Трактир «Ямайка» Дюморье Дафна

Глава 4

Джосса Мерлина не было дома почти неделю, и за это время Мэри немного лучше познакомилась с местностью.

Ей не приходилось работать в баре, потому что туда никто не приходил в отсутствие хозяина. Утром она помогала тете с домашней работой, а потом могла гулять где ей вздумается. Пейшенс Мерлин не любила далеких прогулок. У нее не было ни малейшего желания выходить за пределы птичьего двора позади трактира, к тому же она очень плохо чувствовала направление. Она знала названия нескольких торов, потому что слышала их от своего мужа, но понятия не имела, где каждый из них находится и как их найти. Поэтому Мэри отправлялась в путь одна, ровно в полдень, ориентируясь по солнцу и по врожденному здравому смыслу деревенской девушки.

Вересковая степь оказалась еще более дикой, чем думала Мэри. Словно необъятная пустыня, тянулась она с востока на запад, и только кое-где ее пересекали тропинки, да на горизонте вздымались высокие холмы.

Мэри не могла бы сказать, где кончается степь. Только один раз, забравшись на самый высокий тор к западу от «Ямайки», она увидела вдали серебристый блеск моря. Местность была тихая и пустынная, не тронутая человеком. На вершинах торов были навалены кучей огромные каменные глыбы странной, причудливой формы – они лежали здесь с тех самых пор, как их сотворил Господь Бог.

Некоторые камни имели форму гигантских стульев и чудовищно искривленных столов; другие камни, чуть поменьше, напоминали упавшего на землю великана, отбрасывая мрачную тень на вереск и кустики жесткой травы. Длинные узкие валуны стояли торчком, чудом удерживая равновесие, как будто ветер подпирал их, а иные были плоскими, словно срезанными, похожими на алтари, дожидавшиеся жертвоприношения. Высоко в скалах водились дикие бараны, черные вороны и сарычи – всевозможные нелюдимые одиночки животного мира.

Внизу, в степи, паслись черные коровы. Они осторожно ступали по твердой земле, инстинктивно обходя заманчивые зеленые лужайки, которые на самом деле были совсем не лужайки, а участки трясины, где булькала и чавкала болотная жижа. Ветер печально завывал в гранитных ущельях, а иногда прерывисто стонал, как человек, страдающий от боли.

Этот странный ветер налетал как будто ниоткуда; он стлался у самой земли, и трава пригибалась на его пути; он дышал на лужицы дождевой воды среди камней, и по воде пробегала рябь. Иногда ветер пронзительно кричал, и его крик эхом отдавался среди скал и уносился вдаль. В скалах царило безмолвие иной, давно прошедшей эры, когда еще не было человека и только языческие божества ступали по горным склонам. Неподвижный воздух был полон странного, древнего покоя, – покоя, который не от Бога.

Мэри Йеллан бродила по степи, карабкалась на скалы, отдыхала в низинах у родников и ручьев и все время думала про Джосса Мерлина. Каким могло быть его детство? Почему в какой-то момент его развитие пошло вкось, как у дерева с искривленным стволом, изувеченного северным ветром?

Однажды Мэри пересекла Восточную пустошь в направлении, которое указал ей Джосс в тот первый вечер. Остановившись на обрывистом склоне холма, со всех сторон окруженного вересковыми пустошами, она увидела, что дальше почва понижается, переходя в коварное болото, через которое пробивается ручеек. А по ту сторону болота, прямо посреди равнины, поднимается к небу гигантская каменная рука, словно высеченная из гранита отвратительного тускло-серого цвета.

Так вот он, Килмар-Тор! Где-то там, среди этих каменных глыб, закрывающих солнце, родился Джосс Мерлин, и там сейчас живет его брат. А внизу, в болоте, утонул Мэтью Мерлин. Мэри представила себе, как он шагает по равнине, насвистывая песенку и прислушиваясь к журчанию ручья; ночь застала его врасплох, и он замедлил шаги, а потом повернул к дому. Мэри так и видела, как он остановился на тропе, и задумался на мгновение, и тихо выругался, и как уверенность вернулась к нему, он пожал плечами и смело шагнул в туман. Но не успел сделать и пяти шагов, как земля подалась у него под ногами, он споткнулся и упал и вдруг увяз по колено в жидкой грязи и иле. Он дотянулся до кочки, но кочка провалилась под его весом. Он стал брыкаться, не чувствуя своих ног. Вот одна нога с хлюпаньем выдернулась из трясины, но, панически рванувшись вперед, он опять попал на глубокое место и вот уже беспомощно барахтается, хватаясь руками за болотные травы. Мэри слышала, как он кричит от ужаса, так что испуганный кроншнеп взмыл в воздух совсем рядом, хлопая крыльями, с печальным писком. Кроншнеп скрылся за каменной грядой, и на болоте снова стало тихо. Только несколько травинок еще вздрагивают на ветру, а потом наступает полная тишина…

Мэри повернулась спиной к Килмару и бросилась бежать через равнину, спотыкаясь о камни и кус тики вереска. Она не останавливалась, пока холм не загородил от нее зловещую скалу. Мэри не собиралась заходить так далеко. Возвращаться домой пришлось очень долго. Целая вечность прошла, пока Мэри одолела последний холм и впереди показалась дорога, над которой поднимались высокие трубы «Ямайки». Войдя во двор, Мэри с упавшим сердцем заметила, что дверь конюшни открыта, а внутри стоит лошадь. Джосс Мерлин вернулся.

Мэри старалась войти как можно тише, но дверь заскрежетала, задевая каменные плиты пола. Звук эхом отдался в тихом коридоре, и в ту же минуту из кухни показался хозяин, пригибая голову под низкими балками. Рукава у него были закатаны выше локтя, в руках он держал стакан и полотенце. Джосс, по-видимому, был в хорошем настроении. Увидев Мэри, он взмахнул стаканом и радостно заорал:

– С чего это у тебя физия так вытянулась, только меня увидела? Ты что, мне не рада? Соскучилась, небось?

Мэри попыталась улыбнуться и спросила, была ли его поездка приятной.

– Кой черт – приятной? – отозвался тот. – Поездка была денежная, а на остальное плевать. Я ведь не у короля во дворце гостил, ты не думай! – Джосс громко расхохотался собственной шутке.

За спиной у него показалась жена, подобострастно подхихикивая. Как только хохот Джосса затих, улыбка сошла с лица тети Пейшенс и вернулось напряженное, загнанное выражение, тот застывший, почти бессмысленный взгляд, что всегда появлялся у нее в присутствии мужа.

Мэри сразу поняла, что мимолетная беззаботность, которой тетя наслаждалась всю эту неделю, исчезла без следа и бедняжка снова превратилась в нервное, надломленное существо.

Мэри повернулась к лестнице, собираясь уйти наверх, но Джосс окликнул ее:

– Эй, не вздумай забиться к себе. Давай в бар, будешь помогать дядюшке. Ты что, не знаешь, который сегодня день?

Мэри задумалась. Она уже потеряла счет времени. Кажется, она приехала в понедельник? Значит, сегодня суббота. Вечер субботы! Теперь Мэри поняла, на что намекал Джосс Мерлин. Сегодня в трактире «Ямайка» ожидается много народу…

Они приходили поодиночке, эти жители вересковых пустошей, и быстро прошмыгивали через двор, как будто не хотели, чтобы кто-нибудь их увидел. В мутном свете они казались бесплотными тенями, пробираясь вдоль стены и ныряя под навес крыльца, чтобы постучать в дверь бара. Некоторые шли с фонарем, причем словно сами опасались его неяркого света и прикрывали фонарь полой куртки. Один или два въехали во двор верхом на лошадях, чьи копыта звонко цокали по камням; звон подков странно раздавался в ночной тишине, а вслед за ним слышался скрип двери в конюшню и тихие голоса мужчин, заводивших коней в стойло. Другие, совсем уже осторожные, приходили без света и проскальзывали через двор, низко надвинув шляпу и застегнувшись до самого подбородка. Эта таинственность как раз и выдавала их стремление остаться незамеченными. Было непонятно, почему они так скрытничают, ведь любой путник мог увидеть с дороги, что в «Ямайке» сегодня принимают гостей. Свет лился из окон, в обычное время закрытых ставнями, и чем позже становилось, тем громче звучали голоса в доме. Слышались то песня, то крики и оглушительный смех. Видно, посетители, приходившие так стыдливо и робко, оказавшись в доме, быстро избавлялись от страха и, втиснувшись в толпу, наполняющую бар, раскуривали трубки и наливали стаканы, отбросив всякую осторожность.

