Аня в Стране чудес Кэрролл Льюис
Гусеница и Аня долго смотрели друг на друга молча.
Наконец Гусеница вынула кальян изо рта и обратилась к Ане томным, сонным голосом.
— Кто ты? — спросила Гусеница.
Это было не особенно подбадривающим началом для разговора. Аня отвечала несколько застенчиво:
— Я… я не совсем точно знаю, кем я была, когда встала утром, а кроме того, с тех пор я несколько раз «менялась».
— Что ты хочешь сказать этим? — сердито отчеканила Гусеница. — Объяснись!
— В том-то и дело, что мне трудно себя объяснить, — отвечала Аня, — потому что, видите ли, я — не я.
— Я не вижу, — сухо сказала Гусеница.
— Я боюсь, что не могу выразиться яснее, — очень вежливо ответила Аня. — Начать с того, что я сама ничего не понимаю: это так сложно и неприятно — менять свой рост по нескольку раз в день.
— Не нахожу, — молвила Гусеница.
— Может быть, Вы этого сейчас не находите, — сказала Аня, — но когда Вам придется превратиться в куколку — а это, Вы знаете, неизбежно, — а после в бабочку, то Вы, наверное, почувствуете себя скверно.
— Ничуть, — ответила Гусеница.
— Ну, тогда у Вас, вероятно, другой характер, — подхватила Аня. — Знаю одно: мне бы это показалось чрезвычайно странным.
— Тебе? — презрительно проговорила Гусеница. — Кто ты?
И разговор таким образом обратился в сказку про белого бычка.
Аню немного раздражало то, что Гусеница так скупа на слова, и, выпрямившись, она твердо сказала:
— Мне кажется, Вы сперва должны были бы сказать мне, кто Вы.
— Почему? — спросила Гусеница.
Опять — затруднительный вопрос. Аня не могла придумать ни одной уважительной причины, и так как Гусеница казалась в чрезвычайно дурном расположении духа, то она пошла прочь.
— Стой! — крикнула Гусеница. — У меня есть нечто важное тебе сообщить.
Это звучало соблазнительно. Аня воротилась.
— Владей собой, — молвила Гусеница.
— Это все? — спросила Аня, с трудом сдерживая негодование.
— Нет, — сказала Гусеница.
Аня решила, что она может подождать, благо ей нечего делать: может быть, она услышит что-нибудь любопытное. В продолжение нескольких минут Гусеница молчаливо попыхивала, но наконец раскрестила руки, опять вынула изо рта кальян и сказала:
— Значит, ты считаешь, что ты изменилась, не так ли?
— Так, — подтвердила Аня. — Я не могу вспомнить вещи, которые всегда знала, и меняю свой рост каждые десять минут.
— Какие вещи? — спросила Гусеница.
— Вот, например, я попробовала прочесть наизусть: «Птичка божия не знает», а вышло совсем не то, — с грустью сказала Аня.
— Прочитай-ка «Скажи-ка, дядя, ведь не даром», — приказала Гусеница.
Аня сложила руки на коленях и начала:
- — Скажи-ка, дядя, ведь не даром
- Тебя считают очень старым:
- Ведь, право же, ты сед
- И располнел ты несказанно.
- Зачем же ходишь постоянно
- На голове? Ведь, право ж, странно
- Шалить на склоне лет!
- И молвил он: «В былое время
- Держал, как дорогое бремя,
- Я голову свою…
- Теперь же, скажем откровенно,
- Мозгов лишен я совершенно
- И с легким сердцем, вдохновенно
- На голове стою».
- — Ах, дядя, повторяю снова:
- Достиг ты возраста честного,
- Ты — с весом, ты — с брюшком…
- В такие годы ходят плавно,
- А ты, о старец своенравный,
- Влетел ты в комнату недавно
- Возможно ль? — кувырком!
- — Учись, юнец, — мудрец ответил. —
- Ты, вижу, с завистью приметил,
- Как легок мой прыжок.
- Я с детства маслом мазал ножки,
- Глотал целебные лепешки
- Из гуттаперчи и морошки —
- Попробуй-ка, дружок!
