Один момент, одно утро Райнер Сара

– Понятно. Ну, так даже лучше – вам не надо спешить. Не торопитесь.

– Спасибо, – говорит Анна.

Туман рассеивается – не совсем, но слегка, так что она может идти. Поняв, что ей помогут, Анна испытывает крайнюю благодарность. Хотя и смутно, но она понимает, почему Лу такой хороший консультант.

– Я прошла в парк.

– Оставайтесь на связи. Я не хочу, чтобы вы упали. О чем будем разговаривать? – легким тоном говорит Лу.

– Не знаю. – Анна не чувствует в себе сил на какую-либо инициативу.

– Тогда я буду просто говорить. Это не очень увлекательно, потому что вам придется слушать меня, а я буду рассказывать, что беру с собой, но оставайтесь на связи. – Она начинает: – Зубная щетка, зубная паста, гель для душа, расческа…

И хотя Анна не вникает в то, о чем говорит Лу, – у нее в голове нет места для информации, – но сама обыденность произносимых слов успокаивает ее, дает ясное чувство утешения.

10 ч. 54 мин

«Какая беда — иметь бойфренда, с которым так трудно», – думает Лу, пока такси пробирается сквозь центр Брайтона.

Рядом с ней лежит наспех собранная сумка. Она смотрится в зеркало водителя – немного взъерошена, но могло быть хуже, учитывая, во сколько легла, и нынешнюю спешку. Да, что дальше? Лучше предупредить маму, что ее планы изменились.

– Привет, мама. – Она пытается говорить уверенно.

– Здравствуй, дорогая. Ты уже выехала?

– Вроде того. Я прошу прощения, но боюсь, что немного опоздаю.

– Ох!

Эта тяжелая пауза означает: опять. Мать раздражена. И все же Лу не собирается поддаваться чувству вины – будь она проклята, если поддастся. Она действительно нужна Анне, и мать, конечно, должна это понять. Но, как это часто бывает, обиженный тон матери заставляет ее оправдываться, смягчать слова и объясняться.

– Я еду на похороны, – прямо заявляет она.

– На похороны?

– Это долго объяснять, расскажу, когда увидимся.

– Кто умер?

– Я его не очень хорошо знала, мы встретились в поезде.

– Что?

– Мама, я действительно не могу сейчас тебе объяснить. Это случилось на этой неделе.

– Ла-а-адно. – Лу слышит в голосе матери замешательство – и, пожалуй, недоверие. «Как она смеет! – кипятится Лу. – Почему не может просто поверить? Понять, что я бы не стала задерживаться без серьезных причин?»

– Слушай. Мне очень жаль. Я знаю, для тебя важно, чтобы я приехала. Я приеду, как только смогу. Похороны через полчаса, я побуду там, а потом сажусь на поезд. Обещаю, надолго не задержусь. Опоздаю всего на пару часов. Вот и все. Хорошо?

– Ну ладно, – говорит мать. Лу понимает, что она едва сдерживается, но ей все равно.

– Хорошо. Увидимся. – И, чтобы продемонстрировать свое раздражение, Лу прерывает связь, не попрощавшись.

* * *

Анна садится и пододвигает под себя ноги, пытаясь успокоиться.

Довольно тепло для февраля, и туман, похоже, рассеивается – непонятно, то ли в самом деле, то ли ей так кажется. Ее окружают крокусы – желтые и розовато-лиловые пятна виднеются среди клочковатой травы, их головки-раструбы оптимистично тянутся к небу и издают легкий аромат – Анна не думала, что они могут пахнуть, но в таком количестве аромат явно различим, сладкий, медовый и… Какой еще? Вот какой – шафранный.

Уже пришла весна. Через несколько дней после смерти Саймона зима закончилась.

А вот подъезжает такси, оно медленно движется по дороге, и водитель, наверное, высматривает ее.

Анна встает и машет рукой.

– Сядьте, – велит ей Лу, как только расплачивается с водителем. Она роется в рюкзачке. – Вот, я принесла воды.

– Спасибо.

Они сидят на скамейке молча и по очереди отпивают из бутылки. Их молчание позволяет слышать звуки, которые действуют успокаивающе: как кричат дети, поют птицы, лают собаки, а хозяева подзывают их.

– Как здесь хорошо… – через некоторое время произносит Лу. – Я и не знала про этот парк. Это далековато от Кемптауна, и у меня не было повода зайти сюда.

– Это мое любимое место, – говорит Анна. – Здесь столько всего разного. Там растут розы, – она указывает в одну сторону, – и большая лужайка, где приятно загорать. А на холме растут деревья, и там гуляют люди с собаками. Вся эта листва, по которой можно бегать, гоняться за белками… А дальше приютился волшебный закрытый садик с голубятней и гигантским деревом – там, в тени, проводятся занятия по йоге. А дальше, видите, неплохая детская площадка. Карен и Саймон водят туда Молли и Люка. – Она вздрагивает. – То есть водили. – Она вздыхает. – Я уверена, Карен и дальше будет водить их, но…

Лу касается ее руки:

– Ничего. Я понимаю, что вы хотели сказать.

Оттуда, где они сидят, видно детей постарше, которые скатывают вниз с холма огромное колесо. А дети поменьше кружатся на карусели и кричат:

– Давай, давай! Быстрее! БЫСТРЕЕ!

Один из них стоит на четвереньках, задрав голову к небу, его волосы развиваются, руки сжимают металлический поручень, он в восторге; другие сидят более спокойно. На земле, толкая поручни справа налево, справа налево, справа налево, послушно раскручивают карусель их родители.

Через какое-то время Анна говорит:

– Большое вам спасибо за то, что вы приехали. Знаете, я правда очень вам благодарна.

– Мне самой приятно, – отвечает Лу.

Их слова кажутся странными, но Анна понимает, что имеет в виду Лу. Для чего мы живем, если не ради таких моментов?

– Вам уже лучше, можете идти? – спрашивает Лу.

Анна глубоко вздыхает и встает.

– Да, – кивает она. – Могу. Лучше уже не будет.

* * *

В церкви уже полно народу. Это большое помещение, не особенно привлекательное, с кремовыми стенами и рядами полированных деревянных скамей. С обеих сторон от них поднимаются незатейливые витражи, а воздух здесь на несколько градусов холоднее, чем снаружи.

Анна идет по центральному проходу.

– Ничего, если я сяду здесь? – спрашивает Лу. – Может быть, другие захотят сесть поближе.

– Конечно, – уверенно отвечает Анна. – Не будем садиться на первые ряды, сядем подальше, – и проскальзывает на скамью.

«Интересно, почему Карен выбрала эту церковь? – размышляет Лу. – Наверняка рядом есть более приятные храмы». – Но она не озвучивает свои размышления, а тихонько спрашивает:

– Саймон регулярно ходил в церковь?

Анна качает головой:

– Не сказала бы. – Расправив сзади юбку, она садится и раскрывает руководство по службе, потом наклоняется к Лу и шепчет: – Думаю, что все имеют право на похороны в своей приходской церкви, даже если не ходили на службу.

– Я не знала этого.

– Я тоже. Саймон иногда ходил сюда, но не слишком часто – обычно на Рождество и иногда на Пасху.

Лу думает о Саймоне, человеке, с которым не была знакома. Его тело лежит в нескольких футах от нее – там стоит гроб, накрытый белой материей и украшенный простым букетом лилий.

За спиной продолжают идти люди. Лу удивляется: их так много! Может быть, вот почему Карен выбрала эту церковь – она большая. Приходят люди всех возрастов, некоторые в черном, другие – нет, большинство – в строгих выходных нарядах. Лу вспоминает, что сама она одета довольно небрежно – парка, джинсы – у нее не было времени переодеться. Она надеется, что никто не обратит внимания и не подумает, что это неприлично.

Появляется Карен, по-видимому, с Молли и Люком – Лу раньше не видела их. Люк, как она сразу замечает, – точная копия Карен, у него густые каштановые волосы и нежные заостренные черты лица. Лу задумывается, похожа ли Молли со своими светлыми локонами и розовыми щечками на Саймона в детстве. «Бедные малыши, – думает она. – Потерять отца в таком возрасте!»

Они садятся на первый ряд. Карен, обернувшись, улыбается Анне и видит рядом с ней Лу.

– Спасибо, что пришли, – говорит она.

Лу видит, что она сделала над собой усилие – ее волосы чистые и блестят, она подкрасилась и надела элегантное темно-серое платье. Но в то же время у нее такой вид, будто она несколько суток не спала, глаза красные – наверное, она совсем недавно плакала.

И тут, неизвестно почему, Лу вспоминает о Джиме, и она задумывается, отпевали ли его в церкви? Это печально, что Саймон умер и столько людей о нем горюют, но, пожалуй, еще трагичнее покинуть этот мир, не оставив никого, кто будет горевать по тебе.

* * *

Через несколько минут начинается служба.

Вперед выходит викарий и произносит приветственные слова. Он читает «Господь мой пастырь», как и просила Карен, а потом произносит несколько молитв. Слышится шорох бумаги, когда прихожане достают тексты, а потом почти единогласно звучит «Аминь!».

Карен держится. Она глотает слезы, все кажется чрезмерным, и все же ей хочется прочувствовать это, каждую драгоценную минуту, не плача. Она также помнит, что рядом Молли и Люк, и не хочет, чтобы они нарушали порядок, хотя пока что они ведут себя на удивление хорошо.

Викарий кивает ей. Наступает ее момент.

Карен встает и поднимается на кафедру. Слышно, как стучат ее каблуки по каменным плитам, и дети смотрят на нее широко раскрытыми глазами.

В руках у нее два сложенных вчетверо листа формата А4. Он разворачивает их и наклоняется к микрофону.

– Сначала я ничего не хотела говорить, – признается Карен.

Ее голос разносится под высокими сводами, и это ее смущает. Она немножко пятится назад, стараясь, чтобы ее голос звучал потише.

– А потом подумала, что нельзя так, что, может быть, буду жалеть об этом всю мою оставшуюся жизнь.

Она видит ряды знакомых лиц, все на нее смотрят. На каждом лице явно выражаются чувства беспокойства и ожидания, люди хотят, чтобы она пояснила, что хочет сказать. Она видит усталость, замешательство, десятки вопросов «почему?». Но больше всего она видит скорбь по человеку, которого и они потеряли. Она никогда не встречалась раньше с таким горем. Это душит ее, несколько секунд она не может говорить. Но нужно. Она должна. Карен глотает слезы.

– И вот я подумала, что расскажу вам, чт я любила в Саймоне. И начала составлять список. – Она смотрит на лист и читает: – Его густые блестящие волосы. – Она улыбается и смотрит на Алана. – Знаю, это смешно, что я поместила это в самое начало, но это первое, что мне вспомнилось. Для тех из вас, кто не знал: Саймон очень гордился своими волосами.

Алан проводит рукой по лысеющей голове; его жена кладет голову ему на плечо и пожимает руку.

– Список продолжается. Его смех. Его чувство юмора. Его отцовские способности… Потом я подумала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой; это не объясняет всего, кем Саймон был. Вы ведь не хотите слушать только перечень его лучших качеств, верно? Он состоял не только из них. Он не был совершенен. Совсем нет.

Она слышит смешки.

– И тогда я стала записывать его недостатки и, пока писала, поняла, что их-то я и любила в Саймоне больше всего, даже, может быть, больше, чем достоинства. Его недостатки и делали его тем, кем он был. Мой муж добрый, щедрый, смешной, общительный, восхитительный человек. – она кашляет и добавляет: – Был. – Потом берет второй лист. – Вот. Я любила, что он всегда и всюду опаздывал. Не совсем опаздывал, а чуть-чуть, но всегда. Но он действительно клял себя за это, постоянно ругал себя, хотя в действительности умел ценить. То есть да, он часто опаздывал минут на десять, а то и на двадцать, но редко больше, не то что некоторые, которые заставляют вас ждать часами или отменяют встречу в последнюю минуту. Нет, на него можно было положиться, ты всегда знал, что он придет – он просто всегда заканчивал работу на несколько минут позже остальных. Поэтому, пожив с ним, я вскоре научилась делать поправку: добавлять четверть часа к назначенному времени. Видит Бог, он не догадывался сделать это сам и просто говорил, что на несколько минут опоздает, но – что ж, – она пожимает плечами, – не догадывался…

Молли и Люк улыбаются и согласно кивают.

– Еще одно, – продолжает она без остановки. – Он баловал детей.

Карен видит, что ее мать сияет.

– Когда дело касалось Молли и Люка, он превращался в пластилин, они делали с ним, что хотели. Он не устанавливал границ. Он давал им добавку, когда я хотела оставить еду на следующий день, он разрешал им уходить из-за стола, когда я хотела научить их доедать все, а когда шел с ними в магазин, то возвращался с кучей вещей, которые они уговорили его купить. Из-за этого наш дом уже не вмещает всякой всячины. И, признаю, это выводило меня из себя. Я представлялась большим злым волком, который требовал дисциплины. Я редко покупала детям подарки просто так, потому что Саймон делал это слишком часто. Но потом я поняла, как мне повезло. Родители не бывают совершенны, и к недостаткам Саймона можно причислить то, что он позволял Молли и Люку очень многое, потому что любил их. А разве не лучше, когда отец слишком любит детей, чем когда любит их недостаточно? Они абсолютно обожали его. – Карен смотрит на Молли и Люка и снова задумывается: поняли они хоть что-то из сказанного ею?

Они смотрят на нее снизу вверх, широко раскрыв глаза. Карен удивлена, она думала, что они будут отвлекаться. Но они ведут себя не так, как обычно в церкви. Филлис наклоняется, чтобы по очереди обнять детей.

– И это подводит меня к следующему недостатку Саймона. Он слишком усердно работал, по крайней мере, усерднее, чем следовало, и это не шло ему на пользу. Скажем честно: эти ежедневные поездки, стресс, часы, проведенные в поезде, не улучшали его здоровье. Но он любил свою работу. – Теперь она смотрит на его коллег и высматривает их группку в задних рядах. – Он никогда не был так счастлив, как когда планировал какой-нибудь новый ландшафтный дизайн. Во всех подробностях, учитывая малейшие возможности для растений. Хотя не это составляло его работу главное, – он любил людей, с которыми работал; он сам часто говорил об этом. Он даже – какой подхалим! – любил Чарльза, своего начальника. – Карен смеется и кивает в сторону Чарльза, который немного смущен. – Это правда, что он подумывал сменить работу, чтобы проводить больше времени с нами и чтобы не приходилось каждый день ездить в город, – может быть, вы этого не знали. Но, как бы то ни было, он планировал продолжать то же дело, открыв собственную практику, – он был полностью, на сто процентов предан своей профессии. Работать с такой отдачей было его выбором, никто его не заставлял так поступать. Он был просто очень добросовестным и хотел сделать все как можно лучше и сделать все самое лучшее для нас, его семьи.

Она снова бросает взгляд на детей. Теперь Молли ушла в собственный мир и беспорядочно болтает ногами в абстрактном ритме. Но Люк по-прежнему недоуменно смотрит на мать, словно пытаясь поняь, что она говорит, и, кажется, что-то понимает. Он держит на руке Синего крокодила, как будто игрушка тоже слушает.

– Боже! – Карен смотрит в бумаги. – Всего лишь третий недостаток. Я постараюсь побыстрее. Его вес – это, конечно, тоже не достоинство. По сути, за здоровьем он не следил, как мог бы. Что ж… он определенно расплатился за это. – Она закусывает губу, чтобы снова сдержать слезы. – Но опять же, были недостатки, которые я любила: для начала, его аппетит – как он любил поесть, как наслаждался едой. И мне нравились его габариты, мне было так уютно с ним…

Она задерживает дыхание, чтобы не сорвался голос.

– Что еще? Гм, да, его неопрятность. Он был не очень опрятным, мой Саймон – сколько сил мне стоило убирать за ним. Я не переставала удивляться этому, учитывая его аккуратные архитектурные чертежи. – Она горестно улыбается и переходит к его литературным вкусам: – Иногда они были ужасные. Его слабостью были бестселлеры. Он проглатывал их в поезде, по одному, а то и по два в неделю. Например, ту ужасную книгу про код да Винчи[26]. Вы знаете ее – она вышла несколько лет назад. Извините, если кому-то она понравилась. Хотя вы, наверное, оказались в хорошей компании, потому что Саймон абсолютно бредил ею и, к моему смущению, рекомендовал ее всем подряд. Например, Анне. Она копирайтер, если вы не знали. – Карен улыбается подруге, которая качает головой при воспоминании об этом.

– Она не была так уж плоха, – бормочет Анна.

– Ты сама сказала, что это хлам! – говорит Карен, и в церковном пространстве слышится смех. – Думаю, так и есть. Я тут записала кое-что еще, вы можете посмотреть потом, если захотите, когда мы придем домой. Спасибо, викарий. – Она спускается с кафедры и возвращается на скамью, не забыв взять с собой сложенные листы, до конца соблюдая аккуратность.

12 ч. 39 мин

Анна первая приходит в дом Карен. Ей хочется удостовериться, что Стив выполнил свое обещание, и когда Карен попросила ее пойти вперед и встретить гостей, пока близкие члены семьи будут на кладбище, она с благодарностью воспользовалась этим поводом. Она также взяла с собой Молли и Люка; Люк закапризничал после службы и захотел домой, так что Анна вызвалась отвести его, а потом и Молли захотела домой. Они вели себя очень хорошо, и Карен решила, что на кладбище им присутствовать не обязательно. Анна втайне обрадовалась, что не пошла на «возвращение праха в землю».

Стив открывает дверь, и Анна тут же понимает, что он в нормальном состоянии. Снова он опрятен и представителен, от стряпни исходит аппетитный аромат, и снова она испытывает облегчение. Но она устала от таких танцев: шаг вперед, два шага назад.

Стив хочет обнять ее, но она отстраняется.

– Ну, иди ко мне, – просит он, и она отпускает детей, после чего позволяет себя обнять.

Однако через несколько секунд ощущает удушье: от грубой шерсти его свитера ей жарко, и он колет ей щеку; объятия Стива похожи на заключение, а не на утешение, и она высвобождается из них.

– Извини, – говорит она, – мне сейчас не до этого.

Он беспомощно опускает руки.

– Ладно. – Но по тому, как Стив топает по прихожей, Карен понимает, что обидела его. Однако даже это вызывает в ней враждебность: по сравнению со Стивом Лу была так великодушна в своей поддержке, она просто давала, ничего не прося взамен. А когда траурная церемония закончилась, тихонько улизнула на вокзал.

«Ей, наверное, проще, – оправдывает Стива Анна. – Она не связана со мной, она не мой партнер, она, по сути, не знакома с Саймоном».

Тишина.

Анна идет за Стивом в кухню, ведя с собой Люка и Молли.

– Пахнет прекрасно, дорогой, – бодро говорит она. – Ты хорошо поработал.

И тут видит, чем он занят. Сначала она не поверила, но нет – у него штопор, бокалы.

Ей не верится.

– Ты ведь не пьешь, нет?

– Конечно, я собираюсь выпить, – отвечает Стив так же удивленно, как и она.

– Это же похороны, – бормочет Анна, стараясь не повышать голос, чтобы Молли и Люк их не услышали.

– Гости захотят вина, – настаивает Стив.

– Да, наверное, но не сразу, как только войдут в дверь.

Как только она произнесла эти слова, в дверях появляются гости.

– Бокал вина? – искушает Стив.

– М-м-м, да, пожалуй, почему бы и нет? – говорит первый вошедший.

Это Чарльз, он кажется застигнутым врасплох этим вопросом, но тем не менее доволен таким предложением.

Стив саркастически ухмыляется, глядя на Анну.

Она ошеломлена его нахальством.

– Еще нет и часу дня, – ворчит она, прищурившись, а он протягивает бокал Чарльзу и наливает второй себе.

– Я бы предпочел чашку чаю, – просит один из соседей Карен и Саймона.

– Конечно, – говорит Анна, – позвольте вам заварить. – И, сжав губы, отпихивает локтем Стива, чтобы взять чайник, но потом передумывает: – А почему бы тебе не сделать это, дорогой, а я спрошу детей, не хотят ли они поесть. Они обычно рано обедают… – Она наклоняется, чтобы погладить их по голове. – Правда, мои милые?

* * *

Знак в конце вагона показывает, что туалет занят, но Лу хочется быть первой в очереди – может быть, из-за воды, выпитой в парке. Она идет в том же направлении, куда движется поезд, судорожно хватаясь за ручки на спинках по обе стороны от прохода, чтобы не потерять равновесия в мотающемся туда-сюда вагоне.

В ожидании она стоит в переходе между вагонами. Поезд неожиданно дергается, и Лу на мгновение теряет опору, пошатывается и хватается за ручку автоматического открывания дверей. Наконец, черные буквы на замке переворачиваются на «свободно», и из туалета выходит женщина с мальчиком. «Извините», – шепчет женщина, ведя ребенка впереди себя, положив руку ему на голову. Лу сочувственно улыбается.

Она входит в кабинку с трепетом: они бывают страшные, эти туалеты в поезде. Потом, пытаясь совладать с неисправной сушилкой для рук, она надеется, что мать оценит ее страдания. Лу все равно проводит бльшую часть своей жизни в поездах, и в субботу ей меньше всего хочется трястись в поезде. А сегодня она еще и пропускает день рождения Вик и не может провести время с Софией.

Мать досаждает ей в самое неподходящее время, и Лу не уверена, что у нее хватит терпения общаться с ней. Последние двадцать четыре часа она была страшно занята, а прошедшая неделя оказалась совершенно изматывающей, и Лу устала физически и морально. Не много нужно, чтобы вывести ее из себя, но она наперед знает, что матери будет трудно понять, зачем она пошла на похороны Саймона. Но если она захочет, чтобы Лу начала оправдываться, то это окончательно выведет ее из себя.

Но это еще что! Она уж точно не сможет объяснить матери, что накануне встретила потенциальную любовницу, они засиделись с ней допоздна, и поэтому она очень устала.

И снова Лу задумывается, сколько еще сможет жить во лжи. Солгала раз, недавно еще раз, со все возрастающим злобным отчаянием думает она. Так жить неправильно.

* * *

– Не бери в голову, – говорит Карен, отмахиваясь от ее извинений. – Я бы, наверное, и сама предложила вина в свое время.

– Он откупорил шесть бутылок! – шипит Анна.

Кухня полна гостей, Анна наблюдает, как Стив выставляет бокал за бокалом, причем наполняет их почти до краев – а потом доливает себе до того же уровня.

– Ничего, – повторяет Карен, – он помогает людям расслабиться. Не бери в голову, честно.

Но Анна встревожена. Карен не может понять, что щедрость Стива прежде всего обусловлена тем, что ему самому хочется выпить. Неимоверным усилием Анна пытается переключить внимание на что-то другое, но все-таки наблюдая при этом за Карен, но это невероятно трудно, когда всю ее душевную энергию отнимает Стив. Если бы жизнь с ним не была похожа на такие эмоциональные качели, когда ты то наполняешься гордостью, то вдруг съеживаешься от тревоги!

Нужно во что бы то ни стало на какое-то время выбросить его из головы. Анна хватает бумажную тарелку, набирает в нее еды и протискивается в гостиню.

* * *

– Привет, Лола.

Лола – это семилетняя дочка Трейси. Карен чуть приседает, чтобы поговорить с ней:

– Ты знаешь, кто там, наверху?

Лола качает головой.

– Котенок.

Лола разевает рот.

– Его зовут Тоби. Хочешь вместе с Молли и ее друзьями познакомиться с ним? Только важно, чтобы вас не было слишком много: учти, он еще очень маленький.

– А можно?

Карен кивает. Лола благоразумная девочка, а поскольку Трейси работает няней, привыкла быть с маленькими детьми, – ей, похоже, нравится чувствовать свое естественное превосходство.

– КТО ХОЧЕТ ПОЙТИ ПОЗНАКОМИТЬСЯ С КОТЕНКОМ? – кричит она теперь из дверей в кухню, и через несколько секунд стайка малышей тянется за ней в спальню Молли и Люка. Только они скрылись с глаз, Карен слышит, как Лола учит их:

– Нужно обращаться с ним очень ласково.

– Не выпускайте котенка из комнаты! – кричит вслед дочери Трейси и обращается к Карен: – С ним ничего не случится?

– Он привык к Молли и Люку, – отвечает та и снова смотрит, что с сыном. Он кажется вполне довольным и у задней стены сада пытается забить гол вместе со своим другом Остином; дядя Алан стоит на воротах. Их патио вряд ли рассчитано на такие упражнения, и Карен даже встревожилась за окна в кухне, но, конечно, Судьба в долгу перед ней за события прошедшей недели. Гораздо важнее, чтобы дети развлеклись, она не хочет, чтобы они запомнили похороны отца как совершенно мрачное мероприятие.

– Ну, как дела? – спрашивает Трейси и сразу же поправляется: – Пожалуй, неуместный вопрос.

– Нет, ничего, – улыбается Карен, чтобы показать, что не смущена. – Если совсем честно, то за последнюю пару дней у меня не было ни минуты свободной. Организация всего этого занимает столько времени! Мне непрестанно звонили, или я кому-то звонила, и к тому же постоянно кто-то приходил. Со мной была мать Саймона Филлис, или Алан, или Франсуаза. Вчера приходили Стив и Анна, они помогали готовить, теперь приехала мама… Когда все это закончится, я полагаю, тогда я все и осознаю. – Она замолкает. – Хотя, по правде сказать, меня страшно пугает, что такое время вот-вот наступит.

– Представляю.

– Я еще многое не обдумала. – Карен кажется, что легче говорить об этом с Трейси, возможно, потому, что их отношения всегда фокусировались на детях, и Трейси плохо знала Саймона, а потому у Карен нет чувства, что она старается быть с ней осторожной.

– Могу себе представить, что на вас свалится потом, когда подумаете, что же делать дальше.

– Именно, – вздыхает Карен. Она боится, что, когда поминки закончатся, это только освободит пространство для того, чтобы на нее обрушилась новая реальность. Она пытается объяснить: – Мы ведь планировали переезд. То есть я, конечно, не собираюсь сейчас этим заниматься, но все равно придется с этим разбираться. Вот, например, я знаю, что Саймон застраховал свою жизнь. Но я не имела к этому никакого отношения. Даже не знаю, где лежат документы.

– Слава богу, что у него была страховка, – замечает Трейси.

– Да, хотя я не представляю, что она означает для нас в финансовом отношении.

– Ну, времени еще много.

– Наверное… – Хотя Карен чувствует, что решать этот вопрос придется безотлагательно, ведь ипотеку и счета все равно нужно оплачивать. Чарльз намекнул, что не стоит волноваться, но она не может избавиться от чувства, что люди постепенно начнут ожидать, что она придет в себя, и это может случиться раньше, чем она действительно очнется от произошедшей трагедии. Если когда-нибудь очнется…

Трейси словно прочла ее мысли и хочет помочь.

– Как бы то ни было, я просто хотела сказать, что эти недели я буду здесь. Я могу взять Молли и Люка, когда вам понадобится, в любое время. И знаете, для вас, то есть как для друга, я…, гм… В общем, за это не надо платить. – Ей вдруг становится неловко.

– Спасибо. – Щедрость Трейси особенно трогает Карен: ей известно, что у Трейси сравнительно невысокий доход и еще меньше свободного времени. У нее щиплет глаза. – Извините, – и Карен достает носовой платок.

– И не надо извиняться за слезы, – напоминает Трейси и берет ее под локоть. – Знаете, что бы я вам сейчас посоветовала? Пойдемте и поедим немного, все эти блюда выглядят такими вкусными… Не знаю, как вы, а мне очень хочется лукового пирога и, может быть, даже пиццы…

16 ч. 29 мин

Ни у Лу, ни у ее матери нет машины, но они отказали себе в автомобилях по совершенно разным причинам. Лу руководствуется в основном экологическими соображениями. На самом деле ей очень нравится водить машину, и когда она была помоложе, у нее был «жук». Но теперь она лучше сознает, какой вред приносят автомобили, да и вообще ей машина не нужна. Брайон – компактный городок, она живет в центре, и ей легко добираться повсюду пешком или на велосипеде, а ездить в Лондон на поезде относительно дешево, быстро и просто.

Мать же Лу так и не научилась водить машину, а теперь ей скоро исполнится семьдесят, и вряд ли она когда-нибудь научится. А это значит, что она много времени проводит дома, особенно после смерти мужа. Она очень полагается на доброе отношение других, чтобы переместить ее из пункта А в пункт Б, и привлекает к этому своего зятя чаще, чем ему хотелось бы. («И главное, – думает Лу, – она звонит ему напрямую, минуя Джорджию, свою дочь». Но в этом, считает Лу, лежит ключ к мотивации матери не водить самой – она полагает, что за рулем должен сидеть мужчина.) И когда у нее нет жильцов, как часто случается на неделе, особенно зимой, мать копошится в пустом доме, чувствуя себя все более одинокой, от этого она начинает нервничать.

Отсутствие машины приводит также к тому, что Лу на вокзале никто не встречает, и ей приходится брать такси. Она не считает, что можно было бы попросить тетю или дядю подвезти ее, раз дядя болен, и к тому же они гости в доме матери. Тем не менее не хотелось тратить еще несколько фунтов за такси, а учитывая, что ей вообще не хотелось приезжать, негодование Лу только возрастает, когда она идет по садовой дорожке с похмелья, невыспавшаяся и ожидая допроса, почему она явилась так поздно.

* * *

– Как папа? – спрашивает Карен, осознав, что они с матерью пробыли вместе уже несколько часов, а она так и не спросила об отце.

– Ну, ты понимаешь… – отвечает мать.

Да, Карен понимает. Последний раз она видела отца на Рождество, когда они вместе с Саймоном и детьми ездили на несколько дней в Португалию. Он узнал Карен и Саймона, но не помнил, как зовут Молли и Люка. Его память не сохранила их образы. Старые воспоминания врезаются в память, а недавние события пролетают, как машины по автостраде: вжик! – и их уже нет.

– Извини, что он не смог приехать, – говорит мама, – но ты знаешь, как на него влияют переезды.

– Понимаю.

Такие мысли об отце очень печалят Карен. Постепенно, мало-помалу, она теряет и его. А ее мать теряет мужа, как сама Карен потеряла Саймона, хотя утрата может быть не такой скорой, внезапной и разящей – отцу Карен уже восемьдесят, и все же это разрывает сердце ее матери.

* * *

Лу встречают, как обычно – чаем в гостиной. Пока мать находится на кухне, Лу разговаривает с тетей и дядей. Наконец, появляется мать с темным деревянным подносом, накрытым, как у нее заведено, белоснежной льняной салфеткой так, что углы свисают по краям безупречным ромбом. На подносе позвякивают четыре изящные розовые чашки в цветах на блюдечках с золотой каемкой, такой же заварочный чайник, маленький молочник с молоком, чашечка с кубиками сахара и безупречно отполированные серебряные щипчики, а печенье тщательно разложено в форме цветка.

– Чаю, дорогая? – спрашивает мать.

– Почему ты не нальешь сначала другим? – спрашивает Лу. – Я люблю крепкий.

Мать наливает чай в чашки гостей, но когда очередь доходит до дочери, то Лу видит, что чай не такой, как она любит, даже после того, как она много лет повторяла свою просьбу.

– Печеньица?

Лу уже не ребенок. Это «печеньице» вместо «печенье» еще более раздражает ее, хотя она и понимает, что не права. Она берет два, а не одно, поскольку очень голодна.

– Оставь остальным, – замечает мать.

Лу удерживается от замечания, что на тарелке осталось еще достаточно печенья, по меньшей мере дюжина, и все-таки бормочет извинения.

– Ну, – мать садится на стул, ее спина впечатляет своей прямизной при таком возрасте, – расскажи нам, дорогая, на какие похороны тебе так внезапно пришлось пойти. Кстати, ты была вот так одета?

Лу старается не вспылить.

– Да. Это была очень неформальная церемония.

– Понятно. – Мать всем видом показывает, что ей ничего не понятно. – И чьи же, ты говоришь, это были похороны?

Лу надеялась, что ей дадут хотя бы несколько часов передышки, прежде чем начнется допрос, и то, что не прошло и десяти минут с тех пор, как она вошла в дверь, сердит ее еще больше. Она глубоко вздыхает. Как коротко и ясно объяснить матери все произошедшее, чтобы закончить эту тему и перейти к следующей? Ей не хочется входить в подробности, это кажется бестактным. И хотя она не знала Саймона лично, ей почему-то кажется, что она была знакома с этим человеком – как с мужем Карен и отцом Люка и Молли. Лу не хочется марать память о нем любопытством и комментариями матери.

– Это был просто человек… хм-м… с которым я как бы познакомилась в поезде.

– Вот как? – Мать подается вперед, навострив уши.

– На самом деле я не очень хорошо его знала, но в нем было что-то… – Лу подыскивает слова.

– Да?

Она решает опустить подробности про Карен и Анну и свои последующие встречи с ними. Это только все запутает. Может быть, если рассказать кратко и просто, это удовлетворит мать.

– Видишь ли, он умер внезапно, совершенно неожиданно. Он был еще довольно молодой. Мы разговаривали иногда, – привирает Лу, но она специально это сделала, чтобы мать отвязалась, – и, м-м-м… Он мне нравился, мы были в хороших отношениях, и когда я узнала, что он умер, то решила пойти на похороны, выразить почтение, понимаешь, попрощаться. – Уф! Может быть, такое объяснение ее устроит и она отстанет.

Но…

– А, понимаю, – говорить мать, и в ее тоне сквозит намек.

И тут Лу осознает, что мать заключила, будто бы тут была какая-то романтическая связь. Как же она могла так ошибиться? Это просто смешно.

– Нет-нет, ничего такого, – поправляет ее Лу. – Мы были друзьями.

– Ну, если ты так говоришь, – говорит мать и, сочувственно улыбаясь, многозначительно смотрит на дядю Пэта и тетю Одри. – Ничего удивительного, что тебе захотелось пойти на похороны.

Чтобы не спорить и не объясняться, Лу решает, что проще все оставить как есть.

* * *

К вечеру Стив израсходовал весь алкоголь в доме. Он как будто поставил себе задачу весь день всех спаивать и доливал бокалы прежде, чем люди успевали опомниться. Анна присматривала за ним. В результате поминки превратились в шумную вечеринку. В гостиной завели стереомузыку, и некоторые пожилые родители даже пустились в пляс – на глазах у остолбеневших подростков; детям поменьше разрешили бегать и визжать по всему дому, без присмотра играя в сардинки[27]; незнакомые люди непринужденно и довольно громко заводили беседы на темы, не имеющие ни малейшего отношения к покойному.

Люди смеются – празднуют, – и Анна радуется: Саймону бы это понравилось. Тем не менее от всего происходящего у нее тяжело на душе. В отличие от прочих, она знает, что это лишь маска Стива. Она позволяет ему пить без ограничения, скрывая свое состояние. Анна подозревает, что пьет он намного больше остальных.

– У нас кончилось спиртное, – говорит он Карен, перехватив ее в коридоре, когда она проходила мимо, собираясь подняться наверх. – Может быть, мне сбегать, принести еще?

– Неужели кончилось? – спрашивает Карен. – Я ведь много купила, и у нас еще пара ящиков в шкафу.

Страницы: «« ... 1314151617181920 »»

Читать бесплатно другие книги:

Данная книга — самоучитель по уникальной технике психо-энерго-диагностики и терапии через работу с т...
В книге представлены самые известные и авторитетные работы выдающегося российского политолога и публ...
В Северной Африке открыт Нубийский водоносный слой-крупнейшее природное хранилище ископаемой воды. В...
Первая книга из цикла "Сказки старого индейца"."Иные среди нас. Иные среди иных" - так гласил один и...
Россия с ее интеллектуальным потенциалом, традициями научных исследований и профессионального общени...
1980-й год. Лондон. Психиатр Роберт Хендрикс получает письмо-приглашение от незнакомца – француза по...