Странное, разношерстное общество собралось вокруг Джосса Мерлина. Стоя за стойкой бара под прикрытием батареи бутылок и стаканов, Мэри могла разглядывать всю компанию, сама оставаясь незамеченной. Посетители сидели верхом на стульях, или, развалившись на скамьях, подпирали стены, или дремали, повалившись на стол, а один или два, у кого голова или желудок оказались слабее, чем у остальных, уже растянулись во весь рост на полу. По большей части они были грязные, оборванные, обтрепанные, с всклокоченными волосами и обломанными ногтями: бродяги, браконьеры, воры, конокрады и цыгане. Был среди них фермер, который лишился своей фермы, потому что плохо управлял ею и к тому же мошенничал; пастух, который поджег хозяйский овин; лошадиный барышник, которого с позором выгнали из Девона. Еще один тип был башмачником в Лонстоне и под прикрытием своего ремесла помогал сбывать краденое. Человек, лежавший в пьяной отключке на полу, когда-то служил помощником капитана на шхуне из Падстоу, он посадил судно на камни у берега. Маленький человечек, который сидел в углу и грыз ногти, был рыбаком из Порт-Айзака, о нем говорили, будто он прячет в печной трубе полный чулок золотых монет, но откуда это золото, никто не мог сказать. Были там люди, жившие поблизости, в тени торов, и никогда не знавшие ничего, кроме вересковых пустошей, болот и гранитных скал. Один пришел пешком, без фонаря, от самого болота Крауди-Марш, что за Раф-Тором, одолев по дороге перевал через Браун-Уилли. Другой явился из Дизеринга и теперь сидел, уткнув нос в кружку, задрав ноги на стол, рядом с несчастным слабоумным дурачком, который приплелся из Дозмари. У этого убогого пол-лица закрывало фиолетовое родимое пятно, и он все время щипал его, оттягивая себе щеку; Мэри, стоявшей прямо напротив него, хоть их и разделяли бутылки, становилось дурно при одном взгляде в ту сторону. Если прибавить сюда застоявшийся запах алкоголя и табачного дыма да еще тяжелый дух множества немытых тел, неудивительно, что в ней поднималось физическое чувство омерзения, и Мэри знала, что не сможет долго с ним справляться. К счастью, ее не заставляли подходить к этим людям. Обязанностью Мэри было стоять за стойкой бара, по возможности не попадаясь никому на глаза, при необходимости мыть стаканы и заново наполнять их из бутылки или из крана, а Джосс Мерлин сам передавал стаканы посетителям, а то поднимал крышку стойки и выходил к гостям – посмеется с одним, перекинется грубым словцом с другим, кого-то похлопает по плечу, другому кивнет. В первый момент компания в баре встретила Мэри радостным ржанием и с любопытством таращила на нее глаза, потом кто-то хмыкнул, кто-то пожал плечами, и вскоре на нее уже никто не обращал внимания. Все усвоили, что она – племянница хозяина, нечто вроде служанки при жене Мерлина, и, хотя кое-кто из молодежи был бы не прочь потрепаться с ней, они опасались рассердить хозяина, думая, что он, возможно, держит ее здесь для собственного пользования. Поэтому Мэри оставили в покое, к ее большой радости, хотя, если бы она знала причину такой сдержанности, в ту же ночь убежала бы из трактира, сгорая от стыда и отвращения.

Тетя не появлялась на людях. Мэри время от времени замечала за дверью ее тень и слышала шаги в коридоре, а один раз увидела, как та испуганно заглядывает в щелку. Вечер тянулся бесконечно, Мэри никак не могла дождаться, когда же ей дадут отдохнуть. Табачный дым и пар от дыхания так густо висели в воздухе, что в комнате почти ничего нельзя было разглядеть, и усталым глазам Мэри лица мужчин представлялись размытыми, бесформенными пят нами, в которых выделялись лишь волосы да зубы в слишком больших ртах. Те, кто уже набрался под завязку и ничего больше не мог в себя влить, валялись трупами на скамейке или на полу, закрыв лицо руками.

Те, кто еще мог стоять, столпились вокруг грязного мелкого жулика из Редрута – он, видимо, считался здесь душой общества. Раньше он работал на шахте, но теперь она была заброшена, и он стал бродячим торговцем и лудильщиком, в связи с чем накопил огромный запас гнусных песенок и этими сокровищами теперь угощал компанию, собравшуюся в «Ямайке».

Его перлы встречали дружным хохотом, от которого дрожала крыша, а громче всех, конечно, смеялся сам хозяин трактира. Мэри было страшно слышать этот безобразный хохот, переходящий в визг, в котором, как ни странно, не было ни капли веселья; он разносился по темным каменным коридорам и пустым комнатам, как будто вопль страдания. Коробейник принялся измываться над несчастным идиотом из Дозмари. Тот совсем обезумел от вина и, уже не в состоянии подняться на ноги, так и си дел на полу, словно животное. Его посадили на стол, и коробейник заставлял бедного дурачка повторять слова песенок, сопровождая их соответствующими жестами, что вызывало истерический смех у всей толпы. Несчастный недоумок, возбудившись от аплодисментов, подпрыгивал на столе, повизгивая от восторга, хватаясь пальцами с обломанными ногтями за фиолетовое пятно на лице. Мэри не мог ла больше терпеть. Она тронула дядю Джосса за плечо. Тот повернул к ней мокрое от пота лицо.

– Я больше не могу, – тихо сказала Мэри. – Прислуживайте сами своим друзьям. Я пойду к себе.

Он вытер пот со лба рукавом рубашки, глядя на девушку сверху вниз, и Мэри с изумлением увидела, что, хотя дядя Джосс непрерывно пил целый вечер, сам он не пьянел. Он был заводилой в этой буйной компании, но при этом прекрасно сознавал, что делает.

– Ага, тебе уже надоело? – спросил он. – Думаешь, ты слишком хороша для таких, как мы? Послушай-ка, Мэри, ты тут, за стойкой, горя не знаешь и должна бы на коленях благодарить меня за это. Тебя не трогают, потому что ты – моя племянница, а не то, клянусь богом, от тебя бы остались рожки да ножки! – Джосс Мерлин захохотал и больно ущипнул ее за щеку. – Ну, давай выкатывайся, – разрешил он. – Все равно уже скоро полночь, ты мне больше не нужна. Запрись у себя в спальне, Мэри, и закрой как следует занавески. Тетка твоя уже целый час как забилась в постель и спрятала голову под одеяло.

Он понизил голос, наклонившись к уху Мэри, и завернул ей руку за спину так, что девушка вскрикнула от боли.

– Вот так, это чтоб ты представляла себе, какого наказания можешь ждать в случае чего. Держи рот на замке, тогда я с тобой буду смирным, как ягненочек. В «Ямайке» любопытничать не разрешается, запомни это хорошенько.

Джосс уже не смеялся. Он смотрел на Мэри нахмурившись, как будто старался прочитать ее мысли.

– Ты не дура, не то что твоя тетка, – протянул он. – В том-то и беда… У тебя мордочка хит рой обезьянки и хитрые обезьяньи мозги. Тебя нелегко напугать. Только я тебе скажу, Мэри Йеллан: я сломаю эти твои умные мозги, если ты будешь давать им волю, и кости тебе переломаю тоже. А теперь отправляйся спать, и чтобы я тебя сегодня больше не видел.

Джосс отвернулся и, все еще хмурясь, взял со стойки стакан и принялся медленно протирать его полотенцем. Должно быть, презрение в глазах Мэри не давало ему покоя. Его хорошее настроение мгновенно улетучилось. Вдруг он со злобой швырнул на пол стакан. Тот разлетелся вдребезги.

– Разденьте-ка этого чертова идиота, – загремел он, – и отправьте нагишом домой, к мамочке. Может, ноябрьский ветерок поостудит ему лиловую рожу и отучит от собачьих фокусов. Надоел до смерти!

