Облачный край Васильев Владимир

Шаги Мирон ощутил под утро. Именно ощутил, а не услыхал, ибо дождь впитывал все посторонние звуки, как мох впитывает воду. Сознание включилось, и через мгновение он уже стоял на ногах, а рядом бесшумно вскочили Лот и Демид.

По тропе прошли трое, неслышно ступая. Прямо к дому Матеуса.

Лот, чуть приоткрыв дверь, кошкой выскользнул из сарая. Мирон последовал за ним, не колеблясь; Демид задержался на случай, если следом за этими чужаками идут отставшие.

Тьма уже перестала быть кромешней, небо чуть заметно посерело.

Раздался громкий стук – незваные гости будили Матеуса. Лот с Мироном прокрались к самому крыльцу, не вызвав никакой тревоги. Чужаки вели себя на удивление беспечно, даже не обернулись ни разу. Демид у сарая молчал – значит, там, на тропе, все по-прежнему чисто.

Ну что же, силы равны. Трое против троих. Посмотрим, кто сильнее.

Заскрипела отворяемая дверь, на крыльце появился хмурый хозяин с фонарем в руке. Борода его была всклокочена, словно у рассвирепевшей росомахи.

Мирон взглянул на грабителей – каждый из них доставал Матеусу лишь до подбородка. Фигуры их казались бесплотными, скрытые под длинными плащами. Кроме того, мешал свет фонаря.

Лот, недолго думая, вскочил на крыльцо, хватил заднего чужака плоской стороной меча по голове и набросился на второго. Мирон тут же занялся третьим, краем глаза заметив, что первый беззвучно хлопнулся Матеусу под ноги.

– Свяжи его! – рявкнул Лот повелительно, и хуторянин на несколько секунд исчез в доме. Вернулся он с веревкой.

Мирон целиком сосредоточился на схватке; его чужак сноровисто уклонился от несложного выпада и мигом извлек длинный узкий меч, похожий на фредонские шпаги. Звякнуло железо, чужак защитился и неожиданно легко перемахнул через перила, словно нетопырь.

Лот ожесточенно рубился со своим, уже внизу, перед самым крыльцом. Не успел Мирон соскочить вслед за вертким противником, тот перекликнулся с товарищем, сбросил плащ и взмыл в небо, еще больше став похожим на большого нетопыря.

Мирон, сжимая бесполезный меч, глядел на светлеющие тучи. От Лота чужак тоже удрал, оставив лишь плащ.

– Вот зараза! – сказал Кидси с досадой. – Упорхнул.

Появился встревоженный Демид. Ему показалось, что у друзей затруднения. Он уставился на Мирона, уныло глазеющего в небо, на Лота, уже овладевшего собой и прячущего меч в ножны.

– Что у вас? – спросил Бернага, слегка успокоившись.

Лот вздохнул:

– Удрали. Оба.

– Совсем как тогда, на пожаре: шасть в небо, и нету, – добавил Мирон, нехотя подцепив мечом валяющийся под ногами плащ. – Вот все, что осталось.

– Но одного я все-таки оглушил, – удовлетворенно заключил Лот. – Вон он, голубец, на крыльце прикорнул.

Демид глянул: там стоял довольный Матеус и ухмылялся во все лицо. Проснулись и остальные хуторяне, потревоженные шумом; спешил к ним кое-как одетый Кирк Дюри, мелькали огни в окнах домов. Небо продолжало светлеть: занимался новый день.

Чужак начал приходить в себя только когда окончательно рассвело. Лот здорово его приложил: кожа на голове лопнула, обильно текла густая темно-багровая кровь, быстро чернея. За два часа его успели как следует рассмотреть, сдернув с плеч плащ цвета мокрой хвои.

