Империя. Роман об имперском Риме Сейлор Стивен

– Почему же?

– Я слышал, что огромное количество недавно захваченных территорий объято мятежом. Восстания грозят свести на нет все молниеносные завоевания Траяна. Адриану придется вернуться и заново завоевать земли, чтобы не потерять их.

– Не обязательно, – возразил Аполлодор. – Я говорил с ним вчера – ты ведь понимаешь, зять, что сведения совершенно конфиденциальны? – В серьезных разговорах Аполлодор обычно называл Марка не Пигмалионом, а зятем. – Адриан считает новые восточные провинции бесполезными. Мол, Траян переусердствовал. Мало бунтов на новых территориях, так еще и евреи опять докучают: устроили кровавые восстания в Александрии и Кирене, а на острове Кипр идет настоящая война. Погибли десятки тысяч. По мнению Адриана, куда важнее справиться с евреями, чем удержать Ктесифон. И вместо того чтобы тратить людей и средства на нескончаемую войну за восточные провинции, Адриан хочет отдать беспокойные земли римским ставленникам и укрепить восточные рубежи цепочкой зависимых государств.

– Похоже, он тщательно обдумал стратегию еще до того, как стал императором.

– Подозреваю, что да. Ты же знаешь, у Адриана всегда свое мнение, о чем бы ни шла речь.

Марк нахмурился:

– Получается, триумф устроен по случаю захвата того, что Адриан намерен отдать.

– Разве не смешно? – рассмеялся Аполлодор. – Но мы с тобой свое дело сделали. Украсили город с таким блеском, будто Адриан готов удерживать завоеванные провинции тысячу лет.

На вершину колонны пали первые лучи солнца. Статую Траяна словно охватило золотое пламя.

Марк опять зевнул и клюнул носом, закрыв глаза.

– Не вздумай заснуть, Пигмалион, когда окажешься дома, а то пропустишь триумф. И ничем другим не занимайся, разве только вы с Аполлодорой соберетесь зачать ребенка сей же час! – С сердечным смехом Аполлодор хлопнул Марка по спине и привел в чувство, хотя тот почти заснул. – Придет ли Луций?

При упоминании отца Марк испытал укол тревоги и резко очнулся:

– Нет, не сможет. В последнее время ему нездоровится.

На самом деле Луций Пинарий, которому исполнилось семьдесят, уже месяц был прикован к постели, страдая от головокружения и слабости в ногах. Илларион, который тоже сильно одряхлел, не отходил от хозяина и часто читал ему старые письма Аполлония Тианского, который продолжал посещать Луция в сновидениях. У постели в качестве напоминания, что смерть не страшна, Луций держал сброшенные Учителем железные кандалы. Как Аполлоний сумел отринуть оковы, так и Луций предвкушал миг, когда его душа покинет земной каркас, вознесется и сольется с Божественной Сингулярностью.

Через несколько часов Марк, стоя под безоблачным небом и ярким солнцем, ждал прибытия триумфальной процессии. Аполлодор, с которым поздоровался знакомый, немного отошел и увел с собой Аполлодору, так что Марк остался один в толпе.

Задолго до того, как шествие достигло колонны, он услыхал громовую реакцию множества людей, которые выстроились вдоль маршрута, пролегающего через весь город. Ликую щий гул приближался, пока наконец не показались первые трубачи.

За ними следовали магистраты и сенаторы в тогах с красным кантом; одни непринужденно переговаривались, словно не впечатленные шумихой; другие выступали с приличествующим достоинством. Затем появились белые быки, обреченные на заклание в храме Юпитера на Капитолийском холме; далее потянулись бесчисленные повозки с горами трофеев, изображениями и макетами покоренных городов, включая Ктесифон, Вавилон и Сузы, а также целый сонм пленных в цепях и лохмотьях, среди которых плелись и мелкие царьки, низложенные Траяном.

Наконец, предшествуемая ликторами с венками и фасциями, прибыла триумфальная колесница. Траян, став императором, прославился тем, что вступил в город пешком, и теперь с Адрианом соседствовала его эффигия. Восковую копию изготовили и раскрасили так искусно, что она казалась живой. Укрупнять фигуру не потребовалось, благо и при жизни Траян возвышался над остальными.

– Неизбежен вопрос: кто крепче из тех двоих в колеснице? – раздался голос возле уха Марка.

Повернувшись, он узнал Фавония. Со скуррой был Светоний. Начальник архивов поднял бровь:

– По-моему, новый император необычно оживлен и расслаблен. Ты только глянь, как Адриан улыбается и машет толпе, – нет, погоди, ведь я смотрю на эффигию Траяна! – съязвил он.

– Думаю, Адриану не нравится, когда на него глазеют, – заметил Марк, вынужденный признать, что молодому правителю явно неуютно стоять рядом с улыбающимся восковым изображением предшественника.

