Завтра я стану тобой Бородина Мария

Пролог

Она приходит вместе с ночью. Неслышно открывает двери и ступает на порог, пока я собираюсь ко сну. Проходит невесомыми шагами гостиную, крадётся по лестнице и затихает за дверью. А когда я, наконец, поддаюсь дремоте – влетает в спальню и ложится на край кровати. Рядом со мной.

Её тощие руки с обвисшими кожными складками опускаются на талию. Ледяные пальцы крадутся пауками по коже. Я прислушиваюсь к её сиплому дыханию. И снова осознаю, что всё могло быть иначе.

– Ты виновата во всём, – шепчут мне в ухо растрескавшиеся губы, сочащиеся гноем. Запах могилы становится слишком явственным, чтобы его отрицать. – За что ты так со мной?

И я начинаю лепетать в темноту глупые оправдания. Мой шёпот перемежается её вздохами: булькающими и печальными. Знаю, что ни одна из названных причин не имеет веса – это лишь способ заглушить глас совести и отмолить спокойствие. Я виновата, как ни крути. Но так хочу доказать себе и ей, что достойна шанса на прощение.

Наш разговор завершается одной и той же фразой. И мурашками ужаса, бегущими по коже. Из раза в раз, изо дня в день.

– Ты должна была оказаться на моём месте, – её голос полон укора. Как и всегда.

– Прости меня, – выдавливаю я. – Знала бы ты, как я хочу всё изменить.

Не дослушав, она уходит во мрак. Забирает с собой шорохи и запах сырой земли и уплывает сквозь стены. Я остаюсь наедине с тишиной, на мокрой подушке. И представляю, как она спускается, паря над ступенями лестницы, в гостиную и задерживает взгляд на картине над каминной полкой. На этом холсте мы вдвоём. Навеки.

И, может быть, её глаза тоже блестят от слёз.

Глава 1

Странный посетитель

Год 325 от Возмездия Покровителей

Я ненавижу субботу.

Но не за гнусное воскресенье, воняющее ленью и чревоугодием, что непременно приползает следом. Не за шум и возню на городских площадях. И даже не за перебои в расписании повозок. Я ненавижу этот день недели за дежурства по амбулатории, что постоянно выпадают на мою долю. У меня есть два весомых антибонуса, которые заставляют чаще сталкиваться с этой участью: молодой возраст и отсутствие отпрысков. По этой же причине я чаще остальных жриц работаю в праздничные дни.

Дежурства всегда хлопотны и утомительны. Ты остаёшься единственной жрицей на всю амбулаторию и в одиночку принимаешь занемогших со всего Девятого Холма. Но это ещё полбеды: в послеобеденные часы нужно отправляться на домашние вызовы. И на этот раз в твоём распоряжении не только квартал, за которым ты закреплена, но и весь город. Бывали дни, когда нам выделяли колесницу, но в последнее время это случалось редко: слишком велики были затраты. Так что, те, кто не держал лошадей, ходили пешком. Никто не портит за сезон столько сапожек, сколько снашивает на городских дорогах земская жрица!

Бывали, правда, субботы, когда домашних вызовов не оказывалось вовсе. Но это в тёплое время. В этом же годовом цикле¹ даже третий сезон² выдался сырым, промозглым и дождливым. Поэтому, хорошего ждать не приходилось.

Вот и в ту субботу по улицам гуляла гроза, рассыпаясь миллиардами капель на тротуарах. Небо казалось сплошным синяком с прорывами кровоточащих ссадин. Промозглый ветер выл в кронах, и, кувыркаясь по крышам домов, поворачивал флюгеры. В такие серые дни хорошо сидеть дома, греясь у камина, читать книги, дарить радость близким. Но никак не коротать часы в амбулатории, ожидая горькой участи в виде листа вызовов.

Из тёплого кабинета, где воздух пропах листьями чабреца и мяты, наружность казалась особенно неприветливой. Сидя за столом у окна, я наблюдала, как к регистратуре амбулатории подтягиваются посыльные с разных кварталов и передают вызовы. Один за другим, иногда – цепочкой, словно дети, играющие в гусеницу. Закрытые зонтами, занавешенные капюшонами, в клеёнчатых и кожаных плащах не по сезону. Пара посыльных уже возвращалась дважды. Значит, дело совсем тёмное.

– К какому же часу я сегодня до дома доберусь? – зевнула я, глядя сквозь мутное стекло, как регистратор фиксирует очередной вызов.

– Что я могу ответить? Не повезло вам родиться с Потоком Света, – хихикнул мой помощник, нефилим³ Шири, разливая по чашкам успокоительный отвар. – И не повезло стать Посвящённой⁴.