Как и люди, чужак имел две руки, две ноги, продолговатое тулово и голову; на этом сходство кончалось. Несомненно, что летучие мыши состояли с ним в дальнем родстве. Голова была круглая, с огромными подвижными ушами, глазки маленькие и глубокосидящие, рот большой и зубастый, нос напоминал поросячье рыло, но черное и поизящней. Руки длиннее, чем у человека, свободных пальцев три, плюс один противостоящий, на манер людского большого пальца; и еще длинный, заворачивающийся вбок мизинец, к которому приросла кожистая перепонка-крыло. Ног не увидели – не стягивать же сапоги? Одежда – кожаные шаровары и ладная куртка без рукавов, скроенная таким образом, чтобы оставить свободными крылья. Мизинец при необходимости легко сгибался у основания, прижимаясь к запястью и локтю, перепонки обвисали на манер накидки и, несомненно, согревали чужака не хуже одежды, потому что были покрыты мягким ворсом, а внутри их ветвились многочисленные кровеносные сосуды. Весил чужак меньше, чем следовало ожидать от создания такого размера, но это Мирона как раз не удивило, ведь существа, способные к полету, не могут быть грузными. Полые кости, отсутствие жира – только кожа да мускулы.

Меч, как заметил Мирон раньше, узкий и тонкий, искусная гарда тонкой работы скрывает почти весь кулак. Клинок хорошо закален и мастерски заточен. Кинжал, наоборот, непомерно широкий, как варварский тесак, и слегка изогнутый.

Знака на чужаке не нашли, хотя Лот утверждал, что на шее у того, с которым он рубился, болтался какой-то медальон, правда, непонятно, Знак ли.

Остановив чужаку кровь, снесли его во все тот же сарай Матеуса, где караулили ночью. Хуторяне, наглядевшись, разошлись потихоньку, забот-то у них не уменьшилось.

Чужака усадили спиной к столбу, подпирающему кровлю. Дверь затворили, чтобы ненароком не улизнул. Огненный камень в банке фонаря горел ровно и ярко, освещая почти весь сарай.

Демида Лот отослал наружу на всякий случай: вдруг крылатые вздумают выручать своего дружка? Как не хотелось Бернаге остаться, пошел, скрепя душу. Старший есть старший, как скажет, так и будет. Глядя на него, Мирон вспомнил свой первый поход на логово сагорских пиратов – тогда он был самым молодым среди Воинов, и точно так же приходилось подчиняться старшим вопреки всему.

Чужак заворочался и открыл глаза. Рука стремительно метнулась к поясу, но, не найдя ни меча, ни кинжала, бессильно опала. Издав невнятное шипение, крылатый замер.

Лот в упор разглядывал его лицо. Теперь оно стало осмысленным, живым, а не бесстрастным, как раньше, когда чужак был без сознания. Он не трус, раз искал оружие, а значит его соплеменники уклоняются от схватки по каким-то своим соображениям.

– Кто ты такой? – твердо спросил Лот.

Голос Воина полнился холодом и острой сталью. Даже Мирон почувствовал себя неуютно.

Чужак хранил молчание, упрямо нагнув голову. Кидси выразительно обернулся к Мирону. Тот понял с полуслова: потянул из ножен меч и шагнул вперед. Лот наклонился, сграбастал чужака за куртку, приподнял.

– Говори, отродье! Лучше – говори.

Глазки у крылатого забегали. Неожиданно низким голосом он сказал:

– Я – Суорг, меченосец из рода Хла.

– Как зовется твой народ?

Суорг казался удивленным.

– Разве люди ничего не знают о деммах?

– Ты демм?

Суорг не ответил.

– Откуда ты родом?

– С лица Мира.

– Где это?

Демм пошевелил ушами – что сие означало, не понял ни Лот, ни Мирон. Наверное, прислушивался.

– Это – по ту сторону. Здесь – изнанка, там – лицо. Истинные живут там. Хотя вам наверняка все представляется иначе.

– Что вам нужно в нашем краю?

Суорг оскалился:

– Спроси об этом своих трагов, бледная обезьяна!

Лот отвесил крылатому легкую затрещину.

– Не умничай, длинноухий!

Чужак вдруг ловко вывернулся, отпрыгнул вглубь сарая и пронзительно заверещал. Тотчас заметно дрогнула земля. Потом еще раз.

– Берегись! – не своим голосом заорал с улицы Бернага.

Земля продолжала вздрагивать под чьими-то тяжелыми шагами. От визга крылатого закладывало уши.

– Лот! Мирон! Наружу! Скорее! – надрывался Демид.

Кидси попытался сцапать верткого демма, но тот проворно отпрыгнул. Мирон налег на дверь; в сарай втек тусклый свет дождливого шандаларского утра, смешиваясь с желтым свечением фонаря. Лот наконец схватил за шиворот крылатого, видимо, еще не пришедшего как следует в себя.