– Говорят, Веспасиан счел свой триумф утомительным до зубовного скрежета, – отозвался Светоний. – В архиве есть письмо, где он пишет: «Какой же я старый глупец, что возжелал столь нудных почестей!»

– Кто знает, о чем думает наш новый император, лицо-то скрыто бородой, – сказал Фавоний. – О ней только и разговоров. Светоний, у нас хоть раз был бородатый император?

Архивист задумался.

– Нерон изображен с бородкой, но щеки и подбородок выбриты. А вот чтобы настоящая борода? Нет. Адриан первый.

– Может, он таким манером хочет напомнить нам, что мнит себя философом? – спросил Фавоний. – Или уподоб ляется заросшим простым солдатам, которые никогда не бреются в течение военной кампании? Вон там, на колонне, показаны бородатые римляне, избивающие даков.

– Лично мне растительность у него на лице кажется безупречно ухоженной, – возразил Марк. – Не каждый мужчина способен отпустить такую роскошную бороду. По-моему, она весьма идет императору.

От него не укрылись побуждения Адриана: борода скрывала те самые рубцы на щеках, из-за которых он так терзался. В качестве протеже Траяна Адриану приходилось чисто бриться и поддерживать вид, ценимый бессчетными поколениями римской знати. Но ныне он стал императором и мог поступать, как ему заблагорассудится, даже отпустить бороду.

– Предсказываю, что ровно через год бородами обзаведется большинство сенаторов и практически все льстецы в До ме народа, – ухмыльнулся Фавоний, – даже старые евнухи, оставшиеся со времен Тита, пусть им и придется ее приклеивать!

– Сущая правда! Безбородыми останутся только юнцы, которым захочется привлечь внимание Цезаря, – подхватил Светоний.

Колесница остановилась у подножия колонны. Адриан сошел с повозки, держа в руках урну с прахом.

– Так задумано, – пояснил Марк, который отвечал за создание маленького склепа для урны предыдущего императора.

– Сенату пришлось отдельно узаконить процедуру, – заметил Светоний. – До сих пор останки императоров помещали в саркофаги, находящиеся за старыми городскими стенами. Но Адриан решительно постановил, что колонна Траяна должна стать и гробницей Траяна.

Фавоний поднял взгляд на колонну:

– В месте последнего упокоения Траян всегда останется стоять! Завидую старику!

К Адриану присоединилась Плотина, они поместили урну в хранилище. Затем Адриан произнес панегирик Траяну, перечислив его свершения не только как строителя и воина, но и как друга народа и сената Рима. Траян сдержал свое слово и за все правление не убил ни одного сенатора – обет повторил и Адриан, – а в числе его высочайших заслуг значилось развитие основанной Нервой системы благотворительности для сирот и детей бедняков: дело, которое новый император обещал продолжить.

– Но сегодня, – объявил Адриан, – мы, разумеется, празднуем его успехи на поле брани и в особенности те завоевания, за которые сенат удостоил Траяна титула Парфянский. Мы празднуем победу над многочисленными врагами и покорение многих городов: Низибии и Батны, Аденистры и Вавилона, Артаксаты и Эдессы…

Адриан продолжал в том же монотонном духе. Его ораторский стиль был удивительно скучен. Видимо, он устал или разволновался, поскольку часто теребил бороду и время от времени в его речи пробивался прежний испанский акцент, как заметил Марк.

Фавоний вздохнул:

– Он просто зачитывает список и опускает сочные подробности; все равно что подать кости без мяса! Ты знаешь историю о встрече Траяна с царем Осроены Абгаром?

Марк пожал плечами. Он уже собирался шикнуть на скурру, чтобы тот умолк, но вмешался Светоний:

– Я слышал одну версию, но мне интересна и твоя, Фавоний.

Глаза у скурры загорелись.

– Что ж, я точно не знаю, где находится Осроена, но название крайне диковинное…

– Одно из мелких царств в древней стране Месопотамия, – объяснил Светоний. – Столицей ему служит Эдесса, которая находится невдалеке от верховий Евфрата.

– Никогда не был силен в географии, – повинился Фавоний. – Так или иначе, царь Абгар, точно цыпленок меж лисой и волком, до смерти боялся и римлян, и парфян, и, едва они подступали к нему с переговорами, он в панике удирал. И долгое время, пока Траян кружил поблизости и добивался встречи, Абгар игнорировал все призывы и не высовывал носа в надежде, что римляне просто уйдут. Но ему кто-то донес о страсти Траяна к мальчикам, и Абгар вздохнул с облегчением, ибо, по общему мнению, прекраснейшим отроком Востока являлся его родной сын, князь Арбанд. Траян уже отчаялся встретиться с царем и двинулся восвояси, оставив одного из своих полководцев с наказом разорить Эдессу, когда Абгар с царской свитой поспешил за ним и настиг на границе. Тем вечером Абгар разбил у дороги огромный шатер и закатил Траяну щедрый пир, усадив рядом с ним на подушки князя Арбанда – кого же еще! Траян воспылал к юнцу неописуемой страстью; прошел слух, что он отправил Адриану шифрованное письмо, где объявил: «Я встретил прекраснейшего отрока из всех, что рождались на свет!» В завершение вечера Абгар заставил сына развлечь Траяна каким-то варварским танцем. Дальнейшее мы можем только домыслить, но дипломатия Арбанда явно оказалась успешной, потому что Траян пощадил Эдессу и оставил Абгара на троне в качестве римской марионетки.