Коробейник и его прихвостни восторженно завопили и, опрокинув злосчастного недоумка на спину, принялись стаскивать с него куртку и штаны, а тот, ничего не понимая, растерянно махал на них руками и блеял как овца.

Мэри выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь. Поднимаясь по шаткой лестнице, она зажимала уши руками и все-таки не могла заглушить пение и дикое ржание, доносившиеся из коридора. Они преследовали ее до самой комнаты, пробиваясь через щели в полу.

Мэри было совсем плохо. Она бросилась на постель, стиснув голову руками. Во дворе раздавались пронзительные голоса и взрывы хохота, в окне мелькал луч света от раскачивающегося ручного фонаря. Мэри вскочила закрыть окно, но, задергивая шторы, невольно успела увидеть трясущуюся обнаженную фигуру, которая скачками неслась через двор, крича жалобно, как заяц, и то, как следом с гоготом и улюлюканьем гнались несколько человек во главе с громадным Джоссом Мерлином, который громко щелкал кнутом над головой своей жертвы.

Теперь наконец Мэри выполнила указание дяди: торопливо разделась, забралась в постель, натянула на голову одеяло и заткнула уши пальцами. У нее осталось одно желание – не слышать ужасной забавы; но и с закрытыми глазами, уткнувшись лицом в подушку, она все еще видела лицо с фиолетовым пятном, которое несчастный идиот поворачивал к своим мучителям, и слышала тоненькое эхо его крика, когда он, споткнувшись, свалился в канаву.

Мэри находилась в том полубессознательном состоянии, на грани яви и сна, когда все события прошедшего дня беспорядочно толпятся в голове. Перед ее глазами плясали образы разных незнакомых людей. Иногда ей казалось, что она бредет по равнине к гигантскому Килмару, рядом с которым окружающие холмы выглядят карликами, но при этом она видела светлое пятно от лунного луча на полу своей спальни и слышала монотонное дребезжание оконной рамы. Голоса понемногу затихли. Где-то далеко на большой дороге простучали копыта, загремели колеса, и опять наступила тишина. Мэри уснула. Вдруг окутавшее ее ощущение покоя рассыпалось, Мэри разом проснулась и села на постели, озаренная светом луны.

Прислушавшись, она сначала услышала только стук собственного сердца, но через несколько минут различила еще и другой звук, идущий снизу: какие-то тяжелые предметы тащили волоком по каменному полу нижнего коридора, задевая по дороге стены.

Мэри выбралась из постели, подошла к окну и чуть-чуть отогнула уголок занавески. Во дворе стояли три крытых фургона, запряженные каждый парой лошадей, и еще две открытые деревенские телеги. Один из крытых фургонов стоял прямо у крыльца, от лошадей валил пар.

У фургонов собрались несколько человек из числа сегодняшних посетителей; под самым окном Мэри башмачник из Лонстона разговаривал с барышником. Очухавшийся моряк из Падстоу поглаживал голову одной из лошадей. Коробейник, который мучил бедного идиота, стоя в телеге, поднимал что-то с ее дна. Были во дворе и незнакомые люди, которых Мэри никогда раньше не видела. Их лица были ясно видны в лунном свете. Кажется, этот яркий свет беспокоил их. Один показал вверх и покачал головой, но его товарищ пожал плечами, а еще один, казавшийся среди них главным, нетерпеливо махнул рукой, как будто приказывал поторопиться. Все трое разом повернулись и, поднявшись на крыльцо, скрылись в доме. Тем временем шум от перемещения груза продолжался. Мэри без труда определила его направление. Что-то перетаскивали в дальний конец коридора, в комнату с за колоченными окнами и запертой дверью.

Мэри начала понимать. Фургоны привозят какой-то груз и выгружают его у трактира «Ямайка». Груз складывают в задней комнате. От лошадей идет пар, значит они пришли издалека, может быть от самого побережья. Как только фургоны разгрузят, они тронутся в обратный путь и исчезнут в ночи так же быстро и тихо, как появились.

Мужчины во дворе работали быстро, они спешили. Из одного фургона содержимое не стали уносить в дом, а переложили в телегу, стоявшую возле колоды с водой на дальнем конце двора. Груз был самый разнообразный: большие мешки, маленькие пакетики и длинные свертки, обмотанные соломой и бумагой. Когда телега наполнилась, незнакомый Мэри возница залез на телегу и уехал прочь.

Оставшиеся фургоны разгрузили один за другим. Часть поклажи вывезли на телегах, часть занесли в дом. Все делалось в полной тишине. Те самые люди, что пели и орали вечером в баре, сейчас были трезвыми и молчаливыми, действуя сосредоточенно и деловито. Даже лошади как будто понимали, что необходима тишина, и стояли совершенно неподвижно.

На крыльцо вышел Джосс Мерлин вместе с коробейником. Несмотря на холод, оба были без курток и без шапок, с закатанными рукавами.

– Всё? – тихо спросил хозяин трактира.

Кучер последнего фургона кивнул и поднял руку. Мужчины начали рассаживаться по телегам. Кое-кто из тех, кто пришел в трактир пешком, уселись с ними, чтобы сэкономить час-другой долгого обратного пути. Они уходили не с пустыми руками. Каждый нес какую-нибудь добычу: кто – короб на ремне через плечо, кто – сверток под мышкой. Башмачник из Лонстона не только нагрузил свою лошадь набитыми до отказа седельными сумками, но и сам заметно потолстел.

И вот фургоны и телеги, скрипя, выехали со двора одна за другой, наподобие причудливой похоронной процессии, сворачивая кто на север, кто на юг, и наконец все разъехались. Во дворе остались только какой-то человек, которого Мэри раньше не видела, коробейник и сам хозяин трактира «Ямайка».

Они ушли в дом, и во дворе стало пусто. Мэри слышала, как они прошли по коридору в сторону бара. Потом их шаги затихли и вдали хлопнула дверь.

Теперь слышно было только, как хрипят большие напольные часы в холле, приготовляясь бить. Часы пробили три и снова стали тикать, сипя и кашляя, точно умирающий, которому не хватает воздуха.

Мэри отошла от окна, села на кровать. Холодный воздух леденил ей плечи, и Мэри, вся дрожа, потянулась за своей шалью.

Уснуть теперь нечего было и думать. Каждый нерв у Мэри был натянут, и, хотя страх перед дядей нисколько не ослаб, растущее любопытство все-таки пересилило. Теперь она догадывалась, чем занимается Джосс Мерлин. То, что она видела сегодня, – попросту контрабанда в крупных размерах. Несомненно, «Ямайка» идеально приспособлена для такого дела. Должно быть, поэтому дядя ее и купил. Всякие разговоры о возвращении в родные края – это, конечно, чепуха. Трактир стоит в уединенном месте на большой дороге, идущей с севера на юг. Очевидно, при мало-мальски умелой организации несложно собрать надежных людей – владельцев фургонов, которые будут ходить от побережья к реке Теймар, устроив в трактире перевалочный пункт и склад.

Для успешного ведения подобного дела нужно иметь шпионов в окрестностях. Это моряк из Падстоу, башмачник из Лонстона, цыгане, бродяги и мерзкий коробейник.

И все-таки, несмотря на силу личности Джосса Мерлина, его энергию, тот страх, который его огромная физическая сила, должно быть, вызывает у его сообщников, достаточно ли у него ума, чтобы руководить подобным предприятием? Неужели он способен продумать до тонкости каждый приезд и отъезд рисковой команды? Может быть, во время своей отлучки он как раз и занимался подготовкой сегодняшней операции?

Вероятно, так. Мэри не могла придумать другого объяснения, и, хотя хозяин трактира стал ей еще противнее, она невольно восхищалась его организаторским талантом.

В таком деле необходим строжайший контроль и тщательный отбор исполнителей, при всех их грубых манерах и неотесанной внешности, иначе им ни за что не удалось бы так долго уходить от возмездия закона. Если бы кто-то из городского управления заподозрил контрабанду, то, конечно, заподозрил бы и трактир, если бы только сам не участвовал в деле. Мэри нахмурилась, опершись подбородком на руку. Если бы не тетя Пейшенс, она прямо сейчас ушла бы из трактира, добралась до ближайшего города и сообщила властям о деятельности Джосса Мерлина. Очень скоро он оказался бы в тюрьме, вместе со своими бандитами, а их преступному бизнесу пришел бы конец. Но все осложнялось из-за того, что тетя Пейшенс все еще была по-собачьи предана своему мужу, и это делало решение проблемы на данный момент невозможным.