Мирон выбрался из тесного помещения, глянул за угол и обмер: прямо на сарай перла серая гора, тяжело переваливаясь и увязая в грязи. Крошечная головка на длинной шее даже не сразу бросилась в глаза. Толстенные ноги попирали землю, сотрясая при каждом шаге всю округу.

Демм опять заверещал; гора откликнулась глупым, но весьма громким мычанием. Очевидно, чужак заслышал ее издалека, обладая более острым слухом (недаром прядал ушами, как лось) и теперь призывал свою зверюгу на помощь.

– Лот, уходи! Да брось ты его к чертовой матери! – голосил Демид срывающимся голосом. Мирон не видел ни его, ни Лота. Очевидно, Кидси не отпускал демма.

Зверь приближался. От сарая его отделяло теперь локтей сто. Судьбе сарая вряд ли приходилось завидовать.

Мирон, преодолевая неприятный холодок в груди, рванулся навстречу.

– Й-э-э-э!!!

Демид встрепенулся, выхватил меч и понесся на подмогу, заходя с другой стороны.

Лот, прижимая к себе брыкающегося и беспрерывно орущего демма, наконец, выбрался из сарая, но так ничего и не увидел, потому что дверь выходила к поселку, а не на болота.

Чудовище продолжало мычать и сотрясать землю, неуклонно приближаясь, неотвратимое, как падающая скала. Мирон подбежал почти вплотную. Голова твари высилась на уровне печных труб – не дотянешься.

Демид тоже приблизился и с размаху рубанул по ноге-колонне. Морщинистая кожа лопнула, как гнилой орех, хлынула кровь. Но на чудище это никак не подействовало, оно продолжало переть дальше, словно ничего не произошло.

Пораженный Бернага отпрыгнул в сторону. Мирон, задрав голову кверху, бежал уже к сараю и выбирал удобный для удара момент. Шея в самом тонком месте – у основания головы зверя – была несколько толще тела взрослого мужчины, а сама голова – вдвое крупнее лосиной. Разума в этой твари было не больше, чем в пивном бокале.

Демид отдышался и бежал сбоку от поврежденной ноги, вновь и вновь взмахивая мечом и кромсая первую рану. Кровь хлестала, словно вода из пробоины в плотине.

Мирон, глядя вверх, выжидал. Вот голова медленно поплыла к земле, ближе и ближе… Размахнувшись что есть силы, Воин обрушил меч на шею чудовища. Удар, другой…

– Й-э-э-э!!!

Голова вдруг отделилась от толстенной шеи и тяжко шлепнулась в грязь; мышцы рук хором заныли, да так, что Мирон невольно охнул.

Чудище на миг замерло, по громадному телу прокатилась волна дрожи; затем пошло дальше, медленно приподнимая обезглавленную шею. Мощное колено разнесло стену сарая в щепы. Но уже на следующем шаге передние ноги подломились, отчего необъятная туша, и так горбатая, сгорбилась еще сильнее, а потом вся эта гора мяса разом завалилась набок, вминая в землю все под собой. Ноги, шея и длинный хвост продолжали дергаться и вздрагивать. Многострадальный сарай рухнул окончательно, Лот сообразил, что стоит, сжимая меч побелевшими пальцами, в боевой стойке и бессмысленно таращится на умирающего зверя. Демид, едва ускользнувший от падающей туши, сидел на мокрой земле и безудержно кашлял, пытаясь унять бешено колотящееся сердце и вернуть в норму дыхание. А Мирон, опустив меч, глядел на дело рук своих, еще не веря.

Дождь невозмутимо сыпал из нависших над самыми головами туч; холодные струйки текли за шиворот. Мирон подумал, что при таком росте чудовище непременно должно задевать макушкой за тучи.

Наконец зверь перестал шевелиться; только сейчас Лот опустил меч и вспомнил о демме. Тот, естественно, под шумок удрал.

И тут до Мирона дошло, что Демид вился как раз у левого бока поверженного гиганта. В груди снова похолодело, Шелех опрометью бросился вокруг туши, на бегу чертыхаясь.

Спустя минуту он увидел и услышал Демида, по-прежнему сидящего на земле. У Мирона отлегло от сердца.