Светоний нахмурился:

– Но не Абгара ли мы видели в цепях, плетущимся с остальными свергнутыми Траяном правителями?

– О да, впоследствии удача изменила царю. Когда Траян, захватив Вавилонию, плыл по Евфрату с намерением взглянуть на Персидский залив, пришли вести о восстании в Осроене. Царь Абгар обвинял в смуте парфянских подстрекателей и еврейских бунтовщиков, но в Эдессу вступили простоволосые берберийские конники Лузия Квиета, опустошили город, а самого Абгара низложили. Вот нынче он и прошел перед нами в цепях.

– А что стало с князем Арбандом? – осведомился Марк.

– Хороший вопрос, – сказал Фавоний. – Его не было среди пленных – смазливый щенок выделялся бы из своры старых шелудивых псов! Поскольку Траян имел похвальный обы чай давать образование мальчикам, которых уже пользовал, держу пари, что Арбанду выделили наставника и отослали в какую-нибудь греческую академию. А может, сегодня на пиру Арбанд исполнит свой дикарский танец уже для Адриана!

Скурра откровенно потешался. Его не интересовала участь Арбанда: история отрока лишь дала ему материал для непристойной байки. Марку же вспомнились ужасы, виденные в Дакии, и он ощутил жалость к танцующему князю, который всем пожертвовал ради спасения отцовского царства.

Адриан между тем подобрался к концу хвалебной речи и перечислял почетные имена покойного императора: Дакик – покоритель Дакии, Германик – покоритель Германии и, разумеется, Парфяник.

– Но из всех титулов, дарованных ему благодарным народом и сенатом Рима, он превыше всего гордился одним, прежде не слыханным: Оптим, лучший из императоров.

Толпа, почувствовав, что панегирик почти окончен, ответила громовым ликованием. Невозможно было сказать, кому кричат: «Да здравствует Цезарь!» – Траяну или Адриану. То гда Светоний шагнул вперед и назвал нового императора по имени:

– Да здравствует Адриан! Да будет долгим твое правление!

Его клич подхватили другие. Адриан, принимающий славословия с неизменно неуверенным видом, заметил инициативу Светония и благодарно кивнул в его сторону.

Когда возгласы поутихли, Фавоний сверкнул глазами, словно придумал нечто умное, выступил вперед и крикнул:

– Да здравствует Адриан! Да будет он счастливее Августа! Да будет он лучше Траяна!

Светоний поджал губы в ответ на столь смелое воззвание:

– Счастливее Счастливейшего? Лучше Лучшего? Слушайте, слушайте! – Он громко повторил фразу, и то же сделали многие прочие.

– Да будет он счастливее Августа! – галдел народ. – Да будет он лучше Траяна!

Марк разглядывал нового императора, который был искренне тронут таким взрывом доброжелательности. Но даже радуясь, Адриан, как заметил Марк, то и дело прикасался к лицу. Другим могло показаться, что император поглаживает бороду, как делают умудренные философы, но Марк знал: тот думает о скрытых под нею рубцах.

Вечером, когда Марк с Аполлодором вернулись домой, их встретил в дверях заплаканный Илларион. Марк бросился в отцовские покои.

Луций Пинарий так исхудал за последние месяцы, что его тело, казалось, даже не приминало постель. Руки были сложены на груди. Глаза закрыты. На лице застыла улыбка.

– Это случилось во сне, – сообщил Илларион. – Я зашел взглянуть на него. И сразу все понял, едва переступив порог. Я поднес к ноздрям зеркало и убедился, что он не дышит.

Марк дотронулся до фасинума. Он огляделся, гадая, задержался ли дух отца или уже воспарил к Аполлонию и Божественной Сингулярности. Затем посмотрел на лицо Луция Пинария и разразился рыданиями.

Он больше не услышит отцовского голоса. Он так и не узнает имени матери.

120 год от Р. Х.

В бодрящий осенний день Марк с Аполлодором приступили к одному из труднейших за всю карьеру дел. Они направлялись к Колоссу.