Мэри думала и думала, и все-таки ей еще не все было ясно. Трактир «Ямайка» – гнездо воров и браконьеров, которые, видимо, с дядей Джоссом во главе ведут выгодную торговлю контрабандным товаром, переправляя его с побережья в Девон. Это понятно. Но она видела пока только часть игры. Что еще ей предстоит узнать? Мэри вспомнила полные ужаса глаза тети Пейшенс, ее слова в тот первый день, когда ранние сумерки подбирались к кухонной двери: «Здесь, в „Ямайке“, случались такие вещи, Мэри, о которых я и словечком не смела никому обмолвиться. Нехорошие вещи. Ужасные… Я себе-то не решаюсь признаться». И тетя, бледная, испуганная, ушла к себе, волоча ноги, словно дряхлая старуха.

Контрабанда – опасное дело, бесчестное, незаконное. Но можно ли назвать его ужасным? Мэри не знала. Ей очень нужен был совет, а спросить было не у кого. Она совсем одна в зловещем, отталкивающем мире, и вряд ли ей удастся переделать этот мир к лучшему. Если бы она была мужчиной, то спустилась бы вниз и бросила вызов Джоссу Мерлину прямо в лицо. Ему и всем его приятелям. Да, и дралась бы с ними, и убила бы их, если получится. А потом взяла бы в конюшне лошадь, посадила позади себя тетю Пейшенс, и они умчались бы на юг, к милым хелфордским берегам, и завели бы себе маленькую ферму где-нибудь в Могане или Гвике, и сама бы она работала в поле, а тетя вела бы у нее хозяйство…

А, что толку в мечтах! Нужно как-то справляться с реальностью, а для этого требуется мужество, иначе ничего толком не добьешься.

Вот она сидит на кровати, двадцатитрехлетняя девушка в юбке и шали, у нее нет никакого оружия, кроме собственных мозгов, а противник – здоровенный мужик, в два раза старше ее и в восемь раз сильнее. Если бы он знал, что она подсматривала сегодня в окошко, взял бы одной рукой за горло, надавил слегка большим и указательным пальцем, и конец всем ее вопросам.

Мэри выругалась. До сих пор такое случилось только раз, когда за ней погнался бык в Манаккане; и тогда, и теперь она выругалась, чтобы придать себе мужества и отваги.

– Не видеть моего страха Джоссу Мерлину и вообще ни одному мужчине, – воскликнула Мэри, – а в доказательство я сейчас спущусь вниз, в темный коридор, и посмотрю, что они делают в баре, и если он меня убьет, значит так мне и надо.

Мэри наспех оделась, натянула чулки, а башмаки оставила в спальне. Приоткрыв дверь, она постояла, прислушиваясь, но услышала только медленное сиплое тиканье часов в холле.

Она тихо вышла в коридор и прокралась к лестнице. Она уже знала, что третья ступенька сверху скрипит и самая нижняя – тоже. Мэри стала осторожно спускаться, придерживаясь одной рукой за перила, другой – за стену, чтобы уменьшить нагрузку на ступеньки. Таким образом она спустилась в полутемный холл у входной двери. Здесь было пусто, только смутно вырисовывался колченогий стул и старинные напольные часы. Хрип часов громко раздавался в тишине у самого ее уха, словно дыхание живого существа. В холле было черно, как в яме, и, хотя Мэри знала, что, кроме нее, здесь никого нет, сама эта пустота была угрожающей, закрытая дверь в неиспользовавшуюся гостиную наводила на зловещие мысли.

Воздух здесь был спертый, тяжелый, в странном несоответствии с холодными каменными плитами пола, на которых было зябко стоять в одних чулках. Пока Мэри колебалась, собираясь с духом, чтобы идти дальше, в коридоре за холлом вдруг блеснул свет, и девушка услышала голоса. Видимо, открылась дверь бара, и оттуда кто-то вышел, потому что Мэри услышала шаги, которые направились в кухню, а потом обратно, но дверь бара осталась открытой – оттуда по-прежнему доносились голоса и свет падал в коридор. Мэри чувствовала большое желание вернуться к себе в спальню и, уснув, спрятаться от всех опасностей, но в то же время в ней проснулся бес любопытства, которого уже невозможно было утихомирить; он толкнул ее в коридор, и Мэри прижалась к стене всего в нескольких шагах от двери бара. Лоб и ладони были мокрыми от пота, и сначала она ничего не слышала, кроме глухих ударов своего сердца. В приоткрытую дверь девушка видела стойку бара с батареей бутылок и стаканов и узкую полоску пола перед стойкой. Осколки стакана, который разбил дядя Джосс, все еще лежали на полу, рядом с темной лужицей эля, пролитого чьей-то нетвердой рукой. Мужчины, наверное, сидели на скамьях у дальней стены. Мэри их не было видно. Они молчали, и вдруг прозвучал чей-то незнакомый высокий и дрожащий голос:

– Нет и еще раз нет! Говорю вам в последний раз: я не буду в этом участвовать. Я разрываю наше соглашение, не желаю больше иметь с вами дела. Вы меня толкаете на убийство, мистер Мерлин. По-другому это не назовешь, самое обыкновенное убийство.

Высокий голос зазвенел на последнем слове, как будто говоривший, захваченный силой своих чувств, перестал следить за собой. Кто-то (несомненно, сам хозяин) очень тихо ответил ему, Мэри не смогла разобрать слов, но расслышала хорошо ей знакомый смешок коробейника. Его смех прозвучал достаточно недвусмысленно – грубо и с издевкой.

Должно быть, он бросил какой-то обидный намек, потому что незнакомец начал оправдываться:

– Висеть, говорите? Этим мне случалось рисковать и раньше, я не боюсь за свою шею. Нет, я думаю про свою совесть и про всемогущего Господа. Лицом к лицу я готов схватиться с кем угодно в честной драке и никакого наказания не побоюсь, но чтобы убивать ни в чем не повинных людей, да еще, может быть, детей и женщин, – это ведь прямая дорога в ад, Джосс Мерлин, и ты это знаешь не хуже меня.

Мэри услышала, как отодвинули стул, и тот, кто говорил, поднялся на ноги, но в ту же минуту кто-то с ругательством ударил кулаком по столу, и в первый раз дядя Джосс повысил голос.

– Не так быстро, друг, – проговорил он, – не так быстро! Ты уже увяз в этом деле по уши, а совесть к чертям. Я тебе говорю, обратного пути нет, поздно! И для тебя поздно, и для всех нас. Ты мне сразу не понравился со своими джентльменскими замашками да с чистыми манжетами, и, черт подери, я оказался прав. Гарри, прикрой-ка дверь и заложи засов.

Послышалась возня, вскрик, кто-то упал, и в ту же секунду с грохотом опрокинулся стол и кто-то захлопнул дверь, выходящую во двор. Снова гадко засмеялся коробейник и принялся насвистывать одну из своих песенок.

– Пощекочем его, а? – спросил он, оборвав свист на середине. – Трупик получится не такой уж большой, без этих шикарных шмоток. А часы с цепочкой мне бы пригодились. Бедным людям с большой дороги, вроде меня, не на что покупать себе часики.

– Закрой пасть, Гарри, и делай, что тебе говорят, – отрезал хозяин трактира. – Стой, где стоишь, около двери, а если он полезет мимо тебя, пырни его ножом. А теперь послушайте, мистер клерк, юрист или кто бы вы ни были там, в Труро. Вы нынче сваляли большого дурака, но из меня вам дурака не сделать. Вам, небось, хочется выйти вот в эту дверь, сесть на своего коня и поскакать в Бодмин? Ага, а к девяти утра все начальство графства сбежится к «Ямайке», и еще взвод солдат в придачу. Вот о чем думает ваша джентльменская головушка, так?

Мэри слышала, как тяжело дышит незнакомец. Должно быть, его поранили в драке – он заговорил сдавленным голосом, прерывающимся, словно от боли.