– Жив! Чтоб его! Я уж думал, что тебя подмяло.

Демид закашлялся и поднял голову.

– Эй, Шелех! Прекрасный удар!

Дождь все сыпал и сыпал, сквозь него с трудом пробился окрик Лота.

– Мирон! Демид! Где там вы?

– Пойдем, – Шелех протянул руку, помогая товарищу подняться. – Ты цел хоть?

– Цел, цел, – отмахнулся Бернага, подбирая окровавленный меч.

Рядом с Лотом собрались почти все хуторяне.

Мирон подумал, что день начался на редкость бурно. Каким, интересно, получится вечер?

Ответ на этот вопрос могло дать только время.

Тихая война велась почти двадцать пять лет. Как-то незаметно успело вырасти и состариться целое поколение, не знающее солнца. Дождь стал привычным, и теперь его никто, в общем-то, не замечал. А людей, которые помнили, что небо бывает голубым, почти не осталось. То есть многие шандаларцы, путешествующие в соседние страны, видели и небо, и солнце не раз, но все это оставалось там, за границей болот, за реками, далеко. А дома все в порядке: холодно и сыро.

Охотников искать сокровища в Озерном крае заметно поубавилось – возвращались из болот немногие, и никто – богатым. Шандаларцы возникали из тумана, как призраки, били пришельцев, жадных до чужого добра, и уходили сплошными топями, где немедленно вязла любая погоня. Никто не умел воевать в этой стране лучше тех, кто здесь родился. И местные отстояли право жить по своим законам. А когда нашествие как-то само собой прекратилось, обитатели промокшей страны вернулись к обычным занятиям.

Несколько оживилась торговля: предприимчивые купцы из Зельги, Тороши и Эксмута снаряжали караваны на рынки Цеста, Фредонии, Сагора, Цимара, Гурды и привозили товары, без которых Шандалар задыхался – дерево, изделия из металла, ткани… Зельга, Тороша и Эксмут сделались признанными центрами торговли внутри страны. Иногда наведывались купеческие корабли, чаще всего из Турана, но это случалось далеко не каждый год.

Никто уже не помышлял о бегстве из Озерного края, как раньше, ведь почти все, кто считал себя шандаларцем, родились здесь же, под шорох дождя, и не представляли и не желали иной судьбы.

Стало еще чуть-чуть теплее, во всяком случае, лучше начали себя чувствовать многие растения. Хотя, может быть, они просто привыкли. Вернулись кое-какие птицы и животные – тетерева, куропатки, кабаны, росомахи, волкособаки. Жизнь пульсировала везде, невзирая на грязь и слякоть, а возможно, и вопреки им.

Шандалар поднялся с колен. Но ему еще предстояло стать по-настоящему сильным.

Не думайте, что это было легко.

Лин О’Круз, послушник.

Приход Зельги, летопись Вечной Реки, год 6796-й

Лодка, купленная у Кирка, превзошла все ожидания Мирона – не рыскала, не текла, слушалась весла и не боялась волны. Править ею было одно удовольствие. Мирон с веслом устроился на корме, Демид – на носу, а Лот – между ними. Походные мешки и запас пищи укрыли куском парусины, чтоб зря не мокли под дождем.

Провожать Воинов пришли лишь Кирк, Матеус да самый молодой из мужчин-хуторян. Мирон чувствовал себя неловко: от одного набега они людей защитили, но деммы, наверняка, заявятся еще. Впрочем, не сидеть же здесь теперь до окончания Рек? Легче понять причину, влекущую в Шандалар чужаков с лица Мира (или с изнанки, как глядеть), и устранить эту причину. Ведь они обирают и другие селения Облачного края. И все равно было неловко, словно Воины предали свой народ. Разумом-то Мирон, да и хуторяне тоже, понимали, что уходить надо, но сердце ведь молчать не заставишь.

Утешало, что деммы до сих пор брали в основном еду, а уж мяса в селении теперь хоть отбавляй. Его и коптили, и солили в бочках, и, предварительно обжарив, заливали жиром в кадках и относили в глубокие погреба-ледники… Туша деммового зверя могла бы прокормить двадцать таких селений.