Первоначально громоздкая статуя Нерона стояла во внутреннем дворе Золотого дома. Ее оставили на прежнем месте, когда Веспасиан ликвидировал сам двор, а лик скульптуры изменили, чтобы бог солнца Сол уже не походил на Нерона. Монумент десятилетия простоял спиной к амфитеатру Флавиев, возвышаясь над южной частью древнего Форума и взирая на Капитолийский холм поверх храмов и государственных учреждений.

Адриан разрешил возвести на этом месте новый храм. Колосса предстояло переставить. Задача была особенно важна для императора, поскольку он лично проектировал святилище. Аполлодора даже не подпустили к чертежам.

– Твое дело – просто переместить Колосса, – сказал ему Адриан солнечным днем, когда они осматривали участок. – Я хочу, чтобы статую сдвинули намного ближе к амфитеатру. Сейчас покажу куда.

Едва Аполлодор увидел выбранное место, он выразил опасения:

– Во время игр к амфитеатру и так не протолкнуться. С Колоссом положение только усугубится. И возникает вопрос пропорций: если статуя окажется так близко к амфитеатру, то оба сооружения выпадут из общего ряда. При взгляде издали создастся пренеприятный контраст. Чем забивать проход…

– Напротив, – отрезал Адриан. – Этот открытый участок – самый подходящий для статуи. В сущности, я вижу здесь место для двух изваяний.

– Двух, Цезарь?

– Я собираюсь соорудить новую статую для соседства с Колоссом, такой же высоты.

– Но куда ты поставишь такую громадину?

– Прямо вон там, на равном удалении от амфитеатра, Колосса Сола и моего нового храма Венеры и Ромы. Я думаю, что статуя должна быть посвящена луне, чтобы в комплексе скульптуры воздавали почести обоим светилам. Твое чувство равновесия еще не удовлетворено?

Аполлодор нахмурился:

– В религиозном смысле – пожалуй. Но эстетически…

– Аполлодор, я желаю, чтобы ты спроектировал статую. В стиле Сола, конечно, но хотелось бы увидеть и нечто новое. Я сознаю, что задача одинаково трудна и в смысле строительства, и в художественном отношении. Нельзя, чтобы при землетрясении богиня лишилась руки или рассыпалась в прах, как случилось с Колоссом Родосским. Статуя Нерона прошла испытание временем, когда ты будешь ее переставлять, советую воспользоваться возможностью и выяснить, как она сделана и установлена, а заодно изучить все тайны конструкции.

Столь грандиозное поручение – соорудить статую, равную по величине Колоссу, – свело на нет все возражения Аполлодора. Прежде он считал венцом своей карьеры работу над колонной Траяна, но Колосс Луны затмит все прошлые достижения. У Аполлодора появился шанс создать произведение искусства на века.

Пока же проблема заключалась в перестановке Колосса Сола.

Расстояние было невелико, всего несколько сот футов, а замощенная территория оставалась ровной на всем пути следования. Участок очистили от зевак. Сначала Колосса подняли тремя подъемниками на достаточную высоту, чтобы подвести под основание валы. Затем бережно установили на платформу. Веревки оставили, и бригады рабочих натянули их со всех сторон, чтобы статуя не кренилась по мере передвижения.

В платформу впрягли двадцать четыре слона. По команде Аполлодора погонщик двинул животных вперед. Валы затрещали от нагрузки. Тугие веревки запели, как струны. Слоны размахивали бивнями и трубили.

Дрожа от тревоги, Марк наблюдал. В памяти еще не стерлась катастрофа, которая чуть не случилась при установке статуи Траяна на верхушку колонны. Нынешний проект был еще амбициознее, а возможность неудачи, с учетом близости амфитеатра, – еще больше. Несмотря на тщательное планирование и дотошное внимание к мелочам, в игру вступали неизвестные факторы, главными из которых служили неравномерное распределение напряжений внутри Колосса и своенравие слонов.

– Просто переместить! – произнес голос позади Марка.

Это был Аполлодор: скрестив на груди руки, он пристально следил за тяжело продвигающейся статуей.

– О чем ты? – не понял Марк.

– Император дал мне указание: «Твое дело – просто переместить Колосса». Ха! По сравнению с такой работенкой проектирование храма представляется детской забавой. Он, верно, сейчас этим и занимается: рисует свои любимые тыквы, чтобы насадить их на верхушку нового святилища.

Марк глянул на Палатинский холм. Адриан и придворные наблюдали за происходящим с высокого балкона Дома народа.

– Сегодня я подслушал шуточку одного рабочего, – сообщил Аполлодор, не спуская глаз со статуи.

– И что тот сказал?

– А вот что: «Знаешь, как можно назвать падение Колосса на амфитеатр Флавиев?»

Марк содрогнулся, представив страшную картину.

– Как же?

– Местью Нерона!