– Делайте свое черное дело, если вы без этого не можете, – пробормотал он. – Я не могу вам помешать и, даю честное слово, не буду на вас доносить. Но я не пойду с вами, это мое последнее слово.

После короткого молчания снова заговорил Джосс Мерлин.

– Берегитесь, – тихо произнес он. – Я слыхал, как один человек сказал такие же слова, а через пять минут он научился ходить по воздуху. На конце веревки, друг, и всего на полдюйма не доставал ногами до земли. Я его спросил, как ему нравится быть близко к земле, но он ничего не ответил. Веревка так сдавила его горло, что язык вывалился наружу, и он перекусил его пополам. После мне говорили, ему понадобилось семь минут и три четверти, чтобы умереть.

Мэри в коридоре почувствовала, как ее лоб и шея стали влажными от пота, а руки и ноги словно налились свинцом. Черные точки заплясали перед глазами, и она с ужасом поняла, что сейчас упадет в обморок.

В мозгу у нее осталась лишь одна мысль: нащупать дорогу назад, в пустой холл, и спрятаться в тени за часами. Ни в коем случае нельзя упасть здесь, где ее обязательно найдут! Мэри попятилась от полоски света, хватаясь руками за стену. У нее подгибались колени. Девушка понимала, что ноги вот-вот откажутся ей служить. Уже и голова кружилась, и тошнота подступала к горлу…

Голос дяди Джосса доносился откуда-то издали, как будто он говорил, прикрыв рукой рот:

– Оставь меня с ним наедине, Гарри, тебе сегодня больше нечего делать в «Ямайке». Забери его коня и выпусти на том берегу Кэмелфорда. А я тут сам разберусь.

Мэри кое-как добралась до холла, и, плохо понимая, что делает, повернула ручку двери в гостиную, и, спотыкаясь, переступила порог. Потом она рухнула на пол, уронив голову между коленями.

Должно быть, она на минуту или две потеряла сознание. Черные точки перед глазами сгустились, и весь мир охватила чернота. Но благодаря той позе, в которой упала, Мэри очень быстро снова пришла в себя. Через минуту она уже сидела, опираясь на локоть, прислушиваясь к стуку копыт во дворе. Она услышала, как кто-то ругает коня, приказывая ему стоять смирно, – это был коробейник Гарри. Затем он, видимо, взобрался в седло и ударил пятками в бока своего скакуна. Стук копыт затих вдали. Дядя Джосс остался в баре один со своей жертвой. Мэри попыталась сообразить, удастся ли ей добежать до ближайшего жилья по дороге в Дозмари и позвать на помощь. Придется пройти две или три мили через степь, пока она доберется до первого пастушьего домика. По этой дороге сегодня вечером убежал злополучный идиот. Может быть, он и сейчас еще сидит у канавы, хныча и гримасничая.

Мэри ничего не знала о людях, живущих в домике. Возможно, они тоже из компании ее дяди, тогда Мэри попадет прямиком в ловушку. Тетя Пейшенс, которая спит сейчас в своей кровати, ей не помощница, скорее, обуза. Положение безнадежное. Незнакомцу не спастись, если только он не сумеет как-нибудь договориться с Джоссом Мерлином. Если у него есть хоть немного хитрости, он мог бы одолеть дядю Джосса. Без коробейника они хотя бы равны числом; правда, на стороне дяди перевес в физической силе. Мэри охватило отчаяние. Если бы только у нее было ружье или нож, она смогла бы ранить дядю Джосса или, по крайней мере, обезоружить его, а несчастный незнакомец тем временем смог бы убежать.

Мэри больше не думала о собственной безопасности. Рано или поздно ее здесь обнаружат, нет смысла сидеть, скорчившись, в пустой гостиной. Дурнота уже прошла, и Мэри презирала себя за минутную слабость. Девушка поднялась с пола и, взявшись обеими руками за ручку двери, чтобы было меньше шума, приоткрыла дверь на несколько дюймов. В холле стояла тишина, если не считать тиканья часов, и в коридоре больше не было видно света. Наверное, дверь в бар закрыли. Может быть, в эту самую минуту незнакомец борется за свою жизнь, бьется на каменных плитах пола, задыхаясь в огромных ручищах Джосса Мерлина. Но ничего не было слышно. За закрытой дверью бара все происходило в молчании.

Мэри уже приготовилась снова выйти в холл и по добраться поближе к тому концу коридора, как вдруг сверху послышался какой-то звук. Мэри застыла на месте и подняла голову, прислушиваясь. Наверху скрипнула половица! С минуту было тихо, и вот опять: тихие шаги над головой. Тетя Пейшенс спит в дальнем коридоре, в другом конце дома, а Гарри-коробейник ускакал уже минут десять назад, Мэри слышала это собственными ушами. Дядя Джосс сейчас в баре с незнакомцем, и никто не поднимался по лестнице после того, как сама Мэри спустилась вниз. Опять скрип и тихие шаги. Наверху, в пустой комнате для гостей, кто-то есть!

Сердце Мэри снова отчаянно забилось, дыхание стало чаще. Тот, кто прячется на втором этаже, должно быть, находится там уже несколько часов. Наверное, он забрался туда в самом начале вечера и стоял за дверью, когда она шла к себе в спальню. Если бы он прошел наверх позднее, она услышала бы, как он поднимается по лестнице. Может быть, он тоже наблюдал из окна за разгрузкой фургонов и видел, как слабоумный парнишка с криками бежал по дороге в Дозмари. Их разделяла только тоненькая перегородка. Он, должно быть, слышал каждое движение Мэри: как она упала на кровать, и как одевалась позднее, и как открыла дверь…

Значит, он не хотел выдавать ее, иначе вышел бы на площадку. Если бы он был из той же компании, наверняка поинтересовался бы, куда она направляется. Кто впустил его в дом? Когда он мог спрятаться в пустой комнате? Вероятно, он скрывался там от контрабандистов. Выходит, он не с ними, он враг дяди Джосса. Шаги стихли, и Мэри, как ни прислушивалась, больше ничего не слышала. Но она была уверена, что ей не померещилось. Кто-то прячется в комнате рядом с ее спальней. Может быть, это ее союзник, он мог бы помочь ей спасти незнакомца из бара! Она уже ступила на первую ступеньку лестницы, как вдруг в коридоре снова блеснул свет и Мэри услышала, как открывается дверь бара. Дядя Джосс собирался выйти в коридор. Мэри уже не успевала взбежать по лестнице. Она быстро отступила в гостиную и замерла, придерживая дверь рукой. В холле непроглядная тьма, он ни за что не заметит, что дверь не заперта.

Дрожа от страха и возбуждения, Мэри ждала, при таившись у двери, и наконец услышала, как хозяин пересек холл и стал подниматься по лестнице. Шаги остановились прямо у нее над головой, возле комнаты для гостей. Секунду или две он стоял неподвижно, как будто прислушивался, потом дважды тихо постучал в дверь.

Опять скрипнула половица, дверь комнаты для гостей отворилась. У Мэри упало сердце: отчаяние вновь овладело ею. Все-таки этот человек – не враг Джосса Мерлина. Вероятно, сам Мерлин и впустил его в начале вечера, пока Мэри с тетей Пейшенс прибирали в баре, готовясь к приему посетителей. Тот человек просто пережидал, пока все разойдутся. Это какой-нибудь личный друг хозяина, который не хотел мешаться в его ночные дела и не собирался показываться даже жене трактирщика.

Дядя все время знал, что он здесь, потому и отослал коробейника. Джосс Мерлин не хотел, чтобы коробейник увидел его друга. Слава богу, она не успела подняться наверх и постучать в дверь!

А вдруг они заглянут к ней в комнату, проверить, спит ли она? Тогда ей не на что надеяться. Мэри оглянулась на окно. Окно было забрано решеткой. Бежать некуда! Вот они спускаются по лестнице. Остановились у двери в гостиную. На какое-то мгновение Мэри показалось, что они собираются войти. Они стояли так близко, что Мэри могла бы дотронуться до плеча дяди Джосса через приоткрытую дверь. Его шепот прозвучал около самого ее уха.