Дождь зарядил меленький, тихий, видно сразу: не меньше, чем на неделю. Мирон потихоньку греб вдоль берега – Провост достаточно велик, чтобы потерять из вида землю, как в море, а пересекать большие озера на хрупком челне – занятие для безумцев. Все равно что пересекать море на том же челне. Идя же вдоль берега, Воины ничем не рисковали, ведь всегда можно пристать.

Обогнув низкий заболоченный мыс, Мирон стал держать точно на север. Демид, по обыкновению, дремал, поклевывая носом. Лот погрузился в размышления и едва слышно барабанил пальцами по борту. Наверное, в очередной раз ругал себя за то, что упустил плененного чужака. Сколько тот мог бы рассказать Воинам! Ведь, по сути, ничего о нем и вообще о деммах узнать так и не успели. Что гонит их в Шандалар? Отголоски каких давних событий? Снова и снова Лот перебирал в памяти дела давно минувших дней – и не находил ответа.

Течение в озерах такого размера практически не чувствуется, поэтому челнок скользил по воде весьма резво. Пожалуй, пеший путник, идущий по берегу, их обогнал бы разве что бегом. Но по топким берегам Провоста не больно побегаешь.

Когда Мирон утомился махать веслом, его сменил Демид. Теперь Мирон блаженно дремал на носу.

«Да, – подумал Шелех с сожалением, – всегда бы так. Сидишь, и вместе с тем приближаешься к цели. Не то что обычно – только и знаешь, что грязь дорожную месить…»

Так они и гребли по очереди несколько дней кряду. Провост на севере сузился и вытянулся к западу узким языком залива, в который неспешно втекала Эстания – река, нареченная когда-то тэлами-первопроходцами.

По ней поднялись до устья Провы, потом – до заросшего кувшинками пролива к озеру Таритау, а оттуда немного осталось и до треуглого Хорикона, известного своими сухими скалистыми островами. День сменялся днем, ползли назад унылые берега, поросшие опокой и ивняком, ничто не менялось вокруг: не становилось ни теплее, ни холоднее, не прекращался дождь, не переставал клубиться туман, особенно с утра и к вечеру. Только по известным с детства приметам путники отмечали движение на северо-запад.

В Хорикон вошли около полудня; берега неожиданно разошлись, и вместо легкой речной ряби в борт челнока хлестнула низкая упругая волна с грязно-серой шапкой пены на макушке. Над восточными отмелями она была повыше, а едва Воины отгребли на место поглубже, пена пропала. Челнок теперь заметно покачивался.

Устья Батангаро раньше, чем стемнело бы, достичь не успевали, поэтому решили заночевать на одном из островов, благо были они холмистыми, не то что болотистые берега. Лот, орудовавший веслом, отвернул немного влево, и скоро стена опоки пропала из виду. Вокруг, сколько выхватывал из тумана глаз, плескалась свинцовая вода Хорикона, и только спустя два часа впереди проступили смутные очертания острова.

Он был скалист и неприступен, но Воины знали, что с северной стороны есть удобная бухточка, где можно высадиться на берег. Осталось только обогнуть крутой мысок, похожий на клюв совы.

Повинуясь уверенной руке Лота, челнок плавно разрезал озерные волны. Скоро бухта приняла его, вобрала вместе с путниками. Вода здесь была спокойнее, да и ветер не так чувствовался, отсеченный скалами. Лот правил к едва заметной расщелине, где обычно взбирались на гребень по неровностям камня. Демид на носу пошевелился и привстал, готовый первым высадиться на островок.

К темноте палатка уже стояла, а огненный камень пылал в небольшом углублении на скале. В этот раз за водой далеко ходить не пришлось – зачерпнули прямо из озера, так что Демиду даже не представилось повода поворчать.

Уже собирались укладываться спать, когда к костру вышел седой старик в ослепительно-белом плаще.

– Доброй ночи, Воины.

Мирон сразу понял, что это траг. Белый цвет – их цвет, а больше никто в Шандаларе не стал бы разгуливать, облачившись в белый плащ. Ведь грязно, белое сразу стало бы серым.

– Ты – траг? – спросил Лот. По его тону нетрудно было понять, что рыжий Воин нисколько не сомневается.

– Да, – ответил старик спокойно. – Сядем. Пришла пора объясниться.

«Наконец-то, – подумал Мирон. – Вмешались».