- — Ах, дядя, дядя, да скажи же,
- Ты стар иль нет? Одною жижей
- Питаться бы пора!
- А съел ты гуся — да какого!
- Съел жадно, тщательно, толково,
- И не осталось от жаркого
- Ни одного ребра!
- — Я как-то раз, — ответил дядя,
- Живот величественно гладя, —
- Решал с женой моей
- Вопрос научный, очень спорный,
- И спор наш длился так упорно,
- Что отразился благотворно
- На силе челюстей.
- — Еще одно позволь мне слово:
- Сажаешь ты угря живого
- На угреватый нос.
- Его подкинешь два-три раза,
- Поймаешь… Дядя, жду рассказа:
- Как приобрел ты верность глаза?
- Волнующий вопрос!
- — И совершенно неуместный, —
- Заметил старец. — Друг мой, честно
- Ответил я на три
- Твои вопроса. Это много. —
- И он пошел своей дорогой,
- Шепнув загадочно и строго:
- — Ты у меня смотри!
— Это неправильно, — сказала Гусеница.
— Не совсем правильно, я боюсь, — робко отвечала Аня, — некоторые слова как будто изменились.
— Неправильно с начала до конца, — решила Гусеница, и за этим последовало молчанье.
Гусеница первая заговорила:
— Какого роста ты желаешь быть? — спросила она.
— Ах, это мне более или менее все равно, — ответила Аня поспешно. — Но только, знаете ли, неприятно меняться так часто.
— Я не знаю, — сказала Гусеница.
Аня промолчала: никто никогда не перечил ей так и она чувствовала, что теряет терпенье.
— А сейчас Вы довольны? — осведомилась Гусеница.
— Да как Вам сказать? Мне хотелось бы быть чуточку побольше, — сказала Аня. — Три дюйма — это такой глупый рост!
— Это чрезвычайно достойный рост! — гневно воскликнула Гусеница, взвиваясь на дыбы (она была как раз вышиной в три дюйма.)
— Но я к этому не привыкла! — жалобно протянула бедная Аня. И она подумала про себя: «Ах, если б эти твари не были так обидчивы!»
— Со временем привыкнешь! — сказала Гусеница и опять сунула в рот кальянную трубку и принялась курить.
Аня терпеливо ждала, чтобы она вновь заговорила. Через несколько минут Гусеница вынула трубку, раз, два зевнула и потянулась. Затем она мягко слезла с гриба и уползла в траву. «Один край заставит тебя вырасти, другой — уменьшиться», — коротко сказала она, не оглядываясь.
«Один край чего? Другой край чего?» — подумала Аня.
— Грибной шапки, — ответила Гусеница, словно вопрос задан был громко, — и в следующий миг она скрылась из виду.
Аня осталась глядеть задумчиво на гриб, стараясь уяснить себе, какая левая сторона и какая правая. И так как шапка была совершенно круглая, вопрос представлялся нелегкий. Наконец она протянула руки, насколько могла, обхватила шапку гриба и отломила обеими руками по одному кусочку с того и другого края.
— Какой же из них заставит меня вырасти? — сказала она про себя и погрызла кусочек в правой руке, чтобы узнать последствие. Тотчас же она почувствовала сильный удар в подбородок и в ногу — они столкнулись!
Внезапность этой перемены очень ее испугала. Нельзя было терять времени — она быстро таяла. Тогда она принялась за другой кусочек. Подбородок ее был так твердо прижат к ноге, что нелегко было открыть рот. Но наконец ей это удалось, и она стала грызть кусочек, отломанный с левого края.
…………………………………..
— Слава Богу, голова моя освободилась! — радостно воскликнула Аня, но тотчас же тревожно смолкла, заметив, что плечи ее исчезли из вида. Все, что она могла различить, глядя вниз, была длиннейшая шея, взвивающаяся из моря зелени.
— Что это зеленое? — спросила себя Аня. — И куда же исчезли мои бедные плечи? И как же это я не могу рассмотреть мои бедные руки? — Она двигала ими, говоря это, но вызывала только легкое колебанье в листве, зеленеющей далеко внизу.