– Как скажете, – выдохнул он, – вам решать, не мне. Я это сделаю, или сделаем вместе. Только скажите.

Стоя за дверью, девушка не могла ни видеть, ни слышать дядиного собеседника. Возможно, он ответил жестом или подал какой-то знак. Они свернули в дальний коридор и прошли к бару.

Дверь за ними закрылась, и больше ничего не было слышно.

Первое, инстинктивное желание Мэри было отпереть входную дверь, выскочить на дорогу и бежать от них как можно дальше, но, подумав, она поняла, что это ей не поможет. Кто знает, возможно, коробейник и другие соучастники дежурят у дороги на случай каких-либо осложнений.

Похоже, этот новый незнакомец, который весь вечер прятался наверху, все же ее не услышал, иначе сразу рассказал бы об этом дяде Джоссу и они стали бы искать Мэри. Разве что отложили это на потом, занявшись сперва более важным делом в баре.

Мэри стояла минут десять, выжидая, но все было тихо. Только часы в холле продолжали неторопливо и хрипло тикать, ни на что не обращая внимания, как воплощение дряхлости и безразличия. Один раз Мэри показалось, будто она слышит крик, но этот звук мгновенно заглох, да и был он такой слабый, что Мэри решила: ее обманывает воображение, растревоженное всеми сегодняшними событиями.

Девушка снова вышла в холл и заглянула в темный коридор. Свет больше не пробивался в щель у двери бара. Наверное, там погасили свечи. Неужели они сидят там в темноте, все трое? Перед Мэри возникла жутковатая картинка: безмолвная группа, застывшая на месте по какой-то необъяснимой причине. При погашенном свете тишина казалась еще более зловещей.

Мэри рискнула подойти к двери и прижалась ухом к щелке. Не было слышно ни голосов, ни даже дыхания. Запах застарелого алкоголя, висевший в коридоре весь вечер, рассеялся, в замочную скважину тянуло прохладным сквознячком. Поддавшись внезапному порыву, Мэри подняла щеколду, распахнула дверь и шагнула в комнату.

В баре никого не было. Дверь, ведущая во двор, открыта настежь, комнату наполнял свежий ноябрьский воздух. Это и была причина сквозняка в коридоре. Стол, опрокинутый во время драки, все еще лежал на полу, задрав ножки к потолку.

Все ушли. Должно быть, они свернули у кухни налево, прямо в степь; Мэри услышала бы, если бы они прошли к дороге. Воздух приятно холодил лицо. Теперь, когда дядя Джосс и чужаки ушли, комната снова казалась совершенно безобидной. Ужас закончился.

Последний лучик лунного света нарисовал на полу маленький белый кружок. В этот кружок вдвинулось темное пятно, напоминающее вытянутый палец. Это была тень какого-то предмета. Мэри подняла глаза к потолку и увидела, что на крюке, вделанном в балку, болтается веревка. Конец этой веревки и отбрасывал тень в круге света; он все покачивался взад-вперед под дуновением сквозняка из открытой двери.

Глава 5

Шли дни. Мэри Йеллан с угрюмой решимостью подчинилась распорядку жизни в трактире «Ямайка». Было ясно, что она не может бросить тетю одну перед лицом наступающей зимы. Может быть, когда придет весна, удастся уговорить Пейшенс Мерлин, и они вдвоем уедут из здешних мест в тихую и мирную долину Хелфорда.

Во всяком случае, Мэри на это надеялась. А пока нужно постараться по мере сил одолеть безрадостные полгода, которые ей предстоят. Если получится, Мэри в конце концов разоблачит своего дядю и отдаст его и его дружков в руки правосудия. На контрабанду еще можно было посмотреть сквозь пальцы, хотя Мэри было довольно противно столь бесчестное занятие, но сейчас она убедилась – Джосс Мерлин и его шайка этим не ограничиваются. Настоящие головорезы, они никого и ничего не боятся, не останавливаются даже перед убийством. Мэри ни на минуту не забывала ту первую субботу. Болтающаяся на крюке веревка говорила сама за себя. Мэри не сомневалась, что дядя Джосс вместе со своим приятелем убили незнакомца и закопали его труп где-то в степи.

Но доказать это было невозможно, и при свете дня вся история казалась совершенно фантастической. В ту ночь Мэри снова поднялась в свою комнату, потому что, судя по открытой двери бара, дядя Джосс мог вернуться в любую минуту. Должно быть, она заснула, измученная всем увиденным. Когда она проснулась, солнце стояло уже высоко и внизу в холле слышались суетливые шаги тети Пейшенс.

От ночных дел не осталось и следа. В баре подмели и прибрали, мебель расставили по местам, осколки стекла вынесли, и с балки не свисала веревка. Сам хозяин провел все утро в конюшне и в коровнике. Он выгребал вилами навоз и занимался всяческой работой, какую полагается выполнять человеку, имеющему скот. В полдень он явился на кухню, жадно набросился на еду и стал расспрашивать Мэри о том, какую живность они держали в Хелфорде, советовался с ней по поводу заболевшего теленка и ни слова не проронил о том, что происходило ночью. Он как будто был в хорошем настроении, даже позабыл ругать жену, которая, как обычно, не отходила от него, заглядывая ему в глаза, как собака, которая старается угодить своему хозяину. Джосс Мерлин вел себя как трезвый, абсолютно нормальный сельский житель. Невозможно было поверить, что всего несколько часов назад он убил человека.

Правда, может быть, в этом виноват не он, а его загадочный приятель. Но во всяком случае, Мэри своими глазами видела, как он гонял по двору несчастного голого идиота, слышала, как тот визжал под ударами хозяйского кнута. Мэри видела, как дядя Джосс верховодил в гнусной пьяной компании в баре, и слышала, как он угрожал незнакомцу, который осмелился пойти против него. А теперь вот сидит перед ней, уминает тушеное мясо и, качая головой, сокрушается о заболевшем теленке…

Мэри отвечала «да» или «нет» на вопросы дяди Джосса, пила свой чай, исподтишка наблюдая за ним, переводя взгляд со стоявшей перед ним полной тарелки на его длинные крепкие пальцы, пугающие своей силой и ловкостью.

Прошло две недели. Субботние разгулы не повторялись. Может быть, хозяин и его соучастники, довольные своей последней добычей, решили немного передохнуть. Мэри больше не слышала фургонов. Несмотря на то что она теперь спала крепко, стук колес наверняка разбудил бы ее. Дядя Джосс, судя по всему, не возражал против ее прогулок по степи. Мэри с каждым днем лучше узнавала окружающую местность. Ей то и дело попадались новые, не замеченные раньше тропинки, которые вели на взгорье и в конечном итоге приводили к торам. Мэри научилась обходить сочную травку с пушистыми метелками, которая как будто манила подойти поближе, а на самом деле прикрывала коварную трясину.

Несмотря на одиночество, Мэри не чувствовала себя особенно несчастной. Прогулки по степи в сгущающихся сумерках, по крайней мере, укрепляли ее здоровье и помогали немного развеять уныние долгих темных вечеров в «Ямайке», когда тетя Пейшенс сидела, сложив руки на коленях и уставившись на огонь в очаге, а Джосс Мерлин закрывался в баре или уезжал верхом в неизвестном направлении.

Общаться здесь было не с кем. Никто не приходил в трактир поесть или отдохнуть. Кучер дилижанса сказал правду: дилижансы и почтовые кареты больше не останавливались у трактира. Дважды в неделю, стоя во дворе, Мэри видела, как они проезжают мимо, грохоча вниз по склону, и поднимаются на следующий холм, к Пяти дорогам, ни на минуту не замедляя хода и не останавливаясь перевести дух. Один раз Мэри узнала «своего» кучера и замахала ему рукой, но он не обратил на нее внимания и только сильнее хлестнул лошадей. Мэри с каким-то безнадежным чувством вдруг поняла, что люди, должно быть, равняют ее с дядей Джоссом. Даже если бы она добралась до Бодмина или Лонстона, с ней никто не захочет разговаривать, все двери будут для нее закрыты.