Они расселись вокруг огня. От скал тянуло холодом, даже сквозь подстилку из шкур.

– Задавайте вопросы, – разрешил старик. Траги всегда так: ничего особо не рассказывают, но на вопросы отвечают. Мирону казалось, что они постоянно опасаются сболтнуть лишнего. Но что траги могут скрывать от Воинов? Мирон не понимал.

– Вопрос один: что происходит? – Лот старался быть кратким.

– То, чего боялись, но ждали: пришли деммы.

– Кто они?

– Существа с изнанки Мира. Но они считают, что это мы с изнанки.

– Поподробней насчет Мира, пожалуйста, – попросил Лот. – Что такое – изнанка? Где она расположена?

Траг вздохнул. Наверное, он не понимал, как можно не знать таких простых вещей.

– По-вашему, как выглядит Мир со стороны?

– Шар, – пожал плечами Лот. – Мир похож на огромный шар, это и дети знают. Мы живем на его поверхности.

– Правильно, – подтвердил старик. – Деммы живут на внутренней его поверхности.

– Значит, Мир – полый?

– Нет. Я же не сказал, что деммы живут внутри шара. Внутренняя поверхность нашей части Мира совпадает с их внешней. Совпадает, но не является ею. Как бы вам объяснить… Представьте песочные часы. Один сосуд – во власти людей, второй – дом деммов. Теперь попробуйте совместить оба сосуда, наложить один на другой, вывернув предварительно любой из них наизнанку. Представьте себе, что они станут существовать в одном и том же месте, никак не влияя друг на друга, независимо. Как две тени.

Траг повел руками – тень от его правой руки наползла на тень от левой.

– Видите? Скала одна, а теней на ней две, и они не мешают друг другу. Так и Мир – у него две поверхности, лицо и изнанка. Нам кажется, что мы живем на внешней стороне шара, и это так и есть. Так же думают и деммы, и это тоже правда. Просто одна внешняя поверхность по отношению к другой представляется на месте внутренней. Наш Мир – это шары, совмещенные друг с другом. В нем все существует парами-противоположностями: свет и тьма, жизнь и смерть, огонь и вода – все это лицо и изнанка одного и того же. Все зависит от того, из какой части Мира смотришь. Если перейти с лица Мира на его изнанку, эти понятия поменяются местами. Правда, покажется, будто ничего не изменилось, ведь сам ты тоже изменишься. Это сложно, но это так, поверьте мне.

У Мирона голова шла кругом. Лицо, изнанка, шары, поверхности…

– Ладно, – согласился Лот. – Поверим. Что нужно деммам у нас?

Траг развел руками:

– Что может быть нужно захватчикам? Шандалар лежит в области перехода. Образно говоря, в шейке, соединяющей сосуды песочных часов. Здесь они объявились раньше и отсюда могут расползтись по всему Миру людей.

– Что мы должны делать?

Траг улыбнулся:

– Что должны делать Воины? Сражаться! Но прежде… Поддельные Знаки – отдайте их мне.

Он протянул руку Лоту.

– Ну?

– У меня их нет, – сказал Лот, не изменившись в лице. – Разве трагам это неизвестно?

Старик казался удивленным.

– Неужели Даки не отдал их тебе, Лот Кидси?

– Нет. А должен был отдать?

Траг умолк.

– Ладно. Нет так нет, – сказал он, поразмыслив. – Вот еще что: к Дервишу теперь ходить не стоит. Важнее всего найти точку перехода – место, где деммы проникают в наш Мир. Точнее, в нашу часть Мира, если вы помните мои объяснения.

– И?..

– И… – передразнил траг ворчливо. – Заткнуть эту дыру надо.

– Как?

– Там видно будет. Сначала найдите.

Траг встал и, не прощаясь, пошел прочь от моста. Мирон проводил его взглядом: тот направлялся к обрывистому берегу. Темнота ночи быстро поглотила одинокую белую фигуру.

– Гм… – сказал Демид с некоторым сомнением. – Он пошел к воде?

– Ну? – не понял Мирон. – К воде.

– Всплеска никто не слышал?

Мирон поглядел на Лота, но тот уставился в огонь и на слова Демида внимания, похоже, не обратил.

– Нет. Я не слышал, – сообщил Шелех Демиду.