– Если рассуждать так, как ты, то здесь все жрицы – последние неудачницы, обделённые благостью Покровителей!

– А так оно и есть, – Шири хохотнул, протягивая мне чашку, окутанную паром. – К кому ни сунься, у каждой свой порок, свой крест и свой камень за душой. Ну, никакого внутреннего сияния. Вам всем нужно было родиться в день прославления Покровителей Хаоса!

– Рот бы тебе зашить, Шири!

Я едва удержала в руках накалённый фарфор. Влажная испарина растаяла на пальцах. Отхлебнула отвар. Терпкий вкус мяты скользнул по губам и провалился в горло. Плечи окутало тёплое облако. Теперь сырые дорожки и намокшие листья за окном казались частью другого мира, а оконное стекло – границей раздела. И выходить за порог амбулатории хотелось ещё меньше.

Я сделала ещё глоток и заела удовольствие лесными орешками. Протянула горсточку Шири через стол, но помощник лишь покачал кучерявой головой. Пожав плечом, я закинула в рот дополнительную порцию. Силы мне сегодня пригодятся.

Мимолётное блаженство могло бы растянуться до масштабов вечности, если бы громкий скрип не ворвался в кабинет. Тяжёлая дверь отъехала от косяка, и в проёме показалась знакомая женская голова.

– Ну, почтение моё, – прокаркал растянутый лягушачий рот.

Впрочем, к таким приветствиям мы привыкли.

Я вжалась в кресло, ожидая взрыва. Ленор Лазовски знала вся амбулатория: от младших помощников по санитарной обработке до верховной жрицы. Едва появляясь на пороге, она начинала отборно хамить и плеваться ядом. Но при этом всегда требовала к себе особого отношения. А если не добивалась танцев с бубном под звуки тамтама – грозила проклясть весь род неугодного до седьмого колена. Противоречить Ленор боялись все, ибо проклинать – единственное, что она умела делать хорошо. Даже слишком.

– Моё почтение, – пробормотала я приличия ради.

Оценивающе посмотрев на чашки с отваром и поморщившись, Ленор фыркнула.

– Дежурная жрица подкрепиться изволит! – замахал руками Шири. – Подождите пять минут! Мы вас позовём!

– Только и можете отвары гонять, – недовольно процедила Ленор. – Управы на вас нет! В Пропасть бы вас всех, лентяев этаких! В коридоре человек вот-вот Покровителям душу отдаст, а вы не шевелитесь!

– Мы сквозь стены видеть не можем! – Шири сверкнул серебристыми глазами. Треугольные отростки на его лопатках развернулись и стали походить на рваные крылья летучей мыши. – Да и не похожи вы на умирающую. Поэтому, будьте так любезны, подождите, пока жрица освободится.

Я едва сдержала смех, глядя, как щёки Ленор покрываются багровыми пятнами. Шири – единственный работник амбулатории, который мог сказать ей что угодно и когда угодно. Он не боялся её проклятий и не страшился быть собой. Ленор при всём желании не смогла бы наказать его: Устои категорически запрещали использовать магию на нефилимах. Она, разве что, бросила бы пару ласковых. Но у Шири на каждое слово всегда находилось ещё десять-двенадцать.

Госпожа Лазовски, причитая, нырнула во тьму коридора. Дверь, потеряв опору, гулко хлопнула о косяк. Потом – ещё раз, громче. Уверена, что она специально толкнула её, дабы продемонстрировать своё презрение.

Я утомлённо выдохнула и положила на язык ещё пару орешков. Каждый раз, когда я видела эту женщину, я благодарила Покровителей за то, что меня не закрепили за рабочим кварталом, где она жила вместе со своими детьми.

– Вот как я её! – Шири блеснул глазами и снова развернул недоразвитые крылья. – Здорово ведь, правда, Госпожа Альтеррони?

– Вот и перекусили, – мрачновато констатировала я, доставая из ящика стола трубку для прослушивания.

– Да бросьте вы! – Шири выпучил глаза и стукнул кружкой о столешницу. – Пейте, пейте! Не торопитесь! Что там может быть-то? Она сама – свежа, как огурец. Разве что, её сынок перебрал хмельного, как в прошлый раз.

– Тот, который Гай? – я фыркнула, направляясь к двери. – Да уж. Весело было младшим помощникам вытирать коридор после него.

– Допейте отвар, – упрямо проголосил Шири мне в спину. – Устал я смотреть, как вы бледнеете день ото дня.

– Можешь выпить его сам, – парировала я.

– Ваши миазмы малокровные хватать?! – возмутился Шири. – Да чтоб вас!

За шесть циклов работы я уже так привыкла к тирадам Шири, что научилась не обращать на них внимания. Игнорируя возмущённые возгласы, я выплыла за дверь, и густой полумрак опрокинулся мне на плечи. В мрачных галереях коридора, соединённых арочными перемычками, весь сезон пахло влажностью и плесенью: стоки плохо отводили дождевую воду с крыши, и она сочилась на чердак. От едкого запаха захотелось чихнуть, и я прикрыла рот ладонью.

Как я и думала, Ленор поджидала меня чуть поодаль, деловито подбоченившись и почёсывая квадратный подбородок.

– Что вас беспокоит? – отрезала я на ходу. – Это срочно?

– Я тут не при делах, милочка, – хохотнула Ленор, хватая меня за рукав. От такой бесцеремонности меня передёрнуло. – Тут у входа мальчик занемогший образовался. А я просто мимо проходила, на рынок шла.

– Что за мальчик? – я вырвала руку, опасаясь, что за пару секунд она успеет пришить мне одно из своих проклятий.

– Должно быть, он из заезжих, – Ленор с показной скромностью опустила глаза и повела носком туфельки. – Ни разу его не видела.

Я остановилась, почувствовав, что пар вот-вот повалит из ушей. Ленор переминалась с ноги на ногу с самодовольным видом: то ли гордясь своим вмешательством, то ли получая удовольствие от моих эмоций. То, что я не могла вскрыть мотив её поступка, раздражало меня ещё больше.

– Вам не кажется, что не стоило вмешиваться в чужие дела? – я, наконец, дала волю раздражению. – Он сам должен решить, нужна ли ему помощь!

– Ишь, какие жрецы пошли бессердечные! Милочка, да он сознание теряет, – Ленор невозмутимо накручивала на палец русый локон. – Со скамьи упал, может, и до сих пор там валяется.

– А вы даже не могли помочь ему подняться?!

– Так вы должны, а не я, – Ленор развела руками. – Знали ведь, куда шли, посланницы света! Не нравится – валили бы колбасы вялить или шкуры дубить. Или перевозить мусор с рыночной площади.

Чтобы не вызвать огонь на себя, я сорвалась с места и рванула к парадному входу. Мрамор пола надменно зацокал под каблуками. Я слышала, как Ленор тащится за мной, шаркая сношенными туфлями. И умоляла Покровителей, чтобы она споткнулась по дороге и не успела увидеть, как я откачиваю бедного мальчонку.

У парадного входа воздух всегда был свеж. Высокие окна пропускали много света даже в грозу, а выбитое верхнее стёклышко в одном из них не давало запаху плесени просочиться в холл. Редкие задымлённые лучи плясали по полу, вычерчивая спирали и окружности, ложились на стены дрожащими квадратами, разбивались о канделябры. Вдоль стен с мраморной облицовкой, под просветительскими плакатами, строились ряды кресел для посетителей. В будни сидячих мест катастрофически не хватало. С понедельника по пятницу занемогшие толпились у кабинетов и передавали друг другу недуги, кашляя и чихая в спрессованный воздух. Лишь по субботам холл вымирал, и превращался в подобие светлого храма.

Вот и сейчас мой взгляд встретил пустые кресла с промятыми сидениями бежевого бархата. Никаких посетителей. Никакого мальчика.

В недоумении я ринулась в противоположный отсек коридора и снова наткнулась на пустоту. В радиусе двадцати шагов не наблюдалось никого. Разве что, тени дрожали в запаутиненных углах. Коридор заполняла густая тишина: лишь двери дальних кабинетов тихонько хлопали на сквозняке.

– Что стоишь, милочка? – Ленор подбежала ко мне и, запыхавшись, привалилась к стене. Помимо вечного недовольства ей не давала жить ещё и грудная жаба. – Помогай!

– И где вы видели его? – я обвела взглядом холл с мозаичным сводом.

– Ммм, – Ленор скривилась, глядя в пустой отрезок коридора. – Удрал, наверное. Мальчишкам не объяснишь, когда нужно уделить больше времени здоровью. Но раз уж пришла – помогай! Мне! Видишь, как дышу?! Словно повозка в груди громыхает!

Ярость ошпарила грудь. Глаза на мгновение занавесила белая пелена. Наглость – второе счастье, воистину! По этому параметру госпоже Лазовски равных не было на всём Девятом Холме.

– Вы могли бы и в кабинет зайти, если вам нужна помощь! – я закусила губу, чтобы подавить гнев.

– Ну, раз уж мы здесь, не пойдём же мы обратно?! – выкрикнула Ленор. Одышки как не бывало: она тараторила, как телеграф, широко раскидывая руки и брызгая слюной. – У меня ноги не ходят! Я еле-еле до амбулатории дотащилась от рабочего квартала. Знаешь, сколько мне до сюда по ухабам шлёндрать?! Мне, немощной и бедной многодетной женщине?!