Так как невозможно было поднять руки к лицу, она попробовала опустить голову к рукам и с удовольствием заметила, что шея ее, как змея, легко сгибается в любую сторону. Она обратила ее в изящную извилину и уже собиралась нырнуть в зелень (которая оказалась не чем иным, как верхушками тех самых деревьев, под которыми она недавно бродила) — но вдруг резкое шипенье заставило ее откинуться: крупный голубь, налетев на нее, яростно бил ее крыльями по щекам.
— Змея! — шипел Голубь.
— Я вовсе не змея, — в негодовании сказала Аня.
— Змея, — повторил Голубь, но уже тише, и прибавил, как бы всхлипнув: — Я уже испробовал всевозможные способы и ничего у меня не выходит.
— Я совершенно не знаю, о чем вы говорите, — сказала Аня.
— Пробовал я корни деревьев, и речные скаты, и кустарники, — продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, — но эти змеи! Никак им не угодишь!
Недоуменье Ани все росло. Но ей казалось, что не стоит перебивать Голубя.
— И так нелегко высиживать яйца, — воскликнул он, — а тут еще изволь днем и ночью оберегать их от змей! Да ведь я глаз не прикрыл за последние три недели!
— Мне очень жаль, что вас тревожили, — сказала Аня, которая начинала понимать, к чему он клонит.
— И только я выбрал самое высокое дерево во всем лесу, — продолжал Голубь, возвышая голос до крика, — и только успел порадоваться, что от них отделался, как нате вам, они, вертлявые гадины, с неба спускаются. Прочь, змея!
— Да я же говорю вам — я вовсе не змея! — возразила Аня. — Я… я… я…
— Ну? Кто же ты? — взвизгнул Голубь. — Вижу, что ты стараешься придумать что-нибудь.
— Я — маленькая девочка, — проговорила Аня не совсем уверенно, так как вспомнила, сколько раз она менялась за этот день.
— Правдоподобно, нечего сказать! — презрительно прошипел Голубь. — Немало я видел маленьких девочек на своем веку, но девочки с такой шеей — никогда! Нет, нет! Ты — змея, и нечего это отрицать. Ты еще скажи, что никогда не пробовала яиц!
— Разумеется, пробовала, — ответила правдивая Аня, — но ведь девочки столько же едят яйца, как и змеи.
— Не думаю, — сказал Голубь. — Но если это и правда, то, значит, они тоже в своем роде змеи — вот и все.
Ане показалось это совсем новой мыслью, и она замолчала на несколько мгновений, что дало Голубю возможность добавить:
— Ты ищешь яйца, это мне хорошо известно, и безразлично мне, девочка ты или змея!
— Мне это не все равно, — поспешно сказала Аня. — Но дело в том, что я яиц не ищу, а если б и искала, то во всяком случае мне не нужны были бы Ваши: я не люблю их сырыми.
— Тогда убирайся, — проворчал Голубь и с обиженным видом опустился в свое гнездо. Аня же скрючилась между деревьями, причем шея ее все запутывалась в ветвях, и ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы распутать ее.
Вспомнив, что в руках у нее остались оба кусочка гриба, она осторожно принялась за них, отгрызая немного то от одного, то от другого и становясь то выше, то ниже, пока, наконец, не вернулась к своему обычному росту.
Так много времени прошло с тех пор, как была она сама собой, что сперва ей показалось это даже несколько странным. Но вскоре она привыкла и стала сама с собой говорить.
— Ну вот, первая часть моего плана выполнена! Как сложны были все эти перемены! Никогда не знаешь, чем будешь через минуту! Как бы ни было, а теперь я обычного роста. Следующее — это пробраться в чудесный сад — но как это сделать, как это сделать?
Так рассуждая, она внезапно вышла на прогалину и увидела крошечный домик около четырех футов вышины.
«Кто бы там ни жил, — подумала Аня, — нехорошо явиться туда в таком виде: я бы до чертиков испугала их своей величиной!» Она опять принялась за правый кусочек гриба и только тогда направилась к дому, когда уменьшилась до десяти дюймов.