Демид встал и направился за трагом. Отсутствовал он недолго.

– Его нет. А лодка на месте.

– А ты чего ждал? – удивился Мирон. – Далась ему наша лодка!

– Между прочим, это тот самый траг, который вручал мне Знак.

– Ну и что? – Мирон недоумевал.

Демид вздохнул:

– Да так, ничего. Но куда он делся?

Мирон покачал головой.

– Во чудак-человек! Он же траг. Ты еще спроси, каким образом он очутился здесь, на острове, и откуда знает, что мы направляемся к Дервишу.

– Однако, – возразил Демид, – он полагал, что лже-Знаки у Лота. И ошибся.

Мирон задумался.

– Да, действительно.

Он впервые заподозрил, что траги не всемогущи, во что раньше верил свято и безоговорочно.

– Не нравится мне это, – очнулся Лот. Наверное, он все-таки слушал. – Темнят траги.

Он в упор поглядел на Мирона.

– Всегда они чего-то недоговаривают.

Еще Лот подумал: «И используют нас, Воинов, как люди используют животных. Лосей, к примеру».

И при этом нередко посылают на верную смерть, преследуя какие-то свои неясные цели. Правда, всегда, вроде бы, за дело. Но, в отличие от животных, людям можно было бы и объяснить, во имя чего они гибнут. Особенно Воинам.

В темноте кто-то негромко кашлянул. Все мигом напряглись и подобрались. Мирон решил было, что траг возвращается, но это оказался не траг.

Мальчишка. Тот самый, что направил их к Дервишу. Рядом с ним бесшумно ступал огромный черный пес, поблескивая глазами.

– А, – сказал Демид приветливо. – Привет, малыш. Что ты нам расскажешь на этот раз?

Мальчишка, придерживая пса за широкий ошейник, бросил Демиду небольшой кошель-мешочек. Бернага поймал его на лету.

– Не верьте трагам, – отрывисто сказал гость. Затем обернулся и исчез в темноте, совсем как перед этим старик в белом, только мальчишка вместе со своим четвероногим приятелем цвета ночи направился вглубь острова, а не к берегу.

– Эй! Ты куда? – вскочил Демид. – Постой!

Но Лот удержал его.

– Не ходи, парень. Сиди тут.

Бернага стряхнул руку Лота, однако остался у костра.

– Почему это я не могу пойти?

Лот промолчал.

– Интересно, – вздохнул Мирон. – Теперь мы еще и трагам не должны верить. Кому же тогда верить? Свихнулись все, что ли?

– Нет, – ответил Кидси. – Не свихнулись. Продолжается то, что, видимо, началось давным-давно, задолго до нас. И мы теперь погрязли в этом по уши.

– Знаешь, Лот, – доверительно сообщил Мирон. – Я – Воин. Мне не по душе ребусы. Мне не по душе шарады. Я не фокусник из балагана. Покажите мне, с кем драться, и я буду драться. А сейчас я, черти всех дери, ни хрена не понимаю. А поэтому, черти всех дери, давайте спать. Если, конечно, все визиты нам уже нанесены, черти всех дери, на ночь глядя, соленый лес, ковшиком по уху!!!

– Спать так спать, – неожиданно легко согласился Демид. – О! Погодите! Что нам принесли-то?

Он распустил сыромятный ремешок и вытряхнул содержимое кошеля на ладонь. В сплетении судьбоносных линий тускло блеснули три Знака Воинов. Надо полагать, три лже-Знака.

Голова пухла. Было отчего.

Наутро в полном молчании позавтракали, свернулись, погрузили пожитки в челнок и отчалили. Весло взял Лот. Когда очертания островка стерлись туманом, Мирон негромко попросил:

– Высадите меня где-нибудь на северном берегу.

Для себя он все решил. Еще ночью.

Лот, не переставая бесшумно грести, осведомился:

– Ты что-то задумал?

– Я иду к Дервишу, – твердо сказал Мирон. – И не пытайтесь отговорить.

– Значит, – улыбнулся Демид вызывающе, – мы пойдем вдвоем.

– Ого! – поднял брови Лот. – Оба. Траги будут озабочены.

– Зато мы будем спокойны, – сказал Мирон, благодарно сжав ладонь Демида и ощутив ответное рукопожатие.