Марк издал сухой смешок. Он нервно ощупал фасинум и прошептал молитву – не древнему богу, воплощенному в талисмане, а лучезарному юноше, который впервые явился ему в ночь обеда в его честь и с тех пор часто посещал во сне. Богоподобный отрок всегда дарил Марку чувство благополучия и спокойствия, но имени своего не открывал. Только повторял: «Не бойся. Я спасу тебя».

Колосс планомерно продвигался вперед. Марк попытался представить удивительное зрелище, которое издалека открывалось Адриану и прочим наблюдателям: наверное, им чудится, будто гигант неспешно идет через город. Наконец статуя достигла точки, где ее надлежало установить. И вновь ее подняли, а после медленно, осторожно, с предельной точностью опустили на новое основание.

Рабочие издали победный клич. Все прошло без сучка без задоринки. Марк с облегчением выдохнул. Он повернулся к Аполлодору, который весело скалился, будто и не опасался подвоха.

– Сегодня месть Нерона не удалась! – сказал ему Марк.

Вечером Марк с тестем и Аполлодорой тихо отметили дневную удачу обедом в доме Пинариев. Марку было еще трудновато считать жилище своим, а не отцовским. Марк был единственным наследником Луция и одним из немногих оставшихся в Риме Пинариев. Древний патрицианский род свелся к горстке разобщенных сородичей, отчего желание Марка обзавестись сыном и передать ему имя стало особенно острым.

Аполлодор словно прочел его мысли.

– Нет ли у вас хороших новостей? – спросил он, переводя взгляд с Марка на дочь.

Аполлодора отвернулась и покраснела, как всегда бывало при упоминании этой темы.

Мастер пожал плечами:

– Старшее поколение уходит, и мир нуждается в свежей крови. Знаешь, кто недавно умер? Старый друг твоего отца, Дион Прусийский.

– Когда ты узнал? – спросил Марк.

– Сегодня, сразу после перемещения Колосса. Мне встретился Светоний, он и сообщил.

– Поистине, уходит целое поколение, – тихо произнес Марк. Скончались и отец, и почти все его близкие друзья. Не стало даже Иллариона: вольноотпущенник умер от внезапного недуга минувшей зимой, всего на год с небольшим пережив хозяина.

– Но его место занимает следующее, – сказал Аполлодор. – Теперь новые времена, и у кормила стоит Адриан. Налицо всевозможные перемены. Подумать только: император, воображающий себя архитектором! – Он покачал головой и осушил чашу.

– Несомненно, найдутся желающие позлословить на его счет, – заметил Марк.

– Кто? Кучка строптивцев, – возразил Аполлодор. С тех пор как Адриан поручил ему заняться предварительными набросками Колосса Луны, он не желал и слышать худого слова об императоре.

– Я думаю о сенаторах, которых казнили на заре его правления вопреки его же обещанию, – пояснил Марк. В числе предполагаемых заговорщиков был Лузий Квиет, разрушитель Эдессы. – Возможно, они действительно замышляли убить императора и заслужили смерть, но все же…

– Император не нарушал клятвы – по крайней мере, формально, – не уступил Аполлодор. – На самом деле он заявил, что не будет карать сенаторов без выраженного согласия сената, а большая часть последнего проголосовала за казни.

– И все-таки появление…

– Воистину, Пигмалион, тяжелые чувства, которые породил тот несчастливый поворот событий, добросердечный Цезарь более чем компенсировал, когда развел во дворе форума Траяна костер из векселей. Массовое освобождение от обязательств тех, кто задолжал государству, – какая блестящая мысль!

– Поговаривают, что в итоге казна истощится и в экономике возникнет застой, – заметил Марк.

– Нет, тот костер привел к обратному. Уверенность восстановилась, и все снова начали тратить. Новые налоговые сборы более чем покрыли прощенные долги. Император выказал готовность лично пополнить народную казну, когда расплавил знаменитый «Щит Минервы», хваленое серебряное блюдо Вителлия. Ранее императоры боялись и прикоснуться к нему, даже Траян, – они всерьез принимали безделушку за священное подношение богине. Однако Адриан, переучитывая имперское имущество, только взглянул на блюдо и мигом объявил немыслимым, чтобы какая-нибудь богиня возжелала столь отвратительную вещь, и повелел его расплавить. Говорят, он отчеканил столько монет, что хватило на целый легион! О, наш Адриан – смышленый малый.

Остаток вечера Аполлодор продолжил главенствовать в беседе, неуемно восхваляя императора, и Марк почти пожалел о старых деньках, когда тесть отпускал в адрес Адриана колкости. Затем Аполлодор принялся превозносить собственные заслуги, и его пыл подогревался непрерывными возлияниями. Марк ему не препятствовал. Если кто и заслужил право чуток похвастаться и выпить в свое удовольствие, то именно Аполлодор, добившийся сегодня поистине замечательного успеха, благополучно переставив Колосса.

Наконец тесть отбыл, хотя Марк и Аполлодора предложили ему ночлег. Мастер заявил, что хочет в уединении поработать над проектом статуи Луны. Впрочем, Марк подозревал, что скульптор провалится в хмельной сон, не успев взять стило.

После ухода Аполлодора дом погрузился в тишину. Марк прогулялся в саду под звездами и задержался у статуи Меланкома. Ему повезло обладать такой вещью. Сам император наведывался к нему лишь с тем, чтобы в одиночестве полюбоваться ею. Статуя почти, хоть и не вполне, передавала образ божественного существа, которое навещало Марка во сне.

Иногда Марк подумывал изваять своего бога. Однако до сих пор ему не хватало времени – или он внушал себе, что слишком занят. Правду сказать, Марк боялся взяться за дело, страшился не уловить совершенства божественного юноши. Возможно, когда-нибудь он будет готов.

Аполлодора пришла к нему в сад. Он взял жену за руку.

– Муж мой, мне нужно кое-что тебе сказать.

Марк заглянул ей в глаза и ахнул:

– Но почему ты раньше молчала?

– Я хотела, чтобы ты узнал прежде всех, включая отца, и решила не говорить до его ухода. Сообщим ему завтра.

– Ребенок? Наше дитя! Ты уверена?

– Абсолютно.

При свете звезд Пинарий смотрел ей в лицо. Он надеялся, что у ребенка будут ее роскошные черные волосы и темные глаза. Он прикоснулся к фасинуму и прошептал благодарственную молитву юноше, являвшемуся во снах.

121 год от Р. Х.

Весело насвистывая марш, заученный в дакийских кампаниях, Марк шагал по древнему Форуму мимо храма Кастора и Дома весталок.

Стояло погожее утро позднего апреля, и все вокруг казалось Марку еще красивее, поскольку накануне у него родился здоровый сын. Младенец больше походил на отца – с золотистыми волосами и ярко-голубыми глазами, которые, по словам повитухи, должны были со временем стать зелеными. Марк назвал мальчика Луцием и сожалел лишь о том, что отец не дожил до появления внука, нареченного в его честь.

Жизнь была прекрасна. Марк с удовольствием работал, в данный момент – совместно с Аполлодором создавая проект статуи Луны. Мастер был воодушевлен как никогда. Сейчас Марк направлялся на участок уточнить кое-какие замеры. Приблизившись к амфитеатру Флавиев с возвышающимся рядом Колоссом, он представил подле них статую Луны и ощутил озноб восторга.

Его маршрут пролегал мимо того места, где Колосс стоял раньше; теперь там закладывался фундамент храма Венеры и Ромы. Окончательный вид святилища держался в тайне. Адриан надзирал за строительством во всех его аспектах, полностью отстранив Аполлодора и запретив помощникам показывать чертежи тем, кто напрямую не вовлечен в проект. Император исполнился решимости доказать, что ему под силу соз дать шедевр самостоятельно, без помощи извне. Аполлодору, конечно, было любопытно, но он отказался от стараний вникнуть в дело, бросив все силы на создание Колосса Луны. Судя по размаху работ, храм ожидался огромный. Такая громадина на месте вестибула Золотого дома в любом случае сделает здание заметным ориентиром, как бы оно ни выглядело.

Марк прибыл на отведенный под статую Луны участок, извлек моток бечевки, компас, восковую табличку и стило, сделал замеры. Какое-то время он просто стоял, тешась мыслью, что придет день, когда венец Аполлодоровых трудов поразит весь мир, а сам он приведет сюда малыша Луция и скажет: «Я тоже приложил к нему руку».

Он миновал амфитеатр Флавиев и достиг большого банного комплекса, построенного Аполлодором для Траяна. Как все, что возводил Траян, термы отличались размахом и были с исключительным вкусом украшены картинами и скульптурами в общих помещениях, а бассейны обрамляла цветная мозаика. Помимо собственно терм и двориков для гимнастических упражнений, здесь имелось огромное количество залов, где можно было подстричь волосы или обработать ногти, выпить чашу вина или перекусить, прочесть библиотечный свиток или просто посидеть за беседой с друзьями. Предусматривалось и множество закутков, где посетители наслаждались близостью – иногда с проститутками, а иногда и друг с другом. В термах учли поистине все аспекты жизни. Однажды скурра Фавоний сказал Марку, что идеал существования – рождаться, жить, производить потомство и умирать, не покидая терм.

Марк оставил одежду и обувь в раздевалке. Пол, подогретый трубами с горячей водой, был восхитительно теплым. Поогревались и стены. Перебросив через плечо простыню для вытирания, он устремился к ближайшему горячему водоему. В затемненном помещении стоял пар. Глаза Марка еще не привыкли к полумраку, а его уже окликнули. Видимо, тесть прибыл раньше.

– Как поживает мой новорожденный внук? – спросил Аполлодор, когда Марк устроился рядом в бассейне. Вода была так горяча, что погружаться пришлось очень медленно.

– Горласт, как и вчера, – расплылся в улыбке Марк. – Повитуха говорит, что легкие у него будь здоров.

– Славно, славно!

– Прими поздравления в связи с рождением сына, Марк Пинарий.

Марк огляделся, удивленный голосом императора, которого не заметил в клубах пара. Адриан был совсем рядом; он по грудь погрузился в воду и прислонился к стенке. Позади, скрестив ноги, сидел красивый молодой раб со щипцами, которыми он завивал сырые от пара волосы императора. Присутствовали и другие слуги, которых Марк принял за секретарей и телохранителей.

– Благодарю тебя, Цезарь.

– Прими и мои поздравления, Марк Пинарий, – произнес человек, находившийся подле Адриана: Светоний, некогда заведовавший имперскими архивами, но ныне повышенный до личного императорского секретаря.

– Благодарю тебя, Светоний.

– И я тебя поздравляю. – Говорившего не было видно сквозь пар, различались только рыжие кудри, но Марк узнал голос. Благодаря дружбе со Светонием и собственному умению втереться в доверие Фавоний изловчился добиться расположения императора. – Поздравляю не только с рождением сына, но и с великолепной бородой, которую ты отпустил. Твое прекрасное лицо подобно картине в золотом обрамлении.

– Бороды и правда нынче в моде, – ответил Марк, застенчиво теребя жесткую светлую бородку, к которой еще не привык. – Тесть мой, направляя приглашение встретиться здесь, ты не предупредил о приходе Цезаря.

– А какая разница? – осведомился Фавоний. – Нарядился бы получше? – Он рассмеялся собственной шутке.

– На самом деле мы встретились совершенно случайно, – сказал Адриан. – Но раз уж Аполлодор оказался здесь, как и я, возможно, сами боги нас свели. Я усматриваю тут знак того, что пора мне, Аполлодор, кое-что тебе показать.

– Почту за честь, что бы ни соизволил показать мне Цезарь, – отозвался Аполлодор.

Марк глянул на скурру в ожидании скабрезной реплики, но Фавоний придержал язык. У Адриана было неважно с юмором, особенно когда дело касалось его самого, уж тем более – внешности. Здесь он разительно отличался от Траяна, которого обидеть было невозможно.

Марк не впервые встретил Адриана в термах. У императора вошло в обычай посещать общественные бани и разгуливать среди посетителей под видом простого гражданина, предающегося радостям городской жизни. Аполлодор видел в этом желание продемонстрировать единство с народом, что Маленькому Греку давалось труднее, чем Траяну. За спиной Адриана Фавоний как-то заявил Марку, что император зачастил в термы, поскольку ему нравится смотреть на обнаженных юношей.

Адриан, лоб которого покрылся бусинами пота, предложил перейти в холодный бассейн. Когда все выбрались из горячей ванны и направились в соседнее помещение, Марк заметил, что Фавоний постарался как можно больше прикрыть простыней пухлое розовое тело, тогда как Адриан остался нагим, а простыню прихватил мальчик, который завивал ему волосы. Императору и впрямь незачем было стыдиться своего сложения. Марк вспомнил Юпитера в изображении великих скульпторов прошлого, взирая на сорокапятилетнего императора с широкими плечами, могучей грудью и густой, местами посеребренной бородой.

Войдя в зал с холодным бассейном, Адриан заметил седобородого человека, который терся спиной об угол.

– Что ты такое делаешь, гражданин? – поразился Адриан.

Тот едва взглянул на правителя и явно не узнал.

– А сам как думаешь, что я делаю? Разминаю спину о стенку. У меня на лопатке страшная шишка, которая не желает проходить. Старое боевое ранение. Только так и спасаюсь.

– Клянусь Геркулесом, ты похож на престарелого Ганимеда, исполняющего эротический танец! Приказал бы рабу сделать тебе массаж!

– Рабу? Ха! Единственный раб, какой у меня есть, – старая стряпуха, и у нее слишком скрючены пальцы для такого дела.

Адриан поджал губы.

– Боевое ранение, говоришь. Значит, ты ветеран?

– А то. Первый легион Минервы, дакийская кампания. Заработал дыру в спине пятнадцать лет назад.

– В спине?

– Не потому что удирал! Проклятые даки устроили засаду в лесу и напали на нас с тыла. Я получил стрелу под лопатку и сражался, пока их не перебили всех до единого. Иногда мне чудится, что стрела все еще там. – Он яростно почесался об угол.

– Первый легион Минервы, говоришь. Но старого командира не узнаешь?

Человек перестал скрестись. Он присмотрелся к Адриану и разинул рот:

– Цезарь! Ты ли это? Я и не думал! Конечно, теперь я тебя узнаю. Тогда ты был без бороды.

– Покажи-ка свою рану.

Тот повернулся спиной. По внутреннему краю лопатки тянулся темный шрам. Адриан надавил на него большими пальцами:

– Здесь?

– Ох! Точнехонько! – Бедолага издал стон.

Адриан отступил и кликнул секретаря:

– В термах должны быть рабы, обученные массажу. Купи этому малому парочку самых лучших.

Задохнувшись, ветеран обернулся:

– Ну и ну! Воистину, Цезарь, ты друг солдат, раз заботишься о старом бойце Минервы. Да благословят тебя все боги! Но чем мне платить за содержание рабов? Их нужно кормить, а я и сам едва свожу концы с концами.

Адриан вновь обратился к секретарю:

– Вместе с рабами назначь ему ежемесячное пособие на их содержание.

– Сколько, Цезарь?

– Откуда мне знать? Пусть Светоний подсчитает, он лучше разбирается.

Адриан тронулся с места. Ветеран благоговейно смотрел ему вслед.

– Благословен будь, Цезарь! – крикнул он.

После короткого купания в холодном бассейне Адриан послал рабов за одеждой всей компании. Он облачился в пурпурную с золотом тогу, и слуги его тоже надели тоги, а не простые туники, которые Марк с Аполлодором считали уместными для посещения терм. Забавно, подумал Марк, что император не стесняется предстать обнаженным перед половиной Рима, однако одежду для себя и свиты выбирает сугубо официальную.

Когда все привели себя в порядок, Адриан отвел компанию в личные покои, предназначенные только для императора. Марк видел их в ходе постройки, но после, не будучи допущен к Адриану, ни разу тут не бывал. Колонны и стены покрывали редчайшие виды мрамора. Полы устилала детальнейшая мозаика. Мебель была сплошь греческая; подушки и занавеси – шелковые; картины и статуи отбирал сам Адриан. Императору, бесспорно, нельзя было отказать в тонком вкусе.

Адриан велел подать изысканных яств и вин. Разговор перешел на скорое путешествие императора, который вознамерился посетить войска и побеседовать с провинциальными магистратами на Рейне, в Галлии и Британии. Марк отметил, что Аполлодор ест мало и пьет вино неразбавленным. Когда правитель пригласил гостей в соседний зал, Аполло дор велел рабу наполнить чашу и прихватил ее с собой.

Главным в том зале оказался обширный стол, на котором были расстелены архитектурные планы, с углов придавленные мраморными грузилами в форме орлиных голов. Стоял тут и макет храма, изготовленный не из крашеного дерева, как обычно, а с настоящими мраморными колоннами и ступенями, позолоченной черепичной крышей и бронзовыми дверями. Облик здания воспроизводился до мелочей, вплоть до цветных фризов на постаментах и тонкой резьбы на капителях.

Отступив на шаг, Адриан оглядел гостей, довольный их удивленными лицами.

– Как вы уже поняли, перед вами будущий храм Венеры и Ромы. Макет – он поразительный, верно? – изготовил архитектор Декриан, но чертежи, все до последнего, я сделал сам. Поскольку работа продвигается быстро, а я не знаю, сколько буду отсутствовать, настало время наконец показать планы вам.

Аполлодор медленно обошел стол, рассматривая чертежи и макет. Он вскинул бровь:

– Но где у храма перед и где зад? По-моему, Декриан не понял твоих чертежей. Или я что-то упускаю, и тогда пусть Цезарь мне укажет.

– Видишь ли, Аполлодор, – улыбнулся Адриан, – Декриан тоже растерялся, когда увидел планы, но вскоре оценил новизну замысла. Позволь объяснить. Храм расположен в самом центре города, то есть в центре империи, а потому – в центре мира. Скажи мне, бывает ли у центра перед и зад? Нет. Из всякой сердцевины есть путь только наружу, вне зависимости от направления.

– Тогда, возможно, храму полагается быть круглым, – заметил Аполлодор.

Адриан нахмурился:

– Сначала и я так решил, но строители не смогли гарантировать, что удержится купол, который я задумал весьма обширным. Поэтому я нашел компромисс: пусть будет двойной храм с разделяющей стеной посередине. Войти в него можно с любой стороны. Часть, выходящая на амфитеатр Флавиев, посвящена Венере Счастливой, Приносящей Удачу. Та же, что смотрит на древний Форум, посвящена Роме Вечной. Не будет ни обратной стороны, ни лицевой, только два входа равной значимости. А статуи Венеры и Ромы в соответствующих святилищах усядутся спиной друг к дружке, разделенные стеной, и одна будет смотреть на восток, а другая – на запад. Взгляни же, идея поистине гениальная.

Адриан снял с макета позолоченную верхушку. Интерьер был выполнен не хуже наружной части: крошечные порфировые колонны, мраморные апсиды и прекрасные статуи богинь.

Аполлодор молча уставился на макет.