– Вы, кажется, на рынок шли! – я попыталась придать голосу максимальную твёрдость. – Вот и идите.

– Поосторожнее, жрица, – Ленор сморщилась, как печёное яблоко, и зыркнула на меня исподлобья. – Ой, безрассудная ты!

Мы застыли, сверля друг друга взглядами: грузная Ленор, привалившаяся к колонне, и я, бледная и малохольная, с ногами на ширине плеч и трубкой для прослушивания, сжатой в кулаке. И если в голове Ленор, наверняка, росло желание возмездия за неслыханную дерзость, то я судорожно соображала, как лучше поступить. Рвануть в кабинет, оставив Ленор в холле, или же сдаться и демонстративно осмотреть её, под предлогом оказания первой помощи? Удрать – означало сдаться. Пойти на поводу у Ленор – сдаться тоже. Решить бы ещё, какое из поражений станет более масштабным.

Сопоставляя обрывки мыслей, и придя, в конце концов, к выводу, что бесконечно лечиться от несмываемых проклятий будет куда хуже, чем перетерпеть унижение, я сделала выбор. Выполнить требование Ленор будет проще, проще, чем расхлёбывать последствия собственной глупости. Главное в такой ситуации сохранять спокойствие. Спокойствие и добродушие.

– Присаживайтесь, – буркнула я себе под нос. – И расскажите подробно про ваши жалобы.

Гневная гримаса на лице Ленор сменилась глубоким удовлетворением. Жабьи глаза участливо заблестели, а уголки рта поползли вверх. С довольным видом она оторвалась от колонны и понесла тяжёлое тело в кресло.

– Задыхаюсь, – самозабвенно выпалила она.

– На вдохе, на выдохе? При нагрузке? При ходьбе? В какое время суток чаще?

– Бедная больная женщина того и гляди к Покровителям уйдёт, а она ерунду спрашивает, – оборвала Ленор. – Не видишь, неуч, мне помощь нужна!

Но осматривать Ленор не пришлось. Едва я склонилась над ней, расстёгивая воротник, тишину прорвал скрип на высокой ноте.

Фигурные стекляшки в дверях звякнули, разбросав по полу цветные блики. Ручка повернулась, приоткрывая ход в наружность. В холл ворвался мощный поток воздуха, смешанного с дождём. Холодный ветер скользнул по ногам, забрался под юбку, раздув её колоколом. Тронул искусственные цветы в вазонах и, пробежав по стене, засвистел под потолком.

– Вот он! – Ленор оживилась и вскочила с кресла.

– Кто он?!

Но объяснять не пришлось. Яркая картинка сложилась в воздухе сама, из мозаики стеклянных бликов и дождевых капель.

Через раскрытые двери мне навстречу нёсся мальчик. Сложно было судить о его возрасте: он казался настолько измождённым, что едва держался на ногах. Землисто-зеленоватый цвет кожи выдавал тяжёлое малокровие, худоба – плохое питание. Длинные светлые волосы развевались за спиной, как плащ. Казалось, что он убегает от преследователей и надеется укрыться в амбулатории. А ещё казалось, что он рассчитывает на мою помощь. Но не как пациент, а как…

Услышав негласный призыв, я ринулась навстречу. Поймала его на бегу, ухватила за плечи и вгляделась в скуластое лицо. Циклов четырнадцать, не больше.

– Что нужно тебе, дитя? – промямлила я.

Мальчик поднял на меня бесцветные глаза в оправе длинных ресниц, и мороз пробежал по коже миллионом острых игл. Эти глаза не могли принадлежать подростку. Взор древнего старика пронзил меня и вышел остриём промеж лопаток. Казалось, что в нём заточено всё Сердце Земли. Вся его мудрость, все ошибки и вся скорбь.

– Что ты ищешь? – спросила я тише. – Ты прячешься? Кто обидел тебя?

Плечи мальчика мелко задрожали под моими руками. Глаза распахнулись ещё шире. Изогнутые ресницы почти коснулись лба.

– Мама?! – он выгнулся и потянулся к моему лицу.

Глава 2

Сплошные неприятности

– Мама?! – настойчиво повторил мальчик, ощупывая мои щёки.

– Ты кто? – я замялась, поражённая искренностью, – ты ищешь маму, мой золотой?! Постой… Твоя мама была здесь, да?

– Ты – мама?

– Я – не мама, – помотала головой.

– А кто тогда?!

Я украдкой взглянула на Ленор. Та с неподдельным удовольствием раскинулась в кресле, наблюдая за нами. «Продолжайте же, дети мои», – кричал её надменный взор. У неё, определённо, появится повод посплетничать с подружками сегодня вечером. Если, конечно, у Ленор Лазовски есть подружки.

– Я всего лишь жрица, – я с трудом подбирала слова, чтобы не напугать и не обидеть ребёнка. – Но мы попробуем найти твою маму, если ты расскажешь, в чём дело.

Глаза мальчика напряжённо забегали. На бледном лбу проступили капельки пота, а плечи задрожали так, что одежда пошла волнами.

– Я… – промямлил он, нервозно озираясь.

– Ты потерялся, да? – повторила я, сжав его потные ладошки в своих.

Мальчик помотал головой и оглянулся на дверь. Напуганный, словно подстреленный кролик: кажется, даже дышать боится. Вот и думай теперь, что означает этот жест.

– За тобой гонятся? – спросила я робко.

Маленький посетитель закивал. Солнце, выплывшее из за туч, заглянуло в холл сквозь стекло и разбросало блики в его спутанных волосах.

– Что же ты сделал такого, что тебя начали преследовать?

Мальчик выкинул руки вперёд и обхватил мои плечи.

– Спрячь меня, мама! – сорвалось с его губ вместе с капельками слюны.

– Мама? – я всё ещё не могла реагировать на непривычное слово, которым меня никто никогда не называл и не назовёт. – Но… зачем прятать тебя, дружок?

– Я всё расскажу! – выдохнул мальчишка, сжимая кулачки на моих плечах. Как во сне я заметила, что на жёлтом платье проступили грязные следы в форме ладоней. – Ты только спрячь, мам!

Пока я судорожно соображала, где можно укрыть мальчика, и не приведёт ли это меня в Пропасть, дверь распахнулась снова. Потоки ветра, ворвавшиеся в холл, иглами вонзились в грудь и плечи. Сначала я услышала цокот набоек, а потом дверной проём заслонила тёмная фигура. По выпуклым погонам и ружью, мотающемуся за спиной, я узнала дозорного.

И он двигался к нам.

Мальчишка обернулся, и его лицо перекосила гримаса ужаса. Он разжал пальцы, выпуская шёлк моего платья. И прежде, чем я успела хоть что-то сообразить, выскользнул из моих объятий и метеором ринулся в слепой отсек коридора.

Дозорный, ничего не объясняя, бросился за ним. Размеренный цокот его каблуков перерос в канонаду. Он пронёсся мимо меня чёрным вихрем, едва не сбил с ног и даже не извинился!

– Что происходит, треклятые Разрушители! – выкрикнула я, хватаясь за голову.

– Разрушителей поминаешь в обители света? – с ехидством отчеканила госпожа Лазовски. – Ну-ну.

Я перевела взгляд на Ленор. Та по-прежнему сидела в кресле, вальяжно раскинув ноги, и с любопытством наблюдала за происходящим. Как же захотелось ударить её трубкой по голове! Аж ладони зазудели! Сжала руки в кулаки, чтобы подавить губительное желание. Кровь застучала в висках, опаляя лицо жаром.

– Мы с вами ещё поговорим, – выцедила я, бросаясь следом за дозорным.

– Занемогшую бросила? – прокаркала мне вслед Ленор. – Жди беды, жрица! Жди большой беды! Себя потеряешь! Будешь молить Покровителей обернуть время вспять!

Времени бояться не было. Я метнулась в пыльную темноту, едва не поскользнувшись на мраморе, и помчалась к противоположному концу коридора. Ноги путались в оборках юбки, угрожая сцепиться и опрокинуть меня на пол. Судя по шуму и возне, доносящимся из процедурной, дозорный всё-таки настиг цель.

– Ааааай! – зазвенел колокольчиком голосок мальчишки.

– Что ты мне обещал, поганец?! – рявкнул в ответ дозорный. – Ну-ка, повтори!

– Хватит! Хватит! Прошу тебя, папа!

Папа. Вот тебе и номер. Кажется, мальчонка – сирота. Только дети, лишённые родительского тепла и ласки, называют мамами и папами первых встречных.

Подлетев к нужной двери, я перевела дыхание. Чувствовала я себя, как Ленор Лазовски после пробежки трусцой. Ни секунды не мешкая, я ворвалась в процедурную.

Мальчик корчился в углу, прижимая к уху ладонь, и повизгивал, как затравленный щенок. Тонкая ниточка крови ползла по его щеке, прокладывая путь к шее. Дозорный тянул мальчишку за шкирку, пытаясь поднять, но тот лишь сильнее вжимался в пол.

– Вы бьёте его, – я упёрла руки в бока. – Беззащитного ребёнка!

– И что? – дозорный вскинул на меня бесцветный взор. До чего же неприятный тип!

– Это превышение полномочий!

– Не учите отца, госпожа, – отозвался дозорный. – Правило неприкосновенности работает лишь для жителей Девятого Холма. А этот парень – просто беженец-воришка, у которого нет хартии⁵ и документов.

Я вздохнула, пытаясь обуздать бурю, разгулявшуюся внутри. Понять дозорного было сложно, но вполне реально. Отлавливать нарушителей – его работа и обязанность, и то, с каким цинизмом он выполняет её, не должно иметь значения. Более того: как бы я ни отрицала, мы похожи. Нас – жриц – тоже порой обвиняют в бессердечии. Оно и понятно: если будешь сочувствовать всем и каждому, через пару годовых циклов дойдёшь до безумия. Расплавишься и закоптишься, как восковая свечка во мраке. И останется только выжженный фитиль.

– И что же он украл? – я снова попыталась расставить точки над и.

Мой вопрос влетел в стену, расколотился на отзвуки и остался без ответа. Я, как безумец, разговаривала с пустотой. Странные посетители продолжали выяснять отношения, словно меня не было рядом.

– Ты врёшь! – взвизгнул мальчик, пытаясь вырваться из цепкой хватки. – Пусти!

– Покажи-ка свою хартию, малец! – дозорный сдвинул желтоватые брови.

– Нет у меня никакой хартии, я родился здесь! – пленник с вызовом посмотрел на своего мучителя.

– Прекрасно, воришка. Документ?

– Я не воришка! – мальчик пихнул дозорного в живот.

– Ах, так?!

Рассвирепев, дозорный поволок мальчишку за шиворот к двери. Мальчик брыкался, выгибался и визжал, как дерущийся кот. Его поношенные ботинки не по размеру молотили по полу, раскидывая труху. На раскрасневшихся щеках блестели кривые дорожки слёз.

– Постойте! – окликнула я дозорного, едва он выволок упирающегося подростка за дверь. – Что, если я установлю над ним протекцию?

– Забудьте, – бросил он через плечо. – Парнишка – нарушитель, и должен быть наказан по всей строгости Положений.

– Нет! – завизжал мальчишка, выгибая тощее тело дугой. – Ты всё врёшь! Врёшь!

Через десяток секунд сырая темнота погасила вопли и оставила меня в одиночестве. Вокруг сгрудилась тишина, такая густая и совершенная, что, казалось, можно услышать стук сердца, если хорошенько напрячь уши. О произошедшем теперь напоминали лишь грязные разводы в углу помещения, пара капелек крови на полу, да звенящая головная боль. И незнакомая, сосущая тревога под рёбрами.

Я потёрла виски. Вдавила ногти в кожу так, что она сделалась горячей. Только странная тревога никуда не уходила. Забыть пронзительный взгляд мальчонки не получалось. Равно, как не выходило и понять, почему он так врезался в память. Когда я закрывала глаза, я видела его лицо: явно и чётко. Так, словно он опять стоял рядом и протягивал ко мне руки. И даже звуки, срывающиеся с его обветренных губ, чётко доносились до слуха. Как граммофонная запись, повторяющаяся снова и снова. Одно-единственное слово, пронзающее сердце и выворачивающее наизнанку душу. Слово, которое я мечтала услышать последние двенадцать годовых циклов.

Мама.

Я смахнула выступившие слёзы. По пальцу растянулся чёрный развод сурьмы. Хватит! Я здесь не для того, чтобы раскисать и предаваться болезненным думам! Люди со всего Девятого Холма приходят ко мне, чтобы получить помощь и исцеление. Если я не смогу быть сильной, я не оправдаю их надежд!

К моему облегчению, Ленор в коридоре не оказалось. Должно быть, досмотрев представление, она побежала на рынок обмусоливать с торговками свежие сплетни. И я не сомневалась, что стану героиней её сегодняшних историй.

В кабинете меня ждал Шири с двумя кружками отвара и листом вызовов. Судя по выражению его лица и расправленным крылышкам, я оказалась права в своих мрачных ожиданиях.

– Шестнадцать, – сообщил он угрюмо.

– Треклятые Разрушители! – простонала я, забирая заветную бумажку. Сразу оценила географию адресов: хуже и не бывает! – От самого края рабочего квартала до района Храма Вершителей! И когда уже закончатся эти простуды и лёгочные?!

– Никогда, – Шири вальяжно хлопнул меня по плечу. – Даже когда мы с вами уйдём к Покровителям, простуды и лёгочные останутся на этой земле. Увы и ах.

– Тебе-то хорошо рассуждать. Тебе не ходить по адресам…

Впрочем, я оказалась неправа. Простудами и лёгочными дело не ограничивалось. В графе «Повод для вызова жрицы» красовались совершенно удивительные причины.

– Всё болит, – карикатурным басом зачитал Шири, словно прочувствовав мои мысли. – Нога не идёт. Рваное дыхание. Зудят коленки. Посмотрите-посмотрите, госпожа Альтеррони!

– Запор, – прочитала я в конце списка. – Тридцать восемь годовых циклов. Тоже мне, повод. Мог бы и сам до амбулатории добраться.

– Видимо, у него тоже нога не идёт, – мрачно констатировал Шири.

Тучи за окном растянулись до самого горизонта. Небо походило на огромный холст, небрежно вымазанный серой краской. Дождь разыгрался не на шутку. Сплошные потоки воды копьями летели вниз, сравнивая небо с землёй. Капли врезались в подоконник, крошась на мириады брызг. Мир преломлялся в каждой, переворачиваясь с ног на голову.

И я тоже хотела, чтобы мой мир перевернулся.

***

Я вышла из амбулатории в два часа дня, с чемоданчиком в одной руке и зонтом – в другой. Ливень поутих, превратившись в ленивый дождик, но это не давало повода разгуливать без прикрытия.

Влага, сгустившаяся в воздухе, пропитала платье, едва я сошла с крыльца. Треклятые Разрушители, как всегда забыла взять с собой плащ! С моей-то предусмотрительностью – неудивительно. Почтение Покровителям за то, что хоть зонт дома не оставила.

Я ненавижу прогулки по отсыревшим улицам почти так же, как ненавижу субботы. В такие моменты всегда вспоминается, что мой муж держит двух прекрасных меринов и заботится о них, как о родных детях. Тем не менее, я всегда ходила по адресам пешком и возвращалась домой на общественной повозке. Ведь, если верить моему мужу, его мерины созданы для спортивной езды по лужайке возле дома, а не для скачек по ухабистым улочкам Девятого Холма.

Лужи на Центральном Проспекте лежали сплошняком, перемежаясь с островками густой грязи. Пара километров напролом – и вода захлюпала в туфлях. Чулки пропитались насквозь, да так, что водяные пятна поднялись над окантовкой обуви. С раздражением я отрывала ноги от мостовой, каждый раз опасаясь, что подошва останется в придорожной луже. Воздух вокруг пах свежестью, мокрой пылью и скошенной травой. В обычной ситуации – самый прекрасный запах из существующих. Но не сегодня. Когда на плечи сваливаются проблемы, даже любимое блюдо кажется бумагой.

Гребни крыш, торчащие из вороха отмытой листвы, походили на разрушенные зубы в воспалённых дёснах. Мансарды тонули в сероватом тумане, оставляя после себя размытые силуэты. Я тащилась вдоль парковой зоны, стараясь найти в себе силы не сесть в лужу и не зареветь, как младенец. «Давай же, Сирилла, – звенел в голове голос покойной матушки. – Не позорь наш клан! У нас нет слабых женщин. Бери пример со своей сестры!» «Ты ещё будешь гордиться мной, мама!» – пообещала я мысленно, и призрак прошлого растаял вместе с одиноким лучом, что на мгновение прорвал завесу туч.

Ветер то и дело налетал порывами, пытаясь раскачать и сбить с ног. Я старалась съёжиться посильнее, чтобы устоять и сохранить уходящее тепло. Капли барабанили по листьям над моей головой, гнули их резные края и, срываясь, падали на зонт. Покровителям не было никакого дела до географии моих домашних вызовов, равно как и до моего состояния.

Парк остался позади, и я вышла к городскому рынку. Дождь украл пушистые очертания деревьев, превратив улицу в бесцветный коридор. Зайдёшь в такую дымку – заблудишься ненароком.

Дом первого занемогшего находился у рыночной площади и прятался в паутине виноградника. Проём с выбитыми дверьми, меж досок которых сочилась смрадная темень подъезда, напоминал беззубый рот. Четыре окна на верхнем этаже, щурясь, поглядывали на меня.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, я едва не соскользнула вниз. Бросив зонт, вовремя ухватилась за перила и потянула запястье так, что кости захрустели! И как я только после этого не отправила к Разрушителям мясника Доната, жалующегося на боли в суставах и категорически не соглашающегося хоть немного сбросить вес!

С занемогшими, вызывающими на дом по делу, диалог я строила быстро и эффективно. Поэтому пять адресов у площади я вычеркнула из списка быстро. После, перебежав дорогу у рынка и едва не влетев под колесницу, я вспрыгнула на отходящую повозку номер пять и помчалась в рабочий квартал сквозь дождь и ветер. Через восемь минут тряски я была на месте.

Рабочий квартал по праву считался самым хмурым местом на Девятом Холме. Деревьев здесь произрастало мало, лишь голая почва чернела кругом. Здесь, на самой окраине города, не было и мощёных тротуаров, как в центре. Лишь пара хлипко протоптанных тропинок тянулась вдоль ряда просмоленных домиков.

От остановки пришлось тащиться по голой грязи. Нужный мне дом находился у подножия холма, почти в лесу. К тому моменту, как я добралась до пункта назначения, мои туфли превратились в грязевые комки. Пришлось доставать из чемоданчика бутыль воды и устраивать им водные процедуры, прежде чем зайти на порог.

Дверь открыла полная женщина в алых одеяниях. К счастью, на мои туфли она даже не взглянула и сразу пригласила внутрь.

– Матушка слегла, – сообщила она на ходу.

В комнате царил беспорядок. Кучи тряпья пестрели по углам. Мебель выглядела расшатанной и прогнившей. Обычно такие интерьеры я видела в домах одиноких и немощных стариков, что не смогли произвести потомство или отправили сыновей на Посвящения⁶.

Но, судя по всему, хозяйка дома не была одинока. Рядом с кроватью старушки, сидели ещё две дамы среднего возраста. Одна из них, судя по чёрному платью и глухому вороту, была непосвящённой⁷.

Я наклонилась над кроватью пациентки. В лицо врезался пустой и отрешённый взгляд человека, потерявшего рассудок, и, судя по всему, давно. Засаленные волосы, небрежно скрученные в узел, перепачканный рот, слизь, застывшая корками в носу. И запах застарелой мочи, тяжёлый и густой. Запах лежачего занемогшего, который ни с чем не перепутаешь.

Нет. Эта женщина всё же была одинока.

– Кем приходитесь занемогшей? – я посмотрела на женщин, безупречно отыгрывающих беспокойство.

– Д-дочери, – произнесла полная алая дама.

– Почему не ухаживаете за мамой должным образом?

– Мы ухаживаем! – непосвящённая всплеснула руками. – Она ведь только вчера слегла.

– До этого ходила, ела и пила сама, – закивала женщина в алом.

Только вчера. Свежо придание! Я слышала это каждый раз, когда приходила на дом к обезножившим ненужным старикам. А по факту видела гниющие пролежни, опрелости, грязное бельё и ногти, которыми можно копать землю.

Но кто такие жрецы, чтобы поучать и читать нотации? Я прикусила губу, дабы не сказать лишнего, и произнесла ключ. Поток пришёл быстро, ошпарив головокружением. Краски перед глазами, как и обычно, сделались болезненно-яркими. Воздух заиграл желтизной. К потолку поплыл запах, напоминающий аромат сандала и ванили – неизменное амбре моих заклинаний, к которому я никак не могла привыкнуть.

Я приложила руки к вискам старушки. Золотой свет коконом окутал её голову. Дымка сгустилась, занавесив сморщенное лицо, и покатилась по шее. Лишь у лба старушки осталось голое пятно. Потоки энергии сновали мимо, чётко огибая его.

– Кровоизлияние в мозг, – констатировала я, убирая руки. – Обрываю нити.

Золотистое сияние сбежало с моих пальцев, как вода, и растаяло.

– Значит, вчера у неё случилось кровоизлияние, – заключила непосвящённая. – Жрица… эээ… Госпожа…

– Госпожа Альтеррони.

– Госпожа Альтераци, напишите нам заключение о её невменяемости, чтобы мы смогли продать этот дом без проблем с дозорными!

– Застарелое кровоизлияние, – пояснила я. – Месяц как минимум. Об этом и дам заключение.

Женщины переглянулись. Недовольные гримасы исказили три похожих лица.

– Но, – возразила та, что прежде не подавала голоса, – у дозорных же возникнут вопросы, почему так давно… И почему жрицы у нас не было.

– Возникнут, – я пожала плечом. – И у меня возникли, если честно.

– Но госпожа Альтераци!

– Альтеррони.

– Может, мы придём к консенсусу?

Я промолчала. Сжав зубы, настрочила заключение, в котором, как и положено, указала истинную давность недуга. Положила бумажку на стол. Единственная, с кем эти дамы должны будут прийти к консенсусу – совесть.

Следующий адрес – слава Покровителям – оказался совсем рядом. Через два дома. Однако, пройдя пару десятков метров, я снова нацепляла на туфли грязи. И снова пришлось поливать их водой у порога.

У двери меня встретила девушка в светло-серых одеяниях, совершенно здоровая на вид. Проводила в маленькую прихожую с комковатой грязью на полу, где воздух был до оскомины пропитан табаком. Почти все мужчины рабочего квартала курили, многие – даже дома. А в этой семье, судя по аромату, курили не только мужчины.

– Разувайтесь, – выпалила девушка, глядя на мои истерзанные туфли.

– Регламент запрещает, – сложив зонт, я поставила его в запаутиненный угол.