Глава 6. ПОРОСЕНОК И ПЕРЕЦ
Некоторое время она глядела на домик молча. Вдруг из леса выбежал пышный лакей (она приняла его за лакея благодаря ливрее: иначе, судя по его лицу, она назвала бы его рыбой) — и громко постучал костяшками рук о дверь. Отпер другой лакей, тоже в пышной ливрее, раскоряченный, лупоглазый, необычайно похожий на лягушку. И у обоих волосы были мелко завиты и густо напудрены.
Ане было очень любопытно узнать, что будет дальше, и, стоя за ближним стволом, она внимательно прислушивалась.
Лакей-Рыба начал с того, что вытащил из-под мышки запечатанный конверт величиной с него самого и, протянув его лакею, открывшему дверь, торжественно произнес:
— Для Герцогини. Приглашение от Королевы на игру в крокет.
Лакей-Лягушка таким же торжественным тоном повторил, слегка изменив порядок слов:
— От Королевы. Приглашение для Герцогини на игру в крокет.
Затем они оба низко поклонились и спутались завитками.
Аню это так рассмешило, что она опять скрылась в чащу, боясь, что они услышат ее хохот, и когда она снова выглянула, то уже Лакея-Рыбы не было, а другой сидел на пороге, тупо глядя в небо.
Аня подошла к двери и робко постучала.
— Стучать ни к чему, — сказал лакей, не глядя на нее, — ибо, во-первых, я на той же стороне от двери, как и Вы, а во-вторых, в доме такая возня, что никто вашего стука все равно не услышит.
И действительно: внутри был шум необычайный: безостановочный рев и чиханье, а порою оглушительный треск разбиваемой посуды.
— Скажите мне, пожалуйста, — проговорила Аня, — как же мне туда войти?
— Был бы какой-нибудь прок от вашего стука, — продолжал лакей, не отвечая ей, — когда бы дверь была между нами. Если б Вы, например, постучали бы изнутри, то я мог бы Вас, так сказать, выпустить.
При этом он, не отрываясь, глядел вверх, что показалось Ане чрезвычайно неучтивым. «Но, быть может, он не может иначе, — подумала она. — Ведь глаза у него на лбу. Но, по крайней мере, он мог бы ответить на вопрос».
— Как же я войду? — повторила она громко.
— Я буду здесь сидеть, — заметил лакей, — до завтрашнего дня.
Тут дверь дома на миг распахнулась, и большая тарелка, вылетев оттуда, пронеслась дугой над самой головой лакея, легко коснувшись кончика его носа, и разбилась о соседний ствол.
— И, пожалуй, до послезавтра, — продолжал лакей совершенно таким же голосом, как будто ничего и не произошло.
— Как я войду? — настаивала Аня.
— Удастся ли вообще Вам войти? — сказал лакей. — Вот, знаете, главный вопрос.
Он был прав. Но Ане было неприятно это возражение.
«Это просто ужас, — пробормотала она, — как все эти существа любят рассуждать. С ними с ума можно сойти!»
Лакей воспользовался ее молчаньем, повторив прежнее свое замечание с некоторым дополненьем.
— Я буду здесь сидеть, — сказал он, — по целым дням, по целым дням… без конца…
— А что же мне-то делать? — спросила Аня.
— Все, что хотите, — ответил лакей и стал посвистывать.
— Ну его, все равно ничего не добьюсь, — воскликнула Аня в отчаянии. — Он полный дурак! — и она отворила дверь и вошла в дом.
Очутилась она в просторной кухне, сплошь отуманенной едким дымом. Герцогиня сидела посредине на стуле о трех ногах и нянчила младенца; кухарка нагибалась над очагом, мешая суп в огромном котле.
«Однако сколько в этом супе перца!» — подумала Аня, расчихавшись.
Да и весь воздух был заражен. Герцогиня и та почихивала; ребенок же чихал и орал попеременно, не переставая ни на одно мгновение. Единственные два существа на кухне, которые не чихали, были кухарка и большой кот, который сидел у плиты и широко ухмылялся.
— Будьте добры мне объяснить, — сказала Аня робко, так как не знала, учтиво ли с ее стороны заговорить первой. — Почему это ваш кот ухмыляется так?
— Это — Масляничный Кот, — отвечала Герцогиня, — вот почему. Хрюшка!
Последнее слово было произнесено так внезапно и яростно, что Аня так и подскочила; но она сейчас же поняла, что оно обращено не к ней, а к младенцу, и, набравшись смелости, заговорила опять:
— Я не знала, что такие коты постоянно ухмыляются. Впрочем, я вообще не знала, что коты могут это делать.
— Не всегда коту масленица, — ответила Герцогиня. — Моему же коту — всегда. Вот он и ухмыляется.
— Я этого никогда не знала, — вежливо сказала Аня. Ей было приятно, что завязался умный разговор.
— Ты очень мало что знаешь, — отрезала Герцогиня. — Это ясно.
Ане не понравился тон этого замечания, и она подумала, что хорошо бы перевести разговор на что-нибудь другое. Пока она старалась найти тему, кухарка сняла с огня котел с супом и тотчас же принялась швырять в Герцогиню и в ребенка все, что попадалось ей под руку: кочерга и утюг полетели первыми, потом градом посыпались блюдца, тарелки, миски. Герцогиня не обращала на них никакого вниманья, даже когда они попадали в нее, ребенок же орал беспрестанно, так что все равно нельзя было знать, когда ему больно — когда нет.
— Ах, ради Бога, будьте осторожны! — вскрикнула Аня, прыгая на месте от нестерпимого страха. — Ах, вот отлетел его бесценный нос! — взвизгнула она, когда большая тарелка чуть не задела младенца.
— Если б никто не совался в чужие дела, — сказала хриплым басом Герцогиня, — земля вертелась бы куда скорее.
— Что не было бы преимуществом, — заметила Аня, воспользовавшись случаем, чтобы показать свое знанье. — Подумайте только, как укоротился бы день. Земля, видите ли, берет двадцать четыре часа…
— В таком случае, — рявкнула Герцогиня, — отрубить ей голову!
Аня с тревогой поглядела на кухарку, не собирается ли она исполнить это приказанье, но кухарка ушла с головой в суп и не слушала.
Аня решилась продолжать.
— Двадцать четыре часа, кажется, — или двенадцать? Я…
— Увольте, — сказала Герцогиня. — Я никогда не могла выносить вычисленья! И она стала качать своего младенца, выкрикивая при этом нечто вроде колыбельной песни и хорошенько встряхивая его после каждого стиха.
- Вой, младенец мой прекрасный,
- А чихнешь — побью!
- Ты нарочно — это ясно…
- Баюшки-баю.
Хор
(при участии кухарки и ребенка)
- Ау! Ау! Ау! Ау!
- То ты синий, то ты красный,
- Бью и снова бью!
- Перец любишь ты ужасно.
- Баюшки-баю.
Хор
- Ау! Ау! Ау! Ау! Ау! Ау!
— Эй Вы там, можете понянчить его, если хотите, — сказала Герцогиня, обращаясь к Ане, и, как мяч, кинула ей ребенка. — Я же должна пойти одеться, чтобы отправиться играть в крокет с Королевой. — И она поспешно вышла. Кухарка швырнула ей вслед кастрюлю, но промахнулась на волос.
Аня схватила ребенка с некоторым трудом: это было несуразное маленькое существо, у которого ручки и ножки торчали во все стороны («Как у морской звезды», — подумала Аня). Оно, бедное, напряженно сопело и, словно куколка, то скрючивалось, то выпрямлялось, так что держать его было почти невозможно.
Наконец Аня нашла верный способ (то есть скрутила его в узел и крепко ухватилась за его правое ушко и левую ножку, не давая ему таким образом раскрутиться) и вышла с ним на свежий воздух.
«Не унеси я его, они бы там, конечно, его убили, — подумала Аня. — Было бы преступленье его оставить».
Последние слова она произнесла громко, и ребенок в ответ хрюкнул (он уже перестал чихать к тому времени). «Не хрюкай, — сказала Аня. — Вежливые люди выражаются иначе».
Но младенец хрюкнул опять, и Аня с тревогой взглянула на него. Странное было личико: вздернутый нос, вроде свиного рыльца, крохотные гляделки, вовсе непохожие на детские глаза. Ане все это очень не понравилось. «Но, может быть, он просто всхлипывает», — подумала она и посмотрела, нет ли слез на ресницах. Но не было ни ресниц, ни слез.
— Если ты собираешься, мой милый, обратиться в поросенка, — твердо сказала Аня, — то я с тобой никакого дела иметь не хочу. Смотри ты у меня! — Бедное маленькое существо снова всхлипнуло (или хрюкнуло — разобрать было невозможно), и Аня некоторое время несла его молча.
Аня начинала уже недоумевать — что же она с ним будет делать дома, как вдруг он хрюкнул так громко, что она с некоторым испугом поглядела ему в лицо. На этот раз сомненья не оставалось: это был самый настоящий поросенок, так что глупо было с ним возиться. Аня опустила поросенка наземь, и тот, теряя чепчик на бегу, спокойно затрусил прочь и вскоре скрылся в чаще, что очень обрадовало ее.
— Он в будущем был бы ужасно уродлив как ребенок, — сказала она про себя, — но свинья, пожалуй, вышла бы из него красивая. — И она стала размышлять о других ей знакомых детях, которые годились бы в поросят. — Если б только знать, как изменить их, — подумала она и вдруг, встрепенувшись, заметила, что на суку ближнего дерева сидит Масляничный Кот.
Он только ухмыльнулся, увидя Аню. Вид у него был добродушный, хотя когти были длиннейшие, а по количеству зубов он не уступал крокодилу. Поэтому Аня почувствовала, что нужно относиться к нему с уважением.
— Масляничный Котик, — робко заговорила она, не совсем уверенная, понравится ли ему это обращение. Однако он только шире осклабился. «Пока что он доволен», — подумала Аня и продолжала: — Котик, не можете ли Вы мне сказать, как мне выйти отсюда?
— Это зависит, куда Вам нужно идти, — сказал Кот.
— Мне-то в общем все равно, куда, — начала Аня.
— Тогда Вам все равно, какую дорогу взять, — перебил ее Кот.
— Только бы прийти куда-нибудь, — добавила Аня в виде объяснения.
— Прийти-то Вы придете, — сказал Кот, — если будете идти достаточно долго.
Аня почувствовала, что отрицать этого нельзя. Она попробовала задать другой вопрос:
— Какого рода люди тут живут?
— Вон там, — сказал Кот, помахав правой лапой, — живет Шляпник, а вон там (он помахал левой) живет Мартовский Заяц. Навести-ка их: оба они сумасшедшие.
— Но я вовсе не хочу общаться с сумасшедшими, — заметила Аня.
— Ничего уж не поделаешь, — возразил Кот. — Мы все здесь сумасшедшие. Я безумен. Вы безумны.
— Откуда Вы знаете, что я безумная? — спросила Аня.
— Должны быть. Иначе Вы сюда не пришли бы.
Аня не нашла это доказательством. Однако она продолжала:
— А как Вы знаете, что Вы сами сумасшедший?
— Начать с того, — ответил Кот, — что собака, например, не сумасшедшая. Вы с этим согласны?
— Пожалуй, — сказала Аня.
— Ну так вот, — продолжал Кот, — собака рычит, когда сердита, и виляет хвостом, когда довольна. Я же рычу, когда доволен, и виляю хвостом, когда сержусь. Заключенье: я — сумасшедший.
— Я называю это мурлыканьем, а не рычаньем, — проговорила Аня.
— Называйте чем хотите, — сказал Кот. — Играете ли Вы сегодня в крокет с Королевой?
— Я очень бы этого хотела, — ответила Аня, — но меня еще не приглашали.
— Вы меня там увидите, — промолвил Кот — и исчез.
Это не очень удивило Аню: она уже привыкла к чудесам. Пока она глядела на то место, где только что сидел Кот, он вдруг появился опять.
— Кстати, что случилось с младенцем? — спросил он.
— Он превратился в поросенка, — ответила Аня совершенно спокойно, словно Кот вернулся естественным образом.
— Я так и думал, — ответил Кот и снова испарился.
Аня подождала немного, думая, что, может, он опять появится, а затем пошла по тому направлению, где, по его словам, жил Мартовский Заяц.
«Шляпников я и раньше видала, — думала она. — Мартовский Заяц куда будет занятнее и к тому же, так как мы теперь в мае, он не будет буйно-помешанный, по крайней мере, не так буйно, как в марте». Тут она взглянула вверх и опять увидела Кота, сидящего на ветке дерева.
— Вы как сказали — поросенок или опенок? — спросил Кот.
— Я сказала — поросенок, — ответила Аня. — И я очень бы просила Вас не исчезать и не появляться так внезапно: у меня в глазах рябит.
— Ладно, — промолвил Кот и на этот раз стал исчезать постепенно, начиная с кончика хвоста и кончая улыбкой, которая еще осталась некоторое время после того, как остальное испарилось.
«Однако! — подумала Аня. — Мне часто приходилось видеть кота без улыбки, но улыбку без кота — никогда. Это просто поразительно».
Вскоре она пришла к дому Мартовского Зайца. Не могло быть сомнения, что это был именно его дом: трубы были в виде ушей, а крыша была крыта шерстью. Дом был так велик, что она не решилась подойти, раньше чем не откусила кусочек от левого ломтика гриба. И даже тогда она робела: а вдруг он все-таки буйствует! «Пожалуй, лучше было бы, если бы я посетила Шляпника!»
Глава 7. СУМАСШЕДШИЕ ПЬЮТ ЧАЙ
Перед домом под деревьями был накрыт стол: Мартовский Заяц и Шляпник пили чай. Зверек Соня сидел между ними и спал крепким сном. Они же облокачивались на него, как на подушку, и говорили через его голову. «Соне, наверное, очень неудобно», — подумала Аня. — Но, впрочем, он спит, не замечает».
Стол был большой, но почему-то все трое скучились в одном конце.
— Нет места, нет места, — закричали они, когда Аня приблизилась.
— Места сколько угодно, — сказала она в возмущеньи и села в обширное кресло во главе стола.
— Можно Вам вина? — бодро предложил Мартовский Заяц.
Аня оглядела стол: на нем ничего не было, кроме чая и хлеба с маслом.
— Я никакого вина не вижу, — заметила она.
— Никакого и нет, — сказал Мартовский Заяц.
— В таком случае не очень было вежливо предлагать мне его, — рассердилась Аня.
— Не очень было вежливо садиться без приглашения, — возразил Мартовский Заяц.
— Я не знала, что это ваш стол, — сказала Аня. — Тут гораздо больше трех приборов.
— Обстричь бы Вас, — заметил Шляпник. Он все время смотрел на волосы Ани с большим любопытством, и вот были его первые слова.
Аня опять вспылила:
— Потрудитесь не делать личных замечаний, это чрезвычайно грубо.
У Шляпника расширились глаза, но все, что он сказал, было:
— Какое сходство между роялем и слоном?
«Вот это лучше, — подумала Аня. — Я люблю такого рода загадки. Повеселимся».
— Мне кажется, я могу разгадать это, — добавила она громко.
— Вы говорите, что знаете ответ? — спросил Мартовский Заяц.
Аня кивнула.
— А Вы знаете, что говорите? — спросил Мартовский Заяц.
— Конечно, — поспешно ответила Аня. — По крайней мере, я говорю, что знаю. Ведь это то же самое.
— И совсем не то же самое! — воскликнул Шляпник. — Разве можно сказать: «Я вижу, что ем» вместо: «Я ем, что вижу?»
— Разве можно сказать, — пробормотал Соня, словно разговаривая во сне, — «Я дышу, пока сплю» вместо: «Я сплю, пока дышу?»
— В твоем случае можно, — заметил Шляпник, и на этом разговор иссяк, и все сидели молча, пока Аня вспоминала все, что знала насчет роялей и слонов, — а знала она не много.
Шляпник первый прервал молчанье.
— Какое сегодня число? — спросил он, обращаясь к Ане. При этом он вынул часы и тревожно на них глядел, то встряхивая их, то прикладывая их к уху.
Аня подумала и сказала: