MEMENTO, книга перехода Леви Владимир

Спи и слушай…

Здоровой душой ребенка смерть первично не воспринимается как небытие. «Дедушка умер» – не перестал быть, а просто учудил что-то, ушел, спрятался – ну найдется как-нибудь, образумится. В деревнях об умерших иногда говорят: «потерялся», хорошо говорят.

«Разлука – младшая сестра смерти», – сказал поэт. Абсолютно точно. «Прощай» – предусмотрительнее «до свиданья».

За каждым углом стережет пуповинная боль расставаний. Дети это чувствуют сильнее: оторваться от игры – это же смерть игры, идти спать – это в который раз идти умирать и никак нельзя отпускать тех, кто тебе нравится, потому что в мире живет страшный великан по имени Случай. Дети быстро забывают умерших, у них огромная защитная сила воли; но забвение только кажущееся, только мнимость сознания, а глубина души помнит, знает и понимает все. Письма-вопросы, подобные трем нижеследующим, я получаю примерно с тою же регулярностью, что и вопросы о том, как быть, когда бросил мужчина, или когда не складывается карьера. Если вопрос о ребенке, отвечать надо быстрее.

ВЛ, пишу с надеждой получить совет по поводу моей четырехлетней внучки. Она постоянно говорит о смерти. «Я не хочу жить. Я хочу к Боженьке на небо и чтобы меня закопали в землю… Я не хочу взрослеть. Не справляйте мне дни рождения… Я не хочу взрослеть, потому, что когда я стану большой, вы умрете, и я останусь одна…»

Я пытаюсь ей объяснить, что мы всегда будем с ней, что ей нечего бояться… Но эти разговоры не прекращаются. Она никогда не видела похорон, ну если только по телевизору. Семья у нас благополучная, нет причин для страха… Хотя, возможно, чего-то она все же боится… Как нам вести себя, как отвлечь ее от этих мыслей?..

Людмила

Людмила, подобные настроения бывают почти у каждого ребенка. Обычно они мимолетны, быстро проходят и забываются; но если устойчивы и непреходящи, особенно у такой малышки, это уже требует особого внимания со стороны взрослых.

Возможных причин две, и они друг друга не исключают. Либо в семье все-таки не такое уж благополучие, и есть какой-то неявный конфликт или напряженность между родителями, или между вами и родителями (кстати, почему пишете именно вы, бабушка, а не мама с папой, и что они думают по поводу происходящего?) А вторая возможная причина – особость ребенка. Может быть, ярко выраженный меланхолический темперамент, чрезвычайная чуткость и ранимость души при раннем умственном развитии…

Похоже, у девочки вашей есть и страхи, и признаки депрессии («не хочу жить… хочу, чтобы меня закопали в землю…»), но судить об этом наверняка не могу – письмо не дает достаточной информации. Чтобы советовать обоснованно и конкретно, нужно получить подробное представление об атмосфере в семье, о взаимоотношениях между всеми в ней, о характере каждого и о стиле взаимоотношений с ребенком, о характере и особенностях развития самого ребенка, начиная с зачатия… Где же родители, почему они не проявляются?..

Ответа на свой ответ я не получил; это укрепило меня в предположении о какой-то напряженности в семье, где бабушка явно на первой воспитательской роли, что само по себе не плохо, но… Где родители?

О случае довольно похожем сообщает мама пятилетнего мальчика.

ВЛ, мой Никитка примерно полгода назад стал мучиться вопросом смерти. Особых причин не было, кроме того, что он с раннего возраста очень интересовался миром животных и рано узнал, что все друг друга едят, что звери могут умирать от голода, от болезней…

Когда мы рассказывали ему про своих бабушек и дедушек, на его вопросы «а где они сейчас?» приходилось отвечать, что они уже умерли.

Потом началось следующее:

• Почти каждый вечер Никитка плачет по 10–15 минут и повторяет, что не хочет умирать.

• Говорит, что не хочет расти, так как все, кто растут, потом умирают.

• Хочет оставаться маленьким и жить вечно.

• Не хочет есть мясо, чтобы не расти.

• Плачет, что умрем мы с папой.

• Говорит, что когда вырастет, придумает лекарство (эликсир бессмертия). Потом плачет, что если даже «умные ученые» за столько лет не придумали этого лекарства, то у него, Никиты, наверное, не получится тоже.

• Придумал: чтобы жить вечно, надо говорить «Я жду до лета». Считает, что эта спасительная фраза поможет ему жить вечно, так как «лето каждый раз новое, и если я буду ждать каждый раз новое лето, то я никогда не умру».

• Говорит, что лучше бы его совсем не рожали, так как тогда ему не надо было бы бояться умирать.

Мне его ОЧЕНЬ жалко… Сама я стала бояться смерти лет в 11 и до 24 (пока не родила) боялась ее панически: ночами просыпалась, плакала уже даже в солидном возрасте 23-х лет… Сейчас вопрос приглушился, но скрытый страх остался. Как помочь моему маленькому, если я сама боюсь… Что нам делать? Как нам реагировать?..

Алена

Обратим внимание: панически боялась смерти, пока не родила. После рождения этот естественный страх обрел свои естественные границы, перестал за них вылезать. Рождение ребенка – вступление в вечность, передача эстафеты бессмертия. И не обязательно рождение своего ребенка, а любое приобщение к детству, любое участие в становлении новой жизни. Биологически бездетные усыновители тоже перестают бояться смерти панически, боятся – парадоксально можно сказать, – спокойно. Даже усыновители щенят или котят. Маленькое развивающееся существо – комочек Всебытия, лучи его греют душу.

* * *

Алена, ваш Никитка проходит обычную стадию знакомства с реальностью, которая включает в себя и реальность смерти.

Смертность как свойство жизни, как принадлежность жизни, и своей тоже… да, когда-то и мы с вами столкнулись с этим впервые… На эту тему я кое-что писал в «Нестандартном ребенке» и других книгах, в статьях и рассылках, но сколько ни напишешь, все будет мало. Немудрено: все силы разума и души человеческой с тех незапамятных пор, как человечество начало себя сознавать, бьются, как волны о берег, об эту мучительную данность – непостижимую тайну предела бытия, всепреходящести, тайну вечной невечности.

Сколько ни напридумано вер в жизнь бесконечную, версий возможного бессмертия – и переселение душ (реинкарнация), и царствие загробное с его разными небесными, подземными и еще какими-то помещениями, и переход бытийственной информации в антимир и обратно, и возврат времен в циклах пульсирующей вселенной, и перспективы клонирования, и заморозка, и прочая-прочая, – все в лучшем случае боль смягчает, но утолить не может; все если и достаточно обнадеживает, то недостаточно убеждает, все прогоняет или отодвигает ужас небытия, а он лезет обратно, лезет отчаянно.

Со всеобщей смертной обреченностью, с приговоренностью – давайте для простоты и доступности назовем ее, что ли, Скелетом – каждый родившийся встречается в одиночку, голеньким и беспомощным, бесконечно глупым. Травма первой встречи просыпающегося сознания со Скелетом для нормально развивающегося ребенка практически неизбежна. Разные дети переживают ее по-разному, одни раньше, другие позже, одни острее, другие мягче.

И все или почти все – раньше или позже, легче или труднее – находят какой-то способ внутренней защиты. Некий шкаф, куда этот самый Скелет более или менее благополучно запихивается. До поры – до времени.

Все человеческие состояния (и не только детские), когда Скелет оказывается вне шкафа (или человек сам в свой же скелетный шкаф залазит, так тоже часто бывает), я называю С-кризисами – кризисами сознания смертности. Таких кризисов, в разных масштабах, каждый в жизни переживает, по моим прикидкам, самое меньшее, три, а чаще пять-семь. Обычно именно из-за своей мучительности С-кризисы быстро и благополучно минуют; более того – помогают подвижкам в развитии, продвижению к душевной зрелости. Но некоторые застревают в них надолго и нуждаются в помощи.

У вашего Никиты первый С-кризис протекает в довольно острой форме, граничащей с депрессией, – это, замечу, признак незаурядности мальчика, его мощной эмоциональности и потенциальной силы ума.

Сразу произнесу ключевое слово, содержащее в себе всю возможную от вас помощь ребенку. Оно вот: вера. По минимуму – верьте хотя бы лишь в то, что он справится, справится сам. Верьте, что боль С-кризиса скоро смягчится, а затем и пройдет, минует – найдется какой-то шкаф для Скелета, как и у нас с вами, как у наших родителей, как у дедушек, бабушек… Жизнь должна продолжаться и наполняться жизнью. Если бы предки наши и мы вслед за ними не помещали свои Скелеты в шкафы – каждый в свой – нас с вами не было бы вообще!

Чем убежденнее сами вы поверите в преходящесть С-кризиса, тем быстрее он и пройдет у ребенка, тем быстрей отыщется или построится шкаф…

Теперь чуточку насчет самого шкафа. Кем бы вы ни были по убеждениям – атеистом или человеком религиозным, материалистом или наоборот, или ни тем, ни сем, а человеком промежуточным, растерянным и мятущимся, как сегодня многие, – вы легко со мной согласитесь: голую, тупую, бессмысленную смертную обреченность в сознании ребенка необходимо заменить чем-то, иначе… Ну ясно, картинку непристроенного Скелета уже имеем. И видим, что сам ребенок уже пытается для него свой самодельный шкафчик из подручного материала соорудить. Ищет веру, а для начала – хотя бы надежду на возможную веру.

Помогите ребенку понять смерть не как полное исчезновение и небытие, а как продолжение жизни другими средствами. Как бытие другим способом, другим образом – как переход – в другую жизнь, в иной мир – и не разлучающий, а соединяющий! – мир, где все ушедшие, любящие друг друга, снова встречаются, пусть и в каком-то совсем новом облике… Лично я в это не просто верю – я это знаю. Но никому не хочу доказывать – бесполезно, пока самому человеку эта запредельность не откроется.

Ребенку бессмертие души может открыться легче, чем взрослому, открыться доступными для него образами. Не надо за него выдумывать – ребенок все допридумает сам, себе соразмерно – даст свои объяснения, создаст свои мифы или задаст нужные ему вопросы. Сам выйдет и на живое, естественное для него представление о высшей ведущей силе бытия, именуемой Богом.

Моей дочке Маше с четырех-пяти ее лет мы говорили примерно так:

– Маша, мы тебе не можем точно сказать, как мы будем жить там, после ухода из этой жизни. Никто не может этого точно сказать, потому что жизнь как река – течет только вперед, течет все дальше и дальше. Там – дальше – река нашей жизни наверняка впадает в какую-то другую реку или целый океан, куда же ей деться, конечно, куда-то впадает… Но пока не приплыли, еще не знаем, что это за другая река или океан… Много-много людей с давних пор верит, что ТАМ, дальше, есть другой мир, что жизнь никогда не заканчивается. И есть свидетельства этого – в снах, когда тебе снится ушедший человек и с тобой даже разговаривает; а иногда в ощущении живого присутствия наяву… А как ты сама чувствуешь, где сейчас наша ушедшая бабушка Клава?

– Я думаю, она – вон та звездочка на небе. А другая – это бабушка Тома… Папа, а я теперь легко тоже пойду к Богу, потому что там у него я встречусь с любимой бабушкой…

Спросим себя: к чему мы приходим сами в отношении к этой данности? И к чему стремимся? Чего если не от мира и Бога, то от себя хотим?.. Мой себе ответ вот каков. По верхнему пределу, по максимуму: хочу постичь тайну смертности и обосновать свою веру в бессмертие реальными фактами и здравыми доводами – превратить веру в знание и передать это знание другим людям. На самую малость, это уже получается… А по минимуму – хочу надежно держать Скелет в своем личном шкафу, чтобы не мешал жить, покуда живется. О смерти либо не думать, либо думать спокойно и плодотворно, хорошо думать. Отчасти получается тоже.

Это пока все, пересылаю вам для сравнения недавнюю переписку с другой мамой на ту же тему.

ВЛ, какова ваша точка зрения на тему преподнесения ребенку понятия «смерть»? – Маленькому ребенку, для которого трупик любимого попугайчика – шокирующее открытие…

Я училась на редактора детской литературы. Умные мысли, умные курсовые на тему психологии и эстетики детских произведений… Пустота это все. Нас не готовили к главному. Как реагировать и что говорить, когда, читая малышу про замершую до смерти девочку (решилась прочитать Андерсена «Девочка со спичками») сталкиваешься с чувством страха и удручения… Слезы, отчаяние… А ведь тема смерти сквозит практически во всякой сказке, каждом стишке… И начинаешь выкручиваться. Три главных способа.

1. Идея загробной жизни. Рассказываешь крошке о том, что смерть – лишь переход в иной мир.

2. Избегаешь любых разговоров о смерти. Понятен риск еще большей травмированности впоследствии.

3. Рассказываешь все как есть, без прикрас – что все умирают, что после смерти тело закапывается – и конец. Жуткая действительность, в которую самой не хочется верить…

Елена

Елена, спасибо за очередное напоминание о сверхважном вопросе. Думаю над ним целую жизнь. Вопрос-то не детский, а взрослый, взрослее некуда, и отвечать на него приходится, прежде всего, себе – ребенку-в-себе – а уж потом и своему чаду.

Дети, с одной стороны, беззащитней, а с другой – лучше нас защищены от непосильного. И нам, взрослым, играя роль себя-взрослых по отношению к ребенку, не стоит слишком уж заигрываться и всегда автоматом брать на себя естественно навязываемую ребенком роль эксперта-отвечальщика, эдакого наместника бога. Начинать с подробных вопросов себе: «А я – я-то об этом что знаю и что думаю?.. Что хочу думать, во что верить?.. Имею ли какую-то определенную точку зрения на вопрос о смерти или это для меня тоже вопрос открытый, вопрос больной, вопрос страшный?.. Не убегаю ли я от него?.. Убегаю, конечно же. Но теперь уж не убежишь – на тебя смотрят беспомощные детские глаза…»

Сначала искренность перед собой, потом – искренность перед ребенком. Искренность – ясно – на уровне понятном и по возможности безопасном.

Если мы верим, если хотя бы предполагаем или хотим верить, что какая-то форма продолжения жизни после телесной смерти есть, то, конечно, очень хорошо будет попытаться в доступных словах и образах передать эту веру – или возможность веры – ребенку. Преподнесение может быть и игровым, полушуточным, как, например, в фильме «Мой папочка – привидение».

Ну, а если мы сверхупорно, непререкаемо, узко-атеистически и плоско-материалистически (а может быть, садомазохически?..) убеждены, что смерть – это полный и безвозвратный, абсолютный конец всему…

Тогда с нами ничего не поделаешь. Будем и дальше с тупой безнадежностью, принимаемой за честность ума, упираться в этот свой абсолютный капец. Но вот ребенка придавливать могильной плитой своей ограниченности не надо. Это жестоко и глупо. Это может быть и смертельно опасно.

Каждый день, каждый миг и всю жизнь мы ответственны за тот риск, которому подвергаем детскую душу своим насилием над ней, пусть и с самыми благими намерениями. Насилием?!.. Да. Всякое приобщение ко всякому убеждению, если душа открыта и беспомощна, если еще не развито критическое сознание, – есть насилие. И нас с вами так насиловали в немереном количестве, и всю жизнь этим маемся.

Что до меня, то я ныне даже со своим полугодовалым младшим сынишкой предпочитаю собеседование и совместный поиск истины, нежели внедрение каких-то идей. Беседуем доступными нам обоим общепонятными средствами – возгласами, жестами и улыбками.

Как и все человечество в период своего духовного младенчества (подзатянувшийся), ребенок – существо, по натуре первично верующее, боготворец. Для маленького все живо, все одушевлено, все о-божено, даже камни имеют души. Хорошо помню, как мой четырехлетний сынок Максимушка, ныне папа двух дочек, полковник Максим Леви, сказал мне вдруг ни с того ни с сего, увидав камушек на дороге: «Папа, когда я жил раньше, я был вот этим маленьким камушком»…

И сугубый материалист может найти лазеечку в относительное бессмертие через реальность бессмертия родового или информационного, на уровне клеток и генов. Даже молекулы воды имеют память – доказано!

А всего интереснее спросить у малыша: «Как ты думаешь? Как сам (сама) думаешь?» Ответить может либо на подтекст «Как тебе хочется, чтобы было?», либо никак. И то, и другое будет для него (для нее) правильно. А может быть, и вообще правильно.

Мы и представить себе не можем, сколько чудесных истин дети могут поведать нам, так называемым взрослым! Только слушать их уметь надо…

  • Детские картинки – это правды,
  • это много-много-много ах,
  • кашалоты, звезды, леопарды
  • и Господь с соломинкой в устах.
  • Ну а взрослые решают,
  • ну а взрослые внушают,
  • чья картинка хороша.
  • Ну а взрослые мешают,
  • на ушах у них лапша,
  • и не могут ни шиша.
  • И пока ученый муж сплетает
  • паутину из словесных бяк,
  • истина как бабочка летает,
  • гаснет на ладони как светляк.
  • А душа левша,
  • а душа живет шурша
  • кончиком карандаша…

«Мама, роди мне бабушку»

Пара самостоятельных находок недипломированных домашних психологов.

ВЛ, хочу сводить вас на экскурсию в скелетную-шкафную моей 4-летней дочки Любочки. Посмотрев мультфильм про Русалочку, она рассмеялась и сказала: «Как здорово: русалочка РАЗ – и в пену превратилась!» Было это года полтора назад.

А недавно у нас умерла бабушка. Любочка попросила меня родить ей бабушку Любу. Я ей ответила, что не могу повлиять на то, чтобы у меня родилась именно она. Зато может родиться кто-нибудь другой, с кем мы еще не знакомы, а бабушку всегда будем помнить и любить.

Кажется, Любе это понравилось, я ее заинтриговала…

Оксана

А вот письмо от юной еще-не-мамы с хорошим советом для уже-мам.

ВЛ, не знаю, поможет ли мой совет… Моя шестилетняя двоюродная сестричка Сашенька начала меня расспрашивать о смерти. Со старшими об этом говорить она боялась и больше доверяла мне, я для нее ближе и авторитетней: «старшие не понимают наших проблем»…

Мне показалось, что не стоит ей рассказывать религиозные версии. Я ей почитала «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса. Христианские мотивы в ней очень сильны, но книга написана для детей и очень-очень по-доброму. Там в конце все главные герои погибают в железнодорожной катастрофе, и Нарния тоже погибает, но после этого они оказываются в другом мире, в другой Нарнии, более настоящей и прекрасной (как сказал один из героев: «Все это есть у Платона»), а потом в еще более настоящей и так далее…

Сашеньке очень понравилась книжка, и теперь она везде ищет Аслана, старается вести себя так, как понравилось бы ему, но умирать не собирается, потому что «Аслан, конечно, может сделать все, но ему нравится, когда мы сами справляемся со своими трудностями».

Я рекомендую эту книгу всем родителям. Но, наверное, лучше ею воспользоваться еще до того, как ребенок начал задумываться над вопросом о смерти, а то поймет, что его просто пытаются успокоить… Мне кажется, что доброй сказке ребенок поверит больше, чем официальной церкви. Ведь верит же моя двоюродная сестра Сашенька больше мне, чем старшим.

Алена, 16 лет
* * *

Первый детский ужас: «Мама, я тоже когда-нибудь умру?» Мама не ответила. Наверное, это было правильно. Я должен был справиться с этим сам. Долго еще мне, наивному эгоистику, не приходило в голову, что КОГДА-НИБУДЬ – и мои родители, и скорее всего раньше меня…

Как все дети, я до поры неосознанно разумел, что родители вечны, что они навсегда. Слабому существу страшней потерять опору, чем самого себя.

Если вечны родители или хотя бы один из них, то я-то уж как-нибудь… Нужен, как нужен маленькому человечку Вечный Родитель!

Зачем? Чтобы не допустить в сознание мысль о вечном небытии. Знаю теперь, что маленький человечек в этой наивной нужде пророчески прав:

Вечные Родители живут в нем самом.

В неощущаемой капсуле детской защищенности мы живем долго, покуда можем. Она подобна утробе, капсула эта: относительный покой и уют, ограниченность в движениях, полное и, как кажется, счастливое отсутствие сквозняков… Неясные грезы, судорожные подергивания – и…

Неизбежность изгнания в не слишком жесткие, но достаточно вероятные сроки. Все кризисы – пробные родовые схватки.

Внутреннее бегство – это ведь не только от смерти. От любой боли и неудобства, от труда, от стыда, от любви, от ревности, от усилия мысли, от благодарности – от всего – наипростейшее дело: внутри себя заслониться, забыть, перестать знать…

Но не всегда это просто. У одних капсула самозащиты толстеет, покрывается плотной коркой и становится броней ограниченности. У других истончается, решетится… У третьих – исчезает совсем. Остается – открытость. Только этих вот третьих можно считать духовно родившимися.

Мне повезло увидеть в себе неисключительный случай – знание облегчительное. Добрался до стадии, когда при вглядывании в лик смерти не ощущаешь ни страха, ни отвращения, ни притяжения – никакого гипноза. Конечно, я не уверен, что окажусь героем в последнем преддверии, нельзя себя к этому обязать. Но уверен, что уточнение срока и способа, чем и является всякий диагноз с серьезным прогнозом, и всякая мелочь, именуемая «причиной», к знанию моему ничего существенного не добавит. Неважно, когда сходить, на какой перрон и в каком окне компостировать билет, – важно лишь быть по возможности умытым и иметь наготове багаж, не слишком тяжелый.

…Еще позывные от человека, казалось бы, взрослого. Много приходит таких позывных от детей, живущих во взрослых телах и якобы взрослых личностях – в этой книге мы их услышим еще не раз.

ВЛ, болезнь моя заключается совсем в немногом – не нахожу смысла жизни. Потому что не понимаю смысла смерти. Это меня мучает почти каждую минуту: бессмысленность… Каждую минуту знаю, что через определенное время мне придется умереть, и это сознание обреченности – моей, дочери, всех людей – невыносимо…

Зачем возникает жизнь – чтобы потом исчезнуть навсегда? Неужели природа, создавшая разум, просто так, безжалостно, беспрерывно убивает его?.. Непостижимо. Создать невероятное, создать совершенство – чтобы потом уничтожить?.. Все люди обречены на смерть, и все об этом знают с начала осознания себя. Если действительно когда-то человек провинился, то разум – это самая страшная кара.

Мне говорили, что смысл жизни в детях, в любви, в работе, но ведь в итоге все равно смерть. Я люблю людей (не всех, конечно), можно даже сказать не кривя душой, что по натуре я альтруистка. И вот представьте, вдруг поняла, что могла вообще не родиться. Проклинаю свое рождение. А в жизни у меня все «благополучно», прекрасный муж, дочь… Иногда думаю, что сойду с ума. Мне всего 26 лет.

Марианна

Марианна, а если просто довериться неизвестности?.. Смерть – только факт, требующий изучения. Факт этот слишком велик, чтобы не иметь смысла. А разум – еще далеко не совершенство.

Знаете, почему маленькие дети так расстраиваются и протестуют, когда взрослые велят им ложиться спать?.. Потому что они думают, что спать – это уже навсегда. Они еще не верят, что снова проснутся.

Ответ на ответ через несколько лет.

ВЛ, я пришла к выводу, что глупо отчаиваться на основании своего незнания. Опять стыдно, но уже по-другому… Вам писала слабая истеричная женщина. У меня было все – и не было счастья из-за того, что я не могла найти смысла своей жизни. От этого и смерть представлялась концом всего…

Сейчас я многих и многое потеряла (умерла сестра, умерла подруга, оставила любимую работу, чуть не рассталась с мужем, болею). Смысл жизни так и не найден, и смерть не понята, а я счастлива. Я слишком хотела быть счастливой, и смысл жизни искала только для себя. Я была уверена, что человечество существует только ради своего существования. Дерево, думала я, растет, только чтобы давать тень…

Теперь нет прежнего ужаса перед смертью. Плохо лишь, что многого я не знаю. Не хватает силы принять свою ограниченность. Это, кажется, труднее, чем умереть.

Да, Марианна, это неизмеримо труднее.

Если есть крылья, зачем дорога?

главная формула Олеши

Этот человек по хронологическому возрасту пожилой. Получает мои интернет-рассылки и время от времени пишет мне, подписываясь ником Гранд (я для верности изменил его еще на один). Обычно письма Гранда очень живые и содержательные, эмоционально возбужденные, иногда сердитые и саркастические, иной раз поэтичные и немного сентиментальные.

В отличие от большинства Гранд никогда не просит меня о помощи или поддержке – напротив, склонен при случае кого-то поддержать сам, даже отечески поучить, распечь, меня в том числе. Окно в свою жизнь не распахивает; из того немногого, что рассказал, похоже, что живет одиноко, хотя общается со многими, многим нужен. Доктор наук, профессор, преподает в вузе.

Откликнулся на рассылку «Шкаф для скелета». И снова за взрослым голосом услышался детский.

Доброе время суток, ВЛ.

«Продолжение жизни другими средствами» – определенно, мне эта тема не нравится. Наверное, потому, что не знаю – есть ли такая возможность продолжить жизнь и какими такими средствами.

Жить любовью к самой жизни, к людям?..

С каждым днем во мне растет какое-то убеждение о предопределенности всего. Я знаю, что по весне под моим окном распустятся деревья, и мое любимое дерево обретет густую свежую крону. Я знаю сроки, когда эта крона перестанет быть яркой, запылится, устанет, когда пожелтеет, высохнет и облетит… Я все предзнаю. И мне страшно становится от того, что иногда, а теперь все чаще, я могу определить лексикон человека прежде, чем он откроет рот; могу прогнозировать его поступки и только по внешности угадать тип голоса…

Такое впечатление, что их мало, людей, что они повторяются и уже ничем не удивляют меня и не радуют. Бесконечная череда одних и тех же событий в природе, одних и тех же листьев и людей.

Меня обманули. Я никогда не верил этим глупым знакам зодиака, этим годам черной змеи, желтой свиньи, голубой мартышки. Перемножим, переставим – получится зримое, почти ощутимое, очень небольшое количество душ, расселенных в плодящиеся органические носители, которые называются людьми.

Мне дали крохотный временной отрывок в какой-то пьесе и сказали «сыграй здесь полтакта». Тридцать, двадцать лет назад я никогда не думал, что все пойдет по кругу. Меня жестоко обманули. Хочется выйти из этого круга, увидеть что-то новое в деревьях, в людях, в жизни. Но я живу в своем временном отрезке, и выскочить из него не в моих силах, изменить – тоже невозможно.

У Кэрролла – помните? – Кот спрашивает Алису, куда она хочет попасть.

Алиса: – Да мне, собственно, все равно.

Кот: – Тогда все равно куда идти.

Вот она, ключевая фраза: «Все равно, куда идти». Жить – это идти долго и непонятно куда. Мне все время кажется, что я иду не туда. Я не знаю дороги. А спросить не у кого. Да и не знает никто. Могу дать совет другому, но не себе. Все равно, куда…

Как хотелось бы верить, что «Дом Обновленных» Клиффорда Саймака действительно существует, что это будет берег той реки, на которой я удил рыбу с отцом, что впереди будет не только бесконечность, но и настоящее и даже прошлое, будет все вместе…

Гранд, ваша осенняя ностальгия мне более чем понятна, но что нас с вами обманули – неправда. Нам ничего не обещали. Мы обманываем себя сами. Упорно не взрослеем. И хуже того – позволяем себе стареть – запыляться, уставать, засыхать – как та крона под окном.

Деревья снова зазеленеют. А мы – как захотим и как сможем. Да, с обретением жизненного опыта люди оказываются для нас все более предсказуемыми. Но если опыт не превращать в шоры или темные очки на глазах, если смотреть пристально и не уставать вникать, если на грубых булыжниках общей схемы не отрекаться от стебельков неповторимых нюансов… Тогда все больше открывается тайн, и сама предсказуемость получает восклицательный знак откровения.

Полтакта в пьесе мироздания – мощный образ. Ваш покорный слуга претендует на четверть ноты, и это знаете много как?!

Жить – идти долго? Да, бесконечно долго.

Почему время скудеет? Потому что за себя держимся и утрачиваем любопытство. Жить – идти непонятно куда?.. Да, как в Космосе. Если есть крылья, зачем дорога? А если нет крыльев – дорога обманет.

Давно и я всматриваюсь в происходящую вокруг и во мне жизнь как бы из иномирия – так, словно меня в этой жизни в качестве ее участника больше нет. И явственно чувствую, что при таком материальном отсутствии неизбежно возникает присутствие, но другое. Имею и опыт телесного почти-небытия (травматической комы), в котором другое присутствие – неощутимо-проникающее, всебытийное – обозначилось четко.

Опыт надсознательного состояния

пребывание в междумирии с несложной помощью автокатастрофы, которой могло и не быть

  • Смысл, запертый в бессмыслице. Постигнуть
  • его мне довелось к исходу дня,
  • когда решился время перепрыгнуть,
  • и мой прыжок остался без меня.
  • Я над самим собой летал как будто
  • и видел тело – грузовой вагон,
  • стоящий в тупике с пометкой брутто,
  • а снизу черным цветом – перегон.
  • Вон тот, кого считали за кого-то,
  • любили так и не любили сяк.
  • Дым без огня. Игрушка идиота.
  • Над пустотой трудившийся пустяк.
  • Вон пользуют какого-то проклятого
  • и превращают жизнь в мясной базар,
  • но яростная блажь реаниматоров
  • не приземляет перелетный дар.
  • Еще вокруг хлопочут, суетятся,
  • обряд непонимания верша,
  • но воздух перестал сопротивляться,
  • и день рожденья празднует душа.

У Юрия Олеши, одного из любимейших моих писателей, много дневниковых размышлений об этом. И написались однажды им удивительные прощальные слова, светлые, благословляющие:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ МИР БЕЗ МЕНЯ

Чтобы оценить светоносную силу и бездонный смысл этих слов, пронизанных любовью к жизни, нужно прочесть всю запись Олеши, весь проход мыслечувствия, к ним подводящий. Цитировать не буду, скажу лишь, что долгие годы эта формула поддерживает меня в самые трудные моменты – в затменных кризисах кажущегося одиночества.

Заглянув в другое присутствие, я обнаружил, что любить мир-без-меня несравненно легче, чем мир-со-мной. Когда же удается хоть изредка совместить в себе этот безсебяйный мировосторг и самую обыкновенную радость наличного бытия – что подышать можешь, поглазеть, пожевать, пообнимать, подотрагиваться – почему бы нет – но плюс еще этот тихий экстаз безсебяйности… Это вот конкретно счастье и есть, то земное счастье, которое обязательно включает в себя и присутствие неба.

Все вместе и будет, и уже есть. Почему маленький ребенок так легко и естественно принимает объяснение смерти как переселение на небо? Потому что это запредельно верное объяснение. Надфизически истинное. Его очень много, неба, хватит на всех.

VIII

Станция Провожание

  • Взгляд уходящих не мигает.
  • Пора, пора – разъезд гостей…
  • Судьба не разожмет когтей
  • и душу, легкую добычу,
  • ввысь унесет, за облака,
  • а кости вниз – таков обычай
  • и человеческий, и птичий,
  • пришедший к нам издалека

Прогулочный дворик

  • Одни хотят худеть, другие не худеть,
  • одни хотят хотеть, другие не хотеть.
  • Кто скажет мне, на кой вся эта свистопляска
  • Тому, Кто всех обрек стареть и умереть?
(из подражаний Хайаму)

Бессмертие души врача обычно не занимает, по крайней мере во время работы со смертным телом. И я тоже забыл думать об этом, вступив на медицинское поприще, хотя подростком еще сочинил теорию космической вечности, основанную на математическом представлении о бесконечно малых.

А вспомнил, когда работал в большой московской психиатрической больнице. Дежуря, ходил на вызовы и обходы, в том числе в старческие отделения – те, которые имели название «слабые», откуда не выписывали, а провожали. (Ходил потом и в другом качестве. Провожал маму, еще не старую, у нее был ранний Альцгеймер.)

Меня встречали моложавые полутени со странно маленькими стрижеными головками; кое-где шевеление, шамканье, бормотание, вялые вскрики… Удушливо-сладковатый запах стариковской мочи, запах безнадежности.

Если о душе позабыть, то все ясно: вы находитесь на складе психометаллолома, среди еще продолжающих тикать и распадаться, полных грез и застывшего удивления биопсихических механизмов. Одни время от времени пластиночно воспроизводят запечатленные некогда куски сознательного существования, отрывки жизни профессиональной, семейной, интимной, общественной; другие являют вскрытый и дешифрованный хаос подсознания, все то банальное и подозрительное, что несет с собой несложный набор основных влечений; третьи обнажают еще более кирпичные элементы – психические гайки и болты, рефлексы хватательные, сосательно-хоботковые и еще какие-то… Это уже не старики и старухи. Что-то другое, завозрастное.

  • Скудеющий разум старухи
  • не в силах тревоги унять,
  • и мания жизнь удлинять
  • слона сотворяет из мухи.
  • А смерть не берет, не берет,
  • да вдруг и ударит вкосую
  • и выкинет, карты тасуя,
  • туза козырного вперед.
  • Ей, Господи, наша убогость!
  • Вотще пред тобою стоим.
  • Пошли свою нежную строгость
  • забытым детишкам твоим.

Заведовал слабым отделением доктор Медведев Михал Михалыч (из соображений писательской этики я кое-что несущественно меняю, называя его). Огромный, грузный, седой, телом вправду очень медведистый, а лицом вылитый пес сенбернар, глаза с нависшими веками, печально-спокойные.

Вся больница его величала заглазно Пихал Пихалычем; кое-кто иногда забывался, называл так и в лицо. Доктор кротко грустнел, поправлял: «Михаил Михаилович я. Не обижайте меня, пожалуйста. Я вас очень уважаю, мой друг».

И в самом деле, это было совершенно неподходящее для него прозвище, но прилипшее. Единственное, на что этот гигант обижался.

Жил холостяком. Девять лет отсидел ни за что, по доносу дворника.

Пихал Пихалыч был созерцательным оптимистом. Что-то пунктуально записывал в историях болезни. За что-то перед кем-то отчитывался – то ли оборот койко-дней, то ли дневной койко-оборот, статистика диагнозов и т. п.

Но сам не ставил своим больным никаких диагнозов, кроме одного: «Конечное состояние человека»; различиям же в переходных нюансах с несомненной справедливостью придавал познавательное значение.

Больных неистощимо любил, называл уменьшительно, как детей: Сашуня, Валюша, Катюша. Некоторые реагировали на свои имена, некоторые на чужие.

И еще ласково-уважительно называл их «мой друг», как и нас, коллег.

– А вот эта койка будет моей, – сказал однажды мне, застенчиво улыбнувшись и указав на аккуратно застеленную пустую кровать в углу палаты, где из окна виднелся прогулочный дворик с кустами то ли бузины, то ли рябины. – Вот тут будет Мишенька.

– Ага… Как?.. То есть почему? – тупо спросил я.

– Я намереваюсь дожить до старческого слабоумия и маразма. Ни рак, ни инфаркт, ни инсульт меня не устраивают, это все ошибки. Маразм, знаете ли, мой друг, это очень хорошо. Мечтаю о здоровом маразме. Правильное, нормальное конечное состояние.

Пихал Пихалыч ничуть не шутил. Но мечта его не сбылась: он был сбит пьяным водителем самосвала возле подъезда своего дома, умер почти мгновенно.

…Я возвращался в дежурку, чтобы пить чай, курить (после этих обходов особенно хотелось курить или выпить что-нибудь покрепче), шутить с медсестрой на вольные темы, читать и, если удастся, поспать, а если не удастся, поесть.

Нагота человеческая беспомощна и при самых могучих формах. Патолого-анатомический зал – первое посещение в медицинском студенчестве. (Не последнее.) Хищные холодные ножницы с хрустом режут еще не совсем остывшие позвонки, ребра, кишки, мозги, железы. Помутневшая мякоть. Все видно, как при разборке магнитофона: все склерозы и циррозы скрипят и поблескивают на ладони. Вон сосуд какой-то изъеден, сюда, наверно, и прорвалось… Прощальная, искаженная красота конструкции, всаженная и в самые захирелые экземпляры.

Я не испытывал ничего, кроме отвлеченной непрактической любознательности. Да, все это так кончается. Сегодня он, завтра она, послезавтра я. Что по сравнению с этим какие-то там неуспехи, комплексы, ссоры, болячки и прочие несообразности.

Вопрос только в том, ВСЕ ли кончается?

Существует ли, перефразируя Пихал Пихалыча, бесконечное состояние человека?

«Аще не умрешь, не оживешь» – это как?

У всякого существа есть четко действующие наследственные пределы продолжительности существования; порядки различны, но это не принципиально. Во всякую особь – и в вас, и в меня, и в любого ребенка, в вашего и в моего – вместе с генопрограммой самоутверждения жизни вложена и программа самоотмены жизни: «время жить и время умирать».

Механизм биологического самоотказа. Еще не вполне ясно, что главное в нем: просто износ и отказ батареек, поддерживающих жизнь или включение батареек смерти – активных «летальных» генов.

Лишь жизнь вида, рода, как и всепланетная Жизнь-в-Целом, имеет непрослеживаемое начало, неопределенный конец и может с какой-то долей условности быть приравненной к вечности.

Если считать вечным или стремящимся к вечности род, то легко понять, зачем нужна смерть.

Для движения. Для развития. Для того, чтобы жизнь рода-вида и Жизнь-в-Целом могла обновляться.

Попробуем представить, что было бы, если бы вдруг выплодились на планете какие-нибудь бактерии, муравьи, птицы, кошки или обезьяны, тем паче люди, не способные умирать ни при каких обстоятельствах и воздействиях, восстающие из небытия после убийства…

Мифотворцы, сказочники и фантасты это уже напредставляли во всевозможнейших вариантах, от Кащея Бессмертного до Вечного Жида, от свифтовских струльдбругов до толкиеновского Властелина Мордора.

На идее бессмертия построились и многие серьезные философии и идеологии – в России, например, грандиозная «философия общего дела» московского книгохранителя Николая Федорова.

Олицетворенный образ бессмертия положительного – Господь Бог и его приближенные. Отрицательное бессмертие – дьявол и всевозможная нечисть.

И то и другое страшно, пусть даже и с разным знаком. Логика проста: не иметь возможности умереть – значит иметь возможность неограниченной власти. Вот почему даже отдаленный намек на реальное личное бессмертие вызвал такой панический ужас у современных обществ.

Клонирование. Эка невидаль, скажет какая-нибудь земляника – размножение почкованием. Не бессмертие это, не сохранение вот этого организма с его неповторимой душой, а генокопирование с некоторыми потерями – создание отставленныхво времени близнецов.

Это уже делают, будут делать и впредь – будут копироваться, как копируют файлы и видеофильмы.

Но даже самое идеальное генокопирование есть всего лишь копирование возможностей, а не их осуществления. Не бессмертие, а тиражирование смертности.

Бессмертие – совершенно иное качество жизни, и если не брать в расчет непостижимую для нас иномерную иномирность, то здешняя вечность, земная, может быть лишь уделом Существа Абсолютного – полностью совладавшего со своим эгоизмом, безгранично интеллигентного и неограниченно развивающегося – Существа, могущество которого равновелико его совести, то есть соединенности с жизнями всех других существ. Именно таков Бог, если он есть.

Бессмертные создания ограниченно-эгоистического образца, каковы сейчас все твари земные, включая, в степени наибольшей, и нас, людей, – с жизнью были бы несовместимы: они бы ее свели только к себе и остановили, убили бы.

Мы уходим, чтобы давать жить Другим. А сказать правильнее – Себе-Другим. Уходим, чтобы оставаться, обновляясь, развиваясь и преображаясь.

Пятачок безопасности

Беседа с Георгием Дариным (о мотивам книги «Приручение страха»)

– Владимир Львович, я боюсь смерти, боюсь серьезно заболеть, ипохондрик и паникер. Но, глядя вокруг, убеждаюсь, что еще не самый большой. Среди моих знакомых, людей не старых и не больных, вполне крепких, многие мучаются страхами за здоровье, боятся болезней, боятся боли и жутко, ужасно боятся смерти. Что не мешает им, впрочем, всем известными способами – обжорством, курежкой, пьянством, малоподвижностью и т. п. – рушить свое здоровье и смерть приближать. Странно еще притом, что те, кому действительно угрожает скорая смерть, ее не боятся, например, один мой знакомый, знающий, что у него рак и что дни его сочтены.

– Парадокс закономерный. Хотя и верно: «что имеем, не храним, потерявши, плачем», все же больше боятся болезней, боли и смерти люди достаточно здоровые, которым есть что терять. А больные, особенно смертельно больные – боятся меньше. Бояться им не с руки, они заняты непосредственно выживанием и потому нередко кажутся здоровым людям героями.

– Знаю таких пятерых. Двоих уже нет. До болезней были мнительными, вроде меня. А когда серьезное началось, словно переродились.

– Страхи относятся к миру потемков. Когда знаешь – призраки умирают. Не боль страшна, а ее ожидание: когда боль есть, страха уже нет, просто больно. Не смерть страшна, а ожидание смерти. Мудрый боли не ждет – зачем ждать, пусть сама тебя подождет, а когда дождется, тогда уж с ней разбирайся. И смерти мудрый не ждет, ибо всегда к ней готов.

– Замечательно, мне бы так.

– И мне бы не помешало.

– И что же так понапрасну мучится наша здоровенькая мнительная братия?

– Работает над ошибками здоровья. У многих в прошлом, недавнем или далеком – эпизоды действительной угрозы: сердечно-сосудистые кризисы, травмы, шоки. Но тот же парадокс: чем ближе был человек к смерти – тем меньше, как правило, остаточный страх. Иногда всю драму многолетней танатофобии (греч. танатос – «смерть») провоцирует какая-нибудь случайная дурнота или просто – узнал, услышал: с кем-то произошло… Страх «этого» (танатофобики боятся и самого слова «смерть») и признаки – пугающие ощущения – меняют порядок следования на обратный. Не признаки «приближения» вызывают страх, а наоборот.

– Вот именно, у меня точно так.

– Потому-то многие быстро доходят до «страха страха» – отгораживаются ото всего, что может вызвать хоть малейший намек… Сосредотачивают жизнь на пятачке условной безопасности. «Борьбой за здоровье» лишают себя здоровья, «борьбой за жизнь» отнимают жизнь.

Была у меня пациентка, еще далеко не пожилая женщина, восемь с лишком лет прожившая в паническом ожидании смерти. Началось с эпизода головокружения и предобморока на улице, стала бояться открытых пространств – это называется агорафобией – и перестала ходить по улицам одна, только в сопровождении. Через некоторое время в душном метро, во время технической остановки поезда между станциями тоже стало нехорошо – сердцебиение, дурнота, страх смерти.

Ничего катастрофического не случилось, вполне живой добралась до дома, но с этого дня стала бояться уже и закрытых помещений – транспорта, лифта – присоединилась, медицински говоря, клаустрофобия.

Бросила работу. А вскоре от сердечного приступа скоропостижно скончалась ее пожилая родственница. После известия об этом началась неотвязная боязнь смерти. Буквально привязала себя к домашнему телефону, чтобы в любой миг можно было вызвать «скорую».

Но однажды случилось так, что все родные разъехались, верный заботливый муж слег в больницу на срочную операцию, а телефон целую неделю не работал – стряслось что-то на АТС.

За это время больная выздоровела. Вдруг сама явилась ко мне сияющая, с бутылкой, цветами. «Доктор, я в полном порядке. Больше ничего не боюсь». – «Позвольте, но как?..» – «А знаете, когда уже совсем не на кого надеяться, остается только либо помереть, либо выздороветь. Мой организм выбрал выздоровление. Оказывается, он был симулянтом. Но я об этом не знала».

Вот тебе на, думал я. А я-то, тупоголовый, полтора года промучился – убеждал всячески, гипнотизировал, пичкал лекарствами, пытался вытаскивать чуть не силком на прогулки – казалось, вот-вот, еще усилие…

– Такие пациенты не поддаются гипнозу?

– Наоборот, поддаются со всем возможным усердием и входят в самые глубокие трансы. Только вот лечебные результаты предельно скромны.

Повышенная гипнабельность – оборотная сторона медали совсем иной. Подсознательно танатофобик желает не вылечиться, а только лечиться, лечиться, бесконечно лечиться. Вот почему так трудно, долго и нудно лечатся и клаустрофобии, и агорафобии, и всевозможные ипохондрии. И обязательно: как ни посмотришь – рядышком с таким пациентом или пациенткой находится кто-то дееспособный, заботливый и послушный – супруг или родитель, верная подруга или преданный доктор.

Внутри у этих милых и, кажется, разумных созданий сидит, неведомо для них, хитрющий вампиричный младенчик – слепой вроде бы, но и страшно зоркий – мертвою хваткой вцепляющийся во всякого, кто подаст им надежду на иждивенческую безопасность.

– Да, знаю и по себе: под предлогом боязни смерти очень удобно от жизни прятаться. Сама твоя «должность» больного страхом и оказывается пятачком безопасности. С вами такого, наверное, никогда не бывало.

– Зря так думаете. Бывало. Страх смерти, удушающий страх. Мучался этим в свои плохие времена, переживал ужасы «приближения». Судорога утопающего, тянущего ко дну своего спасателя. Нюанс в том, что спасатель этот – ты сам.

– Что помогало в такие моменты?

– Как и при всех страхах, Доктор Торобоан: парадоксальная психотерапия. Страшно? Пусть будет еще страшней, до упора.

Роль Доктора Торобоана сыграл для меня однажды мой друг, доктор Юлий Крелин, замечательный хирург и превосходный писатель. Встретились мы случайно в московском Доме литераторов. Сидели в фойе, болтали. Вдруг резко мне поплохело. Казалось – вот-вот… Я не сказал ни слова, но Юлик увидел мое состояние и кого-то послал принести воды. Пока несли (мне показалось, что вечность), сказал, улыбнувшись: «Что, прихватило? Не трепыхайся, помирай смело. Смертность стопроцентна, сам знаешь». – «Ага… Это ты меня психотерапевтируешь?» – «Ну. И себя впридачу».

Ухмыльнулись оба, и сразу же я почувствовал себя на чуть-чуть увереннее – этого оказалось достаточно, чтобы мозг успел отдать сердцу команду «держаться» и что-то во мне спружинило и пошло вверх – как поднимается в отчаянном усилии рука армреслингового бойца, уже почти припечатанная.

С этого дня, прямо с этой минуты пошел на поправку.

– Такая польза всего лишь от напоминания общей истины и того, что ты не исключение из нее?.. А сейчас смерти боитесь?

– Нет повода.

– А если бы?.. Вдруг какой-нибудь приступ…

– Возможно, боялся бы, если бы успел испугаться. Если бы успел позволить себе это.

– Мысль о неизбежности смерти не вызывает у вас ужаса, не угнетает? «Мудрый всегда готов» – к вам относится?

– Я совсем не мудрец. Всего лишь человек, кое-что знающий благодаря профессии и скромному жизненному опыту. Племя исследователей мне родное, и мысль о смерти как всеобщей судьбе вызывает исследовательское любопытство, неутолимое любопытство к этой тайне тайн. В личном же отношении к смерти собственной, равно как и к боли, и к душевному страданию, действуют обычные человеческие защиты.

– Какие?

– Банальное сопротивление – псевдозабвение: то, что Фрейд назвал вытеснением. О своей смерти думается неохотно. Подсознание отталкивает от сознания эту тему, и чем упорнее стараешься к ней обратиться, тем отталивание сильнее. Но если все-таки получается – а получается, если не стараться, а наоборот, расслабиться, освободиться, убрать свое «я» – думается легко и спокойно. Иногда размышление принимает форму стиха или музыки.

– А мысль о предсмертных муках, агонии?.. Вы их как врач наблюдали не раз…

– И не только как врач. Общий итог этих наблюдений: природа, при всей своей жестокости, довольно гуманна. Снабдила нас защитами от непосильных мучений. Как Гиппократ заметил, долгое страдание не бывает сильным, а сильное не бывает долгим. Страдание же сверхсильное, околосмертное, либо протекает вообще за гранью всякого восприятия, как, например, при болевых шоках с отключкой, либо быстро и прочно забывается, как родовые муки.

– Что еще вам помогает от страха смерти?

– Любовь. Музыка. Дети. Работа. Природа. Все человечество, размышляющее о смерти с тех пор, как обрело дар размышлять. Экклесиаст, Марк Аврелий, Будда, Хайам, Монтень, Вивекананда, Ауробиндо, Толстой, Бердяев, Семен Франк, Владимир Соловьев, Януш Корчак, Александр Мень… И Спиноза, и Пушкин…

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Семь утра, поезд из Брайтона в Лондон. Все как обычно, люди украдкой наблюдают друг за другом, впере...
Айн Рэнд (1905–982) – наша бывшая соотечественница, крупнейшая американская писательница, чьи книги ...
Легендарный герой древности Азар однажды уже запечатал адские полчища глубоко под землей в Преисподн...
Не всё является тем, чем кажется на первый взгляд. Эксплуатация идей систем информационного метаболи...
Если в одном лице соединить вольную скиталицу, противоречивую северную шаманку и бесстрастного масте...
Время не стоит на месте, а потому и события, происходящие в жизни главного героя, заставляют его дви...