обратились за советом. Я прочитал записку и спросил, откуда взялись эти предметы. Мне рассказали, что какой-то мужчина пытался проникнуть на чердак синагоги. И я сразу вспомнил о другом времени и другом человеке, который попробовал сделать то же самое.

«Уходите отсюда!» – крикнул Берлингер.

Мужчина на железной лестнице, прикрепленной к стене Староновой синагоги, покачал головой.

«Я пришел, чтобы увидеть голема, и уйду лишь после того, как сделаю это!»

Берлингер оценил возраст человека на лестнице – ему было около пятидесяти пяти лет, как и самому раввину, но он был в хорошей физической форме. Волосы цвета соли с перцем, стройное тело, полное жизни лицо… Он говорил по-чешски, но с легким американским акцентом – и Берлингер решил, что имеет дело с американцем.

«Я не шучу, – сказал раввин. – Там ничего нет. Это просто глупая легенда. Сказка. И не более того».

«Вы недооцениваете мудрость Йехуды Лёва бен Бецалеля».

На Берлингера произвело впечатление, что незнакомцу известно настоящее имя раввина Лёва. Теперь в Прагу редко приезжали иностранцы, а те, кто здесь появлялись, не знали его настоящего имени. После войны коммунисты взяли все под контроль и закрыли границы страны. Никого не впускать и не выпускать. Берлингеру стало интересно, как американец сюда попал. Он наблюдал, как незнакомец распахнул железную дверь, украшенную звездой Давида – ее перестали закрывать еще до войны – и исчез на чердаке, но вскоре появился в дверном проеме.

«Поднимайтесь сюда, нам нужно поговорить», – сказал он.

Берлингер уже довольно давно не забирался на чердак. Там хранились старые документы до тех пор, пока не приходило время похоронить их в земле, как указывала Тора. Кто-то оставил прислоненную к стене синагоги лестницу, так что добраться до первой железной ступеньки оказалось совсем нетрудно. Он решил послушаться незнакомца, взобрался наверх и шагнул на чердак.

«Марк Кросс», – сказал мужчина, протягивая ему руку.

«Я…»

«Раввин Берлингер, я знаю. Я пришел с вами поговорить. Мне сказали, что вам можно доверять».

– Так мы познакомились, – продолжал Берлингер. – С тех пор мы с Марком стали близкими друзьями, и так продолжалось до самой его смерти. К сожалению, в последующие десятилетия мы редко встречались, но регулярно переписывались. Я бы приехал на его похороны, но коммунисты запрещали евреям покидать страну.

Том протянул руку и взял со стола ключ.

– Он не открыл дверь.

– Конечно, нет. На двери сейчас новый замок, который поставили после того, как несколько лет назад ремонтировали чердак. Мы придерживаемся старого стиля только для сохранения внешнего вида. Однако на чердаке нет ничего важного.

Саган уловил то, что осталось невысказанным.

– Но прежде что-то было, – заметил он.

Берлингер кивнул.

– Мы хранили там старые документы, но теперь все они под землей, на кладбище. – Раввин встал. – Я вам покажу.

Однако Том еще не был готов уйти и указал на ключ.

– На нем какие-то отметки. Вы знаете, что они означают? – спросил он старика.

Тот кивнул.

– Но вы даже не посмотрели на ключ! – удивился репортер.

– В этом нет необходимости, мистер Саган. Я сам его сделал и оставил на нем отметки. Я точно знаю, что они означают.

Том был потрясен.

– И только из-за того, что вы обладаете этим бесценным ключом, вы не оказались в полиции, – добавил его собеседник.

Глава 54

Захария последовал за мэром из Староновой синагоги, и они вышли на улицу, ведущую, как он знал, в зал для церемоний. В прошлом здание, построенное в неороманском стиле, служило моргом местного похоронного бюро, а теперь там открыли музей погребальных обрядов. Саймон знал о древних традициях Пражского погребального общества, созданного в середине шестнадцатого века, чтобы обеспечивать живым достойное прощание с мертвыми.

Они с мэром молились пятнадцать минут. Во время предыдущих встреч Захарии не приходило в голову, что градоначальник – настолько набожный человек. Он казался австрийцу прагматичным, о чем свидетельствовала сумма, которую тот сумел получить всего лишь за возможность осмотреть место, где хранились старые документы. Конечно, Саймон не слишком надеялся, что узнает нечто полезное, но ему стало любопытно. В Вене не было освященной земли: книги и документы просто хоронили на одном из нескольких еврейских кладбищ.

Здесь все было иначе.

За железными воротами рядом со зданием музея начиналась аллея, ведущая на кладбище. У ворот стоял служитель в форме. Мэр сказал Захарии, что здесь находится выход с кладбища, а вход расположен в квартале отсюда. Никто не стал останавливать главу города, и они, миновав ворота, пошли дальше. Так Саймон оказался в одном из самых священных мест мира. На площади, не превосходящей одиннадцать тысяч квадратных метров, было похоронено сто тысяч человек. Их могилы скрывала густая трава, поэтому надгробные камни стояли очень близко друг к другу и под самыми неожиданными углами, словно после землетрясения.

В течение трехсот пятидесяти лет евреи имели право хоронить своих близких только здесь. Пустых участков практически не осталось, а Тора запрещала перемещать мертвые тела. В результате сюда привозили землю и продолжали хоронить мертвых, слой за слоем, при этом неуклонно соблюдая предписание Талмуда – оставлять между телами не менее шести ладоней земли. Со временем слоев стало двенадцать – каждый почти в шестьдесят сантиметров. Кладбище перестало быть действующим в 1787 году. «Интересно, сколько надгробных камней исчезло, развалилось или было уничтожено, скольких людей забыли?» – подумал Захария.

Неожиданно перед ним возникла сюрреалистическая картина.

Благодаря густой листве ясеней на кладбище царили тени. Саймон видел перед собой тяжелые надгробные камни, стоящие прямо или клонившиеся к земле, большинство со скульптурами и надписями, сообщавшими имя похороненного человека, его семейное положение и профессию. Захарию поразила великолепная работа художников и резчиков по камню. Повсюду были удивительные изображения – древо жизни, семисвечник, виноградные гроздья, животные… Некоторые надписи ему удалось прочитать, другие от времени стали совершенно неразборчивыми. Тут и там попадались прямоугольные могилы с высокими сторонами, фронтонами и двускатной крышей, похожие на могилу его отца в Австрии. Кладбища считались священными местами, где мертвые ждали воскрешения. Вот почему их нельзя было закрывать.

Посыпанная гравием дорожка, заросшая по бокам густой травой, вилась между надгробными плитами, и в самых разных местах Саймон заметил видеокамеры. Сейчас за высокими стенами на кладбище никого не было.

– Вандализм до сих пор не прекратился? – спросил австриец у мэра.

– Изредка такие вещи случаются, – вздохнул тот. – Однако камеры отпугивают большинство хулиганов. Мы очень ценим, что вы обеспечиваете нас средствами для их содержания.

Захария кивнул в ответ.

– Трупы животных, которые бросают через стену, мы хороним вон там, в дальнем углу, – добавил его спутник.

После того как мертвые прикоснулись к освященной земле, они не могли ее покидать – будь то люди или животные. Саймона радовало, что местная община соблюдает законы Талмуда. Венские евреи больше не придерживались его строгих правил: прогрессивные идеи постепенно ослабили когда-то строгую ортодоксальную общину. Именно по этой причине Захария чаще всего молился в маленькой синагоге в своем поместье.

– Я попросил служителя у ворот прийти пораньше, – сказал мэр. – Посетителей начнут пускать только через два часа.

Вокруг никого не было. Саймону понравился прием, который ему здесь оказали, однако он понимал, что все это делается для того, чтобы он открыл свою чековую книжку. Мэр не знал, зачем он приехал, но постарался по максимуму использовать представившийся шанс.

Теперь же градоначальник остановился и указал на металлические двери в дальней стене:

– За дверью находится лестница, ведущая в подземное помещение, которое когда-то использовали для хранения инвентаря. Оказалось, что это идеальное место, где старые бумаги постепенно обращаются в прах.

– Вы не пойдете со мной? – спросил австриец.

Мэр покачал головой.

– Я подожду здесь. Вы сможете все осмотреть в одиночестве.

Захария почувствовал что-то неладное, и это ему не слишком понравилось. Однако Саймон знал, что Роча находится рядом: он заметил, как его помощник следовал за ними до железных ворот.

– Надеюсь, вы понимаете, что я человек, к словам которого следует относиться серьезно, – сказал Захария, чтобы его спутник его понял.

– Вне всякого сомнения. Вы очень важный человек.

Глава города повернулся и ушел прежде, чем Саймон успел сказать что-то еще. Ему захотелось остановить этого маленького человечка, но он передумал. Вместо этого он сошел с тропинки и пробрался между могилами к внешней стене. Захария сообразил, что этот участок стены идет параллельно улице, по которой они только что прошли. На высоте в десять футов над ним находилась еще одна часть кладбища, также заросшая ясенями, и землю здесь поддерживала стена. Очевидно, двойные двери вели в подземное помещение.

Саймон распахнул их.

Вдоль правой стены стояли грабли, лопаты и метлы. Металлическая лестница вела в темный прямоугольник в каменном полу.

Австриец посмотрел вниз.

Там горел свет.

Очевидно, его ждали.

Захария шагнул на первую ступеньку, но сначала закрыл за собой двойные двери.

Он начал спускаться, понимая, что движется назад по времени. Каждые шестьдесят сантиметров означали очередной слой могил. Когда мужчина добрался до самого дна, он достиг уровня, где семьсот лет назад евреи начали хоронить своих близких.

Посмотрев вниз и вперед, он увидел, где заканчивается лестница.

Еще несколько ступенек – и он ступил на пол.

Теперь Захария, по его подсчетам, спустился на глубину в семь или восемь метров под землей. Он находился в освещенной комнате площадью около десяти квадратных метров. Потолок нависал у него над головой, а черный земляной пол был влажным. Книги и документы грудами лежали вдоль стен, и основная их часть успела почти полностью сгнить. В затхлом воздухе пахло разложением, и Саймона заинтересовал источник этого запаха.

В центре комнаты, под тремя яркими электрическими лампочками, стояла женщина из Вены, с которой он встречался в Шенбрунне.

Израильский посол в Австрии.

– Нам необходимо поговорить, – сказала она.

Элли слушала беседу раввина и ее отца, сообразив, что оба знают вещи, которые ей неизвестны. В особенности ее отец, который, видимо, многое от нее скрыл.

Например, ключ, который она посчитала ключом от пиратского сундучка, хотя его и украшали три звезды Давида. Остальные отметки на ключе были совсем мелкими, и девушка не смогла их разглядеть.

Беккет тронула история встречи ее прадеда и Берлингера. Она никогда не видела ни Марка Кросса, ни его жену – оба умерли задолго до ее появления на свет, но бабушка рассказывала ей о них, и девушка видела их фотографии, хотя и знала о них очень мало, если не считать того, что Кросс был известным археологом.

– Каким был мой прадед? – спросила она у раввина.

Старик улыбнулся.

– Он был замечательным человеком. Ты знаешь, что у тебя его глаза?

Элли покачала головой.

– Мне никто этого не говорил.

– А кто ты такая? – спросил Берлингер.

Девушка решила проявить скромность.

– Меня взял с собой отец.

Раввин посмотрел на Сагана.

– Если ты действительно левит, как написано в послании, то должен знать свой долг.

– Пришло время перемен, – отозвался журналист.

Беккет увидела, что старик удивлен.

– Какой странный ты сделал выбор, – сказал Берлингер. – Я чувствую гнев. И обиду.

– Я не делал выбора. Мне лишь известно, что моя дочь и человек по имени Захария Саймон что-то задумали, – сказал Том. – Я не знаю, что именно, и меня это тревожит – ведь из-за их планов вчера погиб человек.

– Однако ты привел ее с собой?

– Так я могу за ней приглядывать.

Элли не понравился тон отца, но девушка оставила свое мнение при себе. Она находилась здесь, чтобы узнать то, что нужно Захарии, и споры ей не помогут.

Берлингер взял ключ.

– Я сделал его много лет назад. Это мой вклад в предприятие Марка.

– И в чем оно состояло? – спросила Беккет.

Раввин бросил на нее жесткий оценивающий взгляд.

– Он был избранным, его называли левитом, человеком, которому доверено все. Однако он жил в страшное время. Нацисты изменили нашу жизнь. Они даже пытались найти то, что он охранял.

– В каком смысле? – спросил Саган.

– Они хотели заполучить сокровища Храма. Думали, что таким способом им удастся уничтожить нашу культуру, как это сделали Вавилон и Рим.

– Сокровища Храма исчезли две тысячи лет назад, – сказал Том.

– Но они слышали легенды о том, что сокровища спрятаны в надежном месте, – сказал Берлингер. – Как и я. И только одному человеку известна правда об этих сокровищах. – Старик немного помолчал. – Левиту.

– Три дня назад я счел бы вас безумным, – проговорил репортер. – Теперь же готов вам поверить. Очевидно, происходит что-то, связанное с сокровищами.

Раввин указал на записку.

– Твой отец был левитом. Он знал секрет сокровищ или ту часть, что ему открыл Марк, который был осторожным человеком. И его можно понять. Ведь именно он впервые за сотни лет изменил все, что касалось доверенной ему тайны. Он не мог поступить иначе – такое наступило время.

Элли могла только представлять, каково пришлось евреям в Европе в период с 1933 по 1945 год. Кое-что ей рассказывали дед и другие родственники, но сейчас она видела человека, который сам прошел через эти испытания.

– Ты сказал, что намерен все изменить, – прошептал Берлингер. – Что именно?

– Я собираюсь найти сокровища, – заявил Саган.

– Зачем?

– Проклятье, а почему нет? – Журналист заговорил громче, и теперь в его голосе слышался гнев. – Вам не кажется, что оно оставалось скрытым слишком долго?!

– На самом деле я с тобой согласен, – неожиданно произнес старик.

Глава 55

Бене выбрался из пикапа. Он ехал из собственного поместья на запад, а потом на север, в горы, и оказался в округе Святой Марии, в той самой долине, где они вчера побывали с Треем. Именно об этом месте говорилось в купчей, найденной в ямайском архиве. Рядом протекала река Флинт, которая, как и множество ее притоков, сбегала с гор к берегу. Фрэнк Кларк следовал за Роу на другой машине. Слова друга взволновали Бене, а ложь Фрэнка и отношение к нему маронов вызывали у него раздражение и гнев. Он был добр к этим людям, сделал для них больше, чем кто-либо другой.

Однако он им не нравился.

Бене искал рудник ради них, а выяснилось, что маронам давным-давно известно, где он находится.

Впереди Роу увидел еще один автомобиль, рядом с которым стоял Трей Халлибертон.

Они с Кларком подошли к нему.

– Отсюда далеко до нужного нам места? – спросил Бене.

– Может быть, минут десять вверх по склону, на восток, – сказал профессор.

Полная луна озаряла лес холодным бледным светом, и среди далеких туч мерцали розовые зарницы. Бене прихватил с собой два фонарика, но увидел, что Трей тоже взял фонарь и кое-что еще.

Роу указал на непонятный предмет и вопросительно посмотрел на ученого.

– Это GPS-локатор, – пояснил тот. – В отличие от испанцев, нам не придется бродить на ощупь в темноте. У меня есть координаты пещеры.

– Ты думаешь, что сумел их определить?

– Да, Бене. Все указывает в одном направлении.

Роу представил Трея полковнику.

– Кларк – марон, и он знает про это место, – добавил он после того, как они познакомились.

Затем он протянул Фрэнку фонарик. В лунном свете лицо его старого друга выглядело встревоженным.

– О чем еще ты мне не рассказал? – спросил Бене.

Однако ответа не последовало.

Кларк повернулся и пошел в сторону леса.

Захария смотрел на посла.