Временами будущее представлялось девушке очень мрачным, тем более что тетя Пейшенс с ней практически не разговаривала. Правда, иногда она брала Мэри за руку и говорила, как рада, что та поселилась у них, но по большей части бедная женщина жила словно во сне, машинально возилась по хозяйству и почти все время молчала. А когда заговаривала, то в основном это были бессмысленные излияния на тему, каким большим человеком мог бы стать ее муж, если бы его не преследовали ужасные неудачи. Нормально общаться с нею было просто невозможно. Мэри старалась не огорчать тетю, разговаривала с ней как с ребенком. Все это действовало на нервы и требовало огромного терпения.

Поэтому Мэри пребывала в самом раздраженном состоянии в один дождливый и ветреный день, когда нельзя было идти гулять, и она решила вымыть длинный каменный коридор, идущий в задней части дома по всей его ширине. Возможно, тяжелая работа полезна для укрепления мускулатуры, но она отнюдь не улучшила настроения девушки. Дойдя до конца коридора, Мэри уже всей душой ненавидела «Ямайку» и ее обитателей. Еще чуть-чуть – и она выбежала бы в огород за кухней, где трудился, не обращая внимания на дождь, ее дядя, и выплеснула бы ведро с грязной мыльной водой прямо ему в лицо. Но когда Мэри взглянула на тетю Пейшенс, которая, согнувшись над очагом, ворошила палкой тлеющий торф, у девушки опустились руки. Она уже собралась приняться за каменный пол в прихожей, как вдруг со двора донесся стук копыт, и в следующую минуту кто-то громко постучал в закрытую дверь бара.

Это было целое событие, ведь до сих пор никто из проезжих даже близко не подходил к «Ямайке». Мэри побежала за тетей, но в кухне никого не было. Выглянув в окно, Мэри увидела, что тетя семенит по огороду к мужу, который нагружал торфом тачку. Они были далеко и не могли услышать, что кто-то подъехал. Мэри вытерла руки фартуком и вошла в бар. Видимо, дверь в бар не была заперта. К своему удивлению, Мэри увидела, что какой-то человек сидит верхом на стуле, держа в руке полный до краев стакан эля, который он преспокойно нацедил себе из бочки. Несколько минут Мэри и новоявленный посетитель молча смотрели друг на друга.

В нем было что-то очень знакомое, но Мэри не представляла, где могла встретить его раньше. Тяжелые, полуопущенные веки, изгиб рта, линия подбородка, дерзкий, прямо-таки нахальный взгляд, которым он одарил Мэри, – все это казалось ей уже виденным однажды и чрезвычайно несимпатичным.

Как он смеет разглядывать ее с ног до головы, неторопливо отхлебывая свой эль? Мэри вышла из себя.

– Что это вы вытворяете? – резко спросила она. – Вы не имеете никакого права заходить в бар и брать напитки без спроса. И вообще, хозяин не любит, чтобы сюда являлись посторонние.

В другую минуту ей самой было бы смешно слышать, как она бросается в бой за дядюшку Джосса, но тяжелая и грязная работа временно отшибла у Мэри чувство юмора, и она невольно сорвала раздражение на том, кто подвернулся под руку.

Мужчина допил эль и протянул стакан за новой порцией.

– С каких это пор в «Ямайке» водятся барменши? – поинтересовался он. Пошарил в кармане, вытащил трубку, раскурил и выпустил дым прямо в лицо девушке.

Совершенно разъярившись, Мэри вырвала трубку из его руки и не глядя швырнула на пол. Трубка разлетелась на куски. Посетитель пожал плечами и принялся насвистывать, причем безбожно фальшивил, отчего Мэри еще больше рассвирепела.

– Разве так обслуживают посетителей? – спросил он, внезапно перестав свистеть. – Не очень-то удачно здесь выбирают прислугу. Вчера я был в Лонстоне, там девушки куда воспитаннее… и к тому же хорошенькие, как картинка. Ты посмотри на себя: прическа вся развалилась, мордашка чумазая…

Мэри повернулась к нему спиной и двинулась к двери, но он окликнул ее:

– Налей мне эля! Тебя ведь для этого здесь держат, нет? Я проскакал двенадцать миль после завтрака, до смерти пить хочется.

– Да хоть бы пятьдесят миль, мне-то что? – огрызнулась Мэри. – Вы вроде неплохо здесь ориентируетесь, вот и наливайте себе сами. Я скажу мистеру Мерлину, что вы в баре, пусть он вас обслуживает, если захочет.

– Да ну, лучше не беспокоить Джосса, он с утра злой, как медведь, у которого болит голова, – отозвался посетитель. – Да и вряд ли он мне обрадуется. А что случилось с его женой? Он что, выгнал ее из дому, чтобы освободить местечко для тебя? Не слишком ли круто? Ты-то не станешь его терпеть целых десять лет.

– Если вы хотите видеть миссис Мерлин, то она на огороде, – отрезала Мэри. – Выйдите вон в ту дверь и поверните налево, увидите грядки и курятник. Пять минут назад они оба были там. Через этот коридор вам идти нельзя, я там только что вымыла и не собираюсь надрываться еще раз.

– Не волнуйся так, я никуда не спешу, – проговорил неизвестный. Он все еще рассматривал Мэри, явно не зная, что о ней подумать. Его наглый, с ленцой взгляд, такой неуловимо знакомый, приводил Мэри в бешенство.

– Хотите вы видеть хозяина или нет? – выпалила она наконец. – Я не могу здесь весь день стоять и ждать, пока вы надумаете. Если он вам не нужен и если вы уже напились, положите деньги на стойку и – до свидания.

Посетитель рассмеялся, блеснув зубами в улыбке. И снова что-то отозвалось в ее памяти, но девушка по-прежнему никак не могла сообразить, кого он ей напоминает.

– Ты и Джоссом так командуешь? – спросил неизвестный. – Ну, значит, он здорово переменился. Надо же, какая у него, оказывается, многогранная натура! Никогда бы не подумал, что он, вдобавок ко всем остальным своим забавам, еще заведет себе девку. А куда вы деваете на ночь бедняжку Пейшенс? Кладете ее спать на полу или устраиваетесь в постели втроем?

Мэри густо покраснела.

– Джосс Мерлин – мой дядя, – сказала она. – Тетя Пейшенс – единственная сестра моей покойной матери. Меня зовут Мэри Йеллан, если это вам о чем-нибудь говорит. Всего хорошего. Выход у вас за спиной.

Она выскочила из бара и влетела на кухню, прямо в объятия хозяина дома.

– Черт тебя побери, с кем это ты сейчас разговаривала в баре? – рявкнул он. – Я, кажется, предупреждал, чтобы ты держала рот на замке?

Его оглушительный голос разносился по всему коридору.

– Ладно тебе! – крикнул человек, сидевший в баре. – Не бей ее. Она разбила мою трубку и отказалась меня обслуживать. Сразу видно твое воспитание! Иди сюда, дай на тебя посмотреть. Надеюсь, эта девчонка тебе маленько вправила мозги.

Нахмурившись, Джосс Мерлин оттолкнул Мэри и вышел в бар.

– А, это ты, Джем, вот оно что, – протянул Джосс. – Что тебе понадобилось в «Ямайке»? Лошадь купить я не могу, если ты за этим. Времена нынче тяжелые, я беден, как полевая мышь после больших дождей.

Он закрыл за собой дверь, и Мэри осталась в коридоре.

Она вернулась к ведру с водой, вытирая фартуком грязь с лица. Так это Джем Мерлин, дядин младший брат! Ну конечно, она же сразу увидела сходство, только, как дурочка, не поняла, на кого именно он похож. У него те же глаза, только без кровавых прожилок и без набрякших мешков под ними, и тот же рот, только твердый, а не слабый, как у Джосса, и нижняя губа не отвисшая. Таким, наверное, был Джосс Мерлин лет восемнадцать-двадцать назад, да этот чуть стройнее и пониже ростом.

Мэри плеснула воды на пол и принялась яростно скрести каменные плиты, крепко сжав губы.

Что за мерзкая порода эти Мерлины с их наглостью, и грубостью, и бесцеремонностью! Этот Джем по характеру такой же жестокий, как его брат, – это видно по форме губ. Тетя Пейшенс говорила – он из них самый худший. Хотя он на целую голову ниже Джосса и вдвое уже в плечах, в нем чувствуется скрытая сила, которой нет у старшего брата. Он весь какой-то хищный и в то же время легкий, поджарый. А у хозяина трактира подбородок обвис и плечи сгорблены, словно под непосильным грузом. Как будто вся его мощь, растраченная без толку, мало-помалу сошла на нет. Мэри знала, что так бывает с пьющими людьми, и в первый раз начала догадываться, что нынешний Джосс Мерлин – лишь жалкий обломок того человека, каким он был когда-то. Она поняла это, сравнив его с младшим братом. Трактирщик сам погубил себя. Если у младшего голова хоть немного работает, он должен крепко держать себя в руках, чтобы не отправиться по той же дорожке. Но может быть, ему на это наплевать. Похоже, какой-то злой рок мешает Мерлинам продвинуться в жизни. Слишком страшная история у их семьи. Мать Мэри, бывало, говорила: «Дурная кровь всегда скажется, тут уж ничего не поделаешь. Сколько с ней ни борись, она в конце концов одолеет. Иногда, может, два поколения проживут достойно, а в третьем, глядишь, все начинается сначала». Как грустно! Сколько сил, способностей растрачено зря! К тому же еще бедная тетя Пейшенс увязла в этом мерлинском болоте, потеряла раньше времени свою молодость и красоту, и, если уж смотреть правде в лицо, сейчас она почти ничем не лучше того слабоумного парня из Дозмари. А ведь тетя Пейшенс могла бы теперь быть женой благопристойного фермера где-нибудь в Гвике, у нее были бы сыновья, дом, земля и все маленькие радости нормальной счастливой жизни: сплетни с соседками, походы в церковь по воскресеньям, поездки в город в базарные дни, сбор урожая… Что-то прочное, что она могла бы полюбить. Она прожила бы долгую, спокойную жизнь, пока ее волосы наконец не поседели бы, жизнь, полную нормальной работы и безмятежного довольства. А вместо всего этого она живет, как последняя замарашка, с этим пьяным скотом! «Ну почему женщины так глупы, так близоруки?» – недоумевала Мэри и с такой злостью терла последние плиты пола, как будто этим могла сделать мир чище и уничтожить все следы женского безрассудства.

Она так разошлась, что после холла взялась подметать унылую, полутемную гостиную, уже много лет не ведавшую метлы. Взметая тучи пыли, Мэри яростно выбивала убогий, протертый до дыр коврик. Она так погрузилась в это малоприятное занятие, что даже не услышала, как кто-то кинул в окно камешек. Мэри опомнилась только тогда, когда оконное стекло треснуло под градом мелких камней. Выглянув в окно, Мэри увидела Джема Мерлина. Он стоял рядом со своей лошадью.

Мэри нахмурилась и отвернулась от окна, но в ответ снова посыпались камешки. На этот раз стекло треснуло основательно, маленький осколочек выпал совсем и вместе с камешком полетел на пол.

Мэри отодвинула засов на тяжелой входной двери и вышла на крыльцо.

– Что еще? – спросила она, вдруг мучительно осознав свои растрепанные волосы и грязный мятый фартук.

Джем по-прежнему с любопытством рассматривал Мэри, но нахальства у него заметно поубавилось и даже хватило совести выглядеть чуть пристыженным.

– Прости, если я был с тобой груб, – сказал он. – Я как-то не ожидал увидеть в «Ямайке» женщину, да еще такую молоденькую. Подумал, Джосс привез себе красотку из города.

Мэри снова покраснела и с досадой закусила губу.

– Какая уж из меня красотка, – презрительно бросила она. – Хороша бы я была в городе в этом старом фартуке и тяжеленных башмаках! По-моему, всякий, у кого во лбу глаза торчат, мог бы увидеть, что я – деревенская.

– Не знаю, не знаю, – рассеянно отозвался он. – Если на тебя надеть нарядное платье, туфельки на каблучке и воткнуть в волосы гребень, ты, пожалуй, сошла бы за леди, даже в большом городе вроде Эксетера.

– Видимо, я должна считать это комплиментом, – сказала Мэри, – большое спасибо, конечно, только я лучше буду носить свое старое платье и выглядеть такой, какая я есть.

– Это еще не худший вариант, – одобрил Джем.

Мэри подняла глаза и увидела, что он смеется над нею. Она повернулась к нему спиной и хотела уйти в дом.

– Ладно тебе, не уходи, – позвал он. – Я, конечно, заслужил эти сердитые взгляды, но, если бы ты знала моего братца так же хорошо, как я, ты бы поняла, почему я ошибся. Странно видеть девушку в трактире «Ямайка». Зачем ты вообще сюда приехала?

Мэри настороженно смотрела на него с крыльца. Сейчас он казался серьезным и на минутку перестал быть похожим на Джосса. Если бы он был не из Мерлинов!

– Я приехала к тете Пейшенс, – сказала Мэри. – Моя мать умерла несколько недель назад, а больше у меня нет родных. Одно я могу вам сказать, мистер Мерлин: я благодарю Бога за то, что моя мать не видит сейчас, во что превратилась ее сестра.

– Надо думать, брак с Джоссом – не ложе из роз, – хмыкнул брат хозяина. – По характеру он всегда был чистый дьявол и пьет как губка. Зачем она вышла за него? Он всегда был такой, сколько я его помню. В детстве он меня часто колотил и сейчас был бы не прочь, если бы только посмел.

– Наверное, ее очаровали его красивые глаза, – сказала Мэри с презрением. – Мама говорила, тетя Пейшенс вечно порхала, как бабочка, еще в Хелфорде. Она отказала фермеру, который просил ее руки, и уехала вглубь страны, там и познакомилась с вашим братом. Во всяком случае, на мой взгляд, это был худший день в ее жизни.

– Стало быть, ты не шибко обожаешь нашего трактирщика, – насмешливо бросил Джем Мерлин.

– Ни капельки, – ответила Мэри. – Он грубиян, и еще того хуже. По его вине тетя Пейшенс превратилась из счастливой хохотушки в несчастную, забитую рабыню. Этого я ему не прощу никогда в жизни!

Джем засвистал, перевирая мотив, и потрепал лошадь по шее.

– Мы, Мерлины, всегда плохо обращались со своими женщинами, – сказал он. – Помню, отец так избивал маму, что она встать не могла. Но она от него не уходила, всегда была на его стороне. Когда его повесили в Эксетере, она три месяца ни с кем слова не сказала. Поседела от горя. Бабушку я не помню, но говорят, она сражалась рядом с дедом близ Коллингтона; когда солдаты хотели забрать его, одному из них прокусила палец до кости. За что она его так любила, трудно сказать. После того как деда арестовали, он о ней ни разу даже не спросил и все свои сбережения завещал другой женщине, которая жила на том берегу Теймара.

Мэри молчала. Ее ужаснуло безразличие, с которым он все это рассказывал, – ни стыда, ни осуждения. Должно быть, он, как все в их семье, от рождения не способен к нежным чувствам.

– Долго ты собираешься оставаться в «Ямайке»? – вдруг спросил он. – Ты же здесь просто пропадаешь. Общаться-то не с кем.

– Ничего не могу поделать, – ответила Мэри. – Я не уеду, если тетя не поедет со мной. Я не могу оставить ее здесь после того, что я видела.

Джем нагнулся стряхнуть комок грязи, приставший к подкове.

– Да что ты могла увидеть за такое короткое время? – спросил он. – По-моему, здесь довольно тихо.

Мэри не поддалась на подначку. Кто знает, вдруг дядя Джосс подговорил брата вызнать у нее, что ей известно. Нет, все-таки она не совсем дурочка. Мэри небрежно пожала плечами:

– Однажды в субботу я помогала дяде в баре. Не могу сказать, чтобы мне понравилась та компания, которая там собирается.

– Да уж, представляю, – сказал Джем. – Посетители «Ямайки» не обучены хорошим манерам. Им некогда, они все больше сидят в окружной тюрьме. Интересно, что они о тебе подумали? Небось ошиблись так же, как я, и теперь сплетничают о тебе по всей округе. Джосс еще, пожалуй, начнет играть на тебя в кости. Оглянуться не успеешь, какой-нибудь грязный браконьер взвалит тебя к себе на лошадь и увезет в свои края, по ту сторону Раф